Январь

Пан умер! Пан умер! Пан умер!

Пар клубился над незакрытыми люками. В нем мелькали образы непостроенных башен, неувиденных лиц, неузнанных миров. Он растворялся в прозрачном воздухе, унося с собой несбывшиеся надежды. Было холодно. Тусклое солнце висело над замерзшим городом. Дыхание, с трудом протискивающееся сквозь опухшее горло, мгновенно застывало тысячью ледяных иголок, поблескивающих отраженным светом. Январь.

На остановке стойко мерзли в ожидании автобусов куда-то спешащие люди. Ежились, притоптывали ногами, но автобусов все не было. Я закурил. Дым сигареты смешивался с паром, и исчезал в сумрачном небе. Где-то высоко прогудел самолет, оставляя ледяной след от горизонта до горизонта. Казалось, даже слова замерзли где-то внутри.

Вдали послышалась незатейливая музыка, странно-чужая на фоне урбанистического пейзажа. Играла свирель. Она приближалась, становилась отчетливее, сквозь незамысловатые переливы мелодии светило июльское солнце, шумело море, и пели жаворонки. На остановке, на мгновение забыв о холоде, зашевелились люди. Все повернулись в сторону невидимого музыканта. В воздухе появилось что-то новое, запахло свежескошенной травой, свет стал ярче. Я перестал мерзнуть.

Наконец, сквозь ледяной туман, как на фотографии, проступил расплывчатый силуэт человека, играющего на дудочке. Он приближался, приобретал резкость, и удивленный вздох пронесся среди слушателей. Музыкант был не совсем человеком. Небрежно свисающая с его плеч шкура не закрывала мохнатые ноги, заканчивающиеся раздвоенными копытами. Остроконечные уши подергивались в такт музыке. Он шел мимо, его полуприкрытые глаза светились, как светятся звезды в ясную ночь. Музыка завораживала, манила за собой в летний день, к сверкающему под солнцем морю, где вино искрится букетом неведомых ароматов. Я шагнул вперед. Стоявшие на остановке и просто случайные прохожие, заинтересованные невиданным зрелищем, повторили мое движение. Музыкант шел, не обращая на нас никакого внимания, под его копытами таял снег, асфальт трескался, в трещины пробивались зеленые ростки, и тут же увядали обожженные ледяным воздухом. Мы сделали еще шаг, внезапно вспомнилась сказка о детях, покинувших город вслед за волшебными звуками. Я остановился. Меня толкали стремившиеся к свету люди. Я хотел закричать, но не мог. Музыка рвала сердце, звала к солнцу, к любви. Я заставлял себя думать об университете, о незаконченной курсовой, о назначенном свидании. Я стоял.

Музыка начала затихать, последние слушатели пробегали мимо меня, догоняя скрывающегося в тумане незнакомца. Я почувствовал холод, обыденность навалилась на меня свинцовым грузом. Минута волшебства казалась далеким сном. Я с жалостью подумал об ушедших за несбыточной надеждой. Дрожащими руками достал сигарету и выронил…

Далеко впереди появился свет, небо раскрылось и я увидел блистающее море, склоны гор, покрытые лесом. Сердце замерло, там, у моря на самой кромке стояла Она, волны ласково касались ее ног, ветер играл золотом ее волос. Она обернулась, взглянула на меня и улыбнулась. Я увидел жалость в ее улыбке. Жалость ко мне. Я в исступлении бросился за ушедшими, я бежал, дико крича что-то непонятное даже себе, слезы замерзали у меня на щеках. Я не успел. Все исчезло. Исчез музыкант и те, кто пошли за ним. Я остался.

Упав на замерзшую землю, чувствуя, как холод вымораживает мое сердце, я услышал чей-то голос, тихо прошептавший:

— Пан жив…