Кристофер
Я смотрю на расширившиеся зрачки своей жены, и приоткрытый ротик из чувственных губ, образующий идеальную букву «о».
Какая-то часть меня, что закалялась на циничных разговорах с преступниками, и привыкла исторгать злобный юмор, очень хочет пошутить по поводу нового контракта.
Уже со мной, разумеется. И без глупой отсрочки в целый учебный год…
Я заталкиваю злобного демона поглубже, прекрасно понимая, что с Элли так нельзя. Она только-только начала доверять мне, и совсем не готова пока правильно воспринимать такие «шутки». Сейчас моя задача — убедить ее, что она в безопасности со мной, заставить оттаять и перестать бояться подвоха — и тогда уже можно будет потихоньку показывать ей живущего во мне злого следака Кристофера, и рассчитывать на правильные реакции.
А до тех пор…
— Малыш, ты уже поняла, что у тебя теперь нет никаких «долгов»? Ты больше не обязана ничего и никому в этой жизни, а уж тем более тому мерзавцу с липовой бумажкой.
Элли краснеет, медленно кивает, встает и отходит на пару шагов от меня. А я все равно ни хрена не понял.
— Ммм… Жена родная, а теперь-то ты чем расстроена?
Мне действительно дико видеть на ее лице не радость и облегчение, а… Замешательство? Что не так?
— Элли?
Девушка вскидывает голову, смотрит как-то обреченно, а затем тихо, но очень-очень уверенно спрашивает:
— А если я не хочу?
Признаюсь, не многое в этой жизни меня может поставить в тупик. Обычно вопросы других людей настолько прозаичны, что я уже заранее знаю, что ответить. Но сейчас я смотрю в голубые глаза, и убейте меня, если здесь возможно понять хоть что-то.
— Чего не хочешь, малышка?
Наверно, я еще никогда не видел свою жену настолько красной. И настолько отважной тоже. Потому что с каждым ее шагом ко мне ее лицо пылает все сильнее, и, когда расстояние между нами в пару сантиметров, я буквально кожей ощущаю исходящий от нее жар.
Что она задумала?
— Я не хочу быть никому ничего не должной, — коряво объясняет шепотом Элли, и непослушными пальцами щекочет пуговицы на рубашке, — я хочу быть… Твоей. Самой большой должницей.
Я, наверно, совсем спятил, ибо пока собирался как герой быть терпеливым, и не принуждать ни к чему малышку, она сама берет все в свои руки.
И по ней совсем не заметно, что ей страшно или хочется ждать. Я вижу огонь в ее зрачках, и мне не нужно намекать дважды.
— Ты моя должница, — тут же перехватываю тонкие кисти, и удерживаюсь, чтобы не завести их одной рукой над рыжей головой, — только моя, малышка. И, клянусь, тебе не расплатиться всего лишь одним…
Она затыкает мой рот поцелуем, не давая сказать вертящуюся на языке пошлость, и я тут же забираю инициативу, распуская тяжелые волосы, и погружаясь в них рукой.
Какая… Сладкая. Кажется, будто она нашла весь тот шоколад на кухне, и съела его перед тем, как прийти ко мне целоваться. Знаю, что это скорее всего не так, но все равно чувствую себя дорвавшемся до конфеты мальчуганом, что сейчас, наконец, развернет долгожданный фантик…
— Будет больно, — хриплю ей в уши, когда одежда летит по всей комнате, а мои руки скользят по все еще худощавой, но безумно возбуждающей фигурке.
Элли нетерпеливо кивает, и я делаю все, чтобы растворить ее в сладких ощущениях. Глажу и целую, прикусываю и посасываю — все ради того, чтоб в нужный момент ее горячее тело пустило меня, и наш первый раз принес ей как можно меньше боли.
— Кри-ис… — стонет малышка мне в губы, пока мои пальцы ласкают, и выгибается навстречу, — я хочу, чтоб это был ты. Сейчас… Только ты.
Я старый закаленный жизнью мужик, но эти слова торкают где-то глубоко внутри, не давая и шанса думать, что у нее могло быть по-другому. Она же вот вся такая… Как для меня одного. Несуразная, но умная, не знающая жизни, но с удивительно развитой интуицией.
Моя маленькая женщина. Моя молодая жена. Моя любимая родная девочка.
Я смыкаю губы на груди, и делаю тот самый толчок, срывающий крик с полных губ девушки. Замираю, и сразу обратно, чтоб прекратить неприятные ощущения, но Элли недовольно стонет.
— Я хочу… Закончить.
— Малыш, не в этот раз, — поднимаюсь выше, и целую искусанные губы, облизываю нижнюю языком, и получаю еще один легкий полустон, — считай, это репетицией перед нашей Особенной ночью.
— Но ты ведь даже…
— Я — самый счастливый мужик на свете, — на полном серьезе произношу ей в куда-то за ухо, — но поверь мне, елозить по открытой ране нет никакого толку. Или ты думаешь, я садист, и мне доставляет удовольствие видеть, как тебе больно?
— Я читала не так…
— Ты могла читать, как угодно. Но у нас будет так, малыш. Обещаю, что только в этот раз, а через пару дней ты возместишь мне все сполна, — я улыбаюсь, и с удовольствием отмечаю, что у моей жены краснеют не только щеки, а даже грудь, — ты ведь теперь моя самая большая должница.
Не удерживаюсь, наклоняясь и целуя свою маленькую женщину, и укутываю нас обоих в одеяло, собираясь до утра нежиться в постели. Лучшая брачная ночь, нахрен, хоть и через пару недель после свадьбы, и вообще без оргазмов.
— Крис, — ее шепот щекочет щеку, — спасибо.
— На здоровье.
Она смеется, счастливо и легко, и я обещаю себе делать все, чтоб так было всегда. Мне нужна эта рыжая магнит для несчастий, да хоть чтобы загораживать ее от всего и всех своей спиной, и запирать в нашей спальне по ночам.
Мы так увлечены, что не сразу слышим, как дверь в нашу спальню приоткрывается, и испуганный детский голосок произносит:
— Пап, Элли… А бабушка скоро вернется?