Загадаю Тебя

Глава 30

Богдан

– Дед! – восклицает девчонка. Бежит к Корнею и, чуть не плача, бросается к нему на шею. – Я так по тебе соскучилась!

– Придушишь, Ольга! Ослабь хватку, дышать нечем! Кислород кончается! – по традиции ворчит тот в ответ.

Оля вынужденно отодвигается, но тут же незамедлительно берёт его за руку и трогательно её целует.

Испереживалась вчера вся. Изнервничалась.

– Что за толпа? На черта ты привела мне в палату энту делегацию? – хмуро косится в нашу сторону. – Немощного деда показать? Не нужны они мне здесь. Пусть уйдут.

Как всегда, гостеприимство не про него…

– А мы рады видеть тебя, дед Мухомор! Проведать пришли, не ругайся! Спецом на самую раннюю электричку сели, – Сенька тоже торопится к нему и оставляет смачный поцелуй на поросшей щетиной щеке.

– Фу, Сенька! – вытираясь, кривится старик. – Обслюнявила меня всего, каналья!

Лёха смеётся. Он его замечает.

– Расписной, а ну поди сюда. Шо там у тебя на шее? – щурится старик, подзывая Галдина.

– Здрасьте, – друг шагает к нему. Отодвигает ворот. Демонстрирует новую татуху.

– Ну что за хрень очередная? – даёт краткую оценку дед.

– Почему хрень? Красиво же, – заступается Сенька. – Я вот тоже подумываю что-нибудь себе набить…

– Набей на лбу «дура» вот такендовыми буквами, – советует Корней, показывая размер. – Совсем кукуха поехала? Ремня давно не получала?

– Ой, та ладно те, Мухоморыч! Гляди лучше, что мы тебе привезли. Соки, фрукты, ягоды всякие, вкусняшки. Помнишь, круассанчики, которые тебе зашли? Вот они, – выкладывает гостинцы на тумбочку. – Шоколад, карамель, сгущёнка.

– В заду не слипнется?

– Хм… Не должно.

– Магазин грабанула, что ль? На кой икс мне недельный запас провизии? Я свинтить отсюда планирую в ближайшее время.

– Не горячись. Врач сказал, что выпишет тебя только послезавтра. И то, если не будет повода задержаться. Анализы надо сдать и последить за давлением.

– Пф! Спрашивать ещё этого недоделанного Айболита буду, когда мне уйти! – фыркает. – Встану вон, да пойду. Чи не тюрьма.

– Ну уж нет, – строго произносит Оля. – Как выпишут, так и поедешь домой. Не раньше.

– Тем более, что ничего хорошего дома не ждёт, – бормочет Сеня.

– Здравствуйте, Корней Степаныч, – тоже подхожу и смело протягиваю ладонь. Не уверен в том, что дед пожмёт её, но как иначе. Поздороваться ведь надо.

– И ты тут, Москаль, – пытливым взглядом меня исследует. Рентгеновский аппарат, блин. (Но руку всё же пожимает, пусть и неохотно. Хороший знак). – Чё забыл в наших краях, непонятливый? Опять шары подкатывать к моей внучке удумал? – сурово интересуется.

Лёха ржёт. На пару с Сеней.

– Богдан вчера вечером привёз меня в Загадаево на машине. Я опоздала на электричку, а к тебе попасть очень хотелось, – краснея, объясняется Оля.

– Это ты к чему? Благодарности от меня ждёте? – ерепенится старый. – Ну приехала бы сегодня. Велика разница!

– Однако же парень бросил все свои дела и повёз меня сюда.

– Дела… Да какие у этого мажора могут быть дела?

– Перестань себя так вести. Человек учится и работает, – встаёт на мою защиту Оля. – Он привёз меня к тебе. И да, я благодарна.

– А ещё Богдан начистил пятак немцу и вышвырнул его из вашего дома, – важно добавляет Сеня, узнавшая о произошедшем не более часа назад. – Отдыхает наш Гитлер теперь в травматологии. В Германию вернётся подрихтованным!

Корней хмурится ещё сильнее. В глазах мелькает беспокойство, однако эту новость он никак не комментирует.

– Как ты себя чувствуешь, дед? Напугал нас страшно! – Оля, как мне думается, специально переводит тему.

– Нормально мне, но гроб надо примерить на всякий случай. В рост, в ширь. Мало ли, крякну…

– Ты что?! – испуганно восклицает внучка.

– А чего, Олён! В моём возрасте о таких вещах положено тревожиться.

– О Господи…

– Деньги, где лежат, ты знаешь. На вот, – достаёт из-под подушки листок и отдаёт его Оле. – Это список тех, кого можно будет позвать на мои похороны. Остальным там делать нечего. Хай бухают в другом месте и по другому поводу.

– Какой кошмар, дед!

– Семёна включишь в этот список только при условии, что удочку починит, которую навернул мне. Петровича тоже можно, но только ежели долг вернёт. Три тыщи и ни копейкой меньше. Ясно?

Внучка молчит. Явно пребывает в шоке. Впрочем, как и все мы.

– Там ещё мои пожелания накарябаны, – небрежно бросает старик.

– Любопытно, – Сенька склоняется над листком и принимается громко зачитывать: – Поставить крест. Простой, деревянный. С табличкой.

– Да. Не вздумайте мне памятник лепить. Не заслужил.

– Так… Не хоронить рядом с женой. Купить другой участок. Малой квадратуры. Два вопросительных знака.

– Можно и заранее, наверное.

У Галдина глаза на лоб лезут.

– Нельзя такое делать! – возмущается Оля.

– Ну подумаем ещё, есть ли вообще смысл тратиться. В принципе, бабка у тебя такая знатная зараза, что на любом участке меня достанет. Хоть за километр от неё ложись.

– Перестань, пожалуйста!

– Дальше... Раритетные шахматы прадеда сберечь. Играть в них с правнуком или правнучкой.

– Обязательно, – кивает Корней. – И технике моей обучить их надобно. Чтоб шарили!

– Кого их?

– Правнука и правнучку кого, тормоз!

– Гм… Выбросить фотокарточки, где я с причёской Леонтьева и усами Николаева, – хохотнув, продолжает озвучивать его пожелания Сенька. – Эт чё за фотографии такие? Никогда не видела, – вопрошающе вскидывает бровь.

– Я их надёжно спрятала. Потому что кое-кто однажды чуть не порвал их, – поясняет Оля.

– Срочно избавься от них. Я похож там на идиота. Не приведи Боже, это увидят потомки! Срам!

– Глупости! Ты там молодой и очаровательный, – упрямо спорит с ним девчонка.

– Так-с. Что ещё… Не выкидывать кассеты Ободзинского и Цоя.

– Таланты.

– Не рубить яблоню. В скобках вишню и тутовник срубить можно.

– Да. Шелковица достала. Вечная грязь от неё, – соглашается со своими же словами Корней.

– ИЖ из сарая отдать тому, кто сможет его подшаманить.

– Хороший мотоцикл был…

– Лёха может, кстати.

– Этот? – тычет пальцем в Галдина.

– Ну а какой ещё? У него ж мотоцикл есть. Не отвлекаемся! Следующий пункт. По возможности не продавать Загадаевский дом. Особенно Ивашовым, мечтающим увеличить территорию огорода. Хрен им, а не территория! Тут нарисован огроменный кукиш.

– Именно! – Корней показывает этот самый кукиш.

– Ниже посткриптум. Раз в год вспоминать деда на Родительское. На Пасху к могиле не ходить, сам в гости приходить в этот день буду.

– Прекращайте!

Оля всё-таки не выдерживает. Губа дрожит. По щеке катятся слёзы, которые она тут же торопливо вытирает рукавом.

Так жаль её становится. Порываюсь подойти к ней, однако всё же не делаю этого.

– Ну чё ты, Оль? – до Корнея, кажись, доходит, что перегнул. Дотрагивается до её плеча, но она обиженно дёргается. – Ну чего ты так убиваешься, внучка?

– Потому что не хочу слышать всё это! – девчонка всплёскивает руками. – Мне ты нужен здоровым и на долгие-долгие годы, ясно?

– Ясно-ясно, – он поглаживает её по голове. – Прости дурака. Не реви. Бог даст, ещё поживу маленько, мозги тебе покомпостирую.

Она шмыгает носом.

Вроде как успокаивается.

– Нам надо поговорить, – произносит тихо.

– Список приглашённых куда деть? – осведомляется Сеня. Дед отмахивается и она, кивнув, убирает его в сумку. – Пацаны, подышим воздухом, а? – аккуратно намекает на то, что Олю и Корнея нужно оставить наедине.

*********

О чём говорили Корней и Оля? Мне кажется, что речь шла о матери. В любом случае, я не считаю, что имею право допрашивать Олю.

Отказавшись от предложения Сени, просто сижу и смиренно жду её в коридоре больницы. Вот уже успел переговорить с лечащим врачом старика и даже сунуть взятку ему в карман, попросив, чтобы получше приглядывали за Степанычем и провели все необходимые обследования.

– Богдан. Ты здесь?

Отвлекаюсь от плаката, наглядно демонстрирующего стадии рака.

Не спрашивайте, зачем я начал его изучать. Я просто хотел скоротать время.

– Всё в порядке? Ты успокоилась? – всё-таки не получается удержаться. Заправляю прядь волос за ухо, костяшками пальцев провожу вдоль розовеющей скулы.

– Да.

Оля смущается, но не отодвигается в попытке отстоять свои границы.

– Есть ещё кое-что…

– М?

– Дед просил тебя позвать. Может, не пойдёшь? Я скажу, что не передала тебе его просьбу.

– Оль, это несерьёзно. Я зайду к нему, жди меня тут. Там на лавочке сок и шоколадка, поточи.

– Не надо, а. Ничего хорошего ты там не услышишь.

Да и пофиг.

– Я щас вернусь, – ободряюще подмигиваю ей и уверенной походкой направляюсь в палату к деду Мухомору, ни с того ни с сего возжелавшему меня лицезреть.

Странно. Ни нервничаю, ни переживаю от слова совсем. Ощущаю внутри полное спокойствие и умиротворение. Хоть и знаю, что ожидать от этого старика можно чего угодно.

– Явился не запылился! – цедит тот, стоит мне закрыть дверь за спиной.

– Ещё раз доброе утро, Корней Степаныч.

– Доброе оно было до тех пор, пока вы всей гурьбой сюда не притащились, – ворчит он недовольно в ответ. – Чего встал там? Ближе подойди, я без ружья.

Выполняю его приказ. Когда кивает на стул, сажусь. Когда достаёт из-под подушки принесённые Олей шахматы, вопросительно вскидываю бровь.

Он раскладывает на постели ладью и принимается с невозмутимым выражением лица расставлять фигуры.

– За то, что начистил фюреру пятак, спасибо, – выдаёт он неожиданно.

– Обращайтесь.

– В остальном ничего не изменилось. Не думай, что заработал с десяток очков вперёд. Я по прежнему настроен отстрелить кокушки тому, кто посмеет обидеть мою Ольгу.

– Я вас отлично понимаю.

– Да ни хрена ты не понимаешь! – порывисто отмахивается он. – Валяй давай, – уступает мне право первого хода.

Не к добру.

– С чего вы взяли, что я собираюсь обижать её? – отправляю пешку вперёд.

– Потому что такие, как ты, по-другому не умеют. Попользоваться и бросить – вот и вся цель.

– Вы ошибаетесь.

– Ой, поживи с моё а… Одну дуру уже чуть не потеряли безвозвратно. Убивалась за таким же москалём-павлином, еле в чувство привели.

– И что, теперь всех под одну гребёнку? Если москвич, то автоматом негодяй, по-вашему?

– Как правило, да. К тому же, видали мы твою семейку. Впечатление произвела неизгладимое. Нечего моей внучке делать в этом гадюшнике.

– Вообще-то, я сейчас живу отдельно.

– Ага. В квартире, купленной батей-бизнесменом? – скептически фыркает.

– Нет, снимаю.

– Снимает он! На батин лавандос? – презрительно выкатывает.

– Снова мимо. На собственные деньги. Я работаю.

– Работничек… И где же? У бати в офисе за столом сидишь и распиваешь кофэ?

Явно решил довести меня до ручки, но на колкости в свой адрес я реагирую абсолютно ровно.

– Чего заткнулся? Вещай.

– Думаю, – почёсываю нос и решаю сделать ход конём. – Вам интересно про работу…

– Вообще неинтересно.

– Если вкратце, – продолжаю, несмотря на его неуважительный комментарий. – Мы с ребятами создаём софт.

– Чё?

– Программы и приложения. Для компов, смартфонов, – расшифровываю, чтобы ему было понятно.

– Ну ясно, так-то не мешки разгружать.

– Надо будет – и мешки разгружать пойду.

– Ага. Сиди во то, кнопкотыканием своим занимайся.

– А чё?

– Да ничё. Насмешил! Зеркало дать? Себя-то видел, его высочество грузчик?

– То есть, согласно вашим убеждениям, грузчик должен выглядеть исключительно определённым образом. Так, что ли?

– Что ли да. На шмотьё своё посмотри и причу.

– С волосами-то что не так?

– Ты меня утомляешь. Играй молча! – сердито рявкает, и, собственно, последующие минут десять-пятнадцать нашей партии проходят в относительной тишине. Относительной, потому что он то и дело отпускает язвительные реплики касаемо моей игры и недалёкой (по его мнению) логики.

Что ж. Стоически терплю его старческие заскоки. Все мы помним известную пословицу. Смеётся ведь тот, кто смеётся последним, верно?

– Прекращай давай, клинья подбивать к моей внучке. И без тебя судьба у неё была несладкая!

– Разумеется, учитывая, что всё своё детство она провела с вами, – хмыкнув, выдаю в его же манере.

– Тебе коллекцию пополнить, а девчонка страдать потом будет.

– Да с чего вы это взяли? Может, хорошо у нас с ней всё будет?

– Не будет.

– Посмотрим, – упрямо спорю, что категорически ему не нравится.

– Оставь Олю в покое, Москаль!

– Нет.

– Слушай ты…

– Шах, – объявляю сухо и поднимаю глаза на деда.

Тот прожигает меня таким взглядом, что словами не передать. А потом вдруг одним движением резко смахивает оставшиеся на доске фигуры, отчего те разлетаются в разные стороны.

– Вы всё равно проиграли, – констатирую факт.

Я обыграл его, и он это знает.

– Мало тебе девок в столице? Их там пруд пруди, каких хочешь.

– Что если мне нужна только ваша Оля? – смело смотрю ему в глаза. А там уже самая настоящая буря гнева бушует.

– Заливай! Сказочник хренов! Проходили уже…

– Оля – не мать. Я – не тот мажор, с которым она крутила роман. При всём уважении, Корней Степаныч…

– Засунь себе это своё уважение в задницу!

– Оле самой решать, связываться со мной или нет. Она взрослый человек.

– Взрослый человек! Ей всего восемнадцать! – возмущается, брызжа слюной.

– Я влюблён в неё, она в меня тоже.

В последнем уверенности нет, но Корнею ведь необязательно знать об этом.

– Дюже самоуверенно!

– Ну так чувствую. Вспомните себя в юности.

– Страдаю потерей памяти.

– Как-то непохоже на то. Вы отлично помните многие вещи.

– Ей учится надобно, а не о глупостях всяких думать!

– Так пусть учится, кто ж мешает.

– Откуда взялся ты на нашу голову! – швыряет в меня шахматную доску. – Лучше б она оставила тебя в том лесу замерзать!

– Чёрствый вы человек, Корней Степаныч.

– Козлина! – краснеет. Не то от злости, не то от негодования.

– Не нервничайте. Сделайте глубокий вдох, выдох…

На меня обрушивается поток нецензурной брани. Старик вот-вот выйдет из себя, а там и до повторного приступа недалеко. Меня такой расклад как-то не устраивает.

– Я обещаю вам, что не стану обижать вашу внучку. Буду заботиться, защищать её, оберегать.

– Даром мне не нужны твои обещания!

– Москва – большой город. Опасный. Неужели вам не хочется, чтобы рядом с Олей был кто-то, на кого бы вы могли надеяться?

– С чего бы мне на тебя надеяться?

– Скоро год будет, как я пытаюсь её добиться.

– Навязчивый…

– Вы хотели сказали целеустремленный и упёртый, – переиначиваю его характеристику.

– Год… Тоже мне достижение! Хотя для такого, как ты…

Ну вот опять...

– А такой, как Никита ваш, лучше, что ли? – позволяю себе его перебить. Некрасиво, но что поделать. – Чего вы замолчали? Нормально с ней обошёлся ваш земляк? Простой парень из Загадаево…

Немая пауза. А всё потому что я попал в точку. Двести процентов. Наше происхождение, статус – это всё второстепенное. Ты либо говно человек, либо нет. Третьего не дано.

– У меня на тебя не то аллергия, не то непереносимость, – наконец произносит старик, устало вздыхая.

Наклоняюсь. Поднимаю одеяло, упавшее на пол. Укрываю его ноги, но он капризно его откидывает.

Несносный.

Реально, как Оля терпела его все эти годы?

– Выздоравливайте, Корней Степанович. Полагаю, наш разговор подошёл к концу?

– Погубишь мне девчонку, в порошок тебя сотру! – предупреждает угрожающим тоном.

– Договорились.

– Ни о чём я с тобой не договариваюсь, банный ты лист столичный! – ворчит по новой, хотя есть у меня ощущение: Корней смирился с тем, что я не отступлю.

– Руку протягивать для прощания смысл есть?

– Нет. Обойдёшься!

– Рад был повидать вас.

– Не могу сказать того же!

Киваю и собираюсь уходить, но следующая его фраза вынуждает меня остановиться.

– Если Оля лишиться из-за тебя квартиры, никогда не прощу! Должен же быть у неё свой угол!

Оборачиваюсь.

Нахмурившись, пытаюсь понять, причём тут я и та самая квартира, которую хочет получить мать Оли.

– Не понял…

– Олень. Как же туго до тебя всё доходит! Это последствия того, что тебе настучали тогда по башке? Отбили мозжечок? – язвительно осведомляется.

– А если по существу и без оскорблений?

– Если по существу, то моя маленькая дурочка решила таким образом спасти тебя от баланды и неба в клеточку.

– То есть…

– То и есть. Просила меня только что отписать Наташке хату. Та шантажирует её заявлением, которое намеревается нести в ментовку.

Вот так новости!