Я тебя присвою

Глава 8. Рейнер

– Как вообще? – Сауль откладывает папку с договорами и стопорится на мне взглядом. – По морскому экспорту сам вижу. Как с остальным?

– Да как… Снова грузопоезда с кругляком[2] на китайской границе мурыжат, – выбивая из пачки сигарету, поднимаюсь и отхожу к окну.

Саульский с привычным хладнокровием прослеживает мое перемещение. Задумчиво кивает и следом из-за стола выходит.

– С нашей стороны? – подкуривая, в окно смотрит.

– Угу, – глубоко втягиваю едкий дым.

– А что с документами? Порядок?

– Все доходы легализировать нельзя, – достаточно прямо отвечаю я.

Саульский усмехается и качает головой.

– Да, нельзя. Поэтому, когда ты у меня пять лет назад ссуду брал, я тебе советовал, в какие сферы лучше вложиться и где проще всего наращивать капитал.

Знаю, что несерьезно сейчас говорит. Хоть чаще всего понять юмор Сауля невозможно.

– А я сказал, что героин и шлюхи – не мое.

– И как? Сейчас, в ретроспективе, мнение не поменял? Пять лет зверем мечешься, чтобы удержать один из крупнейших субъектов городской экономики.

– Я «держу» только север леса. Не поменял.

– Ты – север, остальное – государство. Вот сейчас поговаривают, что власти хотят ввести запрет на экспорт необработанной древесины, – озвучивает то, что я и сам слышал. – Что дальше?

– А что дальше? Будем больше перерабатывать и производить. Кроме того, у морского экспорта есть свои преимущества.

Сауль молча докуривает. Думает, не спешит с выводами и советами. Потому и ценю его мнение, умеет концентрироваться. Не говорит, как бывает у других, что-либо, абы сказать. Полноценно включается в ситуацию, ставит себя на мое место и только потом сообщает, как бы сам поступил.

– Может, это тот самый знак заранее начать перестраивать работу комплекса? Уже сейчас. Понятно, что терять доход неохота. Но иногда риск не то что не оправдан. Очень опасен.

– Надо подумать. Трезвая мысль, – соглашаюсь, тормознув собственных скакунов.

– Вот и подумай. Хорошо подумай.

Вначале нулевых Сауль едва ли не весь Владивосток «держал». Много людей под ним ходило. Обзаведясь женой и детьми, как он сам рассказывает, выменял статус криминального авторитета на другие ценности. Нынче Роман Викторович законопослушный гражданин и примерный семьянин. Из каждого утюга личные фото- и видеоматериалы Саульских лезут. Видимо, людям они интересны. Я и сам, признаться, люблю бывать у них дома.

– Я тебе сейчас скажу, ты не пропускай. Отложи, подумай. Знаю, как это со стороны выглядит, когда кто-то тебе, умному и борзому, свои личные взгляды навязывает, – ухмыляется и подкуривает вторую сигарету. – Ты молодой и горячий, Рейнер. Любишь, чтобы все по-твоему было. Я это прекрасно понимаю. Сам таким каких-то десять лет назад был. Молодость, – выдыхая облако никотина, качает головой. – Будь умнее, работай на перспективу. С годами пыл поумеришь, захочется спокойной жизни. Тебе сколько сейчас?

Я, злой и невежливый, не умею благодарить. Но в тот момент определенную признательность к нему чувствую. Хоть башню рвет действовать махом и получать все и сразу.

– Двадцать восемь.

– Молодость, – повторяет и снова качает головой. – Почти как моя Юлька, – имя жены необычайно мягко выговаривает. – Она сейчас серьезнее меня под себя городские порядки метет, – усмехается. – Везде пролезет.

– И что делаешь?

– Жду, пока надоест.

Вспоминая реактивную Саульскую, хмыкаю и сам неосознанно усмехаюсь.

– Слышал, Ставницер духом воспрял, – подкидываю, когда пауза в очередной раз затягивается. – Говорит, в боксе толковый парень появился.

– Кстати, да. На следующей неделе летим в Москву поддерживать. А ты как? С нами давай? Тоже ведь в свое время немало ринг протоптал.

– Да я так, несерьезно. Одни Олимпийские, – отмахиваюсь.

Воспоминания о секции тянут другие, неприятные фрагменты из жизни. Мать, когда меня, пятилетнего, отдавала в спорт и годами, во всем себя ограничивая, горбатилась на всю эту амуницию, явно большие надежды на меня возлагала. Не оправдал. Раскачанную силу в другое русло направил.

– Все равно. Подноготную понимаешь. Интересно вживую взглянуть на этого Егора Аравина.

– Интересно. Надо подумать. Предложение заманчивое, – подвожу итог. И сообщаю, как есть: – У меня на личном сейчас перемены.

– Неужто забрал свою принцессу?

– Забрал. И, должен признать, не особо она на контакт идет.

– Воюете? – тут Саульский неожиданно смеется.

Я веселья не разделяю. От неожиданности нить этого посыла теряю. Но все же не выкручиваюсь.

– Воюем.

– Ты давай, чтобы без беспредела, – впервые Сауль конкретно давит своим мнением. – Вот с ней головой думай. Лес – это хуйня. Бабло проебёшь, новое всегда сколотишь. Для этого голова у тебя на плечах имеется. Не выгорит в одном, в другом месте обретешь. А с девчонкой мягче будь. Не жести.

– С ней я сам разберусь, – даю понять, что совета не просил.

– Разберешься, да. Вижу, что уже, молодой и борзый, не в ту степь двинул.

Да какой молодой? Вот Барби зеленая. Я же, почти тридцатилетний половозрелый мужик, всякое повидал. Опыта хапанул, будь здоров. Дураком был бы, не стоял бы сейчас здесь.

– Все под контролем, – заверяю с лихой уверенностью.

– Тогда бери девчонку в Москву. Познакомишь и заодно выгуляешь. Наверняка столицу она еще не видела.

– Ничего она не видела, – хмурюсь. – В том бараке и жизни не видела. Хочу его нахуй снести. Ставницер обещал поспособствовать.

– Давно пора.

– Да, только знаешь, как народ за годы даже к дерьму душой прикипает? Половина жильцов яростно негодуют против переселения. Купчиха – активно «за», только не думаю, что она где-то так же успешно мимикрирует под среду. Сука последняя. Вот к кому кирпичей навязать и – в Амурский. Не просто пугнуть. Утопить тварь, без сожаления.

– Понимаю. Вот это желание я очень хорошо понимаю.

– Ладно, поехал я, – делаю последнюю долгую затяжку. И выдыхаю вместе с густой струйкой дыма: – В кои-то веки домой раньше попаду.

– Тянет? – снова ухмылка с непонятным посылом. – Пораньше?

– Все под контролем, – не глядя, втрамбовываю окурок в хрустальное днище пепельницы.

– Ладно, – отступает Саульский. – Дай знать насчет Москвы. Юля будет рада женской компании.

– Позвоню.