Звёздные войны. Йода. Свидание с тьмой

Глава 1

Солнце садилось. Вечерние тени, словно темная вода, заползали в аллеи, откуда медленно поднимались все выше и выше. Казалось, будто на столицу нахлынула волна мрака. По мере того как солнце опускалось за горизонт, ночная темень затапливала кварталы лавок и медцентры, малевала грязные пятна на стенах резиденции канцлера. Только верхушки небоскребов еще сверкали в лучах заходящего светила; вскоре мрак поглотил и их, окутав шпили здания Сената и башни Храма джедаев. Долгий день Республики близился к концу.

На Корусанте – сумерки.

Миллионы стандартных лет назад – возможно, еще до появления разумных существ – заход солнца предвещал бы не просто безлунную ночь, но абсолютную тьму, нарушаемую разве что далекими пожарами звезд. Теперь все было иначе. Даже в период Галактической войны Корусант оставался сверкающим средоточием величайшей цивилизации в истории Галактики. В то время как свет солнца отступал, огромный город озарялся бесчисленными огнями. Спидеры проносились между высоченными башнями, словно огнемухи, вьющиеся над транспаристальным лугом. На каждой улице вспыхивали вывески, маня прохожих своим мерцанием. В окнах квартир, магазинов и офисов зажигался свет.

«Вот так жизнь идет своим чередом, несмотря на наползающую тьму, – подумала сенатор Падме Амидала, глядя в окно. – Каждая жизнь – отважный огонек, пылающий, как свеча в ночи». Не отрываясь, она смотрела на посадочную платформу возле Храма джедаев.

– Это не роскошь, – пробормотала Падме.

Служанка удивленно повернулась к ней.

– Прошу прощения?

– Надежда. Нет, не роскошь… Надеяться – наш долг, – ответила Падме.

Служанка начала что-то бормотать, но Падме оборвала ее.

– Кто-то снижается, – сказала она.

На ближайшую к Храму платформу, словно стрекоза, опустился какой-то корабль, его хвост и кончики крыльев окутывало пламя. Падме схватила макробинокль и, включив режим ночного видения, попыталась прочесть название на опаленном в сражении борту курьера. Ей не терпелось увидеть, как из кабины выберется фигура в капюшоне.

– Госпожа?

Падме медленно отложила бинокль.

– Это не он, – сказала она.

Главный техник Боз Эддл любил все корабли, отданные под его опеку, но особенно теплые чувства он питал к обтекаемым курьерским челнокам. Рукой в перчатке он провел вдоль металлического бока скоростного курьера типа «Селтая» от «Хорш-Кессель». Этот корабль, носивший имя «Предел зрения», только что вернулся домой.

– Электрические спайки, следы метеоритных ударов, пара-тройка лазерных ожогов, – бормотал техник.

Его рука задержалась над уродливым шрамом, где защитное покрытие корабля расплавилось, обнажив спутанную массу проводов и шрапнели.

– И, если не ошибаюсь, вы прихватили для комплекта парочку протонных торпед.

Из кабины вылез мастер-джедай Джей Марук. Его изможденное лицо было иссечено осколками, на щеке красовался сильный ожог. Обугленная кожа, едва успевшая зажить за время стремительного перелета, вздулась волдырями и засохла, отчего один угол рта джедая неестественно задирался вверх.

Главный техник сделался мрачнее тучи.

– Вы же обещали, что вернете корабль без единой царапины, мастер Марук.

Угрюмая улыбка.

– Я солгал.

Вперед выскочил дежурный медик.

– Позвольте, я вас осмотрю. – Он остановился, разглядывая ожог, рассекавший щеку джедая. – Мастер Марук! Что…

– Некогда. У меня срочное донесение Совету – я должен собрать всех старших джедаев, какие только найдутся на Корусанте.

– Но, мастер Марук…

Джедай отмахнулся.

– Вы уж извините, доктор, но сейчас не время. Я привез послание, которое не может ждать, и меня специально оставили в весьма хорошей форме, чтобы я смог его доставить.

Снова угрюмая улыбка. Марук стремительным шагом направился к выходу, остановившись лишь у двери ангара.

– Господин Боз, – промолвил он уже мягче.

– Да, мастер джедай?

– Простите за корабль.

Медик и главный техник стояли на посадочной площадке и смотрели ему вслед.

– Ожоги от светового меча? – спросил Боз. Медик кивнул, широко распахнув глаза. Техник сплюнул.

– Я так и думал.

Войны клонов, как могучие руки, разбросали джедаев по всей Галактике, так что одновременно в Храме всегда находилось лишь несколько старших рыцарей и мастеров. Разумеется, Йода, мастер Ордена и военный советник канцлера, практически все время проводил на Корусанте. Кроме него, послушать рассказ Джея Марука пришли всего двое: близкий друг Марука, мастер Айлина Чен, которую ученики прозвали Железной Рукой (она была инструктором по рукопашному бою и специализировалась на захватах), и член Совета Мейс Винду, которого слишком боялись, чтобы давать ему прозвища.

– Мы занимались разведкой во Внешнем кольце, – начал Джей. – Обнаружили, что в районе Хайдианского пути творится нечто забавное: оттуда начали выскакивать какие-то задрипанные транспортники, причем мерминов след вел в район Вейленда и обратно. Ничего необычного, Торговая Федерация перекрыла весь район… вот только выскакивали они из точек со странными координатами. Векторы дальнего космоса, а не местный трафик. Мне вдруг стало интересно, я перекрасил один из наших клонских транспортников в пиратские цвета и послал его наперехват. Но у коммерческого челнока оказались ноги будто у неймодианского джекраба. За одну секунду плюнул в них плазмой и сбежал в гиперпространство.

Мастер Йода приподнял брови, разгладив морщинистый лоб.

– В нерфовой шкуре крайт-дракон вам встретился.

– Именно. – Мастер Джей Марук бросил взгляд на свою дрожащую правую руку. Ладонь пересекала уродливая обугленная борозда. Марук пристально посмотрел на ладонь. Дрожь прекратилась.

В комнату вошла юная падаванка – рыжеволосая девочка лет четырнадцати, – неся на подносе графин с водой и несколько стаканов. Поклонившись, она поставила поднос на стол. Мастер Чен налила стакан воды и подала его Джею. Тот еще раз посмотрел на свою безжизненную, сочащуюся сукровицей ладонь, с усилием обхватил ею стакан и сделал глоток.

– Значит, Торговая Федерация переправляет что-то важное по Хайдианскому пути, – продолжал Джей. – Но что именно? Не боеприпасы; там нет достаточной концентрации войск. И к чему этот маскарад? Они могли в открытую идти в своей раскраске – это отпугнуло бы любых пиратов или налетчиков, какими притворялись мои бедные клоны.

– Должно быть, там есть нечто важное и они не хотят, чтобы мы об этом узнали, – сказала Айлина.

Мейс Винду всмотрелся в ожог на щеке Марука.

– Что-то или кто-то.

Йода постучал своим посохом по мозаичному полу.

– Одного из этих крайтов преследовал ты.

– Но попался сам, – заключил Мейс.

Джей стиснул губы.

– Я следовал за ними до Вджуна, где было место сбора.

Мастер Йода напряженно покачал головой. Остальные посмотрели на него.

– Сильна темная сторона на Вджуне, – пробормотал Йода. – Знаете эту историю вы?

Все недоуменно уставились на него. Уголки рта Йоды печально опустились.

– Тяжелое испытание старость приносит: помнить, в чьи молодые уши говорил я, что надобно. Но он знает; помню я, говорили мы об этом, еще когда падаваном был он…

Джедаи переглянулись.

– Кто знает? – спросила мастер Чен.

Йода досадливо махнул посохом.

– Неважно это. Мастер Марук, продолжай.

Джей сделал еще глоток.

– Поначалу я держался со стороны солнца, невидимый для моего «крайта», но он торчал внизу слишком долго для простой заправки, поэтому пришлось рискнуть и тоже спуститься к планете. Я благополучно приземлился за много километров от него, мой тепловой отпечаток и ИД-код были затерты, клянусь вам… – Мастер запнулся. Его рука снова начала дрожать. – Ничто не помогло. Она меня поймала.

– «Она»? – переспросила мастер Чен.

– Асажж Вентресс.

Падаванка, принесшая воду, невольно вскрикнула. Йода посмотрел на нее, строго нахмурив лоб. Лишь те, кто очень хорошо знали мастера, могли бы заметить в его глазах веселые искорки.

– Большие уши у этих маленьких графинов! Нет других занятий у тебя, Лазутчик?

– Вообще-то нет, – ответила та. – Мы уже поужинали, и до завтра у меня нет никаких срочных дел. То есть я, в принципе, собиралась позаниматься в спортзале, но это может…

Девица покраснела и сконфуженно умолкла под взглядами четырех мастеров.

– Падаван Лазутчик, – сурово произнес Мейс Винду. – Меня удивляет, что у тебя так много свободного времени накануне Турнира учеников. Я не могу допустить, чтобы ты скучала. Может, подыскать тебе занятие?

Девица сглотнула.

– Нет, мастер Винду. Не нужно. Как вы сказали… я пойду… тренироваться… – Она поклонилась и, пятясь, вышла из комнаты, задвинув за собой дверь почти до упора. Сквозь щель был виден только один ее зеленый глаз. – Но если вам что-нибудь понадобится, вы всегда…

– Лазутчик!

– Да-да!

И дверь, щелкнув, захлопнулась. Мейс Винду покачал головой.

– Сила в ней слаба. Не знаю…

Мастер Чен подняла руку, и Мейс умолк. Мускулистые пальцы Чен были и впрямь словно выкованы из железа; за годы тренировок суставы на ее руках покрылись мозолями. Она махнула рукой в сторону двери, сделав небольшой толчок Силой. Дверь хлопнула, и до мастеров донесся сдавленный вопль. Спустя мгновение они услышали быстрый топот удаляющихся шагов.

Мейс Винду нетерпеливо передернул плечами.

– Не знаю, что Шенкар в ней увидела.

– Мы никогда не узнаем, – ответил Джей Марук.

Все замолчали, вспомнив Шенкар Ким – одну из джедаев, павших на арене Джеонозиса. Поначалу в память о той ужасной бойне проводились церемонии и ночные бдения. Но время и неутихающая война внесли свои коррективы, и ныне на теле Ордена кровоточила не одна рана, а множество. Каждую неделю-две приходила весть об очередном товарище, погибшем в битве на Тустре, или взорванном на высокой орбите над Вейлендом, или убитом во время дипломатической миссии на Деварон.

– Откровенно говоря, – продолжал Мейс, – меня удивляет, что ее вообще взяли в падаваны.

Йода медленно помахивал посохом над полом, как будто помешивая воду в пруду, невидимом для всех, кроме него.

– В Сельскохозяйственный корпус отдать ее нужно, ты считаешь?

– Вообще-то да, считаю. – В голосе Мейса появились нотки сочувствия. – В этом нет никакого позора. Когда видишь, сколько ей приходится заниматься, чтобы не отставать от детей много младше ее… Возможно, было бы милосерднее дать ей работу, отвечающую ее уровню.

Йода наклонил голову и с любопытством посмотрел на Мейса.

– Вижу ее усилия также и я. Но если заставить ее остановиться, не скажет тебе она, что это «милосердно»!

– Может, и не скажет, – угрюмо произнес Джей Марук. – Дети не всегда хотят того, что для них лучше.

– Так же как и мастера-джедаи, – сухо ответил Йода.

Раненый мастер подался вперед.

– Позвольте быть откровенным. Само собой, не каждая пара «рыцарь – падаван» – это Оби-Ван и Энакин, но загвоздка в том, что идет война. Послать джедая в бой в компании падавана, которому он не сможет доверить даже его собственную жизнь, – значит подвергать бессмысленному риску две жизни. А жизнями Республика не может разбрасываться.

– Сила в Лазутчике не столь велика, как хотелось бы, – согласилась Айлина. – Но она учится у меня уже много лет. У нее хорошая техника. Она смышленая и преданная. Она пытается быть наравне со всеми.

– Нельзя пытаться, – сказал мастер Марук, непроизвольно скопировав голос Йоды; когда-то давным-давно он прославился этим умением среди мальчишек Храма. – Надо делать.

Остальные три джедая виновато посмотрели на Йоду. Учитель фыркнул, но вокруг его глаз легли веселые морщинки.

– М-м. Думаю об учениках я. Так, значит, лучше всего мне идти в бой с тем учеником, в ком Сила мощнее всего течет, хм-м? С юным Скайуокером, полагаешь ты?

– Он не отшлифован, – сказала Айлина.

– И слишком импульсивен, – прибавил Мейс.

– Хм. – Йода снова поводил палкой. – Значит, лучшим из лучших самый сильный ученик будет, да? Самый мудрый? Самый искушенный в путях Силы? – Он важно кивнул. – Лучшим из всех Дуку будет тогда!

Его взгляд по очереди остановился на каждом из джедаев, и каждый отвел глаза.

– Наш величайший ученик! – Уши Йоды встопорщились и снова поникли. – Наша величайшая неудача.

Древний мастер проковылял к подносу и налил себе стакан воды.

– Довольно об этом. Историю свою доскажи нам, мастер Марук.

– Вентресс нашла меня, – сказал Джей. – Мы сражались. Я проиграл.

Его обожженная рука опять начала дрожать.

– Она отобрала у меня меч. Я приготовился к смертельному удару, но она взяла меня в плен. Завязала мне глаза и запихнула в спидер. Путешествие было коротким, не дольше часа. В конце его нас ждал граф Дуку.

– А! – Мейс Винду подался вперед. – Так, значит, Дуку на Вджуне!

– И ты ушел живым от Дуку и Вентресс! – сказала Айлина.

Обожженные губы Марука раздвинула безрадостная усмешка.

– Пусть это не вводит вас в заблуждение. Я здесь только потому, что так пожелал Дуку. Вентресс убила бы меня, если бы могла, она это очень ясно дала понять, но Дуку был нужен посланец. Такой, которому он мог бы доверять. – Голос джедая был исполнен иронии. – Который первым делом пришел бы сюда, а не в Сенат. Он особенно подчеркнул, что я должен передать послание лично мастеру Йоде и только в Храме, вдали от посторонних глаз.

– И что же гласит это срочное послание? – спросил Мейс Винду.

– Он сказал, что хочет мира.

Джей Марук обвел взглядом недоверчивые лица джедаев и пожал плечами.

– Мира! – злобно бросила мастер Чен. – Биооружие уничтожает миллионы невинных на Хоногре, а он хочет мира! Республика разваливается, словно горелые бревна в костре, а он хочет мира! Могу себе представить, что за мир он имеет в виду.

– Дуку предполагал, что мы будем… э-э… осторожны.

Джей Марук просунул руку в карман под плащом.

– Он сказал, что отсылает меня обратно с подарком и вопросом для мастера Йоды. Подарком была моя жизнь. Но вопрос – вот он…

Он вынул руку из кармана и раскрыл ее. На дрожащей ладони лежала раковина – самая обыкновенная раковина, какую ребенок может отыскать на океанском берегу любого из тысячи миров. Джедаи непонимающе уставились на нее, но Йода неожиданно потерял хладнокровие. Он резко втянул в себя воздух и нахмурился.

– Учитель? – Джей Марук оторвался от созерцания раковины. – Я вез эту штуку через пол-Галактики. Но что она означает?

Шестьдесят три стандартных года назад…

Вечер. Темно-синее небо над обширной территорией Храма джедаев. В храмовых садах, обнесенных стенами, вечернее небо отражается в искусственном пруду, украшенном орнаментом. На камне у пруда сидит самый способный из учеников Йоды и смотрит в воду. В руке он держит раковину, пальцы пробегают по ее гладким обводам. Перед ним на поверхности воды танцуют легконогие водомерки.

Подобно им, внимание ученика танцует на поверхности тишины, скользя над бездонными глубинами Силы. Он всегда был легконогим; Сила идет рябью под его концентрацией, но без труда держит его на плаву. Однако сегодня он почему-то печален и чувствует себя каким-то странно тяжелым. Как будто он впервые осознал, как легко было бы позволить ноге провалиться глубоко в эту энергию – погрузиться в темные глубины и утонуть.

Топ, топ, стук. Топ, топ, стук. Приближаются шаги – раз, два, затем звук удара посоха по усыпанной белой галькой дорожке. Появляется слабый свет, он исходит со стороны помещения учителей – огонек, движущийся сквозь путаницу листьев и лоз. Присутствие знакомо ученику, он чувствует Йоду, чей древний разум сияет так же ярко, как его фонарь, задолго до того, как силуэт старика покажется из-за угла и великий мастер Ордена джедаев медленно вскарабкается наверх, чтобы сесть рядом.

Ученик улыбается и склоняет голову. Сколько раз Йода говорил ему в бесконечные часы медитаций и тренировок: не нужно демонстрировать внешнюю форму позы или атаки, нужно каждой клеткой тела чувствовать ее смысл. Поэтому маленький наклон головы, внешне такой небрежный, выражает бесконечную благодарность и уважение. И еще страх. И вину.

Великий мастер Ордена джедаев ставит фонарь на землю и начинает неуклюже взбираться на камень, помогая себе руками. Он карабкается к своему ученику, кряхтя, словно несчастный садовый гном. Улыбка ученика становится шире, но он даже не пытается предложить помощь.

Поворчав и поерзав, Йода устраивается на камне, расправляет складки ветхого одеяния и свешивает ноги к самой воде. Водомерки мельтешат под его древними зелеными пальцами, не замечая маленького волосатого величия над собой.

– Приуныл ты, Дуку?

Ученик не пытается отрицать.

– Предстоящей поездки не боишься ты, конечно?

– Нет, учитель. – Ученик тут же поправляет себя. – Во всяком случае, не самой поездки.

– Уверен в себе должен ты быть. Готов ты.

– Я знаю.

Йоде вдруг становится нужен фонарь, который он оставил внизу. Он опускает посох и пытается подцепить ручку лампы. Кривясь, он пробует раз-другой, но ручка все время выскальзывает. Йода разочарованно ворчит.

Легчайшим усилием мысли ученик подхватывает светильник Силой и посылает его по воздуху к своему учителю.

– Почему не сделать это легким способом? – спрашивает он и знает ответ еще до того, как произносит эти слова.

– Потому что он легкий, – ворчит Йода.

Юноша знает, что ученики слышат от Йоды множество таких ответов. «Тем не менее он не отослал фонарь обратно», – думает Дуку.

Сейчас в саду только они двое. Где-то далеко выскакивает из воды рыба и плюхается обратно.

Йода дружески тыкает ученика концом посоха.

– Уехать еще вчера готов был ты!

– И в прошлом месяце, и в прошлом году, и в позапрошлом. – Печальная улыбка озаряет лицо Дуку и медленно увядает. – Но сейчас, когда это действительно должно случиться… – Он оглядывается. – Не могу припомнить ни дня, когда мне не хотелось бы уехать отсюда – улететь на корабле, путешествовать среди звезд, повидать Галактику. И в то же время мне здесь нравилось. Это место стало моим домом. Вы стали моим домом.

– И всегда будем им. – Йода одобрительно вглядывается в насыщенную ароматами темень сада. – Всегда здесь буду я. Дом, да… говорят на Алдераане: «Там твой дом, где, увидев тебя на пороге, пустят внутрь»! – Он втягивает в себя вечерний воздух и издает легкий смешок. – Хм. Всегда место для тебя будет здесь.

– Наверное. Я надеюсь. – Ученик смотрит на раковину, которую держит в руке. – Я нашел ее на берегу, покинутую пресноводным крабом-отшельником. Вы знаете, у них не бывает постоянных домов. Они постоянно вырастают из своих домов. Я думал о том, как джедаи нашли меня на Серенно. Должно быть, я жил с отцом и матерью, я их сейчас уже не помню. Можно ли не думать о том, как это странно? Каждый джедай – это ребенок родителей, которые решили, что могут обойтись без него.

Йода напрягается, но ничего не говорит.

– Мне иногда кажется, что именно это и определяет нашу жизнь. Тот первый отказ. Нам нужно многое доказать себе и другим.

Из переплетения лиан, как искра из костра, вылетает огнемуха и начинает носиться над поверхностью пруда. Ученик следит за ее неуловимым танцем над гладью воды.

У Йоды есть один вопрос, который он любит задавать: «Кто мы, Дуку, считаешь ты?» Каждый раз ученик пробует новый ответ: «Мы – узел, завязанный в Силе», или: «Мы – посланники Судьбы», или: «Каждый из нас – клетка в теле Истории»… но сейчас, когда он глядит на вспыхивающее в ночи насекомое, ему на ум приходит более правдивый ответ: «В конечном итоге мы такие же, как она: одиночки».

Раздается слабый всплеск, как будто лопается пузырь, и из темной глубины выскакивает рыба с разинутой пастью. Огонек гаснет и исчезает без следа, остаются только круги на поверхности воды.

– Мне кажется, что уже тогда я жил словно краб-отшельник, – продолжает ученик. – Я был слишком большим, чтобы дом моих родителей мог вместить меня. Вы привезли меня сюда, но уже много лет даже Храм кажется мне тесным. Я думаю… – Юноша останавливается и поворачивается к учителю. Падающий сбоку свет бросает тень на его лицо в капюшоне. – Я боюсь, что, побывав в большом мире, я уже не смогу снова здесь поместиться.

Йода кивает, обращаясь словно к самому себе:

– Гордишься собой ты. Небезосновательно гордишься.

– Я знаю.

– Но и не без риска, однако.

– И это я тоже знаю.

Ученик проводит пальцами по пустой раковине и бросает ее в пруд. Перепуганные водомерки разбегаются в разные стороны, пытаясь при этом не провалиться.

– Бо́льшим, чем джедай, бо́льшим, чем Сила, быть не сможешь ты, – говорит Йода.

– Но Сила – это нечто большее, чем джедаи, учитель. Сила – не просто эти стены и учение. Она течет во всех живых существах, высших и низших, больших и маленьких, светлых…

Ученик сконфуженно замолкает.

– …и темных, – заканчивает за него Йода. – О да, юный. Думаешь ты, я никогда не испытывал прикосновения тьмы? Знаешь, что может совершить дух столь великий, как Йода, за восемьсот лет?

– Учитель?

– Множество ошибок! – Сипло смеясь, старый учитель протягивает посох и награждает ученика тычком меж ребер. – Спать отправляйся, глубокомысленный философ!

Тык, тык.

– Твой учитель, Тейм Церулиан, говорит: самый одаренный ты из падаванов, которых учил он. Верить в себя не нужно тебе. Я, Йода, великий и могучий мастер, буду верить за тебя! Достаточно этого?

Ученику хочется рассмеяться, но не может.

– Это слишком много, учитель. Я боюсь…

– Хорошо! – Йода фыркает. – Бояться темной стороны ты должен. В сильных она сильнее всего. Но Тейму неровня ты пока; не рыцарь ты пока; не член Совета. Много раковин ждет тебя еще, Дуку, – до тех пор, пока ты умещаешься вот в эту, – говорит он, водя посохом по коже ученика. – Завтра отправиться во тьму ты должен, что разделяет звезды. Но домом твоим всегда это место будет. Если собьешься ты с пути, оглянись на этот сад.

Йода поднимает свою лампу, и тени разбегаются, словно водомерки.

– Свечу зажгу я, чтобы нашел ты дорогу домой.

Шестьдесят три года спустя Джея Марука отправили в лазарет, а Айлина Чен вернулась в свою комнату готовиться к Турниру учеников. С Йодой остался только Мейс Винду.

– Дуку хочет вернуться домой, – сказал Йода. – Ловушкой это может быть.

– Вероятно, – согласился Мейс.

Йода вздохнул и посмотрел на раковину.

– «Вопросом» назвал он это. Да, вопрос, еще какой! Но проигнорировать его должны мы, согласен ты?

К его удивлению, Мейс покачал головой.

– Дуку должен был умереть. Я должен был убить его на Джеонозисе. Сделав это, я предотвратил бы войну. Но и сейчас он остается ключом ко всему. Что, если он действительно хочет переговоров? Маленький шанс существует. Может ли он после всего захотеть вернуться к нам? Конечно, шанс ничтожно мал. Но если положить на одну чашу весов этот шанс, а на другую – миллионы жизней, то ясно, что мы должны воспользоваться шансом. Так мне кажется, учитель.

Йода хмыкнул.

– Тяжело это – еще раз решиться поверить в этого потерянного ученика!

– Трудно, – согласился Мейс. – Никто не говорит, что быть учителем легко – даже для вас.

Йода фыркнул, обводя взглядом Храм.

– Пфе. Слишком мудрым ты стал. Лучше было раньше, когда только Йода был мудрым!

Он посмотрел на Мейса и хихикнул. Мейс тоже рассмеялся бы, если бы не потерял свою веселость где-то на арене Джеонозиса.

На другой стороне Галактики самый одаренный ученик Ордена протянул ногу и носком сапога потрогал рукоять светового меча. Граф Дуку скривился. Меч был все еще зажат в руке. Рука почернела от копоти и покрылась изморозью; оторванная чуть выше запястья, она заканчивалась слоем вытекшей и замерзшей крови. Дуку находился в своем кабинете – месте для размышлений, – и зрелище отсеченной кисти сильно потревожило его созерцательный настрой. Кроме того, хотя рука и замерзла в космическом вакууме до абсолютного нуля, она оттает за считаные минуты. Если не принять меры, она оставит пятно на изразцовом полу. А это уже нехорошо, хотя вряд ли кто-то заметит еще одно пятно на полу в замке Малро.

По другую сторону стола Дуку Асажж Вентресс взвесила в руке мешок из изоляционной ткани.

– От корабля почти ничего не осталось, господин. Сила была со мной, и я с первого же выстрела попала в камеру реактора. Мне понадобилось несколько часов, чтобы найти вот это. – Она показала на замороженную кисть. – Пришло в голову, что магнитное сканирование поможет обнаружить световой меч. Забавно, он как раз тянулся за оружием, когда его корабль взорвался. Инстинкт, я полагаю.

– «Он»?

– Он, она. – Асажж Вентресс пожала плечами. – Оно.

Когда погиб ее первый учитель, Асажж Вентресс – бич джедаев и самая грозная союзница графа Дуку – покрыла свою безволосую голову татуировками и распрощалась со своей беззаботной девичьей жизнью. Ее череп украшали двенадцать полосок, обозначавших двенадцать военных диктаторов, которых она поклялась убить и убила. Это была женщина-кинжал, стройная и смертоносная. Даже в Галактике, переполненной ненавистью, такое сочетание быстроты и ярости появляется лишь раз в поколение; Дуку понял это в тот момент, когда они впервые встретились. Она была одновременно розой и шипом; звуком длинного ножа, вонзаемого в тело; вкусом крови на губах.

Асажж повела плечами.

– Голову я так и не нашла, зато собрала кое-какие останки, на случай если вы захотите взглянуть, – сказала она, демонстрируя свой мешок.

Дуку посмотрел на нее.

– Надо же, какой ты стала кровожадной.

Она ответила:

– Я становлюсь тем, кем вы меня делаете.

Ну что на это ответить?

Искусным рывком Силы Дуку поднял кисть, по-прежнему сжимавшую оружие, и подвесил в воздухе перед своими глазами – так же легко, как десятки лет назад он подал Йоде его лампу. Перед тем как взрыв истребителя столь неэстетично отделил руку от тела, она, по-видимому, имела оливковый оттенок. Теперь она была настолько обожжена, что было трудно вообще опознать в ней человеческую руку. Мертвая плоть, лишенная связи с сознанием, ныне представляла собой косную материю, не более интересную, чем ножка стола или восковая свеча, и не несла отпечатка души и индивидуальности своего хозяина. Дуку всегда изумляло то, насколько преходяща связь между телом и духом. Дух – это кукловод, заставляющий конечности тела двигаться; но стоит перерезать нити, и не останется ничего, кроме мяса и краски, одежды и костей.

А вот световой меч джедая – нечто совершенно иное. Каждое оружие – уникальная вещь, которую ее владелец сам создает и усовершенствует. Меч выражает сущность своего хозяина в чистом виде. Дуку провел пальцем по рукояти оружия погибшего джедая. Сила взрыва оторвала половину корпуса и так расплавила внутреннюю начинку, что оружию уже не суждено было снова вспыхнуть, но самое главное еще можно было различить.

– Чжан Ли-Ли, – пробормотал Дуку. К своему удивлению, он понял, что ему жаль.

– Это мой номер шестнадцать, – сказала Вентресс. – Был бы семнадцатый, если бы вы позволили мне убить того шпиона, Марука.

Дуку повернулся к ней. Лишенная его внимания, кровавая рука, держащая меч, упала с мокрым звуком на ковер и с грохотом покатилась по полу. Граф подошел к окну. Когда он был еще мальчиком, Йода рассказал ему трагическую историю Вджуна, и с тех пор Дуку держал его в уме как хорошее место для уединения. Планета была насыщена темной стороной, что облегчало постижение учения ситхов. В практическом же плане было ценно то, что Вджунская катастрофа – эпидемия внезапного безумия, за год унесшая в могилу большую часть населения планеты, – оставила после себя превеликое множество удачно расположенных пустых особняков. Старый краб любит удобную раковину, а замок Малро был и впрямь весьма удобен. Рассудок покинул прежнего владельца внезапно и эффектно; если бы не пятна крови, можно было подумать, что замок построили специально для Дуку.

За окнами, как всегда, шел дождь – та самая кислотная изморось, которая почти проела крышу дома, прежде чем появился Дуку и приказал сделать ремонт. Вдалеке, у берега, несколько искривленных терновых деревьев поднимали к унылому небу свои лапы-ветви, но в основном земля была устлана печально известным вджунским мхом – мягким, вязким, ядовито-зеленым и скрытно-плотоядным. Подремлешь часика два на такой подстилке – и твоя неприкрытая кожа покраснеет, вздуется волдырями и будет сочиться жидкостью.

Дуку смотрел на капли дождя, стекавшие по стеклу, словно слезы.

– Последний раз, когда я видел Чжан, она была… пожалуй, даже младше тебя. Красивая молодая девушка. Совет отправлял ее с первым дипломатическим заданием… на Севаркос, кажется. Она пришла спросить моего совета. У нее были очень выразительные глаза, серые и твердые. Помнится, я подумал тогда, что у нее все будет хорошо.

Вентресс подняла окровавленную руку и бросила в свой мешок.

– Велико могущество ситхов, но предсказатель из вас никудышный.

– Ты думаешь? – Дуку повернулся к убийце. – Чжан служила своему делу, хотя и заблуждалась, и руководствовалась своими принципами, пускай ущербными. Много ли жизней было прожито лучше?

– Многие были длиннее. – Вентресс завязала мешок узлом и швырнула в угол. – Если вы спросите меня, – сказала она, когда мешок стукнулся о мокрый пол, – победа выглядит совсем по-другому.

Она облизнула губы.

– Тут ты права, – признал граф.

Асажж непроизвольно приняла позу, которую Дуку называл «эхом боевой стойки», – плечи расправлены, подбородок агрессивно вздернут, руки подняты. «Начинается», – подумал он.

Вентресс сделала глубокий вдох.

– Возьмите меня в ученицы.

– Сейчас не время… – начал Дуку, но Вентресс оборвала его.

– Мне плевать на Торговую Федерацию и Республику, – сказала она. – Мне нет дела до флагов и солдат, сторон и переговоров, дроидов и клонов. Я сражаюсь даже не для того, чтобы убивать – за исключением джедаев, но это не работа, это личное. Когда я сама по себе, я делаю то, что мне нравится. Когда я исполняю вашу волю, мне не нужно знать, что она справедлива, обоснованна или хотя бы не безумна: я исполняю ее, потому что вы меня об этом просите.

– Я знаю, – согласился Дуку.

Вентресс подошла к окну и встала перед ним, заслонив Дуку обзор.

– Хорошо ли я служу вам?

– Великолепно, – признал граф.

– Так вознаградите меня! Сделайте вашей ученицей! Обучите искусству ситхов!

– Разве я не раскрыл тебе многие секреты, Асажж?

– Обрывки. Пустячные приемы. Второстепенные техники. Далеко не то, что вы могли мне показать, если бы я стала вашей ученицей, принеся клятву крови. Я же знаю это, я не дура, – раздраженно сказала она. Как будто Дуку этого не знал. Как будто его надо было убеждать, что она смертельно опасна.

– Я многое узнала о ситхах. Об их династиях и об их величии.

– А как насчет их естественной истории? – спросил Дуку.

Вентресс заморгала.

– О чем, о чем?

– О ситхах как о виде. Кажется, они чем-то напоминают насекомых.

Асажж поджала тонкие губы, отчего они сделались еще тоньше.

– Вы смеетесь надо мной.

– Я редко бываю более серьезен.

Граф подошел к полке с голокронами, достал один и вставил в куб-коммуникатор на своем столе.

– Смотри: серпоспинные богомолы с Дантуина.

В воздухе над столом вспыхнула картинка – блестящие красно-черные богомолы с кривыми серпами на передних конечностях; все они внушали благоговейное омерзение.

– После спаривания самка отрывает своему партнеру голову и откладывает яйца в его теле. Когда личинки вылупляются, они проедают себе путь наружу, после чего нападают друг на друга.

– Я не сильна в аллегориях, – нетерпеливо проговорила Вентресс. – Если вы что-то этим хотите сказать, говорите напрямик.

– Тонкое это дело – заводить учеников, – произнес Дуку. – Настоящий владыка ситхов должен найти себе ученика, в котором Сила могущественна.

– Шестнадцать мертвых джедаев, наверное, что-то да значат, – огрызнулась Вентресс. – И вообще, должно было быть семнадцать, – прибавила она.

– Но что, если я не хочу делать тебя настолько сильной? – мягко сказал граф. – Мы составляем друг другу такую приятную компанию, находясь каждый на своем месте. Но если я сделаю тебя своей ученицей, если возьму тебя за руку и поведу вдоль черного потока, который суть темная сторона, то ты либо утонешь, либо станешь намного сильнее, и ни одна из этих перспектив меня не прельщает. Ты пылаешь так ярко, мне ужасно не хотелось бы тебя устранять.

– Для чего вам меня устранять? Что плохого, если вы научите меня лучше помогать вам?

– Ты предашь меня. – Граф передернул плечами, прерывая ее протесты. – Увы, такая опасность подстерегает каждого, кто ступил на путь темной стороны. Я стар, и я достиг предела своих амбиций. Ты молода и сильна, а в истории ситхов эти два качества всегда приводили только к одному.

– Вы думаете, что я начну интриговать против вас?

– Не сразу. Но придет день, когда ты не согласишься с моим решением. Ты начнешь мечтать о том, как было бы хорошо, если бы над тобой не нависала моя меченая рука.

– Я уже не согласна с вашим решением, – парировала Асажж. – Насчет того джедая, который…

– Должен был стать номером семнадцать. Я знаю. – Дуку усмехнулся. – У меня не такой хороший аппетит, как у тебя. Я могу потерпеть с убийством и использовать свою жертву лучшим способом. Ты же пока что можешь не соглашаться, но перечить ты не смеешь.

И, еле заметно улыбнувшись, он поднял палец. Асажж побледнела.

– Ваша правда, – сказала она.

Дуку уронил ладонь.

На голограмме крошечные богомольчики выползали из тела своего отца. Они слепо тыкались своими кривыми тонкими конечностями, пока наконец один, более крупный, чем остальные, случайно не обнаружил, что серпы на его задних ногах облегают шею его брата, словно воротник. Движимый примитивным инстинктом, он сделал резкое движение и оторвал брату голову.

– В идеальном мире, – произнес Дуку, – можно было бы воспитывать ученика в таком темпе, чтобы он все время рос – кормить по капле, чтобы ему все время хотелось большего. Учитель мог бы обещать ему славу, успех у противоположного пола. Это неплохая награда. Он исполнял бы волю своего хозяина, служил бы для него ширмой. И если бы планы хозяина закончились неудачей, ученик пал бы. – Граф поднял глаза, его взгляд внезапно стал острым и потерял всякую мечтательность. – Тебе это подходит, Асажж? Ты действительно хочешь стать моей ученицей? Я могу сделать тебя самой грозной женщиной в Галактике. Все джедаи будут охотиться на тебя, в то время как я в целости и сохранности буду сидеть на Корусанте, выжидая свой момент.

Асажж снова облизнула губы.

– Пусть попробуют, – сказала она.

– Ах, что значит быть молодым и полным ненависти! – Дуку хихикнул. – Ты станешь звездой – великой для всех, кроме меня. Но, понимаешь ли, мне придется держать тебя в смирении. Я буду вынужден подгонять, дразнить и бить тебя, чтобы ты не забывала свое место. За каждый секрет, который узнает ученик, он платит высокую цену. О да, он платит…

Граф умолк и на секунду прикрыл глаза, как будто отгоняя неприятные воспоминания. Асажж пристально посмотрела на него.

– Вы считаете меня недостойной.

– Ты что, совсем не слушала?

– Вы ничего не сказали по существу, – зло проговорила Вентресс. – Дело в том джедае, Джее Маруке? Я должна была убить его? Я выполняла ваш приказ, но, возможно, это было испытание. – Она прищурилась. – Я должна была проявить больше инициативы. Вот чего вы ждали. Вам не нужна… кукла. У вас их хватает. Вам нужно нечто большее.

Граф в изумлении уставился на нее.

– Как это странно – знать каждую твою мысль еще до того, как она появится у тебя в голове.

– Даже темная сторона не может дать вам столько могущества, – невозмутимо ответила Вентресс.

Граф улыбнулся.

– Слуга моя, я обладаю могуществом, более великим, чем темная сторона. Я стар. Твой юный гнев – это мои былые ошибки.

Богомольчики на голограмме ползали и охотились друг на друга. Граф выключил голокрон и посмотрел на монитор.

– А, прибывает последняя группа гостей. Надежные союзники, верящие в идеалы Торговой Федерации и десятипроцентной выручки. Встретишь их у дверей. Ты всегда производишь большое впечатление на посетителей.

– Перестаньте меня опекать, – холодно сказала Асажж.

Дуку посмотрел по сторонам.

– Иначе что?

Асажж побледнела.

Дуку снова поднял палец, но на этот раз он ткнул им в воздух, будто вонзая иголку в подушку. Вентресс рухнула на колени.

– Пожалуйста, – прохрипела она сдавленным от муки голосом. – Не надо.

– Не слишком приятное ощущение, правда? Как будто шея и грудь забиты острыми камешками.

Дуку легонько опустил ладонь, и Вентресс рухнула лицом в пол.

– Ненавижу кровеносные сосуды, – прокомментировал Дуку. – Они растягиваются внутри, словно воздушные шары, готовые лопнуть.

– П-п-п-пожалуйста…

– Но хуже всего воспоминания, – продолжал граф еще тише. – Они вьются, как мухи вокруг мяса. Каждый неприятный случай, каждый грешок, каждое мелкое зло.

Повисла странная мучительная тишина. Вентресс тяжело дышала на каменном полу. Дождь стучал в оконное стекло, и тихий голос графа становился все более мрачным и отстраненным.

– Все события, которые ты мог остановить, но не остановил, и ничего уже нельзя исправить. И то, что ты сам наделал, – прошептал он. – Безжалостные звезды, то, что ты наделал…

На столе запищал коммуникатор. Дуку поднял голову, словно человек, пробудившийся ото сна.

– Троксарская делегация у дверей.

Вентресс поднялась на ноги. Ее лицо покрывали синяки, глаза были мокрыми от слез. Оба притворились, будто этого не замечают.

– Передай им, что я сейчас буду, – сказал граф Дуку.

В физиологическом плане солидный возраст графа не создавал ему никаких особых неудобств. Опытный в обращении с Силой – неимоверно более искусный, чем тот мальчишка, который много лет назад наблюдал за водомерками в храмовых садах, – в свои восемьдесят три он выглядел намного лучше, чем большинство людей в его возрасте. Граф пребывал в великолепной физической форме, его чувства были остры, как в юности, а что до здоровья, то он никогда не жаловался даже на простуду.

И только сейчас, согнувшись в поклоне перед своим учителем, он почувствовал тяжесть прожитых лет. Даже в виде голограммы мерцающая фигура Дарта Сидиуса – жуткая смесь синего цвета и теней, – казалось, сдернула с него мнимую молодость, оставив лишь хрупкие кости, изношенные суставы и бугристые вены.

– Приехали послы с Троксара, – сказал учитель. Откуда он узнал? Дуку не стал спрашивать. Дарт Сидиус знал. Он всегда все знал.

– Они подумывают о капитуляции, – ответил Дуку. – Заявляют, что готовят движение сопротивления, которое поднимет восстание, едва клоны отбудут восвояси.

– Нет! – резко сказала мерцающая фигура. – Война слишком сильно разрушила эту планету, спасать ее не стоит. Она может быть нам полезной только в том, чтобы перемолоть как можно больше вражеских солдат и военной техники. Скажи им, путь продолжают сражаться. Пообещай им подкрепления – скажи, что ты готовишь новый флот усовершенствованных дроидов, который в течение месяца отвоюет всю систему, если они продержатся до того времени. Объясни, что ты не намерен вкладывать это оружие в руки тех, кто собирается сдаться.

– А что потом, когда месяц пройдет, а подкреплений не будет?

– Значит, помощь придет самое большее еще через месяц. Пообещай им это и сделай так, чтобы они поверили. Я показывал тебе, как это делается.

– Я понял, – сказал Дуку. «Как непринужденно мы предаем тех, кого приручили».

Голографическая фигура наклонила голову в капюшоне.

– Маленький приступ раскаяния, мой ученик?

– Нет, учитель. – Дуку посмотрел в жуткие глаза голограммы.

– Их привела к нам алчность, – сказал он. – В глубине сердца они с самого начала знали, с чем связываются.

В замке Малро было полным-полно глаз.

Впечатляющая система безопасности, которую оборудовал семнадцатый (и последний) виконт Малро в последние месяцы своего погружения в безумие, была одной из причин, побудивших Дуку избрать это имение своей временной штаб-квартирой. Здание было усеяно оптическими «закладками», декорированными под шляпки обойных гвоздиков в главном зале, головки шурупов в кухонных буфетах, болеутоляющие таблетки в аптечном шкафу и черные глаза птиц, вытканных на гобеленах в Комнате Плача. В скатерти, ковры и драпировки, выполненные в кремово-малиновых цветах рода Малро, были зашиты инфракрасные полоски самой последней модели, изначально созданные как протезы для слуисси с повреждениями языка. Непомерно толстые фальшивые стены, скрывавшие в себе секретные ходы, были испещрены смотровыми отверстиями. Микрофоны, словно пауки, десятками кишели в ящиках и платяных шкафах, под каждой кроватью, они были примотаны лентой внутри каждого из одиннадцати дымоходов, а один даже был приклеен к донышку бутылки бесценного «Крем д’Инфам» в винном погребе.

Семнадцатый (и последний) виконт Малро, убежденный в том, что его хотят отравить, перебил кухонную прислугу, спрятался в секретных туннелях и вылезал оттуда только по ночам. Последним сохранившимся его изображением был расплывчатый снимок, сделанный скрытой камерой в муляже луковицы, которая лежала в корзинке для овощей, висевшей на стене в кухне; это была тридцать вторая по счету запись, на которой тощая как скелет фигура вылезала из замаскированного лаза в кухню, чтобы сделать двести глотков воды из-под крана и проглотить горсть сырой муки.

Если бы не запах, труп семнадцатого (и последнего) виконта Малро так бы никогда и не нашли.

Если бы некто посторонний затаился в проходе, ведущем, например, в кабинет, он смог бы через дырочку в потолке наблюдать весь разговор между Дуку и Асажж Вентресс. Если бы этот некто был терпелив и дождался, когда Вентресс уйдет, он стал бы свидетелем беседы Дуку с голографическим призраком Дарта Сидиуса.

Наконец, если бы наблюдатель провел на своем посту еще длительный период времени, после того как Дуку покинул комнату, он увидел бы, как одна из секций книжных полок неожиданно отодвинулась в сторону и в комнату проскользнуло маленькое, юркое и злобное создание: вджунская лисица. У лисицы была пестрая шубка красного и кремового оттенков, на лапах – проворные цепкие пальцы.

Остановившись и понюхав воздух, зверек осторожно вошел внутрь, с любопытством сделал несколько шагов и почти сразу же остановился на том месте, где Дуку уронил оттаявшую руку Чжан Ли-Ли. Пол в комнате был выложен в фамильных цветах Малро: тускло-малиновые и грязно-кремовые плитки чередовались, словно засохшая кровь на скисшем молоке. Рука, шлепнувшись на одну из грязно-кремовых плиток, забрызгала ее кровью. Лисица принюхалась и высунула язычок.

– Не сейчас, моя дорогая.

В потайную дверь, задыхаясь, вошла старая женщина. Она была одета в грязные лохмотья, бывшие когда-то красивым нарядом: розовое бальное платье с почерневшими от грязи оборванными краями, рваные чулки. На ногах у нее были остатки шлепанцев из золотой парчи, на шее – меховое боа из связанных лисьих хвостов.

– Подожди капельку. Дай-ка мамочка поглядит.

Кряхтя, старуха согнулась и вытянула шею, разглядывая пятно. Вдруг она издала резкий вздох.

– О, какая прелесть, – прошептала старуха. Она наклонилась к самому полу, чтобы осмотреть пятно еще более пристально. Ее глаза, доселе маленькие и непроницаемые, словно бусинки черного мрамора, подернулись влагой и засияли.

– О, – сказала старуха. Она опять села на корточки и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – О, о, о!

Лисица посмотрела на хозяйку. Та взглянула на нее с выражением такого безумного торжества, что лиса попятилась, обнажив желтые зубы-иглы.

– О, какой день для мамочки, боже ж ты мой! Много-много времени она ждала этого дня, – прошептала старуха. Она посмотрела лисице в глаза. – Разве ты не видишь, медовая моя? Не чувствуешь? Малыш возвращается домой!

Она поднялась. От избытка чувств у нее тряслись жирные ляжки и плечи.

– Пора готовиться, – пробормотала она. – Надо убрать в комнате Малыша. Постелить ему в его маленькой кроватке. – Ковыляя, старуха быстро убралась обратно в проход.

Встопорщив уши, лисица дождалась, когда звуки ее шагов затихнут в темноте. Затем наклонила голову и длинным розовым языком вылизала плитку досуха.

Встреча Дуку с троксанской делегацией прошла удачно. Граф превратил ее в своего рода холодную игру, говоря как можно меньше и оставляя визави самим озвучивать всю ложь.

– Идет сборка новых боевых дроидов, – проронил граф. Этого было достаточно; все остальное они сделали сами.

– Конечно, вы пошлете их в наш квадрант, – сказал заместитель палатина по патриотическим связям.

– Вы знаете, что мы – ключ ко всему региону, – добавил его помощник.

– Разумеется, вы понимаете наши потребности, – вставил еще один.

– Какая еще планета сражалась так храбро за наше дело? – вопросил четвертый.

Надежды каждого из них граф подкрепил улыбкой и подтолкнул их разумы с помощью Силы, закрепляя в них уверенность, словно печатью. В сущности, применять Силу не было необходимости. Троксанец, не троксанец – кто по своей воле поверит в то, что каждой своей фразой он обрекает на смерть тысячи сограждан, если вместо этого можно объявить себя героем?

«Где же твое побуждение Творить Добро?» – подумал Дуку. Снова развенчано как иллюзия, маскирующая жестокость Вселенной, которую одна лишь темная сторона открывала во всей ее горькой правде.

«Кто мы, Дуку?

Одиночки. Одиночки. Одиночки».

Помогать троксанцам рыть себе могилу было сомнительным развлечением – слишком легким, чтобы получать от него удовольствие. Дуку быстро подвел разговор к логическому концу и отправил гостей домой, на бойню.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

Делегаты переглянулись.

– Надо сказать, было еще одно любопытное происшествие, – проговорил заместитель палатина, дородный троксанец средних лет с круглым носом и лиловыми жабрами. – Как вы, наверное, знаете, мне присвоили почетный титул первого легата и отправили на второй раунд переговоров с представителями Республики. Встреча, понятно, закончилась ничем; Сенат перестал даже делать вид, будто его интересует дискуссия, и в последнее время мы слышим одни угрозы и проклятия. – Он раздраженно надул жабры. – Такое отношение едва ли способствует взаимопониманию, я предупреждал об этом сенатский комитет еще несколько лет назад, до начала военных действий…

– Любопытное происшествие, – нетерпеливо напомнил Дуку.

Взвинченный заместитель надул щеки.

– Я как раз подхожу к сути. По завершении переговоров ко мне подошла сенатор Амидала с Набу и попросила передать вам вот это. – Пухлыми трясущимися руками он извлек маленькую коробочку с печатью Ордена джедаев. – Смею вас заверить, мы приняли все меры предосторожности, использовали самые совершенные технологии сканирования…

– Мы думали, что там внутри может быть бомба, – вставил помощник.

– Или «жучок», – сказал третий.

– Я все-таки считаю, что она может быть отравлена, – заявил четвертый. – Поверьте, для нас ваша безопасность превыше…

Дуку взял коробочку. К своему удивлению, он обнаружил, что руки у него дрожат. Странно. Когда граф пощадил того костлявого джедая, Джея Марука, для него самого это стало почти такой же неожиданностью, как и для Асажж Вентресс. Это была минутная прихоть. Наживка, заброшенная для Йоды, как он потом объяснил Сидиусу. Крючок, на котором извивается розовый червь давних воспоминаний. Дарт Сидиус посмотрел на него с любопытством, и от этого взгляда Дуку будто обдало жаром лихорадки.

– Вы все еще любите его? – спросил учитель.

Дуку засмеялся и ответил, что нет, естественно. Какая абсурдная идея.

– Абсурдная? – сказал господин своим жутким вкрадчивым голосом. – Мне так не кажется.

И другим голосом, полным медового яда, добавил:

– Хороший ученик всегда продолжает любить своего учителя.

Беседовать с Сидиусом было рискованно. Иногда разговор мог сложиться неудачно, и Сидиус почему-то оставался недоволен. Это было ужасно – когда учитель оставался недоволен.

Дуку покачал головой. Мальчишеские страхи, не более того. Если Йода действительно проглотил наживку, он придет, и если он придет – каким подарком будет для Сидиуса его девятисотлетняя голова! Старый и одышливый премудрый карлик был словно пробка в республиканской бутылке; стоит вытащить эту пробку, и – хлоп! – в Республику хлынет темная сторона. Тогда учитель увидит, как верно служит ему Дуку.

Граф схватил коробочку. По краям ощущалось прикосновение рук Йоды, похожее на далекое эхо. Перед глазами живо предстала картина их последней встречи на Джеонозисе: мечи активированы, и бойцы наконец-то достойны друг друга. Какой сладкий и одновременно горький момент – снова увидеть Йоду и быть равным ему по силам, даже более чем равным… но при этом сам Йода так не считает. Нет, их пути разошлись, и другие джедаи теперь на попечении у Йоды. Кеноби и, хуже того, юный Скайуокер.

О да, кто нынче не наблюдает за ним? Даже Дарт Сидиус с блеском в глазах упомянул, что мальчишка могуч в Силе. «Всего лишь маленькая пешка в большой игре», – сказал учитель, но Дуку почувствовал укол ревности, когда Сидиус еще раз повторил это имя. «Скайуокер, да… Сила в нем велика».

Тот самый Энакин Скайуокер, который, как он выяснил, недавно убил клона графа Дуку Сереннского. Бедный глупый клон. Еще одна разменная фигура, еще один Дуку, покинутый родителями и растерзанный начинающим джедайским мясником во славу прогнившей Республики. Дуку подумал, что, не будь он таким старым и мудрым, он бы, наверное, возненавидел этого Энакина Скайуокера. По крайней мере, чуть-чуть.

Дуку откинул крышку. Ну почему же так дрожат руки?

Заместитель палатина Бюро патриотической обороны заглянул через его плечо.

– Мы тщательно ее изучили, – произнес дипломат, смущенно хлопая жабрами. – Но все наши эксперты пришли к выводу, что в ней нет ничего, кроме простой восковой свечи.

Глава 2

На крыше ветхого небоскреба в Храмовом районе Корусанта сидели под дождем два дроида и играли в дежарик. Они играли в бешеном темпе, переставляя фигуры с неимоверной быстротой и точностью; их пальцы опускались и поднимались, будто иглы швейной машинки вдоль синтеткани.

Дроиды были одинаковой конструкции, гуманоидные и высокие, но на этом их сходство заканчивалось. Они напоминали близнецов, которых разлучили сразу после рождения, так что один с тех пор жил во дворце, а другой был вынужден скитаться, влача жалкое существование в уличных канавах. Первый дроид был покрашен в безукоризненную элегантную ливрею – на конечностях в кремовый цвет с малиновой окантовкой, на торсе в строгую дежариковую клетку цветов крови и бантовой кости. Красные области были несколько светлыми и с оттенком бурого, словно лисий мех или запекшаяся кровь. Кремовые были желтоватого оттенка; на палитре в магазине, где дроид последний раз обновлял слой краски, этот оттенок был обозначен как «цвет зубов животного».

Дроид-бродяга давным-давно облез до голого металла, и его никогда не перекрашивали. Его исцарапанное лицо имело серый цвет и выглядело сильно изношенным, как будто после долгих лет службы. Дроид сделал паузу и посмотрел на дождь. Он чистил себя каждую ночь, но ржавчина все равно проникала в сочленения и царапины, и в тех местах, где чешуйки и пятна металла подвергались коррозии и безжалостно сдирались, его лицо было испещрено впадинами.

Дроиды сидели на крыше здания. Визуальные рецепторы изношенного были прикованы к игровой доске, но его вычурно раскрашенный партнер постоянно поднимал взгляд и смотрел на каньон, разделявший здания, на заполненные прохожими тротуары, на непрерывный поток пролетающих мимо флаеров и – вдали за всем этим – на широкий вход в высокую башню Храма джедаев.

Конечно, с этой маленькой террасы было бы очень сложно увидеть что-нибудь внутри самого Храма. На таком расстоянии, да еще сквозь завесу дождя, только глаза хоранси смогли бы разглядеть запачканную фигуру, шлепающую по лужам к парадным дверям Храма. Чтобы узнать в этой фигуре сердитого троксанского дипломата с любопытным дипломатическим конвертом в руке, потребовалось бы нечто, превосходящее по возможностям биологические органы зрения: нечто на уровне легендарных телескопических снайперских прицелов от «Тау/Цейс», транспаристальных или нейроимплантных, изготовляемых на заказ, – их способность сохранять нулевое искривление во всем диапазоне усиления от 1 до 100 оставалась непревзойденной даже спустя четыреста лет после того, как остановилась последняя производственная линия «Т/Ц».

Кремово-малиновый дроид остановился, его пальцы неподвижно зависли над круглой доской. В нескольких километрах от крыши, за колышущейся завесой дождя, троксанский дипломат о чем-то спорил с юным джедаем, стоявшим на страже у дверей Храма. Пакет перешел из рук в руки.

– Что ты делаешь? – спросил грязный, серый партнер дроида.

Дипломат зашлепал обратно сквозь дождь к поджидавшему его флаеру. Юноша исчез в здании.

Ливрейный дроид опустил пальцы сквозь голографических воинов, чтобы передвинуть фигуру.

– Жду, – ответил он.

Корусантские ксенобиологи оценивали количество разумных рас во Вселенной примерно в двадцать миллионов плюс-минус допустимое отклонение – в зависимости от того, что в данное конкретное время означало понятие «разумный». Например, можно спорить, способен ли Bivalva Contemplativa, иначе «мыслящий моллюск с Периликса», действительно «мыслить» в привычном смысле или же его мультигенерационные переговорные семафоры служат скорее не для бесед, а для строительства колоний. В любом случае двадцать миллионов – это стандартное число.

Если бы поздним вечером спустя тридцать месяцев после битвы на Джеонозисе сторонний наблюдатель увидел, как мастер Макс Лим, приподняв подол одеяния, спешит куда-то по коридорам Храма джедаев, он мог бы прийти к выводу, что из всех этих рас лица трехглазых гранов с козьими головами особенно приспособлены, чтобы выражать беспокойство. Три густых брови над встревоженными глазами мастера Лим были сведены вместе. Ее подбородок был длинным и узким даже по гранским стандартам, и, когда мастер-джедай волновалась, она имела привычку скрежетать зубами – пережиток прошлого, оставшийся от жвачных животных, от которых произошли граны.

Обычно мастер Лим не нервничала. По-матерински добрая, спокойная и умелая, она была любимицей младших учеников, и ее было очень трудно выбить из колеи. Мейс Винду или Энакин Скайуокер могли выражать недовольство оборонительной позицией джедаев, но только не Макс Лим. Граны были глубоко социальным, общинным народом, и Макс охотно посвятила свою жизнь служению идеалу миротворца. И вот теперь джедаи, к ее прискорбию, медленно, но неумолимо превращались в солдат.

Макс Лим думала, что гражданская война – самое ужасное, что может произойти с Республикой. Потом была бойня на Джеонозисе, в один день унесшая цвет целого поколения джедаев. Вспышки плазменных разрядов, вкус песка на зубах, вой и грохот боевых дроидов – сейчас это все казалось кошмаром, размытым пятном боли и горя. Она потеряла более десятка товарищей, которые были ей ближе, чем сестры. Война пришла в ее дом, и отнюдь не на экране головизора.

По дороге на Корусант мастер Йода говорил об исцелении и восстановлении равновесия, но для Макс Лим последние тридцать месяцев выдались очень, очень тяжелыми. Для нее было легче переживать воспоминания о битве, чем выносить жуткую пустоту Храма. Сорок мест за обеденными столами в зале, рассчитанном на сто. Западный участок огорода, оставленный незасеянным. Ритм жизни в Храме, разорванный из-за нехватки времени; больше некогда было выращивать овощи, штопать одеяния или играть. Теперь все это заменяли рукопашный бой, тактика малых подразделений и упражнения по проникновению в тыл противника. Пищу готовили в спешке из продуктов, покупаемых в городе, и посерьезневшие ребятишки двенадцати-четырнадцати лет отслеживали каналы связи, выполняли курьерские поручения и изучали планы сражений.

О детях Лим тревожилась больше всего. Храм, в котором почти не осталось взрослых, был похож на школу, покинутую учителями. Внезапно осиротевшие падаваны, ученики, у которых так мало наставников и так много обязанностей, – Макс Лим боялась за них. Как ни старались Йода и другие учителя привить им древние добродетели джедаев, это поколение будет носить отметку насилия. Как будто их вскормили отравленным молоком, думала Макс. Впервые после Войны ситхов появилось поколение рыцарей-джедаев, выросшее в эпоху, когда Сила затуманена темной стороной. Слишком рано они повзрослели, слишком ожесточились их сердца.

Один из этих детей – спокойный, симпатичный мальчик по имени Уи, которого она взяла в падаваны, – и вызвал ее к входу в Храм. Добравшись до дверей, Макс обнаружила, что ученик с удивительным (как всегда) хладнокровием выслушивает потоки негодующего рева напыщенного, высокомерного и очень обозленного троксанского дипломата, который никак не мог поверить, что его может остановить простой мальчишка. Существо с лиловым лицом и сердито колышущимися жабрами заявляло, что несет посылку, которую необходимо доставить лично в руки мастеру Йоде.

Макс незамедлительно пришла на помощь Уи, использовав Силу наиболее естественным для себя способом – успокоила троксанца, пока его влажные розовые жабры не улеглись, и отослала его восвояси, пообещав, что сама передаст конверт мастеру Йоде. Подобным образом мог бы поступить с троксанцем и Уи – Сила в нем была велика, – но повсеместное использование падаванами своих возможностей не поощрялось. Мальчик был очень одаренным; возможно, поэтому он всегда проявлял осторожность и старался не злоупотреблять своим даром.

Уи передал ей пакет. Это был конверт дипломатической почты с высоким уровнем защиты, подобные конверты были в ходу на многих мирах Торговой Федерации. Изготовленный из переплетенных метакерамических и калькулирующих моноволокон, конверт являлся одновременно контейнером и компьютером, дисплеем которого была вся поверхность. Большую часть этой поверхности в данный момент плотно покрывали буквы. На троксанском и общегалактическом языках было написано следующее:

Контейнер удобно улегся в ладони – от прикосновения Макс адаптивные моноволокна начали смещаться и изменять свой размер, пока конверт не принял нужную форму. Словно стоишь на берегу моря и чувствуешь, как волны постепенно вымывают песок из-под ног. На поверхности пакета появилась схематичная карта отпечатков пальцев Макс Лим. На другой его части возникло маленькое зеркальце, над которым стояла аккуратная идеограмма «глаз». Мастер Лим моргнула, увидав свое отражение, потом моргнула еще раз, когда пакет на мгновение осветился и погас.

Данный носитель не может быть идентифицирован как получатель этого Самовоспламеняющегося Пакета Бюро Дипломатических Связей.

Макс и ее падаван переглянулись.

– Постарайтесь не уронить, – невозмутимо сказал мальчик.

Макс закатила глаза – еще одно весьма эмоциональное выражение лица, характерное для трехглазых гранов, – и зашагала обратно в Храм искать мастера Йоду.

Она нашла его в Зале тысячи фонтанов. Йода сидел на куске черного ракушечника, выступавшего над поверхностью маленького пруда. Приблизившись к нему сзади, Макс была поражена тем, каким крошечным показался ей старый учитель, какой он мелкий и неуклюжий в своем бесформенном одеянии. «Как грустная болотная жаба», – подумала Макс. Будь она моложе, то сразу же подавила бы в себе эту мысль, шокированная собственной бестактностью. Но с возрастом она научилась наблюдать за течением своих мыслей без пристрастия, даже с некоторым юмором. Ведь, по сути, какая странная, капризная и непослушная штука – мозг! Даже мозг джедая. И ведь правда: эта большая круглая зеленая голова, эти опущенные уши – ну чем не грустная болотная жаба?

Тут Йода обернулся и улыбнулся ей, и под слоем его усталости и тревоги Макс почувствовала, как внутри его заструились потоки радости – тысячи неистощимых фонтанов радости, как будто Йода был трещиной в мантии планеты и вокруг него клокотала живая Сила.

Густые брови над тремя карими глазами мастера Лим разгладились, ее зубы перестали скрежетать. Она начала пробираться к краю пруда, осторожно раздвигая ветви папоротников.

Вокруг шумела вода: перетирала гальку на дне быстрых ручьев, клокотала вокруг камней и капала вниз, образуя маленькие прозрачные лужицы. В дальнем конце огромного зала был слышен неумолчный рокот водопада.

– Я так и думала, что найду вас здесь, учитель.

– Внешние сады больше люблю я.

– Я знаю. Но они намного дальше от Зала Совета, чем эта комната.

Йода устало улыбнулся.

– Верно говоришь ты.

Его уши, вставшие торчком при появлении Макс, снова печально опустились.

– Совещания и снова совещания. Грустные разговоры и серьезные, и война, война, всегда война. – Он обвел трехпалой рукой Зал тысячи фонтанов. – Великой красоты это место. Но все же… нами сделано оно. Утомился я все время… делать. Где взять время, чтобы просто быть, Макс Лим?

– Наверное, не на Корусанте, – откровенно сказала Макс.

Старый мастер энергично кивнул.

– Более верно, чем знаешь сама, говоришь ты. Иногда я думаю, что подальше от Корусанта нужно Храм перенести.

Мастер Лим разинула рот. Она всего лишь пошутила, но Йода говорил совершенно серьезно.

– Только на такой планете, как Корусант, где не осталось ни лесов, ни гор, которые с землей не сровняли, ни рек, своим руслом текущих, могла Сила стать настолько затуманенной.

Макс моргнула всеми тремя глазами.

– И куда бы вы перенесли Храм?

Йода пожал плечами.

– В какое-нибудь влажное место. Дикое место. Где не надо столько делать. Где нет столько машин. – Он выпрямился и втянул носом воздух. – Хорошо! Решено, значит! Мы перенесем Храм сейчас же. Тебе поручаю это задание я. Найди для нас новый дом и завтра же доложи мне!

Челюсти мастера Лим заработали с удвоенной скоростью.

– Вы, наверное, шутите! Мы не можем затеять переезд сейчас, в разгар войны! Кто нам будет… – Она остановилась, и все три ее глаза, дотоле расширенные от удивления, сузились. – Вы меня дразните.

Старый «гном» захихикал. Макс захотелось швырнуть троксанский пакет прямо в его ухмыляющуюся физиономию, но она вспомнила о пугающих предостережениях и передумала.

– Я обещала, что передам вам вот это.

Йода недовольно повел носом. Он задрал полы своего одеяния над сморщенными коленями и бултыхнулся с камня в воду. Это был просто внутренний садик под самой верхушкой могучего искусственного шпиля, и вода в пруду была всего-навсего по щиколотку. Йода выбрался на берег и взял у Макс пакет. Его лоб покрылся морщинами, а уши удивленно приподнялись, когда Самовоспламеняющийся Пакет снял его отпечатки пальцев.

На поверхности пакета появилось зеркальце. Йода скорчил рожу и высунул язык.

– Машины, – пробурчал Йода, но все же мрачно уставился на пакет.

По краям пакета появилась полоса микроперфораций, затем упаковка разошлась в стороны. Внутри лежала обугленная и смятая рукоять джедайского меча. Йода легонько обхватил ее короткими пальцами и вздохнул.

– Учитель?

– Чжан Ли-Ли, – проговорил Йода. – Все, что осталось от нее, – вот это.

Вокруг них звенела и шелестела вода.

– О мертвых думал я.

– Список растет с каждым днем, – горько сказала мастер Лим. Она вспомнила свою последнюю встречу с Чжан Ли-Ли. Незадолго до ее отъезда они вместе дежурили по кухне, и они тогда пошли вдвоем в огород, чтобы набрать овощей на ужин. Перед глазами встала картина: она сидит на перевернутой корзине, а Чжан с дурашливым выражением на лице спрашивает: если лущить антарианский горох при помощи Силы, это будет злоупотреблением или нет? Веселые морщинки вокруг ее миндалевидных глаз.

Из пруда на Йоду смотрело его темное отражение.

– Некоторые верят, что можно полностью в Силу уйти после смерти.

– Мы все верим в это, учитель.

– А. Но, возможно, остаться единственными и неповторимыми мы можем. Остаться самими собой.

– Вы думаете о Чжан Ли-Ли, – с печальной улыбкой сказала женщина-гран. – Я бы с радостью поверила, что она сейчас в безопасности, свободна и беззаботна – где-то в Силе. Я бы с радостью, но не могу. Каждому хочется надеяться на жизнь после смерти. Эти руки, эти глаза получили от Вселенной форму, которую будут сохранять несколько десятков лет, а потом снова потеряют. Этого достаточно. Чтобы полностью уйти в Силу, нужно раствориться, как мед в чашке стим-кафа.

Йода пожал плечами, глядя на рукоятку меча Чжан Ли-Ли.

– Возможно, права ты. Но вот что я думаю… – Он вынул кусок гальки из трещины в камне, на котором сидел. – Если этот камешек в пруд я брошу, что случится?

– Он утонет.

– А потом?

– Ну, – сказала мастер Лим, теряясь в догадках. – Я думаю, будут волны.

Йода встопорщил уши.

– Да! О воду камешек ударяется, и волна по воде идет, пока?..

– Пока не достигает берега.

– Именно так. Но будет ли там вода, где упал камешек, и там, где волна берега коснется, одной и той же?

– Нет…

– Но все-таки это одна и та же волна?

– Вы думаете, что мы можем стать… волнами в Силе, сохранив свою форму?

Йода пожал плечами.

– Говорил об этом Квай-Гон однажды.

– Мне его не хватает, – печально промолвила Макс Лим. Она никогда всецело не одобряла Квай-Гона Джинна; тот слишком спешил перечить Ордену, всегда был готов противопоставить свое особое мнение благу всей организации. Но все же он был храбр и благороден, и он хорошо относился к ней в молодости.

Макс вновь взглянула на поломанный световой меч Чжан.

– Кто прислал это, учитель?

Она так и не поняла, услышал ли Йода ее вопрос. Долгое время он сидел молча, поглаживая рукоять своими огрубевшими старческими пальцами.

– Падаван есть у тебя, мастер Лим?

Она кивнула.

– Второй твой?

– Третий. Первой была Рис Алрикс. Она сейчас командует клонами на Салласте. Моим вторым… моим вторым был Эремин Тарн, – неохотно добавила она.

Эремин стал последователем Джейсел, одной из самых прямодушных среди джедаев-диссидентов, считавшей, что Республика утратила моральное право на власть. Эремин всегда противился власти – даже власти Макс, когда она учила его, – но он был неимоверно принципиальным. Рассудком Макс могла понять мотивы, побудившие его порвать с джедаями, но ее сердце чуть не разорвалось, когда падаван, которого она с тринадцати лет готовила к стезе рыцаря, по собственной воле покинул Орден.

Будто читая ее мысли, Йода спросил:

– Заполнил пустое место в твоем сердце этот новый падаван?

Макс покраснела и отвернулась.

– Нет позора в этом. По-твоему, отношения между учителем и падаваном только им полезны? – Йода склонил голову набок и посмотрел на нее древними, всезнающими глазами. – О да, в это мы позволяем им верить! Но в тот день, когда даже старый Йода не узнает ничего нового от своих учеников, – поистине, учителем он быть тогда перестанет.

Он легонько сжал руку Макс Лим, обхватив ее шесть пальцев своими тремя.

– Нет большего дара, чем великодушное сердце.

Из глаз женщины-грана потекли слезы, и она не пыталась их скрыть.

– Я знаю, джедаям не следует привязываться. Но…

Йода снова сжал ее руку и вернулся к изучению меча. На мгновение его палец остановился на кусочке металла, имевшем удивительно чистый и новый вид, как будто он избежал плазмы или был приварен позднее. Йода нахмурился.

– Этот падаван твой – готов к большой Галактике он?

– Уи? Нет! И в то же время да, – сказала Макс. – Он очень юн. Они все такие юные. Но если кто-то из них и готов, то это он. Сила в нем велика. Не столь велика, как в юном Скайуокере, но всего одним уровнем ниже; и, между нами говоря, он справляется куда лучше, чем Энакин. Такое спокойствие. Такое хладнокровие и самообладание – я бы сказала, немыслимое в столь юном возрасте.

– Верно.

Что-то в голосе Йоды заставило ее насторожиться.

– Вы думаете, этого не может быть?

– Я думаю, очень хочет он, чтобы довольна ты была, – осторожно произнес старый учитель.

Прежде чем Макс успела спросить, что он имеет в виду, раздался удар гонга.

– Ах, мой урок! – сказала Макс, хлопнув ладонью по рогатому лбу. – Я должна читать гиперпространственную навигацию в башне номер три.

Йода выпучил глаза и махнул рукой, словно прогоняя ее.

– Значит, запустить свой гиперпривод должна ты!

Хихикая, он смотрел, как она убегает, как полы одеяния развеваются вокруг ее мохнатых лодыжек. Наконец стук сапог затих вдалеке.

Убедившись, что он один, Йода нажал на кнопку питания устройства, бывшего когда-то световым мечом Чжан Ли-Ли. Как он и подозревал, оружие было переделано; вместо голубого клинка Чжан появилась голограмма: десятисантиметровый граф Дуку, как будто стоявший на эмиттере меча. Он выглядел старым… намного более старым, чем на Джеонозисе. Изможденным. Дуку сидел за элегантным столом. За его спиной виднелось окно, забрызганное каплями дождя, за окном – унылое серое небо. На столе перед графом стояла присланная Йодой свеча.

– Нам надо поговорить, – сказал Дуку. Он не смотрел в голокамеру – как будто даже спустя несколько недель, даже несмотря на разделявшую их черную бездну космоса, он не осмеливался посмотреть в глаза бывшему наставнику.

– Вокруг меня клубятся тучи. Вокруг всех нас. Еще много лет назад я почувствовал, как они собираются над Республикой. Я скрылся от них, надеясь, что Орден последует за мной. Вы не пошли. Трусость, решил я тогда. Или коррупция. Но сейчас… – Он устало провел рукой по лицу. – Сейчас я не знаю. Возможно, вы были правы. Возможно, Храм – единственный светильник, рассеивавший тьму, и это я ошибся, уйдя из него в ночь. А может, тьма все время была внутри меня.

Впервые он поднял взгляд. Его глаза смотрели ровно, только слабая тень тоски угадывалась в них, словно звуки рыданий из-за закрытой двери.

– Это как болезнь, – прошептал граф. – Как лихорадка. Война повсюду. Жестокость. Убийства, некоторые из них совершил я сам. Кровь течет как вода. Я все время чувствую это – крики умирающих раздаются в Силе, отзываясь во мне эхом. Я похож на вену, которая вот-вот лопнет.

Он взял себя в руки; пожал плечами; продолжил:

– Я дошел до предела. Я уже не знаю, что правильно, а что нет. Я устал, учитель. Я так устал. И, как всякий старый человек, чья смерть близка, я хочу вернуться домой.

Маленький голографический Дуку взял присланную Йодой свечу, повертел ее в сморщенных пальцах.

– Я хочу с вами встретиться. Но никто за пределами Храма не должен об этом узнать. За мной все время следят, а вокруг вас, учитель, намного больше предателей, чем вы думаете. Придите ко мне; Джей покажет путь. Мы поговорим. Обещаю, что больше ничего не случится. Разумеется, я верю в вашу честность, учитель, но даже вас используют намного сильнее, чем вы догадываетесь. Если мои союзники проведают, что вы летите ко мне, они не остановятся ни перед чем, чтобы убить вас. Если они догадаются, зачем вы летите, они не остановятся ни перед чем, чтобы убить меня.

Его взгляд снова сделался деловым и пронизывающим.

– Я буду разочарован, если вы используете мое предложение как повод извлечь тактическое преимущество. Если я увижу малейший признак того, что в направлении Хайдианского пути перебрасываются новые войска, я покину свое нынешнее пристанище и буду продолжать войну до тех пор, пока боевые крейсеры дроидов не выжгут Корусант дождем плазменного огня. Не берите с собой никого, кроме джедаев. – Он улыбнулся кривой, печальной усмешкой. – Некоторые секреты нужно держать в семье…

Дуку, граф Серенно, предводитель могучей армии, один из богатейших жителей Галактики, легендарный фехтовальщик, бывший ученик, гнусный предатель, блудный сын, замерцал перед древними глазами Йоды и погас.

Йода снова нажал на кнопку питания и прослушал запись еще три раза. Погрузившись в размышления, он взобрался на свой любимый камень. Наверху, в его комнатах, накапливались сообщения со всей Республики: донесения от командующих войсками; вопросы от далеких джедаев насчет их разнообразных заданий и приказов; возможно, вызов в Сенат или просьба прибыть на совещание к канцлеру. Слишком хорошо знал он силу всех этих встревоженных глаз. Сегодня им всем придется подождать. Сегодня больше всех мудрость Йоды нужна самому Йоде.

Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь очистить разум при помощи медитации, пробуждая образы вокруг себя.

Ладонь Дуку на свече, эмоции гудят, как ток, заставляя его пальцы дрожать.

Джей Марук дает краткий отчет в Зале Совета, на его впалой щеке, обугленный рубец от удара световым мечом.

Еще дальше, он и Дуку в пещере на Джеонозисе. Шипение и мелькание гудящих мечей в темноте, прекрасное, как танец стрекоз, и Дуку – двадцатилетний парнишка, а не этот старик, бормочущий на эмиттере меча бедной Чжан. Йода медленно опустил уши, все глубже погружаясь в Силу. Под прикосновениями его разума время таяло, как лед, прошлое и настоящее сливались воедино. Этот гордый мальчишка шестьдесят лет назад пробормотал в саду: «Каждый джедай – это ребенок родителей, которые решили, что могут обойтись без него».

Маленькая Чжан Ли-Ли, восьми лет от роду, обрызгивающая орхидеи в Зале тысячи фонтанов. Яркий солнечный день, свет льется потоком сквозь транспаристальные панели, Ли-Ли выпускает облака тумана из своего распылителя и заливается смехом каждый раз, когда маленькое облачко разбивает солнечный луч на эфемерные полоски красного, зеленого и фиолетового цветов. «Учитель, учитель, я делаю радуги!» Эти цвета еще не означают ни военные сигналы, ни навигационные огни космических кораблей, ни клинки световых мечей. Просто маленькая девочка делает радуги.

Дуку, только что привезенный с Серенно, угрюмый и уже достаточно взрослый, чтобы знать, что мать отказалась от него. Достаточно взрослый, чтобы понять: в мире существует предательство.

Вокруг Йоды бурлила и журчала вода, словно время прошлое и время настоящее, быстротечное и ускользающее; и вдруг рядом с ним появился Квай-Гон. Было бы неверно сказать, что мертвый джедай пришел к Йоде; правильнее сказать, что Квай-Гон всегда был здесь, в неподвижной точке, вокруг которой вращается время. Квай-Гон словно ждал, когда Йода отыщет непроторенный путь и войдет в не открытую никем дверь в сад, что в самом сердце всего.

Йода открыл глаза. Присутствие Квай-Гона в Силе было таким же, как всегда, – решительным и энергичным, похожим на моток прочного каната, завязанного крепким морским узлом. «Стал волной он, – подумал Йода. – Волной без берега».

Он постучал по рукояти меча Чжан Ли-Ли.

– Видел ты?

«Да».

– Хитер ход его. Если поеду я к нему, подальше от Хайдианского пути держать корабли Республики я должен. Отвергнуть предложение о мире должен я или дать ему еще несколько месяцев отсидеться в его логове.

«Он фехтовальщик, – согласился Квай-Гон. – Использование ошибок, выбор позиции, преимущество – для него все это так же естественно, как дыхание».

– Мой бывший ученик – твой бывший учитель, Квай-Гон. Правду говорит он?

«Он думает, что лжет».

Уши Йоды встали торчком.

– Хм-м?

«Он думает, что лжет».

Круглое лицо Йоды медленно осветилось улыбкой.

– Да-а-а-а! – прошептал он.

Мгновение спустя Йода почувствовал вибрацию в Силе, волной нахлынувшую снизу, из спален учеников, словно слабый отзвук далекого грома. Квай-Гон задрожал и исчез, как будто Сила была прудом, а он – отражением на его поверхности, которое разбило возмущение, сотрясшее Храм.

Настоящие сны – они бывали нечасто. Откровенно говоря, Уи их боялся.

Они нисколько не напоминали привычные кошмары. Кошмаров он тоже насмотрелся достаточно – за последний год почти каждую ночь. Путаные, непонятные происшествия, и всегда у него что-то не получалось; всякий раз он должен был что-то сделать: то побывать на каком-то уроке, то доставить какую-то посылку. Часто за ним гнались. Иногда он был голым. Большинство снов заканчивалось тем, что он висел на страшной высоте, отчаянно цепляясь пальцами, а потом падал, падал – со шпиля Храма, с моста, со звездолета, с лестницы, с дерева в саду. Он всегда падал, и внизу его ждала бормочущая толпа разочарованных, тех, кого он подвел.

Настоящие сны были другими. В них он путешествовал во времени. Он засыпал на своей койке в храмовой спальне, а потом резко просыпался в будущем, как будто провалившись сквозь щель в свое собственное повзрослевшее тело.

Однажды, когда ему было восемь лет, он заснул и проснулся в будущем, где ему было одиннадцать и он собирал свой первый световой меч. Он работал над ним больше часа, а потом в мастерскую вошел другой мальчик и сказал: «Рад Тарн погиб!» Уи хотел спросить: «Кто такой Рад Тарн?», но вместо этого произнес что-то совсем другое. Только тогда до него дошло, что он не тот Уи, который собирает меч, – тот просто ошивался в его голове, как привидение.

Не было ничего – ничего! – хуже этого ужасного ощущения, будто ты заживо похоронен в своем собственном теле. Иногда паника бывала такой сильной, что он просыпался, но обычно проходили часы, прежде чем он садился в кровати, плача и облегченно вздыхая, – разбуженный звуком будильника или прикосновением руки друга.

На этот раз, провалившись в настоящий сон, он очутился в странной, богато обставленной комнате. Он стоял на толстом, мягком ковре, на котором был выткан лесной мотив – колючие деревья, колючие лианы и ядовито-зеленый мох; в тени деревьев поблескивали недобрые птичьи глаза. Ковер был забрызган кровью. Из обжигающей боли в левой руке и тупой рези в боку он сделал вывод, что часть этой крови – его.

В углу комнаты монотонно тикали древние часы, что висели на металлическом шкафу, напоминавшем переплетение шипов и колючих лиан. Их удары казались замедленными и неритмичными, словно пульсация умирающего сердца.

Кроме Уи, в комнате было еще как минимум двое. Одна – лысая женщина, на черепе которой были намалеваны полосы. У нее были губы цвета свежепролитой крови. В ней ощущалась темная сторона, словно дым, словно пожар в сырой ночи. Она вселяла страх.

Второй была джедай-ученица, рыжеволосая девчонка по имени Лазутчик. В реальной жизни она была на год старше Уи; шумная и резкая, она никогда не обращала на него особого внимания. Во сне с ее лица капала кровь, вытекавшая из пореза на лбу. Она смотрела прямо на него.

– Поцелуй ее, – прошептала лысая женщина. Тихий голос. Красные капли сочились из порезов на лице девочки, стекая по ее рту. Кровь красной струйкой ползла по шее и впитывалась в отвороты рубашки как раз над верхушками ее маленьких грудей.

– Поцелуй ее, Уи.

Спящий Уи отшатнулся.

Уи из сна хотелось ее поцеловать. Он был рассержен, слаб и стыдился сам себя, но ему хотелось этого.

Кровь капала. Часы тикали. Лысая женщина улыбнулась ему.

– Добро пожаловать домой, – сказала она.

– Уи!

– Хм-м?

– Проснись! Уи, проснись. Это я, мастер Лим. – Доброе лицо учителя нависало над ним в темноте спальни, все три глаза с тревогой смотрели на него. – Мы почувствовали возмущение в Силе.

Уи моргнул, тяжело дыша и стараясь уцепиться за реальность, которая все еще ускользала, как кусок мокрого мыла.

Остальные мальчишки, жившие в спальне, толпились вокруг его кровати.

– У тебя опять был один из тех снов?

Уи подумал о той девочке, Лазутчике, – другой ученице! – и о струйке крови на ее шее. О своем преступном желании.

Мастер Лим накрыла его ладонь своими шестью пальцами.

– Уи?

– Ничего, – прохрипел он. – Просто дурной сон, вот и все.

Мальчишки начали расходиться, разочарованные и недоверчивые. Они были еще в таком возрасте, когда хочется верить в чудеса. Им казалось, что иметь видения – это круто. Они не понимали, как это ужасно – видеть, как надвигается твое будущее, словно столб на дороге, который внезапно возник из тумана, и ты с ним никак не разминешься.

Кто была эта лысая женщина? От нее так и несло темной стороной, однако же он с ней не сражался. Возможно, по какой-то прихоти судьбы они станут союзниками? И эта девчонка, Лазутчик, – почему алая кровь капала на ее алые губы и почему она – в том времени – так пристально смотрела на него? Возможно, Лазутчик станет союзницей злой лысой женщины. Возможно, она поддастся своим желаниям, своей злости, своей алчности. Может быть, она попытается поймать его в ловушку; обольстить его; переманить на темную сторону.

– Уи? – сказала мастер Лим.

Он успокаивающе сжал ее руку.

– Просто дурной сон, – ответил Уи, стараясь говорить естественным голосом. Он продолжал настаивать на этом со всей вежливостью и благодарностью, пока она наконец не ушла.

Эти настоящие сны имели еще одну интересную особенность: они преследовали Уи всю его жизнь, но это был первый раз, когда они перенесли его из Храма джедаев в другое место. И ни разу в череде видений он не оказывался в теле намного старше себя. Его смерть надвигалась.

Она была близко.

Глава 3

В преддверии турнира белые стены в тренировочном зале Храма были тщательно вымыты, пол надраен и застелен новыми матами. Нервные ученики в ослепительно-белых одеяниях готовились к предстоящему испытанию – каждый соответственно своему темпераменту. Ученица Таллисибет Энвандунг-Эстерхази (по прозвищу Лазутчик) мысленно делила их примерно на четыре категории.

Болтающие, которые стояли кучками и тихо переговаривались, чтобы как-то стряхнуть растущее напряжение.

Разогревающиеся, которые растягивали мускулы, связки и пульсирующие волокна, разминали суставы, у кого их сколько было, а также бегали, прыгали или делали обороты на месте в зависимости от физиологических потребностей своей расы.

Медитирующие, чей подход к погружению в мудрость Силы, по мнению Таллисибет, состоял в основном в том, чтобы закрыть глаза и придать лицу невозмутимо-чопорное выражение.

И Бродящие.

Лазутчик относилась к Бродящим.

Возможно, ей стоило бы немного помедитировать. По опыту она знала, что главная ее проблема – чрезмерное напряжение и волнение. На прошлом турнире – как раз перед опустошением Хоногра и кризисом вокруг флота Рендили – она вылетела уже в первом раунде, проиграв двенадцатилетнему мальчику, которого почти всегда побеждала в спаррингах. Поражение было тем более унизительным, что мальчик перед тем сломал ногу и вышел на поединок в лубке.

Вспыхнув от обидного воспоминания, она прошла мимо группы Болтающих. «Эй, Лазутчик!» – выкрикнул один из них, но Таллисибет его проигнорировала. Сегодня не время для болтовни. Сегодня – только дело.

Даже колючей свинье с Севаркоса понятно, что сегодня ей категорически запрещено проигрывать.

Дело в том, что Сила в Таллисибет Энвандунг-Эстерхази проявлялась слабо. О да, Сила имелась, конечно. Достаточно большая, чтобы произвести впечатление на вербовщиков из Храма, когда она была еще младенцем; правда, со слов одного учителя она потом узнала, что ее семья жила в грязи и нищете и что ее родители умоляли джедаев забрать их дочь и избавить ее от жестокой бедности. Ее мучила мысль о том, что мать и отец, братья и сестры – если они есть – влачат жалкое существование в трущобах Ворзида-5 и только она избежала этой участи. Только ей одной выпал уникальный, невероятный шанс выбраться из грязи. Испортить этот шанс было бы невыносимо обидно.

Но отчего-то, в то время как ее тело росло, никакого прогресса в Силе у нее не намечалось. У Лазутчика был дар предвидения. Например, во время спаррингов, открывшись Силе, она иногда могла предсказывать ходы противников, прежде чем те успевали их сделать. Собственно, своим прозвищем она была обязана умению оценивать ситуацию и просчитывать ее чуточку быстрее остальных, как и подобает находчивому разведчику. Но даже это умение ускользало от нее, когда она волновалась или расстраивалась, а что касается остальных традиционных джедайских приемов…

Изредка ей удавалось силой мысли поднять со стола стакан и перенести его в свою ладонь… но намного чаще стакан выскальзывал на полпути и разбивался. Или взрывался, если она сжимала его слишком сильно. Или ракетой взмывал к потолку и падал обратно дождем осколков и брызг голубого молока. Не надо быть мрлсси, чтобы слышать, о чем вполголоса переговаривались мастера-джедаи, когда она проходила мимо. Не надо быть шибко умным – а Лазутчик была умна, – чтобы замечать, как другие ученики пялятся на нее, или смеются, или, хуже всего, покрывают ее ошибки.

Когда ей исполнилось тринадцать, Лазутчик оставила всякую надежду стать джедаем. И когда учитель Йода вызвал ее для приватной беседы в Зал тысячи фонтанов, она еле доползла туда на пермакритовых ногах, чувствуя тяжесть в желудке и ожидая услышать, в какое подразделение Сельскохозяйственного корпуса ее назначили. «Достойная работа, – так всегда говорили. – Почетная работа». Это лицемерие выводило ее из себя. Как будто мало того, что она не смогла выполнить единственное свое желание, так они еще притворяются, будто мотыга не отличается от светового меча, а грязь картофельного поля столь же романтична, как пыль десятков планет под ногами.

Когда Лазутчик вошла в комнату, ее лицо было мокрым от слез, а поскольку она постоянно вытирала хлюпающий нос, на рукаве блузки красовалось большое мокрое пятно. Учитель Йода посмотрел на нее, озабоченно скривил круглое морщинистое лицо и спросил, почему она плачет.

– Только джедаи должны гасить эмоции, – дерзко ответила Лазутчик в промежутках между всхлипами. – Фермеры могут плакать сколько влезет.

Тогда он сказал ей, что Шенкар Ким хотела бы взять ее к себе в падаваны; и Таллисибет Энвандунг-Эстерхази, которую друзья прозвали Лазутчиком, ушла с классическим, как она потом решила, «после-Йодовским ощущением»: сверхъестественно глупой и до одури счастливой.

Три месяца спустя Шенкар Ким погибла.

Если бы вся предыдущая жизнь не была борьбой, подумала Лазутчик, это бы ее сломало. Только сила воли держала ее на плаву, да еще большая, совсем не джедайская злость – на Торговую Федерацию, на судьбу, на саму себя. «Я возьму тебя с собой на следующее задание, – с улыбкой сказала мастер Ким. – Нужно только сгладить кое-какие шероховатости. В следующий раз ты полетишь, я обещаю».

Теперь это казалось злой шуткой: Шенкар Ким отдала свою жизнь на далекой планете, и следующего раза уже никогда не будет. Так Лазутчик стала сиротой – взрослеющая ученица, оставшаяся без учителя. Единственный способ стать джедаем – это чтобы тебя сделали падаваном, брали на задания, дали шанс доказать, что ты чего-то стоишь. А единственный способ этого добиться состоял в том, чтобы завоевать доверие другого джедая.

Лазутчик показывала лучшие результаты по каждому предмету, сама на себе до онемения запястий отрабатывала захваты и каждый вечер засиживалась допоздна, пока звездные карты не начинали танцевать перед глазами. Она училась усердно, как никогда прежде, постигая астрографию, рукопашный бой, гиперпространственную математику, коммуникационную технику и фехтование на световых мечах. Она была хрупкого сложения, и ее девичье тело мучительно медленно наращивало мускулы, но Таллисибет работала до изнеможения, так, что пот ручьями бежал по ее спине, потому что… так было нужно: она не могла полагаться на маленький козырь, который был у всех остальных, – на Силу.

Но все равно каждый день ее ждала пытка в виде уроков обращения с Силой; Лазутчик занималась в группах с восьми- и девятилетними детьми, возвышаясь среди них, словно неуклюжая великанша; и каждый день, как ни старалась она не поддаваться отчаянию, ее походка становилась все более сутулой, как будто она уже трудилась на картофельном поле, уготованном ей судьбой.

– Эй, Лазутчик! Расслабься!

Окрик вернул ее к реальности. Зал единоборств. День турнира. Голос принадлежал Лине Миссе, добродушной чагрианской девочке примерно ее возраста.

– Ты так напряжена, что я слышу, как ты скрипишь при ходьбе.

Легко Лине говорить: она тоже в прошлом году потеряла учителя, но она была остроумной, ее все любили, а с Силой она обращалась ловко и искусно; мастера выстраивались в очередь за право взять ее в падаваны, когда закончится положенный срок траура. Лазутчик выдавила из себя улыбку.

– Спасибо, я постараюсь, – сказала она.

Лина доверительно наклонилась к ней, ее раздвоенный язычок мелькнул между голубыми губами, а мягкие нижние рога качнулись вперед.

– Лазутчик, не волнуйся. Ты очень хорошо умеешь драться. Просто расслабься и используй… – Она запнулась. – Просто доверяй своему умению.

Лазутчик вымученно улыбнулась.

– Ты потому такая добрая, что боишься попасть в мои тиски.

Лина ухмыльнулась в ответ.

– А то. У меня до сих пор болит плечо после того блока, которым ты меня порадовала на прошлой неделе. Ты ведь не сделаешь больно своей подруге, правда?

В турнире принимали участие тридцать два ученика. Допускались дети возрастом от десяти лет; большинству участников было одиннадцать или двенадцать. Меньшие были не вполне готовы к полноконтактному поединку с более старшими учениками, а те, кто стали падаванами, в основном были заняты выполнением своих обязанностей. Лина изначально не должна была участвовать, но нужен был кто-то для четного числа.

Ученикам предложили на выбор либо круговой турнир, либо формат «внезапной смерти», когда первое же поражение означало выбывание. Лазутчик была убежденной сторонницей системы «на вылет». В реальном мире, говорила она, враг не предоставит вам возможности победить его в трех поединках из пяти. Кроме того, приватно она считала, что такой формат выгоден ей самой с точки зрения ее сильных сторон. Как ни была она хороша в физическом аспекте единоборств, с Силой она обращалась хуже всех. Чтобы добиться успеха, ей нужно было перехитрить своих противников. Но хитрость, как правило, дает результат только один раз; чем меньше боев, тем больше у нее шансов на победу.

Мастер Железная Рука пригладила свое одеяние и направилась в центр зала, пробираясь мимо Болтающих и Разогревающихся, рассредоточенных по всему помещению. «Мы словно долгоносики в коробке с мукой», – подумала Лазутчик. Там, где проходила мастер Чен, разговоры стихали. Выйдя в центр, она объявила, что два первых раунда турнира состоятся здесь, но когда дойдет до Финала восьми, оставшиеся поединки будут проходить в менее искусственной среде. Ученики посмотрели друг на друга, удивленно приподняв брови.

– Вы хотели правдоподобия, – сухо сказала Железная Рука. – Мы решили вам его обеспечить. Сейчас я буду объявлять пары первого раунда. – Она сверилась с планшетом. – Атреш Пикил и Гумбрак Хойз.

Атреш, маленькая чернокожая девочка двенадцати лет, вышла вперед одновременно с Гумбраком – тринадцатилетним мон-каламари, чья розовая кожа от волнения покрылась пятнами. Мон-каламари был сильнее, но за год он сильно вырос и при этом неуверенно держался на своих перепончатых ногах. Если Атреш использует свою быстроту и будет танцевать вне его досягаемости, пока он не споткнется, у нее все будет в порядке. Правда, Атреш не была особо расчетливым бойцом. Как и многие из более одаренных учеников, она предпочитала полагаться на свои сильные стороны, а не заниматься скрупулезными предварительными наблюдениями, которым Лазутчик была обязана своим шпионским прозвищем. Остальные дети смеялись над ее повадками, но, в конце концов, они могли себе это позволить. Лазутчику ничего не оставалось, кроме как выполнять домашнюю работу. За последние шесть недель она провела много часов, наблюдая за спаррингами – иногда в открытую, а иногда и тайно. У нее был план, как сладить с каждым из соперников. Хотя и не испытывая особой уверенности в себе, она была наконец готова.

– Флерп, Зрим, – продолжала выкликать мастер Чен. – Пейдж, Гилп. Хоророрибб, Буфер.

Лазутчику стало интересно, как были выбраны пары – при помощи компьютерного имитатора, запрограммированного на поиск наиболее равных соперников, или же по каким-то критериям, известным только учителям, с целью проверить слабые места каждого ученика.

– Чиззик, Энвандунг-Эстерхази.

Лазутчик упала духом. Пакс Чиззик был одиннадцатилетним мальчиком с невероятным обаянием и силой характера. Как боец он был могуч в Силе, сообразителен, немного неуклюж и не слишком искусен в технике перемещений. Зато у него были исключительно ловкие запястья. Он обладал очень быстрой реакцией; большинство детей его возраста, наделенные этим даром, в основном зарабатывали очки в контратаках, но Пакс был также изобретателен в нападении: быстрые руки и творческий ум позволяли ему проводить сложные и довольно красивые серии финтов и ударов. Харизматичный и великодушный, он был прирожденным лидером, призванным играть роль героического принца из какой-то романтической поэмы прошлого века. Все любили Пакса. Лазутчик любила его достаточно, чтобы выкроить время в своей беспрерывной учебе и помочь ему освоить «Двенадцать вспомогательных узлов», когда у него были затруднения с уроками скалолазания и вязания узлов, которые вел мастер Бёр. У нее было несколько идей, как победить его на турнире, но некоторые из них ей бы не хотелось применять против ребенка, и она очень надеялась, что ей не придется с ним драться.

«Поэтому нас и поставили в пару», – кисло подумала Лазутчик, с подозрением посмотрев на Железную Руку. Мастер Чен окинула ее ласковым взглядом и вернулась к списку.

Поединки велись в открытую, разрешались любые захваты и подсечки. Бой продолжался до тех пор, пока один из соперников не сдавался, трижды ударив рукой по полу, или пока кто-то не получал три ожога тренировочным мечом, выставленным на минимальную мощность. Даже ослабленный, клинок тренировочного оружия оставлял нешуточные ожоги. Его прикосновение было страшно болезненным, похожим на обжигающий поцелуй, от которого мышцы сводило судорогой, а нервы жгло огнем. После удара оставался красный рубец, который не заживал несколько дней. Лазутчик хорошо об этом знала, поскольку на протяжении последних трех недель каждый день удалялась в укромный уголок на заброшенном огороде, переключала свой меч на минимальную мощность и прикасалась им к плечу, боку или ноге. Боль, как любила повторять мастер Чен, очень сильно отвлекает, и Лазутчик, зная, что ее обязательно заденут, не собиралась от боли терять концентрацию.

Она не могла позволить себе проиграть.

Начались первые поединки. Лазутчик пыталась наблюдать за ними, чтобы обнаружить какие-нибудь слабые места на случай, если в следующем раунде придется встретиться с победителем. Но тревожные спазмы в желудке мешали сосредоточиться. Посмотрев несколько боев, она присоединилась к Медитирующим и стала думать только о своем дыхании, о тишине, о глубоком спокойствии крови, которая омывает ее тело, словно невидимый прилив. Она чувствовала и Силу, которая насыщала комнату наподобие мощного электрического заряда. Дважды от одного бойца к другому словно бы пробегала искра, после чего и победитель, и побежденный мигали, будто пораженные молнией. Лазутчик даже не пыталась открыться Силе. Сила не была союзником, на которого она могла бы положиться, тем более в этот момент, от которого зависело все.

Во рту было сухо, на языке ощущался горький металлический привкус. «Соберись, – твердила она себе. – Давай, Лазутчик. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох».

Неожиданно настал ее черед. Ладони намокли от пота, а ноги словно превратились в студень. Лазутчик прошла в центр зала, световой меч болтался в петле на поясе, ударяясь о рубец на ее бедре. Лазутчик по ритуалу поклонилась мастеру Чен и предъявила ей меч для осмотра. Та проверила уровень энергии и вернула оружие. Пакс тоже отвесил глубокий поклон и с театральным апломбом подал свое оружие. Пока Железная Рука его осматривала, он весело взглянул на Лазутчика и легонько подмигнул ей. Было невозможно не улыбнуться в ответ. «Я рад, что это ты», – беззвучно проговорил Пакс.

Они повесили мечи на место, разошлись, повернулись друг к другу и поклонились.

– Да пребудет с тобой Сила, – сказал Пакс; Лазутчик знала, что он говорит искренне.

Все разговоры стихли, едва Железная Рука подняла маленький красный платок. Теперь, когда ужасное ожидание закончилось, Лазутчик успокоилась. Она чувствовала, как сфера ее внимания расширяется, охватывая всю комнату. Ее дыхание выровнялось, и она ощущала всех, кто находился в зале, даже тех, кто стоял у нее за спиной. Сзади открылась дверь, и Лазутчик почувствовала присутствие учителя Йоды – яркое, словно лампа.

Клочок красной ткани выскользнул из пальцев мастера Чен. Он падал, колышась в воздухе, все медленнее и медленнее по мере того, как время для Пакса и Лазутчика растягивалось, и наконец легко, как снежинка, он краешком коснулся пола.

Два меча вспыхнули одновременно; столкнулись; разлетелись; опять столкнулись; замерли неподвижно, гудя и шипя. Пакс рассмеялся, и Лазутчик почувствовала, что тоже улыбается. Ей стало немного неловко за свои хитрости. Было трудно не желать Паксу удачи.

«Можно позволить ему победить».

Лазутчик моргнула, прокручивая в уме эту новую идею. Она может сдать поединок. Если она сделает это достаточно явно и все поймут, что она «позволила» ему победить, это будет подразумевать, что она могла бы одолеть его, если бы захотела. Это совсем не то, что настоящее поражение.

«Можно позволить ему победить».

Облегчение нахлынуло волной. Пакс пройдет в следующий раунд, он будет очень горд собой, а Лазутчик впервые за шесть недель перестанет волноваться из-за турнира и будет вместе с ним праздновать его победу.

Пакс проделал в воздухе короткий салют гудящим зеленым клинком.

– Готова, Лазутчик? – спросил он и чуть-чуть опустил кончик лезвия, как будто приглашая.

«Надо позволить ему победить».

Гудящую тишину прервал короткий фыркающий звук, донесшийся из угла комнаты, – недовольное сопение мастера Йоды.

Лазутчик снова моргнула, стряхивая наваждение.

– Черные звезды, – прошептала она. – Ты чуть не поймал меня.

Пакс использовал на ней Силу.

Лазутчик мотнула головой, словно сбрасывая паутину. Пакс не был искусным гипнотизером – скорее всего, он сам не осознавал, что делал. Но в одном ему не откажешь: он хотел, чтобы его любили. Он всегда был таким.

Лазутчик засмеялась и сделала загадочный пасс рукой.

– Это не та победа, которую ты ищешь.

Пакс недоуменно посмотрел на соперницу.

– Да, я готова, – сказала Лазутчик.

И она атаковала. Она быстро зашла ему в бок, проверяя его ноги. Затем она поймала меч Пакса, давя на его клинок своим и используя свои рост и вес, чтобы отбросить его. Пакс неловко отшагнул назад, и Лазутчик бросилась вперед, рассчитывая воспользоваться моментом. Но Пакс расслабил тело и кувырнулся назад, высвободив клинок и вслепую ударив в направлении ее шеи. Лазутчик едва успела неуклюже закрыться. Из-за этого ее собственное равновесие нарушилось, и ее дернуло вперед, прямо на кувыркающегося Пакса. Она сделала кувырок, перелетев над противником, перекатилась через плечо и вскочила на ноги, описав мечом дугу и перехватив его оружие над головой. Мечи столкнулись, выбросив фонтан искр.

«Ой-ой-ой. Это было слишком близко».

Пакс снова встал в позицию, широко ухмыляясь. Этот поединок явно казался ему самой веселой забавой за всю его жизнь. Для него это была, конечно, всего лишь игра. Никто не собирался отсылать Пакса Чиззика в Сельскохозяйственный корпус. Нет, через двадцать лет все они, затаив дыхание, будут читать репортажи о его бесстрашных подвигах в ранге рыцаря-джедая. Репортажи, непременно написанные какой-нибудь влюбленной по уши журналисткой. Лазутчику захотелось сплюнуть.

Пакс пошел в атаку.

Обычно они были равны, но сегодня Пакс явно чувствовал Силу. Его атака была продолжительной и плавной, она представляла собой серию финтов и ударов, которые чередовались с головокружительной скоростью, перетекая друг в друга, так что настоящие удары терялись среди обманных. Лазутчик парировала первые три с возрастающим усилием, отступила, запуталась в вихрях гудящего света и в конце концов обратилась в бегство, используя свою скорость, чтобы спастись из гудящего зеленого лабиринта, в который чуть не поймал ее Пакс.

Снова пауза.

Они стояли, разделенные пятью шагами. Лазутчик тяжело дышала. Бросив взгляд вниз, она увидела на своей блузе обугленную отметину, оставленную мечом Пакса. От запаха обожженной ткани у нее запершило в горле.

Пакс с расширенными глазами разглядывал свой меч.

– Ты узнала его, Лазутчик?

– Что?

– Полузажим мрлсси. Захват, которому ты меня научила. Я прощупывал тебя Силой – ну, ты знаешь, так, как нас учат, – и вдруг увидел, что сейчас сделаю этот полузажим, только мы с тобой были словно призраки из света.

Послышалось бормотание и редкие аплодисменты.

«Вот тебе и победа в честном бою, – мрачно подумала Лазутчик. – Пора переходить к плану Б».

Пакс изумленно посмотрел на нее.

– Я никогда ничего подобного не делал, – восхищенно сказал он.

И, преисполнившись уверенности в себе, Пакс шагнул вперед; ему не терпелось снова раствориться в спокойной ярости Силы.

Лазутчик уронила меч на пол.

Пакс от удивления остановился. Лазутчик подняла руки вверх и поклонилась.

Начиная понимать, что произошло, Пакс повесил меч на пояс и почтительно поклонился в ответ. Теперь, когда огонь борьбы из него улетучился, Лазутчик чувствовала, что он беспокоится, как бы она не потеряла лицо.

– Ты хорошо сражалась, – произнес Пакс. И затем, подойдя еще на шаг, прошептал: – Но тебя из-за этого не отправят в Корпус, правда?

Лазутчик постаралась успокаивающе улыбнуться и протянула руку.

– Обо мне не беспокойся, – утешила она соперника, когда их руки соприкоснулись. – Я буду…

Как только ладонь Пакса оказалась в ее руке, Лазутчик, не закончив фразу, сделала рывок. Пакс удивленно моргнул и быстро упал на колени, когда Лазутчик начала давить.

– Ой, – выдохнул он. – Ты меня подловила. – И он трижды ударил по полу второй рукой.

Лазутчик тут же отпустила его.

– Извини! – сказала она.

Ханна Динг, ученица-арканианка и ровесница Лазутчика, оттолкнула ее плечом и подошла к Паксу.

– Подлый трюк, – протянула она.

Даже в лучшие времена Ханна была в избытке наделена арканианской надменностью, теперь же по одному взгляду ее молочно-белых глаз было понятно: хоть она и не предрекала Лазутчику грандиозных успехов, но все же ожидала большего.

Мастер Железная Рука приблизилась к Паксу.

– Ты в порядке, Чиззик?

– Моя гордость немного уязвлена, – с сожалением произнес тот, разминая правую руку. – Но в остальном все нормально.

– Разумеется, вы дисквалифицируете Энвандунг-Эстерхази, – сказала Ханна.

– При всем уважении, – сквозь зубы проговорила Лазутчик, заставив себя смотреть в глаза мастеру Чен, – условия поединка были изложены достаточно четко.

– Бой продолжается, пока один из участников не сдается или не получает три удара, – добавил Пакс. – Это не вина Лазутчика, что я сглупил и забыл о правилах. Она перехитрила меня честно и справедливо.

– Я не вижу причин отменять исход поединка, – заявила мастер Чен и направилась обратно в центр зала.

Ханна Динг посмотрела ей вслед.

– Молодчина, Лазутчик. Ты доказала, что можешь уделывать маленьких детей, когда тебе позволяют жульничать. – Она устремила на нее взгляд своих молочно-белых глаз. – Можешь собой гордиться.

Лазутчик нисколько не удивилась, узнав, что ее соперницей во втором раунде будет Ханна. Это было очень в стиле джедаев: поставить их в пару и наблюдать, кто лучше сохранит самообладание. Когда Ханна услышала после своего имени имя Лазутчика, на ее бледном высокомерном лице появилось выражение плохо скрываемой радости.

– Жду с нетерпением, – сказала она.

«Не сомневаюсь», – уныло подумала Лазутчик. Она понимала, что Ханна – боец много лучше ее. В физическом плане Лазутчик давала себе маленькое преимущество в силе и скорости (благодаря своим дополнительным тренировкам). Уровень техники у них был сопоставим – Ханна лучше управлялась с мечом, зато Лазутчик была на голову сильнее в рукопашном бою, которому обучала мастер Железная Рука. Но если включить в уравнение Силу, ни о каком равном поединке не могло быть и речи. Ханне было четырнадцать, и она владела Силой на совершенно другом уровне, чем Пакс Чиззик; ее техника была отточенной, уверенной и искусной. Лазутчик смотрела, как она разминается, совершая прыжки на немыслимые расстояния и опускаясь плавно, как снежинка.

– Удачи, – прошептала Лина, наблюдая за Ханной.

Лазутчик хмыкнула.

– По крайней мере, я буду биться с соперницей, которой мне по-настоящему хочется дать по мозгам.

Настало время поединка. Они поклонились мастеру Чен, предъявили мечи, получили их обратно и поклонились друг другу. Мастер Чен сказала:

– Кое-кто из учеников весьма громко высказывался за то, чтобы турнир был «более приближенным к жизни».

Ей привиделось или мастер Чен действительно смотрит прямо на нее?

– В реальной жизни нам редко выпадают оптимальные условия для боя. Например, можно подвергнуться нападению в невесомости. Или вас могут застать врасплох, или вас атакует дроид либо другое существо, из-за физиологии которого применять некоторые техники трудно или вообще невозможно. Конечно, привозить в Храм горакса было бы непрактично, но кое-что мы можем сделать. Например, в реальной жизни…

Лазутчик могла поклясться, что взгляд Железной Руки снова задержался на ней.

– …часто бывает темно.

И свет погас.

«О, великолепно, – подумала Лазутчик. – Мне совсем не нужно доверять глазам. Я могу положиться на Силу».

Было темно, хоть глаз выколи. Лазутчик ничего не видела, только слышала в темноте дыхание зрителей и шум крови в собственных ушах. И мягкое шелестение ткани с той стороны, где стояла мастер Чен. Похоже, она поднимала свой красный платок, и Лазутчик понятия не имела, когда она его отпустит.

«Вот зараза».

Лазутчик попыталась использовать Силу, охватить сферой своих ощущений весь зал, погруженный во мрак. Она почувствовала учеников, мастера Йоду в углу, мастера Чен. Но маленького клочка красной ткани нигде не было. К тому же она лишь смутно представляла, где сейчас Ханна и что делает. Создавалось впечатление, будто арканианка мутит Силу, как куаррен, впрыскивающий в воду чернила.

Ладно, ничего не попишешь. Она не может выхватить меч, пока платок не коснется земли, и она понятия не имеет, когда это произойдет. Остается только быть настороже, чтобы отпрыгнуть назад в то мгновение, когда Ханна попробует что-нибудь сделать.

Лазутчик вглядывалась в темноту. Собственные глаза казались ей огромными как блюдца, и она ловила каждый скрип и шорох. Волоски на ее руках встали дыбом, как будто кожа помогала ей слушать.

И вдруг – вот он, подарок Силы: электрический импульс прозрения, что Ханна сейчас будет рубить.

«Давай!»

Сила подсказала Лазутчику момент атаки; благодаря своему каторжному труду она точно знала, какой будет эта атака. За последние шесть недель Лазутчик много раз наблюдала за спаррингами Ханны. Она знала, что Ханна начнет с высокого прыжка, чтобы уйти из поля зрения противника и упасть на него с высоты, как хищная птица. Меч арканианки вспыхнул зеленой молнией и обрушился на нее сверху; но клинок Лазутчика – стрела холодного голубого пламени – уже был поднят, чтобы перехватить его. Мечи столкнулись, выбросив сноп искр, но Лазутчик крепко уперлась в пол, и сила ее блока отбросила Ханну обратно в воздух. Арканианка совершила великолепное сальто и приземлилась в идеальной боевой стойке.

Со всех сторон послышались аплодисменты.

В белых глазах арканианки шипели и вспыхивали синие и зеленые отражения.

– Давай, Эстерхази. Ты что, не собираешься пробовать на мне свои грязные трюки? Ты ведь не исчерпала их все на бедном маленьком Паксе?

Лазутчик оскалилась.

– Я только начала.

Если у Ханны и было слабое место, то разве что чрезмерная любовь к световому мечу. Ее брезгливая натура не выносила потных объятий рукопашных поединков; она чувствовала себя намного счастливее, стоя на расстоянии двух шагов от противника и предоставляя клинку сражаться за себя.

– Знаешь, Ханна, меня вот что всегда удивляло. Как тебе удается…

Не закончив фразы, Лазутчик бросилась вперед, надеясь застать арканианку врасплох. Ханна мгновенно парировала, Лазутчик отскочила; Ханна торжествующе захватила ее лезвие и отбросила в сторону. Голубой клинок Лазутчика прошел мимо, а Ханна крутанулась, как матадор, пропуская ее, но так и было задумано, потому что Лазутчик хотела всего лишь отвлечь внимание соперницы, позволить ей насладиться своим превосходством в искусстве фехтования, и, когда Лазутчик сблизилась с Ханной, ее подсечка сшибла арканианку с ног.

Обе тяжело повалились на маты.

Лазутчик попыталась развить успех, но в тот момент, когда она поднялась на ноги, арканианка пошла в ответную атаку. У Ханны был гудящий, сверкающий, круговой стиль фехтования, быстрые режущие удары непрерывно меняли направление. Лазутчика спасала только ее рудиментарная восприимчивость к Силе, которая незаметно помогала игнорировать финты и отбивать настоящие удары.

«Помни, ты сама оружие, – сказала себе Лазутчик. – Не зацикливайся на мече. Будь оружием».

Удар, блок, удар, блок, удар – но на этот раз вместо ожидаемого верхнего блока Лазутчик поднырнула под мечом, пытаясь схватить Ханну за ноги. Арканианка взвилась в воздух, пропустив Лазутчика между ногами, перекувырнулась и снова стала в позицию. Лазутчик споткнулась, превратила падение в перекат и вскочила на ноги. Обе тяжело дышали; мечи – синий и зеленый – гудели.

Ханна опять сделала выпад, но на этот раз она использовала Силу, потянув на себя руку Лазутчика, так что та запоздала с блоком и была вынуждена выскочить за круг матов, чтобы уйти от удара. Восстановив равновесие, Лазутчик бросилась в толпу удивленных зрителей, которые разбегались с ее пути.

– Эй! – закричала Ханна. – Туда нельзя! – Она развернулась и посмотрела на мастера Чен. – Туда нельзя. Кто-нибудь из посторонних может пострадать!

Лазутчик скользнула за спину Лины Миссы.

– Посторонние иногда страдают, – сказала она, пожав плечами.

– Мастер Чен!

Лазутчик не увидела, а скорее догадалась, что уголки рта Железной Руки тронула улыбка.

– Это все по-настоящему, мастер Чен. – Лазутчик легонько похлопала Лину по плечу. – Это поле боя.

– Возможно, – сухо ответила Железная Рука. – Но сегодня мы все-таки постараемся ограничить уровень травматизма, Лазутчик. Сражайтесь только в центральном круге.

Она подняла руку, едва Ханна раскрыла рот.

– Это не есть повод для дисквалификации Энвандунг-Эстерхази, – сказала мастер Чен. – Я ввела это правило только что, и она может вернуться в круг без наказания. Вас обеих это устроит. – Это не был вопрос.

– Да, конечно, – тут же ответила Лазутчик, низко наклонив голову.

– Конечно, – сквозь зубы прошипела Ханна.

Она сделала шаг в сторону. Призвав всю свою выдержку, Лазутчик медленно вернулась в круг матов.

– Начинайте.

Ханна опустила кончик меча и прыгнула вперед, целясь Лазутчику в голову.

Лазутчик забежала за спину мастера Чен.

Клинок Ханны прошел на расстоянии кулака от лица учителя, замер и дернулся назад, как палец ребенка от раскаленной плиты.

– Ну-ну, – сказала Лазутчик. – Ты чуть не задела ни в чем не повинного постороннего наблюдателя.

Ханна зарычала, оскалив зубы, и бросилась следом за ней.

Лазутчик выскочила на другую сторону.

– Прекратите! – велела мастер Чен.

– Я не виновата, – возразила Лазутчик. – Вы на поле боя.

В горле Ханны что-то разъяренно клокотало. Железная Рука с трудом сдерживала улыбку.

– Ты права, Лазутчик. – Она направилась к краю Внешнего кольца, а Лазутчик и Ханна сопровождали ее, словно две луны на эксцентричных орбитах. – Но иногда поле боя меняется.

– Я боялась, что вы это скажете, – вздохнула Лазутчик и отпрыгнула, уходя от рубящего удара, когда мастер Чен покинула маты. Ханна шагнула следом.

– Будут еще интересные идеи?

– Я над этим работаю.

По крайней мере, она разозлила арканианку достаточно, чтобы та перестала использовать Силу с таким же изяществом, как в начале поединка. С другой стороны, у Лазутчика кончались трюки.

Ханна это знала. Она снова пошла в атаку, на этот раз методично, шаг за шагом, оттесняя Лазутчика к краю. «Нет, больше так нельзя», – подумала та. Замкнуться в обороне – это тупик. Лазутчик отступила, парировала рубящий удар и крутанула запястьем, захватив оружие соперницы; затем подалась вперед, будто намереваясь сделать выпад, как тогда, в бою с Паксом. Но на этот раз она выбросила вперед левую руку и воткнула два пальца в болевую точку под левым локтем Ханны.

Прием был выполнен безупречно. Рука арканианки временно онемела, и ее пальцы разжались как раз в тот момент, когда Лазутчик со всей силы ударила ее по ладони. Меч Ханны взвился в воздух. С торжествующим рыком Лазутчик бросилась в атаку, нанося круговой удар…

…и Ханна каким-то чудом подпрыгнула над ее клинком. Лазутчик дернулась вперед, туда, где полагалось быть Ханне, споткнулась, восстановила равновесие и развернулась обратно в тот момент, когда Ханна, мрачно поджав губы, выдернула свой меч из полета при помощи Силы. Рукоять звонко шлепнулась в ладонь арканианки.

Ханна как ни в чем не бывало возобновила свой марш.

– Это был твой лучший шанс.

Она обрушилась на Лазутчика, словно буря; руки двигались в ураганном темпе, длинный гудящий меч был подобен ветвистой молнии.

Медленно, неотвратимо Лазутчик начала поддаваться. Она предчувствовала атаки, знала, какой удар настоящий, а какой – обманный, но теперь Ханна сконцентрировала всю свою волю на правой руке соперницы, давя ее вниз при помощи Силы, пока Лазутчику не начало казаться, что она ворочает клинком в воде или в болотной жиже. Финт, рубящий удар, финт, подрезка, подрезка и затем мощный удар, косой режущий удар по ноге, который прожег одеяние Лазутчика и оставил красный рубец на ее бедре.

Боль швырнула ее на пол. Лазутчик перекатилась и выставила перед собой меч, перехватив клинок Ханны в сантиметре от своего лица. Меч шипел, как разъяренная змея, сыпля в ее глаза зеленые искры. Лазутчик со стоном перекатилась обратно и попыталась подрубить Ханне ноги, но Ханна была уже внутри ее круга защиты. Она ударила по ее оружию с такой силой, что пальцы Лазутчика на мгновение разжались. Ханна схватила Силой ее оружие, голубой луч пламени ее сердца, и вырвала у нее из рук. Меч полетел куда-то в дальний конец зала.

«Схвати меня», – безмолвно умоляла соперницу Лазутчик. Если арканианка решит просто бросить ее на лопатки, тогда у нее появится шанс. Возможно, ей удастся провести захват, бросок, хоть что-нибудь…

Арканианка выпрямилась.

Как только исчезла тяжесть, давившая на левую руку, Лазутчик перекатилась на спину и ударила в воздух ногами, но Ханна была уже вне досягаемости. Она стояла над соперницей, холодная и сосредоточенная; кончик ее зеленого меча пылал на расстоянии ладони от груди Лазутчика. Той казалось, что арканианка смотрит на нее с огромной, невероятной высоты. С высоты, равной расстоянию от фермерского поля до звезд.

– Сдавайся, – сказала Ханна.

Лазутчик лежала под ее клинком, тяжело дыша. Нога пылала и пульсировала. Ханна нетерпеливо посмотрела на нее.

– Сдавайся!

– Нет.

Арканианка моргнула.

– Что?

– Нет. – Лазутчик закашлялась и сплюнула. – Я сказала – нет. Я не сдаюсь.

Ханна уставилась на нее в искреннем изумлении.

– Но я… я победила. Ты должна сдаться.

Лазутчик покачала головой.

– Я так не считаю.

Она подумала, не вырвать ли у Ханны свой меч при помощи Силы, пока та отвлеклась, но из-за боли в голове было трудно сосредоточиться. Кроме того, она устала. Так устала…

– Я еще не готова сдаться.

– Но почему?

Лазутчик пожала плечами.

– Мало получила, наверное.

Ханна недоверчиво покачала головой.

– Ты сошла с ума. И что прикажешь с тобой делать? Порезать тебя, лежачую?

Меч арканианки жужжал и шипел, отражая ее разочарование, и в этот момент Лазутчик поняла, как она выиграет этот бой. Она улыбнулась.

– Мы сражаемся до тех пор, пока один из участников не сдастся или не получит три ожога. Ты задела меня один раз. Это значит, что у меня остается еще два ожога. Вот один из них, – сказала она и, стиснув зубы, схватилась голой рукой за лезвие меча Ханны.

– Этого нельзя делать! – взвизгнула арканианка.

– Спорим? – Клинок жег огнем и плевался искрами, но Лазутчик сжала его изо всех сил и дернула на себя. Не веря своим глазам, Ханна не успела вовремя отпустить оружие и повалилась на Лазутчика, которая уже была в движении, перекатываясь на бок и целясь правой рукой под воротник арканианки.

Они покатились по полу, и в конце концов Лазутчик оказалась сверху; ее левая рука по-прежнему сжимала клинок Ханны, в то время как правая сдавливала ее горло. Лазутчик была лучшей ученицей Железной Руки; ее шейные захваты были очень точными и всегда аккуратно нацеленными на сонную артерию, так что жертва через десять секунд неминуемо теряла сознание. Лазутчик давила, считая секунды, которые ей оставалось держать меч Ханны. Одна, две, три…

Молочные глаза арканианки подернулись пленкой, словно озеро, которое сковывает лед.

Четыре, пять.

– Так не…

Шесть.

– …честно, – прошептала Ханна.

Семь.

И она сдалась.

Лазутчик заорала и отшвырнула меч Ханны. Откатившись от неподвижного тела соперницы, девочка с трудом встала на ноги и, тряся обожженной рукой, разразилась длинным потоком слов, которые совершенно не полагалось произносить в стенах Храма. Ее ноги так дрожали, что она боялась, как бы снова не упасть, но все же сумела поклониться мастеру Чен.

Железная Рука пристально посмотрела на нее. Она больше не улыбалась.