Юные путешественники

ГЛАВА ПЕРВАЯ КОНКУРС

— Первый разряд: ex aequo[1] Луи Клодион и Роджер Гинсдал! — провозгласил громким голосом директор Джулиан Ардаг.

Обоих воспитанников-лауреатов встретили шумными приветствиями и продолжительными аплодисментами.

Между тем с эстрады, возвышавшейся посреди обширного двора Антильской школы, директор продолжал читать список следующих имен:

— Второй разряд: Аксель Викборн!

— Третий разряд: Альберт Льювен!

Последовал новый, хотя и менее шумный, чем предыдущий, взрыв рукоплесканий, явное выражение сочувствия присутствующих.

Мистер Ардаг продолжал:

— Четвертый разряд: Джон Говард!

— Пятый разряд: Магнус Андерс!

— Шестой разряд: Нильс Арбо!

— Седьмой разряд: Губерт Перкинс!

Толчок был дан, и приветствия продолжались как бы по инерции.

В конкурсе участвовало всего девять соискателей награды. Оставалось имя еще одного из них.

Директор возвестил его собранию:

— Разряд восьмой: Тони Рено!

Хотя Тони Рено и оказался последним среди лауреатов, аудитория не поскупилась на крики одобрения и для него. Среди воспитанников Антильской школы не было ни одного, кто не был бы другом этого услужливого, ловкого, искреннего мальчика и прекрасного товарища.

Каждый раз, когда мистер Ардаг произносил чье-нибудь имя, лауреат поднимался на эстраду. Мистер Ардаг пожимал ему руку, и счастливец возвращался на свое место среди менее счастливых товарищей, которые тем не менее от души приветствовали его.

Узнав имена получивших награду школьников, читатель, конечно, заметил, что они принадлежали к разным национальностям. Такое разнообразие объяснится само собой, если скажем, что учебное заведение, во главе которого стоял мистер Джулиан Ардаг, помещавшееся в Лондоне по Оксфордской улице, пользовалось широкой популярностью также и под названием Антильской школы.

Школа эта была открыта лет пятнадцать назад для детей жителей колонии Больших и Малых Антильских островов. Сюда поступали мальчики, приехавшие в Англию, чтобы начать, продолжить и закончить свое образование. В школе они оставались обыкновенно до двадцатилетнего возраста и получали не только практическое, но и очень разностороннее — научное, промышленное и коммерческое — образование. В то время, к которому относится наш рассказ, в Антильской школе было до шестидесяти воспитанников, вносивших довольно высокую плату за обучение. Благодаря хорошей подготовке вышедшие из школы молодые люди легко могли избрать себе профессию, безразлично, желали ли они оставаться в Европе или же вернуться на Антильские острова в тех случаях, когда их родные продолжали жить в этой части Вест-Индии.

Почти каждый учебный год среди воспитанников школы оказывались испанцы, датчане, англичане, французы, голландцы, шведы, даже венесуэльцы, но уроженцы того архипелага Антильских островов, владение которым поделили между собой европейцы и американцы.

Этой международной школой заведовал, при содействии известных профессоров, мистер Джулиан Ардаг. Это был серьезный, опытный и осторожный человек, лет пятидесяти, к которому отцы воспитанников справедливо относились с доверием. Обучение литературе, наукам и искусствам было поручено директором выдающемуся по своему составу обучающему персоналу. Не забывали в Антильской школе и физические упражнения в виде излюбленных боя на копьях, игры в крикет, мяч, плавания, танцев, верховой и велосипедной езды, всех видов современной гимнастики.

Мистер Ардаг старался также сплотить различные темпераменты и разнообразные характеры молодых людей разных национальностей, старался по возможности воспитать в них истых «антильцев» и внушить им чувство симпатии друг к другу. Не всегда это удавалось ему так, как он того желал. Расовые особенности оказывались сильнее всяких добрых примеров и советов и одерживали иногда верх. Как бы то ни было, система совместного воспитания мальчиков разных национальностей заслуживала одобрения и делала честь учебному заведению на Оксфордской улице.

Среди школьников были в ходу многочисленные языки и наречия Вест-Индии. Мистеру Ардагу пришла даже счастливая мысль вести занятия этими языками посредством уроков и разговоров на переменах. Воспитанники говорили по очереди одну неделю по-английски, другую — по-французски, третью — по-голландски, по-испански, по-датски, по-шведски. Правда, представители англосаксов всегда преобладали среди пансионеров школы и, быть может, невольно играли главенствующую роль в физическом и нравственном отношении, но и представителей других Антильских островов было достаточно. Даже единственная скандинавская колония с острова Святого Варфоломея на Антильских островах насчитывала несколько представителей среди воспитанников школы, между прочим, и Магнуса Андерса, получившего пятую награду.

Собственно говоря, обязанности мистера Ардага и его сотрудников-воспитателей были не из легких. Нужен был справедливый подход, верный и последовательный метод обучения, необходимо было твердо держать в руках бразды правления, чтобы не дать разгореться пламени вражды, вспыхивавшему иногда, вопреки желанию, между сыновьями богатых семей островитян.

Например, можно было предположить, что личное честолюбие некоторых воспитанников проявится по поводу описанного выше конкурса и даст пищу беспорядкам, протестам, зависти из-за присуждения наград. Однако дело кончилось мирно. В списке лауреатов, в первой строке, красовались два имени — француза и англичанина, так как оба получили совершенно равное число баллов. Правда, предпоследним в списке оказался подданный королевы Виктории, но зато последним значился гражданин Французской Республики — Тони Рено, к которому не мог питать чувства зависти ни один из пансионеров. Между первыми и последними соискателями награды находились уроженцы английских, французских, датских, голландских и шведских колоний Антильских островов. Среди лауреатов не было ни одного венесуэльца и ни одного испанца, хотя в то время в школе их было человек пятнадцать. Следует также отметить, что в этом году ученики — уроженцы больших Антильских островов — Кубы, Сан-Доминго, и Пуэрто-Рико — были все мальчики лет двенадцати, пятнадцати, и не принимали участия в конкурсе, одним из условий которого было, чтобы соискатели награды были не моложе семнадцати лет.

Конкурс касался не только научных предметов и литературы, но также этнографии, географии, экспорта товаров Антильского архипелага, его истории, его прошлого, настоящего и будущего, его сношений с разными европейскими государствами, которые, встретив на своем пути во время первых открытий эти острова, присоединили часть их к своим колониальным владениям.

А теперь скажем, какова была цель конкурса и в чем заключались выгоды от него для лауреатов. Победители должны были получить в виде награды стипендию на путешествие. Такая награда должна была дать им возможность путешествовать в течение нескольких месяцев, что, как известно, всегда бывает мечтой каждого двадцатилетнего юноши.

Итак, их было девять человек. Девять счастливцев могли объехать если и не целый свет, как хотелось бы каждому из них, то хоть какую-нибудь интересную страну Старого или Нового Света.

Мысль основать эти стипендии для путешествий пришла в голову богатой англичанке, мисс Китлен Сеймур, жившей на острове Барбадос, одной из британских колоний на Антильском архипелаге. Мистер Ардаг в первый раз упомянул имя этой щедрой благотворительницы. Можно себе представить, какими восторженными криками оно было встречено собранием.

— Ура!.. Ура!.. Ура!.. Мисс Сеймур!

Но о каком же путешествии шла речь? Этого не знал еще никто, даже сам директор. Но это будет известно через двадцать четыре часа. Мистер Ардаг даст знать по телеграфу в Барбарос о результатах конкурса, и мисс Китлен Сеймур ответит депешей же, где должны путешествовать ее стипендиаты.

Нетрудно представить себе, какой обмен мнениями произошел среди школьников, мысленно уже унесшихся в самые любопытные части земного шара, в самые далекие и неведомые страны. Исходя из темперамента и характера каждый из них или отдавался самым несбыточным мечтам, или делал относительно умеренные и логичные предположения; но все-таки увлечение было всеобщее.

— Я думаю, — говорил Роджер Гинсдал, англичанин до мозга костей, — что мы поедем в какую-нибудь часть британских колоний, а колониальные владения Англии достаточно обширны, чтобы выбрать которое-нибудь из них.

— Мы поедем в Центральную Африку, — уверял Луи Клодион, — в знаменитую «необъятную» Африку, как, наверное, сказал бы наш почтенный эконом, и пойдем по следам наших великих путешественников-исследователей!..

— Нет, мы предпримем экспедицию к Северному полюсу! — сказал Магнус Андерс, который не прочь был бы последовать примеру своего знаменитого соотечественника Нансена…

— Я хотел бы поехать в Австралию, — говорил Джон Говард, — там даже после таких путешественников, как Тасман, Дампье, Берк, Ванкувер, Водэн, Дюмон-Дюрвиль, можно сделать немало открытий, найти, быть может, золотые прииски!

— А может быть, мы отправимся в какую-нибудь прекрасную страну Европы, — мечтал Альберт Льювен, по своему голландскому характеру мало склопный к преувеличенным фантазиям. — Может быть, мы даже просто проедемся по Шотландии или Ирландии…

— Ну вот еще! — кричал восторженный Тони Рено. — Пари держу, что мы совершим кругосветное путешествие!

— Послушайте, — вставил свое слово умненький Аксель Викборн, — у нас всего каких-нибудь шесть-семь недель и целью путешествия можеч1 быть лишь какая-нибудь из соседних стран!

Молодой датчанин был прав. Впрочем, семьи молодых путешественников не согласились бы расстаться с ними на несколько месяцев, не отпустили бы их также в дальнюю, сопряженную с опасностями экспедицию, да и сам мистер Ардаг не взял бы на себя такой ответственности.

Высказав предположения относительно выбора мисс Китлен Сеймур области для экскурсии, школьники заспорили о способе предстоящего путешествия.

— Уж не отправимся ли мы пешком, настоящими туристами — сумку на плечо, посох в руки?.. — предположил Губерт Перкинс.

— Нет, мы поедем на почтовых! — заметил Нильс Арбо.

— По железной дороге, с круговым билетом, под охраной агентства Кука! — возразил Альберт Льювен.

— Мне кажется, что, скорее всего, мы поедем на пакетботе, быть может, по Атлантическому океану! — сообщил Магнус Андерс, уже мысленно видевший себя в открытом море.

— Нет! — кричал Тони Рено. — Мы полетим на воздушном шаре к Северному полюсу!

Этот, признаемся, бесполезный спор продолжался долго; по свойственному молодым людям темпераменту, несмотря на сдержанность взглядов Роджера Гинсдала и Луи Клодиона, никто не хотел уступить, и каждый настаивал на своем мнении.

Наконец пришлось вмешаться директору, не для того, чтобы примирить их, но чтобы посоветовать им дождаться по крайней мере ответа на отосланную в Барбадос телеграмму.

— Потерпите немного! — сказал он им. — Я послал мисс Китлен Сеймур список лауреатов в надлежащем порядке, указания относительно национальности каждого из вас, и, конечно, эта щедрая дама известит нас об условиях пользования ее стипендиями для путешествий. Если она ответит сегодня же телеграммой, мы будем уже через несколько часов знать, как нам действовать. Если ответ будет послан письмом, придется выждать шесть-семь дней. А пока работайте и занимайтесь прилежно!

— Пять-шесть дней! — не удержался Тони Рено. — Да я никогда не доживу до этого дня!

Впрочем, Тони только выразил словами то, что было на душе у его товарищей Губерта Перкинса, Нильса Арбо, Акселя Викборна, почти таких же горячих и вспыльчивых, как он, по натуре. Луи Клодион и Роджер Гинсдал, два первых лауреата, выказывали больше хладнокровия. Что касается шведов, датчан и голландцев, ничто, казалось, не в состоянии было вывести их из врожденной флегмы. Если бы в Антильской школе были американцы, вероятно, они-то уж не заслужили бы похвалы за терпение!

Возбужденное состояние этих молодых голов вполне понятно. Как знать, в какую часть света пошлет их мисс Кит лен Сеймур! Дело было в половине июня, а если путешествие должно быть совершено в каникулярное время, то отправиться в путь удастся не раньше чем через шесть недель.

А надо полагать, что путешествие состоится именно во время каникул. Так думал и мистер Ардаг, соглашаясь с мнением большинства обитателей Антильской школы. При таких условиях путешествие школьников может продолжаться не более двух месяцев. Они вернутся к началу учебных занятий в октябре, к обоюдному удовольствию и родителей, и преподавателей школы.

Сообразуясь с временем, положенным для каникул, нечего было и думать о поездке в дальние края. Потому-то наиболее благоразумные воздерживались от несбыточных мечтаний о путешествии по сибирским степям, по пустыням Центральной Азии, африканским джунглям и пампасам Америки. Да и зачем уноситься в воображении из Старого Света, даже из Европы, когда за пределами Великобритании есть столько интересных для путешественника стран: Германия, Россия, Швейцария, Австрия, Франция, Италия, Испания, Голландия, Греция! Сколько заметок можно занести в памятную книжку туриста, сколько новых впечатлений вынесут молодые антильцы, которые еще детьми пересекли Атлантический океан, чтобы перебраться из Америки в Европу! Если бы им пришлось совершить путешествие даже в соседние с Англией страны, и этого было бы достаточно, чтобы возбудить их нетерпение и любопытство.

Ни в этот, ни в следующий день ответной телеграммы не пришло. Значит, надо ждать письма из Барбадоса по следующему адресу: мистер Джулиан Ардаг, Антильская школа, 314, Оксфордская ул., Лондон, Великобритания.

Скажем здесь несколько слов, чтобы объяснить красовавшееся над дверью училища название «Антильская школа». Оно было, несомненно, придумано нарочно. В самом деле, в некоторых английских учебниках географии Антильские острова называются Каррибейскими. На английских и американских картах они носят то же имя. Но Каррибейские, или, что то же, Карибские острова, слишком неприятно напоминают диких туземцев, когда-то населявших архипелаг, убийства и каннибализм, опустошавшие некогда Вест-Индию. Можно ли было после этого дать учебному заведению такое ужасное название, как «школа карибов»? Можно было бы подумать, что в подобной школе обучают искусству убивать друг друга и дают рецепты приготовления жаркого из человечьего мяса. Таким образом, название «Антильская» оказалось наиболее подходящим для школы, предназначенной для молодых людей — уроженцев Антильских островов, желавших получить чисто европейское воспитание.

Нет телеграммы — значит, надо ожидать письма, если только весь этот конкурс не мистификация дурного тона. Впрочем, этого не может быть. Ведь между мисс Китлен Сеймур и мистером Ардагом завязалась переписка. Щедрая англичанка — не вымысел фантазии, она существует, она живет там, на Барбадосе, ее там давно знают, она слывет за одну из самых богатых землевладелиц этого острова.

Оставалось только, вооружась терпением, поджидать утром и вечером заграничную почту. Разумеется, девять лауреатов с особенным нетерпением дежурили у окон, выходивших на Оксфордскую улицу, чтобы еще издали завидеть почтальона. Лишь только покажется на горизонте его красный мундир — а красный цвет виден издалека, — школьники стремительно бежали по лестнице, бросались к воротам, окликали почтальона, забрасывали его вопросами и подчас чуть-чуть не завладевали его сумкой.

— Опять нет письма с Антилов! Уж не послать ли мисс Китлен Сеймур вторую телеграмму, чтобы убедиться, дошла ли первая по назначению, а также чтобы попросить добрую мисс поторопиться с ответом и прислать его по телеграфу?..

Тысячи предположений возникали в юных умах, чтобы объяснить причину промедления. Уж не перебило ли бурей рангоут у пакетбота, совершающего почтовые рейсы между Англией и Антильскими островами? Не произошло ли гибельного столкновения с другим кораблем? Не сел ли он где-нибудь на мель? Уж не исчез ли самый Барбадос в одном из тех ужасных землетрясений, какие бывают в Вест-Индии? Не погибла ли щедрая благотворительница во время одного из таких разрушительных бедствий? Неужели Франция, Голландия, Дания, Швеция, Британия потеряли одну из лучших своих колоний в Новом Свете?

— Нет, нет, — возражал мистер Ардаг, — известие о подобной катастрофе давно пришло бы! Газеты оповестили бы уже о всех подробностях!

— Вот если бы заатлантические пароходы возили с собой почтовых голубей, можно было бы всегда получить известия, благополучно ли их плавание! — заметил Тони Рено.

Это было совершенно справедливое замечание, но голубиная почта еще не функционировала в то время, к великому прискорбию воспитанников Антильской школы.

Учителя не могли успокоить взволнованных школьников. Работа не шла им на ум ни в классе, ни на вечерних занятиях. Не только лауреаты, но и их товарищи думали о чем угодно, но только не о своих уроках.

Следует заметить, что все эти треволнения были совершенно напрасны. Что касается мистера Ардага, он был совершенно спокоен. Было понятно, что мисс Китлер Сеймур предпочла письмо слишком сжатому языку телеграммы. Только письмо, и письмо подробное, могло передать все, что было нужно, относительно цели, условий, продолжительности путешествия, времени отъезда, расходов, суммы, предоставляемой в распоряжение девяти лауреатов. Все эти объяснения займут по меньшей мере две-три страницы и, конечно, не могут быть выражены на том лаконичном наречии, на каком объясняются еще посейчас чернокожие индийские колонии.

Все эти справедливые замечания пропадали даром, и волнение не успокаивалось. А тут еще остальные товарищи, не получившие конкурсной награды, из зависти поддразнивали лауреатов.

— Что и говорить, дело таинственное! Из обещанных на путешествие денег не видно что-то ни сантима. Этот меценат в юбке-мисс Сеймур, — должно быть, личность несуществующая! Весь конкурс, кажется, ни более ни менее, как одна из тех «уток», родина которых, как известно, Америка!

Наконец мистер Ардаг принял такое решение: надо дождаться прибытия в Ливерпуль следующего почтового пакетбота, который должен привезти почту с Антильских островов и которого ожидают к двадцать третьему числу текущего месяца. Если же и в этот день не придет письмо от мисс Китлен Сеймур, ей будет послана вторая телеграмма.

Телеграммы посылать не пришлось. Двадцать третьего числа, днем, пришло письмо, имевшее штемпель Барбадоса. То было собственноручное письмо мисс Китлен Сеймур, извещавшее, что сумма, ассигнованная ею, предназначается для путешествия на Антильские острова.

ГЛАВА ВТОРАЯ ПЛАНЫ МИСС КИТЛЕН СЕЙМУР

Итак, мисс Китлен Сеймур давала сумму для экскурсии школьников на разные острова Вест-Индии. Счастливцам, получившим награду, оставалось только радоваться.

Правда, пришлось отказаться от несбыточной мечты об экспедициях в Африку, в Азию, в Австралию, в малоисследованные страны Нового Света или в области Южного и Северного полюсов.

Однако хотя на первых порах школьники и почувствовали некоторое разочарование, если им пришлось опуститься на землю с той высоты, на которую они умчались на крыльях фантазии, хотя действительность обещала им путешествие только на Антильские острова, все же им предстояло приятно провести каникулы, и мистер Ардаг объяснил им все выгоды их положения.

Ведь Антильские острова — их родина. Отправляясь в Европу для получения образования, они покинули отечество еще детьми и едва успели узнать свои родные острова, едва помнили их. Их родители, за исключением семьи одного школьника, навсегда покинули архипелаг и не рассчитывают туда вернуться, но у многих из них там остались родственники, друзья, и, если рассудить хорошенько, путешествие на Антильские острова должно понравиться юношам.

Теперь представим читателям каждого из девяти лауреатов.

Сначала речь пойдет об англичанах, которых в Антильской школе было много.

Роджеру Гинсдалу, уроженцу Сент-Люсии, было двадцать лет. Семья его, разбогатев, закончила свои дела на Антильских островах и теперь жила в Лондоне.

Родители восемнадцатилетнего Джона Говарда с острова Доминика переселились в Манчестер, где продолжали заниматься торговлей.

Семья семнадцатилетнего Губерта Перкинса состояла из отца, матери, двух младших сестер и никогда не покидала родного острова Антигуа, куда должен был возвратиться по окончании образования и Губерт, с тем чтобы поступить на службу в один из торговых домов.

Французов в Антильской школе было человек двенадцать.

Родители двадцатилетнего Луи Клодиона, родившегося на острове Гваделупа, жили уже несколько лет в Нанте и имели свои суда.

Тони Рено было семнадцать лет, он родился на Мартинике и был старшим из четверых сыновей чиновника, служившего теперь в Париже.

Скажем несколько слов о датчанах.

Нильсу Арбо с острова Святого Фомы исполнилось девятнадцать лет. Он был сирота, и его старший брат продолжал жить на Антильских островах.

Акселю Викборну с острова Святого Креста шел двадцатый год, и отец его вел торговлю лесом в Дании.

Представителем голландской нации являлся Альберт Льювен с острова Святого Мартина, ему было двадцать лет, он был единственным сыном в семье, и родители его жили в окрестностях Роттердама.

Наконец, шведу Магнусу Андерсу, уроженцу острова Святого Варфоломея, минуло девятнадцать лет. Родители его переехали недавно в Гетеборг, в Швецию, но не прочь были, составив себе состояние, снова вернуться на Антильские острова.

Путешествие на родину должно было прийтись по сердцу молодым антильцам, и, не представься этого случая, кто знает, суждено ли им было увидеть еще раз свою отчизну? У Луи Клодиона был на Гваделупе дядя, родной брат его матери, у Нильса Арбо — брат на острове Святого Фомы, вся семья Губерта Перкинса жила в Антигуа. У остальных лауреатов не было никого из родных на навсегда покинутых ими Антильских островах.

Старший из всей компании, Роджер Гинсдал, отличался высокомерным характером. Луи Клодион был серьезный, прилежный мальчик, пользовавшийся всеобщей любовью. Голландская кровь Альберта Льювена не разогрелась и под жаркими лучами антильского солнца. Нильс Арбо никак не мог еще открыть в себе какого-либо призвания. Магнус Андерс страстно любил море и собирался поступить моряком на какое-нибудь коммерческое судно. Аксель Викборн мечтал о военной службе в датской армии. Джон Говард был не настолько типичным англичанином, как Роджер Гинсдал, наконец, Губерт Перкинс готовился поступить в коммерческий флот, а Тони Рено любил кататься на лодке, что, вероятно, сулило ему в будущем карьеру моряка.

Теперь путешественникам важно было узнать, объедут ли они все Антильские острова: Большие и Малые, те, что расположены на ветру и под ветром. Нескольких недель, бывших в распоряжении наших школьников, было бы, однако, недостаточно, чтобы объехать весь архипелаг Вест-Индии, насчитывающий не менее трехсот пятидесяти островов и островков. Если даже предположить, что для осмотра каждого из них понадобится всего один день, то, чтобы объехать их все, надо было бы потратить целый год.

Мисс Китлен Сеймур и не вынашивала такого замысла. Воспитанники Антильской школы должны были ограничиться посещением каждый своего родного острова, провести там несколько дней, повидать живших там родственников и друзей.

Таким образом, в маршрут путешествия не входили прежде всего Большие Антильские острова — Куба, Гаити, Сан-Доминго, Пуэрто-Рико, — так как среди экскурсантов не было ни одного испанца; Ямайка — потому что не было между ними и уроженца этой британской колонии, а по той же причине и голландский остров Кюрасао. Не поедут также школьники и на Малые Антильские острова Тортуга, Маргарита, Бланкилла, Орделью, Авас, принадлежавшие венесуэльцам. Из группы Малых Антильских островов школьники должны высадиться лишь на следующих: на английских островах Сент-Люсия, Доминика, Антигуа; французских — Гваделупа и Мартиника, датских — Святого Фомы и Святого Креста; на шведском острове Святого Варфоломея, наконец, на острове Святого Мартина, одна половина которого принадлежит Голландии, другая — Франции.

Вот эти девять островов и должны были посетить наши школьники, — острова, которые составляют группу, известную в географии под названием островов, расположенных с наветренной стороны.

Никого не удивит, однако, что к этим девяти островам в маршруте прибавили еще один, на котором предполагалось сделать наиболее продолжительную остановку.

Это остров Барбадос, наиболее значительная британская колония в этой местности.

Там жила мисс Китлен Сеймур; поэтому прямой обязанностью школьников, путешествующих на ее счет, было навестить и поблагодарить ее.

Щедрая англичанка желала видеть и принять у себя антильских школьников, а те, в свою очередь, жаждали познакомиться с богатой обитательницей Барбадоса и выразить ей признательность.

Итак, школьники были не прочь поехать на Барбадос, а постскриптум к письму, прочитанному мистером Джулианом Ардагом, показал, как далеко мисс Китлен Сеймур простирала свою щедрость.

Мало того что она принимала на свой счет все путевые издержки, она распорядилась, чтобы каждому школьнику при отъезде с острова Барбадос была выдана сумма в семьсот фунтов стерлингов.

Но успеют ли наши юные путешественники совершить поездку в течение каникул? Конечно, только каникулы на этот раз начнутся на месяц раньше, чем обыкновенно, чтобы позволить им переплыть Атлантический океан туда и обратно в хорошее время года.

Условия оказались самыми подходящими и были охотно приняты. Нечего было опасаться, что родители воспитанников воспротивятся такой, во всех отношениях приятной и полезной экскурсии. Быстро промелькнут шесть, самое большее семь недель, если считать возможными какие-нибудь задержки или опоздания, и юные путешественники вернутся в Европу, полные чудных воспоминаний о своих милых островах там, в Новом Свете.

Оставалось ответить еще на один вопрос родителей школьников.

Неужели этих юношей, из которых старшему всего двадцать лет, предоставят самим себе? Неужели ими не будет руководить воспитатель? При посещении этого архипелага, где находятся владения всех европейских государств, возможны столкновения на почве зависти и национального самолюбия. Не забудут ли юные путешественники, что все они антильцы, все питомцы одного учреждения, когда с ними не будет проницательного и осторожного мистера Ардага?

Обо всех этих затруднениях думал и директор Антильской школы. Сам он не мог ехать со школьниками и задумался над вопросом, кому бы поручить сопровождать их.

Практический ум мисс Китлен Сеймур предусмотрел, однако, и это. Осторожная англичанка не допускала и мысли, чтобы мальчиков оставили без всякого надзора. Далее мы узнаем, что она придумала.

Но как же путешественникам переправиться через Атлантический океан? Быть может, на одном из пароходов, совершающих рейсы между Англией и Антильскими островами? Тогда надо запастись билетами и занять девять кают, по числу школьников. Нет, путешествовать все они будут не за свой счет, даже те семьсот фунтов, которые получат при отъезде с острова Барбадос, они не должны трогать.

Ответ на эти вопросы найдем в следующем параграфе письма мисс Китлен Сеймур:

«Переезд через Атлантический океан будет оплачен мною. Корабль, зафрахтованный на Антильские острова, будет ожидать пассажиров в порту Корк, Кингстон, Ирландия. Название корабля „Резвый“, капитан — Пакстон. Корабль должен выйти в море тридцатого июня. К этому сроку капитан Пакстон ожидает пассажиров, и, лишь только они прибудут, корабль снимется с якоря».

Итак, школьники будут путешествовать если не по-царски, то как настоящие моряки. Они отправятся в Вест-Индию и оттуда вернутся в Англию на собственном корабле! Мисс Китлен Сеймур умеет недурно устраивать прогулки. Эта женщина-меценат не скупится. Если бы все миллионеры так хорошо употребляли свои капиталы, оставалось бы только пожелать им побольше миллионов.

Если товарищи завидовали экскурсантам, когда еще не знали всех распоряжений мисс Сеймур, это чувство среди антильских школьников удвоилось, когда они узнали, с каким комфортом и как приятно будет обставлена поездка девяти счастливых избранников.

Сами путешественники были в восторге. Мечты их почти сбылись наяву. Переплыв Атлантический океан, они на собственной яхте обойдут главнейшие острова Антильского архипелага.

— Когда же мы отправимся? — спрашивали они.

— Завтра же!

— Сегодня!

— У нас еще целая неделя впереди! — замечали наиболее благоразумные.

— Ах, зачем мы еще не на «Резвом»! — вздыхал Магнус Андерс.

— На собственном корабле! — восклицал Тони Рено. Они не хотели и слышать, что для такого дальнего плавания необходимы сборы и приготовления.

Прежде всего, надо было посоветоваться с родителями, спросить их согласия, так как школьников отправляли хотя и не на тот, то, во всяком случае, в Новый Свет. Мистер Джулиан Ардаг принял необходимые для переговоров меры. Кроме того, ввиду предпринимаемой поездки, которая могла продолжаться два с половиной месяца, нужно было запастись одеждой, особенно ввиду поездки морем, большими сапогами, непромокаемыми плащами и всем, что необходимо моряку.

Директор должен был также выбрать доверенное лицо, на чью ответственность он мог бы сдать юных путешественников. Вести себя они, конечно, сумели бы и без воспитателя, и благоразумны они были достаточно, но все же им следовало дать в спутники руководителя, который пользовался бы у них авторитетом. Так хотела мисс Китлен Сеймур, и с этим желанием надо было считаться.

Родители юношей должны были согласиться на все предложения мистера Ардага. У некоторых школьников на Антильских островах были родственники, которых они не видели уже несколько лет. Поездка представляла неожиданный и приятный случай повидаться с ними.

Впрочем, родители школьников еще раньше знали от директора Антильской школы о конкурсе, целью которого было получение награды в виде путешествия. Мистер Ардаг не сомневался, что, получив известие о результатах конкурса и о предстоящем путешествии в Вест-Индию, родители школьников, получивших награду, отнесутся к делу сочувственно.

Между тем мистер Ардаг все еще решал, кого бы ему дать в менторы путешественникам, кто сумел бы мирно управлять этими юными Телемаками. Поручить эту обязанность одному из преподавателей Антильской школы, который наиболее подходил бы к роли руководителя, было немыслимо, потому что учебный год еще не окончился и весь обучающий персонал должен был оставаться в школе.

По той же причине не мог сопровождать юношей и сам мистер Ардаг. В последний месяц учебного года присутствие его в школе было более необходимо, чем когда-либо, кроме того, он должен был лично раздавать награды.

Кроме самого директора и учителей был в училище еще один человек, серьезный, аккуратный, который мог добросовестно исполнить эту обязанность, заслуживавший полного доверия, всеми любимый, которого охотно признают своим ментором.

Вопрос только в том, примет ли этот человек предложение, согласится ли он ехать так далеко, особенно морем.

Утром двадцать четвертого июня, за пять дней до отплытия «Резвого», мистер Ардаг попросил к себе в кабинет для важных переговоров мистера Паттерсона.

Когда эконому Антильской школы мистеру Паттерсону пришли доложить о желании директора говорить с ним, его застали за обычным занятием: он подсчитывал вчерашние расходы.

— Я сейчас же приду к господину директору! — ответил, сдвинув на лоб очки, мистер Паттерсон пришедшему с докладом лакею.

Снова надвинув очки на нос, он дописал хвостик у начатой им внизу графы «расход» девятки, взял линейку из черного дерева и подвел черту под столбцом цифр, которые только что складывал. Потом, слегка стряхнув перо над чернильницей, мистер Паттерсон обмакнул его несколько раз в стаканчик с дробью, чтобы вычистить, старательно вытер, положил рядом с линейкой на конторку, закрыл чернильницу, приложил промокательную бумагу к странице расходов, стараясь не размазать хвостик девятки, закрыл книгу, положил ее в ящик бюро, уложил туда же карандаш, резинку и скоблильный ножик, сдул пылинку с бювара, встал, отодвинув обитое клеенкой кресло, снял люстриновые нарукавники, повесил их на розетку у камина, почистил щеткой свой сюртук, жилет и брюки, взял шляпу, пригладил на ней ворс локтем рукава, надел ее, натянул на руки черные лайковые перчатки, точно собирался с визитом к высокопоставленному лицу из университетского начальства; окинул себя взглядом перед зеркалом, чтобы убедиться в безупречности своего костюма, подстриг ножницами волосок бакенбард, который вырос за предел положенной ему границы, пощупал, не забыл ли положить в карман платок и бумажник, открыл дверь конторы, вышел, закрыл дверь одним из семнадцати ключей, бренчавших у него в связке, спустился по лестнице и размеренным шагом прошел через большой двор наискосок к флигелю, где помещался кабинет директора, нажал пуговку электрического звонка и остановился в ожидании перед дверью.

Только тогда мистер Паттерсон, почесывая указательным пальцем лоб, подумал: «О чем это господин директор хочет переговорить со мной»?

В самом деле, приглашение в директорский кабинет в такой ранний час должно было показаться мистеру Паттерсону странным, и мысли его зашевелились в предположениях.

Посудите сами! Стрелки на часах мистера Паттерсона, таких же точных, как и их хозяин, не отставали ни на секунду в день — показывали без четверти девять. Между тем никогда мистер Паттерсон не являлся к мистеру Ардагу раньше одиннадцати часов сорока трех минут с докладом, о состоянии хозяйственной части Антильской школы; не было еще случая, чтобы он явился минутой раньше или позже.

Мистер Паттерсон был поэтому вправе предположить, что случилось нечто необычайное, если директор зовет его к себе раньше, чем он успел подвести итоги вчерашним расходам и доходам. Конечно, он подведет баланс, когда вернется, и можно ручаться, что непредвиденный перерыв не заставит его ошибиться при подсчете.

Швейцар открыл дверь на блоке. Мистер Паттерсон сделал пять шагов по коридору — это было привычное число шагов — и постучал во вторую дверь, над которой была надпись: «Кабинет директора».

— Войдите! — послышалось в ответ.

Мистер Паттерсон снял шляпу, отряхнул пыль с сапог, расправил пальцы перчаток и вошел в кабинет. Шторы на обоих окнах кабинета, выходивших во двор, были наполовину спущены.

Мистер Ардаг сидел за письменным столом. Перед ним лежали разные бумаги. У письменного стола было приделано несколько электрических звонков. Оторвавшись от чтения бумаг, директор дружески кивнул вошедшему.

— Вы меня звали, господин директор? — спросил мистер Паттерсон.

— Да, господин эконом, — отвечал мистер Ардаг, — чтобы поговорить с вами о деле, в котором вы лично заинтересованы. Садитесь, пожалуйста. — Указал он на стул у своего стола.

Мистер Паттерсон сел, осторожно раздвинув полы своего длинного сюртука, положив одну руку на колени, а другой придерживая перед собой шляпу.

— Господин эконом, вы знаете, конечно, — начал мистер Ардаг, — о результатах конкурса?

— Слышал, господин директор, — отвечал мистер Паттерсон, — и нахожу, что инициатива нашей щедрой соотечественницы мисс Сеймур делает честь Антильской школе!

Мистер Паттерсон говорил степенно, тщательно выговаривая слоги и не без принужденности ставя ударения в словах.

— Вы, вероятно, также знаете, как будут употреблены эти премии?

— Знаю, господин директор, — отвечал мистер Паттерсон, кланяясь и делая при этом жест шляпой, как будто он посылал приветствие лицу, находящемуся по ту сторону океана. — Трудно, мне кажется, найти лучшее употребление унаследованному и благоприобретенному богатству, как на пользу юношества, жаждущего путешествий. Имя мисс Китлен Сеймур будет повторяться грядущими поколениями!

— Я с вами согласен, господин эконом. Но вернемся к делу. Вы знаете, без сомнения, и об условиях путешествия на Антильские острова!

— Мне рассказывали о них, господин директор. Наших юных путешественников ожидает корабль. Надеюсь, что им не придется молить Нептуна произнести гневным волнам Атлантического океана свое «quos ego».[2]

— Я тоже надеюсь на это, мистер Паттерсон, ведь переезжать через океан и туда, и обратно они будут в хорошее время года!

— Действительно, — ответил эконом, — капризная богиня Фетида обыкновенно успокаивается и отдыхает в течение июля и августа.

— Таким образом, — продолжал мистер Ардаг, — путешествие обещает быть приятным не только для молодых людей, но и для того лица, которое будет сопровождать их!..

— Лица, — заметил мистер Паттерсон, — на долю которого выпадет приятная обязанность выразить мисс Китлен Сеймур почтительнейшее уважение и глубокую признательность воспитанников Антильской школы…

— Я очень жалею, — сказал директор, — что не могу быть сам этим лицом. Но мне нельзя уехать в конце учебного года, накануне экзаменов, на которых я должен присутствовать!

— Невозможно, господин директор, — возразил эконом, — а тот, кто будет выбран, чтобы заменить вас во время поездки, почтет себя счастливым!

— Конечно, желающих нашлось много. Но мне нужен человек, на которого я вполне мог бы положиться и к которому родители молодых людей питали бы такое же доверие. Я нашел такого человека среди служащего персонала нашего заведения!

— Я очень рад за вас, господин директор. Вероятно, это один из преподавателей?

— Никоим образом: немыслимо отрывать их от занятий до окончания годового курса. Однако такой перерыв в хозяйстве школе принес бы, по моему мнению, меньше вреда, и потому я остановил свой выбор на вас, господин эконом. Вас я попрошу сопровождать наших мальчиков на Антильские острова!

Мистер Паттерсон не мог удержаться, чтобы не выразить своего удивления. Быстро встав со своего места, он снял очки.

— Меня, господин директор? — проговорил он дрожащим голосом.

— Именно вас, мистер Паттерсон, и я заранее уверен, что счета расходов на поездку будут вестись с такой же точностью, как в училище!

Мистер Паттерсон вытер уголком своего платка подернувшиеся туманом стекла очков.

— Мисс Китлен Сеймур желает, — продолжал мистер Ардаг, — чтобы лицо, взявшее на себя ответственную обязанность сопровождать мальчиков, получило также премию в семьсот фунтов. Прошу вас, мистер Паттерсон, будьте готовы к предстоящему через пять дней отъезду!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ МИСТЕР И МИССИС ПАТТЕРСОН

Мистер Гораций Паттерсон был когда-то преподавателем и променял место учителя на место эконома. Это был заядлый латинист, а в Англии язык Вергилия и Цицерона далеко не пользуется таким уважением, как во Франции, где он играет видную роль в университетских кружках. Правда, французский язык ведет свое начало от латинского, чего нельзя сказать про наречие сынов Альбиона, и, быть может, благодаря этому во Франции латинский язык не будет изгнан ради новых языков.

Хотя мистер Паттерсон и не был больше преподавателем, в душе он оставался верен культу древних римлян. Он посвящал свои математические способности, точность и методичность административной части Антильской школы, но в то же время твердо помнил цитаты из Вергилия, Овидия и Горация. Присущие ему аккуратность и даже мелочность делали его образцовым экономом, от которого не скрылись бы никакие тайны дебета и кредита, ни малейшие детали административной отчетности. Когда-то он получил награду за экзамены по древним языкам, теперь он мог бы с успехом выйти победителем в конкурсе по бухгалтерии и составлению смет школьного бюджета.

Более чем вероятно, впрочем, в случае, если мистер Ардаг, составив себе состояние, уйдет на покой, то Антильская школа, процветающая под его управлением, перейдет в руки вполне достойного преемника, Горация Паттерсона.

Мистеру Горацию Паттерсону было сорок лет с небольшим. Скорее кабинетный ученый, чем любитель спорта, он отличался, однако, прекрасным здоровьем, так как никогда не предавался никаким излишествам: у него был прекрасный желудок, здоровое сердце, превосходные легкие. Всегда скромный, сдержанный, уравновешенный, никогда не скомпрометировавший себя ни словом, ни поступком, практичный человек и теоретик в одно и то же время, никого никогда не обидевший, снисходительный к другим, мистер Паттерсон умел владеть собой.

Ростом немного выше среднего, с узкими плечами, он не отличался красотой движений, а походка у него была неуклюжая. Говорил он несколько напыщенно, сопровождая свою речь жеманными жестами. По природе серьезный, он улыбался, когда находил, что это прилично случаю. У него были синие, выцветшие и близорукие глаза, и он носил поэтому на довольно-таки почтенных размеров носу очки с очень сильными стеклами. Он конфузился за свои чрезмерно длинные ноги, ходил, усиленно откидывая носки, а когда неловко опускался на стул, присутствующими невольно овладевал страх, что вот-вот он растянется во весь рост.

У мистера Паттерсона была жена, миссис Паттерсон, женщина неглупая и без всяких претензий на кокетство. В то время ей было лет тридцать семь. Она не замечала странностей или смешных сторон своего мужа, а он, в свою очередь, умел ценить ее заслуги, когда она помогала ему в бухгалтерских работах. Из того, что эконом Антильской школы был математиком, еще не следует, чтобы он был небрежен в своей манере одеваться. Тот, кто подумал это, ошибся бы. Его белый галстук был всегда тщательно завязан, сапоги с лакированными носками блестели, рубашка была крепко накрахмалена — да и сам-то он был весь точно накрахмаленный — брюки безупречно черного цвета, жилет, точно у клерджимена, а широкий, длинный, до колен, сюртук застегнут на все пуговицы.

Мистер и миссис Паттерсон занимали в школьном здании уютную квартирку в шесть комнат, помещавшуюся в первом этаже. Часть окон выходила во двор, другая в сад с тенистыми вековыми деревьями и красивыми зелеными лужайками.

От директора мистер Паттерсон прошел к себе домой. Шел он не спеша, как бы желая основательно обдумать дело. Имея привычку верно оценивать вещи, видеть их под надлежащим углом зрения и взвешивать в каждом деле все за и против, как он подводил баланс между дебетом и кредитом в своей большой приходно-расходной книге, мистер Паттерсон довольно быстро пришел к следующему заключению — пускаться в дальнее плавание, не обдумав дело, нельзя.

И вот, прежде чем вернуться в свою квартиру, мистер Гораций Паттерсон сделал сто шагов по пустынному в этот час дня двору; шел он прямой, как громоотвод или как столб, останавливался, снова продолжал путь, то держа руки за спиной, то скрестив их на груди, с глазами, устремленными, казалось, далеко за пределы стен, окружавших Антильскую школу.

Прежде чем отправиться поговорить с миссис Паттерсон, он не мог удержаться, чтобы не вернуться в свою контору и кончить прерванные утром счета. Когда он проверит еще раз счет, ему легче будет на свободе, отрешившись от всяких забот, обсудить все выгоды сделанного ему директором предложения.

На все это понадобилось очень мало времени. Из своей конторы он поднялся на следующий этаж в момент, когда ученики выходили из классов.

Тотчас же составилось несколько групп учеников; в одной из них были девять лауреатов. Казалось, они были уже на пакетботе «Резвый», в нескольких милях от Ирландии, в открытом море. Нетрудно догадаться, о чем они так оживленно разговаривали.

Что они поедут на Антильские острова, им было известно, но оставался открытым другой вопрос: будет ли их кто-нибудь сопровождать на всем протяжении путешествия туда и обратно? Они и сами думали, что отпустить их одних не решатся. Но выбрала ли кого-нибудь для этой цели мисс Кит лен Сеймур или же она предоставила выбор подходящего лица мистеру Ардагу? Едва ли сам директор найдет возможным ехать с ними лично в это время учебного года. Так кому же поручат сопровождать их? Кого-то выберет мистер Ардаг?

«Уж не мистер ли Паттерсон поедет с нами»? — пришло в голову некоторым из них. Конечно, неизвестно, согласится ли эконом, спокойный домосед, никогда не покидавший домашнего очага, изменить свои привычки, расстаться на несколько недель с миссис Паттерсон. Неизвестно, возьмется ли он за эту ответственную обязанность. Едва ли.

Как мистер Паттерсон был несколько удивлен предложением директора, так и миссис Паттерсон, разумеется, удивится не меньше, когда муж сообщит ей обо всем. Никому и в голову не могло прийти, чтобы возможно было разлучить хотя бы всего на несколько недель два так тесно сжившихся существа, разъединить два почти химически соединенных элемента. Нельзя было также предположить, чтобы миссис Паттерсон приняла участие в поездке.

Вот над этими-то разнообразными соображениями и ломал голову мистер Паттерсон, возвращаясь к себе домой. Тем не менее, когда он вошел в гостиную, где сидела миссис Паттерсон, решение его было уже окончательно принято.

Миссис Паттерсон знала, что директор вызывал мужа к себе, и потому тотчас спросила его:

— Ну что, мистер Паттерсон?

— Много нового, миссис Паттерсон?

— Верно, мистер Ардаг сам решил ехать с мальчиками на Антильские острова?

— Ничуть, он не может уехать из училища в это время учебного года!

— Назначил он уже кого-нибудь?

— Да!

— Кого же?

— Меня!

— Вас, Гораций?

— Меня!

Миссис Паттерсон довольно быстро справилась с овладевшим ею волнением. Эта умная женщина была достойной супругой мистера Паттерсона: она не стала сетовать и жаловаться.

Обменявшись с женой несколькими фразами, мистер Паттерсон подошел к окну и забарабанил пальцами по стеклу.

Миссис Паттерсон подошла к нему.

— Вы согласились? — спросила она.

— Согласился!

— По-моему, вы хорошо сделали!

— Я то же думаю, миссис Паттерсон. Не мог же я отказаться, когда директор выказал мне такое доверие.

— Это было бы невозможно, мистер Паттерсон. Мне жаль только…

— Чего?

— …что вам предстоит не путешествие по суше, а поездка морем, что вам придется переезжать океан!

— Придется, миссис Паттерсон; но перспектива пробыть две-три недели на море меня не страшит. Мы поедем на хорошем корабле. В эту пору года, с июля по сентябрь, море тихое, и плавание обещает быть счастливым. Кроме того, руководителю, или ментору, юных путешественников назначена премия.

— Премия? — повторила миссис Паттерсон, довольно чувствительная к материальным выгодам.

— Да, — отвечал мистер Паттерсон, — такая же премия, какая будет выдана каждому воспитаннику!

— Семьсот фунтов?

— Семьсот фунтов!

— Сумма значительная!

Мистер Гораций Паттерсон был того же мнения.

— А когда назначен отъезд? — спросила миссис Паттерсон, не находившая более никаких возражений.

— Тридцатого июня. Через пять дней мы должны быть в Корке, где нас ожидает на якоре «Резвый». Итак, времени терять нечего, надо начать сборы сегодня же!

— Я все беру на себя, Гораций.

— Вы ничего не забудете?

— Не беспокойтесь.

— Надо будет взять с собой костюм полегче, потому что мы будем путешествовать в жарких странах, под тропическими лучами солнца!

— Я приготовлю вам легкое платье!

— Только все-таки костюм надо взять черный; какой-нибудь фантастический костюм туриста не приличествует ни моему положению, ни характеру!

— Положитесь на меня, мистер Паттерсон, а я не позабуду также ни рецепт Вергаля от морской болезни, ни средств, которые он советует принимать!

— Ну, морская болезнь! — презрительно заметил мистер Паттерсон.

— Все-таки осторожность требует этого, — возразила миссис Паттерсон. — Но действительно ли путешествие будет продолжаться не более двух с половиной месяцев?

— Два с половиной месяца, то есть десять — одиннадцать недель, миссис Паттерсон. За такой промежуток времени, конечно, может произойти немало случайностей! Недаром один мудрец сказал, что человек знает, когда он уедет, но не может знать, когда вернется!

— Важно, прежде всего, вернуться, — сделала справедливое замечание миссис Паттерсон. — Не пугайте меня, Гораций. Я покорно, без неуместных упреков соглашаюсь на двухмесячную с лишним разлуку с вами, я примиряюсь с мыслью о поездке морем, я знаю, какие опасности сопряжены с этим путешествием, но надеюсь, что вам удастся избежать их благодаря вашей обычной осторожности; однако не огорчайте меня мыслью, что путешествие может затянуться и дольше!

— Я не хотел встревожить вас, миссис Паттерсон, — отвечал мистер Паттерсон, жестом защищаясь от упрека в том, что он перешел границы дозволенного. — Я просто хотел предупредить вас, чтобы вы не беспокоились, если я запоздаю вернуться, и не думали, что случилось какое-нибудь несчастье!

— Положим так, мистер Паттерсон; но пока речь идет о вашем отсутствии в течение двух с половиной месяцев, и я надеюсь, что оно не продолжится более!

— Я и сам так думаю, — отвечал мистер Паттерсон. — Но, в общем, о чем тут волноваться? Мы поедем в чудный край, наша поездка будет сплошной прогулкой с острова на остров в Вест-Индии. И что за беда, если мы вернемся недели на две позже, чем предполагали?

— Нет, нет, Гораций! — упрямо твердила миссис Паттерсон.

Почему-то на этот раз и мистер Паттерсон заупрямился, что совсем было не в его привычках. И к чему ему понадобилось тревожить миссис Паттерсон невольными страхами?

Как бы то ни было, он настойчиво продолжал говорить об опасностях, сопряженных со всяким путешествием, особенно с путешествием морем. Когда же миссис Паттерсон отказалась допустить возможность опасностей, которые он описывал напыщенными фразами, дополняя их такими же жестами…

— Я не требую, — сказал он, — чтобы вы смотрели на эти опасности как на действительные, но как на возможные, чтобы, предвидя их, мы могли принять некоторые меры!

— Какие, Гораций?

— Прежде всего, миссис Паттерсон, я напишу завещание!

— Завещание?

— Да, с соблюдением всех законных формальностей!

— Вы просто убиваете меня! — вскричала миссис Паттерсон, которой это путешествие представлялось все более и более ужасным.

— Нет, нет, миссис Паттерсон. Но осторожность и благоразумие требуют этого. Я принадлежу к категории людей, которые, садясь в поезд, а тем более предпринимая путешествие через океан, делают необходимые на случай смерти распоряжения!

Вот какой человек был мистер Паттерсон. Конечно, он ограничится составлением завещания. Что же можно придумать еще? Как бы то ни было, миссис Паттерсон окончательно разволновалась. Она думала о том, что муж собирается делать духовное завещание, об угрожающих ему во время плавания опасностях, о столкновениях, кораблекрушениях, наконец, об ужасной смерти на каком-нибудь острове, населенном каннибалами.

Тут только мистер Паттерсон заметил, что, пожалуй, он хватил через край, и стал успокаивать свою дражайшую половину, старательно изыскивая фразы и обороты. Наконец ему удалось убедить, что излишняя предосторожность не может ни помешать, ни повредить и что принять меры на всякий случай еще не значит сказать «прости» прелестям жизни, это «последнее прости», как говорит Овидий устами Орфея, вторично потерявшего свою милую Эвридику.

Но миссис Паттерсон не потеряет мистера Паттерсона, хотя бы и в первый раз. Только он должен быть аккуратен, должен привести в порядок свои дела. Завещание он непременно напишет. Он тотчас же отправится к нотариусу, чтобы документ был составлен по всем правилам закона и при вскрытии не мог дать никакого повода к сомнениям.

Читатель, вероятно, ожидает, что мистер Паттерсон принял все необходимые меры на тот случай, если волей злого рока «Резвый» без вести погибнет в море вместе с экипажем, пассажирами и багажом.

Мистер Паттерсон не думал этого, однако, потому что тотчас же прибавил:

— Надо бы сделать еще одно…

— Что еще, Гораций? — спросила миссис Паттерсон.

На этот раз мистер Паттерсон не пожелал высказать свою мысль яснее.

— Ну ничего, ничего, еще посмотрим! — не договорил он, очевидно не желая опять испугать миссис Паттерсон.

А может быть, он не надеялся убедить ее в чем-то, даже если не поскупится на новую латинскую цитату?

— Ну а теперь займемся моим чемоданом и моей шляпной картонкой! — сказал он, желая, по-видимому, прекратить этот разговор.

Отъезд был назначен через пять дней, и у мистера Паттерсона, как и у девяти мальчиков, которые должны были с ним ехать, только и разговору было, что о сборах в дорогу.

Впрочем, из пяти дней, остававшихся до отплытия «Резвого», нужно было употребить сутки, чтобы доехать из Лондона в Корк.

Сначала надо было ехать по железной дороге в Бристоль, там сесть на пароход, совершающий рейсы между Англией и Ирландией. На пароходе они пройдут до устья Северна, минуют Бристольский канал и канал Святого Георга и высадятся в Кингстоне, при входе в Коркский залив, на зеленых берегах Ирландии. На переезд из Великобритании в Ирландию понадобится не более одного дня, и мистер Паттерсон рассчитывал за это время привыкнуть к морю.

Между тем родители наших школьников успели уже все — кто телеграммой, кто письмом — известить о своем согласии. Родители Роджера Гинсдала жили в Лондоне, так что юноша сам отправился сообщить им о планах мисс Китлен Сеймур и в тот же День принес их ответ. Остальные ответы пришли один за другим из Манчестера, Парижа, Нанта, Копенгагена, Роттердама, Гетеборга, а родители Губерта Перкинса прислали телеграмму с острова Антигуа. Все охотно принимали предложение и благодарили мисс Китлен Сеймур с Барбадоса.

Пока миссис Паттерсон снаряжала мужа в дорогу, сам мистер Паттерсон приводил в порядок отчетность по Антильской школе. Он не забыл ни одной накладной, ни одной деловой бумаги и готовился передать правление делами лицу, которое должно было заменить его на время отсутствия.

Не пренебрегал он и личными делами, между прочим, и тем делом, о котором намекнул миссис Паттерсон и о котором ему пришлось поговорить с ней подробнее, чем в первый разговор.

Однако заинтересованные в этом деле лица держали его в глубочайшей тайне. Но ведь узнает же кто-нибудь со временем, что это за тайна? Конечно, если, к величайшему несчастью, мистер Паттерсон не вернется из Нового Света.

Достоверно известно только одно: что супруги несколько раз ездили к юристу, советовались с ним, а затем побывали у члена суда. Служащие в Антильской школе заметили также, что мистер Паттерсон в один прекрасный день возвратился домой с необычайно сосредоточенным видом и что у миссис Паттерсон были красные от слез глаза.

И то, и другое приписали горю близкой разлуки, и это чувство было всем понятно.

Наступило двадцать восьмое июня. Вечером надо было уезжать. Ментор и его молодые спутники должны были в девять часов отбыть поездом в Бристоль.

Утром того же дня мистер Джулиан Ардаг в последний раз беседовал с мистером Паттерсоном. Он еще раз просил его подробно вести отчетность во время путешествия — просьба, впрочем, совершенно излишняя, — напомнил о важности поручаемой ему обязанности и сказал, что вполне уверен, что мистер Паттерсон сумеет поддерживать дисциплину среди воспитанников Антильской школы.

В половине десятого вечера на большом школьном дворе происходила сцена прощания. Роджер Гинсдал, Джон Говард, Губерт Перкинс, Луи Клодион, Тони Рено, Нильс Арбо, Аксель Викборн, Альберт Льювен, Магнус Андерс пожали руку директору, преподавателям и товарищам, которые не без зависти смотрели на их отъезд.

Мистер Паттерсон простился с миссис Паттерсон, фотография которой лежала у него в кармане. Прощаясь с ней, он был несколько взволнован, но, во всяком случае, он уезжал с сознанием, что предусмотрел все могущие быть случайности и принял все необходимые меры.

Потом, обращаясь к девяти школьникам в момент, когда они садились в экипаж, который должен был отвезти их на вокзал, он продекламировал следующий стих Горация:

«Cras ingens iterabivaus aequor».[3]

Итак, они пустились в путь. Через несколько часов поезд примчит их в Бристоль. Наутро они переплывут канал Святого Георга, который мистер Паттерсон назвал «ingens aequor»…

В добрый час, антильские школьники!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ТАВЕРНА «ГОЛУБАЯ ЛИСИЦА»

Корк когда-то назывался Ковес, название, происшедшее от болотистой почвы местности, а на древнегалльском языке Короч. Некогда Корк был скромной деревушкой, потом сделался посадом, а в настоящее время считается столицей Мюнстера и третьим по значению городом Ирландии.

Этот промышленный город благодаря Кингстонской гавани, расположенной в устье реки Ли, играет роль приморского порта. Здесь много магазинов, фабрик, лесных бирж. В порт заезжают за углем и припасами корабли, и главным образом суда, которые по мелковод-ности Ли не могут подняться по ее течению.

Если наши путешественники не прибудут в Корк заблаговременно, они не успеют ни осмотреть этот прелестный островок с двумя переброшенными через Ли мостами, ни погулять в роскошных садах, раскинувшихся на соседних островах. Оба городка насчитывают восемьдесят девять тысяч жителей, из которых семьдесят девять тысяч приходятся на долю Корка и десять тысяч на долю Кингстона.

Однако три человека, сидевшие вечером двадцать девятого июня в глубине одного из залов таверны «Голубая лисица», были далеки от помышлений о прелести поездки в Корк и его окрестности. Все трое, притаившись в одном из темных углов таверны, говорили вполголоса и часто подливали вино в быстро опорожняемые стаканы. По их озабоченному виду глаз наблюдательного человека тотчас признал бы в них мошенников, преследуемых полицией. Опи бросали подозрительные и в то же время вызывающие взгляды на каждого нового посетителя, входившего в эту грязную таверну, в эту трущобу, посещавшуюся подонками. Впрочем, в приморском городке было много таверн, и три темные личности могли бы найти приют и в любой другой.

Корк — город чистый, нарядный, чего нельзя сказать о Кингстоне, одном из оживленнейших и важнейших портов Ирландии. Сюда ежедневно прибывает до четырех тысяч пятисот судов, вмещающих миллион двести тысяч тонн. Понятно, сколько людей прибывает ежедневно в город. Вот почему многочисленные кингстонские гостиницы кишат посетителями, заметим, крайне нетребовательными в отношении тишины, чистоты и удобства. В них можно встретить и местных жителей, и приезжих матросов. Немудрено, что часто возникающие между ними грубые ссоры, доходящие иногда до драки, требуют вмешательства полиции.

Если бы в этот день полиция заглянула в свободный зал гостиницы «Голубая лисица», она захватила бы там шайку злоумышленников, которые убежали из Кингстонской тюрьмы и которых разыскивали уже в течение нескольких часов.

Дело было так.

Неделю тому назад английский военный корабль доставил в Кингстон экипаж трехмачтового английского судна «Галифакс», которое долго преследовали и наконец захватили в водах Тихого океана. Шесть месяцев плавал корабль в западной части океана, между Соломоновыми, Ново-Гебридскими и Ново-Британскими островами. Захватом корабля был положен конец целому ряду разбойничьих нападений пиратов, жертвой которых становились преимущественно английские корабли.

Преступление было доказано многочисленными фактами и свидетелями, и разбойникам угрожало суровое наказание. Предводителей разбойничьей шайки, капитана и боцмана «Галифакса», ожидала смертная казнь через повешение.

Шайка состояла из десяти человек, схваченных на корабле. Еще семь человек разбойничьего экипажа успели сесть в лодку и бежать на острова, где их было трудно разыскать. Как бы то ни было, самые главные пираты были в руках английской полиции и, в ожидании суда над ними, заключены в портовую тюрьму в Кингстоне.

Дерзость и смелость капитана Гарри Маркела и его помощника Джона Карпентера не поддаются описанию. Благодаря ей и некоторым обстоятельствам им удалось бежать накануне того дня, когда мы застали их в таверне «Голубая лисица», пользовавшейся незавидной репутацией. Немедленно была поднята на ноги полиция. Преступники не могли еще убежать из Корка и Кингстона, и несколько полицейских отрядов было разослано для разведок в разные части этих городов.

Несколько агентов охраняли из предосторожности прибрежные окрестности на несколько миль от Коркского залива, а тем временем беглецов разыскивали во всех трущобах портового квартала.

Преступникам часто удается скрыться в этих темных углах. Содержатели таверн часто сами люди подозрительные. За деньги они готовы дать пристанище всякому, не заботясь о том, кто и откуда люди, которые просят у них приюта.

Матросы «Галифакса» были родом из Англии и Шотландии. Ни один из них не жил раньше в Ирландии. Следовательно, никто не мог признать их в Корке или Кингстоне. Это затрудняло задачу их поимки. Тем не менее они очень опасались этого, зная, что полиции известны самые точные их приметы. Конечно, они не рассчитывали долго оставаться в городе, где чувствовали себя в опасности, и решили воспользоваться первым же благоприятным случаем, чтобы бежать морем или сушей — все равно.

Случай этот скоро представился. О нем-то и толковали эти трое, сидевшие в самом дальнем углу таверны, где они могли разговаривать, не опасаясь, что их подслушает какой-нибудь любопытный сосед.

Гарри Маркел был достойным предводителем этой шайки, которая не замедлила согласиться на его предложение, когда он захотел сделать из трехмачтового судна «Галифакс», принадлежавшего одной ливерпульской торговой фирме и отданного ему под команду, разбойничий корабль.

Ему было сорок пять лет. Это был среднего роста, коренастый человек с железным здоровьем и суровым выражением лица; не было жестокости, на которую он не был бы способен. Он выслужился из матросов и добился звания капитана торгового судна. Он был значительно образованнее своих товарищей и, прекрасно зная свое дело, мог бы сделать карьеру честным путем, но дикие страсти, алчность, стремление к независимости толкнули его на путь преступления. Впрочем, он умел искусно скрывать свои недостатки под личиной свойственной морякам суровости и никогда не внушал недоверия судовладельцам, которые назначали его капитаном своих кораблей.

Сорокалетний, небольшого роста, сильный Джон Карпентер, боцман «Галифакса», был прямой противоположностью Гарри Маркела. Он был скрытен, льстив, лукав, лицемерен, лжив, и все это, вместе взятое, делало его еще более опасным. Такой же алчный и жестокий, как и капитан, он имел сильное влияние на Гарри Маркела, который охотно поддавался ему.

Третий собеседник, сидевший за столиком таверны, был антлосаксонец Рени Коф, корабельный повар. Как и все матросы экипажа, он был глубоко предан капитану и, как все они, давно заслуживал быть повешенным за многочисленные преступления, в которых принимал участие в течение последних трех лет плавания по Тихому океану.

Три достойных приятеля беседовали вполголоса и пили. Вот что говорил Джон Карпентер:

— Нам нельзя оставаться здесь. Надо уйти из таверны сегодня ночью. Полиция идет за нами по пятам и схватит нас на рассвете!

Гарри Маркел молчал, но тоже думал, что им надо было бежать из Кингстона до рассвета.

— Уилли Корти что-то долго не идет! — заметил Рени Коф.

— Придет, — отвечал боцман. — Он знает, что мы его ждем в «Голубой Лисице», и придет!

— Застанет ли он только нас? — сказал повар, озабоченно поглядывая на дверь. — А то, пожалуй, полицейские выкурят нас отсюда до его прихода! — Ничего, — заявил Гарри Маркел, — лучше всего нам остаться пока здесь. Если полиция произведет обыск в этой таверне, как во всех тавернах квартала, ей не удастся схватить нас, потому что здесь есть другой выход и мы убежим при малейшей тревоге!

В продолжение нескольких минут капитан и его товарищи молча пили грог и виски. Их почти не видно было в этой части зала, освещенного только тремя газовыми рожками. Гул голосов, шум передвигаемых скамеек наполняли таверну. Временами раздавался резкий окрик по адресу хозяина и его помощника, которые и без того изо всех сил старались услужить своим грубым гостям.

Иногда слышался неистовый крик, где-то вспыхивала ссора, кончавшаяся дракой. Этого Гарри Маркел опасался больше всего: шум мог привлечь в таверну полицейских, которые могли узнать преступников. Разговор между тем продолжался.

— Только бы Корти удалось найти лодку и завладеть ею!

— Наверно, это ему уже удалось. В гавани всегда найдется плохо привязанная лодка. Корти спрячет ее в надежном месте.

— А догнали ли его остальные товарищи? — спросил Рени Коф.

— Конечно, раз так было условлено, — возразил Гарри Маркел, — они будут стеречь лодку, пока мы не придем!

— Мы сидим здесь уже почти час, а Корти все еще нет. Я начинаю беспокоиться. Уж не попался ли он?

— А я беспокоюсь гораздо больше о том, стоит ли корабль все еще на якоре? — сказал Джон Карпентер.

— Вероятно, стоит, — ответил Гарри Маркел, — потому что он был готов к отплытию!

Несомненно, капитан и его товарищи хотели покинуть Ирландию, дальнейшее пребывание в которой было рискованно, а может быть, даже и Европу, чтобы искать гостеприимства по ту сторону океана. Но каким способом надеялись они привести в исполнение этот план, как намеревались они пробраться на готовящийся к отплытию корабль? Такой корабль, как видно из слов Гарри Маркела, был ими намечен, и они рассчитывали добраться до него на приготовленной Корти лодке. Не собирались ли они проехать на корабле «зайцами»?

Вот в этом-то и было главное затруднение. То, что возможно для одного-двух человек, невозможно для компании из десяти молодцов. Положим, они могут незаметно спрятаться в трюме; но их, конечно, скоро найдут и немедленно дадут знать о том в Кингстон.

Гарри Маркел рассчитывал на более практичный и верный способ.

Три собеседника не проронили ни одного слова, которое выдало бы их намерения. Каждый раз, как кто-нибудь из завсегдатаев «Голубой лисицы» подходил к их столу, они умолкали, и никто не мог бы узнать их тайны.

Ответив боцману, Гарри Маркел замолчал. Он думал об опасности положения, в котором он находился и из которого надо было так или иначе выйти. Уверенный в точности добытых им сведений, он продолжал:

— Нет, корабль не мог уйти ни в каком случае. Он должен сняться с якоря завтра… Вот доказательство…

Гарри Маркел вытащил из кармана обрывок газеты и в рубрике морских известий прочел следующее:

«Резвый» все еще стоит на якоре в Коркском заливе, в Фармарской бухте, готовый к отплытию. Капитан Пакстон ожидает только пассажиров, чтобы сняться с якоря. Отъезд назначен на тридцатое число текущего месяца. Лауреаты Антильской школы прибудут на корабль в этот день, и «Резвый» немедленно поднимет паруса, если будет благоприятная погода?.

Итак, дело шло как раз о судне, зафрахтованном мисс Китлен Сеймур. Гарри Маркел и его товарищи выбрали для своего бегства именно этот корабль. Именно на «Резвом» собирались они выйти в эту же ночь в море и избежать преследования полицейских! Неужели им удастся осуществить этот план? Неужели у них есть соучастники среди людей капитана Пакстона? Или же они замышляли неожиданно завладеть кораблем и затем разделаться с его экипажем?

От злоумышленников, для которых дело шло о жизни и смерти, можно было ожидать всего. Их было десять, а едва ли на «Резвом» было большее число матросов. При таких условиях попытка могла им удаться.

Прочитав эти строки, Гарри Маркел спрятал в карман кусок газеты, попавший ему случайно в руки, еще когда он был в тюрьме.

— Сегодня двадцать девятое число, — продолжал он, — «Резвый» снимется с якоря завтра, значит, сегодня ночью он будет еще стоять в Фармарской бухте, даже если бы пассажиры уже прибыли, что маловероятно. Таким образом, нам придется иметь дело только с экипажем!

Следует заметить, что разбойники не отказались бы от плана завладеть кораблем даже в том случае, если бы воспитанники Антильской школы были уже на корабле. Прольется немного больше крови — только и всего, с этим они не привыкли считаться во время своих морских разбоев.

Между тем время шло, а горячо ожидаемый Корти все не являлся. Напрасно трое разбойников вглядывались в лица каждого нового посетителя, входившего в таверну.

— Только бы он не попался в руки полицейских! — заметил Рени Коф.

— Если он попался, схватят скоро и нас… — отозвался Джон Карпентер.

— Может быть, — сказал Гарри Маркел, — но во всяком случае Корти не выдаст нас. Если ему накинут петлю на шею, он и тогда не выдаст нас!

— Я вовсе не то хотел сказать, — ответил Джон Карпентер. — Но может случиться, что полицейские узнают его и проследят за ним в то время, как он направится к таверне. Тогда они оцепят таверну и бегство будет невозможно!

Гарри Маркел не отвечал, и молчание продолжалось несколько минут.

— Не пойти ли кому-нибудь из нас ему навстречу? — сказал наконец повар.

— Я пойду! — предложил свои услуги боцман.

— Иди, — сказал Гарри Маркел, — но не уходи слишком далеко. Корти может прийти каждую минуту. Если ты вовремя заметишь полицейских, вернись, и мы убежим потайным ходом раньше, чем они войдут в таверну!

— Тогда Корти не найдет нас здесь! — заметил Рени Коф.

— Больше ничего не остается делать! — сказал капитан.

Положение было затруднительное. Прежде всего, надо было не попасться в руки полиции. Если замысел бежать на «Резвом» не удастся, если Гарри Маркел, Джон Карпентер и Рени Коф не смогут в эту ночь соединиться с остальными товарищами, можно будет придумать что-нибудь другое. Быть может, представится другой случай. Но все же они могут считать себя в безопасности только тогда, когда им удастся бежать из Кингстона.

Боцман в последний раз опорожнил свой стакан, окинул беглым взглядом таверну и, осторожно пробравшись между группами завсегдатаев гостиницы, достиг двери.

Пробило уже половину девятого, но было еще светло. Приближалось солнцестояние, а в это время бывают самые длинные дни.

Небо было облачно. Большие, тяжелые, почти неподвижные тучи собирались на горизонте. В жаркие дни такие тучи являются обыкновенно предвестниками сильной грозы. Серп нарождающейся луны уже исчез на западе, и ночь обещала быть темной.

Не прошло и пяти минут с тех пор, как ушел Джон Карпентер, дверь «Голубой лисицы» распахнулась и на пороге ее показался Джон.

Он был не один. С ним пришел тот, которого ожидали. Это был низкого роста, крепкий, коренастый матрос с надвинутой почти на самые глаза шапкой. Боцман встретил его в пяти минутах ходьбы от таверны, и они вместе вернулись к Гарри Маркелу и повару.

Корти запыхался от быстрой ходьбы. На щеках его блестели капли пота. Уж не преследовали ли его агенты сыскной полиции, которых ему удалось сбить с толку?

Джон Карпентер знаком указал ему угол, где сидели Гарри Маркел и Рени Коф. Он тотчас подсел к столу и залпом осушил стакан виски.

Корти мог с трудом отвечать на вопросы капитана, и надо было дать ему время перевести дух. Вдобавок он казался озабоченным и не спускал глаз с двери, как будто ожидая, что вот-вот войдет отряд полицейских.

Наконец он перевел дух. Гарри Маркел спросил его:

— За тобой следили?

— Кажется, нет! — был ответ.

— На улице есть полицейские агенты?

— Да, целая дюжина. Они обходят гостиницы и, наверно, скоро доберутся и до этой!

— Трогай, ребята! — сказал повар.

Гарри Маркел почти силой заставил его сесть и спросил Корти:

— Все ли готово?

— Все!

— Корабль все еще на якоре?

— Да, Гарри, но, проходя по набережной, я слышал, что пассажиры «Резвого» уже прибыли в Кингстон!

— Ну, — отвечал Гарри Маркел, — мы должны сесть на корабль раньше их!

— Каким образом? — спросил Рени Коф.

— Мне с товарищами, — возразил Корти, — удалось захватить лодку!

— Где она? — выведывал Гарри Маркел.

— В пятистах шагах от таверны, на набережной, у сходней.

— А товарищи?

— Они ждут нас. Нельзя терять ни минуты!

— Идем! — отвечал Гарри Маркел.

По счету было уже заплачено, и хозяина таверны беспокоить не пришлось. Среди невообразимого гама, стоявшего в таверне, злоумышленники ушли, никем не замеченные.

В это время на улице раздался страшный шум: какие-то люди кричали и дрались.

Хозяин таверны, человек осторожный, не желая подвергать своих гостей неприятным сюрпризам, приоткрыл дверь и сказал:

— Берегитесь… полиция!

Очевидно, некоторые из завсегдатаев таверны не желали иметь дело с полицией, потому что тотчас же произошло замешательство и три или четыре человека направились к потайному ходу.

Через несколько минут около дюжины полицейских агентов вошли в таверну и закрыли за собой дверь.

Между тем Гарри Маркел и его три товарища успели незаметно оставить зал.

ГЛАВА ПЯТАЯ СМЕЛЫЙ ШАГ

Чтобы избежать преследований полиции, разбойники решились на смелую до дерзости попытку. В ту же ночь в Коркском заливе, в нескольких милях от Кингстона, они сделали попытку завладеть кораблем, на котором были капитан и экипаж в полном составе. Если даже предположить, что два-три матроса еще были на суше, они тоже не замедлят возвратиться, так как уже наступает вечер. Экипаж корабля мог быть многочисленнее шайки разбойников.

Правда, судя по некоторым обстоятельствам, план обещал удаться. Если даже на корабле было десять человек, не считая капитана, в шайке бандитов всего десять человек вместе с предводителем Гарри Маркелом, все же на стороне последних был тот шанс, что экипаж «Резвого» не ожидает нападения. Трудно было предположить, что на судно, спокойно стоящее на якоре в Фармарской бухте, нападут пираты. Никто не услышит криков. Захватив моряков врасплох, разбойники задушат их и побросают трупы в море. Потом «Резвый» снимется с якоря, поднимет паруса, оставит залив, пройдет канал Святого Георга и выйдет в Атлантический океан.

В Корке будут ломать себе голову, почему капитан Пакстон отбыл раньше, чем успели приехать антильские школьники, для которых, собственно, и был зафрахтован корабль. И каково будет удивление мистера Горация Паттерсона и его юных друзей, которые, как сообщил Корти, уже прибыли в Корк, когда они не найдут в Фармарской бухте ожидающего их на якоре судна? Как только «Резвый» выйдет в открытое море, вернуть его полиции будет нелегко.

Впрочем, Гарри Маркел не без основания предполагал, что пассажиры не отплывут раньше утра и что тем временем «Резвый» будет уже пенить морские волны.

Выйдя из таверны, разбойники прошли в узкий переулок. Гарри Маркел и Корти пошли в одну сторону, Джон Карпентер и Рени Коф — в другую, чтобы сбить с толку полицейских и не дать им проследить за ними по дороге в гавань. Они должны были встретиться с остальными на месте, где была привязана лодка.

Гарри Маркел и Корти повернули назад, и хорошо сделали, потому что полицейские преградили улицу в нижней ее части, выходившей к гавани. Быстро увеличивающаяся толпа окружила группу полицейских. Мужчины и женщины, населявшие эту часть города, собрались посмотреть, как арестуют пиратов с «Галифакса», которые бежали из морской тюрьмы.

Гарри Маркел и Корти быстро дошли до противоположного конца плохо освещенной улицы, которая, однако, не была оцеплена полицейскими. Из нее они пробрались по узкому переулку на параллельную улицу, которая также вела к гавани.

Дорогой они прислушивались к тому, что говорилось в толпе. Хотя среди населения приморского города было немало бродячего люда, последний, судя по пойманным на лету замечаниям, не благоволил к этим достойным виселицы преступникам. Впрочем, они нимало не заботились об общественном мнении. Они заботились об одном: как бы не повстречаться с агентами полиции, старались идти не слишком быстро, чтобы поспешностью не обратить на себя внимания, и направились в гавань к условленному месту встречи.

Выйдя из таверны, Гарри Маркел и Корти пошли каждый отдельно, зная, что придут прямо в гавань, если пойдут по этой улице. Дойдя до конца улицы, они подождали друг друга и затем направились к сходням.

В этот час вечера набережная была пустынна и утопала в полумраке, нарушаемом лишь светом редких газовых фонарей. Даже рыбачьи лодки не показываются в гавани раньше двух-трех часов утра. Таким образом, не было опасности встретить в Коркском заливе другую лодку.

— Сюда! — сказал Корти, указывая налево, где горел портовый фонарь, а подальше, — на высоте, маяк указывал вход в Кингстон.

— Далеко? — спросил Гарри Маркел.

— От пятисот до шестисот шагов!

— Не видать ни Джона Карпентера, ни Рени Кофа!

— Может быть, им не удалось выбраться из улицы в гавань?

— Тогда они должны сделать крюк и заставят нас ждать!

— А может быть, они уже у сходней? — заметил Корти.

— Пойдем! — отвечал Гарри Маркел.

Они снова пустились в путь, старательно избегая прохожих, которые изредка попадались навстречу и шли по направлению к части города, где слышались крики и шум толпы, собравшейся перед таверной «Голубая лисица».

Скоро Гарри Маркел и его спутник остановились в гавани.

Шесть товарищей ждали их, притаившись в лодке, которую они по мере отлива передвигали так, чтобы она не оказалась на суше. Можно было не медля сесть в лодку.

— Не видали вы Джона Карпентера и Рени Кофа? — спросил Корти.

— Нет! — отвечал один из матросов, притягивая лодку к берегу.

— Они, должно быть, близко! — сказал Гарри Маркел. — Подождем их.

Кругом царила тьма, и они не боялись, что их заметят.

Прошло пять минут. Ни боцмана, ни повара. Ожидавшими начинало овладевать беспокойство. Уж не схватили ли их полицейские? Нельзя же их покинуть здесь одних… Да и людей оставалось бы слишком мало без них. Ведь, пожалуй, придется брать «Резвый» с боя, если не удастся подкрасться к кораблю незаметно.

Уже девять часов. Тяжелые облака все больше и больше заволакивали небо, вечер был темный. Дождя не было, но на поверхность залива опускался туман. Погода благоприятствовала беглецам. Трудно будет только разыскать место стоянки «Резвого».

— Где корабль? — спросил Гарри Маркел.

— Там! — Махнул рукой Корти в юго-восточном направлении.

Впрочем, когда лодка подплывет близко, наверно, видно будет фонарь на штоке фок-мачты.

Взволнованный ожиданием Корти сделал сто шагов по направлению к выходящим на набережную домам с освещенными окнами. Таким образом он дошел до угла одной из улиц, по которой могли прийти Джон Карпентер с поваром. «Не один ли это из них»? — думал Корти всякий раз, как какой-нибудь прохожий показывался на углу; ведь они могли прийти и порознь. Боцман решил подождать, чтобы указать дорогу к сходням.

Корти шел очень осторожно. Он двигался вдоль стены, прислушиваясь к малейшему шороху. Полицейские могли напасть каждую минуту. После безуспешного обхода таверн полиция, конечно, станет продолжать поиски в гавани и обыщет все привязанные в гавани лодки.

Вдруг поднялась тревога: Гарри Маркелу и его товарищам показалось, что счастье оставило их.

В конце улицы, на которой находилась таверна «Голубая лисица», послышался шум. С криками и возгласами толпа отхлынула. Газовый фонарь освещал угловые дома улицы, и можно было кое-что различить.

С берега Гарри Маркел мог видеть происходившее. Впрочем, и Корти скоро вернулся, не имея ни малейшего желания попасть в эту сумятицу и быть узнанным.

Полицейские арестовали двух человек, и, не выпуская, вели их в противоположную сторону набережной.

Арестованные отбивались и оказывали агентам сильное сопротивление. С их криками смешивались голоса десятка-другого людей, из которых одни держали их сторону, другие враждебно относились к ним. Было основание думать, что арестованы боцман и повар. Так решили и товарищи Гарри Маркела.

— Попались… попались… — повторял один из них.

— Как теперь освободить их? — спрашивал другой.

— Ложитесь! — скомандовал Гарри Маркел. Предосторожность была нелишняя. Схватив Джона Карпентера и повара, полиция могла предположить, что и остальные недалеко. Можно было с уверенностью рассчитывать, что никто из них не успел бежать из города. Конечно, обыщут все уголки гавани, чтобы найти их. Обыск произведут и на кораблях, стоящих в рейде на якоре, предварительно запретив им выйти в море. Запрета не избежит ни одно судно, ни один рыбачий челн, и беглецов живо разыщут.

Гарри Маркел не потерял присутствия духа.

Товарищи его легли на дно лодки, так что в темноте их не было видно. Прошло несколько минут, казавшихся вечностью. Шум в гавани все увеличивался. Захваченные полицией люди все сопротивлялись. Толпа неистово кричала на них: так можно кричать на злодеев, похожих на преступников из шайки Маркела. Временами Гарри казалось, что он слышит голоса Джона Карпентера и Рени Кофа. Неужели их ведут к сходням? Уж не знают ли, чего доброго, полицейские, где спрятались остальные участники шайки? Как бы их всех не арестовали и не отвели в тюрьму, откуда во второй раз едва ли удастся бежать!

Но вот крики утихли. Отряд полицейских вместе с арестованными удалился вглубь улицы.

До поры до времени опасность миновала.

Но что же делать? Арестованы боцман и повар или нет — неизвестно, во всяком случае, их нет. Налицо только восемь человек, можно ли с такими силами завладеть стоящим на якоре «Резвым»? Такое предприятие было и для десятерых безусловно смелым. Во всяком случае, надо воспользоваться лодкой, уехать в другую часть залива и бежать.

Не приняв еще никакого решения, Гарри Маркел поднялся по сходням. Не видя никого на набережной, он уже хотел снова спуститься в лодку, как вдруг на повороте одной из улиц показались два силуэта.

Это были Джон Карпентер и Рени Коф. Быстрыми шагами приблизились они к сходням. За ними не было погони. Арестованы были два матроса, ударивших третьего в таверне «Голубая лисица».

В нескольких словах прибывшие передали все случившееся Гарри Маркелу. Когда боцман и повар дошли до конца улицы, полицейские заграждали путь и не было возможности пробраться в гавань. Им пришлось вернуться и попытаться пройти другой улицей, где они снова наткнулись на полицейских и вынуждены были спасаться бегством. Вот почему они запоздали и чуть было не испортили все дело.

— В лодку! — скомандовал Гарри Маркел.

Джон Карпентер, Рени и Гарри мигом разместились в лодке. Четверо сели на носу, держа весла наготове. Лодку отвязали. Боцман правил руль. Около него сидел Гарри Маркел.

Пользуясь отливом, который должен был продолжаться еще полчаса, можно было достигнуть Фармарской бухты, находящейся не далее двух миль. Таким образом, беглецы увидят «Резвого» и постараются напасть на него раньше, чем их заметят с корабля.

Джон Карпентер хорошо знал залив. Он был уверен, что сумеет направить лодку в бухту, даже несмотря на ночную темноту. Конечно, они увидят фонарь, который каждый корабль, стоящий на якоре в заливе или в гавани, должен зажигать на носу.

По мере того как лодка удалялась, последние огоньки береговой линии утопали в тумане. Воздух не шелохнулся. В заливе не было ни малейшей зыби. В море тоже, должно быть, стоял мертвый штиль.

После двадцатиминутного хода лодка остановилась.

Джон Карпентер привстал.

— Фонарь… — сказал он.

В ста саженях расстояния, футах в пятнадцати над поверхностью воды, светился белый огонек.

Лодка прошла сажень пятьдесят и снова остановилась.

Не оставалось сомнения, что это был «Резвый», так как, по собранным сведениям, в Фармарской бухте не стояло на якоре больше ни одного судна. Надо было неслышно подойти к нему вплотную. Можно было предположить, что по случаю туманной погоды весь экипаж собрался в кают-компании. Но на палубе, конечно, дежурит часовой. Только бы он не заметил приближающейся лодки. Подняли весла. Течение несло лодку прямо к «Резвому».

Не прошло и минуты, как Гарри Маркел и его товарищи поравнялись с кормовой частью корабля. Никто их не видел, никто ничего не слышал. Теперь уже легко было забраться на корабль по бортовым сетям и расправиться со стоящим на часах матросом, чтобы он не успел поднять тревогу.

Начинался прилив, но ветра еще не было. «Резвый» был обращен носом к заливу, а кормой к Фармарской бухте, закрывавшейся на юго-востоке стрелкой мыса. Чтобы выйти в открытое море и пройти в юго-западном направлении через канал Святого Георга, надо было обогнуть этот мыс.

Итак, во мраке ночи лодка причаливала к правой стороне кормы «Резвого». Только на баке мерцал фонарь, прикрепленный к штагу фок-мачты. Порой туман сгущался и огонек как бы замирал.

Всюду тишина. Часовой не слышал, как приблизились разбойники.

Но вот легкий всплеск воды долетел до слуха матроса. Он зашагал вдоль борта. Его силуэт мелькнул на юте, потом он перегнулся через платформу в носовой части корабля, как бы прислушиваясь или желая разглядеть что-то в темноте.

Разбойники легли на дно лодки. Матрос не мог видеть их, но мог заметить лодку и позвать на палубу других членов экипажа, чтобы задержать унесенную течением лодку. Матросы станут ловить челн, и тогда не удастся напасть на корабль врасплох.

Но даже и в таком случае Гарри Маркел не отказался бы от своего плана. Захватить в свои руки «Резвый» — вопрос жизни или смерти для него и его спутников. Поэтому они ни в каком случае не откажутся от своего замысла. Они бросятся на палубу, пустят в ход кортики, и удача наверное будет на их стороне, потому что они нападут первыми.

Впрочем, обстоятельства благоприятствовали им на этот раз. Постояв несколько минут на юте, матрос вернулся на свой пост. Он не позвал на помощь. Должно быть, он даже не заметил скользившей в темноте лодки.

Лодка поравнялась с бортом корабля и легла в дрейф; теперь легко было по русленям взобраться на корабль.

Впрочем, «Резвый» возвышался всего на шесть футов от грузовой ватерлинии, приходившейся немного выше медной обшивки корабельного корпуса. Гарри Маркел с товарищами в два прыжка могут очутиться на палубе.

Привязав лодку, чтобы ее не унесло волной в залив, разбойники прикрепили к поясу кортики, приобретенные уже после побега путем воровства. Корти первым перешагнул борт. Товарищи так ловко и осторожно последовали за ним, что часовой не услышал и не заметил их. Узким проходом они тихонько пробрались на бак. Часовой сидел, прислонившись к кабестану, и уже дремал. Джон Карпентер первым подошел к нему и вонзил ему нож в грудь.

Несчастный не успел даже вскрикнуть; пораженный в сердце, он упал на палубу и после нескольких конвульсий испустил последний вздох.

Между тем Гарри Маркел, а за ним Корти и Рени Коф прошли на ют.

— Теперь очередь за капитаном! — прошептал Корти.

Каюта капитана Пакстона помещалась под ютом на бакборте. Окно каюты выходило на палубу. Оно было задернуто занавеской, сквозь которую просвечивал свет висячей лампы.

Капитан Пакстон еще не спал. Рассчитывая сняться с якоря рано утром, лишь только прибудут пассажиры, он приводил в порядок бумаги.

Внезапно дверь каюты распахнулась, и не успел он опомниться, как на него посыпались удары Гарри Маркела.

— Караул! — закричал капитан.

На его крик прибежали пять или шесть матросов.

Корти и другие разбойники поджидали их и убивали одного за другим по мере того, как они появлялись.

Спустя немного времени шесть матросов уже лежали на палубе. Некоторые из них, смертельно раненные, кричали от боли и ужаса. Никто не мог, однако, услышать их вопли и прийти на помощь в этой бухте, где «Резвый» в одиночестве стоял на якоре.

Но на корабле кроме шестерых матросов да капитана были еще люди. Еще трое или четверо, должно быть, спрятались на палубе и не смели выйти из засады.

Их вытащили оттуда силой, и скоро палуба обагрилась кровью одиннадцати убитых.

— За борт трупы! — кричал Корти.

И он собирался уже побросать тела убитых в море.

— Стой! — сказал Гарри Маркел. — Приливом их снесет в гавань. Подождем отлива, тогда их отнесет волнами в море.

Разбойники завладели «Резвым».

ГЛАВА ШЕСТАЯ ХИЩНИКИ НА КОРАБЛЕ

Попытка удалась. Первый акт драмы был разыгран во всем ее ужасе благодаря необычайной дерзости пиратов.

Потеряв «Галифакс», Гарри Маркел был теперь полным хозяином на «Резвом». Никто не подозревал о только что происшедшей драме. Некому было доносить о преступлении, совершенном в одном из оживленнейших портов Ирландии, при входе в Коркский залив, месте стоянки многочисленных судов, совершающих рейсы между Европой и Америкой.

Теперь злодеям нечего было опасаться английской полиции. Она не станет их преследовать на «Резвом». Они спокойно могут продолжать разбои в далеких водах Тихого океана. Им остается только сняться с якоря, выйти в открытое море, и через несколько часов они минуют канал Святого Георга.

Воспитанники Антильской школы приедут утром, чтобы сесть на корабль, но «Резвого» уже не будет и следа ни в Коркском заливе, ни в гавани Кингстона.

Как объяснить это исчезновение? Какие предположения могут прийти в голову? Что принудило капитана Пакстона и его экипаж поднять паруса, не дождавшись пассажиров? Во всяком случае, не буря заставила «Резвого» выйти из Фармарской бухты. Ветер, волновавший море, был почти нечувствителен в заливе. Парусные суда в гавани точно заснули. За последние двое суток только несколько пароходов входили в гавань и выходили из нее. Еще накануне все видели «Резвого»; казалось бы неправдоподобным предположить, что он бесследно погиб ночью жертвой какого-нибудь столкновения.

Никто никогда не узнает истины, если только какой-нибудь выброшенный волной на прибрежный песок труп не откроет тайны этой ужасной резни.

Однако Гарри Маркел должен был спешить, чтобы «Резвый» не остался в Фармарской бухте до утра. Если обстоятельства будут благоприятны, «Резвый», пройдя через канал Святого Георга, вместо Антильских островов направится на юг. Гарри Маркел старательно поведет судно вдали от берега, избегая фарватера, которого обыкновенно держатся все суда, идущие к экватору. Таким образом, его не догонит рассыльное судно, если таковое будет послано вслед за ним на разведку. Да никому и в голову не придет, что на корабле, зафрахтованном мисс Китлен Сеймур, нет уже ни капитана Пакстона, ни экипажа. Никто не догадается, почему они отплыли в море, и сочтут за лучшее обождать несколько дней.

Таким образом, все шансы были на стороне Гарри Маркела. Для обслуживания корабля было совершенно достаточно девяти человек, которые сбежали с ним. Все они отважные моряки и все питают полное доверие к своему капитану.

Обстоятельства складывались так, что предприятие обещало полный успех. Через несколько дней, заметив, что корабль не вернулся в Коркский залив, правительство сочтет его погибшим в Атлантическом океане вместе с экипажем и грузом. Никому не придет в голову, что судном завладели беглецы из Кингстонской тюрьмы. Полиция между тем будет продолжать свои поиски в окрестностях города. По всему графству будут приняты меры к розыску преступников. Поднимут шум и в деревнях. Однако нескоро нападут на след шайки злодеев.

Впрочем, были и некоторые обстоятельства, мешавшие сняться с якоря.

Штиль продолжался, и нельзя было ожидать никакой перемены и далее. Все еще лежал густой туман. Неподвижные тучи нависли, казалось, над самым морем. Порой за туманом не видно было даже яркого огня маяка у входа в бухту. Ни один пароход не рискнул бы выйти из гавани в такую непроглядную тьму. Это значило бы пуститься в открытое море, не видя путеводных огней береговой линии и канала Святого Георга. О парусных судах и говорить нечего; они спустили паруса среди царившего в море штиля.

Море ничего не предвещало. Прилив чуть заметно волновал воды залива. Чуть слышен был плеск у носа «Резвого», а привязанная к корме лодка чуть колебалась.

— Полное безветрие! — с досадой сказал Джон Карпентер, подкрепив свое замечание отборными проклятиями.

Нечего было и думать сняться с якоря. Паруса беспомощно повисли бы на мачтах, а увлекаемый волнами корабль, перейдя залив, очутился бы в Кингстонской гавани.

Обыкновенно вместе с приливом с моря начинает дуть ветерок. Хотя это был бы ветер и не попутный, Гарри Маркел сумел бы воспользоваться им и, лавируя, выйти в море. Боцман, хороню знакомый с местностью, верно направит корабль, а раз «Резвый» выйдет в открытое море, можно будет воспользоваться первыми порывами ветра. Несколько раз Джон Карпентер взбирался на рангоут. Быть может, высокие береговые скалы, окружающие бухту, задерживают ветер? Но нет, флюгер на гротмачте не двигается.

Впрочем, не надо было отчаиваться. Было всего десять часов. До утра мог еще подняться ветер. В полночь начнется отлив. Пользуясь им, Гарри Маркел попытается выйти в море! Члены его экипажа спустят шлюпки и, таща «Резвого» на буксире, постараются вывести и его в море. Эта мысль мелькнула и у капитана, и у боцмана. Но что будет, если штиль не позволит кораблю уйти дальше? Не отыскав своего корабля, пассажиры вернутся в гавань… Разнесется весть, что корабль снялся с якоря… Его станут искать в заливе. Морское агентство пошлет даже, может быть, вдогонку паровой катер. О, тогда положение Гарри Маркела и его друзей будет критическим!.. Корабль узнают, к нему причалят, его осмотрят… Им всем угрожает тогда неминуемый арест… Полиция узнает о кровавой драме, стоившей жизни капитану Пакстону и его экипажу.

Опасно было сниматься с якоря, так как «Резвый» мог заштилевать и в море; еще опаснее — оставаться в Фармарской бухте. А между тем в это время года штили продолжались иногда по несколько дней.

На что-нибудь надо было решиться.

Уж не бросить ли корабль в случае, если ночью не поднимется ветер, не попытаться ли доплыть на лодке до берега и, в надежде провести как-нибудь полицию, не попробовать ли счастья на суше? Если и эта попытка не удастся, надо придумать что-нибудь другое. Притаившись в какой-нибудь извилине побережья, можно ждать, когда снова подует ветер, и ночью вернуться на корабль. Но вот беда: приедут утром пассажиры, увидят, что на корабле ни единой живой души, и вернутся в Кингстон. Тотчас же «Резвый» доставят в гавань.

Вот эти-то вопросы и обсуждали Гарри Маркел, боцман и Корти в то время, как остальная компания находилась на баке.

— Собачий ветер! — ворчал Джон Карпентер. — Когда не нужно, он дует как бешеный, а когда нужно, то его и нет!

— А ведь лодка должна идти завтра утром за пассажирами! — сказал боцман. — Уж не подождать ли нам их?

— А если бы, Джон?

— В конце концов, — сообразил Джон Карпентер, — их всего десять человек, это, по словам газет, молодые люди и их учитель. Справились же мы с экипажем «Резвого», сумеем справиться и…

Корти покачал головой. Нельзя сказать, чтобы он не одобрял мысли Джона Карпентера, но все же он нашел нужным заметить:

— То, что легко было сделать ночью, окажется труднее днем. Кроме того, с пассажирами, пожалуй, приедут из порта люди, знающие лично капитана Пакстона. Что мы им скажем, если они спросят, почему нет на корабле капитана?

— Скажем, что он поехал на берег, — возразил боцман. — Они высадятся на корабль. Лодка возвратится в Кингстон. А тогда…

Более чем вероятно, что в глуши пустынной Фармарской бухты, выбрав время, когда не будет вблизи других судов, негодяи легко справились бы и с пассажирами. Они не остановятся ни перед каким преступлением. Они зарежут мистера Паттерсона и его юных спутников, у которых нет даже того ресурса, который был у погибшего экипажа корабля, — они не могут защищаться.

Однако по свойственной ему привычке Гарри Маркел позволял другим рассуждать, а сам тем временем обдумывал, как выйти из неприятного положения, в которое ставила их невозможность отплытия. Быть может, придется ждать до следующей ночи, еще около суток. Положение осложнялось еще тем обстоятельством, что кто-нибудь из пассажиров мог лично знать капитана Пакстона. Как тогда объяснить его отсутствие в день, даже в час, назначенный для отплытия?

Лучше всего было бы поднять паруса и отплыть, пока темно, миль на двадцать на юг от Ирландии. Ужасно досадно, что нельзя сняться с якоря и сейчас же уйти от преследования.

В конце концов, может быть, достаточно вооружиться терпением и ждать. Еще только одиннадцатый час. До зари может произойти перемена в атмосферных условиях. Впрочем, Гарри Маркел и его люди — привычные моряки, а между тем они не видели никаких предвестников возможных перемен. Заволакивавший все туман начинал беспокоить их. Такая «гнилая погода», как выражаются моряки, подает мало надежды и может продолжаться несколько дней.

Оставалось ждать, больше нечего было делать. Таково было мнение Гарри Маркела. А там, стоит ли бросить корабль и скрыться где-нибудь в Фармарской бухте, чтобы искать спасения на суше, — покажет время. На всякий случай беглецы, похитив деньги из каюты капитана и мешков матросов, стали запасаться провиантом. Они могут переодеться в платье матросов, менее возбуждающее подозрение, чем одежда кингстонских беглецов. Обеспеченные деньгами и припасами, они могут еще обмануть полицию и сесть на корабль в каком-нибудь другом порту Ирландии или спастись на суше.

Впереди оставалось еще пять-шесть часов ожидания. Бежавшие от преследований полиции Гарри Маркел и его шайка устали до полусмерти, когда прибыли на «Резвый». Кроме того, они были страшно голодны. Завладев кораблем, они тотчас же стали искать каких-нибудь съестных припасов.

Естественно, по самому роду его занятий заботы о пище были возложены на Рени Кофа. Он зажег фонарь и отправился в камбуз, помещавшийся у фок-мачты, и баталер-камеру, под палубой. Ввиду продолжительного путешествия в трюме корабля был заготовлен большой запас провизии; ее хватило бы, даже если бы «Резвый» пустился в плавание по Тихому океану.

Рени Коф нашел здесь все, что было нужно, чтобы утолить голод и жажду друзей. Не было недостатка также в водке, джине и виски.

Закусив со всеми, Гарри Маркел приказал Джону Карпентеру и всем остальным переодеться в платье убитых матросов. Потом они легли отдохнуть, пока оставленный на часах товарищ не подаст сигнал, что можно поднять паруса.

Один Гарри Маркел не думал об отдыхе. Ему хотелось просмотреть судовые книги и бумаги, из которых он мог почерпнуть полезные сведения. Он вошел в капитанскую каюту, зажег лампу, открыл ящики вынутыми из кармана несчастного Пакстона ключами, взял бумаги и сел за стол. Все это он проделывал с тем хладнокровием, которое выработал в себе за всю свою богатую приключениями жизнь.

Все бумаги были в порядке, потому что корабль был накануне отплытия. Просматривая список команды корабля, Гарри Маркел убедился, что экипаж состоял из одиннадцати человек и что все они были на судне в момент нападения. Нечего было опасаться, что какой-нибудь матрос, отпущенный на берег, вернется из Кингстона. Нет, все люди экипажа убиты. Перелистывая книгу, в которой записан был груз корабля, Гарри убедился, что «Резвый» снабжен запасом мяса, сушеных овощей, сухарей, солонины, муки и прочего по крайней мере на три месяца. А за это время можно добраться до Тихого океана. Кроме того, в кассе капитана были деньги — шестьсот фунтов.

Гарри Маркел счел нелишним ознакомиться с прежними плаваниями капитана Пакстона на «Резвом». Очень важно было на будущее не заходить в те гавани, где корабль уже останавливался и где могли знать капитана Пакстона. Осторожный до крайности, Гарри хотел все предусмотреть.

Он нашел в книгах все нужные ему сведения.

«Резвый» было еще новое судно, выстроенное три года назад в Беркенхеде, на верфи «Симеон и K°». В плавании он был всего два раза, оба раза в Индии, Бомбее, на Цейлоне и в Калькутте, откуда недавно возвратился в Ливерпуль. Он никогда не плавал по Тихому океану, и Гарри Маркел мог быть спокоен в этом отношении: в случае необходимости он мог даже выдать себя за капитана Пакстона.

Из списка прежних плавании капитана было видно, что он никогда не был на Антильских островах, принадлежащих французам, англичанам, голландцам, датчанам, испанцам. Мисс Китлен Сеймур назначила его и его корабль для путешествия школьников на Антильские острова по рекомендации одного лица, жившего в Ливерпуле, с которым она находилась в переписке и которое ручалось ей и за корабль, и за капитана.

В половине первого лампа погасла и Гарри Маркел вышел из каюты на ют, где его встретил Джон Карпентер.

— Ветра все нет? — спросил он.

— Нет и не предвидится! — отвечал боцман.

Из обложивших весь горизонт неподвижных туч по-прежнему моросил мелкий дождь, все та же тьма окутывала залив, всюду господствовала все та же мертвая тишина, не нарушаемая даже плеском течения. Это было время слабых приливов, и вода прибывала через узкий канал в Корк медленно, так что уровень реки Ли повышался только на расстоянии двух миль от устья.

До трех часов утра море останется на одинаковой высоте, затем начнется отлив.

Джон Карпентер имел основание ругать дурную погоду. Во время отлива малейшего ветерка, с какой бы стороны он ни подул, было бы достаточно, чтобы поднять паруса, обогнуть мыс, замыкающий Фермерскую бухту, пройти узким каналом и, даже сделав несколько галсов, выйти до восхода солнца из Коркской гавани. Но нет, «Резвый» стоит себе неподвижно на якоре, и надежды поднять паруса при таких обстоятельствах мало.

Итак, приходится ждать, не надеясь даже, что погода изменится к тому времени, когда из-за Фармарских высот поднимется солнце!

Прошло два часа. Ни Гарри Маркел, ни Джон Карпептер, ни Корти ни на минуту не сомкнули глаз, в то время как товарищи их крепко спали, растянувшись в сетках по бортам судна. Небо не изменяло своего вида. Облака не двигались. Если по временам с моря доносилось слабое веяние, оно тотчас же замирало, и ничто не предвещало, что с моря или с суши подует ветер.

В три часа двадцать семь минут, когда на востоке чуть забрезжила заря, лодку, привязанную к стокору, отнесло течением отлива, и она ударилась о корпус «Резвого», который тотчас же повернулся кормой к морю.

Можно было еще надеяться, что с отливом подует с северо-востока легкий ветер, который поможет кораблю сняться с якоря и пройти в канал Святого Георга; но скоро и эта надежда угасла, ночь проходила, а корабль все стоял на якоре.

Пора, однако, было избавиться от трупов. Джон Карпентер захотел еще удостовериться, не удержит ли их водоворот в Фармарской бухте. Вместе с Корти они спустились в лодку и убедились, что течение направляется к месту, где мыс отделен от узкого пролива. Отлив увлекал волны в этом направлении.

Лодка вернулась и легла в дрейф, в нее положили все трупы.

Потом лодка доставила их за мыс, на прибрежный песок которого их могло бы выбросить течением.

Тогда Джон Карпентер и Корти побросали трупы один за другим в тихие, чуть всплескивавшие волны. Сначала мертвые тела погружались, потом всплывали на поверхность и, подхваченные течением, уплывали далеко в море…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ТРЕХМАЧТОВОЕ СУДНО «РЕЗВЫЙ»

Трехмачтовое судно «Резвый», вместимостью в четыреста пятьдесят тонн, вышло, как уже сказано, из верфей Беркенхед, где его обшили медью. Корабль был зарегистрирован под номером 1 в бюро «Veritas», ходил под британским флагом и готовился предпринять свое третье плавание.

Пересеча в два первых плавания Атлантический океан, обогнув мыс Доброй Надежды, пройдя Индийский океан, он собирался на этот раз плыть на юго-запад, на Антильские острова, для чего и был нанят мисс Китлен Сеймур.

«Резвый» отличался отличным ходом, его паруса хорошо вздувались, и, чтобы переплыть расстояние от Ирландии до Антильских островов, ему достаточно было бы трех недель, если только не застанет безветрие.

С первого плавания «Резвый» ходил под командой капитана Пакстона; его помощником был лейтенант Дэвис; весь экипаж небольшого судна составляли девять человек. Во второе плавание из Ливерпуля в Калькутту в составе экипажа не произошло никаких изменений, в нем оставались те же матросы, те же офицеры. Они должны были остаться и в третье плавание из Европы в Америку. Мисс Китлен Сеймур, получившая о капитане Пакстоне наилучшие отзывы, могла вполне доверять этому добросовестному, осторожному человеку и прекрасному моряку. Школьники совершили бы свое путешествие со всеми удобствами и в полной безопасности — родители их могли быть спокойны. Плавание предполагалось предпринять в лучшее время года, и оно должно было продолжаться не более двух месяцев.

К сожалению, теперь «Резвый» не был уже под командой капитана Пакстона. Весь экипаж его погиб во время стоянки в Фармарской бухте. Корабль был в руках шайки пиратов с «Галифакса».

Рано утром Гарри Маркел и Джон Карпентер внимательно осмотрели захваченный ими корабль. Они тотчас же оценили его достоинства. Корпус корабля был с красивыми линиями, нос приподнят, корма хорошо выделялась, мачты были высоки, реи длинны, и судно сидело в воде настолько глубоко, что можно было пользоваться полными парусами. Даже при легком ветре, отплыв накануне в девять часов вечера, он за ночь прошел бы канал Святого Георга, а на рассвете находился бы уже милях в тридцати от берега Ирландии.

Уже светало, а низко нависшие облака или, лучше сказать, туман, который рассеяло бы в несколько минут легким ветром, все еще заволакивал небо. Уже в трех кабельтовых[4] от «Резвого» за туманом нельзя было ничего разглядеть. Рассеет ли солнце этот сырой туман? Впрочем, так как нечего было и думать сняться с якоря, Гарри Маркел был рад скрывавшему корабль туману.

Однако случилось то, чего не ожидали. Часам к семи, хотя ни с суши, ни с моря не повеяло ни малейшего ветерка, под влиянием жарких лучей солнца туман начал рассеиваться. День обещал быть жарким, безветренным. Скоро весь залив точно выплыл из тумана.

В двух милях от Фармарской бухты развернулась панорама Кингстонского порта, а дальше, в глубине, показались первые дома города. В гавани стояло на якоре несколько кораблей, которые, по случаю безветрия, не могли выйти в море.

Пока «Резвого» не было видно за туманом, Гарри Маркел и его товарищи могли оставаться на судне. Но теперь туман рассеялся: не лучше ли сесть в лодку и искать спасения на суше? Или же они решатся принять пассажиров «Резвого», которые, по вчерашним известиям, должны были уже прибыть в Кингстон? Успеют ли они также высадиться на берег, скрыться на суше?

Джон Карпентер, Корти и другие разбойники окружили Гарри Маркела и были готовы по первому его приказанию грузить в лодку припасы. Всего несколько взмахов весел — и они достигнут песчаной прибрежной отмели в глубине залива.

На вопрос боцмана Гарри Маркел, однако, коротко ответил:

— Мы останемся на корабле!

Его подчиненные привыкли доверять ему и больше ни о чем не спрашивали. У Гарри Маркела были, конечно, уважительные причины поступать так.

Между тем залив оживился. Правда, парусные суда дремали, зато несколько пароходиков готовились пуститься в путь. Пять-шесть паровых баркасов ходили взад и вперед, возвращались в гавань, уходили, оставляя за кормой длинную пенистую струю. Впрочем, ни один из них не направлялся к Фармарской бухте. Людям, хозяйничавшим на «Резвом», нечего было опасаться.

В восемь часов поднялась было тревога.

В залив вошел пароход и, пройдя к Фармарской бухте, повернулся штирбортом, как будто намереваясь бросить якорь вблизи «Резвого». Уж не собирается ли он, вместо того чтобы подойти к кингстонским сходням, остановиться здесь? Надолго ли он остановится? На несколько часов или на несколько дней? В последнем случае из гавани к нему будут подъезжать шлюпки, а это может иметь неприятные последствия для Гарри Маркела и его товарищей.

На гафеле парохода развевался британский флаг. Это был один из тех грузовых пароходов, которые отвозят в колонии уголь, а возвращаются, нагруженные хлебом или никелем.

Судно обогнуло мыс бухты и приблизилось тихим ходом. Гарри Маркел старался угадать, остановится ли оно или сделает поворот, чтобы войти в Фармарскую бухту.

«Конкордия» — это имя можно было прочесть на носу парохода, — очевидно, не спешила прямо в Кингстон. Она даже приблизилась к «Резвому» и остановилась в расстоянии одного кабельтова от него. Однако не видно было приготовлений к спуску якоря.

Что нужно было капитану «Конкордии»? К чему этот маневр? Узнал он «Резвого» или прочитал его имя на кормовой доске? Не находился ли он в сношениях с капитаном Пакстоном и не желает ли теперь с ним повидаться? Что если он велит спустить шлюпку и подойдет к кораблю?

Можно себе представить, какие волнения переживали в эту минуту Гарри Маркел, Джон Карпентер, Корти и остальные разбойники. Напрасно они не покинули корабль ночью и не искали спасения в графстве, раз в окрестностях Кингстона полицейские рыщут, разыскивая беглецов.

Теперь поздно.

Гарри Маркел из предосторожности не показывался на юте, а стоял так, чтобы его не было видно за рангоутом.

Между тем матросы с «Конкордии» кричали:

— Эй, вы, там, на «Резвом», капитан на корабле?

Гарри Маркел не торопился отвечать. У «Конкордии» было какое-то дело к капитану Пакстону.

Почти тотчас же последовал в рупор второй вопрос:

— Кто командует «Резвым»?

Очевидно, о «Резвом» знали мало, прочли только его имя на корме и не знали в лицо командира судна.

Гарри Маркел несколько успокоился. Пора было отвечать. Он поднялся на ют и спросил, в свою очередь:

— Кто командует «Конкордией»?

— Капитан Джеймс Броун! — отвечал уже сам командир, стоя на помосте.

— Что угодно капитану Джеймсу Броуну? — спросил Гарри Маркел.

— Не знаете ли вы, какие стоят в Корке цены на никель: поднялись они или упали?

— Скажи ему, что упали, — шепнул Корти, — он и уйдет!

— Упали! — отвечал Гарри Маркел.

— На сколько?

— Три шиллинга шесть пенсов! — подсказывал Корти.

— Три шиллинга шесть пенсов! — повторил Гарри.

— Ну так нечего нам здесь и делать, — сказал Джеймс Броун. — Спасибо, капитан!

— Рад служить!

— Не будет ли у вас поручений в Ливерпуль?

— Нет.

— Желаем «Резвому» счастливого плавания!

— А мы «Конкордии»!

Получив такие сомнительные, как мы видели, сведения, пароходик сделал поворот, чтобы выйти из Фармарской бухты. Обогнув мыс, он прибавил ходу и пошел на северо-восток, по направлению к Ливерпулю.

Джону Карпентеру между тем пришла в голову следующая мысль:

«В благодарность за столь точно доставленные сведения относительно цен на никель капитан „Конкордии“ мог бы взять нас на буксир и вывести из этого проклятого залива».

Даже если бы поднялся ветер, теперь было поздно поднимать паруса. Между Кингстоном и проливом началось оживленное движение. Сновали лодки рыбаков; некоторые из них закидывали сети по ту сторону мыса, в нескольких кабельтовых от корабля. Гарри Маркел и его приятели благоразумно скрывались, чтобы не быть случайно узнанными. Если бы «Резвый» снялся с якоря теперь, до прибытия пассажиров, которых ожидали с минуты на минуту, это возбудило бы подозрение. Не следовало поднимать паруса до наступления ночи, если только это возможно.

Положение, как видно, оставалось затруднительным. Ментор со своими юными спутниками должен был вскоре прибыть на «Резвый».

Мисс Китлен Сеймур и директор Антильской школы назначили отъезд на тридцатое июня. Срок наступил. Уехав накануне из училища, мистер Паттерсон не замедлил явиться в назначенное время. По свойственной ему точности и аккуратности он не станет даже осматривать Корк и Кингстон, хотя совершенно не знает этих городов. Восстановив силы сном после утомительного переезда по железной дороге, он проснется, поднимет всех своих питомцев и отправится с ними в гавань, где им укажут место стоянки «Резвого» и где они найдут к своим услугам лодку, которая доставит их на корабль.

Так размышлял Гарри Маркел, хотя и не знал, что за личность мистер Паттерсон. Старательно избегая показываться на юте, чтобы его не увидели рыбаки, капитан внимательно наблюдал за всем, что происходило в заливе. Корти тоже, вооружившись подзорной трубой, смотрел в квадратное оконце на корме на то, что происходило в гавани и на набережной, дома которой он прекрасно различал, хотя находился на расстоянии двух миль от них. Небо прояснилось. Разогнав последние клочки тумана, солнце поднималось на безоблачном горизонте. Но не было и признака ветра, даже в открытом море, и сигналы берегового телеграфа извещали, что на море мертвый штиль.

— Из огня да в полымя! — вскричал Джон Карпентер. — Из Кингстонской тюрьмы мы еще могли убежать, а отсюда и бежать нельзя!

— Подожди! — сказал Гарри Маркел.

Около половины одиннадцатого Корти показался у двери юта и сказал:

— Кажется, из гавани отплыла лодка. На ней человек двенадцать!

— Это, верно, пассажиры «Резвого»! — догадался боцман.

Гарри Маркел с боцманом тотчас же навели на замеченную Корти лодку подзорную трубу.

Увлекаемая отливом, лодка направлялась прямо к «Резвому» — это не подлежало никакому сомнению. Два матроса гребли, третий правил лодкой. На носу и на корме сидели человек десять. С ними был и багаж.

Наступила решительная минута. Все планы Гарри Маркела могли рухнуть.

Это могло, впрочем, случиться, только если мистер Паттерсон или кто-нибудь из мальчиков лично знал капитана Пакстона. Но это было, однако, маловероятно, и в расчете на это Гарри Маркел решил приступить к осуществлению своего плана. Могли знать капитана Пакстона и матросы, доставившие пассажиров; что же они скажут, когда Гарри Маркел представится под именем капитана Пакстона?

Следует заметить, что «Резвый» в первый раз прибыл в Кингстонский порт или, вернее, в Коркский залив. Конечно, капитану необходимо было побывать на берегу, соблюдая все формальности, которые должен исполнить каждый корабль при своем приезде и отъезде. Но не все же видели его на берегу, может быть, не встречали его и эти матросы.

— На всякий случай, — заметил Джон Карпентер, посоветовавшись по этому поводу с товарищами, — пусть матросы не высаживаются на корабль!

— Это будет осторожнее. Мы сами поможем перегрузить багаж! — сказал Корти.

— На места! — скомандовал Гарри Маркел. Прежде всего он позаботился о том, чтобы лодка, похищенная ими накануне в порту и доставившая их на корабль, была спрятана. На случай бегства достаточно было и шлюпок «Резвого». Несколькими ударами топора дно лодки было прорублено, и она погрузилась в воду. Корти подошел к борту и приготовился бросить конец, лишь только вновь прибывшая лодка подойдет к кораблю.

— Ну, — сказал Джон Карпентер, — надо встретить опасность лицом к лицу!

— Это будет не в первый раз и не в последний раз, Джон! — отвечал Гарри Маркел.

— И мы всегда выходили сухими из воды, Гарри. Ну что же, двум смертям не бывать… А впрочем, быть вздернутым на виселице и один раз куда как неприятно!

Однако лодка приближалась, держась недалеко от берега. Она была уже всего в ста саженях. Можно было видеть пассажиров.

Вопрос выяснится через несколько минут. Если все пойдет как следует, если, как рассчитывал Гарри Маркел, исчезновение капитана Пакстона останется незамеченным, он будет поступать, как подскажут ему обстоятельства. Приняв стипендиатов мисс Китлен Сеймур, как это сделал бы капитан Пакстон, он займется размещением школьников на корабле. Таким образом, время пойдет незаметно.

В самом деле, видя, что «Резвый» не может пуститься в путь при полном безветрии, мистеру Паттерсону и его спутникам могла бы прийти мысль вернуться в Кингстон. Они, наверное, не успели еще осмотреть ни город, ни порт и могли заняться этим теперь на досуге.

Надо во что бы то ни стало помешать им сделать это. Лодка, доставившая пассажиров, вернется в гавань. Если школьники захотят поехать на берег, пришлось бы дать им одну из шлюпок «Резвого», а гребцами — людей из шайки Гарри Маркела.

А тем временем, тщетно обыскав все таверны, полиция, пожалуй, станет разыскивать беглецов на улицах и на набережной. Стоит одному из них попасться в руки агентов — и все откроется. Паровой катер с отрядом полицейских отправится в Фармарскую бухту, захватит «Резвый», и вся шайка снова будет в руках правосудия.

Итак, раз пассажиры сядут на корабль, их отсюда не выпустят, хотя бы кораблю пришлось стоять еще несколько дней. Впрочем, с наступлением ночи можно будет и с ними расправиться так, как с капитаном Пакстоном и его экипажем.

Гарри Маркел отдал последние распоряжения. Товарищи должны были помнить, что они более не матросы «Галифакса», не беглецы из Кингстонской тюрьмы, а матросы «Резвого», по крайней мере на сегодня. Они должны остерегаться сказать лишнее слово, должны стараться выглядеть как вежливые моряки, умеющие держаться, и сделать честь щедрой мисс Китлен Сеймур. Все поняли, какую они должны играть роль.

А пока, до отплытия, они должны как можно меньше попадаться на глаза. О приеме багажа и размещении пассажиров позаботятся боцман и Корти.

Вновь прибывшим будет предложен завтрак, прекрасный завтрак из запасов баталер-камеры «Резвого». Рени Коф будет иметь случай показать свое кулинарное искусство.

Наступил момент действовать так, как поступил бы капитан Пакстон и его экипаж. Лодка была в нескольких саженях от «Резвого». Надо было ее встретить. Гарри Маркел подошел к трапу.

Он был в форме покойного капитана, а весь экипаж — в матросском платье, найденном на корабле.

С лодки послышались окрики. Корти бросил матросам конец, который те поймали багром. Лодка причалила.

Тони Рено и Магнус Андерс первыми взобрались по трапу и прыгнули на палубу. Товарищи последовали их примеру. За ними перешагнул борт и мистер Гораций Паттерсон, опираясь на услужливо протянутую руку Джона Карпентера.

Перегрузка багажа, состоявшего из простых, легких чемоданчиков, потребовала немного времени.

Матросы, доставившие пассажиров, не входили на корабль. Мистер Паттерсон заранее расплатился с ними и хорошо дал им на водку. Они поспешили обратно на берег.

Между тем всегда корректный мистер Гораций Паттерсон раскланялся и сказал:

— Капитан Пакстон, вероятно?

— Да! — отвечал Гарри Маркел.

Мистер Паттерсон поклонился вторично с изысканной вежливостью и продолжал:

— Честь имею представить вам, капитан Пакстон, воспитанников Антильской школы и выразить вам уверение в совершенном моем уважении…

— Подпись: «Гораций Паттерсон»! — шепнул шутник Луи Клодион, расшаркиваясь вместе с товарищами перед капитаном «Резвого».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ НА КОРАБЛЕ

Поездка мистера Паттерсона с воспитанниками Антильской школы прошла благополучно. Дорогой они живо интересовались самыми незначительными событиями. Это была стая птиц, вырвавшихся на свободу, правда, птиц, хорошо прирученных, которые со временем вернутся, а не улетают навсегда. Но теперь они только что вылетели из клетки.

Ни для одного из школьников не было новостью путешествие по железной дороге или на пароходе. Чтобы приехать в Европу с Антильских островов, все они должны были пересечь Атлантический океан. Но об этом плавании они почти забыли. Самому старшему из них не было и десяти лет, когда он прибыл в Европу. Поэтому море для них представлялось полным тайн и загадок. Плавание на «Резвом» сулило им много новых впечатлений. Сам же ментор впервые отваживался путешествовать по вероломной стихии, но это доставляло ему удовольствие.

«Hoc erat in votes»,[5] — повторял он слова, сказанные тысяча восемьсот лет тому назад Горацием.

Выйдя из вагона в Бристоле, вся компания пересела в пять часов утра на пакетбот, совершающий рейсы между Англией и Ирландией.

Эти быстроходные красивые пакетботы со множеством кают делают семнадцать миль в час.

На море было тихо. Дул легкий ветерок. Обыкновенно, миновав Милфордскую гавань и Валлийский мыс, довольно трудно войти в канал Святого Георга. Правда, половина дороги уже пройдена, но остальные полдня приносят пассажирам немало пытки. На этот раз переезд напоминал прогулку на яхте по спокойным водам шотландских озер — Лемонда и Кэтрин.

Мистер Гораций Паттерсон, не чувствуя приступов морской болезни в канале Святого Георга, делал из этого самые благоприятные заключения относительно будущего. Впрочем, как он думал, здоровому, осторожному и энергичному человеку качка не страшна.

— Все дело в силе воли! — повторял он.

В таком бодром настроении воспитатель и лауреаты приехали в Кингстон. Осматривать Корк и Кингстон было некогда.

Все они стремились поскорее на предназначенное для них парусное судно. Им хотелось занять поскорее каждому свою каюту, разгуливать по кораблю от бака до шканцев, разговаривать с капитаном Пакстоном и матросами, обедать в кают-компании, видеть, как корабль поднимает паруса и, если нужно, помогать морякам.

Они даже не подумали побродить по улицам Кингстона, и если бы «Резвый» стоял в самой гавани, мистер Паттерсон и его спутники тотчас же отправились бы на корабль. Было уже около девяти часов вечера. Отъезд в Фармарскую бухту пришлось отложить до следующего дня.

Это несколько разочаровало мальчиков, надеявшихся спать эту ночь уже на корабле, в подвешенных одна над другой койках, «спать, как в комоде», говорил Тони Рено. С каким бы удовольствием улеглись они в эти койки-ящики!

Однако отъезд был отложен до утра. Луи Клодион и Джон Говард с вечера уговорились с одним матросом, который взялся доставить их в своей шлюпке на место стоянки «Резвого». На их расспросы о местоположении Фармарской бухты моряк сказал, что она находится при входе в залив, в двух милях расстояния. Моряк не прочь был даже доставить их сейчас же в бухту, если они пожелают, и наиболее нетерпеливые из наших школьников готовы были согласиться на его предложение. Как приятна должна быть такая ночная прогулка по заливу в тихую и теплую погоду!

Но мистер Паттерсон не согласился. Отъезд назначен тридцатого числа, они не опоздают, если представятся капитану Пакстону и завтра. Раньше тридцатого никто не ожидает лауреатов. Между тем уже наступает ночь. На башенных часах в Кингстоне пробило десять. Капитан Пакстон и весь экипаж, может быть, уже спят. К чему же будить их?

— Ах! — воскликнул Тони Рено. — Если бы мы были уже на корабле, «Резвый» мог бы отплыть сегодня же ночью!

— Напрасно вы так думаете, мистер, — сказал матрос, — погода теперь не такая, чтобы поднять паруса; а этот штиль может продолжаться несколько дней!

— Вы полагаете? — спросил моряка мистер Паттерсон.

— Боюсь, что будет так!

— В таком случае, — возразил мистер Паттерсон, — было бы благоразумнее остановиться в гостинице в Корке или Кингстоне и подождать попутного ветра!

— Ах! Мистер Паттерсон, мистер Паттерсон! — в отчаянии вскричали Магнус Андерс и другие.

— Но, друзья, мои…

Начали спорить, и дело кончилось тем, что решено было переночевать в гостинице, а рано утром, пользуясь отливом, перебраться на нанятой шлюпке вместе с багажом на корабль.

Со свойственной казначею расчетливостью мистер Паттерсон сообразил, что содержание на корабле не будет стоить ничего, тогда как в гостинице придется платить. Кроме того, никто не помешает им вернуться в Корк и Кингстон, если по причине безветрия придется отложить отъезд.

Мистер Паттерсон и школьники остановились в гостинице на набережной. Они проспали ночь богатырским сном, а утром после чая с тартинками сели в шлюпку, которая должна была отвезти их на «Резвый».

Как уже было упомянуто, в это время туман рассеялся. Когда лодка прошла одну милю, из-за мыса, закрывавшего ее с северной стороны, показалась Фармарская бухта.

«Резвый»! — воскликнул Тони Рено, указывая на единственное стоявшее на якоре судно.

— Он самый и есть, — отвечал владелец шлюпки. — Важный корабль, что и говорить!

— Знаете вы капитана Пакстона? — спросил Луи Клодион.

— Нет, он редко бывал на берегу. Но говорят, моряк он прекрасный, да и экипаж у него весь как на подбор!

— Славный трехмачтовый кораблик! — восхищался Тони Рено; Магнус Андерс не отставал от него.

— Настоящая яхта! — сказал Роджер Гинсдал, чувствуя себя польщенным тем, что мисс Китлен Сеймур предоставила к их услугам такой великолепный корабль.

Четверть часа спустя шлюпка причаливала к «Резвому» у трапа штирборта.

Мы уже знаем, что владелец шлюпки и оба матроса остались в лодке и тотчас же пустились в обратный путь.

Знаем также, что Гарри Маркел представился пассажирам под именем капитана Пакстона. Джон Карпентер в качестве боцмана предложил проводить их в каюты.

Между тем мистер Паттерсон продолжал рассыпаться в комплиментах перед капитаном. Он очень рад, что мисс Китлен Сеймур доверила судьбу компании юных экскурсантов такому известному, пользующемуся такой прекрасной репутацией в мире моряков капитану. Отваживаясь отправиться в царство Нептуна, они, конечно, рискуют. Но им не страшен гнев Нептуна на таком прекрасном корабле, как «Резвый», под командой капитана Пакстона, при наличии опытного экипажа…

Гарри Маркел холодно слушал эти панегирики. Он ответил только, что он и его люди постараются сделать все, чтобы пассажиры «Резвого» ни в чем не нуждались во время плавания.

Теперь надо было осмотреть корабль «от киля до клотика», как выражался Тони Рено.

Нет ничего удивительного, что мальчики все хотели знать и видеть. Ведь корабль в продолжение трех месяцев будет им заменять дом. «Резвый» казался им частицей Антильской школы, оторванной от Ирландии.

Сначала осмотрели помещающуюся на юте кают-компанию, где пассажиры будут обедать за общим столом, где стулья — с подвижными спинками, лампы — висячие, все предметы прикреплены к проходящей посреди стола бизань-мачте, куда дневной свет проникает через решетчатое отверстие. Побывали и на камбузе; тарелки, стаканы, графины — все прикреплено и привешено на случай боковой или килевой качки.

В каждой из расположенных по обе стороны корабля каюте была койка, умывальный столик, шкафчик. Каюты освещались иллюминаторами с чечевицеобразными стеклами. В каютах по левую сторону судна должны были поместиться, группируясь по национальности: Губерт Перкинс и Джон Говард в первой каюте; Роджер Гинсдал должен был занимать отдельную каюту; Луи Клодион и Тони Рено поселятся в третьей; четвертая каюта на правой стороне судна предназначалась для Нильса Арбо и Акселя Викборна, пятая — для Альберта Льювена, а шестая — для Магнуса Андерса.

Каюта мистера Паттерсона была несколько просторнее кают школьников, она выходила окном на ют и помещалась против каюты капитана. Он мог, если желал, воображать себя подшкипером корабля и нашить на рукава сюртука галун в два ряда.

Мисс Китлен Сеймур предусмотрительно позаботилась об удобстве и здоровье молодых антильцев. Правда, на корабле не было врача, но не было оснований опасаться серьезных заболеваний во время сравнительно короткого путешествия. Мистер Паттерсон будет следить, чтобы никто из школьников не совершил какой-нибудь неосторожности. В корабельной аптечке имелся большой запас общеупотребительных медицинских средств. В дурную погоду, во время плавания, пассажиры могут переодеться в матросское платье: куртка и непромокаемые плащи висели наготове в каждой каюте.

Тони Рено и еще несколько школьников пожелали немедленно по прибытии на корабль превратиться в матросов. Что касается мистера Паттерсона, он остался верен своему цилиндру, черному сюртуку и белому галстуку. Переодеться в шкиперский китель и надеть форменную фуражку казалось ему не соответствующим его почтенному возрасту.

Впрочем, незачем было и изменять своих привычек в эту тихую погоду, на спокойных водах Коркского залива, когда корабль стоял неподвижно, не ощущая даже зыби. Если бы не отсутствие миссис Паттерсон, он мог бы думать, что находится в собственной квартире в Антильской школе. Может быть, даже единственной разницей между Фармарской бухтой и Оксфордской улицей казалось ему отсутствие прохожих.

Когда чемоданы были водворены на свои места, мальчики пошли осматривать корабль под предводительством Джона Карпентера, отвечавшего на все вопросы, задаваемые главным образом Тони Рено и Магнусом Андерсом. Наши будущие моряки особенно заинтересовались на юте рулевым колесом и нактоузом. У них так и чесались руки повернуть руль в направлении норд-норд-ост или зюйд-зюйд-вест. На палубе мальчики осмотрели привешенный вдоль борта шлюпки и поднятый над кормой ялбот. В кухне, помещавшейся перед фок-мачтой, под руководством Рени Кофа готовили завтрак. Мистер Гораций Паттерсон заметил Рени Кофу, что он типичный «африканский красавец». Молодежь осмотрела также помещение матросов, которые не возбудили в пассажирах никакого недоверия, бак и шканцы, шпиль, один из двух якорей, прикрепленный к правой стороне борта, тогда как другой, с левой стороны, был спущен.

Осталось только осмотреть трюм.

Мистер Паттерсон не решился сопровождать своих питомцев в это мрачное помещение корабля. В самом деле, там не было даже лестницы, приходилось спускаться по зарубкам, сделанным в пиллерсе. Он не спустился в трюм, не решился также взобраться по выбленкам на марс, на фок-мачту или перелезть через собачью дыру. Зато мальчики ловко спустились в трюм «Резвого», где сложены были чугунные балластины. Молодежь обошла трюм от носовой части, откуда лестница вела в помещение экипажа, до кормовой части, отделенной непроницаемой для воды металлической перегородкой от баталер-камеры. Тут сложены были паруса, снасти, запасные слеги, а также ящики с консервами, бочонки с вином и водой, мешки с мукой. В самом деле, припасов на «Резвом» было столько, что их хватило бы для кругосветного плавания.

Осмотрев трюм, мальчики возвратились на ют, где застали своего воспитателя в обществе капитана. Они толковали о том о сем, мистер Паттерсон говорил с обычной изысканностью выражений, Гарри Маркел отвечал короткими фразами. «Добрый моряк не слишком общителен!» — подумал про него мистер Паттерсон.

Тони Рено стал хлопотать около руля, осматривать нактоуз с компасом, вертел колесо направо и налево, как заправский рулевой.

— Капитан, — не вытерпел он наконец, — позвольте нам иногда, ну, в хорошую погоду, что ли, управлять кораблем!

— Гм!.. — промычал мистер Паттерсон. — Не знаю, осторожно ли…

— Не бойтесь, мистер Паттерсон. Вы не станете жертвой кораблекрушения! — успокоил его Тони Рено.

Гарри Маркел только кивнул в знак согласия.

О чем думал этот человек? Уж не закралась ли в душу его искра жалости при виде этих беззаботных юношей, радовавшихся, что они на корабле? О нет! Наступит ночь, и тогда он не пощадит ни одного из них.

Но вот послышался звон корабельного колокола.

— Это нас приглашают к завтраку! — сказал Луи Клодион.

— Мы ему сделаем честь! — ответил мистер Гораций Паттерсон. — Я голоден как волк!

— Морской волк! — поправил Тони Рено.

— Lupus maritimus! — перевел мистер Паттерсон. Действительно, завтрак был подан. Гарри Маркел извинился, сказав, что привык завтракать у себя в каюте и не будет председательствовать за столом.

Сели за стол. Молодежь ела и только похваливала все, что им подавали: яйца, холодное мясо, свежую рыбу, чай, сухари. Впрочем, молодые желудки невзыскательны, особенно после утренней прогулки. Сам мистер Паттерсон съел вдвое больше того, что имел обыкновение съедать в столовой Антильской школы.

После завтрака вся компания отправилась к Гарри Маркелу на ют.

— Капитан, — обратился к нему Луи Клодион от имени товарищей, — когда вы думаете можно будет поднять паруса?

— Как только подует ветер, — отвечал Гарри Маркел, понимавший цель вопроса. — А это может случиться каждую минуту!

— А если ветер будет не попутный? — спросил мистер Гораций Паттерсон.

— Это не помешало бы пуститься в путь. Нужен только ветер. Откуда он подует — безразлично!

— Ну да, можно лавировать! — сказал Тони Рено.

— Совершенно верно! — ответил Гарри Маркел. Что может быть красивее движения лавирующего корабля с вздутыми от ветра парусами!

— Но можно ли надеяться, капитан, что ветер будет? — спросил Нильс Арбо.

— Хоть после полудня? — вставил Джон Говард.

— Я надеюсь, — отвечал Гарри Маркел. — Штиль продолжается уже около шестидесяти часов. Можно предполагать, что погода переменится!

— Капитан, — спросил Роджер Гинсдал, — нам хотелось бы знать, есть ли вероятность, что «Резвый» снимется с якоря сегодня?

— Господа, это весьма возможно. Барометр падает… Впрочем, я ничего не могу утверждать!

— В таком случае, — сказал Луи Клодион, — мы могли бы провести сегодняшний день на берегу!

— Да, да! — подхватили хором товарищи.

Гарри Маркел никак не мог согласиться на это предложение. Он ни за что не отпустит никого на берег, ни из пассажиров, ни из экипажа. Это еще более ухудшило бы и без того опасное положение.

Мистер Паттерсон со своей стороны поддержал просьбу школьников, уснащая свою речь приличными случаю цитатами. Ни он, ни его молодые друзья не знают Корка и Кингстона. Накануне они не успели осмотреть эти города. Говорят, что окрестности их очень интересны, особенно деревня Блэрней, жители которой славятся своим хвастовством, — это сущие ирландские гасконцы. Рассказывают, что там есть замок… приложившись губами к одному из камней его, станешь навеки лжецом…

Воспитанники вторили воспитателю. Чтобы спустить одну из шлюпок «Резвого», достаточно получаса. Два матроса доставят их в гавань, а к вечеру они обещают вернуться.

— Послушайте, капитан, — продолжал мистер Паттерсон, — мы просим, умоляем вас!

— Я охотно уступил бы, — ответил довольно резко Гарри Маркел, — но не могу. Сегодня день, назначенный для отъезда. Ветра мало, но в крайнем случае из Коркского залива можно выйти даже с помощью отлива!

— Но если, выйдя в открытое море, мы все-таки не сможем продолжать путь? — заметил Луи Клодион.

— Мы встанем на якорь вблизи берега, — отвечал Гарри Маркел. — Хорошо будет уже и то, что «Резвый» выйдет из Фармарской бухты. В открытом море скорее можно ожидать ветра, чем в этой защищенной со всех сторон бухте!

Доводы были довольно веские, и кроме того, следовало доверять капитану.

— Прошу вас, господа, откажитесь от плана ехать на берег, — продолжал он. — В противном случае мы пропустим время отлива!

— Хорошо, капитан, — отвечал мистер Паттерсон, — мы не будем настаивать!

Скоро утешились и мальчики. Двое из них, впрочем, и не желали ехать на берег. Это были, как читатель, вероятно, догадался, Магнус Андерс и Тони Рено. Они рады были остаться на корабле. Сев на корабль, они решили даже не выходить нигде на берег, пока не прибудут в один из антильских портов. Ну что если подует ветер, а кораблю нельзя будет сняться с якоря, потому что пассажирам вздумалось осматривать Корк и Кингстон и они не все в сборе? А впереди могут быть еще более продолжительные стоянки! Что скажет мисс Китлен Сеймур? Что подумает директор Антильской школы? Ответственность падет на наставника, который и понял всю важность этого последнего довода.

Вопрос был исчерпан. Решено остаться на корабле. Зашла речь о путешествии, и Гарри Маркел не мог уклониться от разговора. Роджер Гинсдал спросил, ходил ли уже «Резвый» между Англией и Антильскими островами.

— Нет, — отвечал Гарри Маркел, — наш корабль совершил только два плавания в Индийский океан!

— А вы, капитан, бывали раньше на Антильских островах? — спросил Губерт Перкинс.

— Нет, не бывал!

— Значит, моряки не боятся плыть в совершенно незнакомые им места? — заметил мистер Паттерсон.

— Еще бы! — вскричал Тони Рено. — С завязанными глазами!

— Нет, — отвечал Гарри Маркел, — не с завязанными глазами, а определив на карте место, где находится судно, изучив внимательно карту, наметив направление, в котором надо идти!

— И мы увидим, как все это делается? — спросил Магнус Андерс.

— Да, но при условии, что мы выйдем в море, а не будем сидеть здесь, в заливе!

Луи Клодион и его товарищи примирились наконец с мыслью остаться на корабле. Хотя им и не позволили поехать на берег, день, проведенный на корабле, не мог показаться длинным. Нет, им даже не пришло в голову попросить отвезти их на плоский песчаный берег. В этом Гарри Маркел не мог бы отказать, потому что это не могло угрожать никакой опасностью. Мальчики садились на скамейки юта, качались в креслах-качалках, прогуливались по палубе, взбирались на марс — было как убить время, не скучая.

Коркский залив и во время штиля кипел жизнью. Несмотря на безветрие, движение в Кингстонском порту не прекращалось. Подзорные трубы воспитанников и особенно довольно большая подзорная труба мистера Горация Паттерсона (она была длиной в два фута четыре дюйма) передавались из рук в руки. Мальчики внимательно следили, как сновали взад и вперед рыбачьи лодки, паровые баркасы, обслуживающие побережье, буксиры, отвозившие парусные суда, спешившие выйти из гавани, трансатлантические и другие пароходы.

После столь же обильного и вкусного, как и завтрак, обеда, по поводу которого мистер Гораций Паттерсон высказал Рени Кофу вполне заслуженную похвалу, пассажиры снова перешли на ют. Гарри Маркел сообщил им, что с берега подул легкий ветерок. При таких условиях через час можно будет уже сняться с якоря.

Это известие было встречено с восторгом.

На северо-востоке показались предвещавшие перемену погоды облака. Лучше было бы, если бы облака появились со стороны моря, а не с берега, но все-таки «Резвый» мог сняться с якоря; лишь только бы обогнуть мыс Рок, а там видно будет что делать.

— На палубу! — скомандовал Гарри Маркел. — Берись за якорь!

Несколько человек бросились к брашпилю. Мальчики стали помогать им. Тем временем отдали снасти, подняли паруса, подняли реи. Когда якорь был поднят на крамбол, трехмачтовый корабль под фоком, кливерами, марселями, брамселями и лиселями дал ход и через несколько минут обогнул мыс Фармарской бухты.

В вечерних газетах этого же дня уже можно было прочитать известие, что трехмачтовое судно «Резвый», под командой капитана Пакстона, с лауреатами Антильской школы в качестве пассажиров вышло в море, имея местом назначения Антильские острова.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ В ВИДУ БЕРЕГА

«Резвый» отплыл из Коркского залива около семи часов вечера. Мыс Рок оставался влево, песчаный берег Коркского графства в западном направлении, на расстоянии нескольких миль.

В то время как перед ними открылось необъятное море, пассажиры смотрели на утопавшие в вечерних сумерках горы южного побережья Ирландии. Тент над ютом был снят ввиду наступающей ночи. С невольным волнением мальчики смотрели вдаль. Воспоминание о путешествии морем с Антильских островов в Европу почти изгладилось из их памяти.

Теперь воображение живо рисовало им предстоящее далекое плавание на родину. Экскурсии вглубь страны, исследования, приключения, открытия — вот волшебные выражения из словаря туристов, которые мелькали у них в голове. Они припоминали прочитанные ими рассказы, особенно те, которые они читали в последние дни своего пребывания в Антильской школе. О, сколько рассказов о путешествиях поглотили они еще в то время, когда не знали, куда повезет их «Резвый»! Сколько атласов и географических карт пересмотрели они!

Надо вникнуть в то крайне возбужденное состояние, в котором находились эти полные ожидания и горячих желаний молодые головы. Теперь, зная уже цель путешествия, очень простую и доступную, они все-таки находились еще под впечатлением прочитанного. Им казалось, что они, как знаменитые путешественники, отправляются в дальние экспедиции, завладевают новыми землями, водружают на них свой национальный флаг. Все представляли себя Христофором Колумбом в Америке, Васко де Гамой в Индии, Магелланом в Огненной Земле, Жаком Картье в Канаде, Джеймсом Куком на островах Тихого океана, Дюмоном-Дюрвилем в Новой Зеландии и в арктических странах, Ливингстоном и Стэнли в Африке, Гудсоном Пирри и Джеймсом Россом на Северном полюсе. Они повторяли вместе с Шатобрианом, что земной шар слишком мал, так как его можно объехать кругом, они жалели, что существует только пять, а не двенадцать частей света. Им казалось, что они уже далеко-далеко, хотя «Резвый» только начинал свое плавание и был еще в британских водах.

Впрочем, покидая Европу, все они охотно послали бы последний привет своей родине: Луи Клодион и Тони Рено — Франции, Нильс Арбо и Аксель Викборн — Дании, Альберт Льювен — Голландии, Магнус Андерс — Швеции; но об этом нечего было и думать.

Только Роджер Гинсдал, Джон Говард и Губерт Перкинс могли действительно проститься с Ирландией, которая вместе с Великобританией и Шотландией составляет Соединенное королевство.

Начиная с завтрашнего дня они выйдут из канала Святого Георга и не увидят больше на своем пути ни материка, ни островка вплоть до моря, омывающего берега Америки, где каждый из них найдет снова как бы клочок того, что покинул в Европе.

Британский берег еще довольно долго виднелся на горизонте.

Поднявшийся ветерок дал возможность «Резвому» сняться с якоря и выйти из Фармарской бухты. Но это был слабый береговой ветер, в нескольких милях от берега, в открытом море, он тут же замер.

Чтобы выйти из канала Святого Георга, «Резвый» должен был повернуть на зюйд-вест. Капитан Пакстон, наверно, так и сделал бы. Если бы ему удалось пройти таким образом миль сто, быть может, в открытом море он встретил бы более сильный ветер. У Гарри Маркела были иные намерения. Выйдя из канала, он направил корабль в южном направлении.

Кроме того, он хотел ночью как можно дальше отойти от берега и многочисленных судов, стоявших у побережья по случаю безветрия.

На море был полный штиль. Ни зыби, ни малейшего волнения ни у берега, ни у кормы корабля. Воды Ирландского моря спокойно сливались с водами Атлантического океана.

На корабле не ощущалось ни малейшей качки, точно он плыл по озеру или по реке. Вследствие близости берега не было даже боковой качки, и мистер Гораций Паттерсон радовался при мысли, что успеет привыкнуть к морю и научится ходить по кораблю во время качки.

Пассажиры примирились со своим положением, да другого ничего и не оставалось делать. Но Гарри Маркела и его экипаж сильно беспокоила близость берега. Правительство могло выслать рассыльное судно в устье канала Святого Георга для осмотра всех вышедших из Коркской гавани кораблей.

К беспокойству примешивался еще и гнев, и Гарри Маркел не знал, сумеет ли он сдержать его. Корти и остальные пираты строили такие рожи, что того и гляди перепугают пассажиров.

Тщетно старались Гарри и Джон Карпентер воздействовать на экипаж. Такое явное недовольство и раздражение никак не может быть объяснено неблагоприятной погодой. Ведь уж если запоздалый отъезд неприятен кому-нибудь, так это мистеру Паттерсону и его юным спутникам, а матросам, привычным к морю, не все ли равно?

Гарри Маркел и Джон Карпентер ходили взад и вперед по палубе корабля и обсуждали положение. Наконец Джон Карпентер сказал:

— Ну, Гарри, скоро стемнеет. Разве нельзя в двух милях от берега рискнуть на то, что мы уже сделали в Коркском заливе, когда расправились с экипажем «Резвого»?

— Ты забываешь, Джон, — отвечал Гарри Маркел, — что тогда нам не оставалось иного выхода; надо было поступить так, чтобы завладеть кораблем!

— Но, Гарри, что может помешать нам покончить все счеты с пассажирами, когда они будут спать в каютах?

— Что может помешать, Джон?

— Да, — продолжал Джон Карпентер. — Они сели на корабль. «Резвый» вышел из залива. Никто не приедет навещать их.

— Ты думаешь? Но когда береговой телеграф даст знать в Кингстон, что корабль заштилевал, может быть, друзья приедут сюда, чтобы еще раз проститься с пассажирами. Что будет, когда они не найдут их на корабле?

— Признайся, Гарри, что это маловероятно! Невероятно, но возможно. Если «Резвый» утром будет в виду берега, к нему могут подойти шлюпки. Однако товарищи Маркела не сдавались на его доводы.

Лишь только стемнеет, не разыграется ли снова ужасная драма?

Вечерело. После жаркого дня наступила ночная прохлада. Пройдет еще восемь часов, и солнце скроется за облачным горизонтом. Трудно ожидать каких-нибудь перемен погоды.

Мальчики сидели на юте и не торопились расходиться по каютам. Простившись с ними, мистер Паттерсон пошел в свою каюту. Он разделся, повесив платье на место, которое было предназначено для него на все плавание. Потом, надев на голову черную шелковую шапочку, растянулся на койке. Последняя мысль его перед сном была:

«Бедная миссис Паттерсон! Я огорчил ее своей предусмотрительностью, но, как благоразумный человек, я не мог поступить иначе. Я все заглажу, когда вернусь!»

Несмотря на штиль, «Резвый» подчинялся влиянию довольно сильного при входе в канал Святого Георга течения. Морским приливом корабль прибивало к берегу. Гарри Маркел пуще всего боялся, чтобы его не отнесло к северу, к Ирландскому морю. Боялся он также, чтобы «Резвый» не сел на мель вблизи побережья. Сняться с мели, конечно, нетрудно в такую тихую погоду; но каково будет положение беглецов, вынужденных выйти на берег в то время, как полиция продолжает розыски в окрестностях Кингстона и Корка!

В виду «Резвого» стояло на якоре до сотни парусных судов, которые не могли выйти из гавани. Простоят они до утра. Они бросили якорь, чтобы их не отнесло ночным приливом.

В десять часов вечера «Резвого» отделяло от берега расстояние всего в полмили. Его отнесло немного на восток к берегу Робертс-Ков.

Нельзя было терять времени, и Гарри Маркел позвал людей, чтобы бросить якорь.

Услышав голос капитана, Луи Клодион, Роджер Гинсдал и другие поспешили к нему.

— Вы хотите бросить якорь, капитан Пакстон? — спросил Тони Рено.

— Да, сейчас. Прилив становится сильнее. Мы слишком близко от берега, и я опасаюсь, чтобы корабль не сел на мель!

— Значит, нет надежды, что подует ветер? — продолжал Роджер Гинсдал.

— Пока нет!

— Это, конечно, скучно! — сказал Нильс Арбо.

— И даже очень!

— Может быть, в открытом море будет ветер? — спросил Магнус Андерс.

— Мы постараемся им воспользоваться, — возразил Гарри Маркел. — «Резвый» стоит только на одном якоре!

— В таком случае вы нас предупредите, капитан, чтобы мы могли помочь при подъеме парусов, — попросил Тони Рено.

— Обещаю вам это!

— Да, мы вас разбудим! — насмешливо сказал Джон Карпентер.

Решено было остановиться в четверти мили от берега, который в этом месте образовал нечто вроде бухты, замыкаемой на западе мысом. Бросили якорь с бакборта, и «Резвый» обратился кормой к побережью.

После этого пассажиры разошлись по своим каютам и скоро заснули безмятежным сном.

Что же будет теперь делать Гарри Маркел? Ступит ли он требованиям своего экипажа? Совершится ли ночью новое убийство? Или же осторожность заставит отложить этот замысел до более благоприятного времени?

Вероятнее всего последнее предположение. В Фармарской бухте «Резвый» стоял совершенно один. Здесь же, в виду Робертс-Кова, он окружен многочисленными судами, заштилевавшими при входе в канал Святого Георга. Как и «Резвый», они почти все бросили якорь, чтобы приливом их не отнесло к берегу. Два или три из них стояли всего в каком-нибудь кабельтове от «Резвого». Как же тут рискнуть выбросить пассажиров за борт? Напасть на них врасплох во время сна нетрудно, но они могут сопротивляться, звать на помощь, и крики их могут услышать часовые с других судов.

Гарри Маркелу с трудом, удалось убедить в этом Джона Карпентера, Корти и других негодяев, настаивавших на убийстве пассажиров. Будь «Резвый» четырьмя, пятью милями дальше в открытом море, это была бы последняя ночь в жизни мистера Паттерсона и молодых лауреатов Антильской школы.

На следующий день, в пять часов утра, Луи Клодион, Роджер Гинсдал и другие школьники ходили взад и вперед на юте, между тем как мистер Паттерсон еще нежился в постели.

Ни Гарри Маркел, ни боцман еще не вставали. Беседа их затянулась накануне далеко за полночь. Они не ждали ветра, и ветра не было — ни морского, ни берегового. Если бы ветра было достаточно, чтобы наполнить хоть верхние паруса, они сейчас же подняли бы якорь, конечно, не подумав разбудить пассажиров, и уплыли бы от этой флотилии окружавших их кораблей. Но в четыре часа вода стояла низко, начинался отлив. Они потеряли всякую надежду удалиться от Робертс-Кова и разошлись по своим каютам, чтобы отдохнуть несколько часов.

Мальчики застали на корме только Корти да двух матросов, стоявших на часах на носу корабля.

Они спросили у Корти:

— Ну, как погода?

— Слишком хороша!

— Ветра нет?

— Свеча не погаснет!

В это время солнце вставало на горизонте, выплывая из теплого тумана. Туман этот быстро рассеялся, и море заискрилось, заблестело под первыми лучами нарождающегося дня.

В семь часов Гарри Маркел вышел из своей каюты и встретил мистера Паттерсона, который поздоровался с капитаном в любезных и изысканных выражениях; капитан ответил сухим поклоном.

Мистер Паттерсон поднялся на ют, где застал в сборе всю компанию.

— Ну-с, мои юные лауреаты, — сказал он, — не сегодня ли мы начнем разрезать волны морские?

— Боюсь, как бы нам не пришлось потерять бесполезно еще и сегодняшний день, мистер Паттерсон! — отвечал Роджер Гинсдал, указывая на спокойное море, на котором рябила чуть заметная зыбь.

— Итак, когда наступит вечер, я буду вправе воскликнуть вместе с Титом: «Diem perdioli!»[6]

— Вполне, — отвечал Луи Клодион, — но Тит говорил это, когда ему не удавалось сделать в течение дня ни одного доброго дела, мы же только потому, что нам не удалось отплыть!

Тем временем Корти шепнул вполголоса Гарри Маркелу и Джону Карпентеру, которые разговаривали на носу:

— Берегитесь!

— Что случилось? — спросил боцман.

— Смотрите, но сами не показывайтесь! — отвечал Корти, указывая пальцем по направлению высоких утесов берега.

На горном хребте показалась группа людей, человек в двадцать. Они двигались, смотрели то на берег, то на море.

— Это полицейские… — сказал Корти.

— Да! — отвечал Гарри Маркел.

— И я знаю, чего они ищут! — прибавил боцман. Гарри Маркел скомандовал матросам уйти с палубы.

Все спрятались, кроме самого капитана и двух матросов: они подошли, однако, к сеткам бакборта, чтобы их не могли видеть, в то время как они сами будут наблюдать за полицейскими.

Действительно, то был отряд полицейских, посланный в погоню за беглецами. Обыскав бесполезно гавань и город, они продолжали свои поиски и на побережье. Казалось, они вглядывались в «Резвый» с особенным вниманием.

Трудно было, однако, предположить, что полицейские догадались, что Гарри Маркел и его шайка скрылись на «Резвом», которым завладели накануне в Фар-марской бухте. Впрочем, перед Робертс-Ковом стояло много кораблей. Нечего было и думать произвести обыск на всех судах, хотя можно было произвести его только на тех кораблях, которые в эту ночь вышли из Коркского залива, а агентам, разумеется, было известно, что «Резвый» тоже вышел в море в эту ночь.

Вопрос заключался теперь в том, приблизятся ли полицейские к кораблю.

Разбойники ждали. Сердце тоскливо замирало у них в груди.

Отряд полицейских, которых легко было признать по форме, обратил на себя внимание и пассажиров. Конечно, это не простая прогулка по прибрежным утесам. Полицейские, очевидно, кого-то разыскивают в окрестностях Корка и Кингстона и не теряют из виду побережье. Пожалуй, они хотят помешать отплыть какому-нибудь кораблю с грузом контрабандных товаров.

— Ну так и есть, это полицейские! — сказал Аксель Викборн.

— Даже вооруженные револьверами! — заметил Губерт Перкинс, внимательно посмотрев в подзорную трубу.

Впрочем, если с борта корабля было видно все, что происходило на берегу, то и с берега можно было наблюдать за всем происходившим на корабле.

Это обстоятельство и пугало особенно Гарри Маркела. Будь «Резвый» в четверти мили от берега, бояться было бы нечего. Теперь же начальник отряда легко может узнать их в подзорную трубу, а если узнает — понятно, чего нужно ожидать. «Резвый» не может двинуться с места. Начинавшимся приливом его может только прибить к берегу. Искать спасения на шлюпке — тоже немыслимо. Где бы они ни высадились, их арестуют. Потому-то они спрятались, одни у сетей вдоль борта, другие в кают-компании, стараясь в то же время не возбуждать подозрения пассажиров.

Но как пассажиры могли бы догадаться, что они попали в руки преступников, бежавших из Кингстонской тюрьмы?

Тони Рено, шутя, говорил, что тут дело вовсе не в розысках преступников.

— Полицейские пришли посмотреть, отплыл ли «Резвый», — острил он, — чтобы известить о том наших родителей!

— Ты смеешься? — возразил Джон Говард, который принял было слова Тони всерьез.

— Правда, правда, Джон! Хочешь, пойдем спросим у капитана Пакстона?

Все спустились на палубу и пошли на нос.

Появление их несколько встревожило Гарри Маркела, Джона Карпентера и Корти. Но нельзя же приказать школьникам оставаться на юте. Нельзя также не отвечать на их расспросы.

Первым начал Луи Клодион:

— Видите эту кучку людей на береговом утесе, капитан Пакстон?

— Вижу и не понимаю, зачем эти люди пришли сюда?

— Они как будто наблюдают за «Резвым»! — сказал Альберт Льювен.

— Или за другими судами! — отвечал Джон Карпентер.

— Это, кажется, полицейские? — спросил Роджер Гинсдал.

— Кажется! — согласился Гарри Маркел.

— Уж не разыскивают ли они каких-нибудь преступников? — вставил свое замечание Луи Клодион.

— Преступников? — переспросил боцман.

— Ну да! — продолжал Луи Клодион. — Разве вы не слышали, что пираты с разбойничьего корабля «Галифакс», пойманные в Тихом океане, были доставлены в Англию и заключены на время суда над ними в Кингстонскую тюрьму, из которой им, однако, удалось бежать?..

— Мы не знали этого! — невозмутимо ответил Джон Карпентер.

— Третьего дня, когда мы приехали, в городе только и разговоров было, что об этом бегстве! — сказал Губерт Перкинс.

— Очень может быть, — отвечал Гарри Маркел, — но ни третьего дня, ни вчера мы не покидали корабля ни на минуту и потому не знаем о новейших событиях!

— Но вы, вероятно, слышали, что пиратов с «Галифакса» привезли в Европу? — допытывался Луи Клодион.

— Да, об этом слышали, — сказал Джон Карпентер, находя, что притворяться нужно в меру, — но не знали, что пираты бежали из Кингстонской тюрьмы!

— Негодяи убежали накануне дня, назначенного для суда над ними! — подтвердил Роджер Гинсдал.

— Накануне осуждения! — воскликнул Тони Рено. — Надеюсь, что полиция разыщет их…

— …и что на этот раз они не уйдут от заслуженного наказания! — прибавил Луи Клодион.

— Конечно! — коротко заметил Гарри Маркел.

Впрочем, опасения Гарри Маркела и его друзей не оправдались. Простояв на вершине утеса с четверть часа, отряд полицейских удалился, следуя в юго-западном направлении побережья. Когда он исчез из виду, Корти облегченно вздохнул.

— Ну, слава Богу!

— Да, — сказал Гарри Маркел, — полицейские ушли, но ветра нет! Если до вечера будет так тихо, придется ночью выбираться отсюда всеми правдами и неправдами!

— Ну и выберемся, Гарри, — сказал Корти. — Спустим шлюпки и на буксире сдвинем «Резвого» с места. Пассажиры помогут нам грести.

— Ладно, — сказал боцман, — нам нечего будет бояться, когда отливом нас отнесет на три или четыре мили от берега!

— И мы можем тогда докончить свое дело… — заключил Корти.

Вдруг раздался крик. Это закричал один из мальчиков. Несколько школьников наклонились над бортом на носу корабля и показывали друг другу какой-то плавающий на расстоянии трех кабельтовых от корабля предмет.

— Труп! — воскликнул мистер Гораций Паттерсон. Он мог бы сказать «утопленник», которого, прежде чем выбросить в море, убили ударом ножа и платье которого еще было обагрено кровью.

То был всплывший на поверхность труп одного из убитых накануне матросов «Резвого».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ВЕТЕР

Юные пассажиры очень взволновались при виде трупа, но подумали, что это жертва несчастного случая: бедняга, вероятно, упал в море и при этом сильно расшибся. Они не подозревали, что матрос пал жертвой преступления.

Не заблуждались в этом отношении Гарри Маркел и его друзья. Корти сказал Джону Карпентеру:

— Только этого еще недоставало, чтобы капитана Пакстона и его экипаж выбросило волнами на берег!

Они окинули внимательным взглядом море. Нигде не было больше трупов, которые могли бы подплыть к кораблям, стоящим по соседству с «Резвым». Но с каким нетерпением ожидали разбойники момента, когда можно будет уйти подальше от берега!

Между тем можно было ожидать, что погода переменится. На востоке поднимались облака, и еще до наступления вечера мог подуть береговой ветер.

Этим ветром надо воспользоваться, хотя бы то была буря! Лишь бы «Резвый» отплыл на двадцать миль в море!

Но что если надежда не оправдается? Если облака рассеются с последними лучами заката? Неужели Гарри Маркелу придется выводить корабль в открытое море на буксире, с помощью шлюпок?

Между тем, сидя под тентом юта, мальчики следили за движением в устье канала Святого Георга. Пароходы отходили в Атлантический океан, подходили к берегам Ирландии; отплывали с помощью буксирных судов из Кингстона и некоторые парусные корабли.

Ах, если бы Гарри Маркел смел позвать на помощь один из буксирных пароходов! Как щедро расплатился бы он с ним за помощь!

Тони Рено даже предложил этот способ. В пяти или шести милях от канала, наверно, дует морской ветер.

Но Гарри Маркел ответил на это предложение категорическим отказом. Капитан сам знает, как ему поступать, и в советах не нуждается. Резкий тон капитана поразил школьников.

Как ни хотелось Гарри Маркелу удалиться от берега, нанять буксирный пароход он не решался. Могло случиться, что хозяин буксирного парохода знал лично капитана Пакстона или кого-нибудь из матросов. Бог знает, что могло бы случиться, если бы он не увидел знакомых лиц на корабле. Нет, лучше ждать.

Часа в три пополудни на юго-западе показался густой дым. Как интересно наблюдать за приближающимся пароходом!

Пароход шел быстро. Через полчаса можно было видеть, что это броненосец, направляющийся в канал.

Все подзорные трубы были направлены на него. Тони Рено и его товарищи спорили о том, кто из них первым узнает национальность корабля.

Луи Клодион первым разглядел развевавшийся на мачте флаг.

— Это французский корабль! — воскликнул он.

— Если французский, мы салютуем ему, когда он будет проходить мимо нас! — сказал Тони Рено.

Он пошел просить у Гарри Маркела разрешения отдать честь Франции салютом военному кораблю этого государства.

Не было причин отказываться, и Гарри Маркел не только согласился, но даже сказал, что, вероятно, корабль ответит на салют «Резвого». Таков обычай моряков.

Это был броненосный двухмачтовый крейсер второго ранга, вместимостью в семь-восемь тысяч тонн. Трехцветный флаг развевался на его корме. Он быстро разрезал форштевнем гладь моря, оставляя длинный след за кормой.

Когда он проходил мимо «Резвого», мальчики прочитали название броненосца.

Это был краса французского флота «Жеманп».

Луи Клодион и Тони Рено стояли на юте, у фала гафеля. Когда «Жеманп» был всего в четверти мили, они потянули за конец гардели, и при криках «Да здравствует Франция!» британский флаг взвился три раза на корабле. В честь товарищей приветствовали Францию англичане, датчане, голландцы, а флаг «Жеманпа» тоже поднимался и опускался в это время.

Через час точно так же салютовали английскому флагу, развевавшемуся на гафеле трансатлантического корабля «Город Лондон», совершавшего рейсы между Ливерпулем и Нью-Йорком. По обыкновению, корабль доставлял в Кингстон телеграммы, которые благодаря этому приходили за полчаса до прибытия пакетботов.

«Город Лондон» ответил на салют «Резвого», на котором на этот раз, при криках «ура» пассажиров, подняли флаг Джон Говард и Губерт Перкинс.

К пяти часам облака на северо-востоке, над возвышенностью в глубине Коркского залива, стали увеличиваться. По сравнению с предыдущими днями вид неба в этот час дня заметно изменился.

Хотя солнце заходило на безоблачном горизонте, можно было предвидеть, что наутро оно встанет в тумане.

На носу беседовали Гарри Маркел и Джон Карпен-тер. Из предосторожности они не показывались на юте, где их могли увидеть с гористого побережья.

— Будет ветрено! — сказал боцман, указывая по направлению мыса Рок.

— Да, кажется! — отвечал Гарри Маркел.

— Ну, если подует ветер, мы времени терять не станем, капитан Пакстон. Ну да, конечно, так, капитан Пакстон! Должен же я наконец привыкнуть называть тебя так, хотя бы даже на несколько часов… Надеюсь, что завтра, даже сегодня ночью, ты снова станешь капитаном Маркелом. Кстати, надо будет придумать кораблю другое имя. Мы начнем свое плавание по Тихому океану не на «Резвом»!

Гарри Маркел, молча слушавший товарища, спросил:

— Все ли готово, чтобы сняться с якоря?

— Все, капитан Пакетов, — отвечал боцман. — Остается поднять якорь и паруса. У корабля острый нос и высокая корма, не нужно даже особенно сильного ветра, чтобы он мог быстро пуститься в путь!

— Будет просто удивительно, если сегодня вечером, после солнечного заката, мы не будем уже в пяти-шести милях на юг от Робертс-Кова.

— Не столько удивительно, сколько досадно, — отвечал Джон Карпентер. — Но вот идут два пассажира, они, верно, хотят поговорить с тобой.

— Что им еще надо? — проворчал Гарри Маркел. Магнус Лидере и Тони Рено сошли с юта и шли на бак, где стояли и разговаривали Гарри Маркел и Джон Карпентер.

Тони Рено начал первым:

— Капитан Пакстон, товарищи послали нас с Магнусом спросить вас, не предвидится ли перемены погоды?

— Да! — отвечал Гарри Маркел.

— Значит, «Резвый» может сегодня вечером сняться с якоря? — спросил Магнус.

— Вероятно. Мы только что об этом и толковали с Джоном Карпентером!

— Но, — продолжал Тони, — это будет вечером?

— Вечером, — отвечал Гарри Маркел. — Облака поднимаются медленно, и ветер подует не раньше как через два-три часа!

— Мы заметили, — говорил Тони Рено, — что облака сплошные и должны опуститься очень низко над горизонтом. Вот поэтому вы, конечно, и предполагаете, капитан Пакстон, что погода переменится?

Гарри Маркел кивнул в знак согласия, а боцман прибавил:

— Да, господа, кажется, на этот раз будет ветер, и даже ветер благоприятный, так как погонит нас на запад. Потерпите еще малость, и «Резвый» отойдет от берегов Ирландии. А теперь идите обедать. Рени Коф превзошел самого себя, чтобы угостить вас в последний раз хорошим обедом — я хочу сказать, в последний раз в виду берега!

Гарри Маркел нахмурил брови. Он понимал ужасные намеки Джона Карпентера. Но не было возможности заставить молчать этого негодяя, любившего жестокие шутки.

— Хорошо, — сказал Магнус, — пообедаем, когда нас позовут к столу!

— А если придется сняться с якоря как раз во время обеда, пожалуйста, не бойтесь прервать обед и позовите нас. Мы непременно хотим присутствовать при подъеме парусов! — попросил Тони Рено.

Условившись таким образом относительно отплытия, мальчики снова пошли на ют. Здесь они продолжали беседу, наблюдая за небом, пока один из матросов, по имени Вага, не доложил им, что обед подан.

Обязанностью Ваги было прислуживать на юте и в каютах. Это был в некотором роде корабельный слуга.

Ваге было лет тридцать пять. Природа ошиблась, наделив его симпатичным, открытым лицом. На самом деле он был не лучше своих товарищей. Под личиной услужливости в нем таилось плутовство, и он не всегда мог смотреть людям прямо в глаза. По своей молодости и неопытности пассажиры не заметили в нем ничего подозрительного.

Ваге удалось провести даже мистера Горация Паттерсона, человека хотя и немолодого, но такого же неопытного, как и его спутники.

Вага подкупил наивного эконома Антильской школы своей аккуратностью и притворным рвением. Гарри Маркел сделал удачный выбор, назначив Вагу корабельным слугой. Если бы ему пришлось играть эту роль всю дорогу, мистер Гораций Паттерсон ни в чем не заподозрил бы этого негодяя. Но роль его должна была кончиться, как мы знаем, через несколько часов.

Итак, наставник был очень доволен корабельным слугой. Он показал ему, где находятся все принадлежности его туалета, его платье. Он надеялся, что Вага прекрасно сумеет ухаживать за ним в случае, если он заболеет морской болезнью, что он, впрочем, считал маловероятным ввиду своего счастливого переезда из Бристоля до Кингстона. Он уже говорил о награде, которую намеревался дать ему из назначенных на путешествие сумм, за усердие, с которым тот исполняет его приказания.

В тот же день, разговаривая с Вагой, мистер Паттерсон, интересовавшийся всем, что происходило на «Резвом», а также его экипажем, заговорил о Гарри Маркеле. Он находил командира несколько холодным, сдержанным, необщительным человеком.

— Вы верно подметили, мистер Паттерсон, — отвечал Вага. — Но все это очень важные для моряка качества. Капитан Пакстон думает только о своем деле. Он знает, какая ответственность лежит на нем, и только и думает об исполнении своих обязанностей. Судить о нем вы сможете, когда увидите его за делом, например в бурю. Это один из лучших мореходов нашего коммерческого флота. Да он и военным кораблем сумел бы командовать не хуже, чем его милость первый лорд адмиралтейства…

— Он заслужил хорошую репутацию, Вага, — отвечал мистер Паттерсон. — О капитане отзываются с большой похвалой. Когда щедрая мисс Китлен Сеймур предоставила «Резвый» к нашим услугам, нам хорошо аттестовали капитана Пакстона, этого Deus, не скажу ех machina,[7] но этого Deus machinae[8] корабля, способного дать отпор разъяренному морю!

Мистеру Паттерсону казалось, что слуга отлично понимал его, даже когда у него невольно вырывалось латинское изречение, и это крайне радовало его. Он расточал неистощимые похвалы Ваге, а его молодые спутники не имели оснований сомневаться в справедливости оценки.

Обед прошел так же весело, как завтрак, и был вкусно приготовлен и умело сервирован. На этот раз посыпались новые похвалы по адресу Рени Кофа. Витиеватые фразы мистера Горация Паттерсона пестрели словами «Poties» и «Cibus».[9]

Несмотря на замечания уважаемого эконома, сгоравшего от нетерпения, Тони Рено несколько раз вскакивал из-за стола и бегал посмотреть, что происходит на палубе, в первый раз — чтобы убедиться, что ветер будет попутный; во второй — чтобы узнать, утих ли он или дует сильнее; в третий — чтобы видеть, нет ли приготовлений к подъему парусов; в четвертый — чтобы напомнить капитану Пакстону его обещание позвать мальчиков, когда надо будет вертеть шпиль.

Каждый раз Тони Рено возвращался к не менее его сгоравшим от нетерпения товарищам с благоприятным ответом. «Резвый» непременно отплывет, но не раньше половины восьмого вечера, когда кончится прилив, а отливом его отнесет в открытое море.

Таким образом, пассажиры могли обедать не спеша, что очень радовало мистера Паттерсона. Он заботился о своем желудке не менее, чем о своих административных и личных делах. Он любил есть не торопясь, небольшими кусочками, глотать маленькими глотками, старательно разжевывая пищу, прежде чем ввести ее в пищевод.

Он часто говорил воспитанникам Антильской школы:

— Первая работа приходится на долю рта, который снабжен зубами для жевания, тогда как желудок лишен этой возможности. Рот должен измельчать, желудок — переваривать пищу, чтобы животный организм преуспел!

Глубокая истина заключалась в словах мистера Паттерсона; оставалось только пожалеть, что ни Гораций, ни Вергилий, ни какой-либо другой поэт Древпего Рима не выразили этой мысли в стихах.

Так прошел последний день стоянки «Резвого».

За десертом Роджер Гинсдал обратился к товарищам и произнес тост за здоровье капитана Пакстона, выразив сожаление, что капитан не председательствует за столом. Нильс Арбо пожелал, чтобы в течение всего путешествия они всегда чувствовали такой прекрасный аппетит, как в этот день.

— А почему бы нам не чувствовать аппетита? — возразил наставник, несколько оживившийся после рюмки портвейна. — Морской воздух будет всегда возбуждать его!

— Ого! — сказал Тони Рено, насмешливо поглядывая на него. — Но с морской-то болезнью придется считаться!

— Вот еще! — презрительно сказал Джон Говард. — Велика важность, если немного потошнит!

— Впрочем, — заметил Альберт Льювен, — еще не доказано, что лучше для борьбы с морской болезнью — сытый или тощий желудок.

— Тощий… — сказал Губерт Перкинс.

— Сытый… — возразил Аксель Викборн.

— Друзья мои, — прервал их мистер Гораций Паттерсон, — верьте моему опыту: важнее всего привычка к переменным движениям корабля. Так как во время плавания из Бристоля в Кингстон мы успели к ним привыкнуть, нам нечего бояться морской болезни. Привычка — главное!

Сама мудрость говорила устами этого достойного мужа.

— Вот видите, мои юные друзья, — продолжал он, — я никогда не забуду одного примера, подтверждающего мои слова…

— Приведите нам его! — закричали все сидевшие за столом.

— Извольте, — сказал мистер Паттерсон, закидывая голову назад. — Один ученый-ихтиолог — имя его я забыл — произвел над рыбами удивительный опыт, доказывающий силу привычки. У него был аквариум. В этом аквариуме жил себе беззаботно и весело карп. В один прекрасный день ученому пришла в голову мысль приучить карпа жить без воды. Он стал вытаскивать карпа из воды сначала на несколько секунд, затем на несколько минут, потом на несколько часов, наконец, дней, так что умное животное стало наконец дышать на воздухе, на суше, так сказать…

— Не может быть! — воскликнул Магнус Андерс.

— Факты налицо, — сказал мистер Паттерсон, — и факты, имеющие научное обоснование.

— Но, — сказал недоверчиво Луи Клодион, — тогда и человек в силу привычки мог бы жить в воде?

— Это очень возможно, мой милый Луи!

— Однако, — спросил Тони Рено, — скажите, какова была дальнейшая судьба интересного карпа. Жив он еще?

— Нет, умер, после того как послужил для этих удивительных опытов, умер случайно, и это, пожалуй, самый интересный момент всей его истории. Раз он нечаянно упал в аквариум и утонул! Не случись этого, он жил бы сто лет, как все карпы!

В это время послышалась команда:

— Все наверх!

Команда Гарри Маркела прервала рассказ в тот самый момент, когда воспитанники покрыли криками «ура» правдивое повествование. Но пассажиры все хотели участвовать в подъеме парусов.

Свежий ветерок дул с северо-востока.

Четыре матроса стояли у шпиля и собирались вертеть его. Пассажиры стали им помогать. Джон Карпентер с несколькими матросами отдавали марсели, брамсели, кливера, нижние паруса и поднимали реи, чтобы закрепить и натянуть их, лишь только якорь подтянут до опонера.

— Поднимай! — скомандовал опять Гарри Маркел. Шпиль повернули еще раз и подняли якорь.

— Закрепляй! — командовал Гарри Маркел. Корабль стал удаляться от Робертс-Кова, и мальчики подняли при криках «ура» британский флаг.

Мистер Гораций Паттерсон стоял около Гарри Маркела у нактоуза.

— Наконец-то мы пустились в дальнее плавание, — сказал он, — дальнее и полезное, мистер Пакстон. По распоряжению щедрой мисс Китлен Сеймур каждый из нас получит в награду семьсот фунтов при отъезде из Барбадоса!

Гарри Маркел, ничего не знавший об этом распоряжении, посмотрел на мистера Паттерсона, потом молча отошел от него.

Было половина девятого. Пассажиры могли еще различать огни Кинсель-Эрбура и Корракилли-Бейский маяк.

Между тем Джон Карпентер подошел к Гарри Маркелу.

— Так сегодня ночью? — спросил он.

— Ни сегодня, ни в последующие ночи! — отвечал Гарри Маркел. — Ценность каждого пассажира увеличится на обратном пути на семьсот фунтов!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ В ОТКРЫТОМ МОРЕ

Наутро солпцс, этот «аккуратнейший factotum[10] мира», как назвал его Чарлз Диккенс, взошло на расчищенном ветерком горизонте. «Резвый» был в открытом море.

Гарри Маркел решил отложить исполнение своего преступного замысла.

В конце концов, ему нетрудно было разыгрывать роль капитана Пакстона, раз никто из пассажиров не знал его в лицо, а все матросы экипажа убиты. Избавившись от мистера Паттерсона и его питомцев, «Резвый» мог безнаказанно плыть в Тихий океан.

Но намерения злодея вдруг изменились. Теперь он замышлял довести трехмачтовый корабль до места назначения, переплыть Антильское море, дать мальчикам получить в Барбадосе награду и бросить их за борт только по отплытии с Антильских островов.

Это предприятие было небезопасно. Так думали некоторые из членов шайки, между прочим, и Корти, далеко не безразличный к деньгам. Ведь на каком-нибудь из Антильских островов мог встретиться человек, знавший капитана Пакстона или кого-нибудь из моряков его экипажа, хотя, конечно, в составе экипажа могли произойти перемены до отъезда на Антильские острова.

— Положим, — соглашался Корти, — матроса два могли смениться… По как объяснить отсутствие капитана Пакстона?

— Невозможно, — отвечал Гарри Маркел. — К счастью, как я узнал из его бумаг, капитан Пакстон никогда не бывал в Вест-Индии ни на «Резвом», ни на каком либо другом корабле. Можно поэтому предполагать, что его там никто не знает. Предприятие наше рискованно, с этим я согласен, но, по-моему, стоит рискнуть: сумма, обещанная антильским школьникам мисс Китлен Сеймур…

— Я разделяю мнение Гарри, — сказал Джон Карпентер. — Рискнуть стоит. Важно было отплыть из Кингстона, и мы теперь уже в тридцати милях от него. Относительно премии, которую получит каждый из молодых джентльменов…

— Вместо них премия целиком достанется каждому из нас. Нас тоже, как и их, десять человек!

— Ты верно рассчитал, — сказал боцман. — Кроме премии нам достанется трехмачтовый корабль. Дело выгодное, и я берусь растолковать это товарищам!

— Поймут они или не поймут, это дело решенное, — сказал Гарри Маркел. — Пусть только каждый исполняет во время плавания возложенную на него роль и не возбуждает подозрения ни словом, ни делом. Я со своей стороны буду строго следить за этим!

В конце концов Корти сдался на доводы Гарри Маркела, и мало-помалу, при мысли о выгодах предприятия, совсем успокоился. Как говорил Джон Карпентер, кингстонским беглецам уже нечего было бояться преследований полиции.

Как ни дерзко было новое предприятие Гарри Маркела, оно заслужило всеобщее одобрение. Осталось только предоставить дальнейший ход дела судьбе.

Гарри Маркел стал снова просматривать документы корабля, особенно бумаги капитана Пакстона, имевшие отношение к путешествию на Антильские острова, согласно программе.

Конечно, было бы приятнее прежде всего отправиться на остров Барбадос, где пассажиры должны навестить мисс Китлен Сеймур и получить от нее премию. Тогда вместо плавания с острова на остров Гарри Маркел мог бы прямо с Барбадоса направить корабль в открытое море. Ночью пассажиров можно выбросить за борт. Потом «Резвый» поплывет на юго-восток, мимо мыса Доброй Надежды.

Но надо было следовать предписанному мисс Китлен Сеймур маршруту. Мистер Гораций Паттерсон и мальчики знали этот маршрут, надо было сообразоваться с ним и Гарри Маркелу.

Маршрут был составлен очень целесообразно: «Резвый» должен был подойти к Антильским островам с северной стороны и, последовательно направляясь на юг, обойти всю цепь островов.

Первая остановка будет на острове Святого Фомы, вторая — на острове Святого Креста, где Нильс Арбо и Аксель Викборн найдут как бы клочок своей Родины — Дании.

Затем «Резвый» бросит якорь в порте Святого Мартина, наполовину французской, наполовину голландской колонии, где родился Альберт Льювен.

В четвертый раз «Резвый» зайдет в гавань острова Святого Варфоломея, единственной шведской колонии в Антилье, отечестве Магнуса Андерса.

Во время пятой остановки судна Губерт Перкинс навестит английскую колонию на острове Антигуа, а во время шестой стоянки Луи Клодион посетит принадлежащую французам Гваделупу.

Наконец, «Резвый» высадит своих пассажиров: Джона Говарда — на английском острове Доминика, Тони Рено — во французском владении Мартиника, а Роджера Гинсдала на принадлежащем Англии острове Сент-Люсия.

После этих девяти остановок корабль направится на английский остров Барбадос, местожительство мисс Китлен Сеймур. Мистер Гораций Паттерсон представит благотворительнице лауреатов Антильской школы. Они поблагодарят ее и пустятся в обратный путь в Европу.

Такова программа путешествия, и Гарри Маркелу оставалось точно сообразовываться с ней. Точное исполнение программы было в интересах самих злоумышленников. Если только несчастного Пакстона никто не знает на Антильских островах, что весьма вероятно, планы Гарри Маркела могут удаться, и никто не заподозрит, что «Резвый» попал в руки пиратов с «Галифакса».

Можно надеяться, что плавание в Атлантическом океане в это время года, когда в тропическом поясе дуют пассатные ветры, на прекрасном корабле пройдет удачно.

Выйдя из английских вод, Гарри Маркел направил корабль на юго-запад, а не на юго-восток, как должен был поступить, если бы пассажиры были убиты в предыдущую ночь. «Резвый» стремился бы тогда скорее в Индийский, а затем в Тихий океан.

Теперь же он отправился к берегам Антильи и должен был под сороковым градусом долготы пересечь тропик Рака. Итак, «Резвый» под бом-брамселями, лиселями и штаг-парусами плыл, склоняясь штирбортом под напором свежего ветра, и делал по одиннадцать миль в час.

Никто еще не страдал от морской болезни. Поддерживаемый парусами, «Резвый» так легко скользил по волнам, что боковой качки почти не ощущалось.

Однако после завтрака Паттерсон вдруг почувствовал себя дурно. Благодаря предусмотрительности миссис Паттерсон в его чемодане нашлись все рекомендуемые рецептами Вергаля средства, которые, по словам сведущих людей, помогают бороться с морской болезнью, pelagalgia, как называл ее научным термином эконом.

Кроме того, в последнюю неделю пребывания в Антильской школе предусмотрительный эконом прибегнул к разнообразным слабительным средствам, чтобы подготовить себя к путешествию и твердо вынести «шутки Нептуна». Сведущие люди уверяют, что такая подготовка в высшей степени рациональна, и будущий пассажир «Резвого» принял все меры предосторожности.

Наконец, не забыт был и еще один добрый совет. Мистер Гораций Паттерсон, перед тем как отплыть из Кингстона на «Резвом», хорошо позавтракал в компании молодых лауреатов, провозгласивших тост за его здоровье. Он знал, что качка менее всего ощутима посреди корабля. Килевая и боковая качка сильнее всего на носу и на корме. Но в начале плавания он рискнул остаться на юте, храбро разгуливая взад и вперед походкой настоящего моряка, широко расставляя ноги, чтобы не потерять равновесия. Почтенный эконом советовал и другим последовать его примеру. Но молодежь со свойственным ее возрасту легкомыслием презрительно отнеслась к рекомендуемым мерам предосторожности.

На этот раз Паттерсон ел за завтраком с меньшим аппетитом, чем обыкновенно, хотя корабельный повар приготовил завтрак на славу. После десерта он не стал прогуливаться, как всегда, а сел на скамейку на юте и смотрел на расхаживавших вокруг Луи Клодиона и его товарищей. За обедом он ни к чему не притронулся, и когда встали из-за стола, Вага помог ему сойти в каюту, где он растянулся на койке и закрыл глаза.

На следующее утро мистер Паттерсон проснулся в дурном расположении духа и сел в складном кресле на палубе.

— Ну, что нового, капитан Пакстон? — спросил он слабым голосом у проходившего мимо Гарри Маркела.

— Все по-старому! — отвечал Гарри Маркел.

— Погода не переменилась?

— И погода, и ветер по-вчерашнему!

— Перемен не предвидится?

— Нет, разве только что ветер свежеет!

— Значит, все обстоит благополучно?

— Совершенно!

Может быть, мистер Паттерсон в душе сознавал, что не все обстоит так же благополучно, как вчера. Подумав, что моцион может быть полезен ему, он встал и прошел от юта до грот-мачты. Это тоже следовало сделать, по Вергалю, советов которого полезно придерживаться в начале путешествия. Стараясь оставаться в центральной части корабля, мистер Паттерсон надеялся без особенных неудобств перенести килевую качку, что касается боковой, на «Резвом» она почти не ощущалась.

В то время как мистер Паттерсон прогуливался таким образом несколько неуверенным шагом, он повстречался с Корти. Последний сказал ему:

— Позвольте мне дать вам совет!

— Пожалуйста, друг мой!

— Не смотрите на море — голова меньше кружится!

— Но, — возразил мистер Паттерсон, придерживаясь за крюйсор, — я читал в одном руководстве для путешественников, еще не привыкших к морю, что следует именно смотреть в морскую даль!

Совет этот действительно есть в книге Вергаля, в которой, однако, можно также найти и второй, как ни противоречивы между собой оба эти указания. Мистер Паттерсон твердо решил следовать всем советам, каковы бы они ни были. Вот почему миссис Паттерсон, снаряжая мужа в дорогу, дала ему и красный фланелевый пояс, который был обмотан три раза вокруг его тела.

Однако, несмотря на все предосторожности, наставник чувствовал себя все хуже и хуже. Сердце, казалось, ходило у него в груди, как маятник, и когда Вага доложил, что завтрак подан, мальчики пошли к столу, а мистер Паттерсон остался на палубе у грот-мачты.

Тогда Корти, едва удержавшись от смеха, сказал ему:

— Вам, сударь, не по себе потому, что вы не следуете покачиваниям корабля, даже когда сидите!

— Но ведь это очень трудно, друг мой!

— Ничуть. Вот посмотрите…

И Корти прошелся перед ним, покачиваясь корпусом вперед, когда корма уходила в пену волн, откидываясь назад, когда нос корабля погружался в волны.

Мистер Паттерсон встал, но стал терять равновесие.

— Нет, не могу, — бормотал он. — Помогите мне. Море сегодня злое!

— Это сегодня-то злое море? Помилуйте, да оно гладко, как зеркало! — уверял Корти.

Пассажиры не оставили мистера Паттерсона одного в его беспомощном состоянии. Они поминутно прибегали справиться о здоровье. Пробовали развлечь его разговором, давали ему новые советы, напоминая, что в руководстве Вергаля есть еще много предписаний на случай морской болезни, которых он не исполнил. Мистер Паттерсон покорно исполнял все.

Губерт Перкинс принес и налил ему в рюмку рому. Мистер Паттерсон пил его маленькими глотками.

Через час Аксель Викборн принес мелиссовой настойки и дал ему проглотить столовую ложку этого лекарства.

Тошнота продолжалась, даже кусок смоченного в вишневой водке сахара не помог.

Наконец мистеру Паттерсону стало совсем худо. Он пожелтел и позеленел. Пришлось перенести его в каюту, где приступы болезни еще усилились. Луи Клодион спросил его, все ли меры предосторожности, рекомендуемые руководством, он принял.

— Да, да! — мычал он сквозь зубы. — На мне надет даже маленький мешочек с несколькими щепотками морской соли — миссис Паттерсон сшила мне его!

В самом деле, уж если ни мешочек с солью, ни фланелевый кушак не помогали, нечего было делать!

Три дня дул свежий ветер, и все три дня мистер Паттерсон ужасно страдал. Несмотря ни на чьи просьбы, он не выходил из каюты, продолжая ad vomitum, как говорит Священное писание и как, вероятно, сказал бы сам больной, если бы был в состоянии вспоминать латинские изречения.

Вдруг он вспомнил, что миссис Паттерсон положила ему в чемодан мешочек с вишневыми косточками. Все по тому же руководству Вергаля, чтобы предупредить или остановить морскую болезнь, следовало держать во рту такую гигиеническую косточку. У мистера Паттерсона был целый мешок косточек: если случайно он проглотит одну, можно заменить ее другой.

Мистер Паттерсон попросил Луи Клодиона развязать мешок и вынуть одну косточку. Он взял ее в рот. Почти тотчас же он икнул, и косточка вылетела, как горох из пращи.

Но как же быть? Каким предписаниям следовать? Все предупредительные и целительные средства истощены! Не предписано ли в руководстве принять в подобном случае немного пищи? Да, но в том же руководстве есть совет воздерживаться от еды…

Мальчики положительно не знали, что им делать с окончательно изнемогавшим мистером Паттерсоном. Они не оставляли его ни на минуту одного. Они помнили, что больного следует развлекать, не позволять мрачным мыслям овладевать им. Но даже чтение любимых авторов не в силах было развлечь мистера Паттерсона.

В конце концов, так как больному нужен был прежде всего воздух, а в каюте было душно, Вага разостлал ему матрац на юте.

Мистер Гораций Паттерсон лег на приготовленное для него ложе, убедившись на этот раз, что ни энергия и сила воли, ни предписания, перечисленные в лечебнике, не помогают от морской болезни.

— Как измучился наш бедняга эконом! — сказал Роджер Гинсдал.

— Да, пожалуй, ненапрасно он составил духовное завещание! — отвечал Джон Говард.

Они преувеличивали — от таких болезней не умирают.

Наконец, так как тошнота все продолжалась, корабельный слуга тоже дал совет.

— Есть еще одно средство, которое иногда помогает! — сказал он.

— Ах, если бы оно помогло на этот раз! — вздохнул мистер Паттерсон. — Скажите, какое это средство, если еще не поздно!..

— Держать в руках лимон во все время плавания, днем и ночью!

— Дайте сюда лимон! — говорил наставник прерывающимся голосом.

Это была не выдумка, не шутка Ваги. Специалисты, рекомендующие способы борьбы с морской болезнью, предписывают, между прочим, и такое средство.

К несчастью, и оно не помогло. Мистер Паттерсон, сам желтый, как лимон, тщетно стискивал судорожным движением руки плод, но облегчения не было, и сердце по-прежнему колотилось в груди.

Попробовал мистер Паттерсон надеть очки со смазанными киноварью стеклами. Не подействовало и это. Казалось, все средства, известные в корабельной аптеке, были истощены. Оставалось только ждать, что природа возьмет свое и болезнь прекратится сама собой.

Вслед за Вагой пришел с советом Корти.

— Вы не струсите, мистер Паттерсон? — спросил он. Кивком мистер Паттерсон дал понять, что не знает.

— В чем дело? — спросил Луи Клодион, не доверявший терапии моряков.

— Надо проглотить стакан морской воды, только и всего! — отвечал Корти. — Часто это средство оказывается действенным!

— Не хотите ли попробовать, мистер Паттерсон? — спросил Губерт Перкинс.

— Все, что угодно! — стонал несчастный.

— Ну, — сказал Тони Рено, — это еще не Бог весть как трудно!

— Нет, только один стакан! — говорил Корти, спуская в море бак и зачерпнув им прозрачной, как хрусталь, воды.

Паттерсон с редкой энергией испытывал все средства, какие ему рекомендовали. Он приподнялся на матраце, принял дрожащей рукой стакан, поднес его к губам и сделал большой глоток.

Это был последний удар. Кажется, еще никогда тошнота не сопровождалась такими спазмами, такими судорогами, конвульсиями, отхаркиваниями, как в этот раз. Кончилось тем, что пациент лишился чувств.

— Нельзя же его оставить здесь в таком положении, — сказал Луи Клодион. — Я думаю, лучше перенести его в каюту!

— Да, остается только положить его на койку, на которой, пожалуй, он проваляется до тех пор, пока мы не придем на остров Святого Фомы! — сказал Джон Карпентер.

Может быть, у боцмана мелькнула мысль, что, если мистер Паттерсон отдаст Богу душу до прибытия на Антильские острова, ему и его товарищам достанется на семьсот фунтов меньше.

Корти кликнул Вагу, и они вдвоем перенесли больного, который так и не приходил в себя.

Убедившись в бесполезности внутреннего лечения, решили приняться за наружное, которое могло, быть может, помочь. Роджер Гинсдал вспомнил, что не попробовали еще одного средства, предписываемого руководством Вергаля.

Паттерсона, который, кажется, не шевельнулся бы, не оказал бы сопротивления, даже если бы с него стали сдирать кожу, раздели и стали растирать ему живот жидким коллодием.

Здоровенный Вага изо всей силы растирал его, так что мистер Паттерсон мог бы в благодарность за усердие по крайней мере утроить обещанную матросу награду.

В конце концов, неизвестно по какой причине, пациент очнулся и знаком попросил прекратить растирания. Он повернулся на койке и как бы снова впал в бесчувственное состояние.

Его оставили в покое, пока он сам не позовет на помощь. Действительно, могло случиться, что мистер Гораций Паттерсон придет в себя лишь к концу плавания, что его умственные и физические силы вернутся к нему, только когда он ступит на твердую почву одного из островов архипелага.

Однако практичный и серьезный эконом будет вправе считать ошибочным и лживым руководство Вергаля, заключающее в себе не менее двадцати восьми рецептов, руководство, которому он так доверял.

Впрочем, кто знает? Может быть, из всех предписаний Вергаля наибольшего доверия заслуживало именно двадцать восьмое, которое мы приводим здесь дословно.

«Не надо ничего делать, чтобы предохранить себя от морской болезни».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ В АТЛАНТИЧЕСКОМ ОКЕАНЕ

Плавание продолжалось при довольно благоприятных условиях, и даже состояние мистера Паттсрсона несколько улучшилось. Излишне было бы говорить, что он отказался от мысли держать все время в руке лимон. В самом деле, растирания коллодием, произведенные Вагой, возымели действие. Сердце ментора стало биться правильно, как часы в квартире эконома Антильской школы.

Иногда налетал шквал и с яростью подбрасывал «Резвого», но корабль легко выдерживал это. Пассажиры, особенно Тони Рено и Магнус Андерс, изумлялись ловкости, с которой работали матросы под командой Гарри Маркела. Они помогали закреплять паруса, брасопить реи, брать рифы, все это было легко делать благодаря устройству двойных марселей. При всем этом мистер Паттерсон не присутствовал и не мог советовать им быть осторожнее, но он мог быть покоен: Джон Карпентер следил за юными моряками с чисто отеческой заботливостью… и мы знаем почему.

Впрочем, «Резвый» продолжал плыть благополучно. Ветер по-прежнему дул восточный, бури не волновали море.

Много удовольствия во время плавания доставляла мальчикам рыбная ловля, которая шла удачно. Стоило только забросить удочку, чтобы поймать рыбу. Больше всего любили это занятие терпеливый Губерт Перкинс и хладнокровный Альберт Льювен. Благодаря ловле меню корабельных обедов было очень разнообразно. Не только пассажиры, но и весь экипаж отведали всевозможных морских рыб.

Мистер Паттерсон охотно посмотрел бы на рыбную ловлю, но он еще мало выходил из своей каюты, и то только для того, чтобы подышать воздухом. Он, конечно, с интересом посмотрел бы также, как играют морские свиньи и дельфины, резвящиеся около корабля, послушал бы радостные возгласы мальчиков при виде прыжков и скачков этих «морских клоунов».

— Вот эту парочку можно было бы поймать на лету! — говорил один.

— А эти, того гляди, ударятся о форштевень, — замечал другой.

Эти грациозные и гибкие животные собирались иногда стадом по пятнадцать-двадцать штук у носа или кормы корабля. Они то обгоняли корабль, то ныряли с одной стороны борта и выплывали из-под киля с другой стороны; делали прыжки в три фута над поверхностью воды, падали, описав в воздухе грациозную дугу; их можно было видеть в глубине зеленоватых и прозрачных вод.

Несколько раз Джон Карпентер и Корти пытались, по просьбе мальчиков, поймать морскую свинью, вонзив в нее острогу, но этого не удавалось — рыба быстро уплывала.

Акулы, которыми кишит Атлантический океан, ловятся легче. Они так жадны, что бросаются на все, что бы ни упало в море, будь то шляпа, бутылка, обрубок дерева, конец каната. Для их ужасных желудков не существует несъедобных предметов. То, что не переваривается, остается в них.

Седьмого июля поймали акулу двенадцати футов длины. Проглотив надетый в виде приманки на крючок кусок мяса, она билась с такой силой, что матросам с трудом удалось втащить ее на палубу. Луи Клодион и другие мальчики с ужасом смотрели на исполинское чудовище. Джон Карпентер предупредил их, чтобы они не подходили к акуле, потому что удары ее хвоста страшно опасны.

Акулу ударили топором; но даже когда ей вскрыли брюхо, она пыталась уйти, делая ужасные прыжки с одного борта корабля на другой.

Мистер Гораций Паттерсон, к сожалению, не присутствовал при этом событии; он, наверно, занес бы это интересное происшествие в свои путевые заметки и согласился бы с мнением ученого-натуралиста Рокфора, который считает французское название акулы requin искаженным производным от латинского requiem.

Время шло день за днем, и никто не жаловался на однообразие. То и дело случалось что-нибудь непредвиденное. Вот стая морских птиц кружится над реями. Роджеру Гинсдалу и Луи Клодиону удалось подстрелить нескольких из них.

По распоряжению Гарри Маркела матросы экипажа совсем не касались пассажиров. Только боцман, Корти и корабельный слуга Вага имели с ними сношения. Сам Гарри Маркел оставался по-прежнему холоден и неразговорчив.

Довольно часто навстречу «Резвому» попадались парусные суда, пароходы; но они проходили далеко от корабля. Впрочем, Гарри Маркел с умыслом держался от них подальше. Когда какой-нибудь корабль проходил контрагалсом вблизи «Резвого», он придерживался к ветру, чтобы увеличить разделяющее их расстояние. Мальчики, конечно, не замечали этого.

Восемнадцатого числа, около трех часов пополудни, «Резвого» догнал быстроходный пароход, шедший на юго-запад, то есть в том же направлении, что и «Резвый».

Это был американский пароход «Портлэнд», возвращавшийся через Магелланов пролив из Европы в Калифорнию.

Когда между обоими судами оставалось расстояние всего в один кабельтов, капитаны обменялись обычными вопросами:

— Как дела на корабле?

— Все благополучно!

— Ничего нового с тех пор, как отплыл корабль?

— Ничего!

— Куда идете?

— На Антильские острова. А вы?

— В Сан-Диего!

— В добрый час!

— Вам также желаем счастливого плавания!

«Портлэнд», немного замедливший ход, снова пустился на всех парах в путь. Долго еще видели пассажиры облако дыма, которое он оставил за собой. Наконец он исчез на горизонте.

После двух недель плавания Тони Рено и Магнус Андерс стали отыскивать на карте первый берег, который должен завидеть часовой на верхушке мачты корабля.

На пути, по которому следовал «Резвый», первыми должны были показаться на горизонте Бермудские острова.

Острова эти лежат под шестьдесят четвертым градусом западной долготы и тридцать первым градусом северной широты. Они принадлежат Англии и находятся на пути, по которому проходят корабли, отправляющиеся из Европы в Мексиканский залив. Их всего около четырехсот, и главнейшие из них Бермуды, Святой Георгий, Купер, Сомерсет. На этих островах есть много якорных мест, и суда здесь охотно останавливаются, чтобы починить попорченные части корабля или запастись провиантом — и то, и другое крайне важно в этой части Атлантического океана, где бури и шквалы — довольно частное явление.

Девятнадцатого июля «Резвый» был еще милях в шестидесяти от островов, а пассажиры начали уже направлять подзорные трубы на запад. Для непривычного глаза трудно отличить гористые берега от темных облаков на границе моря и неба.

Однако уже утром Джон Карпентер, Тони Рено и Магнус Андерс, различив вдали Бермудские острова, обменялись следующими фразами:

— Смотрите по направлению от штирборта!.. — говорил Тони.

— Видите, видите вершины гор? — спрашивал Магнус Андерс.

— Вижу, мистер. Вершины эти прорезают облака и возвышаются над ними!

Еще до заката на западе смутно обрисовались круглые контуры береговых утесов, а утром «Резвый» проходил мимо острова Святого Давида, самого восточного из всего архипелага.

Между тем сильные шквалы давали себя чувствовать. Шквалы прерывались молниями, перерезавшими небо в юго-восточном направлении, и «Резвый» пришлось привести к ветру. Целый день море волновалось. Чтобы не быть залитым волнами, корабль повернул под марселями.

Было бы благоразумнее и осторожнее, если бы Гарри Маркел зашел в одну из гаваней архипелага, например у острова Святого Георгия. Но он предпочел подвергнуться опасности кораблекрушения, чем бросить якорь в гавани английской колонии, где могли знать капитана Пакстона. Итак, он остался в море. Надо отдать ему справедливость в том, что он умело управлял кораблем. «Резвый» потерпел лишь незначительные повреждения. Мистер Паттерсон перенес эту качку, длившуюся шестьдесят часов, лучше, чем можно было ожидать. Пострадали на этот раз от качки, хотя и не так ужасно, как почтенный эконом, и некоторые из мальчиков: Джон Говард, Нильс Арбо и Альберт Лыовен. Зато Луи Клодион, Роджер Гинсдал, Губерт Перкинс, Аксель Викборн не могли налюбоваться борьбой разбушевавшихся стихий.

Что касается Тони Рено и Магнуса Аидерса, они были врожденными моряками. Их сердце было покрыто теми aes treplex,[11] которых не было у мистера Паттерсона, в чем он так завидовал первому мореплавателю Горация.

Шквалом отбросило «Резвый» на сотню миль от его курса. Эту потерю времени трудно наверстать, даже если корабль без дальнейших злоключений достигнет мест, где пассатные ветры дуют с востока на запад. На несчастье Гарри Маркела, правильные попутные ветры, дувшие все время после отплытия из Кингстона, изменили ему. Во время плавания между Бермудскими островами и Американским материком погода стояла переменная: то настанет штиль и корабль едва-едва проходит одну милю в час, то налетит шквал и матросы спешат убирать брамсели.

Мало-помалу выяснилось, что пассажиры прибудут на остров Святого Фомы несколькими днями позже, чем предполагали. Родственники, вероятно, будут беспокоиться, узнав о запоздании «Резвого». Подводный телеграф дал знать в Барбадос об отъезде капитана Пакстона, о дне отплытия корабля из Корка. Прошло двадцать с лишком дней, а о судне нет никаких известий.

Правда, Гарри Маркелу и его товарищам было мало дела до этих страхов. Их грызло другое чувство — стремление поскорее отделаться от этой вынужденной поездки по Антильским островам и плыть без всяких опасений к мысу Доброй Надежды.

Двадцатого июля, утром, «Резвый» переплыл тропик Рака, прошел Багамский канал, который Флоридским проливом соединяется с Мексиканским заливом.

Если бы «Резвый» прошел экватор, Роджер Гинсдал и его друзья не преминули бы отпраздновать это событие. Они охотно подчинились бы требованиям этого традиционного торжества и взяли бы на себя расход «на крестины» в виде выдачи наградных денег матросам. Но экватор находится на двадцать три градуса южнее, а праздновать переход через двадцать третью параллель не было причины.

Если бы мистер Гораций Паттерсон был здоров, он с удовольствием принял бы приветствия старика «Тропика» и его масляничного кортежа. Эконом Антильской школы сделал бы это с присущими ему любезностью и достоинством.

Впрочем, хотя никакого торжества не было, Гарри Маркел по просьбе школьников приказал в этот день выдать матросам двойную порцию напитков.

По расчетам, «Резвый» находился в этот день в двухстах пятидесяти милях от ближайшего из Антильских островов. Встретив в открытом море, в устье Багамского канала, Гольфстрим, это теплое течение, распространяющееся до северных областей Европы, воды которого не смешиваются с водами Атлантического океана, «Резвый» еще более замедлится в дороге. Впрочем, в этой местности дуют постоянные пассатные ветры, которые помогут «Резвому», и дня через три часовой на верху мачты сможет заметить горы острова Святого Фомы, первой гавани, в которую зайдет корабль.

Невольный страх овладевал экипажем по мере приближения к Антильскому архипелагу, среди которого придется плавать несколько недель, что было небезопасно.

Джон Карпентер и Корти часто толковали по этому поводу. Игра предстояла опасная. Конечно, стоило рискнуть из-за семи тысяч фунтов. Но если им придется поплатиться за это жизнью? Если в них узнают пиратов с «Галифакса» и кингстонских беглецов и передадут в руки правосудия? Теперь еще можно спастись: стоит только напасть ночью на далеких от всякого подозрения и безоружных пассажиров и бросить их за борт. А дальше «Резвый» может изменить курс.

На все доводы и опасения друзей Гарри Маркел отвечал одно:

— Положитесь на меня!

Он увлекал друзей своей дерзостью и самонадеянностью, и они соглашались.

Двадцать пятого июля до Антильских островов оставалось всего около шестидесяти миль в направлении вест-зюд-вест. Дул свежий ветер. Вершины гор Святого Фомы покажутся еще до заката.

Тони Рено не сходил в этот день с фок-мачты, а Магнус Апдерс не спускался с грот-мачты: каждый из них хотел первым крикнуть:

— Земля! Земля!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ РАССЫЛЬНОЕ СУДНО «ЭССЕКС»

Около четырех часов вечера Тони Рено закричал. Но он возвещал не о приближении к земле, а о появлении на море другого корабля.

На западе, в пяти или шести милях от левого борта судна, показался на горизонте дымок.

Пароход мчался на всех парусах прямо на «Резвый».

Через полчаса можно было видеть уже его корпус, а еще через полчаса он был уже всего в четверти мили от «Резвого».

Пассажиры столпились на юте и перебрасывались замечаниями.

— Это казенный пароход… — говорил один.

— Да, — отвечал другой, — потому что на его грот-мачте развевается флаг!

— Это английский корабль! — продолжал первый.

— По имени «Эссекс»! — прибавил второй.

В самом деле, это имя можно было прочесть в подзорную трубу на корме в момент, когда корабль делал поворот.

— Мне кажется, что корабль хочет подойти к нам! — сказал Тони Рено.

Он не ошибался, таково было действительное намерение рассыльного судна «Эссекс», вместимостью сто тонн. Оно подняло флаг.

Поняли маневр корабля и Гарри Маркел, и матросы. Не оставалось сомнения, что «Эссекс» хочет вступить в переговоры с «Резвым» и, умерив ход, приближается к нему.

Ужас овладел негодяями. Несколько дней тому назад на Антильских островах могла быть получена телеграмма; могли каким-нибудь образом узнать о том, что произошло в Кингстоне перед отплытием «Резвого», о захвате корабля шайкой Маркела, убийстве капитана Пакстона и его матросов; а теперь «Эссекс» выслан для поимки злодеев.

А впрочем, если поразмыслить хорошенько, этого не могло быть. Трудно предположить, чтобы Гарри Маркел, не пощадивший капитана Пакстона и его экипаж, пощадил пассажиров и отправился бы с ними на Антильские острова. Неужели у него хватит наглости вместо ого, чтобы бежать, вести корабль к месту назначения? Такой неосторожности нельзя ожидать от него.

Гарри Маркел ожидал развязки с большим хладнокровием, чем Джон Карпентер и Корти. Пусть командир «Эссекса» вступит с ними в переговоры. Тогда дело выяснится. Рассыльное судно остановилось на расстоянии нескольких кабельтовых и дало сигнал «Резвому» лечь в дрейф. «Резвый» начал брасопить реи и почти совсем остановился.

По примеру «Эссекса» подняли флаг и на «Резвом».

Если бы «Резвый» не послушал приказа казенного судна, его принудили бы повиноваться. Уйти от преследования быстроходного и сильного рассыльного судна не было возможности. Несколько пушечных выстрелов совершенно парализовали бы «Резвого».

Впрочем, как мы уже сказали, Гарри Маркел и не пытался уйти. Если бы даже командир «Эссекса» потребовал, чтобы он подошел к нему, он исполнил бы приказание.

Появление «Эссекса», его желание начать переговоры с «Резвым» очень занимали Паттерсона, Луи Клодиона, Роджера Гинсдала и их товарищей.

— Уж не послали ли этот военный корабль навстречу «Резвому», чтобы мы пересели на него и могли поскорее прибыть на Антильские острова?

Мысль эта мелькнула в пылком воображении Роджера Гинсдала, но никто не разделял его мнения. Между тем с «Эссекса» спустили шлюпку. Два офицера сели в нее.

В несколько взмахов весел шлюпка подплыла к «Резвому».

Офицеры поднялись по трапу с правой стороны корабля.

— Где командир?

— Это я! — отвечал Гарри Маркел.

— Вы капитан Пакстон?

— Капитан Пакстон!

— Ваш корабль вышел из кингстонской гавани тридцатого июня?

— Да!

— Пассажиры «Резвого», вероятно, лауреаты Антильской школы?

— Вот они! — отвечал Гарри Маркел, указывая на стоявших на юте мистера Паттерсона и его спутников, внимательно следивших за переговорами.

Офицеры вместе с Гарри Маркелом подошли к ним.

Лейтенант британского флота, который начал переговоры, ответил на их поклон и начал речь в сдержанных и кратких выражениях, какими говорят английские офицеры:

— Командир «Эссекса» очень рад встрече с «Резвым», капитан Пакстон. Мы тоже рады, что застаем вас всех здоровыми!

Гарри Маркел поклонился, ожидая, что лейтенант объяснит цель своего посещения.

— Благополучно ли совершили вы плавание? — спросил офицер. — Какая была погода?

— Благоприятная, — отвечал Гарри Маркел. — Только раз, вблизи Бермудских островов, нас настиг шторм!

— Это задержало вас в пути?

— Мы были принуждены привести судно к дрейфу на двое суток!

— Мистер Паттерсон… из Антильской школы? — обратился лейтенант к наставнику, стоявшему во главе пассажиров.

— Точно так, лейтенант, — отвечал эконом, кланяясь с обычной любезностью. — Честь имею представить вам моих юных спутников и прошу вас принять уверение в моем истинном уважении…

— Подпись: «Гораций Паттерсон»! — прошептал Тони Рено.

Разговаривавшие дружески пожали друг другу руки.

Лейтенант попросил Гарри Маркела показать ему экипаж корабля. Джону Карпентеру это показалось подозрительным и небезопасным. Неспроста устраивает офицер всем им смотр.

Тем не менее по приказанию Гарри Маркела он вызвал матросов на палубу, где они выстроились у грот-мачты. Хотя пираты и старались придать лицу «честное выражение», они могли показаться офицерам несколько подозрительными личностями.

— У вас только девять матросов? — спросил лейтенант.

— Девять! — отвечал Гарри Маркел.

— Между тем нам сказали, что экипаж «Резвого» состоит из десяти человек, не считая вас, капитан Пакстон!

Гарри Маркел попробовал уклониться от ответа на этот неудобный вопрос.

— Смею спросить, лейтенант, — спросил он, в свою очередь, — чему я обязан удовольствием видеть вас у себя на корабле?

Вопрос был понятен, и лейтенант отвечал:

— На Барбадосе беспокоятся о судьбе «Резвого», который запоздал. Особенно беспокоятся родственники пассажиров в Европе и на Антильских островах. Мисс Китлен Сеймур обратилась к губернатору, и Его Превосходительство распорядился выслать навстречу «Резвому» «Эссекс». Вот почему мы здесь, и, повторяю, очень рады, что опасения наши не оправдались.

Гораций Паттерсон не мог удержаться, чтобы не ответить на это выражение сочувствия. С большим достоинством он выразил от имени пассажиров и своего имени благодарность командиру «Эссекса», его офицерам, мисс Китлен Сеймур и Его Превосходительству генерал-губернатору английских колоний на Антильских островах.

Гарри Маркел заметил, что не стоило так беспокоиться и посылать рассыльное судно из-за того, что «Резвый» запоздал всего на двое суток.

— Одно обстоятельство подало повод к опасениям за судьбу «Резвого»! — отвечал лейтенант.

Джон Карпентер и Корти переглянулись. Они пожалели, что Гарри Маркел зашел слишком далеко в своих расспросах.

«Резвый» поднял паруса тридцатого июня вечером, не так ли?

— Совершенно верно, — отвечал Гарри Маркел с обычным хладнокровием. — Мы снялись с якоря в половине восьмого вечера. Когда мы вышли, наступил штиль, и «Резвый» заштилевал на следующий день в виду берега, у мыса Робертс-Ков!

— Так вот, капитан Пакстон, — продолжал лейтенант, — на следующий день именно к этому берегу прибило волнами труп. По пуговкам куртки узнали, что это один из матросов «Резвого».

Дрожь пробежала по спине у Джона Карпентера и других разбойников. Это, наверно, был труп одного из несчастных убитых ими матросов, тот труп, который видели пассажиры во время стоянки на якоре в Робертс-Ков.

Лейтенант продолжал рассказывать, как о находке трупа дали знать властям в Барбадосе, как здесь, не без основания, стали беспокоиться, не видя «Резвого» в назначенный срок.

— Вы потеряли одного матроса, капитан Пакстон? — спросил он.

— Да, матрос Боб упал в море в то время, как мы стояли на якоре в Фармарской бухте, и как мы ни старались, ни спасти, ни даже найти его нам не удалось!

Объяснение это не возбудило ни малейшего подозрения, напротив, становилось понятным, почему на корабле не хватает одного матроса.

Пассажиры имели основание удивляться, почему им не рассказали о несчастном случае. Один из матросов погиб еще до их прибытия на корабль, а они ничего не знают об этом!

На вопрос мистера Горация Паттерсона относительно этого случая Гарри Маркел отвечал, что скрыл несчастье от молодых пассажиров, не желая, чтобы они пустились в путь под тяжелым впечатлением.

Ответ был вполне правдоподобен, и никто не возражал.

Новое волнение овладело присутствующими, когда лейтенант прибавил:

— В телеграмме, присланной из Кингстона в Барбадос, сказано, что на теле трупа (вероятно, это и был труп матроса Боба) зияла рана в груди!

— Рана! — вскричал Луи Клодион, а вся фигура мистера Паттерсона выражала, что он во всем этом ничего не понимает.

Гарри Маркел не затруднился ответить и на этот раз. Прекрасно владея собой, он продолжал:

— Матрос Боб упал с марса фок-мачты и ударился о кабестан, а потом его отбросило в море. Вот почему он пошел прямо ко дну и мы не могли его найти!

Это объяснение, как и предыдущие, могло показаться правдивым, если бы лейтенант не досказал своей фразы:

— Рана у матроса не от ушиба, а от удара ножом в сердце!

Снова страх овладел Джоном Карпентером и его друзьями. Чем все это кончится? Уж не поручено ли командиру «Эссекса» арестовать «Резвый», отвести его в Барбадос, где будет произведено следствие, которое, конечно, ничего хорошего не обещает? Личность их будет удостоверена. Их отвезут в Англию, и на этот раз им не избежать наказания. А главное, они не успеют совершить еще одно преступление, которым рассчитывали завершить свои подвиги после отплытия «Резвого» из Вест-Индии.

Но счастье не оставляло их. Гарри Маркелу не пришлось искать объяснений удару ножом.

В то время как Паттерсон, воздев руки к небу, восклицал:

— Неужели рука убийцы поразила несчастного?!

Лейтенант спокойно заметил:

— Телеграмма гласила, что, вероятно, матроса выбросило на берег живым, но здесь его нашла шайка бежавших из Кингстонской тюрьмы преступников, которые и убили его ударом кинжала.

— Ах, — заметил Роджер Гинсдал, — дело, должно быть, идет о шайке пиратов с «Галифакса», которые убежали из тюрьмы в день нашего приезда в Кингстон!

— Негодяи! — воскликнул Тони Рено. — А их не удалось поймать, господин лейтенант?

— По последним известиям, полиции еще не удалось напасть на их след. Во всяком случае, они не могли убежать из Ирландии, и рано или поздно их арестуют!

— Этого можно искренно пожелать! — спокойно сказал Гарри Маркел, ни на минуту не терявший присутствия духа.

Когда Джон Карпентер подошел вместе с Корти к носу корабля, он тихо сказал ему:

— Умная башка наш капитан!

— Да, — отвечал тот, — за ним можно смело идти, куда бы он ни повел!

Офицеры передали мистеру Паттерсону и лауреатам поклон от мисс Китлен Сеймур. Она радовалась заранее при мысли об их посещении, надеялась, что они возможно дольше останутся на Барбадосе, если только их не слишком задержат на других Антильских островах, где их тоже ожидают с нетерпением.

Роджер Гинсдал от имени товарищей просил офицеров передать мисс Китлен Сеймур благодарность за все, что она сделала для Антильской школы. Затем мистер Гораций Паттерсон произнес на прощание одну из своих наиболее прочувствованных и витиеватых речей, но, на беду, в конце речи он смешал стих из Горация со стихом из Вергилия, что редко случалось с этим ученым человеком.

Офицеры простились с капитаном и пассажирами, сошли по трапу в шлюпку и уже хотели отчалить.

— Я думаю, капитан Пакстон, — крикнул вдруг лейтенант, — что «Резвый» завтра прибудет на остров Святого Фомы, до которого остается всего каких-нибудь пятьдесят миль?

— Я тоже думаю! — отвечал Гарри Маркел.

— Как только мы вернемся в Барбадос, мы дадим телеграмму о вашем прибытии!

— Благодарю вас. Передайте, пожалуйста, мое почтение командиру «Эссекса»!

Шлюпка отчалила и в одну минуту прошла расстояние, отделявшее ее от рассыльного судна.

Гарри Маркел и пассажиры салютовали стоявшему на мостике командиру. Им отдали салют.

Судно снялось с якоря, раздались свистки, и «Эссекс» пустился в путь на всех парах в направлении зюйд-вест. Через час он совершенно исчез из виду, виднелась только оставленная им полоска дыма.

«Резвый» стал брасопить реи и поплыл к острову Святого Фомы.

Гарри Маркел и его друзья, встревоженные неожиданной встречей с «Эссексом», успокоились. Ни в Англии, ни на Антильских островах никто не подозревал, что они спаслись на корабле, и даже именно на «Резвом». Им положительно везло. Они могут смело плыть к архипелагу. Их примут с почетом. Они будут заходить в гавань то одного острова, то другого без опасения быть узнанными. В последний раз они остановятся в Барбадосе, а уж оттуда, конечно, в Европу не вернутся! На следующий же день они переименуют «Резвый». Гарри Маркелу незачем будет носить имя капитана Пакстона, ни мистера Паттерсона, ни молодых пассажиров на корабле не будет. Дерзкий план должен удаться. И пусть себе полиция разыскивает в Ирландии пиратов с «Галифакса»!

Последняя часть путешествия прошла благополучно. Погода стояла великолепная. Дул постоянный пассатный ветер, позволявший «Резвому» распустить все паруса, даже лисели.

Мистер Гораций Паттерсон окончательно привык к морю.

Изредка только боковая или килевая качка вызывала в нем приступы морской болезни. Он даже снова занял свое место за столом и перестал держать во рту вишневые косточки.

— Держите косточки, — советовал ему Корти, — это единственное средство от морской болезни!

— Мне тоже кажется, друг мой, — отвечал мистер Паттерсон, — и, к счастью, у меня, благодаря предусмотрительности миссис Паттерсон, еще порядочный запас их!

День клонился к вечеру. Испытав лихорадку, которая овладевает людьми при отъезде, наши юные лауреаты с такой же лихорадкой ожидали приезда. Они горели нетерпением ступить па твердую землю одного из Антильских островов.

По мере того как «Резвый» приближался к архипелагу, навстречу попадались довольно часто пароходы и парусные суда. Одни направлялись через Флоридский пролив в Мексиканский залив, другие выходили из залива, отправляясь в один из портов Старого Света. Сколько удовольствия доставлял юношам случай известить сигналами о появлении корабля на горизонте, встречаться, обмениваться салютами с апглийскими, французскими и испанскими кораблями, которые чаще всего ходят в этих водах!

До заката «Резвый» шел по семнадцатой параллели, на широте острова Святого Фомы, до которого оставалось всего двадцать миль, то есть всего несколько часов плавания.

Гарри Маркел справедливо не хотел, однако, плыть ночью между массой островков и рифов, окружающих архипелаг, и отдал Джону Карпентеру приказ закрепить паруса.

Ночь прошла спокойно. Ветер стал тише. Солнце встало утром в безоблачном небе.

Около девяти часов с грот-мачты подали сигнал. Тони Рено громко и радостно кричал:

— Земля! Земля за штирбортом!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ОСТРОВА СВЯТОГО ФОМЫ И СВЯТОГО КРЕСТА

Мы уже говорили, что Вест-Индия состоит по меньшей мере из трехсот островов и островков. На самом деле названия «остров» заслуживают по своим размерам и значению лишь сорок два острова. Лауреаты Антильской школы должны были посетить девять из них.

Все они принадлежат к группе так называемых Малых Антильских островов, известных также под именем «наветренных» островов. Англичане делят их на две группы: северную часть их, от островов Девы до островов Доминика, они называют Ливарскими островами, южную часть, простирающуюся от острова Мартиника до Тринидада, — Виндварскими островами.

Не стоит придерживаться этого последнего наименования. Группа островов, омываемая на западе Карибским морем, более заслуживает названия «наветренных» островов, потому что на нее прежде всего направлены пассатные ветры, дующие с востока на запад.

Воды Атлантического океана и Антильского моря сливаются между этими островами. Элизе Реклю сравнил эти острова с быками огромного моста, между которыми протекают многочисленные течения Мексиканского залива.

Не следует смешивать этот залив с Антильским морем. Это два совершенно различных бассейна, отличающихся друг от друга и формой, и величиной. Первый имеет миллион пятьсот тысяч, второй — миллион девятьсот тысяч квадратных километров.

Как известно, в тысяча четыреста девяносто втором году Христофор Колумб открыл Антильские острова Консепсион, Фернандина, Изабелла и, наконец, самый большой остров — Куба. Генуэзский мореплаватель водрузил на всех этих островах испанский национальный флаг. Но он думал, что его каравеллы[12] достигли дальней Азии, островов Пряных Зелий, и умер, не подозревая, что он открыл новый материк.

С тех пор разные европейские державы оспаривали друг у друга владения на Антильских островах, вели кровопролитные войны, беспрестанную борьбу, совершали массовые убийства. Распри не окончены и посейчас.[13]

В настоящее время можно сделать следующий приблизительный подсчет.

Гаити-Сан-Доминго — остров независимый. Англии принадлежат семнадцать островов, Франции — пять и еще половина острова Святого Мартина, Голландии — пять и половина острова Святого Мартина; Испании — два; Дании — три, Венесуэле — шесть, Швеции — один.

Названием «Вест-Индия» Антильские острова обязаны ошибке Христофора Колумба, думавшего, что он высадился в Азии.

Группа Малых Антильских островов разбросана на пространстве шести тысяч четырехсот восьми квадратных километров от северного острова Сомбреро до южного — Барбадос. Три тысячи пятьсот пятьдесят квадратных километров принадлежат Англии, две тысячи семьсот семьдесят семь — Франции и восемьдесят одна тысяча — Голландии.

На всех островах в общей сложности семьсот девяносто две тысячи жителей, из которых четыреста сорок восемь тысяч приходится на долю Англии, триста тридцать шесть тысяч — Франции и восемь тысяч двести — Голландии.

Датчанам принадлежат острова Девы на пространстве трехсот пятидесяти квадратных километров с тридцатью четырьмя тысячами жителей, но в этой же группе есть владения и у англичан: сто шестьдесят пять километров с пятью тысячами двумястами жителей.

Впрочем, эти острова могут быть причислены и к группе Малых Антильских островов. Датчане завладели ими в тысяча шестьсот семьдесят первом году и называют их своими вест-индскими колониями. Сюда относятся острова Святого Фомы, Святого Иоанна и Святого Креста. На острове Святого Фомы родился один из наших юных путешественников, шестой лауреат Антильской школы Нильс Арбо.

Утром двадцать шестого июля после благополучного двадцатидневного плавания «Резвый» должен был бросить якорь в гавани этого острова. Отсюда путь «Резвого» лежал на юг, к другим островам.

Остров Святого Фомы невелик, но у него превосходная, хорошо защищенная гавань. В ней могут бросить якорь до пятидесяти больших кораблей. Недаром английские и французские флибустьеры долго оспаривали друг у друга эту гавань в те времена, когда европейские флоты вели войну в этих водах, как хищные звери, вырывая друг у друга наиболее лакомые куски добычи, отнимая друг у друга Антильские острова и снова теряя их.

Брат Нильса, Христиан Арбо, жил на острове Святого Фомы. Братья не виделись уже несколько лет. Легко себе представить, с каким нетерпением ожидали они оба минуты, когда «Резвый» войдет в гавань.

Христиан, единственный родственник Нильса на острове, одиннадцатью годами старше Нильса, считался одним из самых богатых местных коммерсантов. Это был симпатичный человек, отличавшийся милой сдержанностью, которая характеризует северян. Поселившись в датской колонии, Арбо продолжал торговлю пищевыми продуктами и материалами, которую раньше вел его дядя.

Еще недалеко было то время, когда торговля на острове Святого Фомы была в руках евреев. В период беспрестанных войн на островах, и особенно с тех пор, как окончательно была запрещена торговля неграми, торговое дело шло хорошо. Порт Шарлотта-Амалия был объявлен свободным от платежа портовых денег, и это содействовало его процветанию. Оп представлял много удобств для кораблей всех национальностей: в нем они находили защиту от пассатных ветров и штормов, так как остров хорошо защищен горами, а морская зыбь разбивается о длинную береговую косу. На небольшом островке, лежащем вблизи, можно было запастись углем.

Береговой телеграф подал сигнал о приближении «Резвого». Корабль обошел мысы Ковель и Молентер, береговую косу и островок, миновал маяк и вышел в круглый, открытый к северу бассейн, на берегу которого показались первые городские здания. Развернули семь-восемь саженей якорной цепи, и «Резвый» остановился на глубине четырех-пяти метров.

Реклю справедливо замечает, что остров Святого Фомы занимает наиболее выгодное местоположение, так как находится в пункте, откуда «удобнее всего распределять товары между остальными частями архипелага».

Понятно, почему флибустьеры с самого начала облюбовали этот порт. Скоро он сделался центром контрабандной торговли с испанскими колониями и главным рынком сбыта «черного товара», то есть негров, скупленных на африканском побережье и привезенных для продажи в Вест-Индию. Поэтому датчане, завладевшие портом, никогда не выпускали его из рук. Порт достался датскому королю по наследству от бранденбургского курфюрста, приобретшего его некогда от одного торгового товарищества.

Лишь только «Резвый» бросил якорь, Христиан Арбо подъехал в шлюпке к кораблю, и братья кинулись друг другу в объятия. Пожав руку мистеру Горацию Паттерсону и его спутникам, коммерсант сказал:

— Друзья мои, надеюсь, что вы будете моими гостями во время вашего пребывания на острове Святого Фомы. Сколько времени будет стоять на якоре «Резвый»?

— Три дня! — сказал Нильс Арбо.

— Только-то?

— Да, Христиан, не больше. Мне очень жаль, потому что мы давно не виделись…

— Мистер Арбо, — сказал наставник, — мы охотно принимаем ваше любезное приглашение и будем вашими гостями, пока корабль стоит у острова Святого Фомы. Но отложить свой отъезд мы не можем!

— Знаю, мистер Паттерсон, вам дано точное расписание, которому вы должны следовать!

— Да, Китлен Сеймур…

— Вы ее знаете, Арбо? — спросил Луи Клодион.

— Нет, — отвечал Христиан, — но я много о ней слышал: она известна своей благотворительностью. А вам, капитан Пакстон, — продолжал он, обращаясь к Гарри Маркелу, — позвольте выразить от имени родителей всех пассажиров благодарность за все ваши заботы о них…

— Капитан вполне заслужил эту благодарность, — поспешил вставить словечко мистер Паттерсон. — Правда, море было немилосердно к нам, особенно ко мне, horrisco-referens![14] Но надо отдать справедливость капитану: он сделал все, чтобы плавание было удобным и приятным… Рассыпаться в любезностях было не в характере Гарри Маркела. Он даже чувствовал себя неловко под пристально устремленным на него взглядом Христиана Арбо. Слегка поклонившись, он сказал только:

— Я ничего не имею против того, чтобы пассажиры «Резвого» воспользовались вашим гостеприимством, с тем условием, однако, чтобы отъезд состоялся в назначенный день, без отлагательств!

— Непременно, капитан Пакстон, — ответил Христиан Арбо. — А теперь милости просим вместе с нами ко мне обедать!

— Благодарю вас, — отвечал Гарри Маркел. — Надо сделать кое-какие починки на корабле, и я не могу отлучиться даже на час. Да и вообще, я буду как можно меньше уезжать с корабля!

Христиана Арбо удивила сухость ответа. Среди моряков и очень часто среди командиров торговых судов встречаются грубые, малообразованные люди, с угловатыми манерами. Но, знакомясь с Гарри Маркелом и его экипажем, Христиан Арбо ожидал от этого знакомства лучшее впечатление. А впрочем, капитан хорошо командовал «Резвым», путешествие прошло благополучно — чего же еще требовать?

Полчаса спустя пассажиры вышли на набережной Шарлотты-Амалии и пошли к дому Христиана Арбо.

Лишь только они сошли с корабля, Джон Карпентер сказал Гарри Маркелу:

— Ну, Гарри, кажется, все идет как по маслу?

— Да, — отвечал Гарри Маркел, — надо только очень остерегаться, когда будем заходить в гавани!

— Будем осторожны, Гарри. Кому из нас охота губить дело? Начали хорошо, надо довести дело до конца!

— Конечно, Джон. Лишь бы на острове Святого Фомы никто не знал капитана Пакстона. Смотри в оба, чтобы никто из матросов не сходил на берег!

Гарри Маркел хорошо делал, что не пускал матросов на берег. Посещая таверны и кабачки, они могли напиться — это случалось с ними каждый раз, как их оставляли без надзора, — и могли сболтнуть лишнее. Уж лучше было вовсе не пускать их на берег.

— Ты прав, Гарри, — сказал Джон Карпентер. — А если им уж очень захочется выпить, можно будет отпустить им двойную, даже тройную порцию. Пассажиры теперь пробудут три дня на берегу, не беда, если матросы выпьют лишнее!

Хотя матросы охотно вознаграждали себя за долгое воздержание во время плавания всякий раз, как они сходили на берег, на этот раз они сами слишком хорошо понимали всю важность положения. Чтобы не испортить дело, надо было избегать всякого сношения с жителями острова, с моряками всех национальностей, которые посещают портовые кабачки; надо было опасаться, чтобы ни один из них не узнал кого-нибудь из пиратов с «Галифакса». Итак, Гарри Маркел отдал приказ, чтобы никто не сходил на берег и чтобы не пускали на корабль посторонних лиц.

Торговый дом Христиана Арбо находился на набережной. В этой части порта заключаются наиболее крупные торговые сделки, о важности которых читатель может судить, если скажем, что только по ввозу товаров оборот достигает пяти миллионов шестисот тысяч франков в год при двенадцатитысячном населении.

На этом острове пассажиры не встретили никаких затруднений относительно языка: здесь говорили по-испански, по-датски, по-голландски, по-английски, по-французски, точно в классах Антильской школы.

На набережной был только магазин Христиана Арбо; сам он жил в миле от города. Дом его был выстроен на склоне амфитеатром поднимающейся от морского берега горы.

Там, среди роскошной тропической растительности, расположены виллы богатых колонистов острова. Одной из наиболее удобных и красивых была вилла Христиана Арбо.

Христиан Арбо женился семь лет назад на молодой датчанке, девушке одного из лучших семейств колонии. У них были уже две дочери. Молодая женщина радушно встретила своего деверя, которого видела в первый раз, и его товарищей. А молодой дядюшка горячо целовал и ласкал своих племянниц.

— Какие же они милашки! Какие душки! — говорил он.

— Как же могло быть иначе? — сказал мистер Паттерсон. — tales pater… tales mater… guales filiae.[15]

Латинская поговорка заслужила всеобщее одобрение.

Мистеру Паттерсону и всем пассажирам отвели помещение на просторной вилле Арбо. Несмотря на удивительное умение Рени Кофа, меню на корабле было довольно-таки однообразное. Теперь наши путешественники могли несколько разнообразить свой стол. После обеда они отдыхали в жаркое время дня в тенистых садах, которыми было окружено жилище Христиана Арбо. Завязывались беседы, где речь часто заходила о покинутых в Европе семействах, о Нильсе Арбо, который по окончании образования вернется к брату. Сначала Нильс будет помогать брату в его торговом доме, а потом Христиан Арбо не прочь был бы открыть отделение своей конторы на близлежащем острове Святого Иоанна, который датчане предлагали продать за пять миллионов пиастров Соединенным Штатам; предложение это, впрочем, было отклонено.

Когда остров Святого Фомы показался слишком мал для быстро развившейся торговли, колонисты поселились и на острове Святого Иоанна; но этот последний, всего в три мили длины и две ширины, тоже оказался слишком мал; тогда стали селиться на острове Святого Креста.

Христиан Арбо несколько раз выразил предубеждение против капитана Пакстона и его экипажа; но мистер Паттерсон уверил его, что все они заслуживают только похвалы, и последние сомнения его рассеялись.

Остров Святого Фомы представляет интерес для путешественников, и наши юноши совершили по нему несколько прогулок… Это очень бугристый, вулканического происхождения остров с многочисленными холмами, из которых самый большой возвышается на тысячу четыреста футов над уровнем моря.

Экскурсанты непременно захотели подняться на вершину этой возвышенности, и не пожалели: в награду за усталость, испытанную во время восхождения на гору, с вершины ее представился чудный вид. Как огромная рыба, плавающая на поверхности Антильского моря, лежал остров Святого Иоанна, окруженный островками Ганс Леллик, Лоанго, Буек, Саба, Савана, а вдали расстилалась блестящая на солнце огромная водная равнина.

Остров Святого Фомы простирается всего на восемьдесят шесть квадратных километров, то есть, по верному замечанию Луи Клодиона, всего в сто семьдесят два раза больше парижского Марсова поля.

Пробыв, как было условлено, три дня на вилле Арбо, путешественники возвратились на корабль, который готов был сняться с якоря. Арбо и его жена проводили наших друзей. Мистер Паттерсон поблагодарил их за гостеприимство, а оба брата, Христиан и Нильс, крепко поцеловались на прощание.

Двадцать восьмого июля вечером «Резвый» снялся с якоря, поднял паруса, пользуясь северо-восточным ветром, вышел из гавани и повернул на юго-запад, к острову Святого Креста, в гавань которого должен был зайти.

Расстояние в шестьдесят миль, разделяющее оба острова, было пройдено в тридцать шесть часов.

Когда, стесненные на островах Святого Фомы и Святого Иоанна, колонисты захотели, как было сказано выше, переселиться на остров Святого Креста, имеющий двести восемнадцать квадратных километров площади, они застали здесь английских флибустьеров, завладевших островом в середине шестнадцатого столетия.

Начались кровопролитные схватки, борьба, в которой англичане одержали верх. Эти авантюристы больше занимались морскими разбоями, чем организацией колонии и земледелием.

В тысяча семьсот пятнадцатом году испанцам удалось изгнать англичан и завладеть островом Святого Креста. Но они продержались здесь недолго. Французское войско заставило сдаться оставленный испанцами слабый гарнизон.

К этому времени относятся первые попытки земледелия на острове Святого Креста. Прежде чем приняться за обработку земли, пришлось выжечь густые леса внутри острова. Зато почва после пожаров оказалась в высшей степени плодородной.

С тех пор прошло полтора столетия, и когда «Резвый» зашел в гавань, остров представлял собой хорошо обработанную, дающую обильные урожаи местность.

Нечего и говорить, что на острове не было ни первобытных его жителей карибов, ни англичан, которые первыми завладели им, ни испанцев, которые их сменили, ни французов, которым принадлежат первые попытки колонизации. В первой половине семнадцатого века остров был совсем пустынным. Лишенные дохода от контрабанды, колонисты решили совсем покинуть его.

В течение тридцати семи лет, до тысяча семьсот тридцать третьего года, остров оставался необитаемым. Тогда Франция продала его Дании за семьсот пятьдесят тысяч фунтов, и с этого времени остров стал датской колонией.

Когда «Резвый» приблизился к острову, Гарри Маркел направил корабль в порт Барнес, или, на датском языке, Христианстед — столицу острова Святого Креста. Городок лежит на северном берегу небольшого залива. Второй по значению город, Фредерикстед, был некогда сожжен неграми во время восстания; ныне он выстроен на западном берегу.

В Фредерикстеде родился Аксель Викборн, второй лауреат Антильской школы. У него не было больше родственников на острове. Его родители продали двенадцать лет тому назад принадлежавшую им на острове землю и переселились в Копенгаген.

Таким образом, во время остановки «Резвого» у острова Святого Креста пассажиры ограничились тем, что проводили почти весь день на берегу, где знакомые Акселя Викборна встречали их очень радушно, а вечером возвращались на корабль.

Они объездили весь остров. Еще до уничтожения рабства местные плантаторы успели составить себе огромные состояния, и остров Святого Креста справедливо считается самым богатым из Антильских островов.

Кроме сахара с острова ежегодно вывозят в Европу восемьсот кип хлопка.

Туристы проезжали по прекрасным пальмовым аллеям, соединившим город с окрестными деревнями, побывали у северо-западного побережья, где на высоте четырехсот метров от уровня моря возвышается гора Игл.

При виде этого роскошного, плодородного острова Луи Клодион и Тони Рено искренно сожалели, что Франция не сохранила его в своем владении. Нильс Арбо и Аксель Викборн находили, что Дания сделала прекрасное приобретение, и желали одного: чтобы остров Святого Креста, принадлежавший некогда англичанам, французам и испанцам, навсегда остался за датчанами.

За исключением континентальной блокады, во время которой английский флот бомбардировал Копенгаген, Дания по своему положению в Европе, к счастью, не была замешана в долгую кровопролитную борьбу между Францией и Англией в начале истекшего столетия. Территория этого второстепенного государства не пострадала от нашествия европейских войск. Вследствие такого обособленного положения Дании ее колониям на Антильских островах не пришлось переживать того, что пережили колонии других государств, — отголосков ужасных войн, дававших себя чувствовать по ту сторону Атлантического океана. Датчане мирно трудились, и колонии их процветали.

Впрочем, освобождение негров от рабства в тысяча восемьсот шестьдесят втором году вызвало некоторые беспорядки, которые колониальному правительству пришлось подавить силой. Освобожденные и отпущенные на свободу негры имели основание быть недовольными: им много обещали, между прочим, обещали дать в неотъемлемое владение участки земли, а между тем никто никогда не подумал сдержать это обещание. Негры высказывали свое недовольство, но это ни к чему не привело. Тогда вспыхнуло восстание негров, во время которого в нескольких частях острова были совершены поджоги.

Вражда между колонистами и вольноотпущенниками еще не совсем погасла в то время, когда наши туристы прибыли в Христианстед. Впрочем, внешне все было спокойно, и путешественники беспрепятственно объехали весь остров. Если бы они прибыли на остров годом позже, они попали бы в самый разгар восстания, во время которого родной город Акселя Викборна был выжжен неграми до основания.

За последние семь-восемь лет население острова Святого Креста вследствие постоянной эмиграции уменьшилось на одну пятую.

Первого августа «Резвый» вышел из гавани Христианстеда. Выйдя из фарватера под легким ветром, он направился на восток, к острову Святого Мартина.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ОСТРОВА СВЯТОГО МАРТИНА И СВЯТОГО ВАРФОЛОМЕЯ

Третьего августа, уже довольно поздно вечером, «Резвый», задержанный пассатами, наконец подошел к острову Святого Мартина.

В пяти милях от гавани лауреаты завидели позолоченную лучами заходящего солнца вершину самой высокой горы острова, возвышающейся на пятьсот восемьдесят метров над уровнем моря.

Как известно, остров Святого Мартина принадлежит Голландии и Франции. Голландцы и французы, находящиеся в числе пассажиров «Резвого», найдут здесь как бы уголок своей родины. Тони Рено, родившийся на Мартинике, и Луи Клодион, уроженец Гваделупы, конечно, не будут испытывать того, что их товарищ Альберт Лыовен, который родился в столице острова Святого Мартина Фильсбурге, где «Резвый» бросит якорь.

Как бы аванпостом к острову Святого Мартина, на северо-западе, неподалеку от Невиса и Святого Христофора, расположен маленький островок Ангвилла. Их разделяет узкий канал не более двадцати пяти — тридцати метров глубиной. Так как острова эти коралловые, возможно, что вследствие постоянной работы полипов дпо канала со временем поднимется до уровня моря даже без всяких вулканических потрясений почвы. Тогда острова Святого Мартина и Ангвилла соединяется в один.

Что станется тогда с этим островом, со смешанным населением из французов, голландцев и англичан? Уживутся ли эти три нации? Воцарится ли мир под тремя флагами и заслужит ли этот остров, как последний из цепи Антильских островов, название «Троицы»?

На следующий день на корабль явился лоцман, который провел судно через проход в Фильсбургскую гавань.

Город этот приютился на узкой береговой полосе, отделенной узким полукруглым заливом от довольно большого солончака, сделавшегося предметом крупной эксплуатации. Впрочем, главное богатство острова — соляные болота, они дают не менее трех миллионов шестисот тысяч гектолитров в год.

Некоторые из этих болот приходится поддерживать, иначе они быстро пересохли бы от сильных испарений. С этой целью узкую полосу земли, отделяющую Фильсбургское болото от моря, приходится иногда прорывать, чтобы дать доступ морской воде.

Никто из родственников Альберта Льювена не жил на острове Святого Мартина. Лет пятнадцать тому назад все они перебрались в Роттердам, в Голландию. Сам он уехал из Фильсбурга в раннем детстве. Вообще из всех лауреатов только у Губерта Перкинса остались родители на острове Антигуа. Таким образом, для Альберта Льювена представлялся случай еще раз, и, может быть в последний, побывать на родине.

Было бы ошибкой думать, что на полуголландском-полуфранцузском острове совсем нет англичан. На семь тысяч душ населения приходится три тысячи пятьсот французов и три тысячи четыреста англичан; остальную часть населения составляют голландцы.

Остров пользуется полной административной автономией, торговля здесь беспошлинная, потому и население богато. Правда, эксплуатация солончаков на острове находится в руках франко-голландской компании; но у англичан много других отраслей торговли, главным образом торговля пищевыми продуктами, и их богатые склады охотно посещаются покупателями.

«Резвый» зашел в гавань Фильсбурга всего на одни сутки.

Ни Гарри Маркелу, ни друзьям его нечего было опасаться, что их узнают. Опасности было больше на английских Антильских островах, Сент-Люсии, Антигуа, Доминика, и особенно Барбадосе, резиденции мисс Китлен Сеймур, где лауреаты Антильской школы, вероятно, останутся погостить подольше.

Мистер Паттерсон и его юные спутники прошлись по единственной улице Фильсбурга вдоль западного берега.

Казалось, можно было бы ограничиться этим посещением Альбертом Льювеном родного города и «Резвый» мог бы идти дальше. Но не тут-то было: Луи Клодион и Тони Рено непременно захотели осмотреть северную часть острова, принадлежащую французам.

Столица французских владений на острове Святого Мартина — Мариго, и Тони Рено и Луи Клодион хотели провести там хоть один день.

Наставника уже заранее уговорили согласиться на эту поездку, которая, впрочем, ни в чем не изменяла маршрута.

Почтенный руководитель нашел желание мальчиков вполне естественным.

— Альберт повидал свой родной город, — сказал он, — отчего бы Луи и Тони, Arcades ambo,[16] не повидать родной земли?

Гораций Паттерсон пошел к Гарри Маркелу и сообщил ему о намерении пассажиров.

— Что вы скажете на это, капитан Пакстон? — спросил он.

Гарри Маркел предпочел бы пореже заходить в разные порты, и мы знаем почему. Но на этот раз он не нашел повода к отказу. Отплывя вечером, «Резвый» утром мог быть уже в Мариго, а оттуда через двое суток мог отправиться на остров Святого Варфоломея.

Пятого числа, в девять часов вечера, «Резвый» под управлением нанятого в Фильсбурге лоцмана вышел из гавани. Ночь была светлая, лунная. Море, защищенное прибрежными горами, было спокойно. Корабль плыл на расстоянии меньше четверти мили от берега. Попутный ветер позволял кораблю, лавируя, плыть в открытое море.

До полуночи пассажиры сидели на палубе, любуясь морем, потом разошлись по каютам и проснулись, только когда «Резвый» бросал якорь.

Мариго — более значительный торговый город, чем Фильсбург. Он выстроен на берегу канала, соединяющего гавань с прудом Симпсон. Порт Мариго, таким образом, очень хорошо защищен от морской зыби. Сюда охотно заходят корабли дальнего плавания и каботажные суда, привлекаемые правом беспошлинного ввоза товаров.

Пассажиры не пожалели, что заехали в Мариго. Французская колония встретила очень тепло не только двух своих соотечественников, но и их товарищей. Город дал в их честь банкет. Тут не было никаких национальных счетов — в прибывших видели только антильцев.

Раут был устроен по предложению одного из первых коммерсантов города, Ансельма Гийона. В числе гостей, конечно, ожидали видеть и капитана судна «Резвый».

Гийон отправился на корабль и лично просил Гарри Маркела принять участие в банкете, который состоится в тот же день в зале городской думы.

Но как ни смел был Гарри Маркел, принять приглашение он побоялся. Напрасно мистер Паттерсон помогал Ансельму Гийону уговаривать его. Капитан остался непоколебим в своем решении. Ни сам он, ни его матросы не будут выходить ни на острове Святого Мартина, ни Святого Фомы и Святого Креста.

— Очень жаль, капитан Пакстон, — сказал Ансельм Гийон. — Молодые люди так много говорили нам о вас, о ваших заботах о них, им так хотелось публично выразить вам свою благодарность, все это побудило меня просить вас отобедать с нами, и я очень жалею, что мне не удалось уговорить вас!

Гарри Маркел ответил сухим поклоном, и Гийон отплыл к берегу.

Надо признаться, что так же, как на Христиана Арбо, капитан «Резвого» произвел и на Гийона неприятное впечатление. Суровое и грубое выражение лица, на котором отразилась вся прошлая жизнь, полная злодеяний и преступлений, не могло внушать доверия и симпатии. Но как не поверить похвалам, расточаемым по адресу капитана пассажирами и мистером Горацием Паттерсоном! К тому же его выбрала мисс Китлен Сеймур. Уж конечно, ее выбором руководили хорошие отзывы и серьезные справки.

В довершение всего дело Гарри Маркела и его шайки чуть было не пропало. Однако этот случай только усилил доверие Гийона и других знатных граждан города Мариго к личности капитана и его экипажу.

Случилось так. Накануне прибытия «Резвого» английский бриг «Огненная Муха» стоял еще в порту Мариго. Капитан брига хорошо знал мистера Пакстона и восхвалял его как прекрасного человека и моряка. Если бы он знал, что в гавань прибудет «Резвый», он, конечно, подождал бы его, чтобы пожать руку старому другу. Но «Огненная Муха» отплыла и, может быть, ночью разошлась с «Резвым» на западном берегу острова.

Гийон упомянул в разговоре с Гарри Маркелом о капитане «Огненной Мухи». Можно себе представить, какой страх овладел негодяем при мысли, что он чуть было не встретился с другом капитана Пакстона.

Но бриг уже вышел в море. Он шел в Бристоль, и, значит, не было опасности встретиться с ним у Антильских островов.

Когда Гарри Маркел рассказал обо всем Джону Карпентеру и Корти, те не могли не одобрить капитана.

Вечером состоялся роскошный и веселый банкет. Пили, конечно, и за здоровье капитана Пакстона. Говорили о первой половине благополучно совершившегося плавания. Высказывали пожелания, чтобы и вторая половина его прошла так же благополучно. Молодые антильцы уверяли, что, подышав воздухом родины, они унесут с собой из Вест-Индии незабываемые воспоминания.

Когда они вернулись к десяти часам вечера на корабль, мистеру Паттерсону казалось, что на «Резвом» ощутима какая-то легкая качка, не то килевая, не то боковая. Между тем море было спокойно, как озеро. Думая, что качка будет менее давать себя знать, если он ляжет, мистер Паттерсон пошел к себе в каюту, разделся с помощью услужливого Ваги и заснул тяжелым сном.

Следующий день пассажиры провели в прогулках по городу и его окрестностям.

Их ожидали две кареты. Сам Ансельм Гийон взялся быть их проводником. Прежде всего, путешественники хотели осмотреть место, где в тысяча шестьсот сорок восьмом году между французами и голландцами был заключен договор по поводу раздела острова.

Надо было ехать к небольшой горе, лежащей на востоке от Мариго и носящей название горы Соглашения.

Достигнув подошвы горы, экскурсанты вышли из экипажей и поднялись на гору пешком, и без особого труда. На вершине ее раскупорили несколько бутылок шампанского и выпили в память упомянутого договора.

Полнейшее согласие царило между молодыми антильцами. В душе Роджера Гинсдала шевелилась тайная мысль, что остров Святого Мартина, как и другие острова, со временем может сделаться английской колонией; но Луи Клодион, Тони Рено и Альберт Льювен крепко пожали друг другу руки, искренне желая обеим нациям вечного мира.

Оба француза выпили за здоровье ее величества Вильгельмины, королевы Голландской, а голландец поднял бокал в честь президента Французской Республики. «Ура» товарищей покрыло оба тоста.

Гораций Паттерсон молчал во время этого дружеского обмена пожеланиями. Должно быть, он или истощил сокровища своего красноречия накануне, или хотел отдохнуть… Как бы то ни было, если не устами, то сердцем он принял горячее участие в этой международной демонстрации.

Осмотрев самые живописные места острова, позавтракав на берегу и пообедав под деревьями великолепного леса привезенными с собой запасами, туристы вернулись в Мариго. Попрощавшись с Ансельмом Гийоном, которого они горячо благодарили, путешественники возвратились на корабль.

Все успели отправить письма родным. Написал письмо и мистер Паттерсон. Родственники и близкие путешественников уже двадцать восьмого июля знали о прибытии «Резвого» на остров Святого Фомы. Им дано было знать об этом телеграммой, и все опасения их по поводу опоздания на несколько дней были таким образом рассеяны. Но все же надо было известить родных о себе подробнее, и письма, написанные в этот вечер и опущенные на следующий день в почтовый ящик, через двадцать четыре часа будут отосланы в Европу.

Ночь прошла спокойно. Усталость после прекрасной дневной прогулки дала себя знать, все спали как убитые. Только Корти да Джону Карпентеру снилось, что «Огненная Муха», потерпев аварию, вернулась в гавань. На их счастье, то был только сон.

Около восьми часов утра «Резвый», пользуясь отливом, вышел из гавани Мариго и пошел по назначению на остров Святого Варфоломея.

Часов в пять вечера с мачты подали сигнал, что на юго-западе показался пароход, который идет по одному направлению с «Резвым» и хочет обогнать его.

Тогда Корти встал у руля. Гарри Маркелу не хотелось приближаться к пароходу.

На грот-мачте парохода развевался французский флаг. Это был военный крейсер. Луи Клодион и Тони Рено охотно обменялись бы с ним салютами, но стараниями Гарри Маркела расстояние, разделявшее оба судна, было не меньше мили, и нечего было думать поднять флаг.

Крейсер шел полным ходом по направлению норд-вест. Казалось, он шел на один из Антильских островов или же в один из южных портов Соединенных Штатов, например в Ки-Уест, находящихся во Флориде, в который часто заходят суда всех национальностей.

Крейсер скоро обогнал «Резвого», и еще до заката солнца не стало видно на горизонте даже его дыма.

— Счастливого пути! — сказал Джон Карпентер. — И надеюсь, что мы больше не встретимся. Не люблю я плавать в компании военных судов!

— Неприятно также очутиться в обществе полицейских агентов! — прибавил Корти. — Так и кажется, что эти господа собираются спросить вас, откуда и куда вы идете, а между тем не всегда можно сказать им это!

Остров Святого Варфоломея, единственное шведское владение в Вест-Индии, составляет как бы продолжение английского острова Ангвилла и франко-голландского острова Святого Мартина. Поднимись дно морское между этими островами на восемьдесят футов, и все они составят один остров в семьдесят пять километров. При вулканическом происхождении островов и морского дна такое поднятие очень возможно в будущем.

Роджер Гинсдал заметил по этому поводу, что такое поднятие почвы может произойти относительно всех Антильских островов, как на тех, которые лежат на ветру, так и на островах под ветром. Если в далеком будущем острова эти соединятся и образуют род материка при входе в Мексиканский залив, если материк этот соединится с Америкой, что за споры возникнут тогда из-за новых владений между Англией, Францией, Данией и Голландией!

Но, вероятно, конец распрям европейцев положил бы тогда принцип доктрины Монро, решив вопрос в пользу Соединенных Штатов. «Америка для американцев, и только для них одних!» Они прибавили бы только еще одну новую звездочку к пятидесяти звездам, украшавшим в то время поле союзного флага.

Остров, вернее, островок Святого Варфоломея очень невелик: в две с половиной мили длиной и величиной всего в двадцать один квадратный километр.

Остров защищен фортом Густаво. Столица его, Густавия, — довольно незначительный городок, хотя ввиду своего местоположения в центре Антильских островов он может со временем приобрести значение как место стоянки для пароходов, совершающих прибрежное плавание. Здесь родился Магнус Андерс, семейство которого уже пятнадцать лет тому назад переселилось в Гетеборг, в Швецию.

Остров этот несколько раз переходил из одних рук в другие. С тысяча шестьсот сорок восьмого по тысяча семьсот восемьдесят четвертый год он принадлежал французам. В это время Франция уступила его Швеции в обмен на концессию пакгаузов на Категате, а именно в Гетеборге, и на некоторые другие политические привилегии. Но, сделавшись скандинавским, населенный норманнами остров по своим стремлениям, обычаям, нравам остался и, кажется, останется навсегда французским.

Солнце зашло, а острова Святого Варфоломея еще не было видно. До него оставалось самое большее двадцать миль, и хотя ветер стих и корабль продвигался медленно, «Резвый» должен был достигнуть места назначения на заре следующего дня.

В четыре часа утра Магнус Андерс вышел из каюты и взобрался по выбленкам грот-мачты до брам-реи.

Молодой швед хотел первым подать сигнал, лишь завидит свой родной остров. Около шести часов утра он увидел меловые скалы, возвышающиеся посреди острова и имеющие триста два метра высоты.

— Земля!.. Земля!.. — закричал он изо всех сил. Товарищи его бросились на палубу.

«Резвый» направился к западному берегу острова Святого Варфоломея, в порт Каренаж, главный порт острова.

Ветер был слабый, но «Резвый» приближался довольно быстро. По мере того как он подходил к гавани, море становилось все спокойнее.

Часов в семь утра пассажиры уже ясно различили на вершине меловой горы, где развевался шведский флаг колонии, группу людей.

— Эта церемония водружения шведского флага совершается каждое утро при пушечном выстреле! — объяснил Тони Рено.

— Странно, — сказал Магнус Андерс, — что церемония начинается только сейчас. Обыкновенно она происходит при восходе солнца, теперь прошло уже три часа от восхода!

Замечание было справедливо, так что, в конце концов, можно было усомниться, для церемонии ли собралась эта кучка людей.

Гавань Густавия — прекрасное место для стоянки судов углублением не более трех метров. От морской зыби гавань хорошо защищена молами.

Прежде всего, пассажиры увидели в порте тот самый крейсер, который обогнал их накануне. Он стоял на якоре со спущенными парусами. Даже фонари на нем не были зажжены. Казалось, он зашел в порт, чтобы простоять там некоторое время. Тони Рено и Луи Клодион очень обрадовались этому и уже собирались побывать на крейсере, рассчитывая на радушный прием. Но Гарри Маркела и его друзей вид крейсера не только не радовал, а даже тревожил.

«Резвый» был всего в четверти мили от порта, да и какой повод мог придумать Гарри Маркел, чтобы не входить в порт? Ведь остров Святого Варфоломея заранее был отмечен в маршруте как пункт, куда корабль должен зайти. Волей-неволей Гарри Маркел, впрочем несколько более спокойный, чем Джон Карпентер и остальные разбойники, сделал поворот, чтобы войти в проход гавани. Вдруг раздался пушечный выстрел.

В то же время на вершине горы взвился флаг.

Каково было удивление Магнуса Андерса, когда он и его товарищи вместо шведского флага увидели трехцветный французский флаг.

Только Гарри Маркелу и его друзьям было безразлично, какой бы национальности ни принадлежал флаг. Они признавали только один флаг — черный флаг пиратов, под которым «Резвый» будет пенить волны Тихого океана.

— Французский флаг! — вскричал Тони Рено.

— Французский? — спрашивал Луи Клодион.

— Уж не ошибся ли капитан Пакстон? — сказал Роджер Гинсдал. — Не прошли ли мы на Гваделупу или Мартинику?

Но Гарри Маркел не ошибся. «Резвый» прибыл на остров Святого Варфоломея и через три четверти часа бросил якорь в порте Густавия.

Магнус Андерс опечалился. До сих пор на островах Святого Фомы, Святого Креста, Святого Мартина, всюду, куда заходил их корабль, датчане и французы видели свой национальный флаг, и вот, в самый день его приезда в шведскую колонию, здесь сняли шведский флаг…

Дело скоро выяснилось. Остров Святого Варфоломея был только что уступлен Франции за двести семьдесят семь тысяч пятьсот франков. Сами колонисты, почти все норвежцы по происхождению, дали согласие на эту уступку. Дело было решено в этом смысле большинством голосов (триста пятьдесят против одного).

Бедный Магнус Андерс, конечно, не мог протестовать. К тому же у Швеции, должно быть, были уважительные причины пойти на уступку своей единственной колонии на Вест-Индском архипелаге. Ему пришлось примириться с судьбой и, наклонившись к своему товарищу Тони Рено, он сказал ему на ухо:

— В конце концов, уж если передавать остров в чье-нибудь владение, так лучше французам, чем кому-нибудь другому!