Явка с повинной

Лоуренс Блок Явка с повинной

Уоррен Катл вышел из своей квартиры на Восемьдесят третьей улице и направился в сторону Бродвея. Было ясное прохладное мартовское утро. На углу мистер Катл, как всегда, купил номер «Дейли миррор», вошел в кафе, где обычно завтракал, взял сладкую булочку, чашку кофе и сел за свободный столик, чтобы почитать газету.

Дойдя до третьей страницы, он перестал жевать и отодвинул чашку. Там была статья об убийстве женщины в Центральном парке прошлой ночью. Маргарет Уолдек работала медсестрой в больнице на Пятой авеню. После смены, в полночь, когда она возвращалась через парк домой, кто-то набросился на нее, надругался и нанес множество ножевых ранений в грудь и живот. Это было длинное и достаточно красочное повествование, дополненное жутковатой фотографией. Уоррен Катл прочел статью, взглянул на фотографию… и вспомнил.

Аллея парка. Ночной воздух. Длинный нож в руке. Рукоятка, влажная от пота. Ожидание на холоде, в безлюдье парка. Звук шагов — ближе, ближе. Его рывок с тропинки в темноту кустов и появление женщины. И затем — остервенелая ярость нападения и гримаса боли на лице женщины, ее вопли. И нож — вверх-вниз, вверх-вниз. Слабеющий и, наконец, оборвавшийся крик. Кровь…

У Катла закружилась голова. Он взглянул на свою руку, как будто ожидая увидеть в ней нож. Рука, однако, держала на треть съеденную сладкую булочку. Пальцы его разжались, булочка упала на стол.

— О Боже, — тихо проговорил Катл и трясущимися руками зажег сигарету.

Он убил женщину. Совсем незнакомую, он никогда прежде даже не видел ее. В статье его называли извергом, бандитом, убийцей. Полиция непременно найдет его, вынудит признаться. Будет суд и приговор, потом просьба о помиловании, отказ, и тюремная камера, и долгий, долгий путь к электрическому стулу.

Катл закрыл глаза и судорожно вздохнул. Почему он сделал это? Что с ним произошло?

Вечером он купил «Джорнал Американ», «Уорлд телеграм» и «Пост». «Пост» поместил интервью с сестрой Маргарет Уолдек. Катл плакал, когда читал его, проливая слезы в равной мере как по Уолдек, так и по себе. Судя по статьям в газетах, у полиции не было никаких улик, и он решил, что может избежать наказания. Только в полночь Катл лег спать. Спал урывками, заново переживая все ужасы минувшей ночи: звук шагов, нападение, нож, кровь, свое бегство из парка. Последний раз проснулся в семь часов, вырвавшись из ночного кошмара, весь в поту.

Если эти сновидения будут преследовать его ночь за ночью, то жизнь теряет всякий смысл. Он не психопат, и понятия «хорошо» и «плохо» имеют для него принципиальное значение. Искупление в объятиях электрического стула казалось наименее ужасным из всех возможных наказаний. Теперь он уже не хотел скрываться.

Никогда раньше Уоррену Катлу не приходилось бывать в полицейском участке. Он располагался всего в нескольких кварталах от многоквартирного дома, в котором Катл жил, однако пришлось заглянуть в телефонный справочник, чтобы узнать точный адрес.

Катл вошел в здание полиции и в нерешительности остановился. Наконец увидел дежурного и обратился к нему, объяснив, что хочет поговорить с кем-нибудь по поводу убийства Уолдек.

— Уолдек? — переспросил дежурный. — Женщина в парке?

Присев на деревянную скамью, Катл ждал, пока дежурный звонил наверх, чтобы выяснить, кто занимается делом Маргарет Уолдек. Через несколько минут его попросили подняться к сержанту Рукеру.

Рукер оказался молодым человеком с озабоченным лицом. Он сказал, что ведет дело Уолдек, но сначала посетителю придется сообщить кое-какие сведения о себе. Записав все на желтом бланке, Рукер задумчиво поднял глаза.

— Ну, хорошо, с формальностями покончено. Что у вас есть для нас?

— Я сделал это, — ответил мистер Катл и, когда сержант Рукер удивленно нахмурился, объяснил: — Убил ту женщину, Маргарет Уолдек.

Катл рассказал все в точности, как помнил, с начала и до конца, изо всех сил стараясь не терять самообладания в наиболее жутких местах.

Сержант Рукер и еще один полицейский стали задавать вопросы:

— Где вы взяли нож?

— В магазине дешевых товаров.

— Где именно?

— На Коламбия-авеню.

— Помните магазин?

Он помнил прилавок, продавца, помнил, как расписывался за нож, как унес его. Он только не помнил, что это был за магазин.

— Зачем вы напали на женщину?

— Что-то нашло на меня. Неодолимая потребность. Мне необходимо было сделать это!

— Почему именно Уолдек?

— Просто она… попалась.

— Где нож?

— Выбросил. В канализационный люк.

— Где этот люк?

— Не помню.

— У вас на одежде должна быть кровь, ведь из убитой она хлестала. Одежда у вас дома?

— Я избавился от нее. — Что-то смутно всплывало в памяти. Что-то, связанное с огнем. — Топка для сжигания мусора.

— В вашем доме?

— Нет, в нашем такой нет. Я пришел домой, переоделся. Это я помню. Связал одежду в узел, побежал в другой дом. Бросил ее в топку для мусора и помчался обратно к себе. Умылся.

Его попросили снять рубашку. Осмотрели руки, грудь, лицо и шею.

— Никаких царапин, — сказал сержант Рукер. — Ни единого следа, а женщина царапалась, у нее под ногтями обнаружена кожа.

Сняв отпечатки пальцев и сфотографировав, Уоррену Катлу предъявили обвинение в преднамеренном убийстве и предложили позвонить адвокату, но Катл не знал ни одного. Потом его отвели в камеру и заперли дверь. Сев на табурет, Катл закурил сигарету. Впервые за последние двадцать семь часов у него не тряслись руки.

Часа через четыре в камеру вошли сержант Рукер и полицейский.

— Вы не убивали эту женщину, мистер Катл, — сказал Рукер. — Теперь объясните нам, зачем вам понадобилось говорить, что это сделали вы?

Катл в изумлении уставился на них.

— Начнем с того, что у вас есть алиби, и вы о нем не упомянули. Вы ходили на двухсерийный фильм в кинотеатр Лоуеса на Восемьдесят третьей улице. Кассир опознал вас по фотографии и вспомнил, что вы покупали билет на девять тридцать. Билетер тоже опознал вас. Он помнит, что когда вы шли в туалет, то споткнулись и ему пришлось поддержать вас. Это было уже после полуночи. Мужчина из вашего дома, который живет дальше по коридору, клянется, что к часу ночи вы были у себя и через пятнадцать минут после того, как вошли, у вас погас свет. Так какого же черта вы сказали нам, что убили женщину?

Это было невероятно. Он не помнил никакого кинофильма. Не помнил, чтобы покупал билет или как споткнулся по дороге в туалет. Он помнил только, как прятался в кустах. Помнил звук шагов, нападение, нож, крики. Помнил, как бросил нож в люк, а одежду в какую-то топку для мусора и как смывал кровь.

— Более того. Мы нашли человека, который, по всей вероятности, является убийцей. Его имя Алекс Кэнстер. Он был дважды осужден. Мы взяли его при обычном патрульном обходе. Под подушкой нашли нож в пятнах крови. Его лицо все исцарапано, и я ставлю три против одного, что сейчас он уже признался. Это он убил Маргарет Уолдек. Так почему вы все взяли на себя? Зачем доставили нам столько хлопот? Зачем лгали?

— Я не лгал, — пробормотал Уоррен Катл.

Рукер тяжело вздохнул. Вмешался второй полицейский:

— Рэй, у меня есть идея. Давай проверим его на детекторе лжи.

Катла привели в какую-то комнату, привязали к странной машине с самописцем и начали задавать вопросы. Как его имя? Сколько лет? Где он работает? Убивал ли он Уолдек? Сколько будет четыре плюс четыре? Где он купил нож? Его второе имя? Куда он подевал свою одежду?

— Ничего, — сказал полицейский. — Никакой реакции.

— Может быть, он просто не реагирует на эту штуку? Она ведь не на каждом работает.

— Тогда попроси его солгать.

— Мистер Катл, — сказал сержант Рукер. — Сейчас я спрошу вас, сколько будет четыре плюс три. Нужно, чтобы вы ответили — шесть. Сколько будет четыре плюс три?

— Шесть.

Реакция была, и сильная.

— Вот в чем дело, — объяснил полицейский. — Он действительно верит в то, что убил Маргарет Уолдек. Ты же знаешь, что может вытворять воображение. Он прочел статью в газете, воображение сыграло с ним злую шутку, и он сразу в это поверил.

С Уорреном Катлом долго беседовали, доказывая фактами, что он никак не мог совершить то, в чем признается. И у него не было аргументов, чтобы возразить им. Он вынужден был поверить.

— Теперь вы, наверное, считаете, — понимающе сказал сержант Рукер, — что сошли с ума. Не волнуйтесь. Каждая публикация об убийстве приводит к нам дюжину желающих в нем сознаться. В вашем подсознании живет побуждение к совершению убийства, ваша совесть страдает, стремится избавиться от чувства вины, восприятие реальности искажается, вы верите, что сделали это, и в конце концов являетесь с признанием в том, чего никогда бы не смогли сделать в действительности. Мы постоянно сталкиваемся с такими вещами. Правда, не у всех убежденность так сильна, как у вас, и не все в состоянии так точно описать ситуацию. Детектор лжи помог нам понять вас. Вы психически не больны и вполне можете себя контролировать. Только не надо все время думать об этом.

— Психология, — заметил второй полицейский. — Вполне возможно, что у вас это повторится. Но не позволяйте мыслям завладеть вами. Старайтесь выбросить их из головы и напоминайте себе, что вы никого не убивали. И все будет в порядке.

Какое-то время Катл чувствовал себя эмоционально отупевшим. Потом наступило облегчение. Ему больше не грозит электрический стул. И не давит постоянное чувство вины. Той ночью он спал без всяких сновидений.

Четыре месяца спустя, в июле, все повторилось. Он проснулся, вышел на улицу, на углу купил «Дейли миррор», сел за столик со сладким пирогом и кофе, открыл газету на третьей странице и прочитал статью о четырнадцатилетней школьнице, которая прошлой ночью не возвратилась домой. Какой-то мужчина затащил ее в глубь аллеи и бритвой перерезал горло. Статья сопровождалась страшной фотографией.

Подобно вспышке света на фоне темного неба, сверкнуло воспоминание, восстановившее всю картину: бритва в руке, отчаянно вырывавшаяся девочка, ощущение ее нежного, напрягшегося от ужаса тела, стоны, кровь, хлынувшая из вспоротого горла…

Катл вспомнил о том, что было в марте. Тогда его память ошиблась. Но на этот раз ошибки быть не могло. Он отчетливо помнил каждую деталь. Правда, сержант Рукер предупреждал его, что такое может повториться. Уоррен Катл сражался с собственной памятью и сопротивлялся как мог.

Но порой логика бессильна против упорствующего сознания. Если человек держит в руке розу, чувствует ее аромат, колется о ее шипы, то никакие доводы рассудка не способны поколебать его уверенность в том, что роза действительно существует…

Его сны были настолько реальны, что он постоянно просыпался. Один раз даже кричал. Утром простыни, матрас на постели были мокрыми от пота. Он долго стоял под холодным душем. Потом оделся. Спустился вниз и отправился в полицейский участок.

Не останавливаясь у стола дежурного, прошел прямо наверх и нашел сержанта Рукера. Увидев Катла, тот прищурился:

— Уоррен Катл? Признание?

— Вчера я вспомнил, как убил девочку в Куинсе…

— Уверены, что убили ее?

— Да.

Сержант Рукер попросил его подождать. Вскоре он вернулся.

— Я звонил в отдел по расследованию убийств в Куинсе. Узнал кое-какие подробности, которые не упоминались в газетах. Вы что-то вырезали у нее на животе?

— Я… точно не помню.

— Вы вырезали: «Я люблю тебя». Вспоминаете?

Да, он вспомнил. «Я люблю тебя» — три слова, доказательство того, что его страшный поступок был в такой же мере актом любви, как и уничтожения. Он помнил так же четко, как вид, открывающийся из окна кабинета, в котором он сейчас находился.

— Мистер Катл, мистер Катл. Вовсе не эти слова были вырезаны на теле девочки. Выражение было нецензурным. Первое слово — бранное, второе — «тебя». Не «Я люблю тебя», а нечто совсем другое. Вот почему этого не было в газетах. Поэтому и еще для того, чтобы иметь возможность отмести ложные признания. Как только я произнес эти слова, ваша память включилась. Произошло нечто, подобное мощному внушению. Вы никогда не притрагивались к девочке, но воображение ухватилось за образ и воспроизвело всю сцену.

Некоторое время Уоррен Катл сидел неподвижно, молча глядя на свои ногти, в то время как сержант Рукер выжидающе смотрел на него. Наконец Катл произнес:

— Я знал, что не мог этого сделать. Но мне необходимо было, чтобы меня убедили. Когда помнишь все до последней мелочи, то не можешь просто сказать себе, что ты сумасшедший, что ничего не было… Во сне я каждый раз переживаю все заново. Как и в прошлый раз. Я понимаю, что не должен был приходить сюда, что зря трачу ваше время.

Сержант Рукер заверил его, что беспокоиться не о чем, мистер Катл может приходить к нему всякий раз, когда ему это нужно.

Катл поблагодарил Рукера и пожал ему руку. Выйдя из участка, он зашагал по улице легко и свободно, как будто с него скинули тяжелую ношу. Эта ночь прошла без сновидений.

Следующий раз это случилось в августе. На Двадцать седьмой улице в своей квартире куском электрического провода была задушена женщина. Он вспомнил, как за день до убийства покупал именно такой провод.

На этот раз он сразу же пошел к Рукеру. Все оказалось совсем просто. Полиция схватила убийцу почти сразу после того, как были набраны последние выпуски утренних газет. Им оказался дворник дома, где жила убитая женщина.

Однажды в конце сентября Уоррен Катл возвращался из офиса домой. Целый день лил дождь, а к вечеру вдруг неожиданно выглянуло солнце. По дороге Катл остановился у китайской прачечной, чтобы забрать свои рубашки. Потом завернул за угол к аптеке на Амстердам-авеню и купил пачку аспирина. На обратном пути к дому он проходил мимо небольшого скобяного магазина. И тут что-то произошло.

Невольно Катл вошел в магазин, как будто кто-то другой взял на время в свои руки управление его телом. Терпеливо подождал, пока продавец занимался с другим посетителем. Затем купил топорик для льда. Дома распаковал рубашки, шесть штук, белые, сильно накрахмаленные, с одинаковыми старомодными воротничками, все купленные в одном маленьком галантерейном магазине, и убрал их в шкаф. Взял в руки топорик, потрогал шероховатую поверхность деревянной рукоятки и холодную сталь лезвия. Острием коснулся ногтя большого пальца и почувствовал, какое оно острое.

Положил топорик в карман, сел и медленно выкурил сигарету. Потом спустился вниз и направился в сторону Бродвея. На Восемьдесят шестой улице вошел в метро, доехал до Вашингтон-хейтс и пошел в небольшой парк. Пробыл там минут пятнадцать, как будто чего-то ожидая…

К этому времени уже стемнело и похолодало. Катл зашел в небольшой ресторан на Дикман-авеню. Заказал отбивную с картофелем по-французски и чашку кофе. С большим аппетитом поел. В уборной ресторана вынул топорик из кармана и снова его погладил. Такой острый, такой крепкий! Он улыбнулся и поцеловал острие.

Оплатив счет, вышел из ресторана. Была уже ночь. Он брел по пустынным улицам, свернул в какой-то переулок. Остановился и стал ждать. Его взгляд был прикован к пересечению переулка с улицей. Он не шевелился. Замер. Ждал…

И вот наконец услышал стаккато высоких каблуков по асфальту, приближающееся к нему. Медленно, осторожно он двинулся вперед. Увидел молодую, хорошенькую женщину, стройную, с копной иссиня-черных волос и ярким ртом. Прелестная женщина, его женщина, именно такая, она. Ну же!

Она была на расстоянии вытянутой руки. Туфли продолжали стучать по асфальту. Он схватил ее одной рукой за голову, зажав алый рот, а другой с силой дернул за талию. Женщина потеряла равновесие, и он втянул ее в переулок. Она начала было кричать, вырываться. Он стукнул ее головой об асфальт, и крик оборвался. Потом вытащил из кармана топорик и воткнул острие точно в сердце. И оставил ее там, мертвую и холодеющую.

Топорик выбросил в канализационный люк. Нашел вход в метро и поехал домой. Зашел к себе в комнату, умылся, лег во постель и тотчас заснул. Спал он крепко и без всяких сновидений.

На следующее утро мистер Катл проснулся в обычное время. Как всегда, бодрый и готовый к рабочему дню. Принял душ, оделся, спустился вниз, купил «Дейли миррор». Прочитал статью. Мона Мор, молодая женщина, иностранка, исполнительница экзотических танцев, подверглась нападению в Вашингтон-хейтс и была убита ударом топорика для льда.

И он вспомнил: топорик, тело девушки…

Катл до боли стиснул зубы. Все было так реально. Подумал, не обратиться ли к психиатру. Но он все помнил! Как покупал топорик, как опрокинул девушку, как воткнул в нее лезвие. Катл с силой втянул в себя воздух. Нет, нужно все сделать по порядку. Он позвонил в свой офис.

— Это Катл. Я сегодня буду позже. У меня визит к врачу… Нет, ничего серьезного.

В конце концов, сержанта Рукера вполне можно назвать личным психиатром. И у него действительно назначен визит к нему — постоянно назначен, без фиксированной даты, поскольку сержант приглашал его приходить, если случится что-либо подобное. И то, что не произошло ничего серьезного, тоже было правдой. Потому что он знал, что на самом деле не виновен, как бы настойчиво ни обвиняла его память.

Рукер встретил его, приветливо улыбаясь.

— О, смотрите, кто пришел! — воскликнул он. — Я должен был этого ожидать. Ведь преступление в вашем вкусе, да? Женщина подверглась нападению и убита. Ваш почерк, верно?

Уоррену Катлу было не до смеха.

— Я… Эта девушка, Мор. Мона Мор.

— У этих девиц из стриптиза невероятные имена, правда? Она француженка. И убили ее вы, так я понимаю?

— Я знаю, что не мог, но…

— Вам нужно прекратить читать газеты, — сказал сержант Рукер. — Давайте разберемся. Итак, вы убили женщину. Где вы взяли топорик?

— В скобяном магазине на Амстердам-авеню.

— Почему именно топорик для льда?

— Он меня заворожил. Гладкая, крепкая рукоятка и острое лезвие.

— Где он сейчас?

— Я бросил его в канализационную трубу.

— Понятно, как всегда. Так… Должно быть, было много крови?

— Да.

— Ваша одежда была вся в крови?

— Да. — Он вспомнил окровавленную одежду, вспомнил, как спешил домой, надеясь, что его никто не увидит.

— Где же она?

— Бросил в топку.

— Но не в своем доме?

— Нет. Я переоделся и побежал в другое здание, не помню куда, и бросил одежду в топку для мусора.

Сержант Рукер хлопнул ладонью по столу.

— Становится все проще и проще. Или я уже набил руку. Танцовщицу ударили острием топорика прямо в сердце, она практически сразу же скончалась. Ранка маленькая. Ни капли крови. У мертвых кровь не идет, а из таких ран вообще не бывает обильных кровотечений. Так что ваша история расползается, как мокрая бумага. Ну как, вам полегчало?

Уоррен Катл медленно кивнул:

— Но это все так невероятно реально…

— Эх вы, несчастный бедолага. — Сержант Рукер покачал головой. — Интересно, сколько это еще будет продолжаться? — Он криво усмехнулся. — Еще несколько таких случаев, и один из нас спятит.