Зачем тебе любовь?

Мышь обрадовалась и отбросила веревку.

Поживем еще, подумала она и, уцепившись лапами за холодную металлическую перекладину, неожиданно легко перекинула на верхнюю полку свое усталое грузное тело.

В трех шагах от нее, в самом центре холодильника, тусклыми желтыми лучами светилась тарелка с тонко нарезанными ломтиками сыра. Мышь сглотнула слюну, вжала голову в туловище и зачем-то оглянулась по сторонам, как будто кто-то в этом запустении мог застигнуть ее врасплох.

Холодильник мощно содрогнулся, отключаясь, и тут же затих. От наступившей тишины стало еще страшнее, и мышь почувствовала, как крупные неуправляемые мурашки от ушей побежали куда-то вниз по спине и, едва достигнув кончика хвоста, тут же ринулись обратно.

Шаг назад, два шага вперед, шаг назад, два шага вперед. Собрав нервы в кулак и выработав в уме технику передвижения, мышь приготовилась к маневрам.

Голод страшнее страха. Вторые сутки она тряслась в этом ледяном чистилище без права на спасение. И вот она, надежда! Зверек твердо для себя решил, что умрет только после нее. Теперь мышь точно знала, что, когда желудок наполнится жирной, нажористой пищей, у нее появятся новые силы и тогда она уж точно сможет отодвинуть эту тяжелую сейфовую дверь и выбраться, наконец, наружу.

Она боялась только одного: сыр может улететь. Он уже приподнял свои засохшие прозрачные крылышки и, как бабочка-капустница, легко бякал ими в воздухе. Всего один небольшой прыжок отделял мышь от сыра. Единственная попытка, редкий неправдоподобный шанс, отчаянная последняя везуха – все вместе сгруппировалось в едином пространстве и времени, что, видимо, и вызвало неожиданный оргазм холодильника и его последующий коллапс.

Мышь сделала глубокий судорожный вдох, напрягла жилистые сильные лапы, на мгновенье, чтобы сосредоточиться, закрыла глаза, и вдруг волна яркого света и обжигающе горячего воздуха хлынула откуда-то из-за спины и накрыла ее с головой. Сверху раздался короткий вопль, и что-то острое и одновременно тупое воткнулось ей в сердце.

Ленка проснулась от собственного крика.

На столе перед ней одиноко стояла наполовину опустошенная бутылка коньяка.

Неужели я спала, подумала она и тупо уставилась на бутылку.

Губы ее брезгливо скривились, и в памяти возник обрывок короткого сна.

Мыши в ее доме сроду не водились. Ленка на всякий случай обернулась, чтобы удостовериться, что холодильник закрыт. Он был закрыт, но счастливые желтые бабочки внутри него поднялись с тарелки и, замахав сырными крылышками, весело унеслись в ночной эфир.

Пожалуй, хватит, решила Ленка, если удалось уснуть в сидячем положении, значит, возможно, получится уснуть и в лежачем. Но при этом не тронулась с места, а, напротив, подперла подбородок рукой и уставилась в непроглядную черноту окна.

– Любительница ас-бес-та, – произнесла она по слогам и два раза утвердительно мотнула головой.

Потом задумалась ненадолго и произнесла еще увереннее: «Асбест!»

Но что-то не устроило ее в порядке произнесенных букв, она снова засомневалась и, взяв со стола бутылку, сделала несколько глотков прямо из горлышка. Горячая волна обожгла гортань, Ленка подавилась и, изо всех сил прижав обе ладони к горлу, попыталась придушить рвущийся из груди кашель. От напряжения лицо налилось кровью, губы побелели, и ей показалось, что еще мгновенье – и скопившийся воздух разорвет ее изнутри, как обыкновенный воздушный шарик. Ленка ослабила хватку, и кашель пробкой тут же вырвался из нее, что-то горькое деликатно забулькало в носу, вдали послышались комсомольские песни бабочек, и Ленка с облегчением почувствовала, как тяжелое вязкое тепло медленно разливается по ее желудку. Голова просветлела, мысли сделались понятнее и оформились в слова, а неповоротливый, словно чужой, язык стал пластичнее и роднее.

– Любительница абсента! – твердо проговорила она и радостно засмеялась.

Спать, спать, спать и еще раз спать. Какое счастье спать и видеть обезумевших от страха мышей в утробе собственного холодильника. Какое счастье спать хотя бы так. Хотя бы с мышами. Хотя бы с бабочками. Черт знает с кем, только бы не одной, и только бы спать!

Последние две недели сон начисто выпал из распорядка ее дня, и она долго не знала, чем можно заполнить неожиданно появившуюся дыру, которая разрасталась по ночам до размеров Марианской впадины.

– Спят усталые игрушки, мишки спя-а-а-ат! – Ленка улыбнулась своему отражению в оконном стекле и продолжила: – Одеяла и подушки ждут девч-а-а-а-т... Только Ленка не ложится, Ленке-дурочке не спится, глазки закрыва-а-ай...

Под долгое и продолжительное «баю-бай» Ленка с трудом поднялась и поковыляла в комнату. Взглянув на часы, она одобрительно замотала головой. Четыре зеленых змея показывали без пятнадцати два. Не так и поздно, есть еще надежда встретить утро человеком, а не свиньей подколодной.

Не раздеваясь, прямо в махровом халате она забралась под одеяло и закрыла глаза.

Мышь увидела перед собой громадную толстую бабу. Одной рукой та держалась за дверцу холодильника, другую прижимала к груди. Рот был широко распахнут, беспомощно пуст и чем-то напоминал вход в темную мышиную нору. Мышь не растерялась и, быстро перебирая лапками, засеменила в сторону гостеприимно предоставленного убежища.

Баба сделала судорожный вдох-выдох и снова принялась извлекать из себя звуки, напоминающие вой милицейской сирены. Мышь резво пробежала по резиновой кромке холодильника, перескочила на любезно предоставленную руку и, чуть было не потеряв равновесия где-то в районе бабьего плеча, успела-таки уцепиться за бретельку ее лифчика. Привычно подтянувшись на лапах, она благополучно миновала мощную складчатую шею, вскарабкалась на подбородок, скользнула пузом по мокрым розовым губам и скрылась в неизведанных глубинах. Баба с хвостатым кляпом во рту так и стояла на месте и каким-то странным, горловым образом издавала те же протяжные и рвущие душу вопли.

Ленка резко открыла глаза и опять посмотрела на часы. Было без десяти четыре. В коридоре надрывно голосил телефон. Ленка встала и на ватных ногах вышла из комнаты.

Звонил Игорь.

Сначала он заявил, что Ленка сволочь. Потом извинился за сволочь и обозвал свиньей. Потом извинился за свинью и сказал, что она просто нехорошая девочка и что у него нет больше сил уговаривать ее, поддерживать, подзадоривать, теребить, встряхивать, стимулировать, умасливать, обещать, предлагать и, наконец, заставлять работать. Она должна как-то разобраться – или она с ним, или против него. А так как она уже давно и скоропостижно его бросила, значит, точно против него, а может быть, против не одна, а с кем-нибудь другим за компанию. И хоть предательство в их общей, надо думать, среде – дело вполне обычное и не влекущее за собой душещипательных сцен с заламыванием рук и криками «как ты могла так со мной поступить!», но неприятный осадок все равно останется. И она должна бы уже понимать, что порядочные женщины так не делают и старый друг, как ни крути, лучше новых двух, а может быть, даже и трех... центнеров молодого безмозглого мяса. А у него, старого, и с усвояемостью ее капризов все на высшем уровне, и опыт, сын ошибок трудных, накопился и ждет своего применения, и колею, если понадобится, пожилой конь не испортит, поэтому глупо отказываться от таких богатств, ведь только в общей связке, поддерживая друг друга, они смогут одолеть любые препятствия, возникающие на нелегком пути. А если все это неправда и она верна ему, как и прежде, то он тем более не понимает, как можно бросить все начатое, когда оно не только заработало, но и стало набирать вполне ощутимые обороты. Процесс пошел, не мог не пойти, расстановка сил на шоу-рынке изменилась, чаша весов качнулась, в конце концов, в их сторону, их гениальные песни вдруг кому-то понадобились, еще пока не нарасхват, без драк, но все же продвижение вперед стало более заметным и явно происходит по нарастающей.

– Считать умеешь? – орал он. – Ада взяла в свой последний альбом две песни, Ютас записал одну, мальчишеская группа снимает клип на «Зимний дождь», Тахир готовит «Хана», да еще мои сольники в «России». Надо же написать что-то новое!

– Надо, – коротко ответила Ленка.

– Ну! – обрадовался Игорь. – А барышня легли и просют! Как ты смеешь ставить на себе крест сейчас, когда все так здорово завертелось, когда все только начинается – по крайней мере, для тебя. Я хоть и старый, но еще молодой, у меня все уже было, и меня ничем не удивишь. Но ты! Ты! Хотя бы ради себя могла бы оторвать задницу от дивана и перенести ее за письменный стол. Я пустой без твоих стихов, понимаешь? Я без тебя не композитор, а хрен немазаный, двух нот сложить не могу. Ты одна меня вдохновляешь! Даже, не побоюсь этого слова, не вдохновляешь, а возбуждаешь! Ты только не подумай, ты же знаешь: я люблю одну свою Олю. Хотя... – рискнул развить тему Игорь.

– Никаких «хотя»! – тут же придя в себя, оборвала его Ленка.

– Ну так вот, – вернулся к своим баранам Игорь, – в начале следующего года «Россию» снесут с лица земли...

– Ты что! – испугалась Ленка. – Атомную бомбу, что ли, бросят?

– Дура! – взбесился Игорь. – Не Россию, в смысле страну, а концертный зал! Ясно?

– Слава богу, – перекрестилась Ленка и резко переменила тему: – А ты знаешь, который час?

– Это все не важно, – отмахнулся Игорь. – Важно успеть отыграть сольники и оставить на площади звезд имя твоего скромного слуги. А у нее, видишь ли, депрессия! – снова завелся он. – Какие мы тонкие! Нельзя быть такими тонкими в шоу-бизнесе.

– Игорь, побойся бога, – разозлилась Ленка, – какой у меня бизнес? Одно сплошное шоу!

– Это ты из-за Саши Терещука? Ты на него обиделась?

– Да не обиделась я на него. Кто я, а кто Саша? Просто я в нем разочаровалась, понимаешь? Он перестал для меня существовать не как певец, артист, лауреат и так далее, а как человек. Вообще. В принципе. Хотя я догадываюсь, что ему от этого ни тепло, ни холодно.

– Слушай, ну так нельзя, – мягко сказал Игорь. – В нашем с тобой положении обиду нужно глотать, как... как... – Он задумался, подыскивая слово.

– Как сперму? – помогла ему Ленка.

– Ну, в общем, где-то да.

– Спасибо, но я только что наглоталась коньяка и мне почему-то больше ничего не хочется.

– Дура ты, Ленка, и не лечишься.

– Дура, Игорь, дура, – засмеялась Ленка, – полная дура, сама знаю. И на фига я тебе такая нужна?

– Плюнь на них всех и успокойся. Давай лучше напишем с тобой идеальную песню. Песню ни для кого! И не под кого! Сами для себя и для чистого искусства! Красивую, медленную, жалостливую... Все позавидуют и начнут наперебой ее у нас выпрашивать. А мы еще сильно подумаем, кому ее дать и за сколько.

Он еще долго так фантазировал, а Ленка слушала, улыбалась и думала о своем.

Нет, конечно, не все такие мерзкие, как Терещук. Но как все-таки обидно, что экранный образ не имеет ничего общего с человеком.

Ленка вспомнила, как в прошлом году в Кремле записывали «Песню года», где Терещук должен был петь их с Игорем песню «Костер». Народу и в зале и за кулисами набралось видимо-невидимо. На Игоре был черный смокинг, белая сорочка и белая бабочка. Царь, Бог и герой. На Ленке – французский, тоже черный костюм с сиреневыми кружевами и туфли на высоченных шпильках. Вокруг все носятся в растянутых свитерах и драных джинсах, а они на общем фоне – как два катафалка на первомайской демонстрации.

– Идем, я вас познакомлю, – предложил Игорь.

Терещук был не один. За его повисшую, как будто отсохшую, руку держалась худая, длинная, здорово помятая девица. Глаза голубые-голубые, а кожа загорелая-загорелая. Дорвалась, видимо, до дармового солярия. Девица что-то сосредоточенно жевала и хищно зыркала по сторонам.

– Дорогой Саша, – торжественно начал Игорь, – разреши наконец представить тебе Елену Бубенцову, талантливую поэтессу и просто красивую женщину, а также автора песни, которую ты сегодня исполняешь.

– Ну и что? – вяло отозвался Терещук, оглядев Ленку с головы до ног, и для особо тупых повторил: – Ну и что?

Игорь растерялся и побледнел. Ленка вдруг начала хохотать. Девица испуганно покосилась на нее и тоже залилась тонким пронзительным смехом. Саша удивленно посмотрел на девицу: мол, а это кто еще здесь? – потом на Игоря, пожевал неопределенно губами, покачал породистой головой и неторопливо, с чувством собственного достоинства удалился в сторону туалета.

– Не знаю, что это с ним, – оправдывался Игорь, – еще лет пять назад он таким не был. Но последнее время Саша так сильно переменился. Слава, знаешь, не всем идет на пользу. Может быть, он подумал, что мы у него деньги начнем просить? Вот и испугался!

– А чего пугаться? Даже если бы это было и так, даже если бы и деньги... Любая работа должна быть оплачена, тем более если она сделана настолько хорошо, что номинируется на «Песню года». А потом, что ему деньги? Так, мусор.

– Но Сашу тоже можно понять, – потупил взгляд Игорь, – ты мало кому известный автор, а он, исполнив твою песню, сделал тебе тем самым бесплатную рекламу.

– Все это здорово, – вздохнула Ленка, – но рекламу на хлеб не намажешь. И я сомневаюсь, что в такой рекламе есть смысл, так что лучше взяла бы натурой. Все равно имена авторов ни у кого в голове не остаются, и если они сами о себе не позаботятся, то о них никто и не вспомнит.

– Вот здесь ты права, – согласился Игорь, – вот чего не умею, так это шум вокруг себя поднимать.

– Это не только твоя, это наша общая беда.

– Но мы же не для этого, Лена, – ласково пожурил ее Игорь, – мы же не для шума работаем, а тем более не из-за денег! Мы же для людей! Смотри, как песню принимают! Все тетки в зале рыдают поголовно!

– Да, мы такие, мы для людей, – кивнула Ленка, – но, как сказал один мой знакомый поэт, «Да, я поэт, но жрать чего-то надо!»

– Со звездами всегда так, – уныло пробормотал Игорь, – звезды денег не берут.

– В каком смысле? – не поняла Ленка.

– Ты что, не знаешь этот анекдот?

– Не-а...

– Ну вот сейчас я тебя как раз и рассмешу, – обрадовался Игорь. – Приходит поручик Ржевский к проститутке и спрашивает: «А это можешь?» – «Могу!» – «И это можешь?» – «А как же!» – «А если так?» – «И так сумею!» Короче, обслужила она его по полной программе, и он усталый, но довольный направился к выходу. «А деньги?» – спрашивает барышня. «Гусары денег не берут!» – ответил Ржевский и был таков.

Игорь радостно засмеялся, и Ленка посмотрела на него с благодарностью.

– А нехай, Игореша, нехай! – улыбнулась она. – Как говорят на терещуковской родине, нехай он живе и ни в чем себе не отказывает.

– А мы будем писать новые песни, да?

– А як же! – ответила Ленка на чистейшем украинском и тоже засмеялась...

Из телефонной трубки послышался обиженный голос Игоря:

– Ты чего ржешь?

Ленка очнулась от воспоминаний:

– Анекдот вспомнила.

– Мне сейчас не до анекдотов, – строго сказал Игорь. – Ты помнишь, что завтра мы едем в Дубки?

– Ё-мое! – схватилась за голову Ленка и честно призналась: – Представляешь, совершенно из головы вылетело.

– Ну, мать, ты даешь!

Игорь долго ей выговаривал, каких трудов ему стоило пристроить ее в качестве почетного гостя на конкурс русского городского романса в Дубках, где сам он должен быть членом жюри, а Ленка, соответственно, свадебной генеральшей. Потом еще полчаса доказывал, что новые впечатления необходимы художнику как воздух, поэту, на ровном месте впавшему в депрессию, как лекарство, а одинокой женщине, выходящей из дома только за коньяком и сигаретами, как шанс встретить мужчину своей мечты.

– Я уже встретила мужчину своей мечты, – прервала его Ленка.

– Да ну?

– Причем не только встретила, но уже успела потерять.

– Ну, слава богу, – выдохнул Игорь, – а я уж испугался.

– Чего ты испугался?

– Что ты опять мне изменяешь с другим композитором.

– Что ты, Игореша, я ваша навеки.

– Слушай, так это ж здорово! – обрадовался Игорь. – Любовь – это прекрасно, любовь – это вкусно, питательно, жирно, а главное, спокойно. Ибо только любовь дает нам редкую возможность перековать свои страдания в звонкую, вернее, зеленую, сытно пахнущую и приятно хрустящую монету!

– Банкноту, – поправила его Ленка.

– Да какая разница! Вместо того чтобы страдать и глушить коньяк бутылками, взяла бы тетрадочку и накропала пару текстиков людям на радость, нам на прокорм. Ведь свято место пусто не бывает! Ушел мужик – пришло вдохновенье, правильно я говорю?

– Это я ушла, а не он, – возразила Ленка.

– Да какая разница! – повторил Игорь. – Разверни ситуацию под себя! Красавица моя, умница, талантище мое неиспользованное!

– Использованное, – прошептала Ленка, – причем по самую что ни на есть...

– Бедная моя, тебе очень плохо?

В его голосе Ленка услышала еле различимые соболезнующие нотки и тут же почувствовала, как обильная прозрачная влага наполняет тяжестью ее веки, предметы расплываются, меркнет свет и только звуки остаются по-прежнему раздражающими и непривычно звонкими.

– Ты слышишь меня, родная? – не на шутку испугался Игорь.

– Все хорошо, Игореш, – вытирая лицо краем халата, успокоила его Ленка, – не волнуйся за меня.

– А хочешь, я прямо сейчас к тебе приеду?

– Зачем? – не поняла Ленка.

– Как зачем? – удивился Игорь. – Поплачешь мне в жилетку.

– Я и так не просыхаю, – всхлипнула Ленка, – а с тобой мне себя еще жальче будет.

– Лен, а может, не все потеряно? – сказал Игорь еще более проникновенно. – Ты же знаешь, надежда умирает последней.

– Нет уж. – Ленка смутно вспомнила свой недавний сон. – Лучше я после нее.