Кристофер
— Нет. Ты не прав. Все просто на бумаге. И мне нечего тебе рассказывать, это моя личная жизнь.
Упрямству моей жены позавидуют все ослы во Вселенной. Вот уже полчаса мы в машине, я зол как черт, но все равно пытаюсь вытянуть хоть что-то. А эта маленькая худая девочка пытается притворяться львом в теле котенка, и общего у них только одно — рыжая шерсть загривке!
Мне реально тяжело держаться.
Одно дело — знать, что у жены есть свои секреты, и другое дело — своими глазами обнаружить, что эти секреты перетекли в нашу жизнь, доставляют проблемы, а еще…
Этот неизвестный тип.
Кто он, черт возьми, такой?!
Я не хочу думать, что это действительно «личная жизнь», но в то же время слова Элли бьют как-то очень в цель, и это не добавляет мне терпения. Богом клянусь, еще пара минут вот таких пикировок и перед Элли предстанет не всепонимающий мужчина, а мудак, умеющий вести допросы и выбивать необходимую информацию.
— Элли, — глубоко вздыхаю, и еще раз захожу с «хорошей» стороны, — я знаю, что ты мне врешь. И знаю, что есть обстоятельства, вынуждающие тебя это делать. Я все равно узнаю всю правду, так давай облегчим нам с тобой жизнь и усложним тем, кто посмел тебя донимать… Я же вижу, что ты ни в чем не виновата…
— Ты ничего не знаешь!
— Так расскажи мне!
Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша, и несмотря на злость, я все равно отмечаю, как хороша малышка сейчас. Огонька в ней хватит на еще три таких же хлипких тельца, а уместилось все в одной… Мне нравится.
Но в то же время дико бесит.
Еще с минуту мы соревнуемся взглядами, и я выигрываю, хоть и не привык мериться с женщинами силой. Элли отворачивается, высоко задрав нос, и я про себя хмыкаю. Можно было бы даже улыбнуться ее детскому проявлению эмоций, если бы не следующие слова, что смывают последнюю каплю терпения.
— Ты мне никто, Крис. И вместе мы лишь из-за грозящей опасности. А в остальном я не собираюсь посвящаться тебя в свои проблемы, потому что сама прекрасно знаю, как их решить. И если ты не перестанешь лезть не в свое дело — развод я оформлю в одностороннем порядке!
— Ну и дура! — выплевываю, резко заводя машину, и срываясь с места даже не удосужавшись пристегнуться.
Сука. Бесит так, что охота вдарить по чему-нибудь твердому. И хоть головой я понимаю, ради чего она произносит эту всю мерзость, в душе до неприятия злюсь.
Так бы не случилось, не будь у меня чувств к этой девчонке.
А теперь ее слова не дают мыслить здраво, и толкают на дальнейшие глупости.
Например, привезти жену домой, и надрать ее худощавую задницу. Или остановиться прямо на дороге, и прижать малышку у ближайшего дерева. Чтоб испугалась. Подумала, и поняла на деле, кто мы друг для друга.
И больше, черт возьми, никогда не смела произносить эту дурь про «просто бумагу».
Но вместо этого последними остатками разума я доезжаю до дома, и там тупо жду, пока Элли скроется в доме. Идет, дрожа всем телом, но спина настолько прямая, что лопатки едва не касаются друг друга. Сгибаемая, тонкая, на вид хлипкая, но твердая внутри, как камень.
Ее бы упрямство и силу, да в нужное руслу…
Устало прислоняюсь к рулю, прикрываю глаза, и думаю, думаю, думаю… Я все равно узнаю, кто этот тип. Завтра приволочу Майлгиса за шкирку в этот центр, и просмотрю все камеры, что найду там. Затем найду засранца, и выпытаю, что ему надо от моей жены. Уж с ним-то церемониться мне не придется, это не рыжее хрупкое создание…
Мои кулаки устало разжимаются, и я вновь думаю об Элли. Что могло заставить девушку так покрывать этого незнакомца? Кто он ей? Почему они вместе пришли в центр? Это все намекало на какие-то близкие отношения между ними, но не могу представить, что Элли… Встречается с кем-то таким.
Черт, мне вообще казалось, что девчонка не целовалась ни разу до меня! А учитывая то, что написано в справке…
Резкий стук в окно заставляет напрячься, но тут же расслабленно отпираю двери, чтобы пропустить Пинки в салон. Мать в огромной толстовке с двумя кружками кофе выглядит на редкость домашней и уютной, и я с удовольствием принимаю из ее рук дымящуюся кружку.
— Я видела, как Элли пробежала к себе в комнату, — без вступлений начинает она, — мне показалось, что она чем-то расстроена. Что случилось?
— Случилась дура, — отвечаю резко, потому что сам еще на эмоциях.
Ловлю осуждающий взгляд карих, как у меня, глаз, и устало вздыхаю.
— А что ты хотела услышать?
Действительно, что? Мы поругались? Или просто расставили точки в наших странных отношениях? А может, это всего лишь недопонимание, и назавтра все пройдет?
Я не знал, и понятия не имел, что ответить Пинки. У нас никогда не было задушевных бесед, я просто не умею с ней делиться.
— Крис, — мама тихо зовет, и я неволей прислушиваюсь к дальнейшим словам, — когда ты только привел в свой дом Рейчел, я твердо решила, что лезть к вам в отношения не буду. Даже если мне будет что-то не нравится, это ваше дело и только ваше. К сожалению, отчасти с моей подачи, ты слишком поздно понял, какой на самом деле была мать Киры. И я до сих пор не знаю, правильно ли поступила тогда, когда смотрела на ее выходки и терпеливо держалась в стороне.
Мы одновременно делаем по глотку кофе, и мама продолжает.
— Сейчас я также не знаю, как поступить. Промолчать или… Попытаться помочь? Давай ты просто сам скажешь, нуждаешься ли в моих советах, потому что если нет…
— Нуждаюсь.
Мой ответ тверд и быстр, ведь если у матери есть дельные мысли на сей счет…
— Поговорите, — мягко увещевает Пинки, и я морщусь при воспоминании о прошедшем «разговоре», — даже если первый раз не получилось… Не молчите. Ты никогда не поймешь, почему она действует так или иначе, пока она сама не расскажет. Поверь, этой девочке нужно, чтобы ее выслушали… Пусть даже она сама не понимает, насколько.
Я киваю, и оставшийся кофе мы пьем в молчании. А я попутно вспоминаю, в каком из ящиков завалялся мой армейский ремень, и как моя жена отреагирует на новое предложение «поговорить».