Зачерствевшие рассказы

1. Рождение

Сложно сказать наверняка, как должно происходить рождение Бога, но точно не так. Как факт само Его появление на свет в качестве Бога было абсолютно неочевидно. Дело даже не в том, что Его нынешнее существование неочевидно для других, а скорее в том (и это никому не придет в голову), что приподнятый указательный палец с зассанной простыни может быть ознаменованием его рождения.

Как бы то ни было, сегодня Он стал Богом прежде всего для себя – Богом палаты Овощей. Богом, у которого были конкретные намерения относительно своего будущего.

2. Она

Примерно семь лет назад – да-да, прошло около семи лет – Он видел Ее в последний раз. Ему тогда показалось, что был ноябрь, но это уже неважно. Она зашла в палату, и Он почувствовал, что сегодня Она выглядит необыкновенно хорошо. Его мозг мог бы придумать миллион причин, с которыми это могло быть связано, но не стал этого делать. Мозг лишь напомнил, что Она для него теперь значит. И тут же легкий восторг сменился обрывками воспоминаний, пришли невыносимая злоба и такая же невыносимая боль. Цветок. Точно цветок, нарисованный дерьмом, – Его мозг быстро подобрал сравнение, и всё сразу встало на свои места.

Она, как всегда, даже не подошла к нему, не сказала ни слова, не задержала на нем взгляда, со стороны могло бы показаться, что в палате Она одна. Просто прошла к окну, просто открыла сумочку, просто достала из нее телефон. Всё это Он видел тускло, размыто – периферическое зрение не позволяло всё хорошо рассмотреть. Но Он знал, что всё происходит именно так. Набор номера, непродолжительное ожидание, и вот на звонок отреагировали.

– Мам, я только что снова говорила с Его доктором. Прогноз тот же. Он навсегда останется Овощем.

Молчание.

– Не знаю, доктор сам не понимает, почему Он до сих пор жив. Сказал, что внутренние органы давно должны были отказать, но почему-то этого не случилось.

Молчание.

– От чего Его отключить, мам? Он не подсоединен к аппарату искусственного поддержания жизни. Мам, ну ты вообще о чем?

Молчание.

– Мам, мне весь мир не мил, когда я о нем вспоминаю. Конечно, я осознаю, что Он теперь просто груда мяса и костей, но мне всё равно неприятно с этим жить.

Молчание.

– Мам, ты можешь мне просто помочь? Можешь? Можешь что-нибудь придумать? Я уже так устала от этого.

Молчание.

– Ладно. Целую. Позвоню вечером из дома.

Телефон – в сумочку, поворот, удаляющийся стук каблуков. Жалости от того, что Он не успел ее четко рассмотреть, когда Она уходила, не было: вернется еще. Но Она больше не приходила.

-–

Примерно так же незадолго до их последней встречи Овощ узнал, что Она сделала аборт. Она так же разгуливала по Его палате, общаясь по телефону с мамой, так же была в палате одна, так же существовала в другой реальности.

– Да, мама, всё прошло хорошо. Да ты права, я же еще молода.

Молчание.

– Нет-нет, доктор сказал, что у меня еще будут дети.

– Нет, даже времени не потеряла, сделала прямо у него в больнице.

Молчание.

– Он? Доктор сказал, что без изменений.

– Целую. Наберу завтра.

Он просто не мог себе представить такой расклад – у него больше нет ребенка, наверное, это была… наверное, это был… Наверное, наверное, слишком много «наверное». В нем кипели злоба и боль. Только ночью Он смог немного успокоиться, и тогда-то мозг подсказал Ему одно из решений – поговорить с общим Богом. С тем общим Богом, с которым разговаривают все, с тем, который, говорят, может действительно помочь. И Овощ с Ним заговорил, заговорил мысленно. Он начал кротко и боязливо, поскольку это была его первая беседа с Ним, ему казалось, что именно такая манера разговора с общим Богом – самая верная. Он просил: «Господи, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, уничтожь эту суку, уничтожь, уничтожь ее как можно болезненнее». Овощ в красках представлял способы ее уничтожения, самые желанные для него. Всё больше времени уходило на беззвучные разговоры, на яркие образы, но с ней всё было в порядке. Где-то два-три раза в месяц Она приходила к нему в полном здравии… вернее, не так: Она заходила в палату во время визитов к его лечащему врачу, чтобы узнать положение дел у Овоща. Приходила, видимо, с надеждой услышать, что с ним всё плохо и скоро всё закончится.

Прошло примерно два месяца. Что-то определенно шло не так. Тогда Он начал общаться с общим Богом по-другому: сначала чуть смелее, на равных, потом более настойчиво, дерзко, оспаривая те аргументы, которые, возможно, приводил ему общий Бог, заходясь в безмолвном крике. Но с ней так ничего не происходило. Не срабатывало. И тогда до него дошло: общий Бог – это добро, а то, что Он просит, явно не вписывается в это понятие. Так что с самого начала нечего было связывать свои планы с общим Богом.

Тупик. Опять бессилие, опять злоба, опять боль. Как? Должен же быть какой-то способ? Помощи от общего Бога ждать нечего, но что-то же должно помочь. Время! И мозг подкинул ему еще одну идею, которая показалась настолько очевидной, что Он удивился, как она раньше не пришла ему в голову раньше.

3. Там далеко

Её мама помогла. У него появлялась мысль, что это, скорее всего, нормальное поведение матери: сделать жизнь своего ребёнка легче. Но только ему абсолютно не нравилось, что инструментом этого процесса стал Он. Но о его предпочтениях никто не думал.

Если вы примерно представляете, где находится сердце страны, то наверняка вы задумывались, что где-то должна быть и ее жопа.

И мама всё разузнала, мама выяснила и проверила: жопа действительно существует, и – что немаловажно! – в ней есть муниципальный хоспис для Овощей. Очень далеко от дочери, да и вообще от людей. А что, хороший вариант для них: с глаз долой – из сердца вон.

Когда его перевозили, Он практически первый раз за полгода увидел солнце и даже почувствовал на себе его чуть заметное тепло. А еще Он видел небо и падающие снежинки – недолго, но видел. Недолго – это маленький миг между тем моментом, как носилки с ним вынесли из дверей клиники, и тем, как их погрузили в машину.

Всю двухдневную дорогу до хосписа Он смаковал это воспоминание. А когда они прибыли на место, уже не было ни солнца, ни неба, ни снежинок, только ночь, тусклые лампы, обшарпанные потолки.

4. Они

Конечно, Он знал, что его нельзя назвать симпатичным, и даже понимал, что это еще мягко сказано. Тот, кто говорил при нем, что презентабельная внешность не имеет никакого значения, сразу становился в его глазах лжецом. Сам же Он всегда превозносил красоту – красота решает многое: этому его научило детство. Детство, проведенное в наблюдениях, как из детского дома забирают в семьи именно симпатичных детей. Симпатичных, а не его.

Эх, детство-детство. Он часто вспоминал, как ему всего в нем не хватало, буквально всего. А еще Он хорошо помнил, как внезапно это детство для него закончилось. Это случилось, когда ему исполнилось шесть: ему сказали, что он вырос, а значит, должен заниматься работой, как все взрослые. И тогда кухня, уборка, наказания, унижения стали не просто периодическим явлением в его жизни, а нормой. Для человека из нормальной семьи подобное может выглядеть страшно, но Он просто не знал, что может быть по-другому.

Маленький, толстенький, страшненький, Он знал в свои шесть, что весь мир не на его стороне. И хотя Он прощал этому миру многое, единственное, чего Он не мог простить, – отсутствие в себе силы. Не только той, которая заключается в мышцах, но в первую очередь той, с помощью которой можно управлять людьми, заставлять их делать то, что ему хочется.

Драка – всегда не драка, а избиение. Отношение взрослых – не сострадание, а постоянное унижение. Но Он всё анализировал, вырабатывая свою систему жизненных ценностей и принципов. И когда Он в первый раз поднял камень на обидчика – камень, который когда-то сделал из обезьяны человека, это ему помогло: мальчик старше года на три упал, превратившись в того жалкого ребенка, который жил в нем. Вывод пришел сам собой: дело не в силе, а в том, как она приложена.

Делая выводы, Он взрослел. И стал в детдоме серым кардиналом: манипулировал, направлял, управлял. Свой первый капитал Он сколотил еще там – наживой и обманом. Деньги Он как раз считал той силой, которую не дал ему мир. Больше денег – больше силы.

Человек? Человек как личность для него не значил ровным счетом ничего. Никогда Он не пытался понять, что было нужно кому-то рядом с ним. Человек просто выполнял то, что требовал Он, а если тот не справлялся, заменял другим, а этого выбрасывал – попросту «съедал». Человеку, который вырос с таким жизненным опытом, сложно объяснить, что мир при желании может выглядеть иначе.

Встретились они на закрытой вечеринке. Он заметил Ее сразу. Невозможно было не заметить такую красоту. Два завода (не самых маленьких), порт, две роскошные квартиры в центре города, яхта – всё это сегодня подошло к ней знакомиться. И у этого всего имелись довольно низенькая и неказистая фигурка, животик, страшненькое лицо с неприглядной бородкой, залысины и харизма. О, харизма точно была.

Его сильно удивило, что роман у них начался практически сразу. Он возил её куда только мог. Ему казалось, что им вместе очень хорошо: Он отпустил свои детские страхи и впустил её в своё сердце. Они очень быстро официально оформили отношения. Он сделал всё, чтобы угодить ей: остров, сто двадцать приглашенных на свадьбу гостей – всё, как хотела она. Он смотрел на это и был безумно рад, как же Он был тогда рад.

Спустя несколько месяцев Она сказала, что у них будет ребенок. Он всегда очень хотел ребёнка, очень. Знал, что ребёнок получит над ним безграничную власть, а Он будет его безгранично баловать. Они втроём, только они втроём. И хотя Он хотел преемника, больше это не имело для него значения. Он станет отцом, и ребёнок будет знать, какое место он занимает в его жизни.

Он захотел отметить эту новость вдвоем. Столик в лучшем ресторане, лучшие места и только они.

-–

Боль, невыносимая, непроходящая головная боль. Иногда мозг просто отключался, а когда запускался, какие-то несвязанные обрывки воспоминаний полностью заполняли голову шумом. Связанно мыслить не получалось: сознание то приходило, то уходило. Он не понимал, что с ним такое.

В первые дни в его палате постоянно что-то происходило, кто-то приходил и уходил, какие-то люди что-то обсуждали и выясняли. Когда Он был в сознании, его мозг фиксировал обрывки информации, собирая всё в логическую цепочку.

Понимание пришло со временем: тело его больше не слушалось, он вспомнил, что все-таки с ним произошло.

Банально, как же всё это было банально и нелепо: её бывший, пьяный её бывший, не оценивший мои силы, лежит на полу с разбитым лицом. Её бывший, бьющий меня по голове бутылкой, когда я повернулся к ней. Друг её бывшего – директор ресторана, я лежу в его кабинете, но никто не вызывает скорую, потому что все боятся полиции. Но я очень долго не прихожу в себя, и тогда они наконец-то решаются обратиться за помощью. Машина едет целый час и в результате привозит не в то отделение, потом другая скорая и еще много-много потерянного времени.

Мозг узнал еще кое-что новое для себя: в результате удара по голове кровь распределяется по поверхности головного мозга и проникает между мозговыми оболочками, образуя кровоподтеки. Кровоподтеки, которые – если вовремя не принять меры – могут привести к инсульту, а инсульт хорошим никогда не заканчивается.

Голова была переполнена болью и вопросами. Почему Она так поступила с ним? Почему не сразу, почему тянула? Я в коме? Разве кома – это когда так? Почему я всех слышу и вижу? Почему не могу управлять телом? А когда, когда смогу? Почему?! За что?!

5. Становление

В Там далеко Он уже давно привык к смраду в палате, к отношению ненавидящего Овощей персоналу, к собственному бессилию и бессмысленности своего существования. Там далеко стало его домом. В Там далеко его мозг уже давно научился справляться со своей же болью и работал хорошо. Но всё это было не нужно этому миру: кому нужен мозг Овоща из палаты Овощей. И это равнодушие было взаимным: мир тоже перестал его интересовать. Тот мир, который был ему небезразличен, уже не существовал. Уже не осталось радостных воспоминаний, восторгов и переживаний: Он приказал мозгу стереть их, и мозг послушался, оставив совсем немного чувств к этому миру: злобу и гнев.

Идея, которую когда-то давно подкинул ему мозг, превратилась в семя. Он нежно и заботливо взращивал его внутри себя, кормил своей злобой и укутывал в своё бессилие. И семя взошло, рождая собственного Бога – Бога, закупоренного в обездвиженном сосуде.

Однажды к ним приехали стажеры из института. Группа остановилась напротив его кровати, лечащий врач что-то коротко им сказал и направился дальше. Но один из будущих молодых врачей остановился около Овоща и спросил, не допускает ли лечащий врач мысли, что у пациента, возможно, синдром запертого человека. Иначе как можно объяснить, что глаза больного, хотя и недвижимы, но открыты? Неплохо было бы, продолжал молодой человек, изучить пациента с помощью постоянного обследования на МРТ и с помощью чего-то там еще.

Надежда родилась, надежда расправила крылья. Что это? Он первый раз слышал о таком диагнозе. А вдруг сейчас решится его судьба? Вдруг людей в таком состоянии можно вернуть к жизни? Но надежда рухнула еще быстрее, чем успела взлететь: ведущий врач дал понять, что считает бессмысленным проводить дорогостоящее исследование. Случай неинтересный, а грантов на такие мероприятия не так много. И группа перешла к следующей кровати.