Заговоренные лапти

Фатееву не повезло с командировкой — его отправили в Сарапул. Отправили что-то там добывать на местном заводе — что именно, в общем-то сейчас и неважно. А важно то, что других посылают в Москву, Ленинград, Таллинн, а его загнали в глушь, к тетушке, в Сарапул! Послали потому, что он, как человек грубый, в столицах ничего б не добился, а в провинции это даже шло на пользу. Сидел Фатеев в гостинице «Прикамье» уже вторую неделю, деньги подходили к концу, и вместе с переводом, присланным женой, его капиталов хватало только для того, чтобы добраться — сначала поездом, потом самолетом — до родного города. И пятерка, отложенная отдельно, оставалась на пропитание. Обо всем этом Фатеев и думал невесело, сидя в номере, который делил с двумя мрачного вида уроженцами Еревана, невесть зачем появившимися в этом городишке на Каме.

Город, кстати, хоть и был небольшим, но двери гостиниц, как положено, украсил табличкой «Мест нет», и первые две ночи Фатеев проворочался на раскладушке в коридоре. Потом сердобольная администраторша (два взаимоисключающих слова) пожалела поникшего, невыспавшегося Фатеева и… дала койку в номере. Стоило это на сорок копеек дороже раскладушки, а неудобств доставляло рублей на пять больше. Неулыбчивые ереванцы допоздна курили, похоже, ругались между собой на своем языке, а ночью храпели, кашляли и разговаривали во сне.

Дела на заводе были закончены, поезд уходил только вечером, и Фатеев решил прогуляться по морозцу, развеять чистым дыханием зимы нехорошие мысли в адрес руководства, пославшего его в такую дыру.

Мороз был градусов двадцать, и Фатеев старательно кутался в тулупчик, одолженный на поездку у друга. Недалеко от гостиницы находился базар. Средних размеров, небогатый, да и день был не воскресный. Как будто что-то потянуло Фатеева (он позже говорил — черт попутал) зайти на базар. Ведь денег у него свободных не было. Неторопливо утаптывая ботинками хрустящий на морозе снег, он шел между рядами, разглядывая неширокий ассортимент: вязаные шапки и рукавицы, клюкву в банках, подсолнечные семечки, сырые и жареные. За прилавками переминались с ноги на ногу хитроглазые дедки и бабуси, неизвестно для какого покупателя вынесшие в этот морозный день товары на рынок. Правда, местные жители мороза не боялись, но и покупать ничего не покупали, бодро пробегая мимо.

Над одним из прилавков возвышалась на свежеоструганной палочке табличка «Кустарная продукция». Под продукцией подразумевались фанерные посылочные ящики различных размеров, деревянные совки, веники и… лапти! Самые настоящие — липовые, плетеные!

Фатеев остановился. В воздухе хорошо пахло деревом, почти по-весеннему.

И дед за прилавком, как будто нарочно дожидавшийся Фатеева, вскочил, засуетился, делая приглашающие жесты руками: «Подходи, милок, выбирай, меряй. На любую ногу, на любой вкус, легкие, ловкие. Как обуешь — все девки твои будут. Лапти-то не простые, заговоренные!» Фатеев скептически хмыкнул: «Это что же, лапти-скороходы?» — «Нет, милок, — дед все суетился, подхватывал лапти, крутил их, подсовывал под нос покупателю. — Ходкие лапти, верно. Добро несут тому, кто купит, счастье несут. Богат будешь, не пожалеешь, что купил». Лапти были разные: одни попроще, другие покрасивее, и одна пара Фатееву приглянулась. «Ну, уговорил. Сколько стоят лапти-то?» — «А десять рубликов, милок, лапоточки эти стоят, немного, десять рубликов». — «Эге! — протянул Фатеев. — А другие?» — «Простые? Два рубля. Так эти ж, милок, заговоренные!»

Фатеев сунул руку в карман и тут же вспомнил, что у него осталась свободной всего пятерка. Да и та на пропитание! Ну, с едой можно потерпеть, завтра вечером дома будет. А лапти хороши именно эти, славно будут на стене смотреться. Надо деда уговорить за пять рублей продать.

И начался торг. Фатеев не любил, да если честно признаться, и не умел торговаться — он злился и начинал ругаться, чем портил дело (дома, для экономии, на базар всегда жена ходила). Но тут его будто торговое вдохновение посетило. Он убеждал, уговаривал деда — откуда только красноречие взялось? И дед постепенно сдавался, уступал. Наконец, он махнул рукой, пустил мелкую слезу и сказал: «Ладно. Бери за пятерку, лихоимец».

Фатеев радостно схватил приглянувшуюся пару, сунул хозяину мятую купюру и повернулся, собираясь уходить. Его остановил голос деда: «А спасибо, милый, забыл мне сказать?» Фатеев удивленно оглянулся и довольно грубо сказал: «Какое еще спасибо, дед? Я же деньги тебе отдал!».

Дед как-то сразу выпрямился, стал внушительнее, выше ростом, глаза засветились молодыми искорками. «Что торговался со мной — ладно. Сам вижу — больше у тебя и нет. Но что спасибо не сказал, не поблагодарил за труд мой, за заговор — на себя пеняй. Не доберешься ты теперь до дому с этими лаптями. Один — доедешь, а с ними — нет! Запомни, милый».

Фатеев, довольный покупкой, только рукавом махнул: «Ладно тебе, старый. Бабку пугай сказками. Будь здоров, не кашляй». И поспешил к выходу. Вслед ему еще раз донесся высокий, хрипловатый голос деда: «Запомни, милый!».

Неудобства с лаптями начались сразу, правда, Фатеев этому значения не придал, отнес все за счет людского любопытства. Лапти в дорожную сумку не вошли и пришлось привязать их снаружи к ручке сумки. Уже на выходе из гостиницы администраторша, толстая тетка, остановила его и завела долгий разговор о той поре своей молодости, вернее детства, когда она еще носила лапти в своей маленькой деревеньке и ходила в них за шесть верст в школу. Фатеев из вежливости слушал, кивал согласно головой, но потом время стало подпирать, и он попросту сбежал, дождавшись момента, когда администраторшу кто-то отвлек на несколько секунд.

С этого момента его каждые, пятнадцать-двадцать минут кто-нибудь останавливал и начинал подробно расспрашивать о лаптях — где купил, сколько отдал, зачем они ему. А в Казанском аэропорту какая-то женщина, отвечая на вопрос маленькой дочки: «Зачем дяде такие тапочки?» подробно объяснила, что дядя купил их на случай пропоя ботинок. Фатеев взбеленился и на дальнейшие расспросы отвечал только глухим рычанием. Не помогало. Приставали.

Фатеев благополучно купил билет на самолет, но рейс отложили по метеоусловиям Волгограда сначала на два часа, затем на четыре и, наконец, перенесли на завтра.

Это была катастрофа. Денег — ровно полтинник на автобус из аэропорта до дома. Съестных припасов — ни крошки. И особой надежды улететь завтра нет. Волгоград плотно покрылся туманом. Фатеев с ненавистью посмотрел на лапти: не купил бы — сыт бы был. Но деда и его обещание не вспомнил. Устроился поудобнее на лавочке и задремал, изредка вздрагивая от резкого голоса диктора.

Долго поспать не дали. Откуда-то появилась компания подвыпивших шоферов, едущих на КамАЗ получать новые машины. Потом в аэровокзал нагрянул небольшой табор цыган, расположившийся тут же, на полу…

Новый день облегчения не принес. Шумели двигателями самолеты, люди улетали и прилетали, фатеевский же рейс все задерживали, сначала «неприбытием самолета», потом опять «по метеоусловиям Волгограда».

Фатеев, уже начинавший против воли подозревать, в чем тут дело, не желал верить в суеверную чепуху, однако, нет-нет да и поминал деда нехорошим словом. К середине дня, чтобы заглушить сосущее чувство голода, попробовал заснуть. Не удалось. Две громкоголосые бабки, усевшись рядом, оживленно заспорили о способах зажарки мяса. Сглотнув слюну, Фатеев с приглушенным стоном открыл глаза и сказал: «Бабули, не травите душу!» — «А что такое, молодой человек?» — вскинулась одна. — «А то, что этот человек второй день куска хлеба не видел, а вы о мясе разговариваете», — устало сказал Фатеев, вновь закрывая глаза. Бабки умолкли, завозились, и обоняния Фатеева достиг запах чего-то съестного. «На вот, паренек, перекуси», одна из бабушек протягивала ему кусок колбасы, другая — горбушку черного хлеба. В уплату за колбасу пришлось выслушать истории о лаптях, носимых бабками-благодетельницами в молодости. Но ущерб компенсировался пачкой папирос, подаренной благодарному слушателю.

В семь часов, наконец, прорезало — объявили регистрацию билетов. Правда, маршрут полета изменился. Сначала — Набережные Челны, затем Куйбышев, потом уже Волгоград, и через час после него Фатеев был бы дома. Он был согласен и на это. По часу-полтора на каждый перелет — к двенадцати можно уже будет садиться в аэропорту в автобус.

После Куйбышева стюардесса объявила, что до Волгограда перелет займет два часа, и успокоенный Фатеев задремал. Проснулся он от посадочного толчка самолета и успел услышать, как шелестящий в динамиках голос стюардессы сообщил о посадке в Саратове по «метеоусловиям Волгограда». Фатеева стал распирать истерический смешок, хотя смеяться было не над чем. Двое суток голодного ожидания, и в перспективе — еще третьи! Диктор объявил о перенесении рейса до 11 часов следующего дня, и Фатеев пошел по холодному зданию аэропорта, разыскивая место, где можно было бы пристроиться на ночь.

Снился ему дед, грозивший пальцем, потом дед превратился в толстую администраторшу из гостиницы в Сарапуле, посоветовавшую продать лапти. Тут Фатеев проснулся. От жесткой скамейки ломило все тело, а прямо перед его носом гордо желтела пара лаптей, притороченная к сумке. Он сел и задумался. Как-то незаметно он забыл о вреде суеверий и стал уже всерьез злобно ругать деда, который явно был причиной затянувшегося путешествия.

К Фатееву не раз уже обращались с просьбой продать экзотическую обувку, но он не соглашался. Можно было бы и загнать лыковые антиквариаты. Но только как быть с верой во всемогущество современной техники? (В данном случае — авиации?). Упрямство тоже играло не последнюю роль. «Нет, дед, негромко сказал себе Фатеев, — не будет по-твоему!» И показал фигу куда-то в пространство.

Вечером того же дня, сидя в самолете, Фатеев даже не удивился, когда стюардесса сообщила о посадке в Пензе по «метеоусловиям». Несмотря на голод и желание поскорее попасть домой, он решил дать бой проклятому деду-колдуну. По этой же причине Фатеев даже не думал о возможности воспользоваться железнодорожным транспортом.

Полторы недели носило Фатеева по различным городам нашей страны. С голоду он не умер — свет не без добрых людей, но в споры с дежурными администраторами, начальниками смен и прочим персоналом аэропортов не вступал — не хватало сил, да и нервы надо было беречь. В каком-то городе добросердечный майор-танкист чуть ли не силой всучил ему трояк. В аэропортах, куда он попадал не первый раз, администраторы узнавали его по лаптям, перекинутым через плечо, и даже изредка пытались помочь. Билет покрылся служебными пометками: «Задержан в аэропорту (следовало название) по метеоусловиям до… (число)». Он как-то притерпелся спать в креслах и на скамейках — ведь большую часть времени приходилось ожидать вылета. И лишь на десятый день, когда голод и усталость дошли до предела, он, не торгуясь, отдал лапти за пятерку здоровенному бородачу в дубленке. Очень уж тот пристал с просьбой продать ему этот шедевр народного творчества.

И как по мановению волшебной палочки мытарства Фатеева кончились. Через полчаса после продажи лаптей диктор объявил посадку на самолет, а еще через два с половиной часа Фатеев, изнуренный, но счастливый, выходил из самолета в аэропорту своего города.

Эту историю Фатеев, несколько смущаясь, рассказал только мне. Других друзей у него как-то не водилось. Ко времени рассказа он уже оправился от потрясений авиаодиссеи и не мог уже, конечно, всерьез считать причиной своих скитаний по аэропортам заклятие деда. «Это все, конечно, чепуха, старик, ты сам понимаешь, заговоры там всякие. Дело случая, но штука в том, что случай тоже заставляет иной раз задуматься…» Над чем — он не уточнил, но вот что интересно: Фатеев после всей этой истории стал значительно мягче, вежливее. Иной раз до смехотворного: «спасибо», «пожалуйста» из него прямо горохом сыплются. Да и я почему-то стал за собой это же замечать. Вот ведь дела какие!