Зайдя в подъезд, Маша ужаснулась. Она даже не смогла сдержать удивленный «ох», когда увидела, что творится при входе и на лестнице. Повсюду пятна крови, ошметки то ли шерсти, то ли человеческих волос, битое стекло, какие-то деревяшки, запах горелого и нечистот. Уборки было невпроворот, поэтому девушка решила не тратить драгоценные минуты на стадию принятия и начала уборку, все еще пребывая в состоянии отрицания. Стартовать она решила со второго этажа, иначе был риск, что вся грязь со второго пойдет обратно вниз, а это уже Сизифов труд.
Воду приходилось менять раз восемнадцать, не меньше. Маша уже сбилась со счета, сколько раз бегала в полуподвальное помещение, где хранился весь технический инвентарь и был кран для смены воды. Когда она таки добралась до второго этажа, дверь одной из квартир приоткрылась, и наружу высунулась слегка опухшая физиономия Натальи. На ней был застиранный халат некогда белого, а сейчас серого цвета.
— Что у вас тут такое случилось? — спросила Маша. — Как будто Мамай прошел, не меньше.
— Скажи спасибо, что хоть не насрано, — буркнула женщина, прикуривая неизменную сигарету во рту. — Ладно, обожди. Щас выйду помогу.
Через некоторое время Наталья вышла на лестничную клетку в широких шортах из парусины и кофте-матроске. В руках она держала черное пластиковое ведро и некое подобие швабры, на которую была намотана ткань грязно-коричневого цвета.
— Война у нас с соседями, — пояснила она. — С этими вон, которые снизу. Таких тварей еще поди найди. Нигде не встретишь даже похожих паскуд, а я многое повидала, поверь. Мой муж, царствие ему небесное, — женщина наскоро перекрестилась, — знаешь, как говорил про таких? А, ладно, я уже не помню, как он там говорил. Умел на словах вывернуть так, что потом хрен повторишь. Колей звали. Любила гада, спасу нет, а он возьми да и помри. А жаль. Щас бы живо на этих тварей снизу управу нашел. Сжег бы их всех к чертям, и дело с концом.
Наталья больше курила, чем помогала, а пепел стряхивала в свое ведро.
— А почему вы воюете? Что-то случилось?
— Да много чего случилось. Если начну рассказывать, ты до вечера здесь проторчишь, поэтому скажу вкратце: твари, паскуды, свиньи, алкаши подзаборные и проститутки. Вот весь контингент, который живет там у них. А мы люди приличные и с такими якшаться не привыкли. У нас в квартире интеллигенты, люди культуры и искусства. — Наталья выкинула бычок в ведро и тут же сунула в рот следующую сигарету. — Наши, когда тут с ними бились, почти не сорили, не мусорили. Я всем сразу сказала, мол, не сорим, а то Машка потом заманается мыть. Наши сразу все поняли — от них ни пылинки. Но разве ж эти, с первого этажа, слушают, что им говорят? Куда там. Где живем, там и срем, как говорится. Весь подъезд угандошили.
Та же дверь, откуда недавно вышла Наталья, внезапно распахнулась настежь, и на лестничную клетку выплыл тот самый старец с длинной седой бородой. Про себя Маша уже окрестила его Гендальфом. Он снова был полностью голым.
— Пантелеймон, ну ты девку-то зачем пугаешь? — расхохоталась Наталья. — Она ж не привыкшая к твоим солнечным практикам.
Гендальф спустился на пол-этажа, встал перед окном, возвел руки к потолку и принялся что-то мычать себе под нос.
— Ярило, о мудрейший из мудрейших, ниспошли мне силу светила небесного…
— Машка, да не шугайся ты его, это же Пантелеймон. Он мирный. Между-прочим профессор в прошлом, доктор наук, уважаемый человек.
Слушая истории Натальи, Маша сама не заметила, как пролетело время. Уходя, она оставила пускай не идеально чистый, но все же вполне приличный подъезд. Оставалось надеяться, что в ближайшие дни между соседями не разгорится новый конфликт, и удастся спокойно привести лестницы и площадки в полностью надлежащий вид.
Звонки на горячую линию не прекращались. Как только Маша пошла в подсобное помещение, об этом сразу же сообщила Лариса Евгеньевна.
— Звонят с разных номеров и постоянно жалуются именно на тебя. Все эти жалобы фиксируются в базе и потом доходят до начальства.
— Лариса Евгеньевна, но мне-то что делать? Я уже поняла, кто совершает эти звонки, но никак не могу на это повлиять. — Маша вздохнула и решила все же признаться: — Бывшая свекровь хочет, чтобы я уволилась и ушла в другой магазин, подальше от нашего района. Мне теперь что, пойти у нее на поводу?
— А, свекровь, — задумчиво кивнула управляющая. — Знакомо. Такая же, наверное, как моя. Если вдруг сцепится с коброй, то не оставит от нее живого места. Сожрет вместе со шкурой. На поводу у свекрови идти не надо. Еще чего. У нас тоже не идиоты работают, и все уже давно поняли, что жалобы не имеют ничего общего с реальностью. Просто мне супер уже на мозги капает, потому что ему эти жалобы — лишний геморрой.
— Супер?
— Маш, ну супервайзер.
— А, точно.
— Ладно, ты иди работай, сейчас поток попрет. А я придумаю, что можно сделать. Из-за какой-то тетки в разгаре климакса я ценного сотрудника терять точно не буду.
Весь день Маше было неспокойно. Жалобы, пускай и необоснованные, это очень плохо. Решение о смене кадров в магазине всегда остается за супервайзером. А если он уже успел устать от сотрудницы Марии Ермоловой, даже ни разу не видя ее, то вряд ли останется в восторге от ее кандидатуры на роль заместителя магазина. Он точно откажет. Не исключено также, что так устанет от жалоб, что даже уволит с позиции кассира. И что тогда делать? Идти в другой магазин и начинать все с нуля? Не факт, что там предложат такое же скорое повышение, а ждать у Маши времени не было. Она и так уже прочно угнездилась на шее сердобольной узбекской семьи.
К концу рабочего дня настроение девушки совсем скатилось до нуля. Лариса Евгеньевна больше не сказала ей ни слова, а значит, вряд ли придумала, как избавиться от звонков настырной Любови Геннадьевны.
Но за десять минут до закрытия кассы, Маше вдруг улыбнулась удача. Управляющая подошла сзади и тихонько шепнула:
— Закончишь — зайди ко мне. Новости для тебя хорошие.
Едва дождавшись, когда часы пробьют 22:00, девушка рванула в подсобное помещение. Лариса Евгеньевна сидела за маленьким компьютерным столом и вбивала какие-то данные в таблицу.
— А, Маша. Садись сюда. В общем, сначала мне позвонил супер и сказал, чтоб я уволила тебя, потому что нового кассира найти гораздо проще, чем каждый день писать объяснительные по магазину. Но потом он ошалел, услышал, как яростно я тебя отстаиваю.
— Спасибо вам, Лариса Евгеньевна! — горячо проговорила Маша.
— Да тихо ты, слушай дальше. В общем, я ему говорю, что без нормального зама тут зашьюсь, и тогда придется искать нового управляющего, а это не так просто. Платят же мало, а работать за семерых, ну, сама понимаешь. Вот и супер это понимает. Он мне, значит, говорит: иди прямо сейчас на кассу, вставай за спиной и снимай видео. Посмотрю, как работает твоя Ермолова. Ну я снимала ему в реальном времени минуты три. Он все видел: и как ты приветлива, и как тебя все любят, и как ты быстро со всем управляешься. Но, думаю, решающим фактором стало даже не это, а то, как ловко ты продаешь акционку. Каждый покупатель брал минимум по одному товару из недельной акции, а тот мужик в оранжевой кепке взял все пять. Вот тогда наш супер и поплыл. Это ж ему все потом в премию идет, если акционка расходится. И тут он выдает мне мгновенное решение проблемы…
Маша шла домой с упаковкой пряников и улыбалась. Когда Любовь Геннадьевна звонила с жалобами, оператор каждый раз спрашивал у нее, в какое время кассир вел себя неподобающе. И женщина была вынуждена называть хотя бы примерный диапазон. Супервайзер попросил управляющую отправить ему записи с камер и затем дал кому-то задание проверить десять последних жалоб по временным диапазонам. Разумеется, выявилось, что все эти десять эпизодов оказались ложными, ведь в указанное в жалобах время, Маша прекрасно выполняла свои обязанности, и клиенты, все как один, уходили довольными. Узнав о результатах проверки, супервайзер распорядился, чтобы все повторные жалобы на кассира Марию Ермолову расценивались операторами горячей линии как спам. Теперь свекровь могла звонить хоть по тысяче раз в день — жалобы просто перестанут передаваться в обработку и не пойдут дальше операторов.
«Один ноль, Любовь Геннадьевна», — улыбка не спадала с Машиного лица.