Я научу тебя любить

Глава 33

Конец февраля.

— Корней, мне мама звонила… — Аня сказал, выглянув из кухни, держа в руках чашку со своим утренним кофе. Увидела, что Корней резко поворачивает голову, смотрит с прищуром, будто напряженно, замирает, хотя почти успел надеть куртку. — Твоя мама.

Слышит уточнение, закрывает на мгновение глаза, кивает.

Никак не реагирует на Анину улыбку, продолжает собираться.

В последнее время он вел себя немного странно. Во всяком случае, Ане так казалось. Более напряжен, чем обычно. Более задумчив. Хмурится часто. Смотрит как-то… Будто ищет ответы на вопросы. Но их — вопросы — при этом не задает.

И Аня не задавала. Понимала, что дело скорее всего в работе. Там, наверное, какой-то аврал, проект, проблемы, может. Потому что у них-то… У них-то не было ни единой проблемы. Ни одной. Даже маленькой.

У них все было идеально.

В постели. В разговорах. В чувствах. В планах.

Аня с невероятной гордостью носила на пальце его подарок — кольцо. Корней неизменно прокручивал его задумчиво, на автомате, когда они были вместе, держались за руки.

Спрашивал, что Аня решила со свадьбой, кивал согласно, когда она озвучивала — хотела бы побыть невестой. Недолго. Просто до лета. А потом… Можно в августе, к примеру… Без большого праздника, его Аня не хотела, понятно было, что Корней и подавно.

Он в принципе просто сходил бы в ЗАГС, но с пониманием и согласием подошел к тому, что Ане казалось важным. Пригласить ба. Пригласить его родителей. Больше можно никого не приглашать. Но просто посидеть как-то вечером в ресторане. Уважить.

На том предварительно и сошлись.

О своем новом статусе Аня рассказала бабушке, все сама поняла Алина… Первая улыбалась неопределенно — вроде бы радостно, но вроде бы и грустно… Аня до конца не поняла, почему… Хорошо же все… Но не докапывалась. А вот реакция Алины в принципе ни сомнений не вызывала, ни подозрений…

Подруга была поражена до невозможности — в очередной раз через Аню узнала о новой стороне Высоцкого, в котором она так заблуждалась… Четыре месяца вместе, а он… Замуж позвал. Непосредственную малышку-кудряшку. Чем-то так сильно его зацепившую.

Другие люди на работе тоже узнали. Не дураки ведь вокруг — кольцо прятать Аня даже не пыталась. Но это не вызвало особого ажиотажа. Или просто она перестала прислушиваться, зависеть. Конечно, несколько раз даже до Ани доходили слухи о том, что все дело в ее беременности… Мол, захомутала, охмурила, обманула, заставила… Но ни бросаться отстаивать истину, ни доказывать что-то кому-то она снова не стала. Им с Корнеем было все равно. Они знали, что и как происходит. Тратить себя на посторонних не собирались.

— Хорошо. Что говорила? — взяв в руки телефон, по-прежнему хмурый Корней посмотрел на Аню. Попытался улыбнуться в ответ на ее чуть смущенную улыбку, но получилась скорее гримаса.

— Спрашивала, как у нас дела. Ты же толком не рассказываешь, как я поняла…

Аня передернула плечами, внимательно следя за реакцией мужчины.

Он, конечно же, не трепался часами с родителями о собственных успехах и неудачах. Несколько раз, став свидетельницей его разговоров с мамой, Ане без преувеличения хотелось подойти и треснуть…

Потому что сухо и даже будто нехотя… Выдавил из себя пару слов… Повинность исполнил… Скинул.

И пусть понятно, Алла давно привыкла к такой манере сына, но Ане становилось обидно за то, что у нее такой… Сложный… Ребенок.

У которого всегда «все нормально, ничего нового».

Слыша это, Аня вздыхала здесь — в Киеве. Алла — там, в Днепре. Но в чем-то его не переломить. Даже пытаться смысла нет.

Правда о помолвке они, конечно же, рассказали. Это однозначно было важное событие. Да и Корнею было понятно — Аня не воспримет его логику о том, что просто сообщить по факту, когда это случится, не такой уж плохой вариант. Для нее — плохой. Она по-прежнему хочет, чтобы он каждый день… Каждый час… Каждую минуту… Доказывал, что она — самая любимая, желанная, единственная. Просто самая…

— Ты рассказала? — Корней спросил, поднимая взгляд от экрана телефона не нее, пряча мобильный в карман куртки, Аня кивнула.

Поставила чашку рядом с кофемашиной, прошла по коридору, потянулась к губам Высоцкого, поцеловала коротко.

Сегодня была суббота. Довольно рано. Но ему нужно уехать. Он не уточнял, зачем. Да она и не спрашивала. Скорее всего по работе. Собиралась потратить время с пользой — заняться университетскими домашними. Была мысль, чтобы он по дороге забросил ее к ба, а потом забрал, как закончит, но и от этой идеи пришлось отказаться — Зинаида сказала, что не получится…

— Да. Сказала, что ты много работаешь. Они приглашают на Пасху к ним. Я сказала, что… Про Грецию сказала, а потом подумала… А может мы вместе? Познакомимся лучше. И бабушка познакомится. Я знаю, они поладят. И всем хорошо будет… Предложила. Твоя мама сказала, что они подумают и скажут в ближайшие дни. Зря это сделала?

Аня спросила, пытаясь прочесть ответ во взгляде Корнея, который блуждал по ее лицу, будто вновь в поисках чего-то. Нахмурилась немного, пытаясь отмахнуться от тревоги, видела, что он закрывает глаза на миг, сглатывает, потом снова смотрит, но уже вроде как обычным своим взглядом. Не этим — заставляющим сердце ускоряться.

— Правильно сделала, зайка. Моим родителям нужен хоть один нормальный ребенок. Ты — идеальный. Если они согласятся, отправлю вас толпой. У отца есть права и опыт. Они любят покататься по Европе. Снимем виллу. Возьмете тачку. Не просто в гостинице отсидите, а посмотрите всякое. Без нафталинового экскурсионного автобуса. По-человечески. В своем темпе. Я постараюсь хотя бы на пару дней тоже прилететь.

Аня начала расцветать еще на первых словах, а услышав последние — будто взорвалась счастьем. Не сдержалась, обняла Корнея, снова целоваться полезла, прижимаясь ближе, когда мужские руки придерживают за талию…

— Я очень хочу вот так… Очень-очень, Корней…

Он наконец-то улыбнулся, Ане разом стало на несколько градусов теплее.

Безумно хотелось, чтобы его сложности побыстрее закончились. В Грецию толпой хотелось. Бабушка ведь согласилась в конце концов. И Высоцкие согласятся, Аня не сомневалась. И Корней действительно вырвется.

— Опаздываю, Ань.

Они могли вот так стоять, обнявшись, еще долго, но Корней снял руки, отступил, прижался на мгновение ко лбу, окинул еще одним взглядом…

— Ты у меня умница.

Сказал зачем-то, смутив, а потом вышел из квартиры.

Аня же вернулась на кухню, снова взяла чашку, села на стул. Пила, улыбалась, чувствуя себя невероятно счастливой…

Анфиса приехала в Киев, как и предупреждала Зинаиду. Не струсила. Не передумала. Не нашла в себе… Совести и жалости.

Играла в «заботливую мать». Корней знал это из того, что рассказывала старшая Ланцова. Каждый раз, звоня, спрашивала, а что там Анечка… Ждет ли… И каждый же раз вроде как оскорблялась, когда Зинаида старалась дать понять: к Ане ее никто подпускать так просто не собирается.

Не заслужила. Даже не пыталась заслужить, честно говоря.

Анфиса долго вытягивала из матери новый адрес, куда ей ехать-то… И очень обиделась, когда Зинаида предложила решить вопрос самостоятельно, сняв жилье, где считает нужным.

Не хотела пускать в свой новый дом не только потому, что тут же стало бы очевидно — им такое не по карману, значит, кто-то помог, а потому что… У всего есть предел. Анфиса его перешла. Прощать за то, что сделала, уже нельзя. Закрывать на это глаза. Делать вид, что точек невозврата не существует. Что человек всегда может измениться, исправиться. Позволять себе заблуждаться в искренности относительно целей, с какими приехала…

В это все Зинаида уже не верила. А Корней и вовсе не верил никогда.

Ему Анфиса не звонила. Он понимал — это временно. После встречи и обозначения собственных намерений все изменится.

А обозначить он собирался предельно четко. Ни секунды не сомневаясь, что его вариант — лучший из возможных. Поэтому…

Заехал за Зинаидой. Они даже не поздоровались толком, просто кивнули друг другу. Практически в полной тишине же ехали до оговоренного кафе.

Корней был до невозможности собран. Зинаида — до нее же волновалась. Она тоже очень-очень давно не видела дочь. Она не была готова к этой встрече. После всего — не была. Но понимала, что ради Ани… Должна. Быть жесткой и честной.

— Вы предупреждали, что будете не одна?

Корней спросил, уже когда они вышли из автомобиля.

— Да. Я сказала, что буду… С человеком.

Зинаида ответила, Корней кивнул.

— Она не спрашивала, с кем. Может… Может прекрасно все и без меня узнала…

— Посмотрим, — Корней произнес, глядя на закрытую пока дверь кофейни. Он чувствовал себя хладнокровно, но на глубине все равно клокотало.

Женщина, встреча с которой предстояла, не заслуживала ни доброго слова, ни теплого взгляда. И насчет ее человеческих качеств обманываться не приходилось. Из-за необходимости говорить с ней, да просто смотреть… Становилось гадко.

Перед глазами Аня в тот вечер, когда принесла книгу в подарок. В ушах ее тихие «пятнадцать». В голове раньше вопрос: «как так-то? Как может ждать-то? Как может навстречу бежать после всего?», а теперь понимание: она всегда будет бежать навстречу людям. Как бы сильно ни обидели, она всегда будет бежать туда, где верит: может быть любовь. Где очень хочет верить в нее. Под коркой льда. Под толщей земли или воды. Под застывшей лавой. Если ей кажется, что есть — она будет стремиться.

Теперь Корней знал: в кажущихся легкомысленно счастливыми людях может быть скрыт океан боли. Просто в них же скрыт океан силы. Первый всегда штормит. Он буйный, бурный, страшный, темный. Второй поражает своей гладью и тишиной.

Первый рвется наружу. С треском, свистом, стоном, воем. А второй не дает ему выплескаться, сдерживая бесконечные девятые валы.

И он видит… Просто милую девочку Аню двадцати лет, которая верит в людей, несмотря ни на что. Упрямую оптимистку.

Он считает, что эта ее вера — следствие глупости и наивности, что она просто не видела жизни, не нюхала пороху, что ей не приходилось встречаться с теми людьми, которые своими же руками убивают веру. Душат ее, не боясь замараться. А оказывается… Она знает о таких людях больше его. Знает и продолжает верить. Потому что океан ее силы накрывает собой океан ее боли.

И в Анфису сердцем она до сих пор верит. Умом уже нет, а сердцем… Вера еще не уничтожена. Не додушили.

Но, к сожалению, это сделает он. Потому что так будет правильно.

Анфиса совершенно не была похожа на Аню. Но, в то же время, безумно походила на собственную мать. Во всяком случае, внешне.

Настолько, что Корней ни секунды не сомневался в том, за каким из столиков ждут их.

Пожалуй, она выглядела на свой возраст. Пожалуй, ее можно было бы назвать миловидной. Скорее всего, она готовилась к встрече… Хотела выглядеть… Достойно.

Хотя бы внешне. Потому что внутри… Всем же понятно, как тухло внутри. Не пусто даже, а именно грязью все наполнено. В безразличии обвинить ее можно было раньше. До того, как приперлась. Теперь же… Просто корыстная сука. Вот и все.

Сидит, улыбается. Мельком на мать взглянула, у которой разом плечи ушли куда-то вперед, она сгорбилась. Зато во все свои бесстыжие глаза на Корнея. Вероятно, показавшегося ей привлекательным. Вероятно, оправдавшего надежды.

Встала, когда они были совсем близко.

— Мама… — улыбнулась совершенно серой, убитой даже, Зинаиде, так лучезарно, будто действительно после длительной вынужденной разлуки. Благо, хотя бы обниматься не полезла. Пожалуй, это было бы последней каплей. В мыслях Корнея промелькнул образ…

Если бы здесь была Аня… Если бы полезла к зайке… Зайка позволила бы. Сначала просто стояла бы, открыв широко свои большие-большие глаза, а потом обязательно расплакалась бы, принимая порыв за чистую монету.

Клокотать стало сильнее. Так, что лед немного затрещал…

Зинаида кивнула, садясь напротив дочери, Корней просто рядом, скользя взглядом по женщине, пока та, храня на лице полуулыбку-полуусмешку, тоже сядет обратно.

У подошедшего официанта Корней попросил воды себе и чай для Зинаиды. Напротив Анфисы стояла чашка с кофе.

— Может представишь нас? — Анфиса спросила, бросая на Корнея короткий, вроде как дружелюбный, взгляд. Не потухший под его ответным — внимательным, тяжелым. В нем не было откровенной брезгливости. Скорее любопытство.

Он осознал, что даже голос у зайки не похож на голос матери. У этой прокуренный слегка. Низкий. Ничего не дала своему ребенку. Ни генетически, ни эмоционально. И хорошо, наверное. Так даже лучше, скорее всего. И бить будет легче. Если ее в принципе хоть чем-то ударить-то можно.

— Корней Владимирович. Друг.

Зинаида посмотрела на мужчину осторожно, а потом опустила взгляд.

Дала себе секунду, чтобы собраться, сжала пальцы в замок, вздохнула… Потом же посмотрела в глаза дочери.

— Не смей приближаться к Ане, Анфиса. Не смей. О совести вспомни.

— Не начинай, мама… А то, как всегда… — Зинаида говорила более чем серьезно. Смотрела так же. Анфиса же… Отмахнулась легкомысленно. Будто от назойливой мухи. Той самой, которая взвалила на свои плечи ее «косяк». Вырастила. Воспитала. Человеком сделала. Заинтересовавшим Анфису только сейчас. Почему-то вдруг…

— Ёрничать прекрати, пообещай мне…

— Я ничего обещать не буду, мама. Я уже сказала тебе. Я хочу видеться с дочерью. Собственной дочерью. Я ее рожала, понимаешь? Кровиночка моя… Могла вообще с тобой не обсуждать ничего. Позвонить и о встрече договориться. С собственным ребенком. А я решила, что нужно по-человечески. Чтобы не травмировать…

Анфиса говорила, глядя на мать. Требовательно и цепко. Очевидно было, что каждое лживое слово отзывалось в Зинаиде болью. Она кривилась потихоньку. И Корней тоже кривился. Не от боли — гадливости. Анфиса это знала — скашивала взгляд время от времени. Молчаливый мужчина явно интересовал ее больше. А пинг-понг с матерью — так, прелюдия…

— Я не разрешаю, Анфиса. Я тебе не разрешаю.

Зинаида ответила твердо. Насколько умела. Мотала головой при этом и вжимала указательный палец в дерево стола. Когда-то где-то так же отстаивала свой дом перед Корнеем. Теперь пыталась внучку отстоять, да только… Сил-то не хватит. Если смотреть правде в глаза — не хватит. Нечем крыть. Бессмысленно давить авторитетом. Бессмысленно к совести взывать. Ланцовы не умеют идти против подлости и наглости. По-честному только умеют. А кто станет по-честному-то?

— Ты не можешь мне разрешать. Это наши с Анечкой дела…

— С каких пор она Анечка? — Корней спросил, склоняя голову к плечу. Не собирался вмешиваться в принципе. Просто слушать собирался, а уже потом. Да только… Как-то сходу стало слишком гадко. И придушить тоже захотелось сходу.

Анфиса же будто только этого и ждала. Повернула голову, посмотрела уже с нескрываемой заинтересованностью. На его лицо, на пуловер с логотипом. На его часы. На телефон, лежавший экраном вниз на столе.

Оценила. Приценилась.

— А вы чей друг, Корней? Мамин или Анин? — спросила, повторяя его позу. Тоже склонила голову немного. Только продолжала смотреть с улыбкой. Не потухшей ни под взглядом матери. Ни под Корнея.

— Анфиса… Что ты несешь… Постеснялась бы… Бесстыжая…

Зинаида закачала головой, говоря тихо, но искренне пораженно. Только вот на дочь ее попытки вразумить по-прежнему не действовали. Она даже не глянула. Бровь вздернула, ожидая ответа от Корнея.

— Или не друг вовсе? Но ладно мама… Она никогда в меня не верила. Не сошлись характерами. Бывает. Но вы-то что щетинитесь, Корней? Нам бы наоборот… Мосты строить…

— Зачем тебе Аня? — не считая нужным ни реагировать, ни корчить из себя сверхвоспитанного человека, Корней проигнорировал намек и то, что вроде как на ты не переходили. Спросил, смотрел прямо, ожидая ответа. По-прежнему не испытывая ничего, кроме холодного отвращения.

— Аня — моя дочь.

Анфиса ответила неспешно. Корней вновь скривился.

— А если по-честному? Удивилась, что вопрос с жильем так быстро решили и почувствовала неладное? Или тебе кто-то сказал, что у дочки богатый ебарь? Решила присосаться?

Зинаида охнула, Анфиса только усмехнулась снова. Сейчас даже не делала вид, что мать имеет хоть какое-то значение лично для нее. Смотрела на Корнея, взглядом говорила: «конечно, умный»…

Только ему от этого взгляда никакого удовлетворения.

— Так это временное явление. Кому, как не тебе, об этом знать… Много же было, наверное, ебарей. Или все дело в том, что нищета в основном?

Корней знал, что при Ланцовой не надо, но его несло… Очень хотелось убрать с лица суки ухмылку. Очень. Любыми методами.

— Но-но, Корней. Не надо до грубости опускаться. Мы же интеллигентные люди. Зачем же так?

Хотелось нахер послать, но Корней сдержался. На секунду опустил взгляд, дал себе небольшую передышку, чтобы вернуть хладнокровие. Потом же снова посмотрел в глаза Анфисы.

— Сколько будет стоить, чтобы ты уехала? Просто тихо. Без криков, оров, заламывания рук, рваных волос и клятв в том, что любишь… Анечку?

Спросил, в принципе ни к чему не готовясь. Не испытывая ни жалости, ни надежды на надежду. Она озвучит сумму, тут без сомнений. Просто повыпендриваться может. А вот этого не хотелось бы…

— Давайте мы завтра встретимся, Корней. Я подумаю немного. Я ведь правда по дочери соск…

— Завтра, так завтра. Зинаида, оставите мой номер, пожалуйста. Жду в машине вас. Выйду покурю.

Не считая нужным выслушивать, как Анфиса снова будет ссать в уши, Корней встал из-за стола, оставив после себя купюру. Заполучил кивок старшей Ланцовой, на среднюю даже не глянул. Пошел к двери.

Если им нужно что-то обсудить — пусть обсуждают. Если Зинаида захочет еще раз попытаться вразумить — он не станет переубеждать. Просто слушать это… Не хочется.

Бесит до состояния, когда теряешь человека в себе. Сам становишься кровожадной тварью, единственное желание которой — искать болевые и прицельно долбить в них.

А при Зинаиде нельзя. Аня ее слишком любит.

Он спустился с крыльца, чувствуя, как ощутимый мороз окутывает горячее почему-то тело. Хотя понятно ведь, почему. От злости. Подошел к машине, достал сигареты, действительно закурил.

И сам не любил, бросал же давно и вроде как безвозвратно. И Анька не любила. Видела сигареты в доме — пугалась сразу. Начинала думать, что не так… Но сейчас как-то совсем гадко было. Да и выветрится, пока дома окажется. Одну же всего…

Этого хватило и ему, и Зинаиде.

Которая тоже вышла. Приблизилась к машине. Они снова не говорили. Корней смотрел тяжело, Зинаида и вовсе не смотрела. Только на дверь, когда садилась. А потом на свои руки, пока ехали…

В какой-то момент Корней понял, что Ланцова тянется к лицу дрожащими пальцами, присмотрелся…

— Вам нервничать нельзя. У вас сердце.

Он не был мастером утешений. Только с зайкой получалось прочувствовать боль и разделить ее. С другими людьми — нет. И с Зинаидой тоже нет. Поэтому произнесенные слова, а еще новая гримаса на лице — сожаления, максимум, который в принципе из него можно было выжать.

И Зинаида вроде как согласилась. Кивнула, к окну отвернулась. Только руку по-прежнему держала прижатой к губам. Дышать пыталась. Глаза закрыла… Понятно было, что очень хочет справиться…

— Я решу вопрос. Не волнуйтесь. Завтра встречусь — договоримся. Она не подойдет к Ане. Вы и без меня знали, что все будет именно так…

— Знала… — ответ получился тихим. Сдавленным. — Это моя вина. Все моя вина…

Зинаида скорей всего не ждала ничего. И не ему говорила. Себе. Корней же вздохнул, сжимая руль сильнее…

— Вы вырастили Аню. Это выросло само. Не надо брать на себя ее вину. Вы дочь на деньги променяли бы? А внучку? А из дому мать выбросили бы за деньги? Нет. Перестаньте себя мучить. Я завтра встречусь с ней. Привезу деньги. Получу расписку. Она уйдет из Аниной жизни и угрозы представлять не будет. Сунуться не рискнет, иначе деньги придется вернуть. Аня никогда не узнает об этом. Вы никогда больше не будете рассказывать ей, что мать звонит, просто дозвониться не может… Подарки отправляет, просто не доходят… Приветы передает, просто лично не получается… Перестанете строить этот сраный воздушный замок-урод. Он со временем сам разрушится. Аня постепенно все поймет. Это единственное, в чем вы виноваты перед Аней. Остальное… Вы сделали ее лучшей в этом мире девочкой. Самой доброй. Душевной. Чистой. Я очень вам за это благодарен.

Корней оставил Зинаиду у подъезда ее нового дома. Не был расположен к долгим беседам. Попрощался, спросил, не нужна ли помощь и все ли нормально. Пообещал, что по итогу завтрашнего разговора позвонит, и уехал.

Зинаида же проследила взглядом за автомобилем, а потом…

Подошла к лавке, села на нее. Чувствовала себя так пусто, будто… Будто не дом снесли, а душу выдрали. Бескровно. Просто внутри образовалась полость. Даже не больно особо. Давно ведь все понимала. Давным-давно. А что не понимала — должна была. Не маленькая. Не глупая. Жизнь прожила. Всякое видела. Но как-то так получилось, что худшее в собственной дочери воплотилось.

И что бы там ни говорил Корней, пусть мудро, пусть трезво, но невозможно просто взять и разделить: где твоя вина, а где "само выросло".

Ищешь ведь постоянно. Ищешь и ищешь… Где промахнулся? Где ошибся? Где недодал? Где разбаловал? Где оступился? И хочешь… Очень сильно хочешь отмотать время и сделать все иначе. Чтобы… Ребенка своего спасти. Кровь свою. И плоть свою. Отрекшуюся.

Чувствуя, что горло снова сковывает, Зинаида вскинула взгляд в небо.

Когда Корней вышел из кафе, она ведь снова пыталась… В последний раз в жизни, наверное, призвать дочь к совести. Уже не просила вернуться к лучшей в мире девочке, а хотя бы оставить ее в покое. Не ранить. Не делать больно. Просто уйти. И в этом проявить свою любовь. Да только Анфиса…

Даже это для нее было слишком благородно.

Она не знала, насколько Аня — тонкая. Не знала и знать не хотела. Она готова была танком проехаться. По ней видно было, что готова. И сколько ты под гусеницы ни бросайся, не остановишь. Только… Деньги.

Как бы ужасно ни звучало, остановят только деньги…

Дрожащие руки потянулись к щекам, Зинаида стерла первые слезы, глядя в серое-серое небо. Такое же безнадежное. Такое же тяжелое…

Как ее крест. Как девочка, которой они с мужем когда-то подарили так много любви. Всю, что была.

— Где же мы ошиблись, Толик… Где же мы так сильно ошиблись?

И ведь она впитывала. Когда-то казалось, что впитывала. А сегодня… Будто выплюнула обратно всю разом.

Ей любви не требуется. Деньги. Только деньги…