Ящик

Летом люди ездят на дачу, а я еду в деревню, потому что там живёт тётя Клава. Ещё в деревню ездит Надька, моя племянница, а тёти Клавина внучка. Зачем нам дача, если у нас тётя Клава есть?

В последний раз я приехал, а тёти Клавы дома нет, по делам ушла. И Нади тоже нет, изба на клямку закрыта. Клямка это такая хитрая штука, про неё даже в сказках написано. Задвижка, а к ней веревка привязана. Дёрнешь за верёвочку, дверь и откроется. Слыхали про такое?

Дёрнул я за верёвочку, вошёл в избу, оставил сумку с вещами и пошёл искать, куда народ запропастился. Можно, конечно, у соседей спросить, но мне так неинтересно. Я на луг пошёл и на самом краю, почти у леса встретил Надю. Хотя, может быть, это и не Надя вовсе, а девочка чумазая из стихотворения Агнии Барто. Ноги в земле, руки в глине, нос в саже. А в руках лопата, с какой и мне было бы непросто управиться.

— Здравствуй, Надя! Что ты тут делаешь?

А Надя, вместо «здравствуйте» говорит:

— Во, здорово! Ты мне сейчас поможешь ящик в яму ставить.

Яма у Нади вырыта здоровенная, мне по грудь, а Надьке и вовсе по шею. Железный ящик рядом стоит, вернее, не ящик, а старая печка-буржуйка, кое-где прогоревшая, но ещё целая. Как её только Надя сюда доставила, наверное, у бабушки садовую тележку взяла. Я эту печку еле-еле в яму запихал, весь в ржавчине перемазался.

— Зачем, — спрашиваю, — тебе эта штука, а Надя отвечает:

— Секрет.

Что такое девчоночий секрет, все знают. Выкопает девочка ямку в земле, сложит туда кучку цветных пуговиц и всяких фантиков, сверху прикроет стёклышком — вот тебе и секретик. А тут ямища глубокая, а в ней ржавая печка стоит. Мало того, Надька из кустов приволокла кусок трубы и пристроила его на старое место. Потом принялась яму землёй засыпать.

Лопату я у Нади забрал, сам стал яму закапывать, а Надька трубу держала, чтобы она не свалилась. Так мы быстро работу закончили.

— Может быть, ты всё-таки объяснишь, зачем тебе это чудо?

— Чтобы разобидеться, — ответила Надя, наклонилась и крикнула в трубу: — Эй!

Я поближе подошёл, наклонился, тоже крикнул: «Эй!» Из-под земли гулкое эхо донеслось.

— Слышишь, — говорит Надя, — какая там внизу ловушка? Это на обиды.

Улеглась на живот и зашептала в трубу чуть слышно.

Я стою, молчу. Всё равно Надя уже такая грязная, что грязней не бывает. Что ей бабушка скажет, когда сарафан увидит, лучше не загадывать. Тётя Клава женщина крутая, она и прутом может всыпать.

Надька встала, отряхнула сарафан, — только грязь сильней размазала, — и говорит:

— Теперь ты давай.

Я так ничего и не понял.

— Чего давать-то?

— Ну, у тебя неприятности есть? Может, тебя обидел кто-нибудь…

— Ха-ха!.. — сказал я. — Меня даже дубиной по голове никто обидеть не сможет.

— Ты не смейся, а лучше послушай. Это я ловушку придумала для неприятностей. Если тебя обидит кто, ты в трубу загляни и все обиды туда тихонько расскажи. Они тяжёлые, обиды-то, вот, они в ящик провалятся, а назад из-под земли им не выбраться. Так там и останутся. Понял?

— А твои обиды уже в ящике?

— Ага!

— И что толку? Сейчас домой придём, бабушка тебя за внешний вид так обидит, мало не покажется.

— Бабушка, — философски сказала Надя, — не обижает. Бабушка наказывает. А за платье мне ничего не будет, потому что у нас джентльменское соглашение.

Я даже удивился.

— Чего у вас с бабушкой?

— Соглашение. Если я платье перемажу, то сама и стирать буду. А она меня за это не ругает. — Надя вздохнула и добавила: — Я уже воду поставила в тазу, на солнце греться. Заранее… А ты ложись и в трубу шепчи, а то чего зря стоять?

Оглядел я свой костюм: рубашка в рыжих пятнах, это я ржавую печку ворочал, брюки в глине, это я землю копал… — всё равно, грязней уже не будет. Лёг я на землю и зашептал в трубу про все свои несчастья. Я же Надьке соврал, будто меня обидеть нельзя, у каждого человека свои обиды копятся, только взрослые их вслух не говорят. А в ящик прошептать очень даже можно. Я шепчу, а в ящике — шур-шур-шур, бур-бур-бур! — будто там и в самом деле, кто-то скребётся. Ну да ничего, обиды они тяжёлые, в ящик свалятся, а наверх по трубе им никогда не выбраться.

А потом мы с Надей домой пошли, грязную одежду стирать. Только от бабушки нам всё равно попало, обоим, несмотря на джентльменское соглашение, потому что бабушка таких слов не понимает, а с грязнулями у неё разговор короткий.

Но вот, что интересно… Весь отпуск я в деревне прожил, потом в город вернулся. Пора бы уже новым обидам появиться, а их нет, как нет. Иной раз какая-нибудь паршивая неприятность заведётся, но я ей строго говорю: «В ящик захотела?» — так она мигом куда подальше прячется. Потому что знает, с железным ящиком, который мы с Надей на лугу закопали, шутки плохи.