Я привезу тебе яблоки из дому

Лев Владимирович КАНТОРОВИЧ

Я ПРИВЕЗУ ТЕБЕ ЯБЛОКИ ИЗ ДОМУ

Рассказ

Он спал, лежа на спине. Во сне он вздыхал и что-то невнятно бормотал, и его ресницы вздрагивали, будто он хотел открыть глаза и не мог. Лицо у него было усталое.

Анна осторожно встала.

Он зашевелился в постели. Анна пристально смотрела на него. Больше всего ей хотелось, чтобы он не проснулся. Только бы он не проснулся... Он тяжело вздохнул и не проснулся.

Анна бесшумно вышла из комнаты. В коридоре она надела юбку прямо на рубашку и распахнула дверь на крыльцо. Солнечные лучи ударили Анне в лицо, и она зажмурилась. Красные кружочки заплясали под закрытыми веками. Анна осторожно приоткрыла глаза и потянулась, раскинув руки и ладонями упираясь в узкую дверную раму.

Солнце только что показалось над вершинами гор. На желтом песке вкось лежали лиловые тени. Уже было жарко.

В тени возле серого глиняного дувала на корточках сидел проводник Джамболот. Он сидел неподвижно, как каменный, его узловатые руки лежали на коленях, и в правой руке он держал сыромятную плеть. Кончик плети едва вздрагивал, и это было единственное движение во всей фигуре Джамболота.

Анна знала - так Джамболот будет сидеть час, или два, или три. Сколько угодно. Может быть, он приехал еще ночью и сел так, на корточках, возле забора, и будет сидеть еще сколько угодно, пока не выйдет Забелин. Тогда Джамболот улыбнется, встанет и подойдет пожать руку Забелину. Он осторожно, как стеклянную, двумя руками возьмет ладонь Забелина, недолго подержит и отпустит с поклоном. "Ты звал меня, начальник?" - спросит Джамболот. "Да", - ответит Забелин. Потом они поговорят об охоте на волков или об охотничьих беркутах, или о ружьях и лошадях. Потом Джамболот будет долго и молча пить чай, а Забелин заведет патефон, и, пока Забелин будет ставить пластинки с русскими песнями, Джамболот будет старательно хлебать горячий чай и безучастно смотреть в окно, но когда Забелин поставит пластинку с дикой мелодией, непонятной и странной, Джамболот забудет о чае, и, чтобы лучше слушать, закроет глаза. Потом дежурный, нагибаясь, пройдет в узкую дверь и доложит, что лошади оседланы и люди готовы, и Забелин наденет ремни, и шашку и маузер. Проводник Джамболот и Забелин первыми выедут из ворот - Джамболот чуть-чуть позади, и несколько бойцов гуськом поедут за ними. Забелин вернется через три или четыре дня. Может быть, окруженные бойцами приедут какие-то незнакомые люди. Их под конвоем отправят в комендатуру. Может быть, кто-нибудь из бойцов будет ранен. Может быть, бойцы привезут убитых горных коз. Забелин на ходу обнимет Анну и сбросит ремни. Расстегнув воротник пыльной гимнастерки, он сядет пить чай и потом пойдет в баню вместе с бойцами...

Раньше Анна волновалась, когда Забелин уезжал, и ненавидела проводника Джамболота. Потом она привыкла к отъездам Забелина, и волнение стало привычным, но Джамболота она продолжала ненавидеть. Проводник Джамболот чувствовал это и платил Анне снисходительным презрением.

Когда Анна вышла на крыльцо, Джамболот сказал, не двигаясь и не поворачивая головы:

- Забелин спит, женщина?

- Спит Забелин. Спит. И еще долго будет спать. И тебе нечего делать здесь. Ступай прочь, старик!

Джамболот сидел не шевелясь. Он закрыл глаза и сказал негромко:

- Я не старик...

Анне ужасно хотелось обругать Джамболота, сказать ему что-нибудь очень неприятное. Анна знала, как Джамболот не любит, если его называют стариком.

- Старый черт, - сказала Анна и сжала кулаки, - старый черт...

Джамболот спокойно вздохнул.

В небе над острой скалой медленно кружился беркут. Анна посмотрела на него. Ей было тоскливо и скучно, и даже злиться ей не хотелось.

Желтый с лиловыми тенями песок, и серый потрескавшийся дувал, и острая скала за дувалом, и пустое небо, и неподвижная фигура Джамболота все это было знакомо, как скучный сон, который снится из ночи в ночь...

- Здравствуй, Джамболот.

Анна вздрогнула. Забелин, неслышно шагая босыми ногами, прошел мимо нее, слегка толкнув ее плечом.

Анна поежилась. Ей почему-то стало неприятно, что он коснулся ее.

Джамболот открыл глаза, улыбнулся, встал и подошел к Забелину. Двумя руками, осторожно, как стеклянную, он взял ладонь Забелина, недолго подержал и отпустил с поклоном.

Забелин пошел через двор к арыку. Ноги Забелина мягко погружались в сухой песок, и на песке оставались ямки. Белые завязки от подштанников болтались на щиколотках. Джамболот семенил следом.

Анна видела, как Забелин, широко расставив ноги, нагнулся над арыком и стал мыться. Джамболот опустился на корточки и что-то быстро и негромко говорил Забелину, качая головой и легонько стукая плетью по песку.

Забелин выпрямился. Вода стекала с его волос и рук. Песок возле него покрылся темными кружочками от капель воды. Джамболот тоже выпрямился.

Забелин что-то сказал, и Джамболот торопливо заковылял к воротам. Пыль клубилась под его кривыми ногами. Забелин позвал дежурного, и дежурный подбежал, придерживая шашку.

Анна повернулась и ушла в комнату. Она села на табуретку возле окна. Горы подымались сразу за окном. Груды бурой земли и коричневых камней лезли, громоздились друг на друга. Беркут все еще кружился в небе. По склону горы вкось пробегала тень огромной птицы.

Забелин вошел и обнял ее за плечи.

- Оставь... - сказала она и вскочила, будто ее сильно толкнули. Она сама удивилась злости, которая звучала в ее голосе, и повторила еще раз: Оставь меня...

Забелин медленно опустил руки и отвернулся. Она знала, что он видит, как ей скучно и тоскливо, что он думает об этом все время. Он ничего не может сделать, и это мучает его.

- Мне надоело, - внятно и медленно сказала она. Она слушала, какой злой у нее голос. - Мне надоело жить здесь безвыездно. Мне скучно. Я соскучилась по... по моим родным.

Последние три слова она сказала неожиданно громко.

Она сначала сказала эти три слова и только потом поняла их смысл. Она даже улыбнулась.

- Я поеду домой. Хорошо? - Ей вдруг стало весело и легко и немножко жалко этого рослого человека с выцветшими волосами и с темной, соженной солнцем кожей. - Хорошо? Я поеду ненадолго. Только повидаюсь со стариками и сразу вернусь. Ну, может быть, немножко задержусь дома. Немножко. Несколько дней. Там очень хорошо дома. Там яблоки теперь...

- Яблоки... - глухо сказал Забелин.

Яркий прямоугольник распахнутых дверей заслонила коренастая фигура дежурного.

- Лошади готовы, товарищ начальник, - сказал дежурный.

Сутуля спину, Забелин шагнул за перегородку.

Анна стояла посредине комнаты. Ей показалось, будто ноздри ее ощущают прохладный запах яблок.

Забелин вышел из-за перегородки. Шпоры звякнули, когда он пристегивал шашку. Вылинявшая, бледно-зеленая фуражка и гимнастерка с ремнями очень шли ему.

Анна подошла и положила руки ему на плечи.

- Я привезу тебе яблоки из дому, - сказала она и прижалась щекой к его груди.

От него сильно пахло лошадью и кожей ремней.

- До свидания, Анна, - сказал он. Голос у него был какой-то странный, будто внутри у него что-то раскололось. - Приезжай поскорей. Я буду очень... очень ждать тебя, Анна...

- До свидания, - сказала Анна и, помолчав, прибавила: - Я вернусь, конечно, очень скоро.

Она вышла за ворота, когда они уезжали - Забелин впереди, за ним проводник Джамболот и пятеро бойцов. Джамболот помахивал плетью в такт шагу лошади и весело раскачивался. Он всегда радовался, когда нужно было куда-нибудь ехать, все равно куда - лишь бы ехать. Забелин сидел в седле неподвижно. Его вороной жеребец горячился и приплясывал, а он сидел неподвижно и повод придерживал левой рукой. Один раз он повернул голову и посмотрел на заставу, и Анна помахала ему рукой. Ей все еще было очень весело.

Беркут плавал высоко в небе.

Два дня ушли на сборы, потому что пришлось стирать белье, - нужно же было оставить Забелину чистое белье, в дорогу тоже нужно белье.

Вещи Анна уложила в ковровые куржуны.

До города Анна ехала три дня верхом через горы. Коноводом с ней ехал красноармеец Симонян, молодой и красивый, такой чернобровый и стройный, почти мальчик. Две ночи ночевали в горах и по вечерам разводили костры, ели мясные консервы, разогретые на костре, и варили чай в котелке. Анне все время было очень весело, и она несколько раз заметила, что Симонян как-то по-особенному смотрит на нее. Его большие глаза блестели, и он мучительно краснел, когда Анна в упор глядела на него. Анне нравилось дразнить его, и она нарочно садилась совсем близко, а он вздрагивал и краснел. Когда они доехали до города, Анна крепко пожала руку Симоняна и поблагодарила его, а он покраснел и нахмурился, так что Анне даже стало немножко жалко его.

В поезде она ехала в купе с тремя мужчинами - двое было штатских и один военный летчик, капитан, - и за ней ужасно ухаживали все трое, но ей нравился по-настоящему только летчик. Вечером мимо окон вкось летели яркие искры, и звезды мерцали на черном, как копоть, небе; иногда казалось, будто искры и звезды - одно и то же. Анна и летчик стояли возле окна в коридоре. В коридоре никого, кроме них, не было. Вагон сильно раскачивался на ходу, дул сильный ветер и хлопали занавески на раскрытых окнах. Летчик стоял совсем рядом, почти обнимал Анну. Анна смотрела в окно и чувствовала, как летчик часто дышит. Они тихо разговаривали о каких-то ничего не значащих вещах. Анна даже не думала, о чем он спрашивал ее и что она отвечала. Анне было весело и немножко страшно, и ей очень нравился летчик. Он ей нравился все больше и больше, и она ни о чем не думала. Только после того как летчик вдруг отошел от нее и закурил папиросу, только после этого Анна сообразила, что он спрашивал ее, замужем ли она, и она ответила "да" и рассказала про Забелина. Летчик больше не подходил к окошку, где стояла Анна, и курил папиросу за папиросой и хмурился.

Потом пришли двое штатских из их купе, - они ходили в вагон-ресторан, а летчик и Анна не пошли, чтобы остаться вдвоем. Штатские принесли две бутылки вина, и сразу открыли вино, и начали пить за здоровье Анны, и наперебой ухаживали за ней, а летчик все еще хмурился, и Анна даже подумала - уж не обидела ли она его... Но летчик вдруг засмеялся и предложил выпить за здоровье пограничника - мужа Анны. Все выпили и попросили Анну рассказать про заставу и про Забелина, и Анна стала рассказывать. Наверное, получился интересный рассказ, потому что штатские и летчик сидели тихо и внимательно слушали. Поздно ночью стали укладываться спать. Мужчины вышли из купе, чтобы Анна могла раздеться. Она быстро разделась и легла.

Засыпая под стук колес, она думала о заставе, и многое ей показалось совсем другим, чем раньше, и многое было интересней и лучше, чем она думала, и, может быть, она даже немножко скучала по заставе... по "нашей заставе"... уже на четвертый день она скучала, правда, совсем немного, чуть-чуть...

Она вышла из поезда в родном городе и сразу увидела маму и отца. Она подбежала к ним и обняла их, и мама даже немножко поплакала.

От вокзала до дома шли пешком. Улицы очень-очень знакомые, маленькие и кривые, и милые, и ужасно приятно чувствовать, что ты дома. Многие прохожие узнавали Анну, здоровались с ней, и приходилось останавливаться и рассказывать. Все спрашивали про границу и про Забелина, а отец очень гордился и говорил всем, что муж дочери настолько занят, что даже отпуска ему не дают, и вот она одна приехала навестить стариков и потом снова уедет домой, к себе на границу. Он так и говорил: "домой на границу".

Анна снова вспомнила заставу и как пахнет пыльная гимнастерка Забелина лошадью и кожей ремней.

Анна подумала, что вот все здесь ничего не знают о границе, не знают основного, самого главного, а она, Анна, жена лейтенанта Забелина, знает, и поэтому она совсем другая, чем все в этом городе, который стоит очень далеко от каких бы то ни было границ, а застава, "наша застава", на другом конце огромной страны.

Дома Анна помылась с дороги, переоделась в крепдешиновое платье, оранжевое с белым горошком, и сама себе показалась очень хорошенькой. Отец пошел в сад и принес корзинку яблок. Анна вдруг почувствовала себя маленькой, и вот она дома, и мама уговаривает ее как следует кушать, и ей не хочется обедать, а хочется есть яблоки. Только яблоки. Кислые и твердые антоновки...

Потом пришла Люба Стригина, и они обнялись и поцеловались, и наперебой стали рассказывать все-все, что произошло с ними с тех пор, как они расстались после школы. Потом Анна показала Любе свои платья, и Люба сказала, что очень миленькое темно-синее, но лучше всех оранжевое с белым горошком, только рукава теперь шьют немножко не так. Потом Люба шепотом сказала, что пусть Анна обязательно придет в сад, потому что Толя тоже придет туда, он до сих пор помнит Анну, - он сам говорил. Он уже техник, хорошо зарабатывает и так танцует, так танцует...

В саду стояли белые столбы со стеклянными шарами. Разноцветные лампочки висели над главной аллеей. Боковые дорожки уходили в темноту, и ветви старых берез неясно чернели вверху, и над березами - звезды. Небо бледное, и звезд мало, и они совсем не такие яркие, как там, на "нашей заставе".

К Анне подошел высокий молодой человек в пенсне. Она сразу узнала Толю. Он предложил пойти на танцплощадку, и, когда они танцевали, он сказал, что Анна стала еще интереснее, и что им надо поговорить наедине, и что он страдает... В перерыве Люба Стригина подбежала к Анне, поцеловала ее в щеку и спросила: "Ну, как?" Анна сказала, что никак, и Люба обиженно пожала плечами и убежала, стуча каблуками по дощатому полу танцплощадки.

После танцев Толя повел Анну в самый темный угол сада. Там было сыро и пахло мхом. Толя сказал, что никогда не простит Анне, что она не сдержала слова, не исполнила клятвы. "Помните, вы клялись мне в любви до конца, до смерти, вот здесь, на этой скамье?.." Анна слушала молча. Неужели правда она говорила этому чужому человеку что-то такое? Он совсем чужой и даже не симпатичный. Ей только интересно было посмотреть на него теперь, через столько лет. Почему-то она вспомнила о летчике и о том, как он предложил выпить за здоровье Забелина. Она подумала о Забелине и улыбнулась в темноте.

- Мне холодно, - сказала она и встала. - Мне холодно и скучно то, что вы говорите...

Толя вскочил и очень смешно ухватился пальцами за стекла пенсне, и Анна громко засмеялась и пошла к главной аллее.

Он шел сзади и обиженно говорил что-то, только Анна не слушала и смеялась, и думала о Забелине. Сейчас он, наверное, сидит в своей комнате на заставе, и тускло горит лампа на столе. За окном черное-черное небо, и шакалы визжат где-то близко. Забелин, наверное, пишет, и лицо у него сосредоточенное и губы он слегка выпятил. Воротничок у него на гимнастерке, наверное, очень грязный...

На главной аллее Анну окружили старые знакомые, сверстники по школе. Все просили, чтобы она рассказала о границе, о муже, и Анна рассказывала про заставу и про бойцов. Анна вспомнила проводника Джамболота и рассказала о нем. Она сама удивилась тому, что проводник Джамболот в ее рассказе получился храбрым я добрым стариком.

Она удивилась, но ей было приятно, что так вышло, и она сказала:

- Я очень люблю Джамболота. Мы с ним большие друзья...

Про Забелина Анна ничего не рассказывала, но она все время думала о нем.

Провожать Анну пошел Митька Костенко, тот самый, который в школе был таким хулиганом. Теперь он работал слесарем в маленькой артели по ремонту примусов. Он шел рядом с Анной и молчал всю дорогу. Только возле самой калитки он сказал:

- Ты скоро вернешься на заставу?

- Конечно, - сказала Анна. - Я приехала только-только на пять дней...

Он остался стоять перед калиткой. Анна бегом побежала по саду. Когда она поднималась по лестнице на веранду, она услышала Митькин голос.

- Хорошо, - говорил Митька. - Очень это хорошо.

- Что тебе надо? - ответил чей-то приглушенный, запинающийся голос.

Анна прислушалась. Ей показалось, что это Толя.

- Отлично, - нарочно громко сказал Митька. - Бегать сюда наладился? Дорожку протаптываешь?

- Отстань!..

- Хорошо. Отстану. Но если еще раз увижу тебя здесь или если будешь к Анюте подкатываться...

- Тише ты...

- Ах, тише? Хорошо, - гремел Митька, - я тебе тишину устрою... Вон отсюда. Понял?..

Анна засмеялась и вбежала в дом.

Она легла на кровать в своей комнате, в той комнате, где она жила с самого детства, в милой своей детской. Она все еще смеялась и так и уснула с улыбкой. Ей снились застава и Джамболот. Джамболот ел яблоко и причмокивал языком, и улыбался ласково-ласково, а потом пришел Забелин и сказал "яблоки", и голос у него был такой, будто внутри у него что-то раскололось...

Анна проснулась рано.

Небо было розовое, и легкий розовый туман плыл над землей. Анна распахнула окно.

Всю ночь ей снился Забелин, и теперь она думала о нем, и она понимала, что он ей дороже всего на свете, он один, только он один. Она очень хорошо понимала это. Ей скучно без него. Ей ничего не интересно без него. Все ни к чему, если нет Забелина.

Анна раскрыла чемодан и начала укладывать свои вещи. Она торопилась, и, когда мама пришла будить ее, Анна, одетая в дорогу, возбужденная и взволнованная, закрывала замок туго набитого чемодана.

Анна уехала двенадцатичасовым поездом.

На вокзале мама немножко поплакала, и отец тоже как-то подозрительно сморкался, и Митька Костенко принес огромный букет, и Люба Стригина пылко обняла Анну и шепнула, что Толя просил передать, что он навеки одинок и несчастен, как этот... ну, словом, как его... ну, Чайльд-Гарольд.

Анна попрощалась со всеми и вошла в вагон, и поезд тронулся. Анна долго стояла у окна.

Стучали колеса. Белые клубы пара неслись мимо окна. Прогремел встречный поезд, и мелькали тени вагонов и яркий свет между ними, тени и свет, и потом пронесся последний вагон, и сразу стало светло...

Анна думала о Забелине. Скорее к нему...

На полке для вещей рядом с чемоданом стояла корзинка, полная яблок. Отец сам уложил яблоки для Забелина. В купе сильно и вкусно пахло яблоками.

Он и не ждет ее так скоро. Может быть, он совсем не ждет ее. Может быть, он думает, что она не вернется, совсем не вернется к нему. Она глупо вела себя, и она все объяснит ему, и он поймет все-все. Скорее к нему. Это единственное важное на свете. Остальное - все равно...

Выйдя из поезда, Анна в толпе увидела несколько зеленых фуражек. Она узнала начальника отряда, начальника штаба и еще нескольких командиров и подумала, что, наверное, приехал кто-нибудь из округа.

Начальник отряда тоже увидел Анну и пошел к ней. Командиры шли за начальником.

Начальник отряда протянул Анне руку.

Вместе с командирами к Анне подошел старик Джамболот. Она кивнула ему и улыбнулась. Ей показалось, что Джамболот сильно постарел. Глаза его слезились.

Кто-то из командиров взял из рук Анны чемодан, и Анна пожала руку начальника отряда.

- Вы получили мою телеграмму? - сказал он.

- Нет, - ответила Анна.

- А я думал... - Начальник отряда помолчал. На его скулах шевелились крутые бугорки. Он отвернулся от Анны. - Я думал, вы знаете...

- Нет, - сказала Анна.

- Ваш муж, лейтенант Забелин, убит! - сказал начальник отряда.

1939