За покупками

Открытие какого-нибудь большого нового центра торговли в Вест-Энде,[1] в особенности предназначенного для женщин, наводит на раздумье: «А умеют ли женщины делать покупки?» Разумеется, достоверно известно, что они ходят по магазинам столь же добросовестно, как пчела облетает цветы, но покупают ли они то, что действительно им нужно? При условии, что имеются деньги, время и силы, решительное хождение за покупками неминуемо привело бы к удовлетворению повседневных нужд и созданию неисчерпаемых запасов, тогда как общеизвестно, что для служанок (и всякого рода домашних хозяек) не иметь в доме самого необходимого – едва ли не вопрос чести. «В четверг у нас кончится крахмал», – говорят они с фаталистическим предчувствием, и к четвергу у них кончается крахмал. Они предсказали с точностью до минуты тот момент, когда их запасы иссякли, а если в четверг еще и магазины рано закрываются, то радости их нет предела. Может статься, что магазин, в котором имеется крахмал для розничной торговли, расположен возле самого дома, однако женский ум отвергает столь очевидный источник пополнения истощившихся запасов. «Мы здесь не покупаем» – с этими словами угасает последняя надежда. И весьма примечательно, что так же, как собака, готовая разорвать заблудшую овцу на части, редко досаждает отарам, пасущимся по соседству, так и женщина редко делает покупки в непосредственной близости от того места, где живет. Чем дальше источник пополнения запасов, тем, кажется, тверже ее решимость сделать так, чтобы истощились запасы именно того продукта, который в нем продается. Не прошло, наверное, и пяти минут с того момента, как ковчег покинул место своей последней стоянки, как чей-то женский голос со злорадством объявил о том, что кончается птичий корм.

Несколько дней назад две мои знакомые дамы жаловались на головную боль, явившуюся следствием того, что перед самым ланчем к ним зашла приятельница и они не смогли попросить ее остаться и разделить с ними трапезу, ибо (заявили они с чувством законной гордости) «в доме ничего не было». Я на это отвечал, что они живут на улице, изобилующей гастрономическими магазинами, и было бы нетрудно организовать вполне приличный ланч меньше чем за пять минут. «Такое, – отвечали они со смиренным достоинством, – нам бы и в голову не пришло». У меня было такое чувство, словно я предложил нечто неприличное.

Когда женщина стремится удовлетворить свои литературные запросы, тогда ее способность делать покупки терпит самый решительный крах. Если вам каким-то образом удалось выпустить в свет книжку, имевшую какой-никакой успех, вы наверняка получите письмо от некоей дамы, с которой вам прежде и раскланиваться не приходилось, с просьбой «как бы ее достать». Она знает, как называется книга, кто ее автор и кто издатель, но как заполучить ее – так и остается для нее неразрешимой проблемой. Вы отвечаете, указывая, что если обратиться к продавцу скобяными изделиями или торговцу зерном, то это повлечет за собой лишь потерю времени и ненужные огорчения, и советуете ей обратиться к книгопродавцу, который, как вам кажется, хоть чем-то может помочь. Через пару дней она пишет снова: «Все в порядке, я взяла книгу на время у Вашей тетушки». Здесь мы, понятно, имеем дело со Сверх-Покупательницей, с той, кому известен Кратчайший Путь, однако присущая ей беспомощность дает о себе знать даже тогда, когда подобные обходные тропы неведомы. Дама, живущая в Вест-Энде, на днях говорила мне о своем интересе к шотландским терьерам и о желании побольше узнать об этой породе, поэтому когда я несколько дней спустя наткнулся на исчерпывающую статью по этому поводу в текущем номере одного из самых известных, поступающих в широкую продажу еженедельников, то упомянул об этом обстоятельстве в письме, назвав число, когда вышел номер. «Не могу найти эту газету», – ответствовала она мне по телефону. И она ее так и не нашла. Она жила в городе, где газетные киоскеры, я полагаю, исчисляются тысячами, и, должно быть, ежедневно, отправляясь за покупками, проходила мимо десятков киосков, но для нее эта статья о шотландских терьерах столь же недоступна, как если бы она была записана в каком-нибудь молитвеннике, который хранится в буддийском храме в Восточном Тибете.

Грубоватая прямота покупателя-мужчины вызывает у наблюдающей за ним женщины несколько воинственную усмешку. Кот, который большую часть долгого летнего дня забавляется с мышкой-землеройкой, а потом вдруг упускает ее, несомненно, испытывает такое же презрение к терьеру, оставляющему пойманной крысе лишь десяток секунд деятельной жизни. Несколько дней назад я заканчивал короткий список предполагаемых покупок, как меня застала за этим занятием одна знакомая дама, которую, позабыв ее имя, данное ей тридцать лет назад крестным отцом и матерью, назовем Агатой.

– Ты ведь не здесь собираешься покупать промокательную бумагу? – воскликнула она взволнованным шепотом и при этом казалась столь искренно встревоженной, что рука моя невольно застыла в воздухе. – Позволь мне отвести тебя в Уинкс-энд-Пинкс, – сказала она, как только мы вышли из дома. – У них такая чудесная промокательная бумага – и бледного голубовато-серого цвета, и momie[2] и мятая.

– Но мне нужна самая обыкновенная промокательная бумага, – сказал я.

– Это не важно. В Уинкс-энд-Пинкс меня знают, – отвечала она, не слушая меня.

Агата, очевидно, считала, будто промокательная бумага продается в больших количествах лишь людям с хорошей репутацией, тем, на кого можно положиться, ибо они не употребят ее в опасных или недостойных целях. Пройдя сотни две ярдов, она стала склоняться к тому, что чашка чая для нее важнее, чем промокательная бумага.

– А зачем тебе промокательная бумага? – неожиданно спросила она.

Я терпеливо объяснил:

– Я использую ее для того, чтобы промокать чернила на рукописи. Кажется, это китайское изобретение второго столетия до нашей эры, но я не уверен в этом. Еще, по-моему, ее можно дать поиграть котенку.

– Но ведь у тебя нет котенка, – сказала Агата.

– Может, какой бездомный забредет, – отвечал я.

Промокательную бумагу я в тот раз так и не купил.