Загадка угрюмой земли

Глава 11

Свастика белела на ящиках так отчетливо, что пораженный Шульга не сразу среагировал на слова Гаврилова.

– Э-э-э… Санька!

Старик держал в руках какую-то потемневшую от времени деревяшку, поднятую с пола. Вглядевшись в узорчатую рукотворную резьбу, он встревожился и повторил уже сказанное ранее:

– Немес нынче очень плохой пришел.

– Опять ты за свое!

Старый шаман только глянул на Шульгу странным взглядом, но ничего не ответил.

– Ладно, старик, непогодь мы переждали, идти нужно. И так много времени потеряли, оторвутся от нас, где их мы потом найдем?

– Э-эх! Твоя башка совсем думай нету! – Старик постучал костяшками пальцев по лбу Шульги. – К Сейдозеру идти надо и немеса там ждать. Он сам туда придет.

– К Сейдозеру, говоришь? Это же сколько еще топать? И так вторые сутки за ними гонимся… Послушай, а если не туда они идут? А если они взорвут по пути чего-нибудь?

– Кого немес тундра взорви? Меня? Олень? Совсем Санька очумел: столько немес – один олень взорви! – Старик беззвучно посмеялся, затем похлопал Шульгу по плечу. – Пойдем, однако. Гаврила короткий дорога знает.

Старик вел Шульгу одному ему известными тропами. Шли весь день, останавливаясь лишь, чтобы утолить жажду и наскоро перекусить. Перевалив через скалистую гряду, они переправились через норовистую речушку, едва отжали мокрую одежду и снова двинулись в путь.

Заночевали в сухом ельнике, когда путь им преградила обширная каменная россыпь, и идти уже было невмочь. И только, казалось, Шульга коснулся головой импровизированной подушки из лапника, как старик уже тряс его за плечо. Занималось раннее утро.

Над костерком шкворчали в собственном жиру куски вяленого сига да закипал котелок с чаем. Плотно позавтракав, они снова двинулись в путь. Старик Гаврилов был неутомим. Аккуратно ступая по камням и лавируя среди покатых валунов, он споро вел Шульгу по курумнику. Сызмальства привычный к долгим переходам по тайге, Шульга только диву давался необычайной выносливости старика.

И на исходе дня, когда уже казалось, что замшелому каменному царству не будет конца, справа вдруг открылась обширная водная гладь Ловозера, а впереди, заслоняя горизонт, возникла огромная двугорбая гора.

– Санька! Видишь – это Нинчурт. Запомни, немес туда идет! Твоя пока туда не ходи, твоя ходи вон в ту расщелину и сиди тихо. Немес скоро будет, жди!

– А ты куда?!

– Твоя смешной, Санька! И глупый. Моя ходи к Сейдявр и говори ему – немес плохой! Не пускай его к себе!

Шульга ничего из сказанного не понял, но поспешил в указанное стариком место. Он с уважением относился к суевериям. Была в его деревне бабка-ведунья. Все взрослое население их деревни прошло через ее руки. Знатной она была повитухой. Вот и ему, когда горластый Шульга первым криком порадовал деревню появлением на свет, она тоже перерезала и повязала пуповину. Она ведала, когда белку бить, куда за кедрачом идти, когда зерно в землю бросать. А уж погоду предсказывала – за неделю вперед! Лечила и хвори, да все больше травами да заговорами. И когда за ней приехали на телеге из далекого райцентра, все так и подумали, что у того, что в красных шароварах, с заморской фамилией Фейгельзон кто-то из родственников хворый лежит. Но в деревню она уже не вернулась. Страшную правду привез им демобилизовавшийся солдат Степан Тимерин, вернувшийся в деревню аккурат через два месяца после ее исчезновения.

– Стрельнули их всех в Бологом яру, всех осьмнадцать душ, сплошь старые бабки со всей округи да кузнец Никодим, что из Ольховатой. За контрреволюционную пропаганду и оболванивание народу, значить.

С тех пор в округе ведуньи и перевелись.

Шульга забрался на широкий выступ, заполз в расщелину и притаился. Обзор здесь был великолепный. До правой вершины той двугорбой горы, куда, по словам старика, идет немчура, отсюда было около часа ходу. И им действительно было удобнее всего подниматься здесь. А выйти они могут оттуда только из-за тех камней…

Уяснив для себя диспозицию, Шульга прислонился спиной к прохладной скале и стал вспоминать свою деревню…

Вначале ему показалось, что среди камней мелькнула тень. Но вот гулко скача вниз, прокатился увесистый камешек, сорвавшийся из-под чьей-то ноги, и на площадку один за другим бесшумно стали выходить вооруженные люди в пятнистых комбинезонах. Они остановились, разглядывая путь наверх.

Шульга затаился. Диверсанты тем временем разоблачились, и Шульга распознал среди них двух офицеров. Тот, что с темной бородкой с проседью, был, вероятно, старшим, потому что разложил карту, а второй офицер стал что-то докладывать, в то время как остальные рассредоточились вкруговую и ощетинились стволами автоматов.

«Ишь, выучка какая!» – подумал он. Но дальнейший ход событий заставил Шульгу понервничать. Оба офицера с частью группы из семи диверсантов и старого монаха подхватили свои ранцы и оружие и… двинулись восвояси. Они вытянулись один за другим и стали спускаться по направлению к Ловозеру. Оставшаяся же часть под руководством рослого унтершарфюрера потянула вверх.

«Разделились! – стал соображать Шульга. – А мне куда? Идти за группой с офицерьем? А что? Старик Гаврилов должен вот-вот появиться, он-то за этими оставшимися и досмотрит. Небось поймет, что меня нет, а этих упускать никак нельзя…»

Он спешно сполз вниз и шмыгнул в заросли корявого березняка. Шульга не мог видеть, когда объявился старик Гаврилов. А если бы и увидел, то сильно бы удивился. Потому что появился старик вовсе не там, где он предполагал. Старик находился на другой стороне ущелья. Он сидел на вершине скалы, напротив того самого места, куда шли немцы. Одетый в шаманские одеяния, с большим бубном в руках. Шаман уселся лицом к солнцу и стал ждать…

Шульга несся по следу и вскоре настиг ушедших вперед немцев, вот их след – свежеполоманная веточка. Он осмотрел все вокруг, затем приник к земле и стал вслушиваться. Его глазам предстал целый мир, скрытый в траве от человеческого взора. Прыгали и скакали со стебелька на стебелек разноцветные жучки и букашки, всюду сновали неутомимые муравьи, и от всего этого жужжащего и стрекочущего царства веяло теплом и покоем. И оттого вдруг, хлюпнув неподалеку так, будто трухлявый пень свалился в воду, громкий звук диссонансом вторгся в умиротворяющий покой природы.

Шульга довольно осклабился – кто-то неосторожно скользнул ногой с кочки в воду. Выждав еще пару минут, Шульга двинулся следом, держась от немцев на почтительном расстоянии. Как ни исхитрялись фашисты, но от его глаз на ковре изо мха и лишайника ни одна деталь не могла ускользнуть.

Следы вели через небольшую каменистую равнину, посреди которой зеленело затянутое плотным ковром ряски озерцо, и вдоль ручья вошли в урочище смешанного леса. И когда впереди внезапно вырос желто-белый каменный столб, напоминающий гигантскую свечу, Шульга остановился. Этот столб торчал посреди большой поляны, а вокруг там и сям горбились рукотворные каменные пирамидки. Немцы обогнули поляну по самому краю, и их следы вели к высившейся с противоположной стороны округлой сопке. Такие сопки саамы называют вараками.

«Э-э-э! Уж не вход ли там в их очередную тайную пещеру?» Он высунулся было на поляну, но со стороны вараки послышались какие-то звуки, и Шульга прильнул к земле. Он долго лежал, замерев. Отсюда вараку почти не было видно, но Шульга целиком полагался на свой слух.

Но спустя полчаса оттуда не доносилось ни звука, и еще минут через пять он приподнялся. Если бы у вараки кто бы и остался из немцев, то за это время непременно проявил бы себя. По всему видать, что немцы ушли отсюда в полном составе. Он не стал тратить время на обход поляны и бросился к сопке напрямую, лавируя меж валунов. Миновав гигантскую желтую «свечку», Шульга приблизился к подножию сопки и оказался у груды разбросанных камней. За ними находилось углубление в скале. Присмотревшись, Шульга поднял свежую щепочку и как наяву увидел те зеленые ящики, виденные им в пещере на Бугай-горе. Эта щепка была сколота от такого же ящика – с одной стороны она была окрашена в тот же зеленый цвет.

«Стало быть, немцы забрали отсюда хранившийся здесь груз?» Что это был за груз, Шульге и думать не хотелось, ведь там, на Бугай-горе, глядя на ящики, было нетрудно догадаться, что это взрывчатка.

Внимательно оглядевшись вокруг, Шульга довольно ухмыльнулся – лаз в пещеру был в пяти шагах от него, среди вываленных сколышей. Заметить его со стороны было практически невозможно, а с того места, где стоял Шульга, скрытый вход, ведущий внутрь сопки, отчетливо просматривался.

Шульга подкрался к лазу, приготовил оружие и бесстрашно полез вовнутрь. Помещение, в котором он оказался, было сухим и гулким. Но не оглядеться толком, ни сделать еще чего-то он не успел. Странные ощущения вдруг разом навалились на него. Сердце заколотилось с удвоенной силой, вдруг стало очень трудно дышать, а тело изнутри зажгло негасимым пламенем, да так, что страшный зуд охватил кожу. Он рванул ворот гимнастерки и сорвал ее с себя, чтобы унять необъяснимый зуд. Но кожу жгло все сильнее, жечь не переставало и изнутри, и пекло все сильней и сильней! Жуткий страх испытал старшина. Не осознавая, что с ним происходит, Шульга выскочил наружу и помчался прочь от этого страшного места. Ветки секли тело и больно хлестали по лицу, сучья рвали в лохмотья обмундирование, но он всего этого не замечал и бежал гонимый необъяснимым ужасом. Заскочив в непроходимую поросль папоротника, он запутался в ней ногами и с разбега рухнул в какую-то лужу. Казалось, сердце вылетало из груди, в глазах стояла кровавая пелена. Во рту было так сухо, что язык не проворачивался.

Шульга уткнулся лицом в лужу и стал жадно пить. От воды несло илом, но она была холодна и желанна, так что Шульга пил долго и взахлеб. Напившись, он откинулся в траву. А когда сознание понемногу стало возвращаться к нему, он вспомнил рассказ старика Гаврилова о необычном месте среди Ловозерской тундры, откуда возврата обычному человеку нет. Как же он близок был к тому, чтобы потерять рассудок! Пытаясь осознать свое чудесное спасение, он долго лежал в траве. Мокрая земля постепенно вытянула из его тела все тепло, и он сильно продрог. Выбивая зубами нестройную дробь, Шульга встал, и закрутил вовсю руками, и запрыгал на месте, разгоняя кровь. И лишь потом он вспомнил, для чего он здесь.

Страшная мысль о том, что он потерял немцев, заставила его ищейкой заметаться по округе. На его счастье, в этом месте на добрую сотню метров протянулся узкий перешеек, и ни ему, ни немцам не было иного пути, как вдоль этого перешейка. Шульга покрутился по сторонам и вскоре наткнулся на следы немцев. Было видно, что ход гитлеровцев значительно потяжелел – их сапоги глубоко вдавливались в мягкий грунт.

«Стало быть, загрузилась немчура у круглой сопки», – подумал он. По следам было видно, что в их группе изменений не произошло. Но чем дольше он шел по следу фашистов, тем большее недоумение овладевало им – закладывая круг, немцы вновь возвращались к двугорбой горе Нинчурт! В какое-то время он даже начал думать, что он обнаружен, и немцы намеренно «закружили» на местности, чтобы перехватить его в одном из удобных мест. Сам бывалый охотник, он прекрасно знал эту уловку тигра. Выписывая подобные восьмерки по тигровому следу, всегда ощущаешь утробным чувством, что зверь где-то рядом. Притаился – и смотрит тебе в затылок, намереваясь совершить последний прыжок. А чем дольше шли немцы, тем явственнее становилось, что шли они к Нинчурту.

И Шульга решился. Теперь, когда наверняка известен их конечный пункт, незачем висеть у них на хвосте. Он сошел со следа, изменил направление и обогнул болото с наружной стороны. За болотом обрывисто высилось предгорье. Шульга взобрался по скальному карнизу на пологий выступ, откуда начиналась тропа, и устремился вперед. Он знал, где их перехватит. Как-то раз они со стариком Гавриловым шли здесь с котомками, полными оленьего мяса, – старик решил разнообразить рацион бойцов его поста.

Узнавая ориентиры, Шульга вышел точно к тому месту, где тропа от плато выходит слева и тянется прямо к седловине Нинчурта. Но едва он высунулся из-за скалы, как увидел немца, который ошалело несся прямо на него! Перекошенное страшной гримасой лицо, комбинезон изодран, а в левой руке автомат. Времени на раздумья не оставалось – немец был совсем рядом.

Шульга понимал, что выстрелом он насторожит немцев, и гоняйся потом за ними по тундре. Но и другого выхода тоже не было. Он поднял пистолет и мягко нажал на спусковой крючок. Рослый немец замер на бегу, будто напоролся на сук. Широко разинув рот, он завалился вбок и исчез с тропы.

Пистолетный выстрел прозвучал резким, как удар бича, щелчком. Оставалось только надеяться, что немцы, находящиеся в нескольких километрах от него, не встревожатся. И Шульга решил не трогать тело убитого фашиста. Во-первых, чтобы не наследить, а во-вторых, фриц удачно упал средь валунов ниже тропы, и в том месте его будет трудно найти, если только специально не искать. Но свою позицию он все же переменил, переместившись шагов на двадцать назад.

Немцы появились минут через сорок. Он все верно угадал. Каждый из них нес на плече по небольшому плоскому ящику, подобному тем, что он видел в пещере на Бугай-горе. Шульга пропустил их и двинулся следом.

Целый час они потратили на преодоление котловины с каменными бастионами и уже знакомыми, сложенными из сколышей пирамидками. А затем потянулся затяжной подъем по мшистому склону, усеянному щербатыми тесаными плитами. Шульге приходилось держать все большую дистанцию. Прячась за камнями, он проследовал за ними до самого плато, с которого начиналась древняя мощеная тропа. Собственно, это было и не плато, а огромная каменная плита с вырубленными кем-то в древности странными знаками. Шульга все чаще различал под ногами то трезубцы, то косые кресты, а то и вовсе непонятные письмена. А когда далеко внизу перед ним вдруг распахнулась захватывающая панорама темно-бирюзовой поверхности озера, он от неожиданности неловко ступил на вывороченный камень, и камень этот сорвался, и со стуком полетел вниз по склону. Шульга юркнул за массивную плиту, ступенью высившейся на плато, но, на его счастье, и один из немцев, тоже, видимо, зазевавшись на открывшиеся красоты, вдруг запнулся на камнях, вызвав целый камнепад.

Прозвучала отрывистая команда, и пока Шульга, лежа в укрытии, усмирял сердцебиение, немцы расположились на привал.

Шульга утер лоб рукавом. Очень хотелось пить. Облизав пересохшие губы, он с завистью смотрел на хорошо экипированных немцев. Офицеры сидели рядом, о чем-то тихо переговариваясь. Бородатый вынул из своего ранца сверкнувший металлом цилиндрический предмет, свинтил с него крышку, и до Шульги донесся неповторимый аромат кофе.

Шульга сглотнул. Еще перед войной, когда они с командиром, заядлые грибники, вернулись на заставу, командира срочно вызвали в штаб пограничного отряда, и он попросил Шульгу отнести к нему домой грибы. Вот тогда-то его жена, Ольга Тимофеевна, и угостила его этим диковинным напитком. Кофе вначале не понравился Шульге. Привыкший все больше к чаю, он не мог понять, что хорошего в этой обжигающей ячменной горечи? Но, желая сделать что-нибудь приятное этой веселой приятной женщине, он даже попросил добавки. Ну а потом ему еще не раз приходилось бывать у командира дома, и всякий раз Ольга Тимофеевна отмечала его перед командиром за хорошие манеры и потчевала этим напитком. Так Шульга и познал вкус кофе.

Но сейчас, облизнув пересохшие губы, он с ненавистью смотрел на гитлеровцев – жена его командира погибла в первые же минуты войны. На рассвете 22 июня начался артобстрел их заставы, она выскочила к упавшему раненому пограничнику, чтобы оказать помощь, и спустя мгновение на том месте вырос гигантский куст от разрыва снаряда. Когда же пыль осела, кроме большой щербатой воронки, ничего более он не увидел. Только спокойный голос командира заставы капитана Мокрецова слышался где-то неподалеку. Их командир всегда был спокоен, за это и любили его солдаты.

А затем одна за другой пошли немецкие атаки. Фашисты шли волнами, а ряды защитников границы все таяли, и долгожданное подкрепление все не подходило. И со временем сплошная линия обороны распалась на разрозненные очаги… Своего командира Шульга больше не видел. Сам он с ручным пулеметом засел в полуразрушенном пакгаузе, и оттуда, уже контуженного, вынесли его на себе два незнакомых пехотинца.

Где сейчас капитан Мокрецов? Что с ним? В госпитале один танкист сказывал, что их танковый батальон был придан полку, где один из комбатов носил схожую фамилию. Какую? Этого с достоверной точностью танкист не помнил. Но то, что комбат тоже был капитаном – факт! Он ли это? Шульга твердо решил, что когда выберется, то обратится по команде и разыщет того капитана…

Немцы тем временем допили свой кофе, дружно поднялись и вскоре потянулись цепочкой к тропе. Похожая на мощеную дорогу, широкая, но довольно крутая, она через полчаса вывела их на седловину меж двух крутобоких вершин. Об этой горе старик Гаврилов много чего рассказывал Шульге. По его словам, саамы воспринимают ее не иначе, как «грудь матери», и всячески препятствуют проникновению сюда чужого глаза. И теперь это святое место топтали немецкие сапоги.

Они сошли с тропы, протиснулись меж валунов к щербатой скальной плите, преодолев которую, еще долго петляли по мшистому склону горы, пока не вышли к остатку гигантского снежника. Он раньше широким языком тянулся вниз к Сейдозеру, но сейчас, к исходу лета, солнце и дожди сделали свое дело и от гигантского снежника остался этот льдистый горб, нависший над скальным обрывом. Немцы гуськом, страхуя друг друга, спустились вниз и оказались прямо под снежником на каменной террасе. Побросав амуницию и сложив штабелем ящики, всем своим видом они демонстрировали если не высшую степень изумления, то уж немалое удивление точно.

Шульга, оставшийся наверху, не мог понять причин их беспокойства. Отсюда он видел только край террасы, заваленный рухнувшими глыбами снежника вперемешку с каменной осыпью. Единственное, что он смог понять, так это то, что немцы, рассчитывающие здесь встретиться со своими товарищами из оставшейся группы, никого не обнаружили. Оба немецких офицера задумчиво ходили среди обваленных камней и тающих глыб льда, внимательно вглядывались повсюду, но и они в конце концов развели руками.

Недоумевал вместе с ними и Шульга. Тех, оставшихся, было четверо. Одного он убрал на тропе, а куда делись еще трое?

И как назло куда-то запропастился и старик Гаврилов…