*********
Дед, злой и сердитый, ругал меня долго и основательно. Я столкнулась с ним в дверях. Оказывается, он уже собирался идти домой к Авдееву, и кто знает, чем бы закончился этот визит. Не хотелось бы даже предполагать, ведь выходка Никиты точно не пришлась бы дедушке по душе.
Негодовала тогда и Сенька. Когда я сняла куртку в комнате.
Подруга округлила глаза, увидев порванную блузку, а потом такую гневную речь, посвящённую моему недопарню, выдала… Что я всерьёз забеспокоилась о здоровье Авдеева, которого она грозилась, цитирую: «целенаправленно покалечить». И если вечером субботы мне удалось сдержать этот её порыв, то сегодня мою Сеньку остановить, увы, никто не смог бы.
– Нет, ну какой же урод! – в понедельник она бросается на Никиту, едва тот появляется в классе. Кидается на него с кулаками, с ходу наградив звонкой пощёчиной.
И нет, дело не в блузке. Дело в том, что накануне в одном из чатов появилось одно видео со Дня Рождения Авдеева…
– Отвали от меня, чокнутая!
– Сень, не надо, Сень! – пытаюсь оттащить её от Никиты, но она намертво вцепилась в его шевелюру.
– Козлина!
– Сень, пожалуйста!
– Идиотка совсем? Уберите её от меня!
– Я те за Олю глаза выцарапаю, полудурок! – норовит воплотить в реальность то, что озвучила.
Класс галдит. Кто-то охает, кто-то визжит, снимает происходящее на телефон.
Авдеев орёт как раненый носорог.
Я хватаю взбесившуюся подругу под грудь, предпринимая очередную попытку её утихомирить.
– Это что ещё такое? – вдруг раздаётся ошеломлённый голос Нины Андреевны. – Бриж! Отпусти его! Немедленно, я сказала!
– Гад! – Сенька отвешивает Авдееву ещё один крепкий подзатыльник. – Мизинца её не стоишь, всегда об этом говорила!
– Ненормальная?
– Прекратили! Вы у меня сейчас к директору пойдёте! Родителей вызову! Бриж, ты итак в шаге от исключения!
– Тупая невменько, клок волос мне выдрала!
– Ублюдина! – Сеня выплёвывает в него жвачку, никак не реагируя на угрозы завуча.
– Ах ты дрянь!
Последняя выходка явно оскорбляет Авдеева, и тот, недолго думая, решает ответить девчонке. Сжав челюсти, злой и заведённый до предела, бросается в её сторону, замахнувшись. Мальчишки не позволяют ему её ударить. Да и я успеваю взлезть между ними, получив, правда, вместо Сеньки.
– Авдеев! Бриж! – вопит Степанцова. – Просто форменное безобразие! Ну-ка, разошлись по углам! – командует строго. – А вы где после звонка ходите, Владимир Виссарионович?! – кричит на вошедшего в кабинет физика.
– Да вот, Нина Андреевна, – заикаясь, указывает на мокрые штаны. – Пятиклассники пролили на меня сок.
– Какой ещё сок?!!! – возмущённо верещит Андреевна, поправляя очки на носу.
– Тыквенный, – отзывается физик.
Степанцова закатывает глаза.
– У вас тут ЧП, между прочим! – констатирует разгневанно.
– ЧП? А что, собственно, случилось? Меня не было две минуты.
– О вашей профпригодности поговорим позже. Соколов с телефоном…
– А чё я-то? Там ничего, – отнекивается Дима.
– Бриж, Авдеев, все трое за мной! – приказывает ледяным тоном. – Остальные успокоились, замолчали и сели на свои места! Владимир Виссарионович, записывайте уже тему, не стойте столбом, ради всего святого!
– Пишу-пишу, – мужчина торопливо движется к доске и берёт мел.
– Я не пойму, есть желающие присоединиться и вылететь из школы за четыре месяца до сдачи экзаменов? – взгляд коршуна проходится по каждому из нас.
Класс, наконец, затихает. Проблемы со Степанцовой никому не нужны. Она у нас женщина злопамятная.
– Запишем тему, одиннадцатый класс, кхе-кхе, – прокашлявшись, робко предлагает физик. – Итак, «Напряжённость электрического поля».
– Ещё какая! – ворчит себе под нос Нина Андреевна.
Делегация, во главе с ней, удаляется. Виссарионович просит открыть учебники и начинает бубнить, рассказывая нам тему параграфа. Только вот беда, его слушает разве что Колобкова. Остальные активно переписываются в общем чате.
Я, разнервничавшаяся из-за Сеньки, тоже на неопределённое время выпадаю из урока. Рисую что-то на полях, думаю о том, чем закончится её визит к директору. В какой-то момент достаю телефон и читаю многочисленные сообщения одноклассников.
Семака: «Если дружба, то только такая)))»
Рита Бэйба: «Бриж ударила его чётко в глаз. Не ожидал, Никитос поймать такой приход.)
Толя: «Она рожу ему расцарапала. До крови. Видали?»
Цыпа: «И клок волос выдрала. Реально. Вон он валяется на полу»
Виталя: «А-ха-ха»
Ира Кривонос: «И правда!»
Ерохин: «Этот шезоид не видит что его никто не слушаит? Кому чё втирает?»
Семака: «Кому-кому… Колобку. Она вон с открытым ртом своего краша слушает»
Рита Бэйба: «ржу)))»
Толя: «Сеньку выгонят из школы, как думаете?»
Номер Один: «Да сто пудов. Комиссию ж итак собирали на прошлой неделе. Испытательный срок дали типа. Оценки исправить и поведение»
Семака: «Исправила…»
Крис: «Что там у вас произошло?»
Номер один: «Авдеев – лох. Баба навтыкала»
Ерохин: «Зослужил»
Modnitzza: Поддерживаю! (злой смайл)»
Крис: «РЕБЯТ??? АУУУ!!!»
Толя: «Не фиг прогуливать!»
Крис: «Я болею вапщет! Мать банки вон ставит. Чё с Авдеевым, колитесь???? (знак мольбы)»
Семака: «Слишком весело провёл свой др»
Вова Бобёр: «Отпразновал, так отпразновал…»
Тома: «ОтпразДновал, неучь»
Ира Кривонос: «НеуЧ пишется без Ь знака»
Семака: «пхах))))»
Цыпа: Миронову жалко.((( Сидит, лица на ней нет»
Modnitzza: «Ты дура? Она ж это прочитает!!!»
Цыпа: «И чё? Выражаю женскую солидарность. Авдеев – козёл»
Ерохин: «Жилеть надо не Олю, а его. Дебил»
Ира Кривонос: «жАлеть. Проверочное слово жАлость»
Крис: «БЛИИИИИИН! ОФИГЕЕЕЕТЬ! Я ток что увидела этот трындец в другой группе. Миронова, прими мои соболезнования (грустные смайлы и разбитое сердце)»
Где-то тут я удаляюсь из группы. Не потому что обижаюсь на ребят, а потому что просто не хочу видеть эти сообщения.
Жалость – точно не то чувство, которое мне нужно. Да и в женской солидарности я как-то особо не нуждаюсь...
*********
Выбрав траекторию, бью ногой по мячу.
Ерохин снова пропускает. Лупит по деревянному полу спортзала руками и выдаёт пару-тройку забористых ругательств.
– Семь два. Ееее! Мы выиграли! Разнесли фактически! – орёт Борька.
– Только потому что за вас играла Миронова, – недовольная итогом игры Семакина сдувает прядь волос со лба.
– Да, наш Роналду сегодня в ударе.
– Красавчик, Оль, – отбиваем с мальчишками друг другу пять.
– Через три минуты звонок. Дуйте переодеваться, – громко объявляет физрук.
– О, ребят, Соколов вернулся, – Ритка показывает пальцем в сторону двери.
– Димон, ну чё там?
– Где Авдей?
– В медпункте зализывает раны.
– Почему вас так долго не было?
– А с Сенькой что?
– Директриса сильно вас песочила? – одноклассники тут же налетают на него с вопросами.
– Хреново всё, – выдаёт он «ёмко».
– Ну говори уже, давай! – психуя, торопит его Цыплакова.
– Одиннадцатый класс, вы чего там столпились? Я же сказал, чтобы шли переодеваться! – недовольно гаркает Евгений Александрович.
– Пошли, – девчонки тащат Соколова в раздевалку и уже там повторно припирают его к стенке.
– Колись, чё там было!
– Харэ душить меня, Семакина! – сбрасывает с себя её руки. – Короче, предков Бриж вызвали. Пришла матушка. С бодуна конкретного.
– Соколов, – выразительно на него смотрю.
– Ну… Мне так показалось, – исправляется он, встретившись со мной взглядом.
– И?
– Я подслушал маленько…
– Да рассказывай уже! – галдят ребята.
– Тшшш!
– Плохи дела, – продолжает говорить загадками.
– Выражайся конкретнее, Соколов, иначе я тебе наваляю! – Семакина угрожающе сдвигает брови к переносице.
– Давай-давай. И вышвырнут тебя, как Сеньку.
– Чего?
– Того. Выгоняют её. Теперь уже точно.
У меня от этой новости сердце замирает, переставая стучать.
– Экзамены через четыре месяца, зачем исключать? – расстроенно бормочет Боря.
– Пугают может? – предполагает Семакина.
– Ни фига. – Дима отрицательно качает головой. – Личное дело, вроде как, готовят к выдаче. Классухе нашей поручили.
Нет-нет-нет!
– Оль, ты куда? – кричит мне кто-то в спину.
– Миронова!
Не отзываясь, поднимаюсь по ступенькам. Пересекаю спортзал и выхожу в коридор как есть, одетая в мальчишескую футбольную форму.
Не должны Сеньку выгонять из школы! Не имеют права! Как же так?
Звонок звенит как раз тогда, когда я добираюсь до административного крыла. Делаю вдох-выдох и стучу кулаком по двери.
– Войдите, – командует директриса.
– Здравствуйте, Елена Моисеевна, – смело вхожу к ней в кабинет.
– Что за вид? – поджимает она губы и, вздёрнув бровь, смотрит на меня из-под очков с толстой оправой.
– У нас была физкультура.
– Ты по какому поводу пришла, Ольга? – осведомляется строго. – У меня экстренное совещание вот-вот начнётся, – убирает пудренницу в сумку и складывает ладони в замок.
– Ясно по какому, – закатывает глаза Степанцова, сидящая напротив Дубовской.
– Я по поводу Есении Бриж. Не выгоняйте её из школы. Пожалуйста.
– Так…
– Очень вас прошу. Мы подтянем её по учёбе, и вести она себя будет хорошо, – обещаю я, ощущая тугой ком, вставший в горле.
– Этот вопрос уже решён, – категорично объявляет директриса.
– Нельзя выгонять её из школы. Вы же знаете, какая там ситуация в семье. Её родители…
– Миронова! – рявкает Степанцова.
– Пожалуйста. Не надо. Ей итак очень тяжело.
– Прекрати эти свои манипуляции, Миронова!
– Вы не должны с ней так поступать.
– Будешь рассказывать, что и кому мы должны? А о своих обязательствах вы помните? Сколько предупреждений было? Совет по профилактике! И не один!
– Она исправится. Слово даю, ручаюсь. Елена Моисеевна…
– На выход, Миронова, – директриса поднимается из-за стола и поправляет пиджак.
– Сеня из-за меня на Авдеева набросилась! Она просто не сдержалась, извините.
– Просто не сдержалась? Ты так это называешь?! – возмущённо восклицает завуч.
– Вы ей жизнь ломаете! Куда она пойдёт? – вытираю щёки тыльной стороной ладони.
– Об этом Есении нужно было думать раньше. Мы неоднократно давали ей шанс.
– Верно, – поддакивает коллега.
– Но…
– Всё, иди, разговор окончен, – Дубовская подходит к зеркалу, отмахнувшись от меня словно от назойливой мухи.
– Елена Моисеевна…
– Марш на урок, Миронова! – выразительно стреляет глазами Степанцова.
– Ну чего же вы такие бессердечные?!
– Я не пойму, мне деда твоего пригласить в школу? – цедит сквозь зубы.
Постояв в кабинете ещё несколько секунд в ожидании снисхождения, ухожу ни с чем. Вернувшись в раздевалку, переодеваюсь, не реагируя на вопросы одноклассников. Благо, они быстро считывают моё настроение и отстают, позволив остаться наедине с собой.
– Миронова…
Поправляю свитер и зажмуриваюсь, чтобы посчитать про себя до пяти.
Один. Два. Три. Четыре. Пять.
– Оль…
Вот даже голос Его мне сейчас глубоко противен.
– Я задел тебя? Сильно больно?
Сильно ли задел. Больно ли мне… Речь про тот его агрессивный выпад, но для меня эта фраза несёт другой смысл.
Молча запихиваю в сумку форму.
– Оль…
Застёгиваю молнию.
– Алё! – раздражается в связи с тем, что я не отвечаю, и пытается развернуть к себе.
– Не трогай меня! – скидываю его руку и зло смотрю в расцарапанное лицо. – Вообще ко мне не приближайся. И не говори со мной. Ясно?
– Давай объяснюсь, – пропускает пальцы сквозь пряди волос. Опускает глаза. Якобы стыдно.
– Объяснишься? Авдеев, ты нормальный?
– Оль, ну прости! Клянусь, это вышло случайно и ничего не значит. Люблю-то я тебя, – заявляет он мне на полном серьёзе.
Смеюсь. Звонко, до эха, отскакивающего от стен.
Любит он. Забавно…
Его, спящего, снимала на свой телефон Кэт.
Его и себя.
Они лежали в его постели под одеялом. Я по ковру и обстановке комнаты это поняла.
– Вообще-то, ты сама со мной рассталась в тот вечер, – выдаёт Никита в свою защиту.
– Надо было сделать это гораздо раньше, – закидываю сумку на плечо. – Например, тогда, когда тебя впервые увидели у её дома. Ладно, уже не имеет значения. Удачи тебе, Никита. С Кэт или с кем-то другим, – хочу уйти, но он меня останавливает.
– Ну сама же виновата, что так произошло. Сколько ты меня морозила?
– Сама виновата, да, – его слова вызывают лишь горькую улыбку.
– Оль, не дури, мы же почти два года вместе были, – вот конкретно в данную секунду вижу в его глазах некий испуг и раскаяние, но мне, честно говоря, как-то по боку.
– Были и были. Сейчас мне противно даже стоять с тобой рядом. Так что… Откуда у тебя эти часы? – мой взгляд задерживается на массивной и дорогой вещице, красующейся на его руке.
– Друзья подарили.
– Какие? Ипантеевские?
Я, может, и не разбираюсь в аксессуарах, но тут этого и не требуется. Даже дурак поймёт, что часы стоят целое состояние.
– Носишь награбленное?
– С чего ты взяла? – цокает языком.
– С того. Совесть не замучает?
– Не замучает.
– Погоди, – прищуриваюсь. – Ты что, теперь с ними, да? – предполагаю в ужасе, сложив в голове два и два.
– Не твоё дело. Хотела валить? Вали... – бросает он зло.
********
Оставшиеся уроки проходят как в тумане. Я очень переживаю за подругу. Сенька весь день не берёт трубку и не отвечает на сообщения. А ещё… как бы я не хорохорилась там, в раздевалке, перед Авдеевым, на душе-то раздрай полнейший. Предательство человека, которого ты действительно считал близким, разрушило нечто хрупкое у меня внутри. Наверное, веру в искренние чувства. Во что-то чистое и настоящее.
В кармане вибрирует телефон, поставленный на беззвучный режим.
Торопливо достаю его, ожидая увидеть фотку Сеньки, но, увы, на экране высвечивается незнакомый номер.
Кто-то настойчиво и долго мне звонит. Два раза. Три. Потом звонок повторяется, но цифры уже знакомые.
Открываю сообщения, листаю вверх и проверяю.
Да, это Алексей, который Галдин. С этим молодым человеком у меня состоялся один единственный телефонный разговор. На смс и лайки в соцсетях я ему не отвечала. Запрос в друзья отклонила.
Ну и чего он опять от меня хочет? Сказала же, что не знаю ни имён, ни адресов ипантеевских, напавших на Сухорукова.
Быстро забираю в гардеробе свою куртку, переобуваюсь и выхожу из здания школы. На часах три пятнадцать. По скрипучему снегу иду домой в одиночестве. Можно было дойти с ребятами, но состояние не то.
Добравшись до перекрёстка, поворачиваю налево. Да так и застываю столбом, когда вижу, что у соседского забора, в конце улицы, стоит крутая иномарка.
Блин… Да что за день такой?
Вздохнув, направляюсь туда. Почему-то не остаётся сомнений в том, что это московские мажоры к нам пожаловали. Причём именно к нам, не к соседям.
Так и есть. Из автомобиля выходят двое. Алексей и Богдан. Похоже, меня поджидали.
– Привет, Оль, – первым здоровается Богдан, улыбнувшись.
Рад меня видеть? Или дань вежливости?
Надо сказать, что выглядит он хорошо. Следы побоев на лице практически отсутствуют.
– Привет, – растерянно отвечаю в ответ, поправляя съехавшую на лоб шапку.
Снег сыпет сплошной стеной. Снежинки оседают на его тёмные волосы и ресницы. Кружась, приземляются на стильное зимнее пальто.
Это как будто кадр из фильма. Так красиво!
Разглядываем друг друга. В какой-то момент понимаю, что дольше, чем следовало бы, поскольку Галдин начинает тактично покашливать.
– Привет, – смутившись, перевожу взгляд на друга Богдана.
– Чё не берёшь трубку, Оля из Загадаево? – протягивает руку и по-хулигански дёргает за бубон шапки.
– Беззвучный режим. Уроки же, – почти не лгу я.
– А… У нас тут одна проблема нарисовалась.
– Какая? – непроизвольно разглядываю узоры из татуировок на его шее.
– Там твой дед. С ружьём, – смеётся Лёша. – Грозится нас пристрелить.
– А что случилось? – спрашиваю испуганно. За ружьё дед хватается не то чтобы часто.
– Оль, моя семья хочет отблагодарить вас, – отвечает Богдан. – За то, что ты мне жизнь спасла. Тогда, тридцать первого.
– Только не говори, что привёз деньги, – уточняю, нахмурившись.
По его реакции вижу, что угадала. Ну ясно…
– Нам не нужны деньги от твоих родителей, Богдан. Мне было достаточно простого спасибо от тебя.
– А я говорил, олень. Слышь, Оль, – Лёха наклоняется ко мне чуть ближе, – У меня в машине сидит твоя подружка. Ну та, которая против ношения мехов, защитница животных.
– Сеня? – удивлённо округляю глаза.
– Да. Скажи… Девчонку часто метелят? Мож надо разобраться с её папашей?
Девчонку часто метелят?
Его вопрос ошпаривает, будто кипяток.
– Она…
– Сидела у забора, на сумке с вещами, – рассказывает Галдин. – Попросила отвезти её в Москву.
– Сенька! – бросаюсь к машине, оставив парней. Бесцеремонно дёргаю за ручку, открывая заднюю дверь. – Сень…
– Даже не уговаривай меня. Я тут не останусь! – уверенно произносит она, глядя на меня исподлобья.
– Куда же ты собралась? – залезаю в иномарку, беру её за руку.
– Я не буду с ними жить. Не после этого, – отворачивается. – Я всё для себя решила.
– А как же экзамены? Школа?
– Да какие экзамены? Я бы всё равно их завалила, – фыркает она.
– В Ипантеевскую школу тебя взяли бы, наверное. Должны.
– Не хочу я больше учиться, Оль. Что толку?
– Нельзя тебе одной в Москву. Сень, ну как? Что ты будешь там делать? Где будешь жить? – растерянно на неё смотрю.
– Поеду с ними. Найду работу. У татуированного временно поживу, он сам предложил.
– У Галдина? Ты с ума сошла? Мы их толком не знаем!
Я в шоке от того, что слышу. Бриж, конечно, всегда была обезбашенной, но чтоб настолько…
– Сень, я боюсь за тебя.
– Нормально всё будет, Оль, – сжимает мою руку. – Куда хуже? Сама знаешь, в каком кошмаре я живу последние два года.
– Слишком отчаянный шаг, – шепчу одними губами и, в отличии от неё, сдержать слёз не могу. – Это я виновата. Если бы не драка с Авдеевым…
– Перестань, ты тут ни при чём, Оль. Он козёл, а я взрослая девочка. Посчитала нужным дать ему звездюлей и дала. Оно и к лучшему, правда. Я давно мечтаю свалить отсюда.
– А как же я? – в тишине салона мои слова звучат эгоистично и жалобно.
– Никто не умер, Миронова. Есть телефон и электричка. С тобой мы уж точно не потеряемся. Ты ж мой братан!
Обнимаю её крепко-крепко. Понимаю, что отговорить от задуманного не получится. Сенька у нас очень упрямая и твердолобая. Всё равно сделает по-своему, кто бы что не сказал.
– Береги себя, пожалуйста.
– И ты, Роналду, – целует меня в щёку. – Хватит реветь. Лучше за меня порадуйся.
Порадуйся. Как же радоваться, когда меня переполняет чувство беспокойства и волнения?
– Оль, а их не двое было, – понижает голос, покосившись на лобовое стекло. Туда, где у капота стоят парни, о чём-то беседуя.
– В смысле не двое?
– Машин было три. Сдаётся мне, приезжали они в Загадаево не просто так… – многозначительно кивает.