Зачем живут патиссоны?

Затерянные миры

Более или менее благополучно пролетели эти осень, зима и весна. И снова наступило лето — долгожданное время, когда мы с Андерсеном остаемся безраздельными хозяевами нашей антикварной лавки. На целых три месяца! Между прочим всю нашу рабочую группу в этом году перевели в новое помещение, — оно находится недалеко от метро «Чернышевская». И магазин наш из «Лавки старьёвщика» неожиданно превратился в «Затерянные миры». Это название на общем собрании коллектива предложила наш директор. После символического обсуждения мы дружно согласились что «Затерянные Миры» звучит намного романтичнее, чем какая-то «Лавка». Оказывается и нашего прагматичного директора посещают иногда светлые мысли.

Однако я по-прежнему мысленно называю наш магазин лавкой. Слово «лавка» мне нравится. К тому же в моём представлении к новому помещению магазина оно по-прежнему подходит. У нас, как и раньше, есть «Библиотека», есть «Всякая всячина», есть и «Церковный отдел». Кстати, теперь у нас три довольно просторных зала и две кладовки; в нашем распоряжении не только собственные подвал и чердак, но даже крошечная кухня!

Дом старый, но недавно в нём прошёл основательный ремонт. К нашей лавке прилегает просторный двор, а над входной дверью «Затерянных миров» мы как обычно повесили увесистый медный колокольчик. В общем, жить можно!

Июль в этот раз выдался на редкость дождливый и неуютный. Кажется, зонты и плащи к нам приросли намертво. Да и это бы ещё ничего, если бы всё время не приходилось самой брать тряпку и вытирать мокрые следы, оставленные покупателями. Некоторые из наших гостей до того вредные, что умудряются приносить на своих туфлях толстые слои мокрой грязи. Из-за этого я теперь привычно бросаю первый взгляд не на лицо или одежду вошедшего, а на его обувь. Впрочем, я изо всех сил стараюсь не пугать людей кислым или сердитым видом и уж, конечно, не останавливаю каждого вошедшего властным призывом: «Сначала вытрите ноги!» Потому что некоторые посетители лавки — люди на самом деле деликатные и оставляют мокрые следы на полу не со зла, а по рассеянности.

Самыми рассеянными, как правило, является та группа людей, которых я мысленно называю читателями. Это моя любимая категория посетителей, да и не только посетителей, но и вообще всех людей. Потому что, как выяснилось, некоторые люди вообще никогда ничего не читают, — и не потому, что им некогда, а просто так. Но такие, честно говоря, на моём пути встречаются не часто. Нет, встречаются, конечно, но чаще всего, случайно повстречавшись, мы попросту не замечаем друг друга: у нас разные устремления, а, как известно, подобное стремиться только к подобному. Может, потому я люблю и уважаю читателей, что сама с удовольствием что-нибудь читаю — всякий раз, как только выдаётся свободное время.

Обычно, едва услышав звон нашего дверного колокольчика, я надеваю на лицо дежурную улыбку и пытаюсь изобразить на лице некоторое подобие радости. Почему же я не радуюсь искренне всем без разбора посетителям? Потому что капли дождя, стекающие с одежды гостей на пол лавки, меня понемногу начали раздражать, и возня с вытиранием следов мне тоже изрядно надоела.

Однако нередко случается, что в лавку заглядывают настоящие ценители антикварных редкостей и моя любимая рассеянная публика, знатоки и любители книг. Нередко оказывается, что в душе какого-нибудь неприметного с виду посетителя лавки живёт и жаждет быть открытым неповторимый мир — мир со своими особыми представлениями, теориями и логическими связками. К сожалению, многие владельцы этих неоткрытых миров чаще всего вынуждены изо дня в день заниматься трудоемкой и подчас нелюбимой работой. Делают они это, конечно, ради того, чтобы прокормить себя или свою семью, а не потому что им больше нечем заняться. И всё это было бы не так уж печально, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что очень многим по-настоящему интересным людям так никогда и не удаётся себя выразить. Просто случай не предоставляется.

И вынуждены они всю свою жизнь, так никогда и никем не открытые, покорно и безрадостно тянуть лямку. И слишком часто неповторимые миры, однажды родившиеся в чьей-то душе, так и не получив развития, чахнут. На чей-то равнодушный взгляд может показаться, что ничего особенного в этих людях никогда и не было: просто родился человек, прожил сколько-то долгих (или недолгих) лет, воспитал (или не сумел воспитать) детей и умер. Никто и не догадывается, что этот неприметный человек вывел однажды новое растение, или придумал необычное, изысканное блюдо, или даже открыл никому до сих пор неизвестную звезду. Но за целую жизнь так и не удалось ему найти своего слушателя, выразить себя, выговориться. Здесь, на земле, неповторимый голос его души так никогда и не прозвучал. Но это не значит, что душа его молчала.

Фиалка

В нашу квартиру, выходящую окнами во двор-колодец, попадает недостаточно солнечного света, и поэтому нежные фиалки у меня не приживаются. Зато рост неприхотливых диффенбахий ничем не остановишь — разрастаются и вширь, и вверх. Однажды я всё-таки рискнула и купила маленькую голубую фиалку в горшочке. Решила, что если буду тщательно и кропотливо ухаживать за ней, то она обязательно приживётся.

Но не тут-то было. Не прижилось нежное растение. Не понравилось фиалке расти одной среди толстокожих, непрошибаемых, к тому же ядовитых, диффенбахий. Для того чтобы жить и цвести, голубой фиалке нужны другие условия, — и она увяла, так никогда и не расцветя. Но это не значит, что она была слабее могучих диффенбахий. Просто фиалка — это фиалка. Она — другая. Ей нужны свет, простор, тепло и воздух.

Мне кажется, так случается и со многими людьми. Не получив в своей жизни достаточно света, тепла и простора, они увядают, так и не успев расцвести. Вот почему так важно хоть однажды в жизни встретить созвучную тебе душу — того, кто говорил бы с тобой на одном языке. И когда это случается, ваша душа, на несколько мгновений приоткрываясь, расцветает подобно голубой фиалке. Видимо, в такие минуты наше сердце и получает долгожданные свет, тепло и простор. К счастью, такое всё-таки случается. Всё происходит, по-видимому, просто, словно невзначай, — наверно, так же, будто бы сам по себе, зарождается в тучах дождь.

Мне, как и многим моим друзьям, не раз посчастливилось встречать в жизни созвучные души. К сожалению, из-за многочисленных обязанностей, взваленных на наши плечи, нам редко удаётся встретиться. Но иногда мне достаточно знать, что где-то на земле — близко или далеко — живёт родственная мне душа. И, когда задумываешься об этом, на мгновенье ощущаешь себя частью чего-то целого, огромного, важного. Мне кажется, в такие минуты любой человек, маленький и хрупкий в сравнении со Вселенной, может ощутить себя полноправной её частью, одним из крошечных обретённых миров в нашем большом затерянном мире. Наверное, это и есть редкие минуты счастья.

Андерсен заболел

Андерсен всегда вертится у моих ног и тоже внимательно осматривает каждого вошедшего посетителя, — а потом, по своему усмотрению, или налаживает с ним контакт, или равнодушно удаляется в угол комнаты. А то и вовсе прячется в кладовку… Андерсен никогда не улыбается посетителям, как могут улыбаться собаки, но чаще всего выглядит доброжелательным. Не знаю, как у него это получается!

Однажды во время обеденного перерыва я заметила, что с моим бурым котом происходит что-то странное. Андерсен тяжело дышал, хвост его поник, и шерсть тоже изменилась: потеряв прежнюю пушистость, она пригладилась и приобрела довольно унылый оттенок, — потемнела что ли…

— Ах, ты мой бедный! — всплеснула я руками и попыталась погладить кота по голове. Но Андерсен повел себя непривычно. Вместо того чтобы по обыкновению замурлыкать в ответ, он, поджав хвост, с трудом доплелся до подстилки в углу комнаты и лег на живот. А потом беднягу залихорадило, и у него началась рвота.

«Дело плохо! — поняла я. — Тут без врача не обойдёшься». Медлить было опасно. Кроме того, я совсем не могу думать о работе, когда Андерсену так плохо. Да и нескончаемый надоедливый дождь, кажется, отбил у людей всякую охоту ходить по магазинам.

Поэтому я повесила на дверь лавки табличку «Закрыто по техническим причинам», взяла в руки «Жёлтые страницы» и стала обзванивать ветеринарные клиники. Во многие клиники не дозвониться, постоянные короткие гудки. Наконец откликнулась девушка-диспетчер клиники с ободряющим названием «Спокойный сон». Она записала мою фамилию, адрес нашей лавки, а потом поинтересовалась возрастом Андерсена. А я и не знаю, сколько лет моему коту, ведь он поступил ко мне уже взрослым, хоть и явно не старым. Пришлось навскидку сказать, что Андерсену семь лет. На вопрос диспетчера о состоянии кота, я ответила, что состояние, судя по всему, тяжёлое.

— Назовите, пожалуйста, основные симптомы болезни, — бодро попросила диспетчер.

— Симптомы? — переспросила я и взглянула на скрючившегося в углу Андерсена. — Рвёт его, лихорадит… и…

— Может, усыпим котика? — прервав меня на полуслове, жизнерадостным голосом предложила девушка-диспетчер.

Я чуть не уронила из рук трубку.

— Значит, не хотите… — не дожидаясь моего ответа, заключила девушка. — Ну, хорошо, доктор выедет к вам через пятнадцать минут. Вызов и консультация платные, — безразличным тоном добавила она и повесила трубку.

Пригорюнившись, я облокотилась о стол и стала дожидаться ветеринара. Андерсен по-прежнему лежал в тёмном углу комнаты и тяжело дышал. «Спокойный сон, спокойный сон» — машинально повторяла я про себя название клиники, так словно оно застряло у меня в голове. Наконец до меня, кажется, дошёл смысл этих слов. «Какой ужас!» — вздрогнула я.

Примерно через полчаса в дверь позвонили. Распахнув её, я увидела на пороге долгожданного доктора. Он оказался человеком крупного телосложения с большими волосатыми руками. Яркая лысина на голове, аккуратно обрамленная чёрными волосами, напоминала вычищенное до блеска блюдце. Грубые черты лица, маленькие серые глазки, небольшой нос и очень толстые щёки. Короткие рукава рубашки в мелкую чёрную клеточку обнажали длинные руки, обильно покрытые волосами. «Он похож на взлохмаченного барсука», — невольно подумала я. Хотя, судя по картинкам, настоящие барсуки не в пример миловиднее.

С большого коричневого зонта ветеринара стекали крупные дождевые капли.

— Где пациент? — исподлобья взглянув на меня, громко спросил доктор. Я лишь слабо махнула рукой в сторону подстилки, на которой, завалившись на правый бок, лежал Андерсен. Мне было очень плохо. Мне казалось, что мой кот умрёт именно сейчас.

Пока врач осматривал Андерсена, я стояла рядом, тупо смотря то на доктора, то на непривычно неподвижного кота. Кот слабо реагировал на самые, казалось бы, грубые движения ветеринара, а тот немилосердно мял его, беспардонно ощупывал и несколько раз пытался перевернуть больного на другой бок.

— Так, — закончив осмотр, сказал доктор. — Ну, всё понятно.

Быстро окинув комнату взглядом, он грузно плюхнулся на стул, стоящий у журнального столика.

— Как у вас с деньгами? — без предисловий напористо поинтересовался ветеринар.

Ну что ж, к такому вопросу я была готова. Он меня нисколько не удивил. К сожалению, таким вопросом сейчас встречают пациентов не только в ветеринарных, но и человеческих поликлиниках. Иногда этим вопросом весь приём и ограничивается. Нет денег? — дело твоё, умирай или выживи, но медицину это уже не касается. Это забота пациента.

— С деньгами средне, — призналась я. — Но оплатить ваши труды, надеюсь, хватит.

— Вы так думаете? — скептически оглядев меня с головы до ног, спросил ветеринар.

— Ну, допустим, хватит, — уже почти миролюбиво предположил он. — Вопрос в том, стоит ли?

— Что? — не поняла я. — Стоит ли — что?

— Да возиться со всем этим.

— С Андерсеном? — переспросила я.

— Да, с котом, как бы его там ни звали, — подтвердил врач.

— Стоит, — заверила я.

— Ну ладно, дело ваше, — согласился ветеринар. — Только случай-то трудный.

— Насколько трудный? — спросила я. Помимо своей воли я говорила очень жёстким, каким-то застывшим голосом. Так я обычно разговариваю только с людьми, которым не доверяю или к которым испытываю неприязнь. А сейчас я говорила таким тоном, потому что очень переживала за Андерсена и потому что почти ненавидела этого толстощёкого лекаря, — так, словно это именно он был виноват в тяжкой болезни Андерсена, словно этот наглый, равнодушный тип вторгся в нашу почти безмятежную жизнь без спроса, самовольно. И словно он, этот крупный, толстощёкий, чужой человек здесь не нужен, словно он здесь совершенно лишний.

Но обычно полный жизни и энергии Андерсен лежал сейчас в углу как тёмно-серая смятая подушка. Другого выхода у нас с ним не было.

— Я вас слушаю, — жёстко сказала я ветеринару.

— У вашего кота, выражаясь так называемым «народным» языком, — чумка. Слыхали про такую болезнь? А? — и он вопросительно посмотрел на меня.

У меня закружилась голова. Про такую болезнь я слышала и знаю, что выжить после неё животным удаётся очень редко.

— Да, — ответила я тихо. — Понятно.

Доктор заёрзал на кресле, словно ему было очень неудобно сидеть.

— Но вам со мной очень повезло! — заявил он высокомерно.

— Не может быть!.. — недоверчиво протянула я. Это у меня непроизвольно вырвалось, — я не хотела над ним насмехаться.

Не обратив внимания на мою нечаянную колкость, лишь вполглаза взглянув на меня, доктор снова спросил:

— Так вы уверены, что не хотите его усыпить?

— Уверена, — ответила я спокойно, без раздражения и отчаяния, совершенно чужим голосом. Было ясно, что нет никакого смысла объяснять этому постороннему человеку, как много для меня значила хрупкая жизнь Андерсена, — одного из миллионов живущих на Земле котов.

— Так. Сейчас двенадцать часов. Я выписываю рецепт и подъезжаю сюда снова к четырём. До этого времени вы самостоятельно закапаете ему в рот капли, которые я сейчас выпишу. Сколько давать, как именно — всё написано в рецепте. Вам ясно? — не взглянув на меня, спросил доктор, царапая ручкой по бланку.

— Ясно, — ответила я.

— Тогда с вас пятьсот рублей… Для начала! — добавил он.

Я отдала деньги. Доктор уже стоял в дверях.

— Скажите, а шансы выжить у него есть? — просительно смотря в маленькие равнодушные глаза доктора, спросила я умоляющим тоном.

Он на секунду замешкался с ответом.

— Надежда умирает последней.

Размашисто, с шумом закрывая за собой дверь, он чуть не сбил головой дверной колокольчик. После его ухода тот ещё долго и как-то очень жалобно звенел.

Я выполнила все инструкции доктора Петрова. Его фамилия и имя были выбиты на печати, скрепляющей многочисленные рецепты. «Петров Артём Иванович» — так значилось там. Я же мысленно называла его Барсуком или Коновалом. Он мне определённо не нравился: немногословен, грубоват, циничен. Он казался мне человеком бездушным. И всё-таки он профессиональный ветеринар, а следовательно, дело своё должен знать. Но на практике мне почти не приходилось к нему обращаться — по имени-отчеству, по фамилии или как-нибудь ещё. Он приходил, делал уколы Андерсену, а потом произносил неизменную фразу: «С вас пятьсот рублей». Такую сумму он брал только за визит, — после чего исчезал до следующего раза.

Я давно перенесла Андерсена в прохладную кладовку: там ему было удобнее. Кот по-прежнему тяжело дышал. Он очень ослаб, едва реагировал на мой голос, на мои руки, — но меня узнавал. Только не мог поднять головы для приветствия: сил не было. Я редко гладила его, потому что понимала — сейчас это будет ему неприятно. Но я часто разговаривала с Андерсеном, чтобы он не чувствовал себя одиноким и брошенным. Слушал он меня или просто спал — не знаю. Теперь многое стало и непонятным и трудным.

А я продолжала работать так же, как и всегда. Кто-то приходил, уходил, кто-то что-то спрашивал, покупал или сдавал. Я делала всё почти бессознательно: машинально отвечала посетителям, записывала покупки или продажи в толстый серый журнал, а потом отмечала то же самое в компьютере. Журнал можно было и не вести, но мне так удобнее. Меня уже не интересовало, кто и зачем к нам приходил. Я смотрела на посетителей одинаково вежливо и равнодушно, а ровно в пять часов закрывала дверь на замок. От Андерсена я не уходила, спала тут же, в кладовке, на раскладушке и уезжала домой каждый день ненадолго, — только чтобы принять душ или взять что-нибудь необходимое. Важны для меня были сейчас только визиты доктора Петрова. Да и к ним я относилась почти равнодушно, потому что мне казалось, что время идёт, а Андерсен всё так же слаб: он не может ходить, не может самостоятельно есть — и ничего не меняется к лучшему.

Диалог на конюшне

А дождь всё шёл и шёл, — он, видимо, решил всех окончательно уморить. Впрочем, мне он уже не мешал, — даже наоборот, выходя на улицу, я не спешила раскрыть зонт. Прохладные капли освежали меня, становилось легче дышать.

Так прошла неделя. Совершенно неожиданно в «Затерянные Миры» заявилась наш директор. Она с грохотом открыла дверь и остановилась на пороге как вкопанная. Некоторое время Ольга Васильевна молча стояла, выпучив глаза. С её фиолетового зонта стекали крупные дождевые капли.

Я в это время сидела за высоким письменным столом и что-то записывала в журнал.

— Люба! — возмущенно проговорила наконец Ольга Васильевна. — Что это за конюшня?

— Какая конюшня? — не поняла я. Но, проследив за взглядом директора, я поняла, что под конюшней она подразумевает грязный пол лавки.

«Действительно, конюшня какая-то», — я и не заметила… Пол зала был сплошь покрыт грязными чёрными разводами, некоторые из которых уже успели приобрести изрядную плотность. Я удивилась. И как это я забыла, что нужно постоянно вытирать этот мерзкий пол, особенно в такую дождливую погоду. Но вслух ничего не сказала, а только выжидательно смотрела на директора и готовилась к продолжению монолога.

Ольга Васильевна наконец решилась переступить порог «конюшни». Почти на цыпочках, ступая неловко, словно по минному полю, она пробралась к журнальному столику. С гримасой недоумения, смешанного с легким отвращением, Ольга Васильевна нервно поправила свою свесившуюся на бок высокую прическу и, усевшись поудобнее, вопросительно воззрилась на меня.

И я, в свою очередь, уставившись на директора, бессмысленно разглядывала её.

Ольга Васильевна старше меня примерно на десять лет. Ну, может, чуть-чуть побольше. У неё длинные, густые, соломенного цвета волосы и светло-карие глаза. Она женщина статная, и, судя по приятному цвету лица и неуёмной энергии, обладает хорошим здоровьем. Речь у неё правильная, хорошо поставленная, голос высокий, не резкий. Если какая-нибудь тема её зацепит, то всё! — начнёт говорить, и остановить её уже невозможно. То есть она и не заметит, что её пытаются остановить, — если конечно, делать это вежливо. Как ни крути, — она наш начальник. Приходится слушать, согласно кивать и тихонько вздыхать. Так мы при редких вынужденных встречах обычно и делаем.

Вполне возможно, Ольга Васильевна сама по себе не такой уж и плохой человек, но — как я уже говорила — она мой директор. Причём «дистанционный», то есть вижу я её, к счастью, очень редко. Управляет она нами в основном через электронную почту и по телефону, а отчёты мы сдаём не ей, а бухгалтеру.

«Сидит, смотрит и ждёт чего-то!..» — неприязненно подумала я, продолжая разглядывать Ольгу Васильевну.

— Так в чём же дело, Люба? — так и не дождавшись моих объяснений, нарушила молчание она.

— В чём? — довольно наглым тоном переспросила я.

— Почему вы устроили здесь такую конюшню?

Я упорно молчала. Я не знала, что ответить. В самом деле, как это мне удалось не заметить подобную грязь? Такое казалось неправдоподобным и мне самой.

— Кроме того, Люба, — продолжала она официальным тоном с металлическими нотками в голосе, — на вас поступили жалобы.

— Жалобы? — удивилась я. — Почему?

— Нет, это вы мне скажите почему, — начала выходить из терпения директор. — Почему вы, Люба, продали одному студенту подержанный англо-русский словарь стоимостью в пятьдесят рублей, за девятьсот рублей? А в чеке обозначили эту покупку как «альбом с марками»?

— Не может быть! — удивилась я.

— Может. Потому что я лично читала эту жалобу, а кроме того, видела чек, словарь и даже студента.

— А сам студент-то почему сразу мне об этом не сказал?

— Его-то, Люба, ещё понять можно, — воинственно вскричала директор. — Он-то, может, и заучился, у него голова знаниями перегружена, а вот вы?!

«А я…» Я задумалась. А потом вдруг страшно разозлилась и на себя, и на директора, и на рассеянного студента.

— А у меня тоже голова перегружена, — дерзким тоном произнесла я.

— У вас?! — задохнулась от возмущения Ольга Васильевна. — Это чём же?

Я угрюмо молчала, с вызовом разглядывая вспыхнувшую словно спичка начальницу.

— Это чём же? — с нажимом повторила директор. Я упорно молчала и продолжала пристально и тупо смотреть на свою начальницу.

Немного помолчав, она разразилась новой речью.

— Ах да! Я же совсем забыла, что вам наплевать на всю эту — очень непыльную, кстати! — работу. И вовсе не в счёт ни двойной оклад, ни премия, которую я вам исправно плачу в летний период.

Она снова подождала моих возражений, но я упорно и зловеще молчала. Это её очень злило.

— Значит, вам и в самом деле наплевать и на моё хорошее отношение, и на посетителей, и на доброе имя компании, и на…

«Ну всё, понеслось!.. — думала я. — Теперь её ничем не остановишь. Разве что табуреткой по голове ударить…» Но табуретки под рукой не было, да и не мой это стиль общения с людьми, — даже если они очень раздражают. Поэтому, желая остановить её и повинуясь охватившим меня тупому бесчувствию и апатии, в самый разгар её обиженной высокопарной речи я громко сказала:

— Да!

Ольга Васильевна даже поперхнулась.

— Да? — переспросила она.

— Да! — подтвердила я. Надо сказать, что до этого я никогда так со своим начальством не разговаривала. Как-то в голову не приходило.

Ольга Васильевна, привставшая было с места, повинуясь пафосу собственной обличительной речи, от неожиданности снова плюхнулась на стул.

Она явно собиралась с силами. Я же по-прежнему, словно истукан, сидела за письменным столом, спокойно взирая на свою рассерженную начальницу. Я уж не знаю, что там выражал мой взгляд в тот момент, но думаю, что вообще ничего не выражал. В голове у меня сидело одно: через два с половиной часа придёт доктор Петров, что деньги на инъекции у меня почти закончились и что Андерсену за это время едва ли стало лучше, и я совсем ничего не могу для него сделать. И что в то время, как я непонятно о чём разговариваю с этой женщиной, он лежит в кладовке и еле дышит.

А у Ольги Васильевны тем временем открылось второе дыхание.

— Я знаю Люба, почему вы сейчас так нагло себя ведёте, — подозрительно спокойным тоном, в котором, однако, чувствовалось напряжение, сказала она. — Знаю! Вместо того, чтобы, время от времени… я повторяю, хотя бы изредка! — тут она резко подняла вверх указательный палец и угрожающе потрясла им в воздухе, — внимательно обслуживать посетителей и вытирать пол в этой… этой… — она явно теряла самообладание, — устроенной вами конюшне, вы… — она сделала невольную, но очень эффектную паузу. — Вы, наплевав на свои обязанности по отношению к коллективу и лично ко мне, видимо не покладая рук, всё пишите и пишите свои басни и сказки.

Она помолчала. Потом, почти совсем успокоясь, произнесла:

— Это, очевидно, очень поднимает вас в собственных глазах. А всё остальное на этом фоне, включая ваши непосредственные обязанности, вам, очевидно, представляется очень незначительным. Мелким, как… пыль.

Высказавшись до конца, Ольга Васильевна совершенно успокоилась. Она даже изобразила улыбку. Но, оказывается, улыбалась она в предвкушении следующей фразы.

— А вы знаете, Люба, одному моему знакомому, — интеллектуалу, между прочим! — ваш рассказ «Третья остановка» не понравился! Так что вам, Люба, давно бы следовало спуститься с небес на землю. Вот так! — победно подытожила Ольга Васильевна и, выпрямившись на стуле, слегка вскинув подбородок, гордо смотрела на меня. Она ждала, когда же я наконец взорвусь. И, наверное, взорваться в моём положении было бы вполне уместно, но я почему-то рассмеялась. Это было ужасно. Меня уносило всё дальше и дальше.

— Не понравился? Неужели!.. — успокоившись, усмехнулась я. — А мне вот, Ольга Васильевна, может быть, «Война и мир» Толстого не нравится.

Я немного помолчала. Ольга Васильевна, выпучив глаза и нервно почесывая за ухом, молча ждала, что я там ещё скажу.

— Мне, Ольга Васильевна, Достоевский намного ближе. Вот его произведениями я, действительно, зачитываюсь.

Ольга Васильевна торопливо поправила высокую прическу, — кажется, она готовилась произнести новую речь. Но я опередила её. Мой крошечный катер без руля и без ветрил, не разбирая пути, нёсся всё дальше.

— А вот Льву Толстому, Ольга Васильевна, как и всем многочисленным поклонникам его таланта, видите ли, ни холодно, ни жарко от того, что я не люблю «Войну и мир». Толстой, Ольга Васильевна, как-нибудь без моего признания обойдётся. В общем-то, уже обошёлся, как вы понимаете.

— Да вы что? Вы кем себя мните, Люба? Лев Толстой ей, видите ли, не слишком нравится! — от души возмутилась директор. — Это надо же такое сказать! И почему вы вообще позволяете себе разговаривать со мной таким тоном?

Она, наконец, начала обретать прежнюю уверенность.

— Может быть, вы… не в себе? — почти участливо предположила Ольга Васильевна.

«Да, я не в себе! Ну, наконец-то она попала в точку». При этих её словах моя разогнавшаяся повозка впервые предупреждающе скрипнула. Внутренне содрогнувшись, я понемногу начала приходить в себя. Я вдруг увидела перед собой не в шутку разгневанную женщину, бывшую к тому же моей начальницей. И я подумала, что, в сущности, Ольга Васильевна до сих пор не сделала мне ничего плохого. До этого жуткого диалога она относилась ко мне вполне терпимо. И ещё я смутно почувствовала, что благодаря своему разгулявшемуся остроумию, возможно, работаю здесь последний день и разговор мой с начальством тоже последний.

— Да не мню я себя никем, Ольга Васильевна, — наконец пошла я на попятную. — Толстого я точно так же, как и все, признаю великим писателем. Только его мысли и идеи мне не всегда созвучны. Ну, а что касается меня, так я сейчас вообще ничего не пишу, Ольга Васильевна, — не до того мне. И я удивлена, что ваш интеллектуальный друг вообще потрудился прочесть мою «Третью остановку». И разве может один и тот же рассказ всем нравиться, Ольга Васильевна? Ну, пожалуйста, подумайте сами. Ведь это было бы ненормально.

Я хотела сказать что-то ещё, но мысль о больном Андерсене, тихонько лежащем сейчас в кладовке, прервала поток ненужных слов. Я замолчала и отвернулась к окну.

Потом я осторожно взглянула на Ольгу Васильевну и подумала: «Зачем было её сердить? Только потому, что мне самой плохо?» А Ольга Васильевна, видимо, почувствовав моё раскаяние, сказала примирительно:

— А мне Люба, честно говоря, ваша «Третья остановка» нравится. Меня привлекает ваш живой язык и искренность. Только напрасно вы в самый накал страстей подробное описание кактуса ввернули, — отвлекает как-то от основного сюжета. Впрочем, мне и с кактусом понравилось. Правда, Люба!..

— Спасибо, — растроганно поблагодарила я. В любое другое время я бы постаралась расспросить о мнении Ольги Васильевны как можно больше, но не сейчас. Сейчас, услышав эти добрые слова, я, конечно же, обрадовалась, но это была радость, укрытая плотным облаком, светящая из-за толстого матового стекла. По-настоящему мне хотелось только одного, — чтобы Андерсен выжил. Но я чувствовала, что, если попытаюсь поделиться с Ольгой Васильевной своей тревогой, она меня не поймет. Вернее, не так поймет. Что ни говори, а для неё Андерсен — всего лишь чужой кот, о котором она совсем ничего не знает.

— Простите меня, пожалуйста, Ольга Васильевна, за моё хамство. У меня Андерсен заболел. Андерсен это мой кот, — начала торопливо объяснять я. — Мне кажется, он может умереть. От переживаний я совсем соображать перестала, всем хамлю и всех ненавижу.

Я больше не могла говорить, слёзы подступили к горлу. Опустив голову, я быстро вышла в другую комнату. Там высморкалась и, наскоро вытерев глаза, поспешно вернулась в главный зал. Ольга Васильевна уже стояла у двери и задумчиво смотрела на грязный пол.

— Мне жаль, что ваш кот болеет, Люба, очень жаль, — сказала она, задумчиво качая головой. — Даже не знаю, что вам и посоветовать… Дело в том, что мне совершенно некем вас сейчас заменить. Все разъехались, все до одного! — Она беспомощно развела руками и, машинально ковыряя фиолетовой туфелькой засохшую на полу грязь, прибавила: — Я, конечно, подумаю…

— Не нужно, — попросила я. — Пожалуйста, Ольга Васильевна. Не нужно меня заменять. Я обещаю, что сегодня же вымою пол, вытру пыль и вообще возьму себя в руки. Чтобы ни случилось.

— Хорошо, — согласилась Ольга Васильевна. — Хорошо Люба, я загляну к вам через неделю.

Подумав, она добавила:

— Надеюсь, ваш кот поправится.

И ушла.

Я выполнила своё обещание: я отмыла пол, хотя напластования грязи поддались не сразу, смахнула кое-где пыль, и при этом изо всех сил старалась взять себя в руки. Но это становилось всё труднее.

Бизнесмен

Ветеринар Петров пришёл, как и обещал, через два с половиной часа. Он сделал уколы Андерсену и, не считая денег за инъекции, взял с меня обычные пятьсот рублей за визит.

— Завтра я приду в двенадцать часов, — уходя пообещал он. И тут до меня дошло, что у меня совсем кончились деньги. То есть, на то, чтобы оплатить следующий визит ещё хватит, — но на инъекции уже нет: каждый укол стоил полторы тысячи, в день нужно было делать минимум по три укола. Расплачиваясь, я обнаружила, что кошелёк почти пуст, и вслух сказала:

— Но у меня больше нет денег!

— Тогда я больше не буду приходить, — спокойно отвечал ветеринар.

— Но ведь лечение не закончилось, — попыталась напомнить я.

— Продолжим лечение сразу, как только у вас появятся деньги.

Я задумалась.

— Но я могу занять не раньше послезавтра.

— Ну, до послезавтра ваш кот может и не дожить, — спокойно констатировал врач.

— И что же? Вы всё равно завтра не придёте? — изумилась я.

— Нет, не приду, — холодно ответил Петров.

Я бессильно опустилась на стул. Ветеринар нахлобучил на блестящую лысину серую кепку и направился к двери.

У меня не было сил даже возмущаться.

— Но что же делать? — в отчаянии воскликнула я.

— Не нужно было заводить котов, — жёстко отчеканил Петров. — Не обижайтесь, — ничего личного, — но для меня это только бизнес и не более того.

Я не знала, что сказать, что сделать…

Петров решительно взялся за ручку входной двери.

— А вообще, — вдруг остановился он, — помолитесь-ка вы лучше своему Богу. Я смотрю, у вас тут предостаточно икон понавешено.

С этими словами наш айболит вышел. Я даже не стала размышлять — пошутил он или сказал всерьёз, или напоследок решил ещё и поиздеваться… Что гадать, не лучше ли последовать совету бездушного ветеринара? Ведь совет сам по себе был хорош, несмотря на то, что и исходил он из уст равнодушного дельца.

Я подошла к Андерсену, — он как всегда в последнее время спал. Дышал мой бедный кот довольно ровно, и его худенький несчастный хвостик слабо подрагивал. Я стала жаловаться ему на бездушного доктора, которому на всё наплевать, на свои опасения по поводу его, Андерсена, тяжёлого состояния. Я говорила тихо, старалась, чтобы никакие громкие звуки не раздражали больное животное. Судя по ровному дыханию и спокойной позе, Андерсен спал. Думаю, мой монолог нисколько не помешал ему.

Вы, наверно, подумали, что из-за всего этого я совсем забросила работу? Нет, нисколько. Летом у нас всегда негусто с посетителями, а июль — и вовсе мёртвый сезон. Видимо, знатоки и интеллектуалы, любители древностей и хороших книг предпочитают уезжать из города именно в июле. А те, что, несмотря на вечный дождь, всё же изредка заходят, — и без моей помощи спокойно бродят себе, сколько пожелают, по интересующему их отделу. Лишь в конце такой прогулки они зовут меня, чтобы оплатить покупку, — если найдут что-то подходящее. Роль сторожевой собаки исправно выполняет дверной колокольчик, и работа продолжается потихоньку, сама собой — только вот я её будто и не замечаю.

Несколько шагов назад

После того как ветеринар ушёл, плотно закрыв за собой дверь, я вдруг вспомнила одну очень похожую историю, — только в ней врач отказался спасать не животное, а человека. Произошла эта история несколько лет назад. Я работала тогда учителем в школе. Однажды одна из учениц девятого класса пришла на мой урок совершенно потерянная; было ясно, что с девочкой что-то происходит. Я старалась её в этот день не спрашивать, понимая, что ничего путного в таком состоянии она всё равно ответить не сможет. Когда после урока я спросила девочку, что случилось, она рассказала мне, что этой ночью у неё умер папа, — и умер он потому, что врач, приехавший по вызову на «скорой помощи», отказался его спасать. Произошло это на даче, где семья жила в полном составе: родители, дочь и сын. Вдруг папе стало плохо с сердцем. Команда скорой помощи явилась на вызов достаточно быстро. Врач, отозвав маму в сторонку, сказал, что отца, конечно, лучше всего отвезти в больницу: только там можно оказать всю необходимую помощь. «За это с вас двадцать тысяч», — добавил врач. У мамы на даче не было таких денег, но медики даже не стали дожидаться, когда мама сможет раздобыть их: сразу же уехали. А папа девочки в ту же ночь умер. Вот и всё.

И ведь это была не единственная история подобного рода!.. Как минимум о двух похожих случаях мне довелось услышать, что называется, из первых уст. Только во втором случае всё закончилось хорошо: человека спасли и именно потому, что жене пострадавшего удалось быстро собрать требуемую сумму. Похоже на вымысел? Похоже. Мне бы самой хотелось, чтобы это оказалось вымыслом. Но это подлинные истории.

Видимо, такие случаи стали слишком часто повторяться, потому что через некоторое время в газетах то и дело начали появляться материалы, рассказывающие о судебных следствиях над работниками приёмных покоев некоторых больниц. Над теми, которые по каким-то причинам отказывались принимать пациентов, и те подчас умирали — тут же, неподалёку от приёмного покоя. И ведь совершали такие «врачи» даже не косвенные, а прямые убийства! И были это не отпетые уголовники и бандиты, а те, кто называли себя врачами. Люди, однажды принесшие клятву Гиппократа. Хорошо, что на свете всё-таки гораздо больше настоящих врачей, а не волков в овечьей шкуре, — врачей, что называется, от Бога, тех, кто, спасая людей, спасает заодно и свои души. Какое счастье, если именно такие люди с золотыми руками и сердцем, попадаются на нашем пути. Низкий поклон настоящим врачам.

…Всё это я и рассказала сегодня спящему Андерсену. Я уже привыкла, что он почти не реагирует на мои рассказы, но вижу, что они ему по крайней мере не мешают.

Высказавшись таким образом, я решила последовать совету «коновала Петрова», — так я теперь мысленно окрестила равнодушного ветеринара, — и помолиться «своему» Богу, потому что больше мне ничего и не оставалось. Кстати, я вспомнила слова из Библии: «Блажен, кто и скоты милует», — то есть, счастлив тот, кто и животных жалеет. Вспомнила я и о тех святых, которым испокон веков народ молился за свою домашнюю скотину: Фрола и Лавра, Георгия Победоносца и многих иных. Люди просили у них помощи, если заболела единственная кормилица-корова, захромала лошадь, — да мало ли, что…

В общем, если здесь, на земле, ветеринар Петров оставил нас с Андерсеном на произвол судьбы, то там, на небе, нас всё-таки пожалели: вскоре Андерсен впервые смог приподнять голову, (раньше у него не хватало сил даже на такое движение) и глазами, почти столь же ясными, как прежде, посмотрел на меня. Это был хороший знак, но тревога не оставляла меня: я знала, что курс уколов нужно продолжать без перерыва.

"Преображение"

Мне так и не удалось толком выспаться в эту ночь. Всё следующее утро я бродила по лавке, словно в тумане, и вместо того, чтобы попытаться хоть что-нибудь предпринять, непрестанно думала о пропущенных уколах. А в двенадцать часов в лавку собственной персоной заявился ветеринар Петров. Вместо обычного краткого приветствия я только вопросительно взглянула на него. Он сухо поздоровался и, достав из сумки шприцы и ампулы, молча принялся делать Андерсену уколы.

Я стояла и молча смотрела на ветеринара. Голова у меня немного кружилась, а в ушах тихонько звенело. Я всё не могла сообразить, как мне к нему обратиться, что сказать, о чём спросить… Закончив процедуры, ветеринар Петров вытер салфеткой руки, собрал свой саквояж и угрюмо произнес:

— Бесплатно! Мне надо идти. Зайду ещё раз в четыре часа.

Он быстро повернулся, открыл дверь и вышел. Я успела только открыть рот, да так и простояла с открытым ртом несколько полновесных минут. Наверное, я и дальше бы стояла в этой нелепой позе, но тут в дверь вошёл знакомый пенсионер, любитель марок. Его появление и вывело меня из оцепенения. Кстати, пенсионер обрадовался мне: он решил, что я увидела его из окна и вышла навстречу постоянному покупателю. Я с удовольствием подтвердила его остроумную догадку.

— Да, — заявила я, — именно так мы всегда и встречаем дорогих посетителей!..

А про себя продолжила фразу: «…с шумом в ушах, головокружением и глупо открытым ртом». А в десять минут пятого, как и обещал, пришёл ветеринар Петров. Всё повторилось в точности, как и утром.

— Бесплатно! — снова сказал Петров и, сделав Андерсену уколы и вытерев руки, стал собирать свой саквояж. Но на этот раз он не так спешил, да и я к тому времени почти обрела дар речи.

— Почему? — недоуменно спросила я. Это был единственный вопрос, который пришёл мне на ум.

— Я много думал этой ночью, — ответил Артём Иванович. — Да представьте себе… Не знаю, что на меня нашло, только совесть отчего-то совсем замучила.

«Совсем замучила…» — мысленно машинально повторила я и неопределённо покачала головой, по-прежнему не понимая, как на всё это нужно реагировать.

— Я, видите ли, не всегда был ветеринаром, — признался Петров.

— Да?.. А кем же вы были?..

— А у вас есть свободное время? — спросил Петров

— Этого добра сколько угодно, — заверила я.

К тому же уже половина пятого, и через сорок минут придёт пора закрывать магазин. А осунувшемуся, не спавшему всю ночь ветеринару Петрову, судя по всему, захотелось выговориться. Я не очень-то верила в такое быстрое и внезапное преображение этого чёрствого субъекта в нормального человека. Однако случаются же в жизни чудеса… Он всё-таки пришёл, так пусть же поговорит. К тому же сегодня я была готова слушать кого угодно, — ведь Андерсену явно полегчало, — пусть и немного.

Дождь, наконец, кончился

За окном неожиданно посветлело. И удивило меня даже не то, что дождь прекратился, а то, что я это заметила. Дело в том, что последние полторы недели я жила как-то машинально, точно во сне, и почти ничего происходящего вокруг меня не замечала. То есть, я смотрела и не видела, участвовала в событиях, точно это была вовсе не я, а бездушный робот, которому все безразлично. Это, конечно, очень неприятное состояние, — никому такого не пожелаю. Но дело в том, что Андерсен мне очень дорог, и я сильно переволновалась. Мне даже не с кем было толком поделиться своей печалью. Потому что, видите ли, муж мой археолог, он сейчас на раскопках в Малой Азии, папа в санатории, а все друзья разъехались: кто в Крым, кто в Тунис, а кто и в более дальние края. Лето.

Это только я сижу здесь безвылазно все три летних месяца. Правда, обычно мне это нравится: ни в какое другое время года не удаётся чувствовать себя безраздельной хозяйкой этой богатой и просторной лавки. Кроме того, летом мне платят двойной оклад и премии, — а валятся на солнцепёке вредно для моего здоровья. В отпуск я с мужем уезжаю обычно в сентябре. И, как я уже говорила, лето для нашей лавки — мёртвый сезон, посетителей мало…

Хирург

Однако ветеринар Петров совсем заждался, а ему так не терпится рассказать свою историю. Кстати, заметив, что на улице кончился дождь, я обнаружила также и то, что у нас есть синий пластиковый чайник. И я налила себе и ветеринару чаю: во-первых, потому что мне было так легче слушать; а во-вторых, мне почему-то казалось, что ничего интересного этот неприятный мне человек сказать не может, — так хоть чайку попить со скуки!.. Я до сих пор не могла поверить очевидному, — что он в самом деле передумал и согласился сделать бесплатную инъекцию. В таком человеке было трудно предположить какие-нибудь добрые чувства. Но, как однажды сказал великий Чехов: «Никто не знает настоящей правды», — не могла её знать и я, а поэтому — «Что ж, — сказала я себе, — сиди и слушай!»

Оказалось, что Артём Иванович несколько лет работал в детской больнице, был там простым, рядовым хирургом и специализировался на удалении гланд и аденоидов. Работу свою хирург Петров не любил, больные дети его, как правило, раздражали. Не раздражал его только собственный сын, потому что видел он мальчика редко. Сыном занималась либо жена, либо родители Петрова, а так же воспитатели детского сада. Собственному сыну Петров ни за что не согласился бы удалять гланды или аденоиды, потому что в той больнице, где он работал, пациентам на такой операции делали почему-то только местный наркоз. Дети на операционном кресле плакали и кричали, — и это-то обстоятельство чрезвычайно мешало хирургу и раздражало его. Кроме того, платили Артёму Петровичу мало. Однако он тянул свою лямку и, несмотря на все «но», старался работать честно, — хоть и без любви к делу, но честно.

Но однажды в его смену произошёл несчастный случай. Мальчик, которого он прооперировал, после операции потерял много крови и умер. У него оказалась редкая болезнь, о чём не подозревали ни родители, ни врачи, — болезнь, связанная с плохой свёртываемостью крови. В сущности, ему были противопоказаны любые операции, — однако, по недосмотру, выяснилось это слишком поздно. Персонал больницы отчаянно боролся за жизнь ребёнка, но мальчик не выжил. Обезумившие от горя родители обвиняли во всём оперировавшего хирурга. И хотя врачебное расследование показало непричастность Петрова к происшедшему несчастью, он впал в тяжёлую депрессию и ушёл с работы.

Петров долго и мучительно переживал случившееся. А между тем новое несчастье готовилось обрушиться на него.

Дело в том, что жена Петрова, как будто специально дождавшись, когда мужу будет особенно тяжело, бросила его. Объяснила она это тем, что жизнь с депрессивным хирургом-неудачником её больше не устраивает, а устраивает её жизнь с перспективным и жизнерадостным владельцем сети магазинов «Домашние пирожки». В её подаче всё выглядело очень продуманно и логично… Но практичная жена бросила не только самого Петрова, но и их маленького сына. Причём, она объяснила Петрову, что всё очень хорошо продумала. И, похоже, она говорила правду: продуманно ею всё было действительно идеально, — у Петрова живы родители, они-то и помогут ему воспитать ребёнка.

Разложив всё по полочкам, объяснив Петрову свой план самым доступным образом, жена забрала с собой только одежду, личные вещи и пекинеса Жулю — и укатила в неизвестном направлении с новым весёлым, перспективным другом. А Петров остался один, с подрастающим сыном на руках. Бывший хирург, бывший семьянин, без профессии, без надежд и без веры в будущее. К счастью, пожилые родители Петрова охотно и без всяких просьб с его стороны взялись за воспитание внука. Но Петров с тех пор совсем замкнулся, очерствел. Он всерьёз возненавидел жизнь, людей и даже животных. В этом последнем обстоятельстве оказался виноват пекинес Жуля, которого жена предпочла собственному сыну.

Ну, а потом один из немногих приятелей Петрова предложил ему работу в своей преуспевающей ветеринарной клинике «Спокойный сон». На этот раз оплата труда Петрова устраивала.

Разжатая пружина

Петров закончил свою печальную историю. Рассказывал он её почти без пауз, на одном дыхании. Я сосредоточенно слушала, и, отпивая маленькими глотками остывший чай, изредка кивала головой, — чтобы лишний раз засвидетельствовать свой интерес. «Так вот почему он называл моего кота пациентом!.. По привычке…», — поняла я. История ветеринара и в самом деле оказалась очень печальной, и мне было искренно жаль этого несимпатичного человека… Но меня всё время беспокоил вопрос: почему он решился рассказать эту историю именно мне? Почему?

И я без обиняков спросила Петрова об этом. Он смутился. Потом, немного подумав, ответил:

— Вид у вас, понимаете ли, очень располагающий.

— Зато у вас наоборот, — призналась я. — Мне странно, что вы вообще передумали и пришли сегодня. Нет, я вам очень признательна за ваш приход, — тут я непроизвольно поднесла руку к сердцу, изо всех сил стараясь, чтобы он поверил в мою искренность, но упрямо гнездившаяся в душе подозрительность снова взяла верх.

— Допустим вид у меня располагающий, — продолжала я своё маленькое расследование, — но передумали-то вы всё же почему?

— Простите, как вас зовут? — поинтересовался Петров.

— Люба, — ответила я.

— А меня… — начал было он.

— Я знаю, как вас зовут, — бестактно прервала я его, но тут же смягчилась и добавила более дружелюбным тоном: — Если можно не отвлекайтесь, пожалуйста.

— Хорошо, — покорно согласился ветеринар. Похоже, сегодня он твердо решил играть в поддавки.

— Извините, Артём Иванович! — встрепенулась я, — Придётся выйти на секунду: после укола нужно дать Андерсену попить, — совсем забыла об этом…

В кладовке я набрала приготовленную воду в пипетку и, осторожно приподняв голову Андерсена, напоила его. Кот впервые за всё время болезни благодарно мурлыкнул — чуть слышно! — и медленно перевернулся на другой бок. «Да, ему определённо лучше!» — возликовала я и к ветеринару вернулась в приподнятом настроении.

— Как ему, полегчало? — участливо спросил ветеринар.

— Да, — ответила я настороженно, и подозрение снова принялось сверлить меня. Дело в том, что Артём Иванович никогда прежде не осведомлялся о здоровье Андерсена. Он с порога направлялся к пациенту и занимался котом коротко и деловито, как выпекают, например, блины или кладут кирпич. Никаких эмоций. А тут вдруг такая перемена… Очень странно!

— Артём Иванович, вы, кажется, хотели рассказать, почему вы передумали и после своего грубого отказа лечить Андерсена вернулись и всё же продолжили лечение. Да к тому же сообщили, что делаете это бесплатно. Или я что-то путаю? — осторожно спросила я.

— Да нет, — закашлявшись, согласился Артём Иванович, — не путаете. Так и есть.

И помолчав, добавил:

— Вы понимаете, удивило меня ваше отношение к этому коту.

— К пациенту, — не без ехидства добавила я.

— Да, — не замечая иронии, подтвердил он. — Как к человеку, как к равному…

— Ну, мне-то как раз кажется, что большинство людей, которые вынуждены обращаться в вашу мрачную клинику, очень любят своих питомцев.

— Не скажите, — возразил Артём Иванович. — Может, и любят, да не так, и не все.

— Не так? А как же? — удивилась я

— В нашей клинике цены, если вы заметили, довольно приличные. Обращаются к нам в основном владельцы породистых животных. А знаете, сколько сейчас стоит породистый кот или собака? А если к тому же ваш питомец клубный, с родословной? Не знаете?

Я отрицательно замотала головой.

— Это я с вас ещё очень по-божески взял, — продолжал он. — Вижу, кот беспородный совершенно, да и шансов-то, что выживет, было тогда один на сто, честно говоря.

— Да, — согласно кивнула я. — Шансов и в самом деле было немного.

— Ну так вот, — продолжал ветеринар, — привязанность у хозяев к таким дорогостоящим животным немного иная, чем у вас… Вернее, совсем иная. Они к ним относятся в первую очередь как к материальной ценности. Впрочем, вы это вряд ли поймете.

Да, мне было трудно понять это: у меня никогда не было дорогостоящих питомцев.

— Я хочу сказать, что вы со своим котом меня немного встряхнули.

Я вопросительно посмотрела на него.

— Даже очень сильно встряхнули, — поправился он. Затем Артём Иванович сжал руку в кулак и стукнул себя (по-моему, довольно сильно) в область сердца. — Эта штука больше так жить не может. Я больше не могу так, понимаете?

Я задумалась — и, кажется, поняла. Невыплаканная боль накопилась в душе Артёма Ивановича, застыла и сидела там плотно, как пружина или пробка. Она только и ждала подходящего момента, чтобы наконец разжаться и вылететь вон. Такой срыв мог случиться с ним где угодно в любую минуту. Очевидно, этот человек не был жестоким и чёрствым по своей природе — от рождения или в результате воспитания. Просто он надолго увяз в сильной и весьма разрушительной эмоции, — а вот сейчас его наконец отпустило.

— Да, я все поняла, Артём Иванович, — сказала я искренне. — Я поняла.

Дело в том, что и меня в некотором смысле отпустило: я перестала смотреть на Артёма Ивановича как на равнодушного исполнителя. Я увидела в нём в обыкновенного человека, который устал страдать и, страдая сам, мучить остальных. Немного подумав обо всем этом, я вдруг вспомнила жёсткий совет, который доктор Петров дал мне до своего «преображения».

— Значит, Артём Иванович, не зря вы тогда посоветовали мне молиться «моему» Богу. Видите, как всё обернулось. Андерсену стало лучше, и вам, да и мне.

Это была чистая правда. Мне определённо стало лучше.

— Да, — удивлённо покачивая головой, согласился Артём Иванович. — А ведь я тогда со злом это сказал, как бы в насмешку. А вот как вышло.

Он задумчиво почесал лоб.

— Ну надо же, уже вечер, а на улице солнце светит вовсю, — неожиданно взглянув в окно, удивилась я.

Артём Иванович тоже обернулся и посмотрел в окно.

— Так белые ночи на дворе! — усмехнулся он и беззлобно постучал себя пальцем по лбу. Это, видимо, означало, что я слишком медленно соображаю. «Ну, не всегда же…», — подумала я.

Лечение Андерсена продолжалось ещё две недели. Мой оживший кот начал самостоятельно есть и порой, слегка покачиваясь на ходу, семенил по залу. Он стал мурлыкать громче обычного, но не так продолжительно, как раньше: сил ещё маловато было. Артём Иванович приходил регулярно в течение двух последних недель и делал все необходимые процедуры. Нужно было пройти курс лечения до конца.

За свою работу Артём Иванович брал теперь совершенно символическую сумму. Сказал, что приобрел ту же самую вакцину от другого производителя, у которого она стоит значительно дешевле. А за своё появление в Лавке ветеринар теперь и вовсе денег не брал.

Мы с ветеринаром подружились и часто после работы подолгу засиживались за чаем. В благодарность за новое отношение ко мне и Андерсену я иногда покупала Артёму Ивановичу особые пряники в нашей церкви у Варшавского вокзала. Пряники выглядят празднично: такие нарядные, толстые, овальной формы. Сверху они покрыты узорной глазурью, а начинка — из сгущенки и грецких орехов. Удивительно вкусные и очень сытные. Уминали мы эти пряники очень быстро.

Во время таких посиделок я рассказывала Артёму Ивановичу о том, как Андерсен появился в моей жизни, какое отношение он имеет к Датскому королевству и скольким людям ему довелось вольно или невольно помочь. Артём Иванович слушал с большим интересом и только время от времени вздыхал или, хлопая себя по коленке растопыренной ладонью, удивлялся: «Ну надо же, ну и дела!» Мне было очень приятно рассказывать ему об Андерсене. Вам я, конечно, свои рассказы повторять не буду, потому что вы всё это уже знаете из книги «Кот из Датского королевства».

Я была признательна Артёму Ивановичу за то, что он с интересом слушает меня. А он и сам, по-моему, радовался тому, что просто сидит и с интересом слушает кого-то. Ветеринар Петров был, в сущности, человеком одиноким. Был у него, конечно, сын, подросший школьник, но у того уже имелось предостаточно собственных интересов.

Дружба наша с Артёмом Ивановичем получилась ненавязчивой и простой. В общении мы стараемся соблюдать меру и не надоедать друг другу без особой необходимости. Я, как известно, замужем за Васей. Вася — археолог, в свободное время он рисует. Не так давно он нарисовал мой портрет. Мне этот портрет очень нравится. Правда, с первого взгляда меня на нём никто не узнает, но это не так уж важно. Зато, присмотревшись повнимательнее, зрители уважительно отзываются с «необычной трактовке моего образа». На самом деле портреты Васе никогда не удавались, — но этот, по-моему, очень хорошо получился! Вася сейчас на раскопках в Малой Азии. Мы каждый день общаемся через интернет.

Но я, кажется, немного отвлеклась. Я ведь рассказывала вам о ветеринаре Петрове. Артём же Иванович чувствует себя рядом со мной и Андерсеном спокойно. Да и заходит-то доктор исключительно по делу, и разговоры о моём коте заходят у нас сами собой. Петрову нравится время от времени, отвлекаясь от собственных проблем, слушать необычные истории, а также есть вкусные пряники и чувствовать, что его понимают.

Андерсен набирается сил

Андерсен совсем поправился и сейчас носился по залу, как угорелый заяц. Я с удивлением смотрела на него. Мне казалось, что я сильно погрешила против истины, назвав диспетчеру «Спокойного сна» примерный возраст Андерсена. Если память не изменяет, я тогда сказала, что моему коту семь лет.

— Два! Тебе от силы два года сейчас, Андерсен, — укоризненно сказала я своему разрезвившемуся коту. Он на секунду остановился, выгнул дугой спину, высоко поднял хвост и довольно зажмурился: видимо, расценил мою реплику, как комплемент. И уже в следующую секунду Андерсен снова скакал по залу, то пятясь задом, то забегая вперёд. Эта бессмысленная игра, по-видимому, очень забавляла его. А ведь Андерсен просто-напросто радовался тому, что ему удалось выкарабкаться, выжить, — ведь совсем недавно его жизнь висела на волоске.

Кот очень похудел за время болезни и теперь поглощал пищу в огромных количествах. Я боялась, что его сжавшийся за время болезни желудок может лопнуть, — а вот Андерсен, похоже, этого не боялся и ел, да ел, пока я сама не отнимала миску и не выгоняла его из кухни.

И ещё одна перемена произошла с Андерсеном. После болезни он приобрел такой по-детски непосредственный вид, что даже не верилось — тот ли это кот, который некогда поражал меня своей мудростью и величавой рассудительностью. Впрочем, несмотря на эту разительную перемену, я по-прежнему любила его — всё равно, мудрым или наивным. А сейчас мне хотелось только одного: чтобы он оставался здоров и скорее прекратил опасное обжорство.

Кристина Пирожок

Мне нужно было срочно разобрать несколько книжных полок. За время болезни Андерсена предоставленные сами себе посетители умудрились превратить мой любимый отдел «Библиотека» в настоящую свалку. Теперь невозможно найти ни одной книги, — разве что случайно на неё не наткнешься. Всё вверх тормашками!.. Книга кулинарных советов тесно прижалась к «Капиталу» Маркса, забавные Мумми-Тролли Туве Янсон заслоняют собой жуткий триллер «Тринадцать трупов на лужайке». В общем, кавардак невообразимый.

Я начала перебирать книги и схватилась за голову — сколько работы!

В то время как я отдирала жвачку от книги «Твист в подворотне» (эта повесть почему-то пользуется большим спросом у подростков с ярко-красными волосами и искусственно оттянутыми ушами), в лавку вошла моя приятельница Кристина.

— Ах, Андерсен, иди скорее ко мне! — с порога позвала она.

Кот с разбегу забрался к ней на руки. Кристина удивлённо охнула:

— Как же ты похудел! С ним что-нибудь произошло? — спросила она, осторожно выпуская кота из рук.

— Да, он болел, — подтвердила я. — И сильно!.. Но может, поздороваемся сначала?

— Конечно! — охотно согласилась Кристина, но я, тут же позабыв о своем резонном предложении поздороваться, взглянула на подругу и восхитилась:

— Как ты загорела! Тебе очень идёт!

— Отдых всем идёт, — рассудительно заметила приятельница.

Кристина ничем не похожа на меня, — только рост почти такой же, но на этом всё сходство и заканчивается. Кристина осторожна и мнительна, она всегда очень любит и бережёт себя. Я тоже частенько бываю мнительной, но только изредка осторожной, — и, к сожалению, мне далеко не всегда удаётся себя любить. Честно говоря, чаще всего я просто не вижу для этого никакого повода и вполне осознанно стараюсь жалеть себя как можно реже. И пусть все вокруг твердят: «Надо себя жалеть!..» — причём, говорят так люди вполне достойные и порядочные. Что ж, возможно, им жалость к себе и помогает, но мне — определённо нет. Дело в том, что, как только мне приходит желание пожалеть себя, я тут же раскисаю и становлюсь не пригодной ни к какой деятельности. Как говориться ни уму, ни сердцу не полезно.

Внешне мы с Кристиной тоже не похожи. Глаза у неё серо-голубые, волосы — средней длины, светло-рыжие, очень прямые. Моя приятельница худенькая, субтильная и поэтому кажется совершенно беззащитной. Кристина близорука и постоянно носит круглые очки. Очки эти мне совсем не нравятся: на мой взгляд, оправа слишком толста, да и форма её могла бы быть поизящнее. Но, по-моему, Кристина уже сроднилась со своими круглыми очками.

Любимый цвет Кристины, судя по всему, зелёный, а её любимая одежда — футболка, джинсовая куртка и брюки. Пару раз мне доводилось видеть на Кристине юбку, но, кажется, спортивный стиль ей и в самом деле больше подходит. Правда, для неё это только стиль одежды, но не жизни. Сама по себе Кристина (впрочем, как и я), человек не спортивный. Она настоящая заучка: всё время что-нибудь читает или зубрит. Самосовершенствуется. Кристина сейчас работает преподавателем английского в одном вузе. Только платят ей мало, и поэтому она иногда подрабатывает репетитором.

Мы с Кристиной не подруги, но хорошие приятельницы. Меня время от времени удивляет осторожная боязливость Кристины и её трепетная любовь к себе самой. Впрочем, к этим её качествам я уже привыкла и очень стараюсь их не замечать. Думаю, что она также старается не замечать мои недостатки, иначе мы бы не смогли общаться. А мы можем. Больше всего мне нравится разговаривать с Кристиной о книгах. У неё всегда есть оригинальное мнение по поводу сюжета или главных героев. А по характеру она не завистливая, не злая, и не наглая. И это, по-моему, не так уж мало!

Фамилия Кристины ей не слишком подходит. Пирожок! Кристина Пирожок. Моя приятельница из-за исключительной худобы ни на пирожок, ни на булочку совсем не похожа. Когда она работала в школе, остроумные ученики иначе как по фамилии её между собой и не называли. И в самом деле, фамилия с одной стороны немного забавная, а с другой — звучит не обидно: ну, пирожок и пирожок!.. А Кристине вообще всё равно. Она бы, кажется, смирилась с любой фамилией и носила бы её так же покорно, как и свои очки.

Заноза в сердце

Кристина не замужем. Но у неё есть престарелая мама, которая живёт сейчас отдельно от Кристины. Отношения у моей приятельницы с матерью не простые, но, несмотря ни на что взрослая дочка жалеет свою маму и время от времени навещает её.

У Кристины, как и у всех нас, грешных, есть, вернее, была в жизни драма. Подруга редко говорит о прошлом, но мне кажется, что с этой драмой в душе она живёт и сейчас. Все говорят, что время лечит, а по-моему, утверждение это верно только отчасти. Мне лично кажется, что сердобольное время, безусловно, очень старается лечить, но не исцеляет полностью, а только подлечивает, — ровно настолько, чтобы человек не помер окончательно. Конечно, здесь многое зависит от глубины душевной раны. Одни ранения глубоки, другие — лишь царапины, но сейчас я говорю только о глубоких ранах. Лишь с ними искусному времени не удаётся справиться полностью. Никогда. Вот и ходят люди по свету — каждый со своей драмой. При этом они дышат, двигаются, чувствуют и работают. И иногда даже бывают по-настоящему счастливы. Но и счастье, как и раны, у всех различны.

Но ведь я хотела рассказать вам о Кристине Пирожок. Нехитрая история, которую моя приятельница однажды рассказала мне, такова. Мама Кристины растила дочку одна, без отца. Привязанность матери к дочери была сильной, почти болезненной. Мама ревновала Кристину ко всему: к подругам, к увлечениям… А между тем Кристина выросла и однажды познакомилась с молодым человеком. Молодой человек постепенно влюбился в Кристину. Ей он тоже очень нравился.

Подавив горькие вздохи и скрепя сердце, мама, в конце концов, дала добро на этот брак. И Кристина вышла замуж. Правда, зарабатывал муж немного. Мама считала, что Кристине нужно на него повлиять. Кристина послушалась совета и начала влиять на мужа. Молодой человек изо всех сил принялся искать новые источники дохода и в результате связался с сомнительными людьми. А потом попал в больницу с огнестрельным ранением. Но выжил. За всё время пребывания в больнице Кристина ни разу его не навестила: мама запрещала. Она растолковала дочери, что общение с мужем, который умудрился попасть в такие неприятности, может быть опасным, и лучше бы какое-то время держаться от этого типа подальше.

Муж, оставленный на произвол судьбы, сумел выкарабкаться, выжить, и Кристину, забывшую его в больнице, он впоследствии ни разу не упрекнул. С сомнительной компанией он водиться перестал, но и лишние деньги у него тоже водиться перестали. Тогда мама посоветовала Кристине объяснить мужу, что семью нужно содержать как следует, а для этого прежде всего надобно «найти себя самого», то есть придумать, как можно прилично зарабатывать, при этом не подвергая себя опасности быть подстреленным, потому, в первую очередь, что это неприятно маме Кристины и плохо влияет на её нервы. Кристина как обычно послушалась маму: мама ведь никогда не желала дочери зла. И моя подруга предложила мужу временно удалиться из её жизни, чтобы отправиться на поиски себя, — то есть отыскать источники приличного заработка. А потом, так и быть, можно вернуться, — но только в том случае, если ему удастся себя найти. Ну, а если уж нет, — что ж! — на нет и суда нет.

Муж, только что с большим трудом оправившийся от огнестрельного ранения, безропотно выслушал Кристину и согласился. Впрочем, выбора у него и не было. Он послушно отправился искать себя, и после долгих поисков нашёл. Но назад, к Кристине с мамой, он уже не вернулся, а женился на женщине с двумя детьми, которая поддержала его в трудную минуту и не спешила удрать всякий раз, когда у мужа что-нибудь болело или не складывалось. Узнав о таком поступке «бывшего неудачника», мама Кристины с негодованием его осудила. Впрочем, в глубине души она была только рада: отныне любимая дочь принадлежит ей безраздельно. Мама посоветовала Кристине тоже осудить бывшего мужа и не расстраиваться. Но на этот раз Кристина не послушалась маму: осудила она не мужа, а себя — за трусость, — и свою маму — за постоянное давление на дочь и за разрушительные советы. Так между мамой и дочерью на долгое время протянулась трещина. Со временем Кристина простила мать и очень старалась простить себя, — но изменить уже ничего было невозможно.

Сейчас Кристина живёт, «как все»: спокойно дышит, осторожно двигается и в меру сил работает. Но мне-то кажется, что давняя драма, как заноза сидит в её душе и отравляет существование. Эта заноза время от времени становится причиной ноющей боли, но вырвать её почему-то никак не удаётся. Накрепко засела она в сердце Кристины Пирожок.

Отпуск Кристины

Кристина только что вернулась с Нового Афона и пребывает в совершенном восторге от поездки. Новый Афон — маленький уютный городок в Абхазии. Кристине не терпится рассказать, как она отдохнула, и показать мне все девяносто девять фотографий, которые ей удалось сделать!

Но если бы она только знала, как мне сейчас некогда! И хотя Кристина специально пришла перед самым обедом, чтобы не отвлекать меня от работы, но я-то как раз и планировала во время обеда разбирать накопившиеся завалы.

Мы с Андерсеном запустили лавку совершенно. Пока мой кот болел, мыши до того обнаглели, что уже толпами расхаживали по всему помещению и вели себя безобразно. Теперь они немного попритихли по углам, но, думаю, основная разборка с ними у Андерсена ещё впереди.

Ну, а у меня забот итого больше. На полках и стеллажах всё запутано и перепутано, но больше всего меня беспокоит беспорядок в книжном отделе. Вот им я и собиралась сейчас заняться. Однако Кристину так распирает от полученных новых и, видимо, ярких впечатлений, что я уступаю её вполне понятному нетерпению. Я закрываю лавку, согреваю чай и достаю из шкафчика зачерствевшие конфеты «Коровка». Не помню, как эти конфеты вообще там и оказались…

— Это я есть не буду! — возмущенно отказывается Кристина и достает из своей матерчатой сумки, (зелёной, разумеется), сладкие колбаски, сделанные из сгущённого фруктового сока. Аппетитные такие колбаски жёлтого и бордового цветов с грецкими орехами внутри. Приятельница привезла это экзотическое угощение из Нового Афона. Андерсен недовольно нюхает сладкую жёлтую трубочку. «Могла бы что-нибудь и для меня привезти!..» — читается на его недовольной мордочке. Фруктовые колбаски в меню Андерсена определённо не входят.

Мы пьем чай, и я с неподдельным интересом слушаю рассказ Кристины о Новом Афоне. Оказывается место это исключительно красивое, богатое достопримечательностями. Там чистое прозрачное море, и, по выражению подруги, «абсолютно сумасшедшая природа». «Сумасшедшая» в данном случае означает «богатая». Это немудрено: климат-то в Абхазии субтропический!

Оказалось, что богат Новый Афон не только природой, но и своими дивными святынями. Кристина рассказала мне, что именно на Новом Афоне подвизался апостол Симон Канонит. На этой самой земле Святой и умер, а теперь на месте его погребения стоит храм. Кристина показывает мне фотографию этой церковки, — она из белого, чуть желтоватого камня. Оказывается, ей удалось увидеть не только храм, но и посетить келию, в которой когда-то жил Симон Канонит. Кристина показывает мне фотографию. На фотографии небольшое, неровное отверстие в скале, созданное самой природой. Через это отверстие святой на толстой веревке пробирался в пещеру. Ведь в то время никаких каменных ступенек, по которым сейчас карабкаются туристы, и в помине не было.

Судя по рассказу Кристины, красота на Новом Афоне поразительная. Её фотографии это вполне подтверждают. Сейчас я так завидую своей подруге! Мне тоже ужасно хочется там побывать в этом уголке.

— Подожди-ка, — кое-что вспомнив, с некоторым сомнением говорю я приятельнице, — если я не ошибаюсь, где-то там же, в Абхазии, умер святой Иоанн Златоуст? Или, может, я что-то напутала?

— Нет, не напутала. И между прочим я там тоже была.

— Где? На месте его последней вынужденной остановки? — не могу поверить своим ушам я. Кристина утвердительно кивает головой.

— Ну, надо же! — удивляюсь я.

Кристина объясняет мне, что святой умер недалеко от местечка Каманы, — оно находится рядом с Новым Афоном.

Подумать только, Кристине посчастливилось посетить и место последней остановки такого великого святого! Я твердо решила, что этой же осенью поеду с Васей на Новый Афон. Надеюсь, узнав, какие святые места там можно посетить, он не будет возражать. Правда, Васю всегда больше всего привлекал Крым, но, думаю, узнав, что природа в Абхазии богаче, чем в Крыму, всё же согласится с моим выбором. Снова рассматриваю фотографии разнообразных пальм, кипарисов и ещё каких-то неведомых мне деревьев. Оказывается, встречаются на Новом Афоне даже кактусы.

— Как я хочу туда! — призналась я приятельнице. Нервно помахивая хвостом, Андерсен вопросительно и тревожно посмотрел на меня.

— Куда это ты собралась? — словно спрашивал он.

— Тебе туда нельзя, Андерсен, — объясняю я. — Только измучаешься напрасно. Ты в это время будешь жить с папой на даче.

Слово «дача» Андерсен знал очень хорошо. Он просто обожал это слово, как и саму дачу, дни, проведённые на свежем воздухе среди травы, цветов и деревьев.

Симпатичный ветеринар

Ну, а потом я показала гостье фотографии, сделанные мной на одной выставке, которая проходила в июне. У Кристины скоро день рождения, она хочет купить себе что-нибудь необычное и не очень дорогое, вот я и вспомнила, что на той выставке было множество изысканных вещей, — в том числе оригинальные брошки с изображением цветов и животных. Я жалею, что не купила себе одну из них, — на ней был изображен толстый серый кот на зелёной траве с большими усами и синими полосками на спине. Очень красивая брошка!

Кристина просматривала фотографии тут же, в самом фотоаппарате, и вдруг с воодушевлением произнесла:

— Надо же, какой симпатичный! Это что — Васин друг?

«О чём это она?» — удивилась я и взглянула на экран фотоаппарата. Да это же ветеринар Петров! Откуда у меня его портрет? Я терялась в догадках. И зачем мне вообще понадобилось его фотографировать? Кристина тоже вопросительно взглянула на меня.

— Ах, да!.. Я же на днях купила этот фотоаппарат и проверяла, как он работает, — тогда-то, видимо, Петров и попал случайно в кадр. Ну да, точно!

— Ты что подружилась с ветеринаром? — удивилась Кристина.

— Да ведь я говорила, что Андерсен болел! — я в свою очередь удивлялась её непонятливости.

— Ах вот оно что… — понимающе кивнула приятельница. Помолчала и спросила осторожно:

— А… он женат, не знаешь?

В глазах у неё промелькнул легкий испуг.

— Нет, — недоумевая, ответила я.

— Это хорошо, — облегченно вздохнула Кристина.

Мы опять немного помолчали.

— Люба, а он ещё когда-нибудь зайдет к тебе? Я имею в виду — сюда, в лавку? — с надеждой спросила подруга.

— Даже не знаю, — призналась я. — Может, конечно, и заглянет когда-нибудь.

— А… ты не можешь мне тогда позвонить? — робко попросила Кристина.

— Могу, — задумчиво ответила я. — Почему бы и нет?

В самом деле, — почему бы нет?

— У тебя что, тоже Чуня приболела? — наивно поинтересовалась я.

Чуня — это очень милая морская свинка. Окрас у неё чёрно-бело-рыжий, (по-моему, там ещё и серые пятнышки есть, но точно сейчас не помню). Кристина живёт с Чуней душа в душу и часто рисует свою любимицу. На этих забавных портретах разноцветная шкурка Чуни получается ещё ярче, чем в жизни. На одном рисунке Чуня ест, на другом Чуня спит, на третьем Чуня забралась в тапок — и тому подобное… Кстати, кроме Чуни, Кристина вообще ничего не рисует. Говорит, что у неё нет соответствующего таланта. Странно! — глядя на портреты Чуни, такого не скажешь.

На самом деле я догадалась, что Кристина хочет познакомиться с ветеринаром вовсе не из-за Чуни, а потому что на фотографии Петров показался ей неотразимым. Про здоровье Чуни я спросила из деликатности, чтобы не смущать приятельницу. Однако, услышав мой вопрос, гостья вздрогнула.

— Чуня? Да нет, вроде бы не болеет… Тьфу, тьфу!.. Но, — спохватившись, добавила она, — но, ведь профилактика никогда никому не вредила.

Кристина очень стесняется своего одиночества. Как я уже говорила, она не обладает ни напористостью, ни хваткой. Может быть, именно поэтому всех потенциальных женихов у неё, как правило, выхватывают прямо из-под носа. Возможный жених ещё не успел ей как следует и понравиться, а его, глядишь, уже кто-то утащил. По-моему, все без исключения мужчины кажутся Кристине симпатичными и, разумеется, кандидатами в женихи. Но обладая обширными познаниями в области филологии и литературы, в присутствии мужчин Кристина так теряется, что начисто теряет дар речи. При этом она ещё и безнадёжно краснеет и начинает нервно накручивать кончики волос на палец. Хорошо, ещё, что не пытается ногти грызть…

В результате возможный жених решает, видимо, что Кристина полная дурочка да к тому же озабоченная особа. С последним обстоятельством он, возможно, и мог бы смириться, но внезапная немота, пылающее лицо и особенно нервное накручивание волос на пальцы обычно пугают симпатичного жениха. К тому же покраснев, Кристина как правило громко и печально вздыхает, а затем устремляет в пространство томный взгляд. Жених после этого предпочитает ретироваться. К сожалению, мне не раз приходилось наблюдать подобные сцены. Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Вот попробуй-ка в такой ситуации догадаться, что Кристина не идиотка, что она умеет разговаривать, причём на многие темы, — и даже порой очень здраво рассуждает. А учитывая тот факт, что Кристине недавно исполнилось пятьдесят два года, манеры растерявшейся школьницы её вовсе не красят. Но тут, как говорится, медицина бессильна.

Однако обеденный перерыв закончился. Кристина собралась уходить. Она ведь совсем недавно вернулась из отпуска, и у неё тоже накопилось предостаточно дел. Ну что ж, спасибо, что зашла Кристина, спасибо за рассказ о Новом Афоне.

Встреча с самим Чернышевским

Через несколько минут после ухода Кристины в лавку вошёл пожилой седой человек. Я вежливо поприветствовала его. Что-то в облике вошедшего невольно вызвало моё уважение, и почему-то он показался мне знакомым. Но узнать нового посетителя, несмотря на все старания, так и не удалось. «Показалось», — решила я. Между прочим посетитель тоже кивнул мне — просто и дружелюбно, словно старой знакомой. Мне подумалось, что он тут же направится в нашу «Библиотеку», но он никуда не направился, а так и остался стоять на пороге, растерянно оглядываясь по сторонам. «Словно ищет что-то», — подумала я.

— А где же Андерсен? — недоуменно разведя руками, спросил, наконец, пожилой посетитель.

Вместо того чтобы удивиться столь неожиданному вопросу, я тоже огляделась в замешательстве: и в самом деле, где же Андерсен?

— Он, наверно, во двор убежал. Или в кладовке с мышами разбирается. Андерсен, Андерсен! — на всякий случай позвала я.

Из кладовки вышел недовольный кот. Видимо, я оторвала его от важного дела.

— Похож! — сказал посетитель, улыбаясь моему похудевшему после болезни коту.

Услышав эти слова, Андерсен дружелюбно замяукал, подбежал к пожилому человеку и стал тереться о его брюки, мурлыча и довольно жмуря глаза.

— Так вы знакомы? — спросила я удивлённо. — Вы знакомы с Андерсеном?

— Только заочно, — объяснил посетитель.

Я вопросительно посмотрела на него.

— По вашей книге, Любовь… э-э… как ваше отчество?

— Сергеевна, — машинально сказала я.

— Я знаю Андерсена по вашей книге, Любовь Сергеевна, — торжественно заявил посетитель.

— Неужели же вы прочитали «Кота из датского королевства»?!

— Да!

— А я ведь сразу догадалась, что вы любите читать. Вы выглядите как самый настоящий читатель!

Уж не знаю, понял ли он мои слова, но в моём представлении это была самая высокая похвала, которую только можно себе представить. Ведь для меня любознательные читатели, посещающие наш отдел «Библиотека», являются чем-то вроде особой касты. Впрочем, это только я с особым уважением отношусь к любителям книг, предпочитая их коллекционерам значков и марок, знатокам фильмов, ценителям музыки и вообще всему остальному человечеству. Другие же сотрудники наших «Затерянных Миров» имеют совершенно другие предпочтения.

— Конечно, — подтвердил посетитель, — но я не только один из читателей, которых вы, судя по всему, так любите, я ещё и писатель.

Он широко улыбнулся, обнажая маленькие, ровные, цвета копченого сыра зубы. Улыбка у него была дружелюбная, располагающая.

Я внимательно вглядывалась в лицо посетителя, пытаясь вспомнить, где же всё-таки он мне встречался?

И вдруг вспомнила. На фотографиях! Я видела его на небольших фотографиях, которые обычно размещены на внутренних страницах книжных обложек. «Да это же Чернышевский!» — дошло до меня. Сам Александр Иванович Чернышевский! Прославленный современный писатель, однофамилец знаменитого народника, жившего в XIX веке.

— Какое событие! — с искренним восторгом сказала я, хорошо осознавая, что вижу перед собой незаурядного человека. — Я читала ваши книги, Александр Иванович. Точнее, три из них. Они потрясающие!

Я нисколько не лукавила: Чернышевский очень сильный писатель. Его мысли мне понятны и созвучны, а произведения не оставляют равнодушными, читаются на одном дыхании, от корки до корки!

— Так значит это вы! — я не верила собственным глазам.

— Да, это я, собственной персоной, — подтвердил Александр Иванович Чернышевский, широко улыбаясь, и спросил с неподдельным любопытством:

— А скажите, пожалуйста, Любовь Сергеевна, какая же из трёх моих книг вам понравилась?

— Все, Александр Иванович. Все понравились! — ответила я с энтузиазмом.

— Спасибо. Ну, а какая всё-таки больше всего?

— Больше всего — «Весенние ливни», — не задумываясь, ответила я. «Весенние ливни» — пронзительный роман, история большой, удивительной любви.

Однако я, конечно же, не забыла, что Александр Иванович прочитал моего «Кота из Датского королевства». Интересно, что могло заставить такого метра прочитать моего «Кота»? И как он вообще на него наткнулся? Меня разбирало любопытство и, после недолгих колебаний я, набравшись наглости, всё-таки задала этот вопрос живому классику.

Кстати, уже несколько минут мы, будто старые приятели, сидели за круглым столиком и пили чай. Чернышевский вёл себя на удивление просто, без всякой напыщенности. Между тем человек, получивший несколько престижных литературных премий, не мог не понимать, что он на самом деле из себя представляет. А представлял он из себя личность незаурядную. Но я где-то слышала фразу: «Чем человек значительнее, тем проще он ведёт себя с окружающими». Надо сказать, что жизнь, с её порой необычными встречами только подтверждает эту истину.

Ну, не буду отвлекаться. Я, кажется, остановилась на том, что Александр Иванович Чернышевский любезно согласился выпить со мной чашечку душистого чая. Во время нашего разговора Андерсен преспокойно сидел у писателя на руках. «Чувствует, с кем имеет дело», — подумала я.

Итак, набравшись наглости, я спросила Александра Ивановича как это ему удалось наткнуться на моего «Кота».

— А очень просто, — ответил он. — Совершенно случайно. Зашёл я как-то в Дом книги, чтобы по привычке пошуршать листочками, то есть полистать новых авторов…

Так он и выразился «пошуршать листочками». У Чернышевского, как я успела заметить, особенное чувство юмора.

— …Ну вот, вижу обложка привлекательная, котик на ней внушительный. Дело в том, что у меня, Любовь Сергеевна, очень похожий кот был, совсем такой же, как у вас на обложке. Моего Жориком звали. Кстати, а чьи это у вас коты в книжке фигурируют?

— А это разные коты, — любимцы моих друзей, знакомых. А вот Андерсен, к сожалению, совсем не любит фотографироваться: как увидит направленный на него фотоаппарат, сразу уходит, — пожаловалась я.

— Ну что ж, надо уважать право личности на свободу, — рассмеялся Чернышевский. — Так вот, Любовь Сергеевна полистал я в Доме книги вашу книжечку. Вижу, картинки вроде бы симпатичные, бумага хорошая. Дай думаю, куплю, может, когда и почитаю от скуки. Ну вот и почитал.

— И как? — с замирающим сердцем спросила я.

— Ну… — он замешкался с ответом. Во время этой паузы, мне казалось, что моё сердце вот-вот лопнет от напряжения.

— Как? — переспросил он. От этого его «как» я чуть не упала в обморок. — Ну, как, — задумчиво повторил он. — Живо и позитивно.

Я облегченно вздохнула. Будто груз с плеч свалился.

— Не скучно написано, не скучно, — одобрительно прибавил он.

— Правда? — немного недоверчиво спросила я.

— Правда, правда. Продолжайте в том же духе. Читается легко, — поддержал меня Чернышевский.

— А что вам… больше всего… — начала было мямлить я.

— Вот Андерсен ваш больше всего мне и понравился, — сказал Александр Иванович. — Видите, даже зашёл, чтобы взглянуть на такого удивительного кота.

Как назло Андерсен сейчас не выглядел особенно мудрым. Он сильно похудел за время болезни, а выздоровев, на радостях так разрезвился и разыгрался, что теперь с его мордочки не сходило незнакомое мне прежде выражение наивного восторга.

— Андерсен недавно тяжело переболел, Александр Иванович, поэтому сейчас он далеко не в лучшей форме, — оправдывалась я.

— Ну что ж, главное, что кот поправился. А лучшая форма — это дело, по-моему, наживное, — сказал писатель.

— Спасибо. Спасибо вам, Александр Иванович, — расчувствовалась я. — За всё. За ваше доброе отношение, за снисходительность, за… — от волнения я запнулась и совсем смешалась.

— Всегда пожалуйста, Любовь Сергеевна, обращайтесь, — весёлым тоном сказал он. — Мне ведь зайти-то к вам было совсем не трудно: у меня неподалёку от вашей лавки одно важное дело внезапно образовалось. К тому же, при всех моих недостатках я не слишком ленив. Да и семь верст ведь — не околица!..

Чернышевский помолчал, а потом заговорил уже серьёзнее:

— По моему глубокому убеждению, Любовь Сергеевна, если человек начинает писать о чём-нибудь добром, его нужно поддержать. Раньше, быть может, ещё несколько лет назад, это и не так важно было… Но не сейчас. Слишком много нынче негатива и в жизни, и в книгах. Читаешь порой нынешних авторов и даже разболеешься сердцем и душой. Один, кажется, всю мыслимую и немыслимую грязь собрал и вылил на страницы своей книги; другой старается без передышки окунать читателя в самое безнадёжное отчаяние, — такое, чтобы ни просвета, ни выхода. Идея у всех этих авторов одна: «Всё вокруг плохо, а выхода никакого нет и быть не может», — только подают они её по-разному. Но, если фантасты, по крайней мере, пытаются предложить какой-нибудь альтернативный мир, то так называемые реалисты-упадочники, как правило, вообще ничего не предлагают. Не хватает сейчас позитивной литературы. Есть, безусловно, настоящие авторы и в нынешние времена… Но их не так уж много. А вот упадничество в литературе во всех его проявлениях цветёт и пахнет. А пахнет-то оно как море в прибрежной полосе, в пору цветения водорослей. Не были у моря в такую пору? А я бывал. Запах, надо сказать, очень неприятный. Вот в чём дело-то… Потому я вам и советую, Любовь Сергеевна: продолжайте писать… Да, чуть не забыл!.. Мои-то книжки тоже не забывайте почитывать! — и он хитро прищурился..

— Я их читаю, читаю, Александр Иванович, — обрадовано затараторила я. И это была чистая правда!

— Ну и читайте на здоровье!— серьёзно сказал он. — Я рад, что вам мои книги нравятся! По крайней мере, я стараюсь писать душой, не врать.

И в самом деле: почти в каждом произведении Чернышевского ощущалось присутствие его светлой и чистой души.

— Ну всё, мне пора, — вздохнул Александр Иванович, снимая Андерсена с колен. — Миссию я свою выполнил, на Андерсена посмотрел, а заодно и вас, надеюсь, хоть немного да поддержал. Пора двигаться дальше. К новым, так сказать, вершинам… Вперёд и выше!

Я чуть не заплакала от огорчения: мне так хотелось удержать Чернышевского ещё хотя бы на несколько минут!.. Не так уж часто удаётся вот так запросто встретиться с талантливым, к тому же любимым писателем.

— А… а есть у вас какая-нибудь заветная писательская мечта, Александр Иванович? — неожиданно выпалила я.

— Пожалуй, — уклончиво ответил Чернышевский. — А у вас?

— Тоже есть, — кивнула я и разом выпалила: — Мне бы хотелось однажды написать такой роман, как у Ли Харпер.

Зажмурив глаза, я ожидала реакции гостя: мне казалось, что Чернышевский сейчас непременно рассмеется.

— Такой же как «Убить пересмешника»? — серьёзным тоном спросил он.

— Да, — призналась я. Ну вот, теперь-то он и рассмеется!..

— Такой-то роман мне и самому хотелось бы написать… — серьёзно сказал Чернышевский.

«Скромность — сестра таланта», — мысленно перефразировала я Чехова. Чувство благодарности к этому незаурядному и в то же время деликатному человеку переполняло меня.

Чернышевский попрощался с Андерсеном и, дружески помахав мне рукой, ушёл.

«А я даже не сумела толком поблагодарить его за доброту и великодушие, — сокрушалась я. — Не смогла найти подходящих слов, чтобы высказать восхищение его работой. Ведь не имею же ни малейшего представления, где его теперь разыскать!..» Совсем распереживавшись, я стала нервно ходить взад и вперёд по комнате. Андерсен удивлённо смотрел на меня. Похоже, он не разделял моей беспричинной грусти. «А ведь и в самом деле: это же такая радость, что мне удалось в течение целых двадцати минут пообщаться с любимым писателем!..» — постепенно дошло меня. Так о чём же я грущу?

Яркий и знаменательный для меня день подходил к концу. Мне лишь хотелось верить, что такая встреча была не последней. Что ж, — почему бы и нет? Ведь, судя по всему, чудеса иногда случаются!

Мы с Кристиной собираемся слушать джаз

Кристина зашла в «Затерянные Миры» за полчаса до закрытия. Мы собираемся сегодня на джазовый концерт. Я не очень люблю джаз: его ритмы и мелодика мне не созвучны. А вот Кристина, наоборот, обожает такую музыку, но почему-то ей одной на концерт идти не хочется. Она попросила составить ей компанию и я согласилась.

— Можешь себе представить, с кем я только что общалась? — спросила я Кристину. Приятельница, конечно, представить такого не смогла.

— С Чернышевским, — сказала я. — Автором «Весенних ливней».

— Да ты что? — удивилась Кристина. — Здесь в лавке? И зачем же он сюда забрел? Верно, коллекционирует что-нибудь, да?

— Представляешь, он захотел на Андерсена взглянуть, а заодно и меня добрым словом поддержать.

— Да ну?!. — удивилась Кристина. — Шутишь, Люба? Саморекламой решила заняться, да?

— Тебя не проведешь, — отшутилась я. — Но только Чернышевский, Кристина, и вправду сюда заходил и в самом деле поддержал меня добрым словом. Вот честное слово!

Для убедительности я даже прижала руку к сердцу.

— И что же именно он тебе сказал? — недоверчиво спросила Кристина.

— Он о моём «Коте» высказал своё мнение. Сказал: «живо и позитивно».

— Ну, ладно, это очень может быть, — великодушно кивнула Кристина. — Ты понимаешь, Люба, сейчас ведь писатели — если только речь не о фэнтези идёт, — или «порнуху», или «чернуху» пишут. Все сплошь чернушниками стали, «светляков» маловато. Есть, но маловато.

Занятно! С определениями «порнуха» и «чернуха» я, конечно, знакома. А вот про «светляков» сейчас впервые услышала. Спасибо Кристине, теперь буду знать.

— Слушай, ты рассуждаешь прямо как Чернышевский, — удивилась я. — А как же фэнтези, Кристина? Неужели её ни к чернухе, ни к порнухе, ни к светлякам нельзя отнести?

Я, между прочим, прямо-таки преклоняюсь перед осведомленностью Кристины во многих вопросах. Порой мне даже кажется, что она вообще знает все на свете.

— Нет, фэнтези по собственным законам живёт, — охотно объясняет Кристина. — У этого жанра свои правила, свой кодекс. Но, с чего это тебя вдруг фэнтези заинтересовала? Если что, учти: эта ниша занята очень плотно.

— Да нет же, Кристина, интересно мне стало, вот и всё. Тем более, что Чернышевский тоже о фэнтези сегодня упомянул. К тому же я от тебя всегда столько всего нового узнаю…

Кристина понимающе кивнула.

— Ну а как тебе, Люба, живой Чернышевский показался? Не разочаровал в общении?

— Нет, что ты наоборот, очаровал, — призналась я. — Деликатный, с чувством юмора, никакого самолюбования.

— В общем, ты от этой встречи в полном восторге, — подытожила Кристина. Эх жаль, что я к тебе раньше не зашла! Подумать только, познакомилась бы с автором «Весенних ливней». А Андерсену Чернышевский понравился?

— А ты у Андерсена самого и спроси! — серьёзно предложила я.

— Спрошу, конечно, как только он из двора вернется. А вот ты как думаешь?

— Андерсену Чернышевский очень понравился, — убеждённо сказала я. — Мой кот с рук писателя не слезал. Ты ведь и сама знаешь, как Андерсен людей чувствует.

— Знаю, — согласилась Кристина. — Кстати, твой Андерсен меня просто обожает.

При этих словах Кристина вопросительно взглянула на меня — быстро и осторожно.

— Ну, разумеется, — кивнула я.

Про существование симпатичного ветеринара Петрова Кристина, судя по всему, уже давно позабыла. «Тем лучше…» — подумала я. А уже через полтора часа мы с приятельницей слушали джаз в небольшом уютном зале, недалеко от метро «Владимирская». Кристина наслаждалась музыкой, а я вкусными жёлтыми коктейлями с высокой белой пеной. Кисло-сладкие коктейли подавали в стройных прозрачных стаканах, к ним полагалась длинная полосатая трубочка увенчанная ломтиком лимона.

Чуне плохо

В то время как я, то и дело чихая, усердно вытирала пыль в кладовке, в лавке зазвонил телефон. К сожалению, наш допотопный зелёный телефон с противно дребезжащим звонком намертво прикручен к большому письменному столу. Я нехотя спустилась со стремянки и не спеша поплелась на пронзительный звон. «Наверное, начальница обо мне вспомнила… Скучно ей стало», — думала я. Но это была не начальница. Это Кристина — видимо, для разнообразия — решила воспользоваться городским телефоном.

— Слушай, я тебя не очень отвлекаю? — неуверенным голосом спросила она.

— Не очень, — ответила я великодушно.

— Люба, позвони, пожалуйста, своему ветеринару, — жалобно попросила Кристина. — Не помню его фамилии… Иванов, кажется?

— Петров, — поправила я, нахмурясь.

Так… Вспомнила всё-таки Кристина о ветеринаре — на мою голову!

— Да Петров, — согласилась Кристина. — Понимаешь, моей Чуне плохо!.. — (Помните, я говорила вам, что у моей приятельницы живёт разноцветная морская свинка по имени Чуня?) — Позвони Петрову, ладно?

— Ладно, позвоню. А почему именно Петрову? Знаешь, сколько в городе ветеринарных клиник? — спросила я с невольным упреком.

— Знаю, — сказала Кристина. — Но ты позвони, пожалуйста, Петрову. Хорошо? Если сможет, пусть сегодня приедет. Чем раньше, тем лучше.

— Хорошо позвоню. Напомни тогда свой адрес, а то я твой дом только зрительно помню.

Кристина терпеливо продиктовала адрес.

— А что с Чуней-то? — наконец догадалась поинтересоваться я.

— Понятия не имею, — печально вздохнула подруга. — У неё шерсть выпадает.

— Надо же, — посочувствовала я. — Может быть аллергия какая-нибудь?

— Не знаю, может, и аллергия… — задумчиво пробормотала Кристина. — Но в любом случае лучше не затягивать. Нужно Чуню поскорее осмотреть.

— Слушай, а я вовсе не уверена, что Петров и по морским свинкам тоже специализируется, — вслух подумала я.

— Тогда он хотя бы посоветует, к кому лучше обратиться.

Да, судя по всему Чуне и в самом деле очень нужна помощь

— Хорошо, позвоню.

Несчастный случай

Оказалось, ветеринар Петров изначально был специалистом как раз по грызунам. Но поскольку обращений по поводу грызунов в клинику немного, Артём Иванович прошёл курс обучения для так называемых «основных пациентов», — ими разумеется, оказались собаки и кошки.

Однако мне не раз приходилось слышать, что морские свинки вовсе не глупые животные: они легко приручаются и с удовольствием откликаются на своё имя, способны привязываться к хозяевам, испытывают к ним сочувствие и благодарность. Но прежде всего морские свинки — очень симпатичные существа. Я уж не знаю насколько умна Кристинина Чуня и какой у неё характер, но то, что она очень милая — это точно.

Впрочем, узнав, что Петров взялся-таки лечить Чуню, я, честно говоря, тут же позабыла обо всех морских свинках на свете: у меня у самой неотложных дел в лавке накопилась целая куча! Только успевай поворачиваться.

Прошло недели полторы, как вдруг, как раз перед закрытием магазина, в лавке появилась Кристина. Именно появилась, а не вошла: она возникла передо мной тихо, как призрак. И лицо у неё тоже было бледное, как у призрака. Во всём облике приятельницы ощущалась такая слабость, что мне показалось, будто она вот-вот упадёт в обморок. Я быстро предложила Кристине стул — она сразу же тихо и покорно села. Поправив вышедший из строя колокольчик, я пошла заваривать крепкий чай: может быть, мой любимый напиток, если его заварить покрепче, придаст ослабшей приятельнице хоть немного сил. Кроме того, у меня весьма кстати нашёлся вкусный пряник со сгущенкой и орехами внутри, который, я знаю, Кристине всегда очень нравился.

Когда я вернулась в зал с подносом ароматного чая, то обнаружила что Кристина, облокотясь на стол, задремала. Я тихонько села рядом и недоуменно уставилась на гостью. Однако неурочный сон приятельницы оказался слишком чутким. Она тут же раскрыла глаза, очень грустно посмотрела на меня и сказала:

— Чуня моя погибла.

Я тут же вспомнила, что морская свинка жила у Кристины без малого семь лет. Это, конечно, более чем достаточный срок чтобы накрепко привязаться к милому разноцветному существу, — едва ли не единственному её товарищу на жизненном пути. Чуня своим молчаливым сочувствием умела скрасить звенящее одиночество Кристины, как известно, не имевшей ни семьи, ни преданных друзей, — таких друзей, которые могли бы, напрочь забыв о собственных семьях, дарить ей тепло своих сердец. Какие-то крупицы тепла ей всё же перепадали, но столь скудно, что не могли ни отменить, ни скрасить её одиночество. А вот Чуне никто, кроме Кристины, был не нужен. Одна только Чуня любила Кристину безусловно и принимала свою хозяйку любой: и чересчур осторожной, и переполненной нужными и ненужными знаниями, и трусоватой, готовой дать дёру при малейшей опасности… Вот потому-то гибель маленькой разноцветной Чуни была для Кристины самым настоящим горем.

Я всем сердцем почувствовала боль приятельницы, но не знала, как её утешить, что сказать.

— Как же это случилось? — спросила я, наконец, с неподдельным сочувствием.

— Очень просто, — ответила Кристина каким-то чужим голосом. — Твой любимый ветеринар Петров убил мою Чуню.

«Не может быть! — пронеслось у меня в голове. — Такого просто не может быть!» Даже если допустить, что ветеринар Петров под влиянием неведомых обстоятельств снова превратился из нормального человека в мизантропа и грубияна, не мог он вот так запросто взять и убить чужую морскую свинку. Не сумасшедший же он! Уж этого за Петровым точно не водилось… «Что же всё-таки стряслось?» — пыталась догадаться я. Но, всматриваясь в непривычно озлобленное лицо Кристины, спрашивать не решалась.

Но Кристина сама нарушила молчание.

— Он сделал ей инъекцию, но неудачно, и из-за этого Чуня тут же и умерла.

— Значит, это произошло случайно!.. — вырвалось у меня.

— Случайно?! — закричала она. — Случайно?!

Мне показалось, что Кристина собирается наброситься на меня с кулаками. Я даже отпрянула непроизвольно, — хотя, конечно, страх был слишком нелепым. Просто я никогда ещё не видела её в таком состоянии.

— Хорошо только одно, — осторожно попыталась утешить приятельницу я, — то, что Чуне не пришлось мучиться долго. Кристина, знаешь, как мучительно и долго умирал кот у одной моей знакомой?

Конечно, это был не вопрос, а просто попытка утешить приятельницу. Я старалась говорить как можно спокойнее и всё пыталась — довольно, впрочем, неуклюже — подсунуть Кристине чашку с чаем и кусочек пряника.

— Хорошо, — печально повторила Кристина. — Хорошо.

Наконец она взяла чашку, безразлично глядя в пространство, отпила большой глоток и так же машинально откусила кусок пряника.

Весь вечер Кристина рассказывала мне, что именно она думает о ветеринаре Петрове. Я никогда и представить не могла, что моя, с виду такая мягкосердечная, приятельница способна так сильно ненавидеть.

Когда она ушла, я открыла интернет и прочитала, сколько в среднем живут морские свинки. Оказалось, что срок их жизни — не дольше семи, в крайнем случае, десяти лет. Я тут же решила позвонить Кристине, почему-то решив, что такая информация поможет ей смириться с потерей. Вдохнув в себя побольше воздуха и ненадолго задержав дыхание, я набрала номер.

— Я только что прочитала, что семь лет для морских свинок считается очень пожилым возрастом!..

— Семь лет и три месяца. Чуня прожила ровно семь лет и три месяца, — ледяным тоном поправила меня Кристина.

— Но, понимаешь, ни одна свинка, не живёт больше десяти лет, — пыталась уточнить я.

— Прекрасно, — мрачно сказала Кристина. — Значит, если бы не Петров, Чуня могла бы прожить ещё целых три года.

Тут голос Кристины дрогнул, и она повесила трубку.

«Утешила!..» — с горечью подумала я. И поделившись Андерсеном своими переживаниями, я наконец-то отправилась домой.

Зловещий визит

Следующий день в лавке прошёл без особенных приключений. Заходила одна немолодая развесёлая супружеская пара. С шутками и прибаутками они купили какой-то нелепый кофейный сервиз. Изготавливали его тоже, наверное, большие шутники. Сервиз был белым, а в качестве украшения на кофейнике и пяти уцелевших чашках темнели кофейные зёрна размером с небольшую картофелину.

Ещё заходили два приятеля-пенсионера, — они купили четыре старых комплекта журнала «Наука и техника». Хорошо, что эти посетители по крайней мере вели себя спокойно.

Мы с Андерсеном (особенно я) умудрились за день так сильно проголодаться, что съели по две полных банки сардин, — с той только разницей, что я ела сардины с тарелки на столе, а Андерсен из блюдечка на полу. Наконец-то вдоволь наевшись и решив, что этот рабочий день в целом удался, мы услыхали, как над входной дверью требовательно задребезжал тяжёлый колокольчик. В следующую секунду в дверь просунулась ярко-синяя шляпа…

— О нет! — с замирающим сердцем, сказала я сама себе. — Только не это!

Я попятилась к стене, словно пытаясь таким образом избежать надвигающейся опасности. Андерсен, опустив хвост, быстренько ретировался в угол.

— О да! — красноречиво говорил весь вид грузной немолодой дамы с роскошным белым капроновым цветком на огромной ярко-синей шляпе.

К сожалению, я не обозналась: это именно она, Ираида Васильевна, печально мне известная мама Кристины.

Не успели мы с Андерсеном, наевшись вкусных, сытных сардин, решить, что жизнь не так уж и плоха, к нам явилась Кристинина мама. Не обращая внимания на мои нелепые движения (выпучив глаза, я продолжала тихонько пятиться от двери), и нисколько не смущаясь трусоватым бегством Андерсена, величественным жестом поправив нелепую шляпу, Ираида уселась на стул.

Сколько я помню эту выдающуюся особу, она всегда носит эту громоздкую яркую шляпу. Не важно, какой на дворе сезон, независимо от погоды, она непременно нахлобучит свою знаменитую шляпу, — наверно, хочет, чтобы её замечали издалека. Правда, независимо от того, заметил ты её издалека или нет, она всё равно, словно паровой каток, надвигается грузно и неумолимо.

Мама Кристины улыбнулась мне, если только можно назвать улыбкой подобное движение ядовито-красных губ. «Наверно, так улыбаются крокодилы, прежде чем наброситься на жертву», — почему-то подумалось мне.

— Да, Люба, оставьте свой напряжённый вид! — раздраженно приказала Ираида Васильевна. — Что это с вами? Не узнали что ли?

— Узнала, — призналась я.

— Тем лучше, — усмехнулась Ираида удовлетворённо. — Поставьте-ка чай. Зелёный у вас, я надеюсь, есть? — с большим сомнением в голосе спросила она. — И Люба, почему это от вас так несет рыбой? — она наморщила густо напудренный нос и принюхалась. — Или это от него? — она грозно направила указательный палец с длинным красным ногтем в сторону забившегося в угол Андерсена. — Зачем вы держите в магазине это нечистоплотное животное?!

— Андерсен очень чистоплотный, — робко возразила я. Но, взглянув в непонимающие мутные глаза дамы в шляпе, (мысленно я всегда называю Ираиду просто дамой), добавила: — Мой кот — отличный охотник, он ловит мышей.

— А!.. Ну, тогда ладно, — снисходительно разрешила дама. — С этим я согласна: животные или служат нам для еды, или должны работать на нас. Но что-то я не поняла, — а чай-то где?

— Сейчас, — торопливо, словно послушная школьница, я посеменила на кухню заваривать чай. Андерсен тоже пошёл за мной на кухню, от греха подальше. Вернее, подальше от Ираиды.

— Ага, теперь-то ты решил меня поддержать? Да? — с укоризной сказала я ему. — Впрочем, иди-ка ты лучше, подыши воздухом! Что тебе делать рядом с этим крокодилом?

Должно быть, не хорошо так выражаться о людях в присутствии животных, но я уверена, что Андерсен меня не выдаст: он тоже с первого взгляда невзлюбил новую гостью.

— Иди! — настойчиво просила я кота. Но верный Андерсен медлил и в замешательстве смотрел на меня, — наверно, сомневался, точно ли я без него справлюсь.

— Иди, иди! — я ободряюще потрепала его по голове. — Разберусь во всём сама. Во всяком случае, постараюсь.

Наконец Андерсен с неподдельной радостью убежал во двор. «Совсем не умеет притворяться…» — вздохнула я, с завистью смотря вслед убегающему коту.

— Ну что ты так копаешься, Люба? — послышался из зала громкий недовольный голос. — А?!.

— Иду, — сказала я и с наполненными чашками на подносе смело вышла к Ираиде.

Смотря на грозную гостью, я всё пыталась догадаться, что же её ко мне привело. Некоторое время мы молчали и настороженно смотрели друг на друга. Наверное, в моих глазах читался испуг.

— Люба, вы в курсе, что у Кристиночки животное погибло?

— Да, я слышала о несчастье с Чуней, — сказала я, по-прежнему не догадываясь о цели визита Ираиды.

Ираида помолчала.

— Кристиночка очень переживает из-за смерти этой… морской свинки, — наконец нарушила молчание дама. — Хотя это и лишено смысла. Но вы же знаете, какая Кристиночка непрактичная.

Мне почему-то показалось, что при этих словах Ираида Васильевна удовлетворенно улыбнулась. Но я оттолкнула эту мысль как несуразную.

— Но, в конечном счёте, я думаю, что всё произошло к лучшему, — с пафосом продолжала гостья. — Я даже рада, что так получилось — и с животным этим, и вообще…

Я промолчала. Я, честно говоря, не вполне поняла, что именно произошло к лучшему.

— Я, собственно, пришла у вас узнать… — Ираида, наконец, перешла к делу. — Люба, зачем это вы Кристиночку с этим… как его… с Петровым познакомили?

Тут она грозно нахмурилась, её толстые брови надвинулись на переносицу… Наконец-то мне всё стало ясно: это я во всём и виновата!

— Просто Кристина попросила найти ветеринара, вот и всё, — как можно спокойнее ответила я.

— Понятно, — удовлетворенно кивнула Ираида. Надо сказать, такая спокойная реакция дамы меня даже удивила. — Я вижу, вы не в курсе, что из-за ваших замашек на роль свахи, моя Кристиночка умудрилась в этого ветеринара влюбиться.

Я изумлённо уставилась на даму и задала самый глупый из возможных вопросов:

— Как это — влюбиться?

— По уши, — циничным тоном ответила дама. — Они даже успели пару раз, кажется, на какие-то там концерты вместе сходить. Представляете?

— На джаз, наверное, — вслух предположила я. А сама подумала: «Ну разве это сейчас важно?»

— Это мне всё равно, — поморщилась Ираида. Джаз там или пляски народов Удмурдии. Неприятно даже не это, — продолжала она, — а то, что при вашем пособничестве, моя утонченная Кристиночка умудрилась влюбиться в ветеринара. Теперь-то хоть до вас дошло?

Я напряжённо молчала. К сожалению, до меня уже давно дошло, что Ираида заглянула в лавку с целью как следует потрепать мне нервы. И надо признать, у неё это хорошо получается. Мне кажется, что было бы достаточно одного тона её голоса, чтобы создать полный дискомфорт, — тут ещё и обвинительное содержание её речи.

Я не согласна с такими обвинениями: я меньше всего хотела знакомить Кристину с ветеринаром, у меня и в мыслях такого не было. Впрочем, я никогда и не ждала ничего хорошего от Ираиды. К счастью, сталкивались мы в жизни не больше трёх раз. Случайно. Однако мне и тех трёх раз вполне хватило. Честно говоря, четвёртый я не заказывала.

Так и не дождавшись моего ответа, Ираида Васильевна продолжала.

— А я рада, что все так случилось, — она хищно улыбнулась. Грубое сравнение с крокодилом опять пришло мне на ум. Хотя признаюсь, сходство было скорее внутренним, чем внешним.

Я вопросительно смотрела на даму, не понимая, чему именно она так радуется. Неужели же её радует то, что Кристина влюбилась? В это было трудно поверить.

— Да! — продолжала Ираида почти миролюбивым тоном. — Даже к лучшему, что из-за халатности этого вашего знакомого, вашего ветеринара, животное Кристины умерло. — Дама тщательно протерла руки ажурной салфеткой. — По крайней мере, вместе с этим бесполезным животным умерла и нелепая влюбленность Кристиночки.

Это звучало очень жестоко. Как же Ираида может радоваться, что дочь лишилась существа, которое скрашивало её одиночество? Ведь маленькая разноцветная Чуня была единственным живым созданием, которое Кристину по-настоящему любило.

— Не понимаю, чему тут радоваться? — дернуло сказать меня.

— Ах вот как? — возмущенно вскинула брови Ираида. — Вот как вы это ин-тер-пере-тируете!

Последнее слово она произнесла очень выразительно, по слогам.

— А вам, по-видимому, хотелось бы, чтобы этот тупой мужлан, этот ваш ветеринар, до сих пор морочил Кристиночке голову? Да??? Вы, по-видимому, никак не хотите понять, что моя Кристиночка существо возвышенное и непрактичное, потому и правильных решений она никогда самостоятельно принимать не умела. И… если бы не моё постоянное вмешательство…

Ираида предостерегающе подняла вверх указательный палец с ярко-красным накладным ногтем.

«…то Кристина, возможно, была бы сейчас хоть немного счастлива», — подумала я. Но вслух ничего не сказала. Побоялась, что гостья с размаху запустит в меня чайным блюдцем.

— Кстати, я хочу вас предостеречь, — угрожающе понизила голос Ираида. — Больше никогда не подсовывайте моей дочери всяких ваших сомнительных знакомых. Весь этот сброд, который постоянно топчется в этой вашей лавке… Этих типов с неясным статусом и вообще… — Дама старательно подбирала подходящее слово. — …всех этих ваших… знакомых.

На слове «знакомых» было сделано особое презрительное ударение. А я подумала: как хорошо, что самая жуткая из моих случайных знакомых, Ираида, топчется в нашей лавке не часто. Да и что ей тут делать-то? Книг она наверняка давно уже не читает — шляпа мешает.

— А я и не подсовываю, — оставив свой нахлынувший было сарказм, пыталась защищаться я.

— Нет, подсовываете! — агрессивно настаивала Ираида.

— Так вы за этим собственно пришли, Ираида Васильевна? Чтобы меня предостеречь? — поинтересовалась я. Терпение моё уже было на исходе. Вот уж кому я совершенно не обязана давать отчёты, так это Ираиде Васильевне.

— Ну, разумеется!.. — удивляясь, что до меня всё так медленно доходит, возмущенно подтвердила дама.

— Тогда, считайте, пожалуйста, Ираида Васильевна, что вы меня уже предостерегли. Я вашу речь внимательно выслушала. Если вы не желаете приобрести марки, значки или статуэтку, то я вас больше не задерживаю, — сказала я и сердито отодвинула чашку.

Такое откровенное предложение, по-видимому, показалось Ираиде оскорбительным, и поэтому она снова открыла свой ярко-красный рот и без обиняков разъяснила, что она обо мне думает.

Ну вы, наверно, уже догадались, что ничего хорошего она обо мне не думала. Высказавшись и переведя дыхание, Ираида продолжила:

— И ещё раз обращаю ваше внимание!.. — рявкнула она. — Оставьте, наконец, мою дочь в покое! Вы, в компании со всем своим сбродом, толкаете Кристиночку в пропасть. А Кристиночке нужно самосовершенствоваться, ей нужно уединение, размышление. Вместо этого вы не только таскаете её на эти… пошлые джазовые концерты, но ещё и подсовываете ей всяческих прощелыг! И вообще… вы на неё очень плохо влияете!

Всё! моё терпение лопнуло. К сожалению, даже не иссякло, а именно лопнуло, — плотину моей сдержанности, наконец, прорвало.

— Знаете что, — сказала я Ираиде. — Я не разделяю вашей непонятной радости по поводу гибели маленькой беззащитной Чуни, к которой Кристина была так привязана. А после тех бездушных слов, которые я сегодня от вас услышала, я и вовсе не собираюсь оставлять Кристину в покое. А даже совсем наоборот! Торжественно обещаю, Ираида Васильевна, что при каждом удобном случае не только буду таскать Кристину на джазовые концерты и… всякие экзотические танцы под барабанный бой, — но и продолжу настойчиво знакомить её с самыми сомнительными типами. Если только, конечно, Кристина уже не помирилась с ветеринаром Петровым. Чего я, кстати, от души ей желаю!

Поправив съехавшую набок шляпу, Ираида исподлобья, в мрачной задумчивости взирала на меня. Наверное, она обдумывала особенно изощренную месть, выбирая лишь позицию, с которой можно нанести удар наверняка. В лавке царило зловещее молчание. Отступать мне, судя по всему было уже поздно, да и, честно говоря, некуда. Поэтому мне пришлось продолжать:

— А что если именно сейчас, в то время когда вы тут меня предостерегаете, ваша Кристина вместе с нашим общим другом-ветеринаром, как раз и направляется на джазовый концерт? Я так и представляю себе, Ираида Васильевна, как Кристина и ветеринар Петров, дружно взявшись за руки, радостно идут встречать розовый рассвет!

Да уж, кажется, на этот раз я завернула нечто совсем несуразное. Зато Ираиду моя тирада, наконец, проняла. Гостья даже задохнулась от возмущения и на миг потеряла дар речи.

— Да я… да я…

«Сейчас точно запустит в меня чашкой!» — в ужасе подумала я. Но вместо этого она завопила:

— Дайте мне жалобную книгу!!!

Да, тут уж ничего не попишешь… Как говорится: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж». Или, может, здесь будет уместнее сказать: «Любишь кататься, люби и саночки возить»? Даже не знаю. Мгновенно остыв, я послушно принесла Ираиде жалобную книгу. В конце концов, она тоже посетитель «Затерянных Миров», а все наши посетители имеют право потребовать и получить жалобную книгу. Вот Ираида её и получила. А в моей душе бодрый, наступательный барабанный бой плавно перешёл в заунывный похоронный марш.

В карманах своей гигантской сумки Ираида мгновенно отыскала ручку. И пока она этой ручкой выводила в книге свою жалобу, лицо её приняло умиротворённое, даже трогательное выражение. «Меня тоже очень оживляет и успокаивает, когда я пишу для души», — невпопад подумала я. Лучше бы мне подумать о том, что умиротворение Ираиды скорей всего обернется для меня ещё большей неприятностью, чем её визит. Но что теперь поделаешь?

— Всё! — выдохнула довольная Ираида и, покачивая полями синей шляпы, решительно направилась к выходу. Я, как вы можете догадаться, не пыталась её удерживать. «Надеюсь, она не станет ловить во дворе Андерсена и таскать его за хвост!», — промелькнула у меня нелепая мысль. Но, судя по исполненному удовлетворения лицу Ираиды, Андерсену опасаться уже нечего. Ещё бы: жалоба-то получилась страницы на две, не меньше!

Как только дверь за Ираидой захлопнулась, я так и рухнула на стул. «Ух! Спасибо, что ушла!» — с благодарностью и какой-то лихорадочной радостью подумала я. И жалоба тотчас забылась… При желании во всём можно найти что-нибудь хорошее, — ведь, правда? Ужасно, конечно, что Ираида приходила, но зато — как хорошо, что она наконец ушла!

Сразу после её ухода я взяла в руки жалобную книгу и попыталась прочитать свежую запись, но, сколько не вчитывалась, так ничего и не поняла почему-то. «Странно…» — удивилась я. Наверно, причина тут в моей развивающейся дальнозоркости. Я отложила жалобную книгу в сторону. Ничего, вот начальница приедет, прочитает и хорошенько растолкует мне, что там понаписано. Да уж, объяснит всё в лучшем виде! Вот в этом я нисколько не сомневалась.

Лункария, болдуин и скинни

На следующий день, видимо, для того чтобы мне случайно не пришло в голову, будто бы я могу сама время от времени планировать свои занятия, в «Затерянные Миры» заявился ветеринар Артём Петров. Он пришёл в конце рабочего дня. Это могло означать только одно: у него ко мне тоже есть важный разговор.

После вчерашнего визита Ираиды я всё ещё чувствовала себя настолько взъерошенной, что уже не ожидала от посещения людей, хоть как-нибудь связанных с Кристиной, ничего хорошего. Кто его знает, что там натворила Ираида после визита ко мне? Может, она ночью вломилась к Петрову в дом и устроила чудовищный скандал!.. Может, она довела его до белого каленья!.. И теперь Петров пришёл мне отомстить!.. Фантазия моя так разыгралась, что я пожалела о том, что не держу за дверью увесистую дубину для защиты от воинственных гостей. Я внутренне напряглась и приготовилась держать оборону.

Судя по всему, моя напряжённость передалась Петрову. Пока мы с ветеринаром стояли в боевой стойке, тупо уставясь друг на друга, Андерсен подошёл к Артёму Ивановичу и ласково потерся о его брюки. Тот с неожиданным добродушием потрепал кота по голове. Потом Андерсен укоризненно и вопросительно взглянул на меня, словно спрашивал: «Ты что же, не узнаешь моего доктора?». И тут, наконец, я вспомнила, что с Петровым-то мы ещё не ссорились, — ну, по крайней мере, до сих пор.

Я облегченно вздохнула и, быстро выбросив белый флаг, предложила:

— Может, выпьем чайку?

Артём согласно кивнул. Судя по всему, он был чем-то очень расстроен.

Признаюсь честно: вся эта история с участием Кристины, Петрова, Ираиды Васильевны и бедной Чуни совершенно перепуталась в моей голове. Может, поэтому мысленно я не так уж и часто к ней возвращалась. А ведь я вовсе не обладаю повышенной чёрствостью, — по крайней мере, раньше такого за мной не водилось.

Я принесла чай в новеньких бело-розовых чашках и приготовилась выслушать ещё одну историю.

— Ты ведь уже знаешь, Люба, что из-за моей неосторожности морская свинка умерла? — без лишних предисловий спросил Петров? Мы с Артёмом давным-давно перешли на «ты».

— Да, — ответила я. — Но ведь это произошло случайно?

— Случайно, — огорчённо, но уверенно подтвердил Петров. — Кроме того, свинка уже была безнадёжно больной, и её всё равно пришлось бы усыплять, — только Кристина на это никак не соглашалась. Эта болезнь называется псевдотуберкулез. Если уж несчастный грызун подхватил подобный недуг, то любые процедуры тут бесполезны. Животное в таких случаях усыпляют.

Этого я, конечно, не знала, ведь у меня никогда не было морской свинки, — если не считать того случая, когда нам с Андерсеном на несколько дней всучили Принцессу Розу.

— Если так, о чём же ты тогда переживаешь? — спросила я как можно мягче.

— Да понимаешь… Кристину жалко очень. Если бы ты видела, как она плакала! Мне до сих пор больно об этом вспоминать. — Петров нахмурился. — А ведь поначалу я думал, что она почти… дурочка.

Тут он осёкся.

— Наверное, нехорошо так говорить… От Кристины я слышал, что вы добрые приятельницы.

— Да, — ответила я обиженным тоном. — А тебе случайно не приходилось слышать, что я насильно таскаю её на разные концерты, знакомлю с сомнительными типами и вообще плохо на неё влияю?

— Не понял? — переспросил Петров, от удивления даже немного подавшись вперёд.

— Ах, Артём, не обращай внимания! — я с досадой махнула рукой. — Это, понимаешь, ко мне вчера Кристинина мама заходила. Слегка завела меня, вот и всё.

— О да, довольно душная особа, — понимающе кивнул головой Артём, — видел я её один раз. Мне кажется, ей только дай волю — с удовольствием растерзала бы меня.

— Да уж! На неё это очень похоже, — усмехнулась я. — Но, подожди, Артём, давай оставим Ираиду Васильевну в покое. Я вчера с ней достаточно пообщалась. Кажется, ты начал говорить, что Кристина сначала показалась тебе немного… — я замялась.

— Дурочкой — подсказал Артём. — Понимаешь, она всё время как-то странно себя вела! Даже не знаю, как тебе объяснить…

Он замолчал, подыскивая слова.

А что тут объяснять? Как обычно ведёт себя Кристина в присутствии мужчин младше ста лет, я, к сожалению, знаю.

— Не продолжай, — сказала я Артёму, — кажется, я догадываюсь. Но, если ты такого невысокого мнения о моей приятельнице, то скажу тебе по секрету: она ведёт себя нелепо только от смущения. На самом деле у Кристины острый живой ум, оригинальные суждения и…

— Да я знаю, знаю, — прервал мою защитную речь Петров. — Понял уже.

— Вот как? — переспросила я удивлённо. Неужели знакомство Артёма с Кристиной уже давно перестало быть шапочным? Видимо, у них состоялись пара-тройка полноценных бесед…

— И что же ты такое понял, Артём? — с неподдельным любопытством спросила я.

— Ну что? — задумался Петров. — Ну, к примеру, то, что Кристина — одинокий и в сущности несчастный человек с порядочным набором различных комплексов. Точь-в-точь как я.

Такое прямо-таки философское замечание из уст Артёма меня очень удивило. Нет, он, разумеется, никогда и не казался мне человеком поверхностным, но тут меня поразила меткость, нерасплывчивость характеристики. И ведь слова эти только на первый взгляд могут показаться обидными, а на самом деле ничего по-настоящему обидного в них нет. Знаете, почему? — Артём выбрал в Кристине то, что, по его мнению, присуще и ему самому. То есть если уж он и хотел обидеть Кристину, то заодно с самим собой.

В конце концов, разве кто-нибудь из нас может сказать о себе, что всегда чувствует себя счастливым, ежечасно окруженным только самыми верными друзьями и доброжелателями, всегда разумным, говорящим и делающим всё на свете «впопад» — и так далее?.. Мне кажется, что если и есть люди, которые объявляют себя столь совершенными и удачливыми, то они или пытаются обмануть окружающих, или врут сами себе.

Вот мне что-то ни разу не удалось встретить такого человека, который, радостно ударив себя кулаком в грудь, сказал бы: «Все тридцать, пятьдесят или семьдесят лет своей жизни я был счастлив, удачен и ни разу в жизни не совершал ошибок и не сморозил какую-нибудь чушь».

Однажды одна из моих однокурсниц (сейчас у неё уже двое подросших очаровательных детей) сказала мне со вздохом:

— А я слыхала, что в Америке, все люди счастливы и всегда смеются!

Причём заявила она это без тени иронии. Я, правда, в Америке ещё не была, но, слава Богу, мне всё же удалось посетить некоторые европейские страны. И по моим наблюдениям иностранцы, — точно так же, как и мы, смеются далеко не всегда, и не каждый из них чувствует себя счастливым. В некоторых странах жизнь, безусловно, легче, чем у нас, однако, судя по всему, есть и такие, где она труднее. И всё же и тут и там люди смеются изредка или часто, но далеко не всегда. Боюсь, что и Америка не составляет исключение. Ух, как далеко меня унесло от ветеринара Артёма Петрова!.. Вот ведь, — всё время отвлекаюсь! А человек специально пришёл ко мне, чтобы поговорить о чём-то важном.

Я почему-то не решалась спросить Артёма, как им с Кристиной удалось разговориться, — то есть при каких обстоятельствах это случилось. А что, если он решит, что я пытаюсь лезть не в своё дело? Хотя по-моему, вся эта весёлая компания во главе с мамой Кристины вовсе не собиралась вариться в собственном соку, замыкаться в своём тесном кружке. Отнюдь! Ираиде Васильевне, как всегда, нужен виноватый, Артёму Петрову — что-то вроде консультанта… Одной Кристине от меня ничего не нужно, — да ещё бедной маленькой Чуне.

Кристину мне жалко, потому что тяжело, наверное, иметь такую энергичную, давящую, словно паровой каток, маму. Впрочем, вот тут я и в самом деле лезу не в своё дело. Но ведь и злит меня из всей этой компании одна лишь Ираида Васильевна!.. С какой стати она не только на целый день испортила мне настроение, но ещё и накатала на меня огромную жалобу?! Думаете, легко выбросить из головы печальные последствия этой жалобы, которые, скорей всего, ждут меня в недалёком будущем? В самом деле, не звонить же мне начальнице с просьбой: «Приезжайте, пожалуйста, прочитайте двухстраничную жалобу на меня, а то я сама эти каракули и разобрать-то не могу». Отлично идут дела, учитывая, что совсем недавно я умудрилась продать старый словарь стоимостью в пятьдесят рублей почти за тысячу… Да ещё и приняла его за альбом с марками. Ох!..

Пока я размышляла о своей горькой участи, Артём тоже о чём-то размышлял. Он первым нарушил наше затянувшееся молчание:

— А что, если я подарю ей новую морскую свинку? А? Как ты считаешь?

Крепко задумавшись, я сначала и не сообразила, о чём это он.

— Новую свинку? Даже не знаю… — в замешательстве сказала я.

— Ну что же ещё я могу сделать, чтобы заставить Кристину забыть о моём злополучном уколе? — в его голосе слышалось отчаяние.

«Если бы можно было вот так запросто решить такую проблему — купил новую свинку и всё!..» — подумала я. А вслух почему-то сказала:

— Не знаю, может быть, это и не самая плохая идея. Только тогда эта свинка должна быть такой же умной, как Чуня, такой же доброй и привязчивой, и ещё, наверно, она должна быть хоть немного симпатичной.

— Да они все симпатичные, эти морские свинки! — обрадованно воскликнул Петров. — Все до одной.

— Ну не скажи, — не согласилась я. — У Васиного приятеля такая морская свинка, что и не передать! Какой-то растрёпанный комок пуха. Даже глаз не видно. Не разобрать, животное это или спутавшаяся шерсть!

— Да это, видно, лункария! — тотчас определил Петров. — Ты имеешь ввиду лункарию.

— Нет-нет! — удивлённо возразила я. — Эту свинку зовут Мося.

— Я породу тебе назвал, а не кличку. Знаешь, сколько пород морских свинок существует?

— Нет, — призналась я.

— Очень много, — просветил меня Петров. — Впрочем, сейчас вспомнил, Люба: и правда, есть среди них и страшноватые с виду. Это… э-э… Болдуин и скинни, кажется. Да, точно! Скинни и те и другие совсем без шерсти, кожа да кости.

— Ужас какой!

— Да, но некоторым почему-то нравятся.

«Еще немного и стану настоящим специалистом по морским свинкам», — с гордостью подумала я.

Мы разговорились о морских свинках. Артём рассказал, чем и как кормят этих животных, как за ними ухаживают. Мне показалось, что Артём просто обожает этих зверьков. Он сказал, что у породы голландских свинок всё тело раскрашено широкими полосами разного цвета, а у английского крестеда на голове розетка-корона. А потом вспомнил, что морская свинка его знакомого умеет вытаскивать из коробки папиросы и подносить их хозяину.

— Ну надо же! — поразилась я.

Мне вдруг очень захотелось тоже завести морскую свинку. Я покосилась на Андерсена, который с живым интересом слушал наш разговор. Хвост его нервно подрагивал, а глаза подозрительно блестели. Похоже, он собирался мне кое о чём напомнить:

«Я однажды проявил благородство и не тронул Принцессу Розу, которая нагло разгуливала по моей территории, но мне бы не хотелось повторить такой подвиг снова!» — красноречиво говорили поза и взгляд Андерсена.

Не знаю, как уж он догадался, о чём именно мы с Артёмом беседуем. Наверное, просто вспомнил слова «морская свинка» и сопоставил с образом того животного, которого он уже видел однажды. Я имею в виду, конечно, Принцессу Розу. (Напомню, что речь идёт о свинке из повести «Кот из датского королевства». Она проживала в лавке вынужденно, временно, а потом отправилась в свой новый дом). Андерсен тогда стойко терпел присутствие на своей территории этой непрошенной гостьи. А ведь она была, хоть и очень симпатичным, но всё-таки грызуном, Андерсен же, как известно, не только умный кот, он и неутомимый охотник. Мыши очень его уважают. Ну, а те, кто не уважает, — что ж, им уже не позавидуешь.

Судя по всему, Андерсен был решительно против того, чтобы я завела морскую свинку. Думаю, мне, как всегда, придётся прислушаться к его мнению.

Так или иначе, но мы с Петровым совершенно погрязли в обсуждении разных пород морских свинок, на миг позабыв об окружающей реальности. И в первую очередь о том, что Кристина по-прежнему безутешна, что в гибели Чуни она винит только Петрова и что вряд ли она когда-нибудь сможет его простить, даже если бы он принёс ей сразу десяток новых морских свинок.

Наверно, мы с Петровым одновременно подумали об этом, потому что оба вдруг замолчали и некоторое время молча пили давно остывший чай. Всё овсяное печенье с изюмом Артём давно уже съел, совершенно машинально. Думаю, оно было вкусное.

— Ну ладно, — грустно сказал гость, поднимаясь со стула. — Спасибо за чай и за душевную чуткость!

— Это тебе спасибо, что зашёл, — ответила я искренне.

В самом деле, я никогда не думала, что меня смогут так заинтересовать морские свинки. А Петров столько всего о них знает!

— Слушай, Артём, — робко спросила я, — а что тебе больше всего в Кристине понравилось?

Наверное, мой вопрос прозвучал сейчас особенно неуместно. Я задала его, не подумав.

— Незащищенность и ранимость, — спокойно и уверенно ответил Артём, словно был готов к вопросу и давно продумал свой ответ.

Я лишь удивлённо и задумчиво покачала головой.

Артём нерешительно остановился у двери, словно ожидая, что я спрошу у него ещё о чём-то или, может, попробую дать какой-нибудь полезный совет. А я и не знала, что бы такое утешительное сказать.

— Так что, Артём? Решил купить всё-таки Кристине свинку? — как можно бодрее поинтересовалась я.

— Да, попробую… А что ещё остаётся делать? Если она не возьмет, что ж, тогда себе оставлю, — он вздохнул. — Будет для меня папиросы из пачки вытаскивать. Правда, я не курю.

— А какую бы породу ты ей купил? — с неподдельным любопытством спросила я.

— Селфа, разумеется, — уверенно ответил он и, дружески кивнув Андерсену, открыл входную дверь и помахал мне рукой.

— Заходи, когда время будет, — попросила я, и дверь за Петровым закрылась.

«Селф, селф…» — твердила я про себя, потом подошла к столу и записала. Мне и в самом деле стало интересно, что это за селфы такие. Залезу в интернет почитаю о них. А потом, может быть, наберусь смелости и позвоню Кристине.

Вечер воскресенья

Вдоволь начитавшись про морских свинок в интернете, я собралась с силами и набрала номер Кристины. Приятельница долго не брала трубку. «Бродит, наверно, где-нибудь, — подумала я. — Всё-таки сегодня воскресенье. Правда, уже довольно поздно…» Я-то думала, она уже давным-давно дома, читает, как обычно, перед сном. Прервав мои размышления, Кристина, наконец, подошла к телефону.

— Привет! — осторожно поздоровалась я. — Надеюсь, не разбудила?

— Нет, что ты! — обрадовалась Кристина и добавила: — Ты просто не представляешь, как я рада тебя слышать!

Этого я и в самом деле не представляла. Наоборот, я приготовилась скорее к обратной реакции.

— Слушай, ты как в понедельник? Можно к тебе зайти? Мне бы пораньше хотелось.

— Приходи! — тоже обрадовалась я. — Приходи примерно к одиннадцати, я всё равно завтра собираюсь магазин на пару часов закрыть на переучет. Придёшь?

— Да, — с энтузиазмом ответила Кристина.

Мне как раз очень хотелось с ней поговорить, и, по-моему, на этот раз наши желания полностью совпали.

Понедельник

В понедельник Кристина зашла в «Затерянные Миры», как и обещала, в одиннадцать часов. Одно из её положительных качеств, кстати, — пунктуальность. Она принесла с собой большой свежий торт «Прага». Он, если помните коричневый, разделенный на дольки, причём каждая из долек завернута в салфеточку, с эмблемой кондитерской фирмы. Я очень люблю такие торты!

— Это для того, чтобы немного подсластить жизнь, — объяснила приятельница.

— Немного?! — шутливо отозвалась я. — Торт вон какой большой!

Кристина лишь вежливо улыбнулась в ответ. Ну что ж, судя по тому, что мы с приятельницей, как в старые добрые времена уже в состоянии и шутить и воспринимать шутки, Кристина чувствует себя намного лучше.

Приветствуя Кристину, Андерсен негромко мяукнул, прищурив красивые тёмно-зелёные глаза. Кстати, к Андерсену понемногу возвращался его обычный вес, а вместе с ним и привычная степенность. Вполне возможно, уже в сентябре он снова почувствует в себе достаточно сил для того, чтобы и «учить и лечить» род человеческий.

— Ах!.. Вот тебе-то, дружочек, я снова ничего не принесла! — спохватилась Кристина. «Ничего, мне не привыкать», — говорили всё понимающие, слегка прищуренные глаза Андерсена и его чуть приподнятый хвост. Внимательно посмотрев на круглый торт, обвязанный розовой ленточкой, Андерсен презрительно фыркнул и пошёл проветриться во двор. Участия в нашем разговоре кот принимать не собирался.

Наконец, мы с Кристиной уселись за стол, я разлила в чашки ароматный чай. На несколько секунд между нами установилось неловкое молчание. Я всё пыталась сообразить, как бы поделикатнее рассказать Кристине о переживаниях ветеринара Петрова.

— Ты извини за маму, Люба, — наконец нарушила молчание Кристина, легонько прикоснувшись ладонью к моему запястью. — Я знаю, что она приходила и наговорила тебе всяких гадостей.

«И накатала на меня огромную жалобу», — с горечью подумала я. Эта всё ещё не прочитанная директором жалоба наполняла меня ужасом, точно дамоклов меч, подвешенный над моей головой на тонком волосе. Узнать бы хоть, что там понаписано… Надеюсь, вы понимаете, что обращаться к кому бы то ни было с просьбой прочитать и растолковать эту злобную писанину мне вовсе не хотелось. Представляете, заходит посетитель, а я ему с порога: «Вы не могли бы прочитать мне вслух жалобу, которую на меня одна дама в синей шляпе с бантом написала?» А вдруг он так зачитается, что позабудет, зачем заходил в «Затерянные Миры»? Кристину же мне и вовсе не хотелось расстраивать даже упоминанием о злосчастной жалобе. В конце концов, я-то собиралась поговорить с ней совсем о другом.

— Да, ерунда Кристина, я уже и забыла, — не успев прожевать кусочек торта, ответила я приятельнице. Это, конечно, невежливо говорить с набитым ртом. А главное не всегда можно разобрать, что ты там пытаешься сказать. Но Кристина, догадалась, и удовлетворенно кивнула.

— Ешь, ешь! — подбодрила она меня и двумя тонкими пальчиками ухватила самый маленький кусочек. Кстати, ещё одно хорошее качество Кристины — щедрость. И, к слову, — она вечно сидит на каких-нибудь диетах.

— Знаешь, Кристина, ко мне недавно, заходил ветеринар Петров, — осторожно начала я.

— Вот о нём, пожалуйста, не надо! — властно приказала Кристина. — О нём мне ничего не хотелось бы слышать.

Лицо подруги помрачнело, словно на него бросила тень тёмная тучка.

— Но, пожалуйста, послушай, — умоляющим тоном попросила я.

— Хорошо, — совершенно неожиданно согласилась Кристина. — Надеюсь, ты не собираешься его защищать?

Тут она подозрительно взглянула на меня.

— Нет, — ответила я как можно твёрже. Но солгала. Я стала рассказывать Кристине всё, что я узнала от Артёма Петрова, а так же из интернета о морских свинках и о их заболеваниях. Я пыталась объяснить приятельнице, что болезнь Чуни была неизлечимой, а неосторожное введение инъекции оказалось ни чем иным как несчастным случаем. И это, как вы знаете, была чистая правда. И ещё я сказала гостье, что Петров очень переживает из-за этой неприятной истории и что ему бы хотелось с Кристиной помириться, — он просто-таки мечтает, чтобы она его простила.

— К сожалению, это невозможно, — грустно вздохнула Кристина. — А жаль! Ведь внешне Петров очень обаятельный человек, — жаль только, что таким никудышным ветеринаром оказался!

Я давно уже не удивляюсь своеобразному взгляду Кристины на внешность или характер того или иного человека. Ну, какое у Петрова может быть внешнее обаяние? Огромный, непропорциональный какой-то, — одни большие волосатые руки чего стоят! Пока я машинально пыталась сопоставить слово «обаятельный» с обликом Петрова, Кристина поднялась со стула, да с таким трудом, словно к её спине был привязан тяжёлый груз. Вся она как-то сгорбилась, будто старая-престарая бабушка и, сутулясь, направилась к выходу. Недоеденный торт и недопитый чай печально остались на столе.

— Кристина! — окликнула я её.

— Что? — спокойно и грустно отозвалась она, оглянувшись.

— Пойдем со мной сегодня на какой-нибудь концерт, — предложила я. — Давай, а?.. Я посмотрю по интернету, что где идёт, и, может, выберем что-нибудь?

— Нет, сегодня не пойду, — вздохнула она. — В другой раз.

— Ладно, — вздохнув в свою очередь, согласилась я — и тут же снова окликнула её: — Кристина!..

— Что? — точно так же, как прежде, без тени раздражения, отозвалась она.

— Ты знаешь, какое дело… Я тут не подумала хорошенько, и предложила Петрову купить тебе новую свинку… — схитрила я и добавила: — Из породы селф. Так ты, если он принесет тебе этого селфа, не выбрасывай свинку, пожалуйста, а лучше отдай обратно Петрову. Он тогда сам её будет растить. Она ему папиросы будет приносить.

— А он разве курит? — вместо того чтобы удивиться или возмутиться, спросила Кристина.

Я пожала плечами.

— По-моему, нет.

Кристина ещё раз вопросительно посмотрела на меня. Она даже зачем-то сняла свои очки и, словно пытаясь получше меня разглядеть, прищурила близорукие глаза. «Она, наверное, пытается понять, в своем я уме или нет!.. — догадалась я. — А очки ей мешают сосредоточиться».

Приятельница уже взялась за ручку двери.

— Кристина! — в третий раз окликнула я.

— Что? — всё с тем же бесстрастием в третий раз отозвалась она.

— Позвони мне, пожалуйста, вечером.

— Ладно, — равнодушно пожав плечами, Кристина, наконец, вышла.

«Да уж!..» — сказала я сама себе и принялась доедать огромный торт, запивая его остывшим чаем. Мне явно хотелось ещё немного подсластить жизнь, — а для чего же ещё существуют торты?

Ну, а утром следующего дня в лавку заявилась моя начальница, Ольга Васильевна.

Дамоклов меч исчезает

— Ну что? Как дела Люба? — с порога спросила Ольга Васильевна. Вид у неё отдохнувший и свежий. Наверное, ездила куда-нибудь на природу. — Как ваш котик? Поправился?

— Да, спасибо, Ольга Васильевна, поправился! — ответила я. Андерсен в это время с чем-то возился в кладовке. Наверняка, он слышал голос начальницы, — в кладовке всё отлично слышно, — но он почему-то никогда особенно не любил показываться Ольге Васильевне на глаза. Видимо, считал, что в этом знакомстве нет для него никакого смысла.

— Вот Ольга Васильевна, на меня тут написали жалобу, — взяв с большого стола жалобную книгу, я самоотверженно протянула её начальнице.

Не задавая никаких вопросов, Ольга уселась поудобнее, внимательно пролистала журнал, быстро нашла нужную страницу и тут же углубилась в чтение. Мне показалось, что прошла целая вечность. По мере прочтения выражение лица начальницы то и дело менялось, но мне так и не удавалось понять, что означает та или иная перемена.

— Ну, вас ведь тут и похвалили немного, — с одобрением сказала она. «Издевается! — пронеслось у меня в голове. — Значит, дело совсем плохо».

— Похвалили? — тупо переспросила я.

— Да, вот же написано: «Благодарим за спокойное и деликатное обслуживание, а также за создание комфортной атмосферы для покупателей». И подпись: «супружеская чета Шишкиных». И число поставлено недавнее, а, кроме вас, здесь в августе никто и не работал, — объяснила мне начальница.

Я недоуменно почесала затылок.

— Возможно, это те старенькие супруги, что заходили на прошлой неделе… Они и написали. А я даже не заметила!.. — удивлённо призналась я.

— Значит, сюрприз вам хотели сделать, — предположила Ольга Васильевна.

— А как же… жалоба? — недоуменно спросила я. А сама подумала: «Неужели она стерлась из книги? Как-нибудь сама собой…»

— Вы об этом, что ли? — Ольга Васильевна ткнула пальцем в раскрытую страницу. — Да разве это жалоба? Это просто бред не вполне здорового человека. — Тут Ольга Васильевна красноречиво постучала пальцем правой руки себе по голове. — Боюсь, что из-за этой галиматьи нам придётся завести новую книгу жалоб и предложений. А тут ведь столько положительных отзывов!..

— Что же там написано, Ольга Васильевна? — поинтересовалась я.

— Вы что же, даже не прочитали её?

— Нет, — призналась я.

— Ну, что?.. Пишут, что вы таскаете какую-то Кристиночку на сомнительные мероприятия, что постоянно знакомите её с асоциальными типами, потому что хотите как можно скорей выдать замуж. Да, тут так и написано — «асоциальные типы», — с удивлением в голосе, повторила Ольга Васильевна. — И так далее, целых две страницы в таком же роде. Да вы сами возьмите и почитайте, пока мы книгу-то не аннулировали!

Я кивнула:

— Почитаю.

— А всё-таки, Люба, правда тут написана или нет? — неожиданно заинтересовалась начальница.

— Да, нет. Не совсем, — призналась я.

— Ну ладно… — Ольга Васильевна, поднялась со стула. — Даже если и правда, то к «Затерянным Мирам» это никакого отношения не имеет. Это всё ваши личные дела… — Она заторопилась. — Вы можете, Люба, завтра в обеденный перерыв приехать к бухгалтеру и забрать новую книгу? Эту я уношу с собой.

— Хорошо, заеду, — пообещала я.

И директор вручила мне четыре накладные на товар, который скоро должны привезти в лавку, забрала мой новый отчёт и ушла.

И как только она ушла, Андерсен тотчас вышел из своего укрытия.

— Ну и ну!.. Вот такие дела! — сказала я ему удивлённо и радостно. — Кажется, бурю пронесло мимо!

Довольный Андерсен тихонько мяукнул и победно поднял вверх хвост.

Гоша

А через три дня в пятницу, перед самым закрытием, ко мне неожиданно зашла Кристина. Она прямо-таки светилась изнутри. Андерсен вежливо поприветствовал её, то есть, слабо мяукнул из своего угла. Он уже и не ждал, что моя приятельница догадается захватить ему чего-нибудь вкусного. И, как всегда, не ошибся. Однако мой кот слишком хорошо воспитан, чтобы открыто выражать своё недовольство, поэтому он просто скрылся в кладовку.

Кристина милостиво согласилась выпить чаю с пряником, (тем самым у которого внутри орехи и сгущенка), и нетерпеливо ждала, пока я накрою на стол. Едва дождавшись, когда, наконец, я тоже усядусь, Кристина быстро протянула мне фотографию. Вид у подруги при этом был такой значительный, что я без промедления взяла в руки снимок и внимательно рассмотрела его. На нём была изображена удивительной красоты морская свинка золотистого цвета. У свинки была очень симпатичная толстенькая мордочка с тёмными глазками и ладное крепкое тельце. Небольшие ушки немного свисали, а густая шерсть отливала золотом. Я никогда ещё не видела подобных свинок — ни в жизни, ни даже на картинках.

— Вот это да! — восхищенно сказала я, поднимая взгляд с фотографии на Кристину. — Это что же, — селф, что ли?

— Да, — с гордостью подтвердила Кристина. — Порода называется «селф», а зовут нашу с Артёмом свинку Гоша.

— Очень оригинально, — сказала я. А про себя подумала: «Ну, разумеется, Гоша!..» Мне вдруг вспомнилось, что все имена свинок, которые мне доводилось когда-либо слышать, почему-то состояли из четырех букв: Чуня, Тяпа, Кузя… Исключение составляла одна лишь Принцесса Роза, столь счастливо избежавшая зубов благородного Андерсена. У этой же золотой свинки на фотографии вид был настолько величественный, что будь моя воля, я бы назвала Гошу куда более звучно.

— Правда же, мы ему подобрали очень тёплое имя? — словно прочитав мои мысли, спросила Кристина.

— Ну, имя-то, конечно, тёплое, — уклончиво ответила я, размышляя при этом: «А вот я бы назвала его Герцогом или Бароном, или ещё как-нибудь в том же духе». Я ведь вам говорила, что если бы не категоричное возражение Андерсена, то с удовольствием завела бы морскую свинку. Причём, точно такую же, как Гоша. Ну, если, конечно, на свете ещё есть такие.

«Так, значит, с Артёмом Кристина помирилась и морскую свинку от него приняла, — удовлетворенно подумала я. — Ура! Ну, ещё бы: кто же в здравом уме откажется от такого красавца, как Гоша?»

— Вот правда папиросы из пачки Гоша вытаскивать отказывается. Ему, по-моему, запах папирос вообще не слишком нравится, — сообщила Кристина не без огорчения.

— А ты что же, папиросы ему купила, что ли? — опешила я.

— Ну, разумеется!.. — ответила Кристина. — Нужно же посмотреть, какие у Гоши задатки и таланты.

— В общем, пока ясно только одно: папиросы Гошу не соблазнили, — усмехнулась я.

— Да, наш Гоша молодец: он за здоровый образ жизни выступает. Кстати, как и Артём! — без тени улыбки констатировала Кристина и добавила с воодушевлением: — И вообще, Люба, он удивительно способный!

— Кто? Гоша или Артём? — решила уточнить я.

— По-моему, оба, — пожав плечами, серьёзно сказала Кристина.

— Так значит, Артём собирается изредка навещать Гошу?

— Ну, конечно. Мы эту свинку вместе растить будем. Видишь, какие они хрупкие, оказывается, — сколько им тепла нужно! — Кристина вздохнула.

— Вместе растить? — тупо переспросила я. — Так значит, Гоша у вас по очереди жить будет, — так?

— Ну почему же? — удивилась моему непониманию Кристина. — Сначала Артём будет свинку навещать. А потом, может, и совсем съедемся.

— Значит, станете втроем жить, — понимающе кивнула я.

— Ну как же втроем-то, Люба? Ты что, забыла что ли, что у Артёма сын подрастает?

— Ах! ну, да, конечно, — спохватилась я. Я и правда забыла это обстоятельство: мы ведь с Артёмом совсем недавно начали общаться, а дома у него я и вовсе никогда не была.

— Важно ведь, чтобы сын Артёма ко мне привык, притерпелся как-нибудь, понимаешь?

— Понимаю, — сказала я. А сама подумала: «Что ж, может, у них и сложится как-нибудь…»

— Ну, мне пора, — сказала Кристина. — Заходи к нам как-нибудь на днях. Хорошо? Может, мы Гошу к этому времени чему-нибудь новенькому обучим.

— Научите его шарлотку печь, — пошутила я.

— Не смешно! — отрезала Кристина. — Вот ещё! Шарлотку я и сама испеку отлично!

Есть у Кристины такая особенность: иногда она в упор не видит шуток.

— Ну, так зайдешь? — попросила она.

— Да, — пообещала я. — Постараюсь.

В дверях Кристина остановилась и сказала:

— Чуть не забыла!.. Спасибо тебе, за то, что с Артёмом меня познакомила. Хорошо, что ты сразу уловила его обаяние.

Да, Петров казался мне неплохим и не самым скучным человеком. Но вот обаяния в нём, на мой взгляд, было маловато. Я вспомнила маленькие глаза Артёма, его слишком крупные щёки, волосатые руки и грубоватый голос.

— Ну, ещё бы! — ответила я Кристине.

Она помахала мне рукой. Как только подруга ушла я позвала из кладовки Андерсена. Он сразу же пришёл и вопросительно уставился на меня своими прекрасными тёмно-зелёными глазами.

— Ты представляешь, Андерсен? — сказала я ему. — Оказывается, почти всё, что написала обо мне в жалобной книге мама Кристины — чистая правда. Ведь и в самом деле именно я познакомила Кристину с Артёмом Петровым, хотя и исключительно по её просьбе. А учитывая появление в её доме золотистой свинки по имени Гоша, Кристина теперь, вместо изучения новых книг, будет обучать свинку новым трюкам.

Для полноты картины мне осталось ещё вытащить Кристину на джазовый концерт. Жаль только, что я сама не слишком разбираюсь в джазе.

— На концерт? Ну, это вряд ли! — взгляд Андерсена выражал сомнение. — Кажется, у Кристины теперь дел невпроворот!

— Ты как всегда прав, Андерсен, — сказала я своему мудрому коту. — Им сейчас не до меня.

Я представила эту весёлую компанию: Кристину, Артёма Петрова, Гошу, — а потом и никогда мною не виденного сына Артёма…

— А ведь завтра суббота, Андерсен! — радостно сказала я. Андерсен довольно вздёрнул вверх хвост, — наверно, в торжественных случаях именно так взлетает флаг на шпиле королевского дворца. А у нас тоже есть немалый повод для торжества: ведь в субботу мы с Андерсеном обычно отправляемся на дачу!