Одним серым ноябрьским днём мы с Джеммой возвращались из университета через Вашингтон-сквер. Точнее, не то, чтобы возвращались — короткий путь от учебного корпуса до моего общежития (да и общежития Джеммы) пролегал совсем другим путём.
Мы держались за руки и неторопливо шли по аллее, кутаясь в тонкие куртки. Ветер гонял оставшуюся пожухлую листву по дорожкам. Листья перебегали дорогу и ныряли в кусты, а иногда останавливались на середине пути и так и лежали, пока мы не наступали на них.
Мы шли молча, разговаривать было не о чем: учёбу мы уже обсудили прямо на лекции. Я в который раз думал: неужели так и создают семьи? Мои родители познакомились в университете, правда, когда уже оба получали второе высшее. Они точно так же договорились гулять вместе, чтобы все знали, что они пара? Но, по-моему, до нас с Джеммой никому никакого дела не было. Мы шли по парку как две осенние тени.
Небо было серым с толстым слоём дождевых туч, но лишь едва моросило. Я спросил Джемму, уверена ли она, что хочет гулять, а не спрятаться в кафе с чашкой горячего кофе. Она ответила, что сегодня в парке выступают местные творческие коллективы, у них репетиция перед концертом в честь дня благодарения, и ей хочется посмотреть на них в неформальной обстановке. Я сразу вспомнил о твоем друге Нильсе, который неплохо играл на гитаре. Может, он тоже будет здесь?
В паре десятков метров от арки Вашингтона я услышал звуки электрогитары. Кто-то притащил в парк аппаратуру, провода от неё тянулись к ближайшему фонарю. Перед нами возникла импровизированная сцена: нарисованный мелом прямоугольник. Людей было немного, всего человек десять, включая нас с Джеммой.
Я сел на скамейку и получше застёгнул тонкую, но модную куртку, пока Джемма болтала со знакомой девчонкой. На вид было непонятно, кто будет выступать, а кто пришёл поглазеть.
Вдалеке — наверное, со стороны океана — послышались раскаты грома. Очевидно, дождь тоже планировал прийти на концерт.
Вскоре вернулась Джемма: всё начнётся только через час. Мы отправились в кафе. Я заказал горячий шоколад и картошку фри, а Джемма — блинчики с мороженым.
Мороженое? Неужели она совсем не замёрзла? Бывают же такие люди.
В парк мы вернулись минут сорок спустя. Народ уже подтянулся и небольшими группами тусил у арки. В прямоугольнике «сцены» я увидел выступающих: трёх девушек в одинаковых кожаных пиджачках длинной чуть ниже талии. Среди них и была та, с которой недавно общалась Джемма.
Девушки стояли внутри прямоугольника и настраивали гитары. На «сцене» появилась ударная установка, но она стояла никем не занятая. Я поймал себя на мысли, что представляю себя эдаким крутым барабанщиков, размахивающим палочками со скоростью, с которой колибри машут крыльями.
Мы останавливались метрах в десяти от девушек. Я думал подойти ближе, но Джемма сказала, что не хочет стоять у самых колонок. Я гадал, какая из девушек будет петь, или какие — микрофона стояло два.
Небо немного прояснилось, как будто творческие ребята договорились с ним перенести дождь на попозже.
Когда девушки начали играть, я обнял Джемму за талию. Она никак не отреагировала, лишь стояла, покачиваясь в такт музыке.
Где-то песне на третьей (это предположительно, они все слились в одну-единственную) я обернулся и заметил Нильса. Он чуть ли не единственный в парке был одет по погоде: поднятый воротник свитера, тёплая парка, тонкая шапка в полоску. За спиной у него висела гитара в чехле. Значит, он тоже будет выступать.
Присутствие Нильса заставило меня внимательно изучить собравшихся у арки: я надеялся и одновременно опасался увидеть тебя.
К Нильсу подошла сестра Моны и стала что-то объяснять, показывая рукой на дальнюю часть парка. Машинально, как кошка, следящая за огоньком лазерной указки, я обернулся. И увидел тебя.
Ты помахал мне рукой.
Я замер, боясь шелохнуться, как загипнотизированный коброй кролик. Ледяной ветер и то не смог бы заморозить меня сильнее. А ты — как будто тебе было мало моего обледенения — широко улыбаясь, приблизился ко мне и… прошёл в паре метров левее, к друзьям — Нильсу и Лайк.
Лайк что-то сказала, и ты громко засмеялся. Через пару секунд к тебе и твоим друзьям подошли Мона и Росс.
Я почувствовал, как Джемма толкнула меня в бок.
— Как тебе, нравятся девчонки? Эта Бекка, солистка — мы с ней учились в одной школе, у неё тогда была поп-группа, а теперь она в рокерши подалась. Невероятно, да?
Я кивнул, подтверждая и то, что удивлён, что девушка могла поменять музыкальные предпочтения, и то, что две одноклассницы могли нечаянно оказаться в одном университете. А сам в это время думал о том, что было бы лучше, если бы и с нами так же случилось, и я бы не искал тебя пять лет, чтоб потом старательно избегать.
Девичья группа тем временем ушла со «сцены». Джемма бросилась к участницам, наверное, чтобы похвалить за прекрасное выступление. Я же замер на месте и смотрел, как Нильс расчехлял гитару, смотрел на небо, точно просил облака больше не собираться в угрожающую дождём массу, возился с проводами. В это время Росс снимал его на телефон, Мона и Лайк о чём-то спорили, а ты болтал по телефону. Может быть, даже с кем-то из своих наркодилеров, или кто они там.
Несколько минут я смотрел, как твоя группа настраивается: Росс невесть откуда достал вторую гитару, Мона вынула из рюкзачка палочки, Нильс проверял микрофон. Лайк консультировала сестру по каким-то вопросам, а ты, на моё удивление, отошёл от «сцены» на несколько метров и включил камеру на телефоне. Я сделал над собой усилие и подошёл ближе, остановившись в метре у тебя за спиной. На экране твоего телефона отчётливо было видно твоих друзей через видоискатель: Мона за ударными, Росс с бас-гитарой, Нильс с гитарой у микрофона.
Если бы ты повернул тогда голову назад, то наши взгляды бы встретились. Но был увлечён, и не сделал этого.
Я бы мог протянуть руку и дотронуться до твоей, уже ставшей мне привычной, короткой куртки из чёрного кожзама. Или дёрнуть тебя за прядь длинных светлых волос.
Я смотрел на тебя и думал, почему ты не играешь с друзьями? Ты бы мог быть клавишником. В школе ты отлично играл на рояле, приносил на занятия в театре нотные листы, исписанные неаккуратным почерком. Хотя я бы хотел видеть тебя вокалистом.
Не знаю, с чего я взял, что ты должен быть, если не солистом, то хотя бы бэк-вокалистом. Ты и в школьном мюзикле предпочитал оставаться в тени, и быть, как ты сам выражался, тем, кто дёргает за ниточки школьную труппу артистов. Ты придумал сценарий, написал стихотворный текст, это был твой мюзикл, и тебе совершенно незачем было ещё и самоутверждаться на публике. Я был уверен, что слова песен выступающей группы были твоего авторства.
Когда Нильс запел, я понял две вещи: у него очень красивый низкий голос, а ещё я не могу разобрать ни слова.
Помню, тогда я подумал, как тебе, должно быть, обидно, что твои стихи невозможно разобрать. И лишь спустя много времени узнал, что это специальная техника пения такая.
Когда песня закончилась (минут через семь, не меньше), ты подошёл к Моне и, жадно целуя её у всех на глазах, запустил руку под короткую юбку. Мона захихикала, игриво тыча тебя пальцем в живот, соскользнула с табуретки, и ты увёл её со «сцены». Её место за ударными заняла Лайк.
Вторая песня оказалась похожа на предыдущую, как Мона на свою сестру-близняшку Лайк. Мне даже показалось, что это продолжение предыдущей песни. Наверное, она очень длинная, а Мона просто устала и попросила сестру сменить её. На этот раз мне удалось разобрать несколько слов, но общего смысла я всё равно не понял.
Я так увлёкся выступление группы, что пропустил момент, когда ты исчез у меня из-под самого носа. Я попытался найти тебя: развернулся чуть ли не на сто восемьдесят градусов, чтобы увидеть тебя где-то в парке. Но вместо тебя перед глазами возникло малиновое облако.
Пока я отвлекался на выступающих, ты куда-то исчез. Я верчусь, пытаясь найти тебя, и вдруг вижу прямо перед собой малиновое облако. Прежде чем успел сообразить, что происходит, я услышал истошный писклявый крик.
— Хватит следить за Фером, я тебе сказала, слышишь?! Ещё раз увижу, как ты вертишься возле него, расскажу ему всё. Это я только пока такая добрая. Эй, ты! Ты понял, что я сказала.
Все, кто находился в радиусе пяти метров от меня, начали пялиться в мою сторону.
Когда до меня дошло, что Мона кричит на меня, у меня сердце ушло в левую пятку. Мне захотелось стать прозрачным, раствориться, как тень в темноте.
Вместо того чтобы ответить, я оцепенел и в ужасе смотрел на Мону.
— Эй, ты что идиот? Ты же здесь учишься, ты не можешь быть идиотом, я же права? Что тебе от него надо? А? Говори!
Внезапно Мона ткнула мне в грудь пальцем с длиннющим острым ногтем, раскрашенным в чёрный. Может быть, даже проткнула меня насквозь и вытащила ноготь с обратной стороны моего тела.
Я почувствовал, как лицо залила краска, а в голове осталась единственная мысль: меня заметили равно позор равно унижение равно конец.
Кто-то толкнул меня сзади.
Мне представилось, что это ты. И ты сейчас толкнёшь меня в грязную лужу на потеху окружающим. Или схватишь за воротник и будешь тащить до мусорного бака, а потом пихнёшь лицом вниз.
Но ничего такого не произошло. А кто-то тем не менее продолжал трясти меня за плечо. С трудом повернув окаменевшую шею, я увидел Джемму.
— Ты в трансе, что ли? — у Джеммы было удивленно-испуганное лицо. — Кто это такая, что ей от тебя надо?
— Это? — я повернулся, но увидел только спину уходящей Моны. — Не знаю.
Я постарался придать лицу искреннее выражение недоумения, но мне кажется, что получилось не очень.
— Я просто… Мне кажется… Может, она меня перепутала с кем-то, — выдавил я наконец.
Джемма сочувственно кивнула. Похоже, поверила.
— Ладно, пошли отсюда. Мало ли тут чокнутых, могут и всё настроение испортить. Мы уже и так посмотрели всё, что хотели.
Джемма потянула меня за руку, я на миг затормозил, пытаясь отыскать тебя и понять, видел ли ты эту стычку с Моной. На «сцене» всё ещё пел Нильс, но я уже не слышал его голоса — в ушах был какой-то гул.
Джемма обернулась.
— Ну, ты идёшь?
Я кивнул, и мы ушли из парка.