— Ну чего ты, малой? — Понижаю голос. — Чего разошёлся? Я же здесь… С тобой. С тобой, никуда не денусь.
Крепко прижимаю его к груди, фиксируя голову. Несколько минут удерживаю, ожидая, что он угомонится.
— Ты прекращай, Илюх. — Шепчу ему, не отпуская. — Мы с тобой одни тут, мужики. Мы друг друга понимать должны. Поддерживать… Твоё настроение мне не заходит, ты же видишь.
Пацан ещё конвульсивно дёргает головой, но кричит меньше.
— Мы на одной стороне. Я тебя понимаю. Достало всё. Пиздец творится неописуемый… Ну мы же сильные с тобой… Мать огорчать не надо. Она с ума сойдет, когда тебя таким увидит.
Раскачиваясь, повторяю эти слова раз за разом, тихо, но уверенно, всё так же прижимая его голову к груди, практически не давая пошевелиться.
Через некоторое время мои укачивания действуют на него, и малой засыпает, прекращая кряхтеть и всхлипывать.
Ещё минут десять я продолжаю качать его на своих руках, даже толком не соображая, что делаю.
— Артём?
Голос из-за спины застаёт врасплох.
Поворачиваюсь, чуть не выронив мальца от неожиданности.
— Спит. — Тихо отвечаю на встревоженный взгляд Авериной.
Она реально выглядит испуганной. И примчалась довольно быстро. Значит, не совсем ей плевать на ребёнка.
— Что случилось?
Так же, почти шёпотом спрашивает Кира.
— Бешенство матки. — Отвечаю. — Пытался изувечить себя, но я не позволил.
У неё в глазах проблёскивают слёзы. Такое я вижу впервые.
Она реально волновалась.
Как и я, в принципе.
— Положишь его в кровать?
— Да, конечно. Сейчас аккуратно попробую.
С осторожностью сапёра я опускаю мелкого на его постель, накрывая маленьким пледом.
Не понимаю, чем он меня зацепил…
Крошечный, слюнявый, из звуков только: ба-ба-ба да ма-ма-ма…
Но я уже прикипел к нему за эти несколько дней. Это странно и неожиданно.
На кухне Аверина включает чайник.
Не поворачиваясь ко мне, тихо произносит:
— Это впервые, чтобы приступ купировался без медикаментов и врачебной помощи.
Здрасьте, приехали.
Почему меня никто не предупредил, что возиться придётся с младенцем «с особенностями»?
— И чем вы его обычно пичкаете? — Мне не нравится этот разговор. Мне всё сегодня не по душе.
— Доктор прописал нам детские седативные. Илюша нечасто впадает в такое состояние, но это, к сожалению, случается.
Она вздыхает глубоко и поворачивается.
— Один раз ему даже пришлось ставить капельницу.
Я охреневаю от того, что она говорит.
Ещё вчера с ним всё было в порядке. Никаких предпосылок.
— С чем это связано?
— Я не знаю. Приступы случаются сами собой. Мне очень сложно найти квалифицированную няню, такую, чтобы не паниковала в эти моменты, а принимала правильные меры. Чаще всего они относятся к моему сыну безответственно.
— И ты доверила больного ребёнка мне?! — Злость сама рождается внутри. — Я-то заебись няня, да?
— Не кричи, пожалуйста. — Останавливает меня Кира, отключая чайник. — У меня не было другого выхода. Мы оба сейчас в сложных условиях. И мой сын не больной. Он «особенный».
— Слушай… — Негодование всё-таки рвётся наружу, затмевая разум. — Мне вся эта херня не нравится. Знаешь, мне плевать на тебя и твоего сыночка. Мне вообще глубоко насрать на то, что у вас тут происходит. Я ухожу.
Аверина молчит и не перебивает. Что странно само по себе, но не останавливает поток моих претензий:
— Ты заманила меня сюда обманом, поставила перед сложным выбором, пользовалась моим дурацким положением, сбагрила своего отпрыска «с сюрпризами», пытаешься показаться «бедной овечкой» во всей этой ситуации… Мне это надоело!
Кира нервно потирает лоб ладонью и поднимает глаза на меня.
— Ничего из того, что ты сказал. Но если хочешь уйти, то уходи сейчас.
Её взгляд серьёзный и решительный.
Я по инерции подхожу ближе к ней.
Меня это вообще не волнует.
Они оба мне «до лампочки».
— И что будет с ним? — Задаю вопрос ей в глаза.
— Как-то мы жили без тебя.
Сука.
Я знал, что ответ будет примерно таким.
Ни за что свою слабость не покажет.
Стерва и начальница до мозга костей.
Бесит!
— А ты? — Не отрывая глаз, припираю к стенке.
— Что я?
Её дыхание учащается.
Ну не может она обмануть меня в этом.
В чём угодно её паскудный характер выстраивает броню.
Но стоит мне приблизиться на расстоянии нескольких сантиметров, как все заборы рушатся. Её зрачки и частые вдохи выдают чистое желание.
Она ненавидит меня. И хочет.
Адская смесь.
А я сегодня на взводе с самого утра.
Тоже ничего хорошего.
— Не приближайся ко мне. — Пытается устранить опасность.
— А то что?
Считываю каждый выдох, у меня забиваются вены, кровь перестаёт циркулировать, густым киселём размазываясь по мозгу.
— Ты хотел уйти…
Её сопротивления какие-то слабые, даже не похожие на отпор…
У меня срывает тормоз.
Честно, я держал его до последнего.
И в мыслях не было, что желание одного, даже короткого поцелуя, настолько завладеет мной, чтобы забыть о последствиях и просто наслаждаться происходящим.
Но я делаю это.
Захватываю её рот, зажимая пухлые щёки руками, и тут же, будто падаю в глубокую пропасть без страховки.
Языком прохожусь по губам и уверенно раздвигаю их, чтобы пробраться внутрь. Мне становится так хорошо, что даже плохо… я чуть не теряю сознание.
До конца добивает стон Авериной, который она посылает прямо мне в рот, бессовестно отвечая на мои бесправные движения.
Её губы совершенно другие.
Не такие, как у Янки, или других девушек, не такие, как даже у неё два года назад…
Он горькие, мягкие и просто невероятно умопомрачительные.
Поэтому я не могу оторваться добрых несколько минут.
Я даже по малолетке столько не целовался.
Когда ещё девственником был…
Нас разрывает хныкающий плач Илюхи.
Мы оба несколько секунд не можем осознать, что только что творили, тупо слушаем его недовольные возгласы.
Аверина подрывается первая.
Словно комета пролетает в комнату, где только что спал малой, а я остаюсь на месте с осознанием своего провала.
Даже оправданий никаких найти не пытаюсь.
Я сделал это, потому что хотел.
И мне было охуенно.
А она-то зачем?
Видимо стресс и мои возмущения притупили бдительность «железной леди».
Во всяком случае, в её ответных движениях металла не было ни грамма.
Я до сих пор под впечатлением от поцелуя.
А со мной такое впервые.
Я застаю Киру и малого в детской, они мило воркуют, жмакая уродливую ящерицу.
— Если я больше не нужен, поеду. — Предлагаю, сбитый с толку окончательно. — Завтра утром в это же время?
Аверина поначалу прячет взгляд, а потом смотрит с какой-то надеждой:
— Ты приедешь?
— Да.
— Хорошо. Если что, позвони, пожалуйста.
Я знаю, что она имеет ввиду.
И вижу, что борется с какими-то своими думами.
Но, что странно, эта «встряска» позволила мне остыть.
И я понимаю, что, несмотря на все свои возмущения, завтра снова буду сидеть с мальцом.
— Я приеду.
Не прощаясь, покидаю квартиру Стервы.
В голове каша, ноги ватные, направление — в сторону дома.
У Янки сегодня «выходной».
Что-нибудь придумаю завтра, но сейчас я вообще не настроен на общение с ней.
Такое за год впервые.
Надеюсь, этим и ограничится, а то я уже сам от себя начал охреневать.
А этого нельзя допустить.
Я же стою на пути исправления…