Я замедляю шаги

В детстве, когда диван был огромным полем, а двор - бесконечным царством, мир воспринимался буквально. Каждое событие - маленькая буква, и они собираются, словно на войну, и становятся перед тобой единым текстом красивой летописи. Хочется сказать, летописи выкалиграфированной, с кучей рюшечек, ненужных завитушечек. Всё это перед глазами, будто оказался в булочной: Кажется, что узлы теста, нахлобученные на тело хлеба и обсыпанные черной трепетностью тмина, не только задают форму, но и служат какой-то высшей цели.

Именно в тот период я и услышал простую вещь, которая объяснила мне всё об этой жизни.

Вскарабкавшись на увешанную лоскутами коры черешню, я взирал на улицу. Вечер бил землю прохладой, так мягкая кошачья лапа шлепками добивает мышь.

Громко раздалось: "Люди! Зубы! Бога". Клацнуло и затихло. Голос был взрослым, а взрослые умнее. Маленький я был послушным и ещё не понимал того, что слушаться - значит слушать себя.

Люди - зубы Бога.

Я знал все три слова. Но это сочетание казалось лишенным всяческого смысла. Но взрослым виднее. Этот крик должен что-то означать.

Я засыпал с этой мыслью и мне снились гигантские челюсти, из побледневших десен торчали человеческие лица. Эта пасть жевала какую-то желеобразную жижу. Лица макались целиком в эту пакость и прессовали её, осыпая брикеты желе собственными волосами. Каждый человечек, наверняка, откусывал от жижи кусок, потому что я видел на этих лицах блаженство.

Когда я проснулся, я понял и крик, и сон. Мир – гигантский пирог, который Бог приготовил себе. А мы – его зубы, мы рассекаем, разрезаем, разрываем мир, пропуская его через себя. Позже, когда я вырос, я убедился в этом выводе.

Наивно предполагать, что мы живем в Матрице, что мы служим какой-то высокой цели. Скорей всего, все мы – лишь кисломолочные бактерии, делающие кефир. Или кишечные палочки. Или дрожжи. Но, в силу брезгливости, больше всего мне верится в то, что мы – всего лишь зубы.

В школьной столовой рядом с бюстом какого-то советского деятеля висел плакат «Жуй тщательно». В школу я попал где-то через год после своего инсайта. И хоть мир образования пах пылью и известью, простая мудрость впечатлила меня и убедила в том, что здесь действительно водятся знания.

Где-то в десятом классе я узнал, что всеми транспарантами и плакатами занимались наши трудовик и учительница ИЗО. Школьные сплетни утверждали, что каждый раз, заканчивая соцзаказ, они совокуплялись на подсохшей пропаганде, подводя символическую черту под актом творения. Возможно, и плакат в столовой был порождением их трепыхания тел.

Больше всего меня заинтересовало – что именно следует жевать тщательно. Расплывчатость формулировки позволяла предположить что угодно. Однажды услышанный выкрик нашей классной руководительницы: «Что я вам всё разжевывать должна?», плакат в столовой, жевуны из Волшебника Изумрудного города – весь мой детский мир превращался в бессмысленную работу челюстей.

Меня окружало чавкание. Если работу часов принято описывать "так-тик-так", то человеческая жизнь прекрасно помещается в "чавк" Даже плакат из столовой в свое время был увенчан этим старательно извлекаемым звуком из двух людей, увлеченных взаимопожиранием без летальных последствий. Глухое Fuck лишь недоделанная анаграмма Chufk; выброшенную 'h" взял на работу русский язык и применил для обозначения мужского начала; женское же начало в русском языке прячется, запуганное и лишенное своего чавкающего звука - однако его глубинная сущность проявляется в эдакой "бабайке" для взрослых - "пизда с зубами". Неуважительное отношение к чавку губит цивилизацию. Мудрые китайцы потому и не скрывают от мира человеческую природу, шокируя западного обитателя плодовитостью и "невоспитанностью" в приеме пищи. Я думаю, что именно это поможет Китаю взять верх над Европой в холодной войне цивилизаций.

Ближе к середине первого класса у меня появился друг, но о нем позже. Потому что произошел Инцидент. Кстати, для тех, кто не в курсе - инцидент легко разбивается на два слова: аббревиатуру и существительное. ИНЦИ (Иисус Назарянин, Царь Иудейский) и дент - зубок; как объяснял мне в вагоне-ресторане один болгарский профессор теологии Феофан Янко, сам факт инцидента означает, что у Бога на тебя зуб. Но пока хватит экскурсов в занимательную историю теологической лингвистики.

Случившийся Инцидент научил меня не бояться смерти, хоть сперва я изрядно понервничал. Дело в том, что у меня выпал молочный зуб и это напомнило мне о неизбежной кончине. Каждый день я лез языком в освободившуюся лунку и думал о смерти. Однажды, нащупав кончиком языка острый край нового зуба, я выдохнул и понял, что выпасть из десны - значит, дать начало чему-то новому. Выпавший зуб я хранил на тумбе, наивно веря, что Бог после поступит со мной так же.

Но вернемся к моему другу. Его звали Валентин, он всегда носил с собой Тетраду и записывал в нее свои мысли. Однажды он признался мне, что Тетрада – это жестокая выдумка его родителей, которые пытались знать о своем ребенке всё, заодно вырабатывая у него навык письма. Почерк у Валентина действительно был плохим, он не мог запомнить, как пишутся некоторые буквы; а те буквы, которые он сумел запомнить, в его написании выглядели, как арабская вязь. Таким образом, в его первой Тетраде царили хаос и тишина, ум и истина.

На взгляд Валентина, моя идея с зубами Бога имела право на существование, но с небольшим нюансом. «Где зубы, там и Стоматолог» - подняв палец, сказал Валентин. Он утверждал, что помимо Бога должна существовать женщина зубной техник София Павловна. «Боженька сам помочь себе не может. И страдает, и страдает. Как муравей без лапок». - договорил он и начал ловить муравья, чтобы показать мне страдающего Бога. Вот так мы впервые подрались. Дело было не в кощунственном искажении моей веры. Мне просто было жалко муравья.

После третьего класса у Валентина начались припадки атеизма и он нервно пинал бордюр. В эти моменты он показывал свои огромные знания в ненормативной лексике и богохульстве. Отходя от припадка, он выдыхал и заявлял: «А говорят, накажет. Пиздят же».

Если первая Тетрада была всего лишь набор мыслей первоклассника, то к третьей Тетраде тексты Валентины начали напоминать сборники речей агитатора-атеиста. Собственно, из-за этого его и не приняли в пионеры. В пионерской присяге было пугающее слово «заветы». К заветам Валентин испытывал чуть ли не физиологическое омерзение.

Всё бы ничего, но столь демонстративно отказываться от присяги ему не стоило. Старшие ребята оказались недовольны его поведением. Так как они были сторонниками диалектического материализма, они решили проучить Валентина простой реализацией принципов Гегеля – бить его, пока количество ударов не изменит его идеологические качества и не доведет до отрицания отрицания. Сама же ситуация была простой иллюстрацией к единству и борьбе противоположностей.

Случилось это рядом с желтеющим зданием Дворца Пионеров. Валентина вначале повалили в кусты можжевельника, а потом долго били кумачовыми полотнами, в которые был завернут песок пополам с щебенкой.

Наивные комсомольцы не учли, что для воздействия на идеологические качества следует действовать соответствующе – благо советская власть выковывала и закалила такого рода инструменты – агитацию и пропаганду. Это в очередной раз доказывает, что мясник со скальпелем не станет хирургом. Действуя кулаками, они лишь изменили его физическое качество, забив Валентина до смерти.

Я иногда прихожу на кладбище. На надгробии Валентина растёт зеленый мох и где-то среди нежно-салатовых ворсинок прячется мой первый выпавший молочный зуб.

По дороге с кладбища я замедляю шаги и думаю о роли философии в нашей жизни. Всё мое детство показало, что гностицизм и атеизм – одинаково пагубны для человеческой жизни, а упрямый материализм – губителен для здоровья других людей.

Я возвращаюсь домой, где точу ножи на заказ. Возможно, мне следовало бы шлифовать линзы, но для этого я слишком сильно верю в свободу воли. Мне она представляется двойственной – словно бы родитель сказал ребенку: «Делай, что хочешь». И чтобы ребенок не хотел и чтобы он не делал, он всё равно следует воле своего родителя.

Чтобы мы не делали, мы просто пережевываем этот мир. Как писал классик, в этом месте планы божества и наши ощущенья совпадают.

Остается лишь надеяться, что меня положат на тумбочку.