Загадка старого кладбища

Если бы кто-нибудь рассказал Валентине Сергеевне Петуховой о том, в какой водоворот таинственных и невероятных событий она будет вовлечена, эта пожилая, но весьма энергичая дама только посмеялась бы. Ни во что сверхъестественное она не верила. Мало того, она всю жизнь боролась с религиозным мракобесием и была ярой атеисткой. Библиотека, которой руководила Валентина Сергеевна, отличалась высоким уровнем атеистической пропаганды. Здесь постоянно устраивались различные выставки, развенчивающие неприглядную роль религии в современном обществе. Другим ее увлечением были сбор и засолка грибов. Эти две, казалось бы, противоположные страсти мирно уживались в кипучей душе Петуховой.

Грибам, или микологии, как научно изъяснялась Валентина Сергеевна, она посвящала многие часы и считала их лучшим отдыхом. Почти каждый свой отпуск проводила она в глухих лесных деревушках, прочесывая березовые рощи и сосновые боры в поисках грибных эльдорадо. Никогда не собирала грибов в уже известных ей местах, постоянно выискивала все новые неизвестные уголки.

И нынешний отпуск она решила провести в дотоле неизвестном месте. Как-то, возвращаясь на электричке из очередного грибного похода, она случайно подслушала разговор двух старушек. Из тихого разговора, не все подробности которого она расслышала, удалось уяснить, что есть-де такая деревушка Лиходеевка, так вот у этой деревушки белый гриб попадается в таком изобилии, что хоть косой коси, однако нужно знать места. Да и с самой Лиходеевкой не все в порядке, что-то в этой деревушке неладно.

— Нечисто там, — выразилась одна старушка.

«Видать, дебри непролазные, — подумала Петухова, — небось ни пройти, ни проехать».

И вот наступил долгожданный отпуск. Август только начинался. Стояла именно та погода, которую так любят грибники. Ночью сеял мелкий теплый дождик, а с утра день был свеж и ясен. Для понимающего человека лучше погоды не бывает. Валентина Сергеевна собралась в дорогу без промедления. На удивление быстро нашла попутную машину и вскоре уже тряслась в кабине грузовика. Шофер попался неразговорчивый. Он всю дорогу молчал и, как казалось Валентине Сергеевне, был чем-то рассержен. На нее он, казалось, не обращал внимания и на все ее попытки заговорить с ним упорно отмалчивался. И только в самом конце пути, услышав, что попутчица едет в Лиходеевку собирать грибы, внимательно посмотрел на нее, отвлекшись на минуту от дороги. При этом машину основательно тряхнуло.

— За грибами, значит? В Лиходеевку? — На лице его появилась гримаса насмешливого сострадания. — Зря вы это затеяли, дамочка. Грибов сейчас кругом много. Зачем же в эту Лиходеевку? Убежите вы оттуда без оглядки, попомните мои слова.

На вопрос, что же там такого страшного, шофер хмыкнул, покосился на нее и почему-то смущенно промолвил: «Комаров больно много»: Машина съехала с разбитого тракта и поехала лесом. Ветки берез то и дело ударяли по кабине, обдавая Валентину Сергеевну дождевой влагой, и она поспешно закрыла окно.

Вдруг лес расступился, и показалась деревня.

— Вот она, Лиходеевка, — сказал шофер и, притормозив, повернулся к Валентине Сергеевне: — А может, дальше поедете, до Кутушева, там тоже грибов тьма, а места не в пример спокойнее.

Но она отрицательно замотала головой и стала совать водителю деньги, от которых тот решительно отказался.

— Назад повезу — рассчитаемся, — засмеялся он и махнул рукой на прощание.

Машина уехала, а Валентина Сергеевна остановилась у края дороги и огляделась.

Сельцо, которое предстало перед изумленными глазами Валентины Сергеевны, словно сошло с идиллического пейзажа девятнадцатого века. Столетние липы и тополя обрамляли десятка три беленых хат, крытых чуть ли не соломой. Не видно было даже привычных телеграфных столбов. И хотя ярко светило солнце и все сверкало красками августовского дня, от этой идиллии становилось почему-то печально и даже тревожно. Может, причиной была абсолютная тишина, стоявшая вокруг. Не слышалось привычных звуков деревенской жизни: кудахтанья кур, мычания скотины, собачьего лая.

«Вымерли здесь все, что ли?» — с тревогой подумала Валентина Сергеевна и побрела по заросшей куриной слепотой тропинке к крайнему дому.

В огороде какая-то женщина полола картошку. Валентина Сергеевна поздоровалась и поинтересовалась, нельзя ли где поселиться на время?

— А чего вам здесь? — спросила женщина, оказавшаяся при ближнем рассмотрении совсем старой, с морщинистым, как печеное яблоко, лицом.

— Да отдохнуть хочу, — молвила Валентина Сергеевна, осматриваясь вокруг. Ей понравилась аккуратная изба, чистота и порядок во дворе.

— Дачница, значит, — протянула старуха с сомнением. — Только дачникам у нас делать нечего. Кругом болота да леса дремучие. Их у нас отродясь не бывало. Пробовали некоторые, да долго не выдерживали. Муторно тут без привычки.

Старуха перекрестилась.

— А грибы тут у вас есть? — полюбопытствовала Валентина Сергеевна.

— Грибов-то пропасть. Да не больно-то их собирают, в лесах этих проклятых.

— Так, может, пустите на постой? — продолжала гнуть свое Петухова.

— Да живи, жалко, что ли! Только долго ли ты проживешь?

— Недели две точно.

— Я не об этом. Ну да ладно, пошли в дом.

Внутри избы было очень чисто, но как-то сумрачно. Передний угол занимал большой киот с иконами, теплился синенький огонек лампадки.

Они вошли в комнату поменьше. У стены, завешенной ярким ковриком, на котором черкес целился из ружья в тигра, стояла большая никелированная городская кровать. На подоконнике краснели горшки с геранью, мерно тикали ходики на стене.

Непонятно, но в первые полчаса, проведенные в Лиходеевке, Петухова чувствовала себя как-то неуверенно. И главное, причина этого дискомфорта была ей неведома. Но комнатка, где предстояло жить, настолько понравилась, что она повеселела.

— А почему ваша деревня Лиходеевкой называется? — поинтересовалась Петухова.

— А потому, — насупилась старуха, — что дела в ней лихие творились, да и сейчас случаются.

И она опять перекрестилась.

«Богомольная какая», — подумала Валентина Сергеевна. Но слова старухи заставили ее насторожиться.

— Это какие же лихие дела?

— Долго рассказывать, да и не к ночи, — буркнула старуха. — Давайте-ка лучше я самовар поставлю. Чай пить будем.

Пока закипал самовар да потом пили чай, и Валентина Сергеевна угощала старуху (как оказалось, ее звали Агриппина Кузьминична) городскими лакомствами, быстро стемнело. И внезапно на Петухову навалилась такая усталость, что она едва добралась до никелированной кровати и погрузилась в пуховик. Сонное сознание успело зафиксировать яркий свет луны, пробивающийся сквозь заросли герани на окне, и тонкий комариный писк.

Когда она проснулась, было по-прежнему необыкновенно тихо. Солнечный свет заливал комнату. Наконец на улице пискнула какая-то птаха. Звякнула колодезная цепь. Валентина Сергеевна сладко потянулась и встала с постели. Старухи не было видно… «Наверно, корову выгоняет», — подумала дачница. Быстро умылась из старинного медного умывальника, наскоро перекусила и отправилась на свою первую вылазку в лес. Но сначала решила осмотреть деревню. Та оказалась совсем крохотной. На единственной улице ей повстречался лишь благообразный старичок, гнавший хворостиной козу. Он вежливо поздоровался и долго глядел вслед Валентине Сергеевне.

Лес был чист и светел. Красные колонны сосен исчезали высоко в небе. Валентина Сергеевна шла от дерева к дереву, внимательно вглядываясь в засыпанную хвоей землю. Азарт захватил ее полностью. Наконец корзина наполнилась. Пришлось поворачивать назад. Знакомой тропкой она вышла в деревню. По-прежнему тихую и пустынную. Тишину нарушал лишь гусиный выводок, плескавшийся в луже. Хозяйка равнодушно взглянула на корзину, буркнула что-то в ответ на приветствие.

Валентина Сергеевна попыталась завести беседу, но старуха отмалчивалась, и Валентина Сергеевна занялась своими грибами.

Дни стояли как на заказ. В небе ни облачка, только под вечер иногда затянет низкими тучами, и всю ночь идет мелкий теплый дождик. И все же приближение осени становилось отчетливей. На кустах, на ветвях деревьев заблестели нити паутины, и в утренней прохладе чудился привкус будущих морозов.

Ранехонько двинулась Валентина Сергеевна в путь. В руке корзина, за плечами рюкзачок с нехитрой снедью. На этот раз решила она собирать только отборный гриб. Поэтому без сожаления смахивала березовым батажком многочисленные сыроежки и волнушки.

Наконец лес стал редеть, и показался край болотистой пустоши. Где-то здесь, по словам старухи, и находились россыпи боровиков.

День, еще несколько минут назад светлый и ясный, вдруг потускнел, сделался серым. Подул холодный ветерок. Затхлым сладковатым запашком потянуло с болот. Валентина Сергеевна поежилась и повернула назад, в лес. Но и лес стал какой-то не такой. Чем дальше она шла, тем меньше становилось сосен, пошел березняк и осинник. Появились зеленые моховые плешины, в которых нога утопала, как в дорогом ковре. Валентина Сергеевна идти по мхам опасалась, помня рассказы хозяйки о бездонных трясинах. Она пугливо тыкала в мох хворостиной, но пока страхи ее были напрасны. Бессмысленное хождение стало надоедать, как вдруг она наткнулась на изрядное семейство боровиков. Треть корзины сразу наполнилась. Охотничий азарт охватил Петухову. Она заметалась по лесу, сразу забыв про свои страхи. Грибов становилось все больше. Корзина уже почти наполнилась, а их количество не уменьшалось. Никогда еще не видела Валентина Сергеевна такого изобилия боровиков. Она решила остановиться, передохнуть и рассортировать свою добычу. На ходу перекусив, переложила грибы из корзины в освободившийся рюкзак и повесила его на сучок огромной сосны, привязав к нему красный платок, чтобы издали заметить на обратном пути.

Она шла от дерева к дереву, забыв про время, охваченная всепоглощающей страстью. Внезапно грибное изобилие кончилось, как отрезало. И хотя корзина снова была полной, Валентина Сергеевна почувствовала горькое разочарование. Она глянула на свои часики — было далеко за полдень. Что ж. Пора возвращаться. И только тут поняла, что не знает, куда идти. Верный ориентир — болото — пропал. Она помнила, что шла на запад. Да в какой стороне этот запад? Солнца не видно. Небо затянуло облаками. Неужто заблудилась?

Валентине Сергеевне стало не по себе. Вспомнились таинственные намеки старухи, а тут еще среди бела дня заухал филин. Вдруг лес расступился и перед ее глазами открылась обширная поляна.

В первую минуту Петухова решила, что это околица села. Виднелись какие-то изгороди, торчащие из земли колья. Приглядевшись, поняла, что перед ней кладбище. Это ее обрадовало — раз кладбище рядом, то деревня недалеко. Она подошла поближе.

Кладбище было старинное, и непохоже, чтобы на нем хоронили крестьян. Попадались массивные гранитные и мраморные надгробья, большей частью покосившиеся, а некоторые и вовсе валялись на земле. Едва читались имена и даты, стертые временем. Некоторые памятники разбиты, у мраморного ангела отбито крыло, а у статуи женщины, державшей, в одной руке опущенный факел, вторая вообще отсутствовала. Было здесь и два-три склепа — массивные приземистые строения из старинного кирпича с ржавыми чугунными дверьми. Двери одного из склепов были распахнуты, и Валентина Сергеевна почти пробежала мимо них, охваченная жутью. На стене другого виднелась черная мраморная доска, из надписи на которой следовало, что здесь покоятся представители славного рода Кокуевых. Забыв о грибах и о времени, ходила храбрая библиотекарша среди старинных могил. Чем-то стародавним, неведомым повеяло вдруг на нее.

«Видимо, это старинное дворянское кладбище», — решила она. А тем временем начавшийся мелкий Дождик усилился и перешел в ливень. Сверкнула молния, ударил гром, полилось как из ведра. В поисках укрытия Петухова заметалась по кладбищу. Зайти в один из склепов было страшно. На самом краю виднелось какое-то строение, видно, часовня. Валентина Сергеевна устремилась туда. Здесь было относительно сухо. Струи дождя с силой били по ржавой железной крыше, и звук гулко отдавался в пустом помещении. И тут царило полное разорение. На щербатом каменном полу валялся мусор, обломки кирпичей, гнилые доски. Стены изрисованы и исписаны мелом и углем. Что написано на стенах, Валентина Сергеевна из-за плохого освещения не разобрала. Попыталась прочитать одну из надписей, приблизившись почти вплотную к стене и водя пальцем по буквам.

— Отче наш, иже еси на небеси… — читала она по складам и вспомнила, что это молитва. Дальше читать не стала, а повернулась к окну, белеющему на темной стене. За окном шел ливень. Сквозь струи виднелись ближние надгробья, дальше все терялось в белесом тумане.

Быстро темнело. Дождь не прекращался, но стал слабее. «Надо идти», решила Валентина Сергеевна. Она храбро вышла из дверей часовни, но чуть не упала. Ноги разъезжались на скользкой глинистой почве. Струйки воды стекали по ее расстроенному лицу. Она неуверенно двинулась вперед, но, пройдя несколько метров, остановилась.

Куда идти, в какую сторону? Одежда промокла, на легкие теннисные тапочки налипли комья глины. Растерянность сменилась страхом. Она обернулась назад, поглядела на распахнутые двери. Рассудок подсказывал, что надо вернуться в часовню. Там хотя бы сухо. Страшно, конечно, но ведь Валентина Сергеевна не верила во всякую чертовщину. Переждет дождь и двинется в путь.

Внутри часовни стало еще сумрачней. Впотьмах, натыкаясь на острые кирпичные обломки, Валентина Сергеевна подобрала несколько трухлявых досок и соорудила из них подобие табурета. Села, привалившись мокрой спиной к кирпичной стене, и задумалась.

Конечно, неприятно. Видимо, придется ночевать в этой часовне. Сейчас бы развести костер, но спичек не было. Может, перекусить? Она пошарила в корзине, нашла мокрый газетный сверток с бутербродами. Пожевала без аппетита.

Стало совсем темно. Мерный гул дождя усыплял, и Петухова задремала. Она слышала стук капель по крыше, завывание ветра. Но одновременно видела сон, даже не сон, а какие-то странные, ни на что не похожие образы клубились, казалось, вокруг. Ее обступали бесплотные тени. Люди ли, призраки?

Внезапно она проснулась. Дождь кончился. Стояла абсолютная тишина, только иногда одинокая капля срывалась с крыши, и звук ее падения казался громом. Стало тепло, даже душно.

Голова Валентины Сергеевны была свежей и ясной, как будто не дремала она, привалившись к холодной, шершавой стене, а долго и крепко спала в теплой и мягкой постели.

«Надо уходить», — подумала она, но мысль эта показалась настолько нелепой, что ее тут же отбросила.

«Куда идти? Не проще ли дождаться утра?»

Все бы хорошо, но было очень страшно. Вдруг где-то далеко заухал, захохотал филин. Мороз прошел по коже Валентины Сергеевны. Птица успокоилась, снова наступила тишина. Однако ненадолго. Послышались новые звуки. Вначале ей показалось, что где-то бьют в рельс. Но звук был не резкий и гулкий, а, напротив, глухой и унылый. Валентина Сергеевна поняла, что это колокол. Погребальный звон внезапно прекратился и сменился нестройным жалобным пением, напоминающим вой. Пели несколько человек, и не разобрать, мужчины или женщины. Голоса приближались. Валентина Сергеевна сидела ни жива ни мертва. Ноги стали как ватные. Сквозь хаос мыслей огненной нитью билась одна: бежать! бежать! Но сил не было.

Внезапно страх отступил и на смену ему пришло жгучее любопытство. Хоть одним глазком взглянуть, что там происходит!

Стараясь не шуметь, она поднялась с пола и выглянула в окно.

Вначале ничего не увидела. Тьма казалась абсолютной. Однако во тьме просходило какое-то движение. Внезапно зажегся огонек, за ним — второй, третий…

«Свечи», — поняла Валентина Сергеевна.

Тусклый свет вырвал из мрака силуэты в белом. Они приближались. По огонькам свечей стало ясно, что их трое. Было так интересно, что она перестала бояться. Внезапно силуэты остановились у могилы возле сильно покосившегося надгробного камня. На камень поставили свечи, они разгорелись, и стало видно, что это короткие толстые огарки зеленого цвета.

Тем временем таинственные силуэты что-то делали поодаль от могилы. Сначала Валентина Сергеевна не поняла, что именно, но потом догадалась — разводят костер. Видимо, дрова были принесены с собой, так как костерок заполыхал в считанные секунды. В его свете Валентина Сергеевна как следует рассмотрела женщин в длинных белых рубахах до пят, босых, с распущенными волосами и, как ей показалось, необычайно бледных. Сначала Валентина Сергеевна не могла определить их возраст. Они сбросили рубахи и стали в кружок вокруг костра. Две из них были уже немолоды. Их грузные тела с обвисшими грудями и животами рельефно вырисовывались на фоне огненных языков. Третья же оказалась молодой женщиной со стройным белым телом. Они в молчании постояли несколько минут у костра, затем одна из них что-то бросила в огонь. Костер полыхнул зеленым цветом. Женщины вновь запели тихими голосами заунывную песню. Слов Валентина Сергеевна не разобрала. Она замерла у окна и смотрела во все глаза. Никогда она не сталкивалась ни с чем подобным. В голове мелькали обрывки мыслей: что за странный обряд? Шабаш ведьм? Какой-нибудь древний языческий культ?

Внезапно костер загорелся чистым зеленым светом. Столб его поднялся высоко вверх и осветил не только кладбище, но и опушку леса. Обнаженные фигуры у огня медленно изгибались, как будто исполняли неведомый танец. Заунывное пение не прекращалось. И тут Валентина Сергеевна с ужасом заметила, что земля на могиле шевелится. Вот тут-то бедная библиотекарша и узнала, что такое настоящий страх. Она часто читала, что от ужаса на голове у людей шевелятся волосы. Теперь она отчетливо почувствовала, как волосы шевелятся у нее самой. От страха вся оцепенела. Только сердце гулко стучало в груди, и стук этот отдавался в мозгу.

Между тем пение усилилось и стало походить на истерические вопли. Столб зеленого света потемнел и как бы загустел. Петухову начало трясти, когда она, увидела, что из земли вылезла рука отвратительного черного цвета. Пальцы беспрестанно двигались, как будто хотели что-то схватить, раздавить, изорвать в клочья.

Женщины упали на колени. Пение прекратилось, и в тишине слышался только звук осыпающейся земли. Огонь внезапно исчез, а на его месте нестерпимым малиновым светом заполыхали уголья. В их свете стало видно, как из могилы пытается выбраться нечто огромное, невероятно страшное.

Валентина Сергеевна держалась из последних сил. Она стояла у окна на самом виду, с ужасом взирая на происходящее. Из могилы показалась голова. Вид ее был настолько чудовищен, что библиотекарша, забыв обо всем, взвизгнула от ужаса. В ту же минуту заухал, захохотал филин, женщины повернули головы в ее сторону — их лица были еще ужаснее личины мертвеца. Они вскочили с земли и, завизжав, бросились к часовне. Костер в ту же минуту погас, а Валентина Сергеевна, не чуя под собой ног, грохнулась без чувств.

Разбудил ее щебет птиц. Стояло ясное свежее утро. Солнечные лучи, проникая сквозь проемы окон, освещали мрачные внутренности часовни. Она поднялась с пола. Все тело болело, кости ныли, словно вчера пришлось делать непосильную работу.

Взглянув на часы, Валентина Сергеевна увидела, что почти восемь утра. Она вышла из часовни и посмотрела в сторону надгробия, которое так ярко запечатлелось во сне.

«Подойти, что ли?» — Она нерешительно шагнула в сторону могилы. Ночные страхи все еще давали себя знать.

«А чего я, собственно, боюсь?» — Она медленно подошла к могиле. Где-то здесь горел костер, если ночные видения — действительность, то должен остаться след. Но никаких следов кострища не было.

— Конечно, сон, — успокоилась библиотекарша. Она приблизилась вплотную к могиле, заросшей какой-то остролистной травой, посередине пламенел кровавыми цветами куст чертополоха.

Памятник — продолговатая конусовидная плита черного мрамора — сильно наклонился и как будто вот-вот должен рухнуть в заросли бурьяна. Надписи на камне не разобрать. Проступали какие-то буквы, но они оказались замазаны грязью. Библиотекарше стало нестерпимо любопытно: кто же здесь похоронен? Она смочила в лужице ладошку.

«Не делай этого! — говорил ей внутренний голос. — Беги отсюда!» Но мужественная дама не послушалась рассудка. Она провела мокрой рукой по надписи. Та стала четче, рельефнее.

Теперь вполне можно было прочитать. Старинными витиеватыми буквами на камне было написано:

Ниже стояла дата рождения.

Это была ее дата рождения!

Вначале Петухова ничего не поняла.

«Что за странность, — подумала она, — однофамилица моя? Тоже Валентина и тоже Сергеевна. И год рождения мой». Это не укладывалось в голове. День внезапно померк. Казалось, ночные видения обступили ее вновь.

А когда же она умерла?

Надпись, свидетельствующая об этом, все еще скрывалась, грязью. Снова дотрагиваться до камня было неприятно и даже страшно. Валентина Сергеевна достала из кармана кофты носовой платок и намочила его в луже. С мокрым платком в руке она в нерешительности стояла подле памятника. Любопытство подталкивало ее, но страх не давал поднять руки. Наконец любопытство пересилило. Она осторожно провела мокрой тканью по едва проступавшим из грязи цифрам. Потом с внезапно появившейся смелостью лихорадочно заработала платком. На камне четко и рельефно проявились цифры. Нынешний год. Судя по дате, ей оставалось жить тринадцать дней. Валентина Сергеевна нисколько не сомневалась, что надпись напрямую связана с ней.

Не помня себя, схватила корзину с уже ненужными вчерашними грибами и побежала куда глаза глядят…

Утром она расплатилась с хозяйкой, сухо распрощалась и двинулась к проселку.

-. А грибы как же? — спросила бабка, кивнув на сушащиеся на солнце низки боровиков и подберезовиков.

— Я их вам оставляю на память, — усмехнулась Валентина Сергеевна.

— Какая память… — молвила старуха. — Через день-другой снова увидимся.

Валентина Сергеевна приостановилась и удивленно глянула на старуху.

— Да, да, милая, вернешься ты вскоре, да не одна вернешься. Да вот не знаю, к добру, к худу ли? Не сказала ты мне правды, покаешься вскоре. Сказав так, старуха ушла в дом. Через пятнадцать минут Валентина Сергеевна тряслась в кабине молоковоза.

За окном показались городские окраины, и скоро Петухова была уже дома. Здесь, в городских, стенах, вся мистика, случившаяся с ней, казалась далеким дурным сном. От знакомых до мелочей вещей — абажура, добротного кожаного дивана, шкафа с книгами — веяло покоем, устоявшимся бытом. Здесь она была в полной безопасности.

А может, плюнуть на эту историю, и забыть ее? Мало ли что в жизни случается… Но нет! Не такой человек Валентина Сергеевна Петухова. На следующий день спозаранку она уже была в городском архиве.

Увидев Петухову, заведующий архивом Петр Петрович Забалуев ехидно заулыбался и, картинно разведя руки, спросил насмешливым тоном, что привело ее сюда в столь ранний час. Валентина Сергеевна ждала этого вопроса и заявила, что готовит материалы по истории родного города для публикации в местной газете.

— История вроде не ваша область? — удивился Забалуев. — А что конкретно вас интересует?

Услыхав, что дама интересуется старинными дворянскими родами, проживавшими на территории их уезда, еще более удивился. Задумчиво закивал головой и спросил:

— Это что, новая мода такая пошла? Давненько о них не вспоминали. Решили из гробов, из тлена на всеобщее обозрение вытащить?

Упоминание о гробах не понравилось Валентине Сергеевне, но она смолчала. Наоборот, льстивым тоном начала превозносить заслуги Петра Петровича как известного историка и краеведа.

— Вы это оставьте, — строго произнес он, — Говорите, зачем пришли.

— Тут неподалеку от города есть совсем крохотная деревушка Лиходеевка. Недавно я там отдыхала, места там замечательные. И вот, гуляя по лесу, наткнулась на довольно необычное кладбище. Судя по надгробиям, хоронили там местных дворян, но почему не на городском кладбище, а в глуши, да еще посреди леса? Это-то меня и заинтересовало. Словом, хочу произвести исторические изыскания, — высокопарно закончила она.

— Лиходеевка, Лиходеевка… — Старик наморщил и без того морщинистый лоб. — Что-то припоминается… Не могу вспомнить. Вы присаживайтесь, Валентина Сергеевна, сейчас чайком угощу.

Петухова пила чай со свежими баранками, а Забалуев, судя по отсутствующему взгляду, напряженно думал. Затем он убежал и через несколько минут притащил огромную пыльную папку. Торопливо развязал тесемки, начал перебирать документы. Петухова сидела, не зная, чем себя занять. Она смотрела, как пальцы архивариуса перебирают ломкие пожелтевшие листы, и в который уже раз думала, не зря ли затеяла все это? Прошло с полчаса. Забалуев, казалось, совсем забыл про нее, он, видимо, не нашел того, что искал, потому что захлопнул папку, подняв столб пыли, и снова куда-то убежал.

От скуки Валентина Сергеевна принялась рассматривать многочисленные схемы и диаграммы, висевшие по стенам. Здесь были и карты дореволюционного уезда и всей губернии, и графики, свидетельствующие о количестве пахотной земли в районе, и разные статистические таблицы. Один из планов привлек внимание Петуховой. Он рассказывал, каким помещикам и где принадлежала земля в уезде до отмены крепостного права в 1861 году. План был большой и красочно выполненный. Земельные владения помещиков были заштрихованы разноцветными линиями и, представляли пеструю мозаику.

Валентина Сергеевна быстро нашла Лиходеевку. Та находилась в центре почти правильного незаштрихованного кружка величиной с пятак, а вокруг располагались помещичьи земли, сходившиеся к кружку острыми углами. Все напоминало странной формы цветок с разноцветными лепестками. Петухова насчитала шесть лепестков — значит, у Лиходеевки сходилось шесть дворянских владений. Библиотекарша читала на плане фамилии владельцев земли. Некоторые показались ей смутно знакомыми. Вот, например, Кокуевы… Она вспомнила старое кладбище. Да ведь на мраморной плите, украшавшей один из склепов, выбита именно эта фамилия!

Размышления Петуховой прервал вернувшийся архивариус. По его удрученному виду она поняла, что поиски оказались напрасными. Он досадливо морщился и кряхтел.

— К сожалению, — сказал архивариус, не глядя на Петухову, — ничем помочь не могу. Во всяком случае, прямо сейчас. Хотя, — он вскинул голову, — хотя я точно помню, что с Лиходеевкой связана какая-то интересная, загадочная история. И не одна… Приходите-ка вы в архив вечерком, никто отвлекать не будет. А я тем временем еще раз внимательно покопаюсь в архиве да переговорю кое с кем. Так что, до вечера.

По дороге домой Валентина Сергеевна зашла в городской парк, села на скамейку и задумалась, размышляя о случившемся, не замечая, что происходит вокруг. А происходило следующее.

По аллее парка двигалась высокая, необычайно худая женщина неопределенных лет. Одета она была в детское полупрозрачное розовое платьице с воланами и лентами. Голову дамы украшали бантики, в руках держала причудливо расшитую стеклярусом сумку. Но странность заключалась не столько в ее одеянии, сколько в лице и всем облике.

Безобразно худая, она, казалось, состояла из одних костей, выпиравших из-под игривого платьица. Лицо, покрытое толстым слоем пудры, казалось оштукатуренным. В сочетании с кроваво-красными губами оно походило на жуткую маску.

Существо медленно прошло мимо скамейки, на которой сидела Валентина Сергеевна, и скрылось в глубине парка. Занятая своими мыслями, та не обратила на странную гражданку внимания. Через несколько минут нелепая фигура показалась снова. Поравнявшись со скамьей, в нерешительности затопталась возле нее, а потом села на самый краешек.

Валентина Сергеевна подняла голову и увидела почти рядом с собой странное лицо. От неожиданности она чуть не вскрикнула. Неизвестная женщина смотрела на нее тусклым, мертвым взглядом и беззвучно шевелила ярко накрашенными губами, затем отвернулась и тупо уставилась в пространство.

Валентина Сергеевна хотела встать и уйти, но что-то не пускало ее. И еще одно обстоятельство неприятно поразило библиотекаршу. От непрошенной соседки шел тяжелый сладковатый запах, смесь ароматов одеколона, пудры и еще чего-то, напоминающего запах свежевспаханного жирного чернозема. «Благоухание» было настолько сильно, что хотелось зажать нос и убежать.

Валентина Сергеевна решила так и сделать. Она встала, намереваясь уйти, но незнакомка снова вперила в нее свой жуткий взгляд и сказала четко и раздельно:

— Двенадцать дней тебе осталось.

Библиотекарша сначала ничего не поняла. «Какие двенадцать дней?», растерянно подумала она.

— Вы о чем, гражданка? — Она вопросительно поглядела на странную соседку. Та, казалось, не замечала ее, уставившись в пустоту.

— Ой! — Валентина Сергеевна вспомнила вчерашнюю надпись на памятнике. Ведь из нее следовало, что ей осталось жить тринадцать дней. Эта ненормальная что-то знает. Библиотекарша приблизилась вплотную к странному созданию.

— Скажите, — начала она как можно вежливей, хотя едва владела собой. Скажите, какие двенадцать дней?

Незнакомка молчала.

Валентина Сергеевна наклонилась и глянула ей в глаза… Они были совершенно мертвые, белесые и тусклые.

— Да скажешь ты или нет! — закричала мужественная дама.

— Ты сама знаешь, — без всякого выражения сказала женщина.

Валентина Сергеевна, совершенно не владея собой, схватила незнакомку за плечи и начала трясти, приговаривая:

— Что я знаю? Что я знаю? Отвечай, зараза!

Тут надо оговориться, что, несмотря на всю свою интеллигентность и воспитание, Валентина Сергеевна знала довольно много крепких выражений и, случалось, в минуты гнева употребляла некоторые из них. Она была вполне современной дамой.

От тряски голова нелепого существа болталась, как у тряпичной куклы. Во все стороны полетела пудра. Раздавался звук, напоминающий бряцанье костей. Внезапно Валентине Сергеевне показалось, что на лице пренеприятнейшего существа как бы лопнула кожа. Она присмотрелась: действительно прямо на левой скуле болтался лоскут кожи, а из-под него виднелась желтоватая кость черепа. В ужасе Валентина Сергеевна выпустила свою жертву и бросилась бежать.

Последнее, что она услышала, были слова, произнесенные размеренно и четко: «Осталось двенадцать дней».

Она мчалась не разбирая дороги, не видя перед собой ничего. Очнулась только дома. Все плыло и вертелось перед глазами: деревья в парке, жуткое существо, какие-то цветные полосы… Калейдоскоп кошмаров крутился в ее воспаленном воображении.

Внезапно навалился сон. Тяжелый, без сновидений, как будто провалилась она в черный бездонный колодец.

Когда Петухова проснулась, наступили сумерки. За окном чирикала птичья мелочь. Слышались звуки духового оркестра, где-то плакал ребенок. На душе было легко и спокойно. Она вспомнила о случившемся и засмеялась. Какая ерунда! Духи, призраки… Да быть такого не может. Кругом обычная, нормальная жизнь. Все так же действуют законы диалектики. Материализм прет со всех сторон… Вон как младенец заливается…

Валентина Сергеевна вспомнила, что нужно идти в архив к Забалуеву. А стоит ли? Не проще ли поужинать, напиться чаю, пойти погулять. А завтра на работу. Хватит отдыхать. Работа — лучшее лекарство.

Нет. Сходить в архив все же надо. Ведь всю эту кутерьму сама затеяла. И она стала поспешно одеваться.

В старом особняке ее уже ждали. Большой стол в кабинете Забалуева был завален газетными подшивками, старинными изданиями, рукописями. Тут же на краю стоял расписанный яркими цветами поднос, на котором громоздился пузатый самовар, тарелка со свежими баранками, масленка, сахарница.

— Чайку не желаете ли? — предложил любезный Петр Петрович.

Петухова огляделась.

В углу сидел человек, которого она в первый момент не узнала, а узнав, нисколько не обрадовалась.

Это был известный всему городу Дмитрий Воробьев, или попросту Митька Воробей — как непочтительно называла его некоторая часть населения. А известен он был своими неутолимыми краеведческими изысканиями, а еще больше бесцеремонностью, нахрапистостью и даже наглостью, с какой производил эти изыскания. Однажды Воробьев ворвался на заседание городского исполкома, находившегося в старинном доме постройки восемнадцатого века, и, ничуть не смущаясь ответственных товарищей, стал разглядывать украшения камина, находившегося в зале заседаний.

Мало того, он вытащил откуда-то древний фотоаппарат и начал фотографировать эти самые украшения. Разразился скандал.

Выходка имела для Воробьева печальные последствия. Его с треском выгнали из городского музея, где Митя работал.

— Вы, Валентина Сергеевна, не стесняйтесь. — Забалуев подвинул ей стул. — А если Митя вас смущает, — он кивнул на Воробьева, — так зря. Он для нас самый полезный человек, он-то как раз и пролил свет на интересующий вас вопрос. Садитесь, прошу вас. И все же, — Забалуев помедлил, рассеянно перебирая бумаги на столе, — вы бы рассказали, что с вами на самом деле произошло.

Валентина Сергеевна задумалась. Рассказать им все? А стоит ли? Ведь не поверят. Решат, что чокнулась баба. Поднимут на смех. Разнесут по городу.

— Видите ли, — начала она осторожно, — то, что со мной случилось, не совсем обычно.

— Ну, ну, — подбодрил архивариус.

— И если я расскажу подробно, то, боюсь, вы мне не поверите.

— Понимаю, вы боитесь огласки, — сказал Воробьев. — Боитесь, что мы разболтаем всем… И мне вы не доверяете. Так вот, мы…

Но его перебил Забалуев:

— Валентина Сергеевна, мы торжественно клянемся молчать до гроба. — Он шутливо приложил руки к груди.

«…до гроба, — отметила Петухова. — Двенадцать дней осталось… А, была не была…»

И она, стараясь не пропустить мельчайших подробностей, поведала о своих приключениях, не забыла и о сегодняшнем случае. Рассказ продолжался довольно долго. В комнате совсем стемнело, но света не зажигали. Собеседники напряженно слушали.

— Ну вот и все, — подытожила Петухова, — поверить мне, конечно, трудно. Будь я на вашем месте, конечно бы, не поверила.

— Любопытные вещи мы тут услышали. — Забалуев включил настольную лампу. Комната заполнилась мягким зеленоватым светом. Стало по-домашнему уютно.

— Ну что ж. — Архивариус внимательно посмотрел на Петухову. — Мы тут тоже кое-что раскопали. Митя, собственно, помог. Вот пускай он и рассказывает. Давай, Митя, начинай.

— Хорошо, Петр Петрович. Как-то попалась мне подшивка «Русской старины». По-моему, за 1881 год. Там натолкнулся я на статью некоего Остродумова — приват-доцента Московского университета. Статья, если я не ошибаюсь, называлась «Тайные культы на Руси и их происхождение».

По сути, это полемика с каким-то французским этнографом, фамилию я позабыл. Француз утверждал, что языческие обряды в Европе давным-давно умерли, а если где и существуют, то являются скорее новообразованиями, литературными реминисценциями, а не идущими из глубины веков верованиями. По его мнению, настоящая черная магия до сих пор существует у африканских народов или выходцев из Африки, например, на Гаити. Видимо, француз бывал на этом острове, потому что в статье есть ссылка на виденную им церемонию культа Вуду. Как известно, вудуистские верования включают в себя и рассказы о зомби — оживших мертвецах.

Жрецы огуны якобы способны с помощью заклинаний оживлять мертвых и использовать их в своих колдовских целях.

Остродумов, полемизируя с французом, доказывал, что колдовские культы и обряды до сих пор сохраняются в России, хотя и тщательно скрываются их приверженцами. Что касается гаитянских зомби, то их аналоги имеются и в славянских поверьях. Скажем, упыри, вурдалаки и т. д. Мало того, обряды, напоминающие гаитянские, встречаются до сих пор в России. Тут он ссылался на записки отставного майора Кокуева — помещика нашего уезда. Записки были опубликованы малым тиражом на средства автора и назывались довольно странно: «Сонмище демонов черных и белых». По словам Остродумова, он не только читал эти записки, но и был знаком с их автором.

Так вот, этот самый Кокуев утверждал, что неподалеку от его поместья существует деревня Лиходеевка, населенная с незапамятных времен колдунами. И будто бы эти колдуны способны оживлять мертвецов, чему столбовой дворянин Кокуев был свидетелем.

В статье, правда, довольно туманно говорится, что Кокуев сам присутствовал на процедуре воскрешения и подтверждает своим дворянским словом. Можно понять, что за всем этим скрывалась какая-то личная драма. Кокуев также заявил, что лично знаком с колдунами и чернокнижниками, но на просьбу Остродумова ознакомить с ними и его вежливо, но решительно отказал. Причем сказал, что так будет лучше для самого же Остродумова.

Остродумов дальше рассказывает о Кокуеве, нелюдимом холостяке, некогда участвовавшем в Крымской кампании. Отставной майор, видимо, сам баловался черной магией, во всяком случае, с ее помощью пытался искать клады. Но, как иронически замечает Остродумов: «Сатана так и не дал ему богатства». Подробней о личности и деяниях Кокуева можно прочитать в его труде «Сонмище демонов черных и белых».

Статья Остродумова крайне возбудила мое любопытство. Захотелось самому познакомиться с записками отставного майора. Я перерыл все местные библиотеки, делал запросы в крупнейшие книгохранилища страны, но все безрезультатно.

Тогда я решил съездить в Лиходеевку, но сначала побольше разузнать о самой деревне. Опять архивы… Сведений довольно мало, но каждый попадавшийся документ был весьма любопытен. Вот, например. — Митя кивнул на давешнюю дореволюционную карту уезда. — Почему Лиходеевка стоит как бы в центре нескольких помещичьих владений, а сама никому не принадлежит? Оказывается, дело в том, что населяли ее однодворцы, довольно своеобразная группа русского свободного крестьянства. Некогда их относили к низшему дворянству, но матушка Екатерина Вторая особым указом перевела их в крестьяне. Однако однодворцы былых вольностей не забыли и с простыми крепостными не больно-то якшались.

Было их в Лиходеевке, согласно ревизской сказке 1858 года, 48 душ мужского пола. Еще более интересный документ — рукописный сборник легенд и преданий нашей губернии, собранный и записанный семинаристом Лаврентием Воздвиженским. Эта толстая амбарная книга в коленкоровом переплете, исписанная каллиграфическим почерком, попалась мне среди книг и документов бывшей Архангельской церкви. Архив церкви находится, кстати, в вашей библиотеке, Валентина Сергеевна.

Так вот, там говорится, что при царе Федоре Иоанновиче, сыне Ивана Грозного, в наш уезд было сослано несколько представителей знатных дворянских семей, обвиненных в ереси и колдовстве. Лишены они были всех своих земель и добра, но не сожжены, как полагалось, — нравы при Федоре Иоанновиче стали помягче. Именно они и основали Лиходеевку. Видимо, кое-какие средства у них остались, потому что поставили они себе крепкие усадьбы и зажили на свой манер, тихо, но независимо.

Из той же книги следует, что Лиходеевка издавна пользовалась недоброй славой среди окрестного населения.

«В божьем храме редко кто из них бывает, — пишет семинарист, — а в самой деревне церкви нет». Хотя он оговаривается, что все жители Лиходеевки крещены по православному обряду. Семинарист Лаврентий, видимо, знал больше, чем написал в своем труде, но по каким-то причинам об этом не распространялся.

Валентина Сергеевна слушала этот рассказ сначала с напряженным интересом, но постепенно вся эта старина стала ей надоедать. За окном давно, стояла теплая августовская ночь. С улицы налетели ночные бабочки и кружились возле настольной лампы. Выло тихо и уютно, а все эти ужасы, казалось, существовали только в воображении. Она поднялась и, взглянув на часы, сказала:

— Ну что ж, товарищи, мне пора. Поздно уже. Спасибо за интересный рассказ, но никакой ясности он не внес: колдуны, зомби — все это…

Но Воробьев не дал ей договорить.

— Сядьте! — сказал он властно. И Валентина Сергеевна невольно подчинилась. — Вы, Валентина Сергеевна, и не подозреваете, в какой переплет попали. Насколько это серьезно. Верите вы или не верите, конечно, ваше дело, хотя после того, что с вами произошло, нужно быть полным кретином, чтобы отрицать очевидное. Я еще не дорассказал всей истории.

Напоминание об опасности подействовало на библиотекаршу, как ушат холодной воды.

«Ладно, — решила она, — дослушаю, глупости до конца, раз уж сама напросилась».

— Итак, продолжаю. — Митя потушил окурок в пепельнице и отхлебнул из стакана холодного чаю. — После всех изысканий надо было ехать в Лиходеевку. Мне очень хотелось это сделать, но что-то постоянно мешало. То разные житейские заботы, то еще какие-то мелочи. Иногда мне казалось, что некий внутренний голос шепчет: не езжай, Митя, не езжай… Я человек не суеверный, однако, по правде сказать, было как-то не по себе.

И тут случилось довольно странное происшествие.

Как-то в музей зашел пожилой гражданин странной наружности. В руках у старика был сачок для ловли бабочек, еще один сачок болтался за спиной. На боку висели жестяные коробки, какие-то морилки. Одет он был в просторный парусиновый костюм. Дополняла наряд широкая, соломенная панама. Когда потом мы шли по улице, ребятишки бежали за ним следом.

Диковинный человек представился профессором-энтомологом Викентием Аркадьевичем Струмсом.

Наш бдительный директор перво-наперво потребовал у него документы. Они оказались в полном порядке: командировочное удостоверение, паспорт, еще какие-то бумаги. Были и рекомендательные письма из очень солидных учреждений с просьбой оказывать В. А. Струмсу всяческую помощь. Пока директор рассматривал бумаги, раздался звонок. И по почтительному тону директора можно было понять, что на том конце провода кто-то из начальства. Разговор, видимо, шел все о том же Струмсе, потому что, положив трубку, директор рассыпался перед профессором мелким бесом.

Из разговора выяснилось, что наш новый знакомый — специалист по ночным бабочкам. И что, как ему стало известно, в наших местах встречается редчайший подвид — бабочка «мертвая голова».

— А где же водится этот подвид? — встрял в разговор я.

— Здесь, не очень далеко от города, есть деревня Лиходеевка, так, по моим сведениям, где-то возле нее, — ответил Струмс.

Упоминание о Лиходеевке разожгло мой интерес невероятно.

— А откуда у вас эти сведения? — спросил я профессора.

— Да вот из этой книги, — И он достал из полевой сумки — что бы вы думали — «Сонмище демонов черных и белых» отставного майора Кокуева.

Прочитав заглавие книги, оттиснутое золотом на черном переплете, я чуть со стула не свалился.

— Вот видите, — профессор раскрыл книгу и показал рисунок гигантской бабочки, — автор утверждает, что изображение в натуральную величину. И я ему верю, да, верю! — Он запальчиво повысил голос. — Особенности рисунка доказывают, что рисовал он с натуры. Подвид нигде пока не описан, и я надеюсь…

Тут он остановился и перевел дух.

— Ну ладно, об этом потом. Одним словом, я прошу вашей помощи. — Он посмотрел на директора. — Помогите мне добраться до Лиходеевки.

— Нет ничего проще, — сказал директор. — Даю в ваше распоряжение Митю Воробьева. — Он кивнул в мою сторону. — Завтра же и отправляйтесь.

Я проводил профессора до гостиницы. Мы обо всем договорились. В конце же я набрался смелости и попросил у него на одну ночь книгу, за которой я так долго и безуспешно охотился. Струмс внимательно посмотрел на меня, но книгу дал, попросив, как можно бережнее с ней обращаться. На прощание еще раз внимательно посмотрел на меня, и мне показалось, что он совсем не тот, за кого себя выдает.

Схватив драгоценную книгу, я побежал к себе. И, надо сказать, она действительно была необычной. Долго рассказывать обо всем, что там написано. Сделана она была в виде дневника. Автор передавал читателю все свои переживания, настроения и т. д. Кроме того, он увлекался магией, и страницы переполняли различные мистические пассажи. Больше всего на меня произвел впечатление один из фрагментов. По смыслу он был кульминационным. У главного героя (или у автора) была возлюбленная, как он пишет, «девица небесной чистоты». Называл он ее по-разному: то Суламифь, то Изольда, то Женевьева. Однако в одном месте текста стоит совершенно конкретное имя — Дарья Михайловна Сурина — дочь соседского помещика. Так вот, можно понять, что Суламифь-Даша отставным майором не интересовалась. Он же сгорал от любви. Просил ее руки у отца и получил отказ: видимо, был незавидным женихом. Впрочем, обожание на расстоянии нравилось Кркуеву, совпадало с его рыцарским идеалом.

Однако драма переросла в трагедию. Дарья Сурина внезапно заболела и вскоре скончалась.

Потрясенный Кокуев чуть не лишился рассудка. Но задумал оригинальный ход. У него были знакомства среди колдунов деревни Лиходеевка. Кстати, о своих связях с нечистой силой майор пишет весьма осторожно, не называя имен и не вдаваясь в подробности. Можно, однако, понять, что вопросы волшебства, чародейства и магии интересовали его чрезвычайно и что он не жалел на овладение ими ни времени, ни средств.

Одним словом, нечистая сила пошла навстречу несчастному. Тут-то и начинается самое интересное. Церемония воскрешения Дарьи Михайловны Суриной описана очень подробно.

Прошло четыре дня с момента погребения. Дело было летом, по-моему, в августе. Кладбище находилось вдалеке от деревень и усадеб на ничейной земле. Издавна хоронили там окрестных помещиков.

Кокуев был извещен заранее и пришел на кладбище еще засветло. Он долго стоял у свежей могилы, где была похоронена его возлюбленная. Потом присел поодаль и стал ждать.

До темноты никто не появлялся. Но как только стемнело, майор почувствовал на кладбище какое-то движение. Постепенно он стал различать невдалеке от свежей могилы темные силуэты. Вспыхнул костерок. В его свете Кокуев увидел трех женщин и старика с длинными седыми волосами и бородой. Женщины сбросили одежду.

Дальше следует описание ритуала, почти полностью совпадающее с рассказом Валентины Сергеевны. И заклинания, и зеленый столб света… Однако самое интересное случилось дальше. Земля, как пишет Кокуев, расступилась, и появилась усопшая. Женщины упали на колени и запели какую-то странную жалобную песню. Старик же подошел к майору, взял за руку и подвел к ней. Кокуев на протяжении всей процедуры хотя и испытывал сильнейшее потрясение, но сохранил присутствие духа. Теперь же силы оставили его, он едва держался на ногах. Мертвая стояла, закрыв глаза, и выглядела совершенно как при жизни, только была очень бледна. От нее шел тяжелый запах свежей земли. Наконец она открыла глаза и впилась безжизненным взглядом в майора. Тот окаменел, не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Внезапно мертвец поднял руки, точно хотел обнять Кокуева. Этого отставной майор уже не вынес. Он потерял сознание. Воробьев приостановил свой рассказ и вновь закурил.

— А что было дальше? — с живейшим интересом воскликнула Валентина Сергеевна.

— Вот видите, вы уже и увлеклись, — засмеялся Забалуев.

— А дальше… он пришел в себя в какой-то крестьянской избе. Утром. Тут же находился и давешний седобородый старик. Он кратко объяснил Кокуеву, что своим обмороком тот все испортил. И что возлюбленной больше никогда не увидит. «А если бы ты не сомлел, — закончил старец, — то мог бы обрести неслыханную радость». — Воробьев глубоко затянулся. — Было там еще много чрезвычайно интересных мест, например, рассказ о том, как с помощью волшебства майор пытался искать клады и как почти нашел один. Словом, всего не перескажешь.

— Однако какое поразительное сходство с рассказом Валентины Сергеевны, — заметил Забалуев.

— Да, сходство несомненное. — Митя потушил папиросу и посмотрел на Петухову, — На следующее утро я уже возле гостиницы поджидаю Струмса. Мы условились встретиться в восемь… И ровно в восемь выходит Викентий Аркадьевич, а рядом с ним здоровенный малый, обвешанный сумками и рюкзаками. Увидел Струмс меня, махнул этак небрежно рукой, подзывая, а сам — к «Победе», что стояла у гостиницы. И детина с сумками за ним.

— Знакомьтесь, Митя, — говорит Струмс, — это мой ассистент Николай Егорович Белов, можно просто Коля.

Коля молча сует мне руку, грузит вещи в «Победу», садится за руль, и мы трогаемся. Вернул я ему книгу и вопрос задаю:

— А сами-то вы, Викентий Аркадьевич, что думаете обо всей этой истории?

— Что думаю? А ничего… Приедем на место, там и думать будем.

И вот мы в Лиходеевке. К моему удивлению, остановились не в деревне, а, отъехав от нее с полкилометра, заехали в лес и расположились на небольшой уютной поляне. Коля достал из багажника палатку, да какую-то хитрую, какой я никогда не видел. Яркую, просторную, с тентом, матрацы надувные. Словом, все иностранное. Быстренько, сноровисто все установил. Загляденье.

— Поживем денек-другой на природе, — говорит Струмс. — Чем в душной избе с тараканами да клопами, лучше на свежем воздухе, вон кругом какая благодать.

Перекусили наскоро. А потом профессор с ассистентом в лес собрались. Взяли свои сачки для ловли бабочек, снасть всякую.

Потом гляжу — у Коли какая-то штука вроде миноискателя, с наушниками, только компактнее.

— А это что, — спрашиваю, — у вас такое?

— Это, — говорит Струмс, — прибор для определения геомагнитных полей.

— Так вы же не физики.

— Не физики, — подтверждает профессор, — но чтобы вы знали, молодой человек, именно в местах геомагнитных аномалий и водится бабочка, которую мы ищем. Такова особенность вида «мертвая голова».

Ну что ж, объяснили мне популярно, я и доволен. Перед уходом профессор мне говорит:

— Вы, Митя, далеко от машины не уходите, мало ли что…

— А я, Викентий Аркадьевич, в деревню хотел сходить.

— Зачем это?

— Ну так, поговорить с местными жителями, поглядеть, что за Лиходеевка такая.

— Вот что, Митя, — говорит профессор, — мы с вашим директором договорились, что вы полностью поступаете в мое распоряжение. Так вот я очень прошу, даже настаиваю, выполняйте то, что я вам сказал, без меня никаких самостоятельных вылазок не предпринимайте.

— Да что за таинственность такая! — возмутился я.

— Я настаиваю, — тихо повторил профессор, и было что-то такое в его тоне, что я замолчал.

Тут подошел ассистент Коля, молча, как-то сбоку посмотрел на меня, точно примеривался, как бы половчее ударить.

— Вы не обижайтесь. — Профессор потрепал меня по плечу. — Вы нам скоро понадобитесь и не пожалеете, что поехали.

Ушли они. «Эге, — думаю, — да они меня вместо сторожа взяли». Но делать нечего. Походил по полянке, залез в палатку, повалялся на надувных матрацах. Взял книжку, почитал…

Стемнело, тут и они появились. Профессор идет веселый. Напевает что-то.

Я с расспросами не лезу, тоже молчу. Разожгли костерок. Достал Коля провизию, гляжу, коньячок появился. А вечер тихий, одним словом, удовольствие полное.

— Ты бы, Митя, без лирики, — перебил рассказчика Забалуев, — время позднее, Валентина Сергеевна устала.

— Нет, нет, Митя, рассказывайте все, что считаете нужным, — воскликнула Валентина Сергеевна. Она настолько заинтересовалась, что забыла обо всем на свете.

— Продолжаю. Так прошло два дня. Струмс и Коля с утра уходили в лес, возвращались затемно, ничего определенного не рассказывали. Мне чертовски надоело такое времяпрепровождение. Тем более ни одной живой души за это время в лесу не встретил. Но я молчал.

На третье утро профессор приказал мне идти с ними. Конечно, не приказал, а попросил, но все равно сказано это было человеком, привыкшим повелевать. Я давно понял, что и Струмс, и Коля, конечно, не энтомологи, но, кто они на самом деле, определить не мог.

Утром мы отправились в путь. На этот раз никаких сачков не взяли, а кроме давешнего прибора, похожего на миноискатель, прихватили два небольших ящика, наподобие тех, в которых носят геодезические инструменты. Кроме того, из багажника «Победы» Коля достал две саперные лопатки и тоже взял их с собой.

Идти пришлось довольно долго, примерно часа полтора. Мои попутчики дорогу знали хорошо и уверенно шли через лес. Лето было в самом разгаре, и среди травы и опавшей хвои мелькали кустики земляники со спелыми сочными ягодами. Наконец лес поредел, и мы вышли на огромную поляну. Я сразу понял, что перед нами кладбище, то самое, описанное в «Сонмище демонов черных и белых». Да, да, Валентина Сергеевна, именно на нем вы и были. Но только подошли к нему с другого края, со стороны болота.

Итак, вот оно, таинственное кладбище, место жутких происшествий. Признаюсь, я испытывал не совсем приятное чувство, ступая на его территорию. Однако мои спутники никаких эмоций не выражали. Они молча шагали среди могил и надгробий.

Я поотстал. Кругом было столько интересного. Ходил среди запустения, пока не услышал окрик:

— Эй, Митя, давай сюда!

Мои товарищи стояли возле приземистого кирпичного строения, оказавшегося склепом дворянского рода Кокуевых. Среди имен, высеченных на черной мраморной доске, было и имя моего знакомца: «Иван Аполлонович Кокуев — майор от инфантерии, герой Крымской кампании».

— Вот где похоронен отставной майор Кокуев, — сказал Струмс. — В месте так любезном его меланхолической душе. А возлюбленная его, девица Дарья Сурина, совсем недалеко лежит.

— Может, с нее и начнем, Викентий Аркадьевич? — спросил Коля.

— Пожалуй… — Профессор задумчиво посмотрел по сторонам.

— Что все-таки происходит? — не выдержал я. — Мы что, пришли ловить сюда бабочек? Неужели именно здесь водится «мертвая голова»?

— Может, мертвая, а может, и не мертвая, — рассеянно сказал профессор, — сейчас проверим.

— Викентий Аркадьевич, надо бы ему объяснить, — неожиданно сказал молчун Коля.

— Конечно, конечно, — спохватился Струмс. — Так вот, товарищ Воробьев, вы, конечно, догадывались, что мы не энтомологи, хотя, надо признаться, бабочки — моя страсть. Работаем с Николаем Егоровичем, — он кивнул на ассистента, — как бы вам сказать… в одном научно-исследовательском учреждении, занимающемся некоторыми… ну, скажем, парапсихологическими проблемами. Все легенды, поверья, считаем, имеют под собой вполне реальную почву. Мы с товарищем Беловым с помощью приборов обнаружили на этом кладбище семь мест, где по нашим предположениям могут находиться так называемые биороботы. Конечно, слово «биоробот» в данном случае не совсем точно передает суть явления, но, на мой взгляд, оно все же лучше звучит, чем чуждое нашему слуху слово «зомби».

Итак, здесь под землей лежат объекты, чья жизнедеятельность замедлена почти до нуля, но с помощью особых условий их можно реанимировать. Условия нам неизвестны. Кто этим занимается, догадываемся.

Потрясенный услышанным, я не знал, что и сказать. Молча взял саперную лопатку и поплелся за ними.

И вот мы стоим перед памятником девицы Суриной, покосившейся дорической колонкой из белого мрамора. Мы с Николаем взялись за лопатки. Почва оказалась песчаной, и работа двигалась быстро, однако прошло не меньше двух часов, пока докопались до гроба. Наконец, вылезли из ямы, закурили. Струмс, не принимавший участия в раскопках, сидел тут же на чурбане.

— Ну что, будем вскрывать, Викентий Аркадьевич? — спросил Коля.

— А нельзя ли выволочь гроб наверх? — спросил Струмс.

— Нет, вряд ли, совсем трухлявый, да и не подцепишь.

— Ну тогда ломай крышку, Коля.

Коля взял небольшой ломик и снова спустился в могилу. Раздался хруст. Мы сгрудились у края могилы и заглянули внутрь. Я, естественно, ожидал увидеть скелет, но в первый момент увидел словно густую кисею, закрывавшую верхнюю половину тела умершей. «Плесень», — наконец понял я.

— Коля, одень перчатки и респиратор! — крикнул профессор.

Было исполнено. Ассистент осторожно снял шапку плесени, и мы увидели то, что некогда было лицом молодой красивой девушки.

Может быть, вы видели в археологических музеях мумии? Так вот лицо трупа было лицом мумии. Видом и цветом оно напоминало большое печеное яблоко. Но была в нем одна странность. Первой ее заметил Коля. С воплем: «Она смотрит, она смотрит!» — он в ужасе выскочил из ямы.

Действительно, у мумии были широко раскрыты живые глаза.

— Спокойно, Коля! — закричал Струмс. Он тоже заметно побледнел, но держался относительно спокойно.

Как выглядел я, сказать не могу, но, думаю, не лучше ассистента, который был совершенно серый.

Струмс достал мощный фонарь и посветил в яму. Электрический свет блеснул в широко раскрытых глазах. Мертвец смотрел на нас. Взгляд пустой, и можно было подумать, что глаза сделаны из стекла.

В первую минуту у меня мелькнула такая мысль.

— Итак, — сказал Струмс, — предположения подтвердились. Перед нами биоробот или зомби, выбирайте, что вам больше нравится. Хотя, конечно, нужно проверить, вдруг это всего-навсего мумифицированный труп. Давай-ка, Николай Егорович, измерим нашей красавице температуру.

Коля достал из ящика один из приборов и нерешительно встал у могилы.

— Боишься? — спросил Струмс.

— Да как-то не по себе.

— Ну, давай я. — Профессор неожиданно легко для своего возраста спустился в яму.

Коля подал ему прибор. Шли минуты. Наконец профессор разочарованно произнес:

— Температура тела соответствует температуре окружающей среды.

— А глаза, глаза?! — закричал Коля.

— Глаза на свет не реагируют, дай-ка мне зонд. Попробуем определить температуру внутри тела. Так, похоже, разница есть. Незначительная, но все же. Однако, возможно, это результат тления тканей.

— Какое тление, — Коля скептически хмыкнул, — трупу почти сто лет. Все давным-давно должно рассыпаться в прах.

— Не торопись… — Профессор задумчиво склонился над трупом. — Дай-ка мне биолокатор.

И в эту минуту рядом с нами раздался незнакомый голос:

— А чем вы, граждане, тут занимаетесь?

Признаюсь, от неожиданности я чуть не свалился в яму. Коля же с испугу выронил из рук биолокатор.

Мы обернулись. Перед нами стоял обычный милиционер, в синей фуражке с красным околышем, с полевой сумкой и кобурой на боку. На плечах его были погоны старшины.

— Повторяю, граждане: что тут происходит? — сказал милиционер официальным тоном. Вроде ничего особенного, обычный милиционер, однако увидеть его здесь, посреди леса, вдали от населенных пунктов, мы никак не ожидали. Мы с Колей стояли и смотрели, вытаращив глаза на представителя власти.

Только профессор не растерялся. Он неторопливо вылез из ямы и подошел к милиционеру.

— Мы работники Академии наук, — сказал Струмс спокойно. — Ведем здесь раскопки. Коля, достань наши документы. Вот разрешение от соответствующих ведомств, кстати, и от областного управления внутренних дел, на проведение раскопок.

И он протянул документы милиционеру. Однако милиционер документы почему-то не взял. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и старательно отводил взгляд в сторону.

Я обратил внимание на его лицо. Молодой парень лет двадцати — двадцати двух, с веснушчатым загорелым лицом, из-под фуражки торчал рыжеватый чуб, но вот глаза… Глаза были какие-то нехорошие. Старческие были глаза, белесые и выцветшие, точно владелец глядел ими на белью свет много-много лет.

Не обращая на нас внимания, он подошел к могиле, глянул вниз. Задумчиво покачал головой.

— Ученые, значит. Дарью выкопали. Нехорошо.

Услыхав, что милиционер знает имя покойницы, мы переглянулись.

— А вы сами кто? — осторожно спросил Струмс.

— Я-то? Здешний участковый.

— А на документы ваши позвольте взглянуть.

— Документы мои… — Милиционер почему-то положил руку на кобуру.

Краем глаза я заметил, как Коля весь напружинился и сунул руку за пазуху.

— Документы мои, значит… — повторил милиционер. Он круто повернулся и быстро пошел прочь. Потом вдруг остановился, оглянулся и, глядя в сторону, сказал:

— А Дарья-то к вам сегодня в гости сама придет.

Сказав это, он быстро зашагал с кладбища.

— Задержи его, Коля! — крикнул профессор.

Коля рванулся к милиционеру, выхватив из-за пазухи пистолет. Он почти нагнал его, но вдруг милиционер неизвестно как оказался намного впереди. Он не бежал, а шел быстрым шагом. Как это получилось, я и теперь не понимаю Коля снова рванулся за ним, при этом несколько раз выстрелил в воздух. Но преследуемый не обратил на выстрелы никакого внимания.

Вскоре он был почти у опушки леса. Тогда Коля, бежавший за ним во весь дух, остановился, вскинул пистолет и сделал несколько выстрелов по удаляющейся фигуре. Но напрасно. Милиционер исчез.

— Что же это, Викентий Аркадьевич? — прерывающимся голосом спросил запыхавшийся Коля.

— Видимо, хозяева кладбища дают о себе знать, — спокойно промолвил профессор. — Вот ты стрелял по нему, а зря. Были б серебряные пули, тогда какой-нибудь толк получился.

«Ой, ой! — подумал я. — Серебряные пули! Вот в историю попал. Нечистая сила окружает, а на мне и креста нет».

Струмс тем временем начал укладывать инструменты, Коля кинулся помогать. В минуту все собрали.

— А с этим что делать? — Коля кивнул на раскопанную могилу.

Профессор задумчиво посмотрел на него.

— «Милиционер», помнится, сказал, что красавица сегодня нас навестит. Можно, конечно, осиновый кол забить в нее, однако хочется самому увидеть, на что они способны. Оставим все как есть, а завтра видно будет.

Мы отправились на место стоянки. День клонился к вечеру. Поели, хотя аппетита не было.

— То, что сегодня ночью нас посетят, не вызывает сомнения. — Струмс ходил по поляне и, казалось, разговаривал с самим собой.

— Может быть, уедем? — предложил я, но он не обратил на мои слова никакого внимания.

— Что предпринять? Ну, конечно! Магический круг. Средство стародавнее, но испытанное.

Я вспомнил гоголевского Вия. Как же он очертит круг — по траве?

— Так, ребятки, — Струмс схватил саперную лопатку, — срочно окапываем наш бивак. Машина и палатка — центр круга. Канавка должна быть неглубокой, но обязательно сплошной, не дай Бог, где прервется.

Скоро был выкопан аккуратный круг, диаметром примерно метров пятнадцать.

— Так, — продолжал руководить Струмс. — Где веревка? Укладывайте ее в выкопанную канавку да плотнее к земле прижимайте. Неплохо получилось. Теперь нужно выкопать четыре пятиконечные звезды. На каждую сторону света по звезде. Компас сюда… Здесь, значит, север. — Струмс воткнул в землю на границах круга четыре колышка.

— Вот тут копайте. Вершина звезды должна быть направлена в круг. Да делайте звезды побольше, поглубже. В них мы уложим дрова, обольем чем-нибудь горючим, а в нужный момент подожжем.

Работа закипела. Струмс полез в одну из своих сумок и достал здоровенную бутыль, литра, наверное, на три. Внутри колыхалась какая-то прозрачная жидкость.

— Это святая вода. Знакомый священник, специально освятил для такого случая. Так сказать, оружие массового уничтожения демонов. Правда, я никогда его не применял, знаю лишь понаслышке. Но, говорят, мощнейшая вещь.

Все происходящее казалось сном. Какой век на дворе? Колдуны, оборотни…

— Вроде все меры приняты, — удовлетворенно промолвил профессор. — Да, кстати, Митя, вас в детстве крестили? Я утвердительно кивнул головой.

— Тогда все в порядке.

— Послушайте, Викентий Аркадьевич, неужели все, что мы тут делали, серьезно? — осторожно спросил я. Профессор внимательно посмотрел на меня.

— Вы еще сомневаетесь? Совершенно зря. Видимо, думаете, что в двадцатом веке подобное случиться не может. Глубоко заблуждаетесь. Разве утром вы сами не были свидетелем? Милиционер этот… Типичный колдун-оборотень. Да что там милиционер! Я, например, обратил внимание, что все время, пока мы находились на кладбище, на старой липе сидел здоровенный ворон, а вот когда появился этот старшина, ворон исчез. Какая, спросите, связь? Думаю, самая прямая. Жаль, что вы не читали секретный доклад Остродумова. В нем много интересного. Трудно, конечно, в это поверить, тем более в нашей стране, где атеизм возведен в догму. Хотя и официальная церковь отрицает возможность существования всякой нечистой силы, суеверий. А ведь мне приходилось сталкиваться с такими явлениями, которые ничем другим объяснить нельзя. Наш институт изучает… — тут он осекся. Замолчал, о чем-то задумался.

Было уже почти темно. Коля возился с костром, на котором закипал чайник. Посвистывали перепела, стрекотали кузнечики, наступала ночь.

Мы тихо сидели у костра. Курили, молчали. Я с любопытством и одновременно со страхом ждал начала событий. Ждал, но в глубине души не верил в то, что они случатся — настолько нереальным казалось происходящее.

В ямы, вырезанные в мягком дерне в форме звезд, были заложены куски старой автомобильной покрышки вперемешку с дровами. Мы облили их бензином и техническим маслом. Заготовили факелы. Ждали.

Профессор взглянул на светящийся циферблат часов:

— Скоро двенадцать. Осталось десять минут. Не успел он произнести эти слова, как над нами пролетела огромная ночная птица. Бесшумно махая крыльями, она сделала один круг, другой… Внезапно послышалось заунывное пение. Сначала я подумал, что мне показалось, но пение становилось все явственнее.

Странная мелодия, напоминавшая отпевание покойника, переворачивала все внутри. Слов было не разобрать, но пели на каком-то незнакомом языке.

— Началось, — проговорил Струмс, и в его голосе прозвучало удовлетворение.

Ночь, еще несколько минут назад полная звуков, вдруг замерла. Стояла полная тишина. Лишь потрескивали дрова в костре, да слышалось пение.

Но вот в темноте, окружавшей наш лагерь, обозначилось некое движение: зашуршала трава, звук неуверенных шагов.

Мороз пошел у меня по коже. То же чувство, по-моему, испытывал и Коля. Только профессор оставался спокоен. Он внимательно смотрел во тьму. В его руках я заметил фотоаппарат со вспышкой.

Из темноты вышла какая-то фигура и встала на границе круга. Трудно было разобрать, кто это, — она казалась совсем черной. Однако когда я внимательно присмотрелся, то увидел, что от фигуры исходит слабое зеленоватое свечение, каким светятся иногда гнилые пни на болотах.

— По-моему, наша знакомая пожаловала, — профессор вскинул фотоаппарат. В свете вспышки мы явственно различили девицу Дарью Сурину.

Она отшатнулась и чуть не упала. Движения ее напоминали движения марионетки, будто все тело состояло из шарниров.

Струмс направил на мертвую мощный фонарь. В его лучах мелькнули черное оскаленное лицо, стеклянные, остановившиеся глаза, истлевшие лохмотья, покрывавшие ее остов. Она снова подошла к границам круга и уставилась на нас. Из темноты показались какие-то фигуры.

— Ого! Да она с компанией, — усмехнулся профессор. — Готовьте факелы.

В эту минуту меня кто-то крепко схватил сзади за руку. Я с удивлением обернулся и почувствовал тяжелый запах гнили.

— Помогите! — закричал я. Струмс рванулся на мой голос. Как сейчас помню, в свете его фонарика я увидел отвратительную, покрытую зеленой плесенью руку мертвеца с длинными желтыми ногтями.

Струмс схватил саперную лопатку и одним махом перерубил эту руку у предплечья. Раздался чавкающий звук, точно разрубили огромный гнилой помидор. Однако отрубленная кисть продолжала крепко сжимать мою руку. Я завизжал от ужаса.

— Он с тыла прорвался! — закричал профессор. В его руках появилась бутыль со святой водой.

Профессор плеснул ею на мертвеца, который все еще пытался схватить меня уцелевшей рукой.

Послышалось шипение, точно это была серная кислота. Зомби забился в конвульсиях и задымился.

— Коля, зажигай костры, — отдал команду Струмс.

В один миг заполыхали четыре пятиконечные звезды по краям магического круга. Упыри шарахнулись в сторону. В ярком свете костров стало видно, что их около десятка. Но свет вырвал из тьмы и еще одну группу фигур, стоявших поодаль. Это были явно живые люди.

Мертвец, который проник в круг, продолжал дергаться на земле, и стал как бы всасываться в нее (другого определения я не подберу). Внезапно он исчез. Так же внезапно исчезли и все остальные. Мы остались одни, и только четыре костра чадили черным, жирным дымом.

Митя остановился, перевел дыхание и в который уже раз закурил.

— А дальше что? — Валентина Сергеевна от нетерпения вся подалась вперед. — Дальше, Митя, дальше.

Митя молчал, попыхивая папиросой.

— Это все, — наконец сказал он.

— Как все? — Валентина Сергеевна недоверчиво улыбнулась.

— Представьте себе. На другой день, когда профессор с ассистентом снова собрались на кладбище на раскопки, я сказал, что больше в этом не участвую. Честно говоря, испугался. Да и до сих пор, когда вспоминаю, испытываю не совсем приятные чувства.

Профессор меня не удерживал.

— Ну, что ж, — сказал он, — я понимаю, что втянул вас в неприятную историю. Не подготовил, ничего не объяснил… Поэтому не смею задерживать. Хотя вдвоем нам будет тяжелее. А хотелось бы разобраться во всей этой чертовщине. Ну, прощайте. — Он пожал мне руку и, посвистывая, зашагал вслед за ассистентом.

С тех пор о них я больше не слыхал.

И вот совсем недавно мне стало известно, что Струмс жив и здравствует.

— Что же будет со мной?! — вскричала библиотекарша. — Ведь если всему этому верить, мне осталось жить двенадцать дней. Нет, уже одиннадцать. — Она посмотрела в окно, где занималось бледное утро.

— Выход один, — сказал Забалуев. — Надо ехать в Лиходеевку, на месте во всем разобраться.

— Вот вы и поезжайте, — усмехнулся Митя, — вдвоем. С меня достаточно. Как вспомню руку в зеленой плесени… Вся трухлявая, а из нее черви выползают… — Его передернуло. — Нет уж! Увольте!

— Но ведь надо же что-то делать, — продолжал Забалуев. — Нельзя же так все оставлять. В конце концов человеческая жизнь в опасности!

— Я вас очень уважаю, Петр Петрович, — тихо заговорил Митя, — и мне понятно ваше беспокойство. Но, вы, видимо, не понимаете, с чем столкнулись. Это — Зло. Зло с большой буквы, существующее сотни, может быть, тысячи лет. Мы не знаем, что это, откуда это и как с ним бороться. Случайно заглянули за грань реальности, и что же? Все наши представления рушатся, как карточный домик.

— Митя, все это словеса! — воскликнул Забалуев. — Ты поможешь или нет?

Воробьев встал, обвел присутствующих долгим взглядом и, не прощаясь, вышел.

Некоторое время сидели молча. Потом поднялась Валентина Сергеевна.

— Ну что же, Петр Петрович, пора домой. Спасибо за помощь.

— Пойдемте, я вас провожу, Валентина Сергеевна, — засуетился Забалуев.

— А бутыль со святой водой у вас есть? — усмехнулась Валентина Сергеевна.

— Святую воду достать можно, — в тон ей сказал архивариус. Вооружиться согласно Митиньм рецептам.

Они вышли из здания архива. Было раннее летнее утро, свежее и чистое. Вдали раздался гудок паровоза. Ему ответили фабричные гудки. Шла будничная жизнь без всяких чудес.

— И все-таки ехать! — вдруг сказал Забалуев. — Решено! Сегодня же.

— Но… — начала было Валентина Сергеевна.

— Никаких «но». Сейчас идите поспите, а часиков в одиннадцать я за вами зайду, и двинемся. Чем сидеть и ждать неизвестно чего, лучше идти навстречу опасности, — высокопарно произнес архивариус.

…Валентина Сергеевна, как женщина пунктуальная, ровно в одиннадцать часов вышла из своей квартиры, уже готовая к путешествию. Во дворе было пусто. Она присела возле подъезда в ожидании.

Вдруг раздался сильный шум. Во двор въехал мотоцикл с коляской. За рулем сидел Митя, а за его спиной скорчился Забалуев.

— Экипаж подан, — сказал Митя весело.

— Он едет с нами, — добавил Забалуев, — я его не уговаривал, сам решился.

До Лиходеевки добрались довольно быстро. Сразу же встал вопрос: где остановиться?

— Я думаю, — сказал Забалуев, — Валентине Сергеевне лучше всего отправиться к той старушке, у которой она останавливалась в первый раз. А мы с Митей расположимся где-нибудь за деревней в лесу; палатка у нас есть, так удобней, и внимание привлекать не будем. А вы, Валентина Сергеевна, объясните, что решили продолжить свой грибной промысел. Завтра же с утра выходите за деревню и прямо по дороге пройдите с полкилометра, там мы вас будем поджидать.

На том и порешили.

Вот и знакомый дом. Хозяйки не было видно, и Петухова нерешительно остановилась у калитки. Вспомнились последние слова бабки. Мол, через день увидимся. «Ну что ж, и бабка замешана в эту историю», — со странным удовлетворением констатировала Валентина Сергеевна.

Ничего больше ее не удивляло.

— А, это ты, Валечка! — неожиданно раздался веселый возглас, — За грибами своими вернулась?

Библиотекарша чуть не подпрыгнула с испугу. У нее за спиной стояла Агриппина Кузьминична.

— Ну, проходи в дом, — продолжала старуха. — Грибы твои подсохли, дождей-то не было.

Валентина Сергеевна вошла в дом, и снова, как в первый раз, бросились ей в глаза иконы. Она подошла к киоту и стала разглядывать иконы: святые строго и печально глядели на нее со старых досок, словно укоряли в чем-то.

Остаток дня прошел в беседе и чаепитии. Поздно вечером от нечего делать перекинулись с бабкой в картишки. Ни о том, зачем приехала библиотекарша, ни о минувших событиях не говорили.

— А хочешь, Валя, я тебе погадаю? — внезапно спросила старуха.

— Ну что ж, погадайте, — усмехнулась Петухова. Старуха достала другую колоду карт: большую и засаленную. Карты были странные. Таких Валентина Сергеевна никогда не видала. Без обычных мастей королей, дам… Их заменили странные зловещие символы.

— Что это за карты такие? — заинтересовалась она.

— Специальные гадальные карты. «Тарот» называются. Достались мне давным-давно по случаю. Принадлежали когда-то здешнему помещику Кокуеву.

— Кому-кому? — удивленно переспросила Петухова.

— Да был тут один. Все нечистого тешил. Ну да ладно…

Старуха разбросала по столу карты, внимательно рассмотрела их, потом смешала и разложила снова, но уже в другом порядке. Пристально посмотрела на библиотекаршу:

— Ну что тебе, бабонька, сказать… Бьются за тебя две силы, одна хорошая, другая не приведи Господь. Пока черная-то сила перетягивает.

— И перетянет? — взволнованно спросила Петухова.

— Все зависит от тебя самой, но не только. Есть кто-то третий, кто перетянет чашу весов, а вот в какую сторону — не ясно. Но только опасную ты игру затеяла, бабонька, ох, опасную.

Старуха смешала карты, перекрестилась: — Пора спать…

«Почему все кругом говорят загадками?» — думала Валентина Сергеевна, ворочаясь на кровати. С этими мыслями она заснула…

Утро, серенькое и теплое, неярко горело августовским светом. Сильная роса приятно холодила ноги, пока она бежала к колодцу умываться. Хозяйка была уже во дворе, несла из хлева полное ведро парного молока.

— Да ты никак куда собралась?

— В лес пойду за грибами. — Валентина Сергеевна старательно отводила глаза от пытливого взгляда хозяйки.

— Не находилась еще, — помрачнела та. — Ну иди, коли есть охота. Только мой совет — в сторону кладбища не ходи. Попей-ка молочка.

Немного погодя, библиотекарша была готова к выходу. Только вот беда корзинки для грибов у нее не оказалось.

— Да возьми мою. — Хозяйка подала ей большую корзину. — На-ка молочка на дорожку. — Она протянула ей кринку, туго обмотанную чистой белой тряпкой. — Поставь на дно, по дороге выпьешь.

Валентина Сергеевна быстрым шагом двинулась в путь.

Товарищи ее уже встали и позавтракали.

— Ну, какие на сегодня планы? — спросил Забалуев.

Валентина Сергеевна предложила тут же идти на кладбище, что было встречено без возражений.

По дороге библиотекарша поинтересовалась у Мити, далеко ли отсюда был лагерь профессора Струмса.

— Совсем рядом. Я, между прочим, туда уже сходил.

— Ну и что?

— Да ничего, никаких следов не осталось.

Дорогу на кладбище вроде бы никто точно не знал, но дошли до него неожиданно быстро. Подул ветерок. Из-за туч выглянуло солнце, серое утро перешло в яркий летний день. И при солнечном свете кладбище казалось отнюдь не зловещим.

Валентина Сергеевна заинтересовалась надгробиями. Она ходила от одного памятника к другому, пытаясь прочесть полустертые временем надписи, разглядывала причудливые обелиски. Наконец они вышли к старой часовие. Библиотекарша подошла к дверному проему и заглянула внутрь. Лучи света, пробивавшиеся сквозь дыры в крыше, причудливо выхватывали фрагменты полуосыпавшихся фресок на стенах. Она повернулась, пытаясь вспомнить, где находится тот памятник, на котором прочитала она дату предполагаемой смерти.

Взгляд ее сразу же нашел накренившуюся плиту из черного мрамора.

— Вот он, — боязливо произнесла библиотекарша, указывая на памятник.

— Ну-ка, ну-ка. — Забалуев достал из кармана очки и подошел к надгробию. За ним последовал и Митя.

Она же осталась на месте, со страхом и нетерпением ожидая результатов. Внезапно раздался веселый смех. Смеялись оба. «Что они, с ума сошли?» опешила библиотекарша.

— Идите-ка сюда! — захлебываясь от смеха, позвал Забалуев.

Она нерешительно подошла, не понимая причины их веселья.

— Читайте! — усмехаясь, приказал Забалуев.

Она вгляделась в надпись.

«Петушкова Валентина Савельевна, — изумленно прочитала она. — Вдова действительного статского советника, потомственная дворянка». Дальше шли даты рождения и смерти. Год рождения действительно походил на ее, но только это был девятнадцатый век, а дата смерти и близко не соответствовала нынешнему году. Валентина Сергеевна стояла, ничего не понимая.

— Конечно, вы обознались, — сказал Забалуев. — После кошмарной ночи, грозы, опять же спали урывками.

— Так, что же, ничего этого не было? — еще до конца не веря, спросила Петухова. — И жутких женщин, и руки, показавшейся из могилы?

— Ну, конечно, — последовал ответ. — Вам все приснилось. А имя на памятнике похоже на ваше, в горячке немудрено ошибиться.

Валентина Сергеевна в недоумении переводила глаза с одного на другого. Забалуев весело улыбался, лицо же Мити было нахмурено. Он еще раз внимательно прочитал надпись.

— Похоже на правду, — задумчиво произнес Митя. — Хотя…

— А ваша история, Митя, не сродни ли истории Валентины Сергеевны? Забалуев насмешливо посмотрел на Воробьева. — Воробушек вы мой ненаглядный, признайтесь, что все это придумали, так сказать, подыграли нашей уважаемой библиотекарше.

— Бросьте! — сердито возразил Митя. — Валентина Сергеевна, возможно, и ошиблась, но я-то был в трезвом уме. Пойдемте, покажу вам место раскопок.

Он быстро зашагал среди надгробий. Следом за ним двинулся и Забалуев.

Петухова плелась за ними и чувствовала себя последней дурой.

Казалось бы, радоваться надо. Все оказалось просто дурным сном. Однако сердце подсказывало: не все здесь так просто…

Товарищи ее были уже довольно далеко. Они остановились и, оживленно жестикулируя, о чем-то спорили. Нехотя подошла к ним и она.

Первое, что увидела, был памятник, та самая полуразбитая дорическая колонна. Под ней, как свидетельствовала надпись, покоилась девица Дарья Сергеевна Сурина.

— Ну вот, убедились, Валентина Сергеевна? — Забалуев показал рукой на могильную насыпь. — Никаких следов раскопок. Плита на месте, да вы посмотрите, ведь никаких следов!

— Прошло несколько лет. — хмуро заметил Митя.

— Каких лет?! — Забалуев язвительно усмехнулся. — Здесь ничего не изменилось с момента погребения. Вы, помнится, сказали, что оставили могилу открытой?

— Ее могли и закопать.

— И не оставить никаких следов? Помилуйте. Неужто предо мной краевед и археолог?

— Так вы хотите сказать, что я все выдумал? — Лицо Мити покрылось красными пятнами.

— Успокойтесь, голубчик. Я ничего не утверждаю, но факты…

— А имя на памятнике?

— Ну, имя… Его вы могли прочитать в книге Кокуева, а что вы здесь бывали и раньше, я не сомневаюсь.

— Ладно, идемте назад, — махнул рукой Митя. — Может быть, это и к лучшему. Во всяком случае, ничего не нужно объяснять, да и Валентине Сергеевне, как выяснилось, ничего не угрожает.

— Я устала, — жалобно проговорила Петухова. Чувство опасности не только не покинуло ее — напротив, стало сильнее. Что-то тут не так. — Давайте передохнем.

— Конечно-конечно, — подхватил Забалуев. — Передохнуть нужно обязательно. Да и перекусить не мешало бы.

Он один сохранял спокойствие и присутствие духа и был, казалось, весел. Быстро разложил на траве белую салфетку, достал снедь. Валентина Сергеевна вспомнила про свое молоко, вытащила из корзинки кринку.

— Не желаете, Петр Петрович?

— Нет-нет. — Забалуев сделал брезгливую гримасу. — Не употребляю.

— А я, пожалуй, выпью. — И она поднесла кринку ко рту.

— Фу! Да молоко скисло! А ведь утром только хозяйка надоила…

— Ничего удивительного, — заметил Забалуев. — Жарко сегодня, вот и результат. Нужно в молоко сажать лягушку, тогда ни за что не скиснет.

— Какая гадость! — Валентину Сергеевну передернуло от отвращения.

— Так говорите, сегодня утром надоили? — Митя с любопытством взял кринку и понюхал содержимое. — Впечатление такое, будто ему дня три-четыре, вон даже позеленело, — он вылил молоко на землю.

Они в молчании дошли до палатки.

— А дальше-то что? — спросила Валентина Сергеевна.

Откликнулся Забалуев.

— Я думаю, — начал он, — нужно возвращаться в город. — Все прояснилось: не было никакой надписи, да и кладбище самое обычное. Что старинное верно. Но не более. А колдуны, ожившие мертвецы — плод воспаленного воображения.

Митя как-то странно посмотрел на него.

— Митя, ты уж признайся, что хотел, так сказать, разыграть Валентину Сергеевну. Пошутил слегка. Шутка, конечно, не совсем удачная, но оригинальная. И я, старый осел, можно сказать, поверил тебе, поперся в эдакую даль…

— Да, — сказал Митя хмуро. — Это была шутка.

Валентина Сергеевна недоуменно посмотрела на него. Она вообще перестала что-либо понимать.

— Ну что ж, давайте собираться, — сказал Забалуев.

Митя молча копался у мотоцикла.

— Мне надо к хозяйке сбегать, — спохватилась Петухова. — Корзину отдать, вещи свои захватить.

— Ну, давайте быстрее. К вечеру хотелось бы быть дома.

Хозяйка встретила ее у ворот.

— Грибов-то набрала! Да все — один к одному. — Она с интересом посмотрела в корзину.

— Уезжаю я, вот за вещами пришла. За корзину спасибо.

— Не успела приехать — опять уезжаешь. Странная ты, Валентина, женщина. Ну что же, воля твоя…

— Возьмите вашу кринку.

— Ну как, молочко-то понравилось? У меня вкусное молочко, не чета городскому.

— Да скисло оно, молоко ваше.

— Как скисло, не может быть! — Старуха понюхала кринку. Действительно. Да ведь я утром надоила, не может такого быть. Постой, постой, постой. — Она внимательно посмотрела на Петухову. — Ты ведь по лесу не одна ходила?

— Не одна, — подтвердила та. — Мы втроем приехали, на мотоцикле.

— А кто твои товарищи?

— Обычные люди, старичок один — в архиве работает, и историк наш городской. Да в чем дело-то?

Старуха ничего не ответила. Замолчала, что-то обдумывая. Через несколько минут она попросила:

— Слушай, покажи их мне.

— Ну пойдемте, только все-таки объясните, в чем причина вашего интереса?

— После объясню, пойдем скорее.

Минут через пятнадцать они подошли к тому месту, где стояла палатка. Все уже было сложено. Возле мотоцикла стоял один Митя.

— А Петр Петрович где? — спросила Петухова.

— Да тут был. — Митя огляделся по сторонам, — Сейчас придет, наверное.

Старуха внимательно оглядела Митю, потом повернулась к Валентине Сергеевне:

— Старичок-то — куда он делся?

Та недоуменно пожала плечами.

— Петр Петрович, — закричал Митя. — Где вы, идите сюда! Но в лесу было тихо.

— Так, ребятки, — утвердительно произнесла старуха. — А ведь это колдун был.

— Какой колдун?! — испуганно воскликнула Валентина Сергеевна.

— Да старичок-то ваш. Вы вот его ждете, а он, конечно, не явится.

— С чего вы взяли, что он колдун? — внимательно глядя на старуху, спросил Митя.

— Молоко свежее скисло в минуту — первый признак. К тому же исчез он.

— А сами-то вы кто? — Митя, казалось, не удивился сообщению.

— Я-то? Да никто, божья старушка. — Она усмехнулась. — Местная жительница.

— Мне еще на кладбище показалось — Забалуев как-то странно себя вел.

— Так вы и на кладбище были? — удивилась старуха. — А зачем? Не пора ли мне всю правду рассказать?

— С какой стати? — вскинулся Митя.

— А с такой. Без меня вы вряд ли выпутаетесь из этой истории.

— Эге, ты, бабка, видно, из той же шайки… — протянул Митя.

— Тьфу, дурень! Из шайки… Ты, голубок, да и барышня твоя, по всему видать, в такую переделку попали — не приведи Господь. Садитесь на вашу тарахтелку, да поедем ко мне. Нет-нет, я ногами дойду, — отмахнулась бабка на приглашение сесть в коляску.

Сбитая с толку всеми этими чудесами, Валентина Сергеевна пошла рядом со старухой, Митя поехал вперед.

— Ты мне сразу бы все рассказала, пользы было бы больше. А сейчас… Бабка махнула рукой.

— Да с чего бы я докладывать стала, и так один раз все рассказала, вон что получилось. Вы говорите — колдун. Да быть этого не может!

Вскоре они втроем сидели за столом в избе хозяйки. Запыхтел самовар, забулькал в стаканах чай.

— Ну же, жду, — властно произнесла старуха. — Давай, первая рассказывай, — кивнула она Валентине Сергеевне.

На протяжении всего рассказа она молчала, иногда задумчиво кивала головой и только когда библиотекарша описывала виденное на кладбище, старуха досадливо крякнула:

— Эк тебя угораздило! И чего ты мне сразу всего не рассказала!

— Ну, теперь ты, — обратилась она к Мите.

Когда его история была завершена, старуха попросила:

— Ну, а теперь о колдуне этом.

Перебивая друг друга, они стали рассказывать о событиях последних дней.

— Ладно, — сказала старуха. — Ну, про Лиходеевку вы кое-что знаете. Но здесь живут не одни колдуны. Вот я, например. С черными не знаюсь, хотя дела их мне известны. И они меня не трогают. Что тут к чему, долго рассказывать, да и знать вам не обязательно. Однако кое-что придется разъяснить.

Ты, Валентина, видела древний обряд, простому смертному видеть который нельзя. Как они мертвых поднимают и для чего, особое дело. Но что ты судьбу свою прочитала на могильном камне — в этом не сомневайся. Они все сделают, чтобы тебя ухайдокать. Они тебя так просто не отпустят. Тот, которого вы Забалуевым называете, вовсе и не Забалуев, а главный их. Просто он принял вид вашего Петра Петровича. Это они умеют. В городе к тебе подослали куклу-перевертыша. И колдун с вами увязался, теперь он где-то рядом ходит, если б не молоко, может статься, была бы для вас сегодняшняя ночь последней. Случайность подвела. Но они, конечно, не отступятся. Беда в том, что помочь вам ничем не могу. Заговоры нужно знать особые, заклятья. За день мне вас не обучить. Переночуйте у меня, тут вас никто не тронет, а завтра садитесь на свою тарахтелку — и в город. Тебе, Валентина, я советую вообще уехать куда-нибудь подальше.

Валентина Сергеевна и Митя сидели молча, осмысливая услышанное.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил наконец Митя.

— Отчего же, можно. Пойти к главному ихнему, пасть на колени, попросить милости. Может, и простят, но тогда людьми вы больше не будете, а будете… — Тут она замолчала.

— Кем же? — подавшись вперед, спросил Митя.

— Лучше вам об этом не знать. Но есть и другой выход. О нем я уже говорила — лучше всего убежать, если сумеете.

— Послушайте, Агриппина Кузьминична, а не расскажете, что это за колдуны такие? — спросила Валентина Сергеевна.

Как ни странно, она давно не испытывала страха, одно нестерпимое любопытство.

— Ну что ж, рассказать можно, — старуха задумчиво посмотрела на своих гостей. — Хуже от этого не будет. Живут они тут с незапамятных времен, силу имеют большую. Чего скрывать, сама в этом деле кое-что понимаю. Людей лечу, наговоры знаю, ну да ладно… Осталось их совсем немного. Им просто человека со свету сжить. Но не могут без вывертов. Сами себя уважать перестанут. Поэтому и обставляют все, словно в цирке. Сначала напугают до полусмерти, а уж потом либо на брюхе ползать заставляют, либо в петлю засунут.

Она прервала рассказ, посмотрела на ходики, мирно тикающие на стене:

— Ну что ж, время позднее…

Митя ушел на сеновал, а Валентина Сергеевна еще долго ворочалась на своей кровати, прислушиваясь к каждому шороху.

Спозаранку стали собираться. Быстро уложили в мотоцикл вещи. Тронулись. Бабка перекрестила их на дорогу и сказала напоследок:

— Вы уж осторожней езжайте, а в городе тоже опасайтесь.

Отъехав от деревни, Митя остановил мотоцикл.

— Вы что-то забыли, Митя? — Петухова вопросительно посмотрела на своего спутника.

— Хотел я вам кое-что рассказать, Валентина Сергеевна, да при бабке не решался. Все же я ей до конца не верю. Так вот, — лицо его посерьезнело, — буквально за пару дней до нашей встречи в архиве получаю я письмо. От кого бы вы думали? От Струмса! Письмо краткое. Профессор жив и здоров и хотел бы увидеться. Пишет, что дней через пять, то есть сегодня, будет в нашем городе. Был в письме и телефон, по которому я обязательно должен позвонить. Как только приедем в город, сразу позвоню. Нам нужно обязательно встретиться с профессором. Больше надеяться не на кого.

— А что если это тоже происки темных сил? — задумчиво произнесла библиотекарша.

— Что ж, не исключен и такой поворот. Однако что нам терять? А потом вспомните молоко, — усмехнулся он. — Верное средство. Купим в магазине по бутылке, возьмем с собой на встречу. Скиснет — значит, профессор колдун.

— И что тогда?

— Тогда остается серебряная пуля.

— А где ее взять?

— Перелью бабушкину ложечку.

Мотоцикл взревел и понесся по пыльной дороге.

Валентина Сергеевна, плохо спавшая ночью, дремала в коляске, несмотря на тряскую дорогу.

Внезапно мотоцикл бросило в сторону. Она в недоумении открыла глаза и увидела на дороге ребенка. Мотоцикл мчался прямо на него. Митя лихорадочно выворачивал руль. Петухова цепенело смотрела на надвигающегося малыша. Он улыбался, но как-то криво и бессмысленно, как улыбаются идиоты. Митя резко повернул руль, и мотоцикл с треском свалился кювет. Последнее, что успела увидеть Петухова, — фигура странного мальчика, оторвавшаяся от земли, парила над дорогой.

Она быстро пришла в себя и попыталась встать. К удивлению, ей это удалось. Все тело болело, но особых повреждений она не получила. Поискала глазами Митю. Он лежал тут же, рядом. Голова его была в крови, рука неестественно вывернута.

— Ну вот, — сказал он, едва шевеля губами. — Все-таки они меня доконали.

Валентина Сергеевна бросилась к нему, попыталась перевязать платком. Затем выскочила на пустынную дорогу, зовя на помощь.

— Валентина Сергеевна, Валя! — услышала она слабый голос. — Идите сюда!

Петухова подчинилась.

— Возьмите письмо, оно в кармане пиджака, спрячьте и никому не показывайте. И обязательно позвоните по этому телефону.

— Нет, Митя, не надо. — Она пыталась сдержать слезы.

— Возьмите, я вас очень прошу. — Голос его ослабел, и Митя потерял сознание.

Петухова машинально достала мятый конверт и сунула его в сумку. Потом подъехали какие-то люди, началась суета. Появились милиция, «Скорая помощь». Окончательно она пришла в себя только в приемном покое городской больницы, где ей обработали ушибы и ссадины.

Митю в бессознательном состоянии поместили в реанимацию.

Сбивчиво и невпопад отвечала она на вопросы милиции, а потом ее доставили домой.

Безучастно сидела Валентина Сергеевна на диване, уставившись в одну точку. Давным-давно стемнело, но который час, она даже не представляла. Единственное, что занимало ее, — сколько же ей осталось жить. Почему-то никак не могла точно сосчитать, сколько же дней прошло с той злосчастной ночи на кладбище.

Цифры щелкали в голове сухими костяшками счет. Кажется, она сходила с ума. Отвлек ее слабый свет в прихожей. С трудом поднявшись, библиотекарша выглянула в коридор. Светилось зеркало. Мерцало изнутри слабым зеленоватым светом, напоминая плохо освещенный аквариум. Никогда раньше подлое зеркало не светилось.

Валентина Сергеевна настолько привыкла к чудесам, что наблюдала за странным явлением безо всякого страха. Машинально отметила — зеркало не отражало предметы. Свечение постепенно нарастало, и внутри него стали различимы два силуэта, которые постепенно приближались. Валентина Сергеевна узнала в одном ту особу, которая в парке подсела к ней на скамейку и лезла со странными разговорами. Второй силуэт принадлежал мужчине средних лет, как показалось Петуховой, в военном мундире. Лицо его было трудноразличимо.

Они остановились по ту сторону зеркала. Казалось, их окружает зеленоватый туман. Внезапно Петухова услышала голоса, глухие и монотонные. Они доносились не из зеркала, а как бы возникали посреди прихожей.

— Она нас видит? — спросил женский голос.

— И еще увидит не раз, — ответил мужской.

— Что ее ждет?

— Могила.

— Сколько ей осталось?

— Восемь дней.

— Есть ли выход?

— Выхода нет.

— Выход есть всегда! — раздался вдруг высокий детский голос. В тот же миг послышался треск и стало темно.

Валентина Сергеевна включила в прихожей свет. Зеркало покрывала густая сеть трещин. Какой ужас! Даже дома нет спасения! Она быстро оделась, накинула плащ, взяла сумочку и выбежала из квартиры.

Куда идти? Конечно же, в больницу к Мите. И она побежала по ночным улицам. Ей казалось, что ее преследуют, мерещились какие-то тени, но желание поскорее увидеть Митю, узнать, как он себя чувствует, жив ли, заставило позабыть о страхах.

Вот и больница. Она вбежала в пустынный вестибюль и рванулась в отделение реанимации.

— Куда вы? — закричала заспанная нянечка.

— Мне к Воробьеву, — умоляюще попросила Валентина Сергеевна.

— Он спит.

— А как его самочувствие?

— Неважное. Сотрясение мозга. Сломаны рука и несколько ребер, но опасности для жизни нет.

— Можно я подожду здесь до утра? — Петухова вопросительно посмотрела на нянечку.

— Дело ваше, — равнодушно отозвалась та.

— А зачем же здесь? — вдруг раздался чей-то голос.

Петухова резко обернулась.

Перед ней стоял пожилой, невысокого роста, кругленький, чрезвычайно симпатичный человек с умными веселыми глазами.

«Нет, он не из этих», — сразу же решила Валентина Сергеевна.

— Кто вы? — спросила она.

— Я Струмс, — ответил человек. — А вы, очевидно, Валентина Сергеевна Петухова?

— Да, — удивленно произнесла она. — А вы откуда знаете?

— Я тут незадолго до вашего прихода общался с Митей. Он хоть и слаб, но в сознании, рассказал мне все ваши приключения. Вкратце, конечно.

— Как он? — спросила Петухова.

— Гораздо лучше, чем я ожидал. Пойдемте, Валентина Сергеевна. Нет ничего лучше, чем прогулка с дамой августовской ночью.

И он галантно взял библиотекаршу под руку. В небольшом номере Струмса Петухова сидела в мягком кожаном кресле и живо описывала свои столкновения с духами. Профессор налил рюмочку коньяка, покосился на нее, кивнул на бутылку: мол, не хотите ли? Она энергично замахала головой.

— Ну, дело ваше! — Профессор медленно выпил, закусил долькой лимона. Посмотрел на библиотекаршу, как ей показалось, с насмешкой и властным жестом руки остановил захватывающее повествование на полуслове.

— Довольно, голубушка, — сказал он решительно. — Рассказ ваш настолько живописен, что напоминает фильм «Багдадский вор».

Валентина Сергеевна обиделась и покраснела:

— Вы мне не верите?

— Ну отчего же, верю. Но! — Профессор поднял вверх указательный палец. — За всеми ужасающими подробностями неясно одно: почему они за вами охотятся?

— Я видела их тайную церемонию на кладбище… — запальчиво начала Петухова.

— Не специально ли для вас весь спектакль был подготовлен заранее и срежиссирован талантливым режиссером?

— Вы считаете, что все эти ужасы — мистификация?

— Отнюдь нет! Безусловно, налицо черная магия. Но зачем они вам демонстрируют до сих пор весь свой арсенал? Наиболее изысканные трюки. — Он засмеялся и снова наполнил рюмку. — Все эти предсказания насчет оставшихся тринадцати дней… жуткое знамение. Не проще ли затянуть вас в трясину, которых, кстати, в тех местах полным-полно, или обрушить на голову гнилое дерево. Просто и эффективно.

— А мотоцикл? — закричала библиотекарша. — Я же чуть не погибла.

— Именно «чуть». На вас же нет ни единой царапины.

— Царапины есть, — уныло произнесла Петухова и искоса глянула в висевшее напротив зеркало.

— Это не считается. Возьмем последний эпизод: видения в прихожей. Ведь ясно сказали — выход есть.

— Да где же он?

— Погодите, погодите, не все сразу. Сначала разберемся, зачем вы им понадобились. — Профессор облизнул языком губы, покосился на рюмку, но пить не стал. — Эти черные маги очень стары. В прошлый раз нам, к сожалению, не пришлось с ними пообщаться лично. Надеюсь на этот раз… — Он замолчал, обдумывая. — Так вот, настоящий колдун обязан передать свои знания, свою, если хотите, силу. Кому? Естественно, не первому встречному.

— Вы хотите сказать… — подалась вперед Петухова.

— Иначе говоря, — не обращая на нее внимания, продолжал Струмс, — ему нужны ученики. Мне кажется, такая роль отведена вам.

Петухова в изумлении уставилась на профессора.

— Да! Именно вам, так, во всяком случае, мне кажется. Видите ли, они долго присматривались, но репутация у вас вполне подходящая.

Валентина Сергеевна перевела дух и неуверенно спросила:

— Если следовать вашей логике, то почему бы им просто не прийти ко мне?

— Взять за руку и сказать: пойдем, любезная Валентина Петухова, мы сделаем тебя ведьмой и научим кататься на помеле? Я думаю, главная их цель — растоптать ваше «я», полностью лишить воли, заставить приползти к ним на четвереньках. А уж потом…

— То, что вы говорите, совершеннейший вздор, — всплеснула она руками.

— А по-моему, единственно верное объяснение.

— И что же мне делать?

— Да ничего, события сами находят вас.

— Однако, нечего сказать, утешили.

— Ну, а что вы хотели? Чтобы я приставил к вам телохранителей или прочитал заклинания? Это в моих силах, но вряд ли будет толк. На вашем месте я бы сам предпринял контрдействия. Поехал в Лиходеевку и с помощью той старушки постарался вступить с ними в контакт.

Валентина Сергеевна встала и взволнованно заходила по комнате. Машинально взяла рюмку с коньяком, так же машинально выпила. Струмс посмотрел на нее с одобрением:

— Итак — в бой! А тылы я обеспечу.

Петухова задумалась, как бы прикидывая и взвешивая свои возможности. Наконец спросила:

— Ну, а что это даст?

Струмс встрепенулся:

— Помилуйте, голубушка, неужели вам самой неинтересно? Разве представится возможность пережить еще раз такое захватывающее приключение?

Петухова засмеялась. Удивительно, за несколько дней в ее мировоззрении произошли заметные сдвиги. Мир перестал состоять из черных и белых тонов, наполнился красками, засверкал, как солнце в луже после дождя.

— Согласна, — просто произнесла она.

— Итак, повторяю, — будничным тоном продолжил Струмс, — никаких активных действий не предпринимать, о каждом шаге докладывать мне лично, телефон у вас есть. Для начала сходите в архив к Забалуеву. Ничего ему не рассказывайте. Просто присмотритесь к нему повнимательнее. Какие-нибудь странности в поведении, в разговоре… фиксируйте все. Ну, а теперь — домой. Сейчас я распоряжусь, вас отвезут.

Близился вечер, когда Петухова вошла в здание архива. Без стука открыла дверь кабинета Забалуева. Старичок сидел, склонившись над бумагами. Услышав шум, он поднял голову, и лицо его расплылось в приветливой улыбке.

— Валентина Сергеевна?! Какими судьбами?! Давненько, давненько вас не было видно. С чем пожаловали?

Петухова пристально посмотрела на него, не зная, как себя вести.

«Что это? — подумала она. — Неужели он будет отрицать, что мы виделись три дня назад?»

— Петр Петрович, да ведь я была у вас в этот понедельник.

— В понедельник? Что вы, Валентина Сергеевна! В понедельник архив не работал, у нас был санитарный день.

«Ну что ж, — решила Петухова. — Не была, так не была».

— Значит, я ошиблась, может, только хотела зайти.

— А что вам понадобилось?

— Да вот интересуюсь деревенькой одной, Лиходеевка называется.

— А, знаю. — Архивариус насмешливо поглядел на нее. — Говорят, там колдуны живут, мертвецы по лесам ходят. — Глаза его так и светились злорадством.

«Конечно, это он, — убедилась библиотекарша, — Все знает, да еще и издевается, сволочь».

— Петр Петрович, давайте говорить откровенно, что вы от меня хотите, зачем травите, подсылаете нечисть?

— Товарищ Петухова, да вы здоровы ли? — Лицо архивариуса приняло озабоченное выражение.

Валентина Сергеевна вскочила и рванулась к дверям.

— А затем, милая, — вдруг раздался сзади детский голос, — что ты нужна нам.

Петухова стремительно обернулась и увидела, что на стуле, где только что сидел Забалуев, теперь сидит давешний белобрысый мальчик, виденный ею последний раз на дороге. Ребенок холодно улыбался и грозил ей пальчиком.

— Поезжай, милая, снова в Лиходеевку, не пожалеешь, — писклявым голоском изрек он.

Петухова кинулась к мальчишке, и вдруг он пропал. В комнате было пусто. В растерянности стояла библиотекарша, но тут раскрылась дверь и вошел Забалуев.

— Приветствую, приветствую, — радостно закричал он, — я в хранилище бегал.

Петухова медленно опустилась на стул.

— Я была у вас в понедельник, — осторожно начала она.

— Ну да. — Забалуев внимательно поглядел на нее. — Всю ночь просидели вместе с Митей. Хотели еще ехать в деревню эту, как она там называется… Я, к сожалению, опоздал, в квартире небольшой пожар случился, проводка загорелась ни с того ни с сего. Прибежал к вам, сказали, что вы уже уехали. Ну и как съездили? Что-нибудь узнали?

Валентина Сергеевна поднялась и, не отвечая, направилась к двери. У порога она обернулась, снова ожидая увидеть вместо Забалуева ребенка. Но Петр Петрович растерянно и участливо смотрел на нее.

Вечером того же дня Петухова снова была в номере у профессора.

— Так, так, очень интересно. — Профессор потирал руки от удовольствия. — Значит, сначала был один Забалуев, а затем другой? И ребенок? Ну, а разницу, разницу-то между этими двумя вы заметили?

Валентина Сергеевна недоуменно пожала плечами.

— Ну, какие-нибудь детали? Глаза, например?

— Да я особенно не приглядывалась, правда, мне показалось, что первый Забалуев был какой-то неестественный, слишком веселый, что ли… Как-то уж очень оживленный.

Профессор задумчиво поглядывал на Петухову.

— Все-таки, мне кажется, дело тут сложнее. Я думал, архивариус тоже из их компании. Но, видимо, ошибся. Сдается мне, здесь действует направленная галлюцинация, а может, и того серьезнее, классический оборотень. И почему именно ребенок, мальчик? На кого он похож, что вообще вы обо всем этом знаете? Ведь дитя вы видите не в первый раз?

— Да, — подтвердила Петухова. — И он мне абсолютно незнаком, хотя вроде бы кого-то напоминает.

Валентина Сергеевна напрягла память, но ничего определенного вспомнить не смогла.

— Ладно, — сказал Струмс, — с этим еще разберемся. Значит, таинственный малыш посоветовал вам ехать в Лиходеевку? Вот и я вам советую, и весьма настоятельно.

— А скажите, — Валентина Сергеевна внимательно посмотрела на Струмса, они знают, что вы в городе?

— Без сомнения, знают они, конечно, и то, что вы в данную минуту находитесь у меня. Но уверяю вас, это не имеет никакого значения.

— То есть? — не поняла Валентина Сергеевна.

— Видите-ли, голубушка, они настолько уверены в своих силах, что не обращают внимания на противника, да, видимо, и противником-то меня не считают. Ну что я им… Какой-то жалкий смертный, да и не во мне дело, а в вас. И тут в ход пущены все средства.

— Страшно-то как, — содрогнулась Петухова.

— Да, — согласился профессор, — ситуация невеселая. И все же помните, что сказал малютка в зеркале: «Выход всегда есть».

Придя домой, Валентина Сергеевна всюду включила свет. Поужинала. Старое зеркало в прихожей притягивало ее к себе. А что, если потушить свет, может быть, зеркало снова засветится? Несмотря на страх, она так и сделала. В темноте долго смотрела на зеркало, но оно оставалось по-прежнему темным.

Все-таки ребенок не давал ей покоя. Почему-то казалось, что лицо его было из ее собственного детства. Может быть, какой-то дворовый мальчишка или сосед по дому? У нее мелькнула мысль полистать семейный альбом. Она достала его с этажерки и осторожно раскрыла массивную, обтянутую синим плюшем крышку. На пол упал ворох фотокарточек. Она подобрала их и стала медленно перебирать. Вот мама, отец, вот она уже взрослая, с подругами. Бабушка с дедушкой. А на этой карточке ей лет десять. Стоп! Ее лицо… оно так похоже на лицо того ребенка. Так вот откуда чувство, что она его знает. Но как это может быть?!

И тут она вспомнила и похолодела. Давным-давно, в пору ранней молодости, случился у библиотекарши бурный, но скоротечный роман с одним молодым человеком. Тот выдавал себя за летчика, но на поверку оказался бухгалтером, чем сильно снизил свою ценность в глазах Валентины Сергеевны. Она не собиралась связывать жизнь с каким-то счетоводом, да и он не горел желанием. Они мирно расстались.

Однако роман имел неприятные последствия. Как ни скрывала Валентина, как ни затягивалась в корсет, мать скоро обо всем догадалась. Выход нашли быстро. Ее отправили к дальней родственнице, жившей в Конотопе. Там она благополучно родила мальчика. Ребенка тут же отдали кормилице. Библиотекарша его почти не видела, да, откровенно говоря, и не стремилась увидеть. Кормилице регулярно высылались деньги, а та в коротких письмах сообщала, что мальчик (его назвали Павлом) жив и здоров. По правде, мысль о том, что у нее есть сын, пусть в далеком Конотопе, тяготила Валентину. Ей было не жалко денег, посылаемых на воспитание мальчика. Ее мучил страх, что узнает муж, она к тому времени уже вышла замуж.

Так что краткое сообщение, что Павел умер от дифтерита, заставило проронить две слезинки и вздохнуть с облегчением. И вот теперь… Неужели тот ребенок — ее сын? В этом она уже не сомневалась. Вот откуда все ее муки. Молча кусала Валентина Сергеевна губы, не в силах справиться с душившими ее слезами. «Это кара, кара Божья», — явственно всплыла четкая мысль.

Валентина Сергеевна рыдала долго и безутешно. Лицо ребенка стояло перед глазами и не давало успокоиться.

Превозмогая слезы, трясущимися руками она достала из самого дальнего угла шкафа маленькую шкатулочку красного дерева. Там на самом дне, среди пожелтевших документов, старомодных украшений, лежал маленький крестик на золотой цепочке, крестик ее матери. Она достала его, повертела в руках и вдруг решительно надела на шею, зашептала слова полузабытой молитвы. Глупо, конечно. Какой-то крестик… Но отчего-то стало теплее, будто хрустнула и рассыпалась льдинка, холодной коркой лежавшая на душе. А утром произошли события, которые вытеснили тоску.

Проснувшись, Петухова отправилась в ванную. Вот уж блаженство! Горячая вода, разомлевшее тело, сладостные видения витали перед затуманенным взором.

Вода стала остывать, и она решила добавить горячей. Открыла кран. В кране забулькало, и оттуда медленно выполз огромный, вроде мыльного, пузырь, но только во много раз больше. Переливаясь всеми цветами радуги, прозрачный пузырь колыхался в воздухе над ванной.

Недоуменно смотрела Петухова на это чудо, а с пузырем между тем происходили изменения. Его внутренность наполнилась мерцающими разноцветными огоньками. Это было очень красиво, но страх понемногу начал заползать в душу, вытесняя опьянение. Огоньки начали сгущаться и образовали подобие лица. Черты его становились все отчетливее. Это было лицо какого-то глубокого старика, совершенно незнакомого Валентине Сергеевне. Старец, казалось, внимательно смотрел на библиотекаршу.

Ни жива ни мертва сидела та в ванной и с ужасом смотрела на переливающееся разноцветными огоньками лицо. Однако оно начало мутнеть, линии становились расплывчатыми и скоро сменились хаосом разноцветных искорок. Потом внутри пузыря начала складываться другая картина. Валентина Сергеевна сразу же узнала старое кладбище, нагромождение старинных надгробий. Кладбище было пустынным, только на одном памятнике сидела большая птица. Внезапно Петухова ощутила в ванной комнате поток холодного воздуха. Пузырь вытянулся, медленно подлетел к крану и с чмоканьем втянулся в него. Через мгновение из крана полилась вода. Библиотекарша все так же оцепенело уставилась на кран. Вода внезапно стала розовой, а затем начала темнеть, пока не приобрела густо-красный цвет. Валентина Сергеевна вылетела из ванной. Теперь она стояла и смотрела на необыкновенное зрелище. Было жутко, но интересно. Густая темно-красная жидкость наполняла ванную. Петухова набралась мужества и коснулась пальцем жидкости. Теплой, густой и липкой. Понюхала. Сомнений не было — кровь.

Жидкость забурлила, и из нее показалась черная костлявая рука с цепкими длинными пальцами.

Это было выше ее сил. Валентина Сергеевна стремительно выскочила из ванной комнаты, кое-как оделась и бросилась вон из квартиры. Она бежала по оживленным улицам, и прохожие с недоумением глядели на небрежно одетую женщину с мокрыми волосами и диким лицом. Но Валентина Сергеевна, ничего не замечая, мчалась к Струмсу.