Полина Ветер Я тебе не Золушка!

Пролог

Она сразу меня взбесила.

Этот взгляд надменной суки, которым наградила лишь на секунду, поза «растлённой девственницы» и блузка, из которой так и рвались наружу буфера.

Офисная блядь.

Так я окрестил её, после того, как стерва открыла свой пухлый ротик и возмущённо выпалила чуть хриплым, непривычным для слуха тембром:

— Когда этот беспредел, наконец, закончится? Из-за ваших лестниц я не могу попасть в свой кабинет!

Не знаю, что раздражало в ней больше всего. За ту неделю, что мы пробыли с Михалычем здесь, я чувствовал, что начинаю её ненавидеть. За очевидную разницу в возрасте: ей явно уже под тридцатку, а я только за двадцать недавно перевалил. За слишком откровенные наряды для стен обычного офиса. За контраст отношения к таким, как я: обычный работяга с исчерпанным кредитом доверия, в отличие от неё — руководителя, пиздец, какого важного отдела…

Не знаю, каким роком судьбы, нашим очередным заказчиком на ремонт протёкшей крыши, оказался именно этот офис.

Где сучка каждый день маячила у меня перед глазами.

Первые дня два я старался не обращать внимания на её фырканье и вездесущую «корону», просто занимался делом, вместе с Михалычем, моим бригадиром. Мне нужна была эта работа, за неё обещали хорошо заплатить, а с баблом у меня было совсем «не ахти», да ещё с матерью разругался, и единственный друг ненавязчиво так намекал, что моя задница в его хате уже порядком напрягает.

Поэтому, я терпел.

Почти не пререкался с ней и стойко реагировал на предупреждения бригадира «вести себя прилично».

Со мной такого никогда раньше не происходило, несмотря на импульсивную натуру, чтобы настолько сильно кто-то раздражал.

В ней раздражало всё.

Вплоть до фиолетовой помады.

Кто, блять, в своём уме, будет красить губы на работу фиолетовым?

Сука…

И я даже себе не мог объяснить, какого хрена так реагирую. Просто трясло в её присутствии.

Особенно, когда она возвращалась из кабинета директора.

С улыбочкой «довольной натраханной кошки», которая, при виде меня, сразу же сползала, возвращая хозяйке надменно-кислую мину.

Ему она улыбалась.

Просто расчертила между нами невидимую, но осязаемую черту.

Где он, а где я…

И я чувствовал, что она ненавидит меня тоже.

Просто потому, что я существую, потому, что прихожу каждый день на работу в простой испачканной одежде и мараю своим присутствием её «отполированный» идеально-состоятельный мир.

Она выразила всё своё отношение к таким, как я, одной мимолётно брошенной фразой в самый первый день нашего пребывания в этом здании:

— Из-за вашей стройки я испачкала туфли!

В эти слова была вложена вся брезгливость, на которую она только была способна. Но даже тогда я не осознавал, за что ненавижу таких, как эта стерва. И её пидорок-начальник.

Уверен, он даже не трахает её, как следует, скорее всего, она просто ему отсасывает. Ублажает вялый стручок за «лояльное» отношение и привилегии.

Не осознавал, какое мне вообще дело, кто из них как трахается.

Я понял это слишком поздно, когда одно за другим посыпались последствия, но тогда меня просто прорвало. И было не остановить.

Михалыч уехал в строительный магазин за коронками к дрели, а я остался закручивать провода в коробку прямо над дверью с золочёной табличкой, на которой было написано: «Аверина Кира Владленовна».

У неё даже имя стервозное: Кира.

Не надо было ей открывать рот.

Не было практически никаких факторов, способных сдержать меня, включая бригадира, который из последних сил строжайшим образом сохранял моё благоразумие.

Отяжеляло ситуацию то, что именно в этот день я снова стал невольным свидетелем «милого воркования» стервы и её обожаемого директора-дрища.

Я был на грани.

Она только с утра обозвала меня «криворуким недотёпой», а уже через полчаса ластилась к нему возле кабинета, почти лианой обвивая со всех сторон его щуплое костлявое тело.

Михалыч видел мою реакцию, и строго-настрого запретил вступать с ней в перепалки. И я, как идиот, пытался изображать вид, будто не замечаю её выпадов.

Но она сама меня вывела.

— Вы не слышите меня? Уберите отсюда свой хлам! Я тут работаю вообще-то!

Тряхнув тёмными волосами, она ещё и притопнула ногой.

— Я тоже. — Из последних сил держался, чтобы не натворить дел.

— Это вы называете работой? — Во взгляде скептическое недоверие. — Уже неделю не можете элементарно залатать дыру! Форменный бездельник…

Она попыталась протиснуться между стремянкой и косяком двери, но слишком «выдающиеся» формы не позволили этого сделать.

А я отчётливо услышал нелестное обращение ко мне. Это было последней каплей.

Её наглость и самоуверенность зашкаливали настолько, что «леди» переходила на личности, хотя я не один тут их говно разгребаю.

Медленно опустив руки, спустился с лестницы и оказался рядом с ней вплотную.

Впервые мы были настолько близко друг к другу, чтобы я мог ощутить её насыщенный, густой запах, который удавкой обвился вокруг шеи, мешая глубоко вдохнуть. Кто бы сомневался… Эта сука не могла пахнуть по-другому.

— Извинись.

Впервые я позволил себе обратиться к «важной особе» на «ты», в отличие от неё, соблюдая до этого рамки приличия.

— Что?

При таком тесном контакте, я впервые отметил, что она совсем мелкая. Даже на своих блядских каблуках еле мне до подбородка доставала. И при этом, имея такие пышные формы, не казалась толстой.

Стерва отшатнулась к стене, а я наступал, преграждая ей путь к отступлению, зажимая между стеной и стремянкой.

— Извинись, это не трудно. — Сказал громче, но всё ещё сдержанно.

— Из-за вас я не могу нормально работать! За что мне извиняться?

«Почему же ты не улыбаешься мне, как ему, вредная стервозина?» — думал я. В глазах только ненависть и превосходство, а я окончательно слетал с катушек.

— Сука, сейчас ты за всё извинишься!

Одним резким движением я отодвинул лестницу в сторону и запихнул Киру в её кабинет.

— Ты что, совсем оборзел?! — Услышал от неё. Но мне всё равно уже было. Тем более, пока в этом крыле шёл ремонт, из него временно всех переселили. Кроме этой дуры. Так что вряд ли наш разговор кто-нибудь услышит.

Захлопнув дверь, я силой толкнул к ней сучку.

Она выставила руки перед собой, но я вовремя перехватил тонкие запястья и прижал к её «безразмерной» груди.

— Ты меня достала, стерва. Честное слово, достала.

Уже не мог понимать, что творю, видел в её глазах испуг и упивался им, как сумасшедший, будто смешалось всё в голове.

— Пусти меня сейчас же! Я буду кричать! Скотина!

Не обращая внимания на её копошения, резко повернул лицом к двери и навалился всем телом, фиксируя руки за спиной.

— Кричать будешь… В этом не сомневайся.

Чувствовал эйфорию от того, что в этот момент держал над ней власть, пока она беззащитно трепыхалась в моих руках.

Но даже не это главное чувство, которое захватило меня с головой…

Возбуждение.

Просто невероятное, даже болезненное, скручивающее всё изнутри, пронзило все мышцы. Ударило, как кувалдой, выключая последние мозги, прежде чем я начал её раздевать, бездумно хватаясь за все части тела, и получая дикий разряд в ответ. Мне было всё равно, что её туфли стоят больше, чем вся моя никчёмная жизнь. Я просто поднял юбку до самого пояса и, зацепившись пальцами, дёрнул полоску белья, срывая их с бледной кожи.

Кира сопротивлялась.

Она хныкала и рычала, пыталась вырваться и укусить меня, но всё было бесполезно.

Она даже назвала меня по имени…

Сквозь пелену я услышал тихий стон: «Артём, пожалуйста…». Я знал, что это была последняя просьба остановиться, но ответил лишь:

— Да, детка… Сейчас…

От неё пахло чистым сексом, душным и умопомрачительным… От меня — потом и штукатуркой, а ещё дикой самоуверенностью, по крайней мере, я это так ощущал.

Стянув замызганный комбез одновременно с трусами, я лишь раз коснулся её «там», по наитию, и ощутил, как пальцы скользнули по смазке…

Кира замерла и вдруг притихла.

А я…

Она была мокрая.

Она. Блядь. Была. Мокрая…

Я был ошарашен настолько, что даже немного пришёл в себя и ослабил захват. Но она бессильно повисла на моей руке, уткнувшись лбом в дверь, и я ощутил какую-то смесь страха и величия одновременно. А потом, наконец, очнулся и вошёл в неё.

Из глаз посыпались искры.

Никогда в жизни со мной не было такого.

Ни одна девушка, а у меня их было достаточно, не вызывала таких противоречивых чувств во мне, делая просто безумным.

Я вколачивался в её тело, не ощущая собственного, будто оно всё, на время, сосредоточилось там — в ней.

Кира опиралась ладонями о дверь, которая безжалостно стучала от наших безумных фрикций, а я зажал темные волосы рукой, которые просто просились в мой кулак.

Жёсткие. Грива конская. Тяжёлые и густые.

Я тянул её назад и прижимал к себе, не прекращая двигаться. Она откидывала голову и закрывала глаза.

И очень громко и пошло стонала.

Но не фальшиво.

Это был словно танец, хоть я и не страдаю такой хернёй, как сопливые сравнения.

Не знаю, как она держалась на своих километровых каблуках…

В какой-то момент, мне вдруг захотелось видеть её лицо.

Выйдя из неё, потянул за руку, вглубь кабинета, плюхнулся на кожаный диван, устраивая на себя сверху.

Она всё ещё не смотрела на меня и это бесило.

Обхватив раскрасневшееся лицо руками, замер, не давая продолжения, и она посмотрела.

Сожгла меня, сука, своим взглядом, но я и так уже «горел в аду».

Теперь она насаживалась сама, держась за спинку дивана, я лишь поддерживал заданный темп, мял охуенную грудь, освободив её из тесной блузки, а потом целовал ту, смачно облизывая, но мне всё ещё было мало.

В ней было невозможно туго, и я вновь ловил себя на мысли, что начальник-гондон её не трахает, ну или его член размером с палец…

Уж я бы растянул эти дырки, если бы она была моей…

Девушка уже измотанная, растрёпанная, была близка к финалу, я почувствовал это по сжимающейся пульсации внутри, и, схватив за голову, впился в ненавистный рот губами. Она простонала мне в губы своё удовольствие протяжно, долго, сотрясаясь от оргазма, а я вылизывал её, охреневая, потому что через несколько секунд кончил сам, еле успев вытащить, пачкая спермой её одежду, диван и пол рядом с нами.

Несколько секунд мы молча пытались привести дыхание в порядок.

Потом, в тишине, она слезла с меня и села рядом, оперевшись на подлокотник дивана.

Я понимал, что только что разрушил свою и без того убогую жизнь, а Кира была расслабленная и совершенно бесстыжая, раскинув ноги и руки.

Я не удержался и провёл дрожащей ладонью по гладким влажным складкам, чем вызвал удивлённый вздох и, наклонившись, прижался к ним губами.

В голове было только: «Для него ты так за собой следишь? Для этого «стручка»?»…

Втянул сладковато-терпкий запах, какой мог быть только у неё, и прошёлся языком.

Она не касалась меня, только тихо постанывала. А я ласкал и целовал, просто потому что мне так хотелось. Она едва не кончила ещё раз, но я отстранился раньше.

Потом поднялся, молча надел назад рабочую одежду и вышел из кабинета, оставив её там одну.

Она не кричала мне в след, не оскорбляла, не ругалась. Молчала тоже.

Я уходил с ощущением, что взял то, что мне не положено, что я не заслужил, но в силу характера, не смог себя остановить.

Я знал, что она не промолчит, и уже сегодня я останусь без работы, без жилья и денег.

Знал, что она запросто может заявить об изнасиловании.

Я ненавидел её.

Теперь уже за то, что позволила мне к себе прикоснуться.

И уходил с надеждой, что больше никогда её не увижу…

Загрузка...