Я научу тебя любить

Глава 38

Корней потянулся к гитарному грифу. Вроде бы никогда не был фетишистом, а сейчас… Касался дерева, а хотел убедить себя, что будто бы человека, умевшего этот кусок дерева оживлять.

Кусок дерева. Пространство вокруг себя. Его самого…

Человека, по которому он адски соскучился. И с которого ему срочно нужно было «переключиться». Прислушаться к совету Самарского.

Он действительно ушел домой еще днем, чтобы не усугублять. Взял не отпуск — а пару отгулов. Ехать никуда не собирался. Во всяком случае, пока. Да и не мог он долго находиться в давящих стенах.

Если Самарский считает, что ему на время стоит изолироваться, чтобы народ перестал прошмыгивать на цыпочках мимо его кабинета — он изолируется. А потом… Вернется и напишет заявление. Подтянет хвосты, насколько это вообще возможно. Соберет Анины вещи. Убедится, что упрямая дурочка вернулась к бабушке. И только потом куда-то заляжет. На какое-то дно. Скорее всего, в Днепр. Туда, откуда произошел. Откуда вроде как вырвался в свое большое, перспективное, светлое будущее… Сейчас кажущееся настолько пустым и незначительным, что даже смешно.

Всегда так легко взбирался на вершины. Никогда не испытывал ни сомнений, ни растерянности. Утолял жажду, самоутверждался, побеждал. А теперь… Чувствовал себя поверженным и это даже не волновало особо. Просто ровно. Ничего не хочется.

Убрал пальцы от грифа, развернулся, вышел из спальни.

Понятия не имел, чем себя занять, чтобы не думать.

Усмехнулся… Потому что Самарский ведь действительно хотел, как лучше… А оказал медвежью услугу, кажется. Лишив возможности хотя бы на работу отвлекаться.

Теперь и на нее не выйдет. Теперь только с головой в мысли. Злящие. Убивающие. Медленно. Те самые, от которых немножечко устал.

Гостей Корней конечно же не ждал. Поэтому, услышав звук звонка, удивился. Шел по коридору, отбрасывая слишком самонадеянные мысли, снял трубку, посмотрел… Снова усмехнулся.

Мог бы не открывать. Сделать вид, что дома нет или просто дать понять — не интересно. Но он… Зачем-то…

— Снова сюрприз? — открыл, окинул взглядом гостью. С лица до носков туфель-лодочек и обратно до глаз. Смотрящих прямо и слегка с вызовом. Уверенно. Может даже чуточку насмешливо. С любопытством.

Илонин взгляд сильно отличался от зайкиного. До невозможности просто. И это хорошо, наверное. Надо же переключиться…

— Пригласишь? — Илона не ответила на его вопрос, только свой задала. Скользя по нему таким же взглядом. Будто оценивая. И к какому выходу приходя — неясно. Да и не особо интересно. Корнею так точно.

Он дал себе еще несколько секунд на размышления, потом же…

Снял руку с двери, кивнул, отступил, открывая шире…

— Проходи. Почему нет?

Следил, как Илона заходит, позволяя себе легкую улыбку. Расстегивает тренч, поворачивается спиной…

Благодарит новой улыбкой, когда Корней помогает снять, потом смотрит, как он вешает…

Илона не ждала приглашения. Сама подошла к зеркалу, посмотрела на себя внимательно, будто бы подправила волосы, хотя всем понятно было — они идеальны. Впрочем, как и обтягивающее грудь, спину, ягодицы и бедра платье. Как неизменно притягивающие взгляд тонкие щиколотки. Черные, провоцирующие, ноготки на руках и такие же провоцирующие красные лодочки со шпильками на ногах…

И что под платьем все прекрасно, Корней тоже помнил.

Соблазнять пришла. Это понятно без объяснений. И как-то… Не злит. Не волнует. Даже за зайку не обидно. Сама же ушла. Теперь-то что?

— Нравлюсь?

Илона спросила, бросая на Корнея взгляд через плечо. Напоминая о том, почему с ней когда-то было так легко. Действительно ведь напрягаться не приходилось. Стараться. Сдерживаться. Думать.

Просто. Обоюдно приятно. Ненапряжно. Мимоходом. Между делом. Когда вспомнишь. Когда захочется.

Будто в прошлой жизни…

— Вино будешь?

Корней обошел, Илона проводила его взглядом.

Бросила в спину:

— Да. Было бы неплохо.

Проследовала за ним на кухню.

Опустилась на табурет спиной к столу, следя, как Высоцкий подходит к винному шкафу, достает, берет бокалы, штопор…

Подходит к ней, ставит на стол, откупоривает, наливает…

Смотрит, как Илона изящным движением придерживает свой бокал за ножку, раскачивает вино, втягивает аромат, снова бросает взгляд на Корнея — немного лукавый, слегка одобрительный.

Сама тянется бокалом к тому, который держит он. Легко касается, потом к губам…

— Как жизнь? — пригубила, поставила, снова посмотрела… Прямо, легко усмехаясь, не тушуясь и даже не пытаясь делать вид, что она не в курсе.

Конечно, в курсе. Иначе не пришла бы. И даже откуда Корнею не было интересно. Может, ждала. Может, случайно узнала… Какая разница-то? Важен результат… Она здесь. Он впустил. Поит вином. Смотрит. Думает. Чувствует близость конца. А вот жалости не чувствует. Действительно очень устал.

— Плохо, — Корней ответил честно, делая еще один глоток. На сей раз уже не дожидаясь ее. Смотрел на жидкость в бокале, зная, что она смотрит на него. Сейчас, наверное, задумчиво…

— Ушел олененок? — и спрашивает… Неожиданно, но без злорадства. Немного склонив голову. Спокойно воспринимая, что Корней кривится, допивает залпом. Ставит на стол. Делает шаг в сторону, упирается руками в столешницы — острова и гарнитура, смотрит в ответ на нее с новой усмешкой.

— Все, как ты хотела, Илона. Все, как обещала. Сам все испортил. Этими руками. — Поднял одну, покрутил, а потом снова опустил на прохладное дерево. — И ненавижу. Себя. Надеюсь, хотя бы ты теперь довольна…

Сказал без сарказма и желчи. Констатировать очевидное было не больно. Больно было жить в этом очевидном. Вот только Илона не взялась плясать на могиле. Усмехнулась невесело, голову склонила, покачала…

Забросила ногу на ногу, снова привлекая к ним внимание… Потом посмотрела в лицо мужчины, которому когда-то абсолютно искренне желала проснуться однажды именно в такой реальности…

— Может простит еще? Я бы тебя простила…

Сказала, видела, что Корней закрывает глаза, выдыхает, потом снова смотрит…

— Вряд ли. — И отвечает правду. В которую хочешь или нет, приходится верить.

Дальше они снова молчали. Илона тянулась к бокалу, делала небольшие глотки, раскачивая рубиновую жидкость по стенкам. Корней следил за ней. Пристально. Внимательно. Так, что пугливая зайка давно пятнами пошла бы от смущения. Не выдержала бы — поперхнулась. Сбежала. Заикаться начала бы. А Илоне все равно. За ней можно следить. С ней вообще во всем ведь легче. Да с любой легче будет.

И впервые настолько злость берет, что его на той заклинило.

Через несколько минут тишины Илона поставила бокал, встала, поправила идеально сидевшее платье, сделала несколько шагов к Корнею. Он прекрасно понимал, зачем приближается. Понимал и позволил. Оттолкнулся от столешниц. Выпрямился. Вырос. Ждал, когда она окажется достаточно близко. Почувствовал запах духов — сладких, тяжелых, глубоких. Элитных. Как все, ее окружающее.

Спокойно следил, как Илона тянется к его подбородку пальцами, ведет… По щеке, останавливается…

— Давай попробуем, Корней. Ты попытался по-другому, у тебя не получилось. Я тоже не смогла тебя забыть. Хотела. Злилась долго. Но мне не помогло. Мне было хорошо с тобой. Сложно, но хорошо. Я правда в тебя влюбилась. И я понимаю, что сейчас тебе, наверное, моя влюбленность к черту не нужна. Но забыться-то тебе нужно. Я помогу.

Корней выслушал безразлично, чувствуя, как большой палец Илоны скользит по щеке. Понимая, что это… Никак. Не отзывается. Но и не противно. Просто… Как если бы с человеком, с которым заключена сделка. Так же, как всю жизнь. Так же, как всегда устраивало… До начала чертова эксперимента под названием: «я научу тебя любить». Научился, блять. На свою голову. Только бы еще вспомнить, зачем?

— Я тебя не люблю, Илона. Я люблю ее. Ты понимаешь это? — Корней знал, что это может сделать больно. Но ведь всегда… Надо на берегу. А это — важное обстоятельство. Нельзя не обозначить.

Она скривилась на мгновение. Глаза закрыла. Открыла — и в них спокойствие. Кивнула. Снова повела пальцем по щеке…

И снова никак. Но на сей раз еще и тоскливо. Аж скулы сводит, как тоскливо…

— Начнем с того, что ты ее забудешь. Я помогу. А потом посмотрим…

Сказала не потому, что самоуверенна. Просто… Ей, видимо, он зачем-то действительно нужен был. Раз забыть не смогла. Раз тогда так злилась. Проклятья бросала. Ненавидела. Ждала, получается…

Дождалась, получается…

Потянулась своим лицом к его лицу, смотрела в глаза… Знала, что он не любит целоваться. Зачем, если не в постели? Но и где постель здесь — тоже знала. И сколько шагов займет путь до нее после того, как губы встретятся…

Тянулась, видела, что его взгляд опустился — к ее рту. Он не потянется навстречу сам. Но он разрешает… Чувствует тепло ее дыхания, позволяет ухватиться за плечи, сжать их… Закрыть глаза, сглотнуть, почти коснуться, да только…

— Сука…

Заставляет тут же опуститься на пол шпильками, открыть глаза, чувствуя, что он отходит, отворачивается, тянется к волосам, сжимает с силой голову, упирается локтями в шкаф, так и стоит…

— Ничего не будет, Илона. Прости.

Не смотрит больше даже.

Берет сигареты, зажигалку. Идет по коридору в сторону балкона, подкуривая по ходу, оглядывается, только взявшись за дверную ручку…

— Закрой, пожалуйста, как уходить будешь. Я все. Заклинило.

Сказал, вышел, закурил…

Ни разу не оглядывался, не заботился, исполнит ли Илона его просьбу или дождется. Открыл окно настежь, сжал с силой подоконник, глядя под ноги…

Будто незаинтересованный сторонний наблюдатель отметил, что прошло несколько минут — и дверной замок щелкнул, снова затянулся, выпустил дым, посмотрел под ноги…

Чувствуя особенную горечь именно сейчас. Осознавая, что он даже обмануть себя не сможет. Не сможет убедить, что его устроит возврат в прошлую жизнь.

Ту, где так долго было безумно комфортно.

Ту, где можно просто договориться и быть уверенным, что условия сделки будут соблюдены.

Ту, где ему посрать было, что где-то живет девочка, волосы которой пахнут медом.

Его ненавистная любимая девочка.

Ярослав шел по коридору ССК, прекрасно слыша, как стук набоек туфель отсчитывает каждый сделанный шаг. Часы показывали начало девятого. В большинстве кабинетов давно выключен свет… Но в одном — дальнем — до сих пор горит.

И почему-то Ярослав ни секунды не сомневался, кого там встретит…

Открыл дверь, окинул помещение взглядом…

Верхний свет был потушен. Но над одним из столов горело точечное освещение. А еще — экран ноутбука. В который вперила взгляд девочка. Та самая…

Она сидела, даже не пытаясь делать вид, что чем-то занята. Просто смотрела. Просто сквозь. Просто существовала, забывая моргать.

Тихо плакала, даже не понимая этого, кажется…

Встрепенулась, когда услышала, как он закрывает за собой дверь… Испугалась, запрокинула голову, провела по щекам, собирая слезы.

— Извините, я сейчас… Я уже ухожу…

Залепетала, захлопывая крышку ноутбука тут же. Явно собиралась подскочить, сбежать. Явно решила, что ее пришли выгонять, да только…

— Аня, не спеши…

Услышав адресное обращение, испугалась еще больше, немного сощурилась, приглядываясь. Потихоньку осознала, кто перед ней, только сейчас… Испугалась еще сильнее.

Когда Ярослав зажег еще пару световых точек, щелкнув выключателями наобум, понял, что она ко всему еще и бледная…

Но красивая. Все равно красивая. Он прекрасно понимал Корнея. И глаза эти… Беззащитные. Большие. Смотрит, будто казни ждет. А тебе сразу миловать хочется. Сколько бы лет тебе ни было. Каким бы черствым и глубоко женатым ни был. А может это все потому, что у него дочки действительно… И очень хочется, когда-то им помочь. Когда-то им, а сейчас — ей.

Девочке, чем-то напоминающей ему Сашу.

Она следила, как Самарский подходит, потом следила, как берет стул, поворачивает спинкой к ее столу, садится вот так, кладет руки на металл… Несколько секунд смотрит, ничего не говоря, потом улыбается.

— Что-то засиделась ты, малышка… Домой давно пора, нет? Ольшанский замучил совсем?

Спросил, как самому казалось, дружелюбно. Но она отреагировала неожиданно — глаза стали еще больше, замотала кудрявой головой, попыталась переубедить:

— Нет. Нет, конечно. Никто не замучил. Я сама. Просто…

Начала, запнулась. И так ведь часто бывает. Именно на «просто» все и обрывается. И значит это одно: ни черта все не просто.

— Если что-то не получается — скажи. Я помогу. Вместе сделаем. Домой пойдешь…

Яр предложил, продолжая наблюдать, теперь склонив голову уже в другую сторону… Осознавая, что она действительно будто пуганая немного. Подвоха ждет. Сомневается. Так ведут себя те, кто очень обжегся. Те, кому теперь страшно получить неожиданный контрольный.

Услышала, кивнула сначала, потом отвела взгляд чуть в сторону, задумалась…

Ярослав видел, что глаза наполняются слезами… Она не сразу это понимает, так быстро в себя ушла… А потом снова запрокидывает голову, мотает ею, стирает, пока не пролились.

— Не надо помогать… Все хорошо… Я сама… Я сама все…

Снова лепечет, пытается улыбку вымучить, и даже получается, да только… Его не проведешь.

— Запуталась? — Ярослав спросил, Аня застыла, глядя в потолок. Потом же снова на него… И с каждой секундой все очевидней — очень. И даже сказать никому не может толком, насколько…

Начинает дышать чаще, ставит локти на стол, прячет лицо в ладонях, плачет…

Не потому, что хочет ему показать что-то, а потому, что… Просто иначе не может. Устала, бедная. Измучила себя. Совсем измучила.

Ярослав встал, пошел в сторону кулера, налил воды, взял коробку с салфетками, вернулся к ее столу.

Этого времени девочке оказалось достаточно, чтобы снова взять себя в руки. Глаза были красные. Нос тоже. Но она усиленно боролась с собой же, истощая, пытаясь унять слезы.

Шепнула:

— Спасибо, — принимая из его рук стакан, салфетками воспользовалась. Наверное, смущалась из-за того, что успокаиваться приходится под пристальным вниманием постороннего человека, который снова сел напротив, снова смотрел, но не пыталась ни взбрыкнуть, ни фыркнуть. Просто… Принимала, как данность. Как неизбежность. Маленькая. Добрая. Такая опасная. Девочка.

— Корней тебя обидел? — не ожидавшая, что он может вот так прямо в лоб. Посмотревшая сначала испуганно, потом снова с болью, мотнувшая головой…

— Нет. Он ничего не сделал. Корней — очень хороший человек. Он сделал для меня очень много добра. Он… Не обижал… Не думайте, пожалуйста…

Сказала так, что Ярослав понял — не юлит и не прикрывает. Действительно так считает. Только вот… А трагедия тогда с чего вдруг? С ума сводит зачем? Не из коварства же… По ней видно…

— Я его в отпуск отправил, Аня, — Ярослав сказал, Аня замерла на мгновение, посмотрела с опаской, будто с сомнением… В глазах немой вопрос: «зачем?». — И тебя отправить хочу. Ты увольняться собралась, я слышал… Не могу себе позволить разбрасываться ценными кадрами. Хочешь, зарплату обсудим?

Предложил, мысленно ставки делал — зажжется ли интерес. Оказалось, нет. Снова испугалась будто. Снова же головой замотала.

— Нет. Вы простите меня. Я правда уйти хочу. Я… Дело не в зарплате… Я просто… Устала… Немножечко…

Говорила, с каждым новым словом произнося все тише. И снова стопорясь именно там, где стоило бы начать содержательный рассказ.

— Высоцкий тоже сегодня сказал, что уволиться хочет…

Аня услышала, застыла, даже дышать перестала. Сначала. А потом… Задышала чаще, снова готова была расплакаться — это было видно… Закрыла глаза, сглотнула…

— Не пускайте его, пожалуйста, — открыла, посмотрела на Ярослава, попросила искренне. — Не надо из-за меня. Дело не в нем… Я все равно уйду.

— А в чем, Аня? Может мне скажешь? Я обещаю, больше никому. Я умею хранить секреты.

Ярослав предложил, Аня долго смотрела на него. Решалась, кажется. Только вот… Не решилась. Закрыла глаза, сдаваясь будто.

— Просто, если можно, убедите его, что… Что фирма очень в нем нуждается. Это же правда. Он… Особенный…

Аня сказала с придыханием, Ярославу захотелось усмехнуться. Вот ведь странное существо… Обижена до невозможности, а хвалит… Волнуется… Просит… Не в морду дать, а убедить…

— Особенный. Ты права. И раз сама рассказывать не хочешь, то давая я тебе историю расскажу. Хорошо?

Спросил, сделал паузу. Видел, что Аня сомневается. Знает малышка, что история не понравится, но и отказать не может. Поэтому кивает. Тянет еще одну салфетку, начинает мять, глядя на нее, а не Ярославу в глаза…

— Я долго за ним охотился. За твоим Корнеем, — думал, что это «твоим» ее покоробит, она скривится, но нет — наоборот, губы в улыбке дрогнули. Будто гордится… — Он очень переборчивый. И прекрасно знает, чего хочет. Пока сам не решит — ты его не убедишь. Прямо, как ты… Я же тоже его зарплатой манил. Условиями. Перспективами… А он прекрасно знал, что это все у него будет, кого бы он ни предпочел. Хоть Самарского, хоть кого-то другого. У нас и заграницей. Захочет — добьется. Ходил за ним так, как за женой своей не ходил. Веришь?

Аня глянула мельком, удивленно, Ярослав тоже не сдержал улыбку. Ей было приятно слушать… И ему тоже приятно. Вдруг действительно помочь сможет? Видно же, что девочка любит. Запуталась просто. Это с ними бывает…

— Почти год его заманивал. А потом он внезапно согласился. Я даже не поверил. Но надо было брать, пока не передумал. Переманил. Мы начали сотрудничать. Сказать, что я был доволен — ничего не сказать. Я расслабился, Аня. Наконец-то расслабился. Это дорогого стоит. Точно не меньше, чем плачу ему. Да только рано, судя по всему, потому что как-то раз… Ко мне пришла анонимка… На него, представляешь?

Аня немного покраснела, вздохнула. Значит, в курсе. Ну и хорошо, наверное. Меньше разоблачительных истин на ее голову.

— О том, что Высоцкий, оказывается, может знатно налажать… А потом зачем-то притащить ко мне на фирму девочку… Опасную… С которой нельзя ссориться. Ни ему самому. Ни мне… Как я был зол, Аня… Как он меня подвел… Я сказал ему тогда, что если ты навредишь моему бизнесу — это будет стоить ему и места, и репутации… А ты знаешь, что такое для Высоцкого репутация? Вот только он не испугался. Сказал, что несет за тебя ответственность, а на попытку узнать о статусе ваших отношений вообще рот заткнул. Обнаглел он у тебя, Аня. Совсем обнаглел…

Первой реакцией было явное удивление, потом новый румянец… Вероятно, эту часть истории она не знала.

— С тех пор я все ждал, когда же он окажется неправ. Когда же из тебя полезет… Прости… Но говно. Я же много людей в своей жизни видел. И как-то привык готовиться к худшему. А ты… Удивляла. Ходишь по коридорам, у стеночек, стараешься… Мышку напоминаешь. Улыбаешься своему обнаглевшему. Расцветаешь, когда он тебе улыбается… Я не слепой. Когда мне интересно — наблюдаю. За вами наблюдал. И правда ждал, когда же… Когда же вылезет… Но нет и нет. Нет и нет… А потом, как-то раз, он прилетает ко мне в кабинет утром и требует уволить ассистентку, потому что она «буллит его Аню». А если не уволю — он уйдет. И ноги вашей не будет в офисе, пока я не исполню требование…

На Аниных глазах снова навернулись слезы, она отвела взгляд, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, успокоиться… Ее это все трогало. Ей это все делало больно. Она не обижена на него. Тут что-то другое…

— И я, как дурак… Беру и исполняю. Представляешь? Потому что никому нельзя буллить его Аню, малыш… Потому что он прощает ее, когда она делает глупости. Потому что он бережет ее. Опекает. Незримо следит. Относится, как к вазе. Боится, что кто-то заденет хвостом и разобьет. А потом, кажется… Ошибается. Разбивает сам. Да?

Ярослав спросил, Аня не ответила. Просто смотрели друг на друга. Долго. С пониманием…

— Он не виноват…

После чего Аня шепнула, снова мотая головой…

— А думает, что виноват. Мучается, Ань. Очень сильно мучается. Волнуется за тебя. Не умеет по-человечески. Выходит так, как выходит. Но он старается. Ты же видела — он очень старается. Мне кажется, хотя бы поговорить с ним — было бы справедливо. Ты не обязана возвращаться. Прощать. Забывать, если не можешь. Но просто поговорить… Почему бы и нет?

— Потому что… — Аня начала, но не смогла. Мотнула головой, снова запрокинула ее. Видимо, боли было слишком много и сидела она слишком глубоко, чтобы иметь возможность просто заговорить. Во всяком случае, с Ярославом. А значит… С Корнеем еще важнее.

— Я знаю, что он, не спросив тебя, дал денег матери.

Решив, что ходить вокруг дальше бессмысленно, Ярослав сказал, видя, что вот теперь Аня кривится. Вот теперь уже откровенно в самую боль…

— Успокойся, Ань. Я не буду ковырять. Ни правых искать, ни виновных. Просто скажу пару слов, а ты уж подумаешь, есть ли смысл прислушиваться… В мире очень много токсичных людей. Они отравляют жизни других. Иногда удается распознать их сразу. Иногда это случается слишком поздно — когда они уже проникли под кожу, бегут с кровью по венам. Когда отдирать их — невыносимо больно и кажется, что токсичность — не такая уж проблема… Но это обман. Потому что отраву нужно выводить из организма. Какой бы сладкой она ни была, нужно. Другого выхода нет. Он хотел уберечь тебя от того, чтобы отдирать потом было больнее. Я уверен, что очень хотел тебя защитить. К сожалению, получилось жестоко. К сожалению, план не сработал. Но поверь моему опыту, лучшее случается, когда планы рушатся… Если вы преодолеете это — думаю, вы преодолеете все. Если хочешь, конечно. Если любишь. Если веришь…

Ярослав замолчал, смотрел на Аню. Которая… Перед собой. Не плача. Просто думая… Ждал ли ответа? Нет, конечно. Он и не нужен. Пусть сама решает.

— Но если хочешь — я дам ему в морду. За твои слезы. Мне не сложно. Даже приятно будет…

Попытался пошутить, понял, что Аня не разобралась. Испугалась, головой закрутила:

— Нет, не надо… Не надо… Корней… Он очень хороший. Его не надо…

Заставила улыбнуться, потянуться к лицу, провести, сгоняя усталость…

— Договорились. Нет, значит, нет. Передумаешь — придешь. Кабинет помнишь. А пока собирайся, я домой тебя подвезу. Зачем тут торчать, правда? Отдохнешь. Подумаешь. Решишь, хочешь ли с Корнеем говорить. И про зарплату подумаешь. Я действительно готов поднять. Мечтаешь же о чем-то, наверное? — спросил, но не понял, почему в зеленых глазах промелькнула острая боль… И какой-то резкий откат будто… В состояние до разговора… — Вот купишь себе что-угодно. Сама, представляешь?

И сколько он ни говори дальше… Она почему-то снова будто отдаляется. В раковину закрывается. Прячется… А ведь только рожки начала высовывать…

Яру стало тревожно, но он попытался отмахнуться. Моргнул, встал…

— Собирайся, подходи к приемной, я там буду ждать. Скажешь адрес, прокатимся. Договорились?

Хотел еще понаблюдать и узнать, где живет-то…

Аня кивнула, больше не поднимая взгляд, Ярослав вышел, не оглядываясь…

Шел по пустому коридору, чувствуя себя странно… Очень надеясь, что помог, но будто бы не уверен в этом…

Достал телефон, зашел в избранные контакты, набрал…

— Алло, — Саша ответила сразу. Слышно было, что дома уже. На фоне — галдеж детей. Наверное, ужинают. Его же не дождешься вечно…

— Я люблю тебя, знаешь же? — Ярослав сказал, Саша замялась будто. А потом рассмеялась…

Встала, пошла… Судя по всему, в спальню. Закрылась… И вокруг тишина…

— Ты так хочешь сказать, что на выходные снова работаешь? — спросила без раздражения, смирилась давно. Да и настроение у нее сейчас, судя по всему, хорошее… И это для него заразно. Он тоже улыбается…

— Нет. Выходные твои. Просто люблю. Чтобы не забывала.

Сказал, слушал тишину. Знал, что Саша снова улыбается, позволяет словам проникнуть в каждую клеточку…

— Домой езжай, Самарский… Лично скажешь…

— Ты должна была ответить, что тоже любишь.

Ярослав слышал, что Саша смеется. Знал, что будь они рядом — посмотрела бы в глаза, ущипнула, может, стукнула, просто фыркнула… По телефону же выдержала паузу, а потом:

— Больше жизни. Приезжай побыстрей.

Яр скинул, продолжая улыбаться. Чувствуя, что тревога отпускает.