Заместитель господа бога

Виктор Гвор Заместитель господа бога

— Не понял!!!

Коляныч стоит возле палатки и держит в руках большую черную сумку. Сумка пуста. Совсем. Эта сумка не может быть пуста. Эта сумка никогда не бывает пуста. Эта сумка — источник. В ней всегда есть спирт. Питьевой этиловый спирт в полулитровых бутылках разлива Лобытковского ликероводочного завода. Регулярно снизу приходит кто-нибудь из местных спасателей и докладывает в сумку несколько бутылок взамен выпитых нами. Как часто это происходит, мы не знаем, восприятие времени нарушено. Всё, проведенное здесь время сливается в один бесконечный день. Полярный день этому тоже способствует. И спирт способствует. И вообще...

Местные сначала крутились возле нас, выбирали место для площадки, пытались вязать носилки, потом куда-то испарились, и теперь появляются только, чтобы пополнить черную сумку. Ну и хрен с ними. Главное, спирт в сумке есть всегда.

А сейчас его там нет. Ни одной бутылки. Совсем. И совершенно непонятно, что делать...

Нет, мы не алкоголики. По сути, мы практически непьющие, но работать трезвыми мы не можем. Не вообще не можем, а конкретно: здесь и сейчас.

С того самого момента, когда мне, вывернувшему из-за камня и застывшему в столбняке от увиденного, не всунули в руку стакан спирта, мы еще ни разу не трезвели. Мы и сейчас пьяные. Трезвым мозг отказывается отождествлять Их с Ребятами. С теми, с кем мы еще полгода назад вместе бегали на тренировках, проводили слеты, составляли планы на лето... С Олегом, Борей, Наташей... Пьяным мозг тоже отказывается, но пьяными мы хоть работать можем...

Мы, конечно, понимали, что живых мы не найдем. Полгода, как они пропали, почти вся зима, весна, кусок лета... Если бы кто выжил — давно бы вышел к людям. Или погиб бы позже. Да и искали их зимой, очень серьезно искали, не только мы, десятки людей выезжали, живых бы точно нашли...

Понимать-то мы понимали...

Но только здесь, глядя на Них в первый раз, под шум в голове от двух подряд стаканов, я неожиданно осознал, что не верил. Никто из нас не верил. Не хотел. За живыми ехали. Найти и спасти.

И сейчас мы всё еще не верим. Хотя троих уже перетащили туда, где будет вертолетная площадка. Мы ехали искать Ребят.

А Они... это даже не тела, даже не трупы, хотя еще не останки, опознать можно, но с трудом, в основном, по одежде... Блин, как представлю, что их будут предъявлять родителям для опознания... Хотя Димкин отец был с нами первое время. И держался молодцом, пожалуй, лучше нас всех... Только и спирт глушил больше нас вдвое. Но то отец, к тому же мужик тертый, да и наверху времени провел немного. Как Димку перенесли, посидел рядом с ним часок и ушел. Точнее, увели его. А как переживет это Наташкина мать... Или Борины родители, им за шестьдесят уже, единственный ребенок, поздний, долгожданный... до двадцати не дожил...

К черту, работать надо, пошли, парни. Здесь, где они погибли, вертолет не сядет. Нам надо всего лишь перетащить тела на полкилометра вверх по склону. Еще четыре ходки, и всё. Пошли, пошли...

Пошли-то, пошли, а толку. Я просто не могу прикоснуться к Ним в трезвом виде. Остальные не лучше. Мы даже пьяные берем Их только за одежду. А сейчас, практически протрезвев...

Черт, мы с Валерой собирались вместе идти в августе...

СПИРТА, самки собаки, СПИРТА!!! У кого-нибудь есть спирт??? Или водка? В аптечке что-нибудь на спирту есть?

— Одеколон есть. Говорят, его пьют. — Андрюша большой пижон. О его привычке даже в походах каждое утро бриться и обязательно освежаться одеколоном ходят легенды. Но сейчас Андрей зарос не хуже любого другого. А одеколон пригодится. Хотя, двести грамм на пятерых... даже не смешно. Еще что?

Валерьянка, настой на золотом корне... Хрен его знает, золотой ли корень мы собираем в Фанах, но весь клуб твердо уверен, что это именно он, и что его настой повышает мужскую потенцию. Особенно, если настаивать не на водке, а на валерьянке. Непонятно зачем его потащили сюда, в чисто мужской коллектив, но это уже детали, спиртное, и ладно.

Все одно мало.

На самом деле спирт еще есть. Но никто из нас даже под страхом смерти не прикоснется к стоящему на большом камне (Их камне!) полному стакану, настоящему граненому стакану, накрытому зачерствевшим ломтем хлеба. Этот стакан стоит там с первого дня, и будет стоять вечно.

— ЧТО ЕСТЬ ЕЩЕ!!!

Французский шампунь. Зеленый, и пахнет спиртом. Нет, шартрезом он пахнет. И внешне похож. Аккуратно пробую его языком. На вкус тоже похож. Шампунь выливается в литровую колянычеву кружку вслед за одеколоном и валерьянкой.

— Не потравиться бы... — Илюха из нас самый старший и, как следствие, самый осторожный, — давай смесь через чай пропустим! Он всякую дрянь абсорбирует.

Старший! Через тридцать лет я в Интернете к этому слову смайлик поставлю. Охренеть, какой взрослый! А кто в поезде наливал воды в презервативы, оставшиеся от упаковки спичек, и выбрасывал их в окошко, влетит в следующее купе или нет? Детский сад! Хотя весело было...

Завариваем в кастрюле полпачки заварки на поллитра воды, сливаем в другую «чаек», остужаем его в ручье и выливаем туда же содержимое кружки. Полученная смесь взбурливает, нехорошо причмокивает и превращается в черно-зеленую субстанцию непонятной консистенции. Назвать ее жидкостью уже нельзя, но и на твердое тело она еще не тянет. В голове крутится что-то про коллоидные растворы и двести грамм на рыло, почти стакан... Отгоняю эту мысль, как неконструктивную, и, смахнув с поверхности пену, первым вливаю в себя дозу. Народ следует моему примеру.

И что? Ни в одном глазу. Что пил, что не пил. Андрей пытается что-то сказать и изо рта выдувается мыльный пузырь. Илюха глядит на него и начинает смеяться. Из его рта вылетает вереница пузырей, и смех переходит на всех. Мы смеемся, не в силах остановиться. Нет, мы не смеемся, мы ржем. Живот сводит судорогами, слезы льются из глаз, мы катаемся по земле и ржем, ржем, ржем как заведенные. Краем сознания понимаю, что это истерика, что надо прийти в себя, надо взять себя в руки, но тут Васька, продолжая смеяться, начинает блевать, и это вызывает новый приступ хохота у всех, включая его самого. Не прекращая хохотать, переворачиваюсь на спину, потом на живот, опять на спину, еще, еще, и вкатываюсь, наконец, в ручей, прямо под водопадик с большого камня. Ледяная вода мгновенно прочищает мозги. Смех уходит, остается боль в сведенных мускулах живота и горечь во рту. Сидя в ручье, жадно пью воду. Потом встаю, дрожащими руками подхватываю обе кастрюли, набираю воды и обливаю Ваську и Коляныча. Вторая ходка. Илью и Андрея. Снова Коляныча и еще раз Илюху. Даю Ваське напиться. Все постепенно тащатся к ручью.

Потихонечку отпускает живот. Хмеля нет. Совсем. До эксперимента были пьянее. Андрюха вытаскивает мокрую пачку сигарет, с сожалением смотрит на нее, выбрасывает и идет к палатке. Достает новую. Угощает остальных. Кроме меня. Я не курю. Уже три года не курю. Как школу кончил, так и бросил. Выкуривают. Потом по второй. По третьей.

Во мне медленно начинает подниматься тяжелая злость. Посреди зеленого травяного склона сидят пятеро здоровенных, абсолютно трезвых, насквозь мокрых, и совершенно беспомощных двадцатилетних пацанов, а рядом, в полусотне метров, в остатках спальников, лежат четыре тела, которые надо перенести вверх по склону, но к которым мы не можем даже прикоснуться.

Беру у Андрюхи сигарету. Выкуриваю резко рывком, в две затяжки. И так же рывком встаю и подхватываю носилки.

— Пошли.

Не понимают. Смотрят на меня, слышат, но не понимают.

— Пошли, вашу мать!

Иду к Ним. Кладу носилки рядом с телами и поворачиваюсь к крайнему. Олег, их командир. После похода должен был выйти на работу в нашу лабораторию. Я сам его рекомендовал. Беру его за свитер и штаны и перебрасываю на носилки. Полгода назад, когда мы боролись на слете, он был легче. Намного легче. Глаза застилает пелена. На х*й всё! Олега больше нет! Это просто тело! Груз, который надо утащить наверх! Протираю глаза рукавом и привязываю труп к носилкам.

— Вперед!

Парни забирают носилки. Устанавливаю другие. Подбираю забытую Андреем пачку, выкуриваю сигарету, потом вторую. Встаю. И, не обращая внимания на набегающие на глаза слезы, перекидываю на носилки Валеру...

_________________________

Спирт принесут через двенадцать часов. Или через десять. Кто здесь считает время, кто за ним следит... Полярный день... В принципе, спирт уже будет не особо нужен. Но мы не откажемся. Мы сядем на краю площадки, чтобы видеть все семь носилок наверху и Их камень внизу, и станем пить спирт.

Еще через час прилетит вертолет, и мы будем смотреть, как здоровенные бугаи в белых халатах затаскивают внутрь носилки с телами. Какой-то прыщ в новенькой прокурорской форме будет прыгать перед нами, размахивать руками и кричать что-то поганое про ребят, и про нас, и что он нас всех посадит. А мы будем сперва вяло посылать его на три неприличные буквы, затем еще дальше, и, наконец, я решу снести ему челюсть, чтобы было, за что меня сажать. Но откуда-то появится мужик, в такой же форме, но постарше и возрастом и званием, выдернет прыща прямо из-под моего кулака и пошлет его очень далеко, гораздо дальше, чем мы.

Потом улетит вертолет и исчезнут все, кто появился с ним и без него, а мы будем сидеть, пить спирт и курить Андрюшины сигареты, и опять пить спирт, раз за разом опустошая кружки, и только стакан, стоящий на верхушке Их камня, так и останется полным и накрытым ломтем хлеба.

Останется и тогда, когда мы уйдем.

— Ну, и какого хрена ты сюда приперся? Мне работники нужны, мужики, а не детский сад, мать твою через трисвисчатого переподвыподверта! Присылают всякую похребень семизвезденчатую, а мне работать с этими молокососами! — Настроение начспаса явно оставляет желать лучшего. Причина этого настроения топчется тут же всеми шестью ногами и делает вид, что она не при чем. Три мужичка весьма неспортивного вида в снаряжении, с головой выдающим чайников. Смотрятся, как три бабушки переодетые.

В чем тут дело, я понятия не имею. Ввалился сдуру посреди разговора со своим направлением на работу, вот и получаю по полной. Знакомлюсь, так сказать, с начальством. Начальство, похоже, всерьез меня не воспринимает. Зато ругается красиво...

— Ты хоть в горах-то бывал, чухрень столичная? — Ага, похоже, мы переходим к делу.

— Приходилось, — Раз он хочет видеть чайника, не будем пока дядю расстраивать.

— А здесь бывал?

— Приходилось.

В этих местах я руководил своей первой шестеркой. Но торопиться выкладывать свою подноготную не спешу. Успеется. Как там, у Пруткова? Вид надо иметь лихой и слегка придурковатый.

— Какой разряд?

— Второй!

— По альпинизму?

— По шахматам!

— Ты еще повыпендривайся. На кой перегребнутый конец мне твои шахматы? По альпинизму какой?

— Никакого.

— А здесь чего делал?

— В поход ходил прошлым летом.

— Ага, турист значит! Ну вот, забирай своих духовных родственничков, — начспас кивает на «бабушек», — и найди их потерянных девочек. Пока они холодную не словили. Ясно задание?

— Так точно! — лихой, значится, и придурковатый. Слегка. По тону ясно, что задание мне подсунуто гнилое донельзя. — Разрешите идти?

— Вали, вали... пополнение...

Разворачиваюсь, как на занятиях по строевой, и маршевым шагом покидаю помещение. Не забыв прихватить с собой и причину начспасовского настроения. Должен же кто-нибудь объяснить мне, в каком тут дерьме собака порылась.

_________________

Мда... дело не просто гнилое. Искать на северном леднике Фельты трех пропавших девчонок посложнее будет, чем стог сена просеивать. Ледничок-то не сложный, но здоровый, и видимости на нем никакой, всё засыпано моренами и утыкано кальгаспорами. И мульдами всяческими. Троп нет. Кричать там тоже бесполезно, эхо гуляет по весьма хитрым траекториям. А времени у меня часов шесть максимум, потом стемнеет и кранты. Ночевки на леднике без снаряги девочки могут и не пережить. Их мужики точно бы не пережили.

По-хорошему, надо выпускать роту солдат и прочесывать ледник мелкой сетью. Или подымать альплагерь. Но солдат здесь нет, а лагерь пустой, сразу видно. Скорее всего, все на восхождениях.

А начальничек мой не прост, совсем не прост.... Найду — хорошо, нет — он хоть сможет орать наверху на тему семизвезденчатой похребени, которую ему присылают. А я, однако, что имею? Хрен с повидлом имею. «Бабушек» с собой можно не брать, они до ледника будут идти часа три, если не больше. Других людей нет. Есть одна идейка, однако... у нас, туристов, свои методы.

Быстро собираюсь и затаскиваю рюк с ненужным барахлом в кабинет начспаса. Пусть здесь полежит до моего возвращения. И еще мне нужен жетон. Ксива-то не один день делается, а с жетонами проще. Начспас смотрит с нескрываемой насмешкой, но жетон дает, даже без комментариев. Утомился, что ли? На всякий случай прошу рацию. И рация есть. Надо же! Хорошо, если пропавшие выйдут сами, не придется чесать ледник до утра. Шляпу на голову, и ноги в руки...

___________________

До ледника осталось совсем чуть-чуть. А вот и моя идейка прется по тропе мне навстречу. Семь человек, нет даже восемь. Вполне экипированных и боеспособных. Привет, ребята, спасслужба, да не нужны мне ваши документы, нужно ваше участие в поисковых работах.

Насколько мне известно, еще ни одна туристская группа не отказывалась от спасов. В нас это с первой единички вбивают. Рюкзаки летят в сторону, и через пять минут восемь человек в полном моем распоряжении. Нас девять и у нас есть пять часов до темноты...

__________________

Обхожу очередной серак. Или как называется этот ледовый столбик без камня на верхушке? Не суть, этих столбиков здесь настоящий лес. За ним никого. Заглядываю в мульду пятью метрами дальше. Тоже никого. Куда же задевались эти чувырлы! Уже почти четыре часа мы кусками прочесываем ледник, стараясь так стыковать куски, чтобы ничего не пропустить, и чтобы искомые не могли проскочить мимо нас незамеченными. Однако время тает, и силы тают. Еще одна мульдочка.... Пусто. Кусок закончен. Собираемся, перестраиваемся. Остался последний участок. Потерпите, парни, если не найдем, будет отдых. Думать будем, что делать дальше. Двинулись. Вот ведь наворотило здесь! И ведь ни одной трещинки на леднике, а на вид ледопад ледопадом... Что тут? Тоже пусто. Хочется помянуть семизвезденчатую похребень, трисвисчатого переподвыподверта и мать начспаса. Ни в чем себе не отказываю. Минутку! А это что за звуки. Глянуть надо, однако. Обхожу небольшую стеночку. Вот вы где лапочки! Сидят, родные, сидят и, видимо, плачут. Меня не видят, хотя я уже в трех метрах. Ну-ну.

— Девчонки, может, домой пойдем?

Вскакивают они мгновенно. Заплаканные лица озаряются на удивление приятными улыбками. Впрочем, с мозгами, кажется, не всё нормально.

— Вы Господь Бог?... Наташа молилась... — Интересно, откуда у них такие ассоциации? Ага, я ж зашел с запада, закатное солнце обеспечило меня нимбом. Ну и ладно, лишь бы помогло...

— Не совсем. Я его заместитель по вашему спасению. Идти-то можете? -

___________________

Вполне даже могут. И неплохо. Еще не стемнело, а мы уже в лагере. Мои добровольные помощники остались ночевать наверху, так что лавры спасителя достаются мне одному. Лавров не слишком много, но макароны с тушенкой вполне устраивают. И чаек тоже. Особенно, чаек. Если еще учесть, что до доклада, а не после... А то денек выдался немного суматошный, утром я еще в Столице был.

Из столовой выхожу уже вполне довольный жизнью. Присаживаюсь на скамейку у пожарного щита и закуриваю сигарету. Ляпота...

— Ну что, крещение прошел. Считай, принят, — начспас присаживается рядом и тоже закуривает, — Первые спасы? Молодец, додумался туристов привлечь.

— Четвертые, — теперь можно и не выпендриваться, — первые — спецвыезд на похоронку, дважды меня самого привлекали.

— Ладно. Давай рацию и вали в третий домик, устраивайся, меня можешь звать просто Палычем, так короче, — лицо начспаса вдруг перекашивает ехиднейшая улыбка, — «заместитель Господа Бога...»

«Двадцать восемь... двадцать девять... тридцать...сваливаю». Тридцать первый шаг делаю вбок и пропускаю мимо себя Соловья и Котэ. Пристраиваюсь сзади. Теперь шестьдесят шагов можно не считать, но считаю по привычке. Тридцать. Прохожу мимо Соловья, теперь он снова дышит мне в затылок. Шестьдесят. Котэ сбоку от тропы, которой дальше нет. Врубаюсь в глубокий рыхлый снег. «Один... два...». Что, часто меняемся? Часто. Зато темп какой! Очень даже хороший темп! Таким темпом вечером будем на перевале. А там и тропежка кончится.

Честно говоря, спешить нам особо некуда, не по тревоге идем. Мы вообще не на службе. Идем на свою гору, для души. Почему бы трем раздолбаям не сходить на Гору в честь международного женского дня? Какой-никакой, а праздник. Тем паче, что из лагеря нас просто выперли. Палыч рассмотрел статистику спасов за последние две недели и заговорил таким тоном, что даже Котэ не вякнул.

— Валили бы ребятки отдохнуть. Сбегайте на какую вершинку, что ли, ножки разомните. Надо же, притащить семь трупов за две недели! Похоронное бюро...!

Вот и идем, разминаем. «Двадцать один... двадцать два...». Это «похоронное бюро» к нам приклеилось давно и намертво. С легкой руки все того же Палыча. Как будто мы виноваты, что таскаем много трупов. Все самые тяжелые случаи — наши, куда ж денешься... Дошло до того, что какая-то молоденькая горнолыжница в лоб спросила Соловья, правда ли, что всех своих женщин мы раньше или позже спускаем с гор в акье. Соловей честно признался, что не всех, некоторых приходится на горбу, акья-то не всегда под рукой бывает. И предложил крошке продолжить обсуждение столь животрепещущей проблемы у него в домике за рюмкой чая. Судя по его утренней физии, статистика девушку испугала не сильно.

«Двадцать девять... тридцать...». Смотрю на часы. Привал. Курим. Парни плюхаются на рюкзаки и заводят интереснейший разговор о последнем выходе. Просто охренеть! По мне, так забыть его поскорее! Почти сутки спускали эту двойку со стены. Втроем! Остальные, видишь ли, не имеют права на спасательные работы на четверке и подключатся только на леднике. А поскольку транспортируемым время непринципиально, то нарушать Правила никто не намерен. Насрать и забыть! И уж сейчас всё это еще раз перетирать я категорически не жажду.

— Не понял, мужики, где девочки?

— Какие девочки? — встает в стойку Котэ.

— А с какого бодуна вы о работе заговорили?

— Кстати, о девочках! — перехватывает инициативу Соловей, — как там эта рыженькая горнопляжница? Ничего?

И ведь знает, паршивец, что я про своих девчонок никогда ничего не рассказываю, а каждый раз в одну дуду. Интересно ему, как я выкручиваться буду. Тоже мне, проблема!

— Так ее у меня Котэ увел.

— Вах! Развэ это увел? — у Котэ от возмущения даже прорезался акцент, — на одын танэц пригласыл, два исторый рассказал, до домыка проводыл, в щечку поцеловал. Ы всё!!!

— Ну, от меня-то увел, — не буду же я уточнять, что подробности Костиковых историй рыженькая выясняла у меня до самого утра. И поцелуями в щечку мы не ограничились, — ладно, мужики, подъем, почапали.

«Один... два...».

____________________

— Связываемся.

— Ты что, Серега, здесь трещин отродясь не было!

— Связываемся.

— Деспот! Этот, как его по-русски, сатрап! — возмущенный Котэ вщелкивает карабин в систему, делает шаг, второй, и исчезает из поля нашего зрения. Я обнаруживаю себя лежащим на вбитом по головку в снег ледорубе и удерживающим накинутую на него туго натянутую веревку. Интересно, насколько он успел улететь? Если учесть, что в момент провала я спокойно курил, сидя на рюкзаке...

— Ну, у тебя и реакция, — Соловей подходит к трещине, наклоняется и, широко улыбаясь, за шиворот вытаскивает Котэ наружу, — значит, говоришь, «отродясь не было»?

— Нэеправыльная трещына! Коварная, как Сэрогина рыжая! — Котэ не просто возмущен, он весь кипит! — Нэт здесь трещын, все знают! И нэ было ныкогда.

— Ты как, нормально? Тогда пошли, — не будем акцентировать внимания на рыжей! Лучше на привале поговорим о тех сестренках-блондинках, которых он увел у меня из-под носа неделю назад. Я понимаю, что девочки никогда не расстаются, но мог же и друзей позвать! Мы не стеснительные. А забирать всех себе, моветон-с!

— Почапали!

Хорошо здесь идти. Ни тропежки, ни глубокого снега. Всё это осталось вчера. Сегодня только жесткий фирн и почти ровное плато. Хоть в футбол играй. Если найдется мяч, которым можно играть в футбол в кошках. Бежится изумительно. Три часа и плато позади. Еще три часа и мы под ледовой грудкой. Отсюда и надо идти на вершину. Ставиться будем, однако. О, а вот и сюрприз! Мы здесь, оказывается, гости. А хозяев-то и нет. Только палаточка в склон зарылась. На всякий случай заглядываю внутрь. Нет, никого. Значит, народ на восхождении. Интересно, откуда они подошли? В ущелье следов не было...

Ставим лагерь и начинаем активно варить компот. В своих кастрюлях и в кастрюлях хозяев. Нехорошо, конечно, рыться в чужих вещах, но что-то мне говорит, что хозяева нам только спасибо скажут. Чего-то они, кстати, припоздняются. Уже темнеет, а с Горы ни звука. Может, конечно, снег глушит... Ждем-с...

________________

— Связка... сорвалась... на пять четыреста... побились... сильно... Толик... с ними... я пещеру... рыл... мелко... вас... заметил... палатку... побежал... за помощью... — парнишка говорит с трудом, через хрипы, надо бы его поглядеть на тему пневмонии, но некогда. На-ка горсть таблеточек на всякий пожарный, и грей компот до самого утра. Тем троим хуже.

Мы уже одеты и в кошках. Готовим снаряж. Котэ говорит с начспасом, рация хрипит не хуже пацана, но мат Палыча и его фирменное «похоронное бюро» ни с чем не спутаешь. Лагерь он поднимет. Но это, понятно, утром. Не фига ночью по горам бегать. К нам это, впрочем, не относится. Нам, как раз, бегать. И, похоже, всю ночь. Выходим.

___________________

«Двадцать восемь... двадцать девять... тридцать...сваливаю». Шаг в сторону, Котэ, Соловей, на тропу. «Один... два...». Точно, как на подходах. Только в два раза круче, в два раза быстрее и на два километра выше. Откуда, вообще, такой рыхлый снег на такой высоте! Впрочем, не суть, моя очередь тропить. «Один... два...». На очередной тридцатке выбираюсь на камни. Дальше прём не меняясь. Осталось метров сто-сто пятьдесят по высоте, от силы полчаса работы. Впрочем, это не работа, работа начнется, как придем.

__________________

Огибаем очередной камень. Лежат уже все трое. Впрочем, один, увидев нас, сразу зашевелился. «Тарасик умер, Леху пытаюсь отогреть». Э, парнишка, тебя самого отогревать пора. Им занимается Котэ. Соловей подходит к Лехе, я, для очистки совести, к Тарасику. Да, тут ловить нечего, он мертв уже часа два, не меньше. Возвращаюсь к Соловью. Он чего-то колет абсолютно мертвому на вид парню. Хотя, раз колет, значит не мертвый. «Как?» — «Без шансов». Это приговор, Соловей зря не скажет. Но бороться будет. Пару раз ему даже удавалось опровергнуть свой приговор. Пока Соловей мучает тело, связываюсь с Палычем. Если сохраним Леху теплым до утра, будет нужен вертолет, ногами донизу спустить, всё одно, не успеем. Живым не успеем.

Готовим с Котэ мешок. Акьи, понятное дело, у нас с собой нет, мы же не на спасы шли, а на прогулку, но мешочек у нас знатный, коврик внутрь — и почти акья. Вчетвером мы утянем клиента за милую душу! Упаковываем тело. Живое, естественно, и даже задышавшее. Тарасику придется пока полежать здесь, ему уже без большой разницы. Двинули.

Ну, этого следовало ожидать... Тащить придется втроем. От Толика сейчас толку никакого, спотыкается на каждом шагу. Перестраиваемся, тащим. Ты, парнишка, главное, не отставай. Всё равно отстает. И чем дальше, тем сильнее. Хреново, бросать его одного нельзя, а мешочек надо спустить до нашей палатки максимально быстро. Выше вертолет посадить негде, а чем больше мы клиента теребим, тем быстрее он перестанет нуждаться в транспортировке. Придется делиться, благо и камни и цельник прошли. Соловей начинает вертеть буры на ледовой грудке, а я топаю наверх, к Толику. Живой, однако. Только не идет, а сидит. В снегу. Что-то бормочет и пытается подняться. Настойчиво, но безуспешно. Даю ему руку и слегка подтягиваю. Встал, родной. Пойдем-ка в связке, дорогой, так надежней будет. Движемся. Медленно, но упорно. Толик падает, встает, опять падает, но движемся. А вот теперь не движемся. Поднимаю его, и поддерживаю, так он идет сам. Пока идет. До палатки ему своими ногами не дойти, это понятно, но пока пусть идет. Силы надо поберечь, еще натаскаюсь. Толик падает окончательно. Пытается встать, но не может, даже с моей помощью. При помощи всё той же веревки пристраиваю его на спину. Не маленький парнишка, да и не парнишка, под тридцать мужику, матёрый уже, здоровый. Ладно, не слишком далеко осталось, допру.

Котэ встречает нас через полчаса. Ну, вдвоем-то попроще будет. Намного попроще...

_______________

— Палыч, нужен вертолет. Иначе мы его теплым не дотянем. Соловей и так удивляется, что он до сих пор жив. Нужен вертолет, срочно. — Наезжать на Палыча бесполезно. И по жизни, и в данном конкретном случае. Если бы была возможность прислать вертолет, он бы уже летел. Пешие группы уже идут. Чайники, конечно, где зимой взять нормальных ребят, но идут.

Положеньице... Дотащить парнишку живым шансов никаких. А других вариантов просто нет. Так, хлопцы, вы остаетесь здесь и ждете нашего возвращения. А мы спускаем вашего Леху, и сразу вернемся. И не одни. Будем спускать Тарасика. Сами не дергайтесь, у вас не то состояние. Понятно. Ну и ладушки. Впряглись, что ли. Надо успеть.

________________

— Ну, вы дали, парни! Зря вас Палыч похоронным бюро кличет. Такое тело теплым с Горы спустить — это нечто! С крестником вас! Если бы нам медали давали...

________________

А вот и мы! Что, ребята, заждались? Нормально все, живой ваш кореш. По крайней мере, был, когда его привезли в больницу. Как самочувствие? Да вижу, что не очень, но спуститься сможете. И ладно. Поутру валите вниз, а мы следом с телом подтянемся. Да справимся, видишь, какой толпяк... Поднабрали комсомольцев-добровольцев.

_________________

Сидим. Курим. Самое любимое наше занятие. Единственная беда, что сидим у опоры высоковольтной линии над поселком, имея при себе акью с трупом. А значит, в поселок нам пеший вход закрыт. Протащить мимо дома труп — смертельно оскорбить хозяина. Религия у местных такая, ничего не поделаешь. А в обход тащить нам просто в лом. Мы и так последние восемь верст тащили его втроем по каменистой тропе в акье без колес, в снежном варианте. От коша, где ночевали. Ушедшие вниз на ночь «добровольцы», утром выходить на работу категорически отказались. Пока Палыч гасил бунт, мы проперлись до этой самой опоры, и необходимость в погашении бунта отпала сама собой. Зато возникла необходимость в транспорте, провезти тело через поселок в авто за криминал здесь не считается.

Палыч разогнал уже собравшихся бунтовщиков и озаботился новой проблемой. А мы пока сидим и курим.

Ага, вот и колымага едет. Закончили мы спасы. Хорошо закончили...

_________________

— Кстати, парни, умер ваш крестник. В больнице умер. Сегодня утром. Невезучие вы. Одно слово, похоронное бюро...

Сидю, значит, курю.

В смысле, поел, попил, трубочку набил, сидю, курю. Наслаждаюсь.

А чего бы мне не наслаждаться?

Отработали праздники «на ура».

Последние две недели пахали, как Папы Карлы. Плановое патрулирование, проверки групп, четыре тревожных выхода. Но всё кончается, даже праздники. И третьего дня Палыч отправил нас в отпуск. То есть, погнал к морю, группы сопровождать. Мол, последние, не грех и сопроводить, за что вам деньги платят! Ну, с деньгами он погорячился. Деньги за эту работу только ему да мне платят. Остальные тут все общественники. За бесплатно работают. Но это уже мелочи.

В общем, формально напряг. А фактически отправил отдохнуть: по горам погулять, да на пляже поваляться. Потому как пару простых перевалов пробежать — не работа, а при нас никто из сопровождаемых приключений на свою задницу искать не будет. А если и попробует, то хрен мы ему дадим что-либо найти.

Так и склалось. Вышли мы к посту грузинскому на слиянии, передали, что с нашей стороны больше проблем, то есть, туристов, не ожидается, поболтали с генацвале за жизнь, позавидовали маленько. Еще бы, нам за пивом приходилось за двадцать километров в поселок гонять, а им его вертолетом через день привозят. А Михин метод добычи спирта* — это просто нечто... Богато живут, молодцы...

Я, вообще-то, в грузинской КСС свой, почти всех знаю, но на посту знакомых не оказалось. Зато выяснилось, что завтра Соловей с Котэ с дальнего поста сниматься будут и сюда приползут, а уж потом народ двинется всем скопом к морю.

Тут я задумался. Соловья я два года не видел. С тех пор, как их в Грузию перевели. А это было сразу после знаменитых мартовских спасов на Горе. Да и с Котэ больше года не пересекались. А тут всего день, и времени у меня немеряно.

Можно, конечно, и на море их подождать, но я море больше двух дней не выдерживаю. Большую воду я не люблю. Жару тоже. Что остается? Вино, бабы, карты... вино, бабы, карты... каждый день новое вино и новые бабы, только карты одни и те же. У вин один и тот же вкус, у баб один и тот же... ну, тоже можно назвать вкусом. В общем, ни уму, ни сердцу. Первый день хорошо, второй — терпимо, а потом скучно. Так что на море днем меньше — только на пользу.

Можно с мужиками на посту посидеть. Пивка попить и пулю пописать. Потрендеть за жизнь. Но чего-то влом. Одно дело Соловей с Котэ, а другое — парни, с которыми полчаса, как знаком, хоть и свои. Да и тишины хочется, покоя... Умотался малёк.

В итоге, орлы мои вниз побежали, чтобы уже завтра по пляжу рассекать, а я на семь километров от поста с ними спустился, да и тормознул в кошах.

Устроился, кошик маленько почистил, очаг подлатал, всё же мне здесь жить! Шмотки разложил, устроился. Собрался балдеть.

Но грузины — народ хитрый. Под вечер залетают Валька с Гиви. Пост еще сутки работать должен, но аварийная ситуация, понимаешь: вертолет пива не привез! По этому поводу, Миха, как начальник, на том же вертолете и слинял, а парни, как молодые, прут пешком вниз, и рассчитывают до темноты до нарзанов успеть (ага, счас, тут еще километров двадцать, а света осталось часа два с небольшим, ню-ню).

А потому, вот тебе, Сережа, печать поста и журнал регистрации, и представляешь ты теперь во всем этом ущелье Грузинскую Контрольно-спасательную Службу. Ты здесь теперь, считай, Господь Бог. Или, как минимум, его заместитель по спасению. А чтобы сомнений не было, вот тебе еще и бумажка, лично Михой подписанная, и полномочия твои подтверждающая. А жетон и ксива у тебя свои есть. Только рацию оставить не можем, потому, как ее Миха увез.

То есть, и пост вроде как остался, и личный состав на пляже загорает.

Ну а мне что? Мне не пофиг? Заместитель, так заместитель, я с восьмидесятого года заместитель. Всё одно тут сидеть. Только на слияние мне тащиться лень, буду Службу здесь представлять. И рация мне на фиг не нужна, все одно, праздники кончаются, народ к морю прет. Кто до меня дошел, с тем уже ничего не случится. Да и не будет, скорее всего, уже никого. И начхать с десятого этажа, что вся спасслужба здесь на ближайшие день-два представлена одним мной и оснащена исключительно ледорубом, бахилами и панамой военного образца. Ну, и журналом, конечно.

Отобрал у Вальки флаг с крестом, вывесил его на палку над кошем и пошел готовить ужин для Грузинской Контрольно-спасательной Службы. Ибо война войной, а обед по расписанию. А уж ужин тем более. А парни вниз полетели, ставить рекорды на дистанции «слияние-нарзаны».

Поел я, чайку попил, трубочку набил, сидю, курю. Наслаждаюсь. Мечтаю помаленьку.

Потому как, во всем этом, собственноручно созданном, раю не хватает только одной маленькой детали. Ростом этак сантиметров ста шестидесяти пяти, с фигуркой как положено, нежной и ласковой. И на личико симпатичной. Еще чтобы болтала не слишком много. А мелкие нюансы не столь принципиальны, мне ж с ней детей не воспитывать, так, пару дней перекантоваться.

Одна беда, где же в горах эту деталь раскопать. На ночь-то глядя, вон темнеет уже. Если и шла какая группа в нужном направлении, то давно уж по палаткам забралась. Опять же, в группах половое равновесие обычно нарушено, и совсем не в пользу симпатичных деталей. Так что не светит... Ну и ладно, через пару дней на пляже буду, там свое возьму... Опа! Да я колдун! Или у меня глюки...

Было от чего обалдеть. Ибо дверь коша тихонько открылась и на порог плавно ступила девушка. Деталь? Какая там деталь! Принцесса! Королева! Мечта! Чудо! Идеал! Мой любимый цвет, мой любимый размер! А фигура! Даже энцефалитка скрыть не может! А личико! Грязное, правда. И заплаканное. Но даже не смотря на грязь и слезы...

Вообще-то, дверь открылась не совсем тихонько. Ее сперва потряс мощнейший удар (когда Королева попыталась всем телом открыть ее вовнутрь), а потом она распахнулась наружу, сдвинув на полметра наваленный мной при чистке коша сугроб, и повисла на одной петле.

И Мечта ступила на порог не совсем плавно. Она влетела в кош, споткнувшись о порог; словно ураган, прошлась по всей его площади, перевернув два чайника (хорошо хоть не тот, что с кипятком) и вдребезги разбив здоровенное зеркало (как его только сюда сваны заволокли, впрочем, они народ предприимчивый); и зарыдала, повиснув у меня на шее и прижимаясь ко мне всем телом в насквозь мокрой брезентовой энцефалитке. Точнее, продолжила рыдать, ибо занималась она этим, похоже, уже достаточно долго. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что энцефалитка вымокла именно от слез (а от чего еще, в такую-то погоду).

Кто-то из мужиков может подумать, что если на временно занимаемую им в текущий момент жилплощадь на ночь глядя влетает девушка его мечты и со слезами виснет у него на шее, то это означает, что Фортуна обратила, наконец, на него свой лик и улыбнулась. Может он так подумать, может. Но разве можно спутать улыбку Фортуны с хищным оскалом Судьбы, а проявления внезапно вспыхнувшей любви с просьбой о помощи?

Итак. Сексуальные мечты временно в сторону. Сколько человек? Где? И, желательно, что именно случилось? Главное — где!

Внятно отвечать на вопросы девочка не в состоянии. Как прекратить истерику? Есть два стандартных приема. Пощечина не поможет, скорее, наоборот. Опять же, надо подумать и о будущем. Вдруг, спасы закончатся быстро и благополучно, и можно будет вернуться к сексуальным мечтам. А еще лучше, к их реализации...

Нежно прижимаю рыдающее Чудо к себе, и, поглаживая свободной рукой по спине, губами нежно собираю текущие слезы. При этом шепчу какую-то успокаивающую чушь. Собственно, с тем же успехом можно и матом ее крыть, главное, максимально ласковым тоном, слов она, всё равно, не разбирает.

Ну вот, уже лучше. Поток слез потихоньку слабеет. Откуда клиенты шли уже понятно. Собственно, с моим матобеспечением остальное абсолютно неважно.

Аккуратно отстраняю Принцессу от себя, и тем же нежным голосом объясняю ей диспозицию. Сначала она должна сменить свою энцефалитку на мою пуховку. И всё остальное, что у нее мокрое, на вот эти шмотки. Размерчик, правда, не совсем тот, зато сухое и теплое. А потом она должна натопить много снега и накипятить много чая. А я сейчас быстренько слетаю туда — не знаю, куда и спасу ее друзей и подруг от всех мыслимых и немыслимых опасностей. Да-да, тех, кто простудился, вылечу еще до коша. И от отека легких тоже. Ибо я если и не сам Господь Бог, то уж его первый заместитель по спасению точно. По крайней мере, в этом ущелье.

Королева остается переодеваться и нагребать в чайники снег, а я быстро натянув бахилы и шляпу, выскакиваю в темноту, не забыв зацепить правой клешней ледоруб, а левой пристроить на место дверь. Как жаль, что петцелевские налобники дойдут до нас только через двадцать с лишним лет... Темновато без фонаря... Ну да ладно, нам, грузинам, адекватно! Особенно грузинам столичного разлива и еврейской национальности!

До слияния семь километров. Утром я шел час двадцать. Вниз. Сейчас сорок минут. Вверх. Некруто, но вверх. Правда, ходьбой мой способ передвижения можно назвать весьма условно. Неслабая такая ходьба со скоростью десять км в час вверх по ущелью. И куда, интересно, я так лечу? Раз накрыло всю группу, значит лавина. Причем, неслабая лавина. Что я смогу сделать против неслабой лавины с бахилами и ледорубом? Я могу на ней покататься. Пока она не остановилась. Эта уже остановилась. А значит, я, скорее всего, даже не найду ни одного тела. Только свежий лавинный вынос. Однако ноги уже вошли в этот ритм. Ладно, пробежимся еще маленько, быстрее вернусь к Мечте. Я уже полчаса гоню от слияния. Первый приток, пять километров. Так! А это что за явление природы?

Поперек тропы лежал огромный рюкзак. Литров на сто сорок, не меньше. На рюкзаке лежало собственно Явление. При ближнем рассмотрении Явление оказалось здоровенным парнем лет двадцати. Даже слабость лунного света не скрывала ни двухметрового роста, ни богатырского размаха плеч. При моих неполных ста семидесяти сантиметрах, я от таких ребят стараюсь держаться подальше. Чтобы не словить комплекс неполноценности. Признаков жизни Явление почти не проявляло. Присутствовало только слабое дыхание. Уже хорошо. Дальше по тропе угадывалось еще штук пять скульптурных групп, аналогичных первой.

В принципе, ребята абсолютно правы, ночью надо спать, а не бегать по ущельям в поисках приключений на свою задницу. Неправ, как раз, я. Потому как бегаю. С другой стороны, спать в заснеженном ущелье на высоте почти три тысячи метров в мае месяце предпочтительнее не на рюкзаке в брезентовой штормовке на голое тело, а в спальнике и, желательно, в палатке. Если, конечно, в планы ближайшего утра входит просыпание. А потому сладкий сон данных представителей счастливого человечества придется прервать. Самым грубым и безжалостным способом.

Ору любимое: «рота, подъем». Никакой реакции. Совсем. В армии, похоже, не служили.

Трясу. За плечо. Аналогично.

Ладно, пробуем жестче.

Действо номер раз: за грудки!

Действо номер два: рывок!

Действо номер три: потрясти уже сидящее Явление, как прапорщик дерево с бананом на верхушке.

Ага! Есть эффект! Явление открыло левый глаз, чуть слышно пролепетало: «Оставь меня, я умирать буду», и закрыло глаз обратно. Клиника! Придется лечить. Методов, как всегда, два.

Ну уж фигушки, ЭТО я целовать не намерен. Ни нежно, ни сладострастно. Тем более, что бульдожья пачка явления находится (блин, в низкосидячем положении!) на уровне моего плеча, а не лица.

Пощечина тебе тоже будет, как поглаживание. Ничего, прямой слева у меня очень даже хороший, на Соколинке ставил, в уличных драках. Блин! Я этим ударом разбивал кирпич в труху! А клиент только открывает правый глаз и изумленно таращит его на меня: «Ты чего дерешься?»

Мой ответ продолжается минут пять. Приличных слов там только: «А х*ли еще с тобой делать, м*дак». Всё остальное ни в коем случае нельзя не только произносить в приличном обществе, но, даже, писать на бумаге, заменяя большую часть букв точками и звездочками. Впрочем, повторить сей шедевр словотворчества мне, все равно, больше никогда не удастся, так что проехали. Завершаю свой ответ прямым справа, ибо открытый глаз опять начинает закрываться. Теперь у меня гудят обе руки. Прямой справа у меня тоже ничего. Нормальному человеку лобовую кость ломает. Только не этому... Голова даже не дернулась! Йети! Алмасты! Гадом буду, без пяти минут снежный труп!

Йети, наконец, открывает оба глаза и его взгляд приобретает легкую осмысленность. «Мать! — мелькает запоздалая мысль, — если он сейчас ответит на удар, Соловью придется меня по всему ущелью собирать. Если, вообще, что-нибудь останется». И ничего не сделаешь, ему мои удары, как комариные укусы. Ладно, главное не отдавать инициативу:

— Так, непарнокопытный сын грязного животного, что это за гарем нетрадиционной ориентации, имевший оральные сношения с троюродной бабушкой вашего руководителя? — взгляд становится еще осмысленней. Великое дело — русский мат. Особенно с восточной витиеватостью.

— Шо? — Или Украина, или Северный Кавказ. Шокает, однако.

— Откуда группа, руководитель кто?

— А! Руководитель... того... в Ростове остался.

Час от часу не легче. Ладно, Ростов не в нашем ущелье, не моя зона ответственности.

— Подымай народ!

— А как?

— Как я тебя, поднял, отрыжка безногого крокодила, так и подымай!

Алмасты с трудом подбирается к Явлению номер два и нежно трясет его за плечо. Я пока занимаюсь остальными. Уже без излишней сентиментальности. За грудки. Рывок. Прямой слева. Прямой справа. Матерный крик в ухо. Следующий. За грудки... Как на подбор ребятки, инкубатор у них, в Ростове, что ли... Рывок, прямой слева... Лишь бы не ответили, костей не соберу... Прямой справа. Крикнуть. Следующий. Ага, последний. Их пять. Шестой рюк, видимо, моего Идеала. Тащить его придется, конечно, мне. Не смертельно.

Так, а что там со вторым? Сидит. Не больше. Сейчас поправим. Слева. Справа. Да здравствует социальная справедливость! Всем, так всем!

Зашибись! Все встали! А теперь, так вашу через разэтак и еще восемнадцать раз в позе лотоса, одели рюкзаки! И бегом, дети обгаженной свиньи и шелудивого шакала, рожденные из заднего прохода плешивого ишака! Бегом! Что еле ноги переставляешь, незаконнорожденный потомок колченогой гиены, оприходованной старым бараном противоестественным способом, еще двенадцать километров бежать! Мне что, с вами до подхода Соловья маяться? Тогда еще не известно, кому Принцесса достанется, на Котэ бабы липнут, как мухи на мед... Не хочешь? А ледорубом по спине? Скажи спасибо, что рюкзаком прикрыта, помесь облезлого гамадрила с неандертальцем-гомосексуалистом! Ага, инстинкты уже проснулись. Стадный, по крайней мере.

По освещенному неверным лунным светом ущелью дерганым бегом двигалась цепочка из шести человек. Последний в цепочке, самый маленький, отчаянно матерился и периодически лупил ледорубом по рюкзаку впереди бегущего. Остальные только молча сопели, но каждый, получивший удар, немедленно передавал его вперед. Когда цепь ударов доходила до первого, темп движения несколько возрастал, но потом постепенно опять падал. И замыкающий снова хватался за ледоруб.

Четыре часа! Четыре часа вырванная из рая предсмертных эротических сновидений в персонифицированный в моем лице ад жуткой реальности часть человечества переставляла свои опорные конечности в направлении новой базы Грузинской КСС. Я уже думал, что время остановилось, и мне предстоит вечно гнать это стадо по ночному ущелью навстречу коммунизму, когда запахло дымком, и справа от тропы засветились окна моего коша.

Ай да Принцесса! Не спит, ждет свою судьбу в моем скромном лице! Встречает готовым ужином у разобранной постели. В смысле, сидит, укутавшись в мой спальник, и поддерживает кипение воды во всех трех чайниках. Молодца! Чайку сейчас самое оно!

Поправляю снесенную Явлениями дверь.

— А ну по лавкам, бисово отродье, — выражения пора смягчать, я уже не только олицетворение персонального ада мужской части ростовской группы, но и заместитель всевышнего. По спасению. — Достать кружки и спальники. Пить чай и спать, утром разберемся.

Достали, попили, расползлись. Молодцы.

Только девочка сидит и не шибко шевелится. Ну, что ты, детка, всё нормально, все живы. Не надо вставать, обойдемся без твоего спальника, моего на двоих за глаза хватит. Сейчас, я чуток к утренним разборкам подготовлюсь, и будем спать. Всё. Ложись. И ничего не бойся, я с тобой, всё позади...

Теплые и невероятно сладкие губы Мечты льнут к моим губам, и это последнее, что я ощущаю, проваливаясь в глубокий омут сна.

__________________

Вы думаете, я просыпаюсь от нежного поцелуя? Ага, счас! Просыпаюсь я от громкого мата! Посреди коша стоит китаец двухметрового роста, смотрится в осколок зеркала и отчаянно матерится. По-русски. Прислушиваюсь. Неплохо. Громко. Только несколько однообразно. И витиеватости не хватает. А где моя Мечта? Нетути! Вроде бы, когда засыпал, была рядом со мной. Или мне это приснилось? А ночной выход тоже приснился? Судя по ломоте во всем теле, вряд ли.

Минуточку! А откуда в грузинском ущелье ни свет, ни заря появился китаец? Или японец? У кого из азиатов цвет кожи не просто смуглый, а с фиолетовым отливом? Ладно, мне, в общем, без разницы, хотя разрез глаз очень характерный.

Сажусь и протираю глаза. Ба! Это же Явление! Только никак не врублюсь, какой номер. Судя по всему, цвет и форма лица — моя работа. Значит, и Мечта была. Тогда куда подевалась? Надо разобраться... Некогда! Сейчас что-то будет! И не слишком приятное...

Горилла с берегов Янцзы обращает на меня щелочки глаз и ревет:

— Кто меня так?

— В смысле? А, это ты на столб налетел, когда в кош входил, темно было, не заметил с устатку. — Главное — сбить с толку, а то на нарах уже начинают шевелиться остальные представители Поднебесной вчерашнего изготовления. Теперь меняем тему! Я натягиваю анорак с красующимся на нем жетоном КСС, — Грузинская Контрольно-спасательная Служба! Начальник поста Имярек! Что за группа, какой маршрут, почему не используете снаряжение на ночевках, почему без майки?

— Сереж, кофе хочешь? — О, вот и моя Мечта. Не сбежала девочка от меня спящего к представителям монголоидной расы, а готовила кофе в постель потенциальному любимому мужчине. И какой кофе! Я сражен наповал. Я влюблен и готов складываться штабелем у ног своего Идеала. Даже двумя штабелями.

Вот только разберусь с узкоглазыми неандертальцами. Чтобы они меня штабелем не сложили.

Их бы еще кто накормил. Я понимаю, что каша готовится... Сама-то хлебнула кофейку? Тогда ладно. Сытый питекантроп, все одно питекантроп, а сколько алмасты не корми, он всегда злой. Особливо, когда обнаруживает, что за ночь стал фиолетовым китайцем.

Пора, продолжим допрос тупиковой ветви эволюции приматов.

— Откуда шли? Какой маршрут? Почему не остановились на ночлег?

Вообще-то, я всё знаю. Из их же маршрутки, которую вчера не поленился конфисковать (спасибо Принцессе, хрен бы нашел), изучить, вписать необходимые примечания от родной службы, и припрятать так, что и сам не сразу найду. Но пусть говорят. Пока говорят, кулаками махать не будут. Если дело дойдет до драки, моя смерть будет быстрой, и не факт, что безболезненной. Ага, про физиономии почти забыли, великое дело психология. Только впереди еще один очень острый момент.

— Нет, ребята, на перевал вы не пойдете. Вы пойдете вниз, к морю. А вашу маршрутку я отправлю в Ростовскую краевую МКК.

Какая тишина! Какая зловещая тишина! И как медленно сжимается кольцо вокруг меня... Как не хочется умирать... Спокойно, Сережа, спокойно, главное — полное равнодушие на морде. И не хватайся за ледоруб, все равно не поможет. Если они почуют, что ты боишься — крандец. А так, может, сойдет за уверенность в себе.

— Вам вчера оставалось до смерти от часа до трех. Гор вы не знаете и не понимаете. Максимум завтра к вечеру словите новую проблему. А с той стороны перевала постов нет. Соловей уже идет сюда.- Пусть знают, что я не один. Хотя бы в перспективе, — Сейчас все валят к морю. Помочь Вам будет некому.

Абсолютно бесполезно, аргументы разума не пролезают в узкие щелочки глаз. Или я их и по ушам бил? Вроде нет...

От немедленной расправы меня защищает только панцирь власти и Мечта, пытающаяся всё время находиться между мной и остальными. Ох, девочка, не с твоими объемами меня прикрывать... Я нежно обнимаю ее за талию, чтобы убрать с линии возможного огня... Болван! Вот этого делать не стоило! Показать пяти неадекватным троглодитам, что ты еще и увел у них единственную самку!!!

Сразу два кулака врезаются в поддерживающий крышу коша столб в месте, где только что находилась моя голова. Удивительно, но столб выдержал. Хорошо, все-таки, сваны строят.

Я сбрасываю девушку на спальники в угол нар, кувырком выхожу из круга и выплескиваю на двух ближайших оппонентов воду из котелка. Скажите спасибо, что еще не вскипело! Сам котелок надеваю на голову третьего. Лихо получилось! Прямо, как в кино про «белого ниндзю». Смотрел как-то на видаке у одного барыги.

Неплохо для начала. Двое баюкают руки, двое красиво обтекают, последний изображает тевтонского рыцаря с заклинившим забралом. Боевые действия временно приостановлены. Между прочим, я даже никого не ударил. Сегодня. В смысле, сегодня после рассвета.

— Нападение на представителя органов власти, находящегося при исполнении обязанностей, — я любовно поглаживаю жетон, — от трех до семи лет лишения свободы, — хочется верить, что Уголовный Кодекс они знают не лучше меня. Потому как я его не знаю совсем и цифры называю с потолка.

Сопят. Глазьми сверкают. Фиолетовые физиономии не предвещают ничего хорошего. Но лезть не решаются. Впечатлились. Я нагло усмехаюсь им в морды и закручиваю ледоруб в сверкающий круг перед собой. Дешевый фокус, но тоже впечатляет.

Ну, у кого нервы крепче?

— Ну, слушай, мы же так долго ехали, а шли всего один день! Горы же посмотреть хочется! — Все. Победа. Сломались. Моя смерть откладывается на неопределенный срок.

— Ладно. Завтракайте, потом поговорим, — пусть пока делом займутся. Пока доготовят и пожрут, остатки адреналина выветрятся. И, как миленькие, отправятся вниз, больше проблем не предвидится.

А вот Мечту надо бы оставить здесь. Вот только какой предлог придумать. Разыграла бы она обморок, что ли... Не догадается, опыта совсем никакого. Еще не факт, что она согласится. Хотя, похоже, согласится. Надо же, знаком с девчонкой меньше суток, а как зацепило! Может остепениться? Женюсь на Мечте, детей нарожаем, перестану по спасам бегать, как угорелый...

Ну, размечтался! Ее еще надо суметь здесь оставить, а то уедет с китайцами в Ростов, и ищи ветра в поле. Это в горах я круче вареных яиц, а в городе смотрюсь бомж бомжом, что в Москве, что в Ростове. Ладно, придумаю что-нибудь. Просто не отпущу, и всё. Драться они, что ли, полезут... Ну уж по этому поводу я их точно всех пятерых порву! Раз Фортуна все-таки решилась разок мне улыбнуться, ловим момент. Надо бы гвоздями эту улыбочку прибить, время выиграть.

Не успеваю.

Многострадальная дверь коша с грохотом распахивается, и снова повисает на одной петле.

Котэ вваливается внутрь, как бульдозер на свалку:

— Привет братской Монголии! Вах, какая красавица! — Мой Идеал испуганно прячется за меня, — Ну вот, как встретишь красивую девушку, так она уже занята! И опять Серега! — украдкой, чтобы Мечта не видела, грожу ему кулаком: кто тебя за язык тянет, трепло!

— Ага, похоронное бюро снова в сборе, — Соловей, как всегда жизнерадостен и оптимистичен, — можно работать! Серый, что сделали эти несчастные задохлики? Они что, хотели съесть твой ужин? Нельзя быть таким жестоким, мог бы и просто убить! Ладно, ребята, нам не до вас, вы сейчас быстро-быстро валите вниз!

С Соловьем особо не поспоришь. Ростовчане рядом с ним, и впрямь, задохлики.

— Ну, положим, сдохли бы они и без моего вмешательства... Жрать будете?

— Только чай. Ты, кстати, тоже собирайся. В Ак-тау селем лагерь снесло. Вертушка будет через двадцать минут.

Мать... мать... мать...

____________________

Майское горное солнце ослепительным светом заливало заснеженные склоны. Я стоял у двери коша и сквозь странную пелену на глазах смотрел вниз по ущелью. Туда, куда уходила Моя Мечта. Из рации Котэ доносился издевательский хохот Фортуны, а Господь Бог рокотом вертолетных винтов всё громче призывал своего заместителя к выполнению непосредственных служебных обязанностей...

Примечание:

*Михин способ добычи спирта — см. рассказ «Ответственный секретарь»

— Приехали, Ростов, — У всех проводников голоса одинаковы.

Я вышел на перрон и закурил сигарету.

Вообще-то, я курю трубку, но не хочется в городе смотреться совсем вахлаком. И так видок не первый сорт: потертые штаны вероятного противника и не первой молодости рубашка. А если еще добавить спаленную горным солнцем бородатую физию..., короче, где менты, почему документы не проверяют? Да вот он, родимый, легок на помине, прям бежит, осклабился от нетерпения, добычу почуял, охотничек... Тебя ждет большое разочарование, дорогой. Вытаскиваю ксиву и сую под нос олицетворению вокзальной законности. Не ГБ-шная, конечно, и даже не ихняя, ментовская, но Ростов не так далеко от гор, по крайней мере, наши ксивы здесь знают. Улыбочку как ветром сдуло. Что, Акела, промахнулся? Куда? Охота на бомжей откладывается, я с тобой еще не закончил! Ну-ка, где у вас тут нужная мне улица? Как это не знаешь, ты местный мент или где? Карта есть в каптерке? Пошли, глянем твою карту. Ну вот, в общих чертах понятно. Что туда едет? Тоже понятно. Ладно, старшина, иди, охоться дальше. А я потрухаю помаленьку, проверю, правильные ли адреса местное турьё в маршрутках пишет. Вряд ли, но чем черт не шутит...

___________

Ну, в общем, как и ожидал. Кто ж у нас документы нормально заполняет! Да никто! Собственно, нужного дома в природе не существует в принципе. Хорошо, хоть улица есть. Ладно, если бы я рассчитывал только на это, не стоило и ехать. Что у нас следующим пунктом программы? В центр. К справочному. А ну-ка, мать, подскажи-ка адресочек по фамилии-имени-отчеству. Ну да, не знаешь, давай ройся в книжечках своих. Как это не числится? Только ответственные квартиросъемщики? Так имя папаши есть же, чего тебе надо? Три часа, так три часа, у тебя, мать, время рабочее, а моего не жалко... Сколько? Да, я понимаю, что фамилия распространенная и имя не самое редкое, но почти тысяча человек, это перебор. Я же в Ростове спрашивал, а не в целом по стране. Список беру, но это безнадежно. Даже если тратить на одного кандидата 5 минут, это четверо суток беспрерывной прозвонки. А если реально, то Моя Мечта состарится, пока я всех проверю. Что там дальше? Едем в турклуб...

_____________

Ну и бардак! Это ж они еще передо мной лебезят! И всё они помнят, и разбор был, и наказали... А что адреса в маршрутке фиктивные, от меня узнают. В общем, родина фиолетовых китайцев. Ладно, на это мне сейчас начхать, я не при исполнении. И, вообще, не моя зона ответственности, МКК нам не подчиняется.

Руководитель свинтил с города минимум на полгода. Участников никто не знает. Информация о них только в маршрутных документах. Это и у меня есть. Полные вилы. Только время зря потерял.

Придется опять на поклон к братьям нашим меньшим, властью наделенным.

_____________

Привет, хлопцы! Не поможете дитю гор найти свой Идеал в вашем многомиллионном городе? Да был я в справочном бюро, был. Ты, майор, не сачкуй, я понимаю, что лениво, но твою базу со справочным бюро даже сравнивать стыдно. Да и не сам искать будешь, у тебя внизу три наряда в дурака режутся. Вот тебе списочек из справочного бюро, и запускай своих молодцов в работу, пусть покажут, чего стоит ростовская милиция. Всей проблемы, выяснить, у кого из этой тысячи есть дочки подходящего возраста с конкретным именем. В следующем веке такие справки будут за пять минут давать. А я тебя пока коньячком угощу. Армянского розлива, между прочим, у вас здесь такой не водится!

Вот это другое дело. Еще три часа и две бутылки, а список сократился до двадцати адресов. Тоже немало, но дальше уже дело техники. Сегодня уже поздновато, но завтра за пол дня разберусь.

И привет, Мечта, вот он я, ждала?

Ладненько, майор, пора мне. Где у вас тут гостиница по моему статусу, чтобы с порога не погнали, и клопов не было. Понял, найду.

Счастливо отдежурить...

_____________

Не торопясь, двигаю в сторону гостиницы. Выруливаю с переулка на неширокую улицу и тут же ныряю к забору в тень деревьев: дорога перекрыта. Поперек улицы, лицом ко мне стоят четыре мордоворота самого пренеприятного вида. Ни хрена себе! В трех минутах ходьбы от городского УВД. Как будто сейчас не первая половина восьмидесятых, а середина девяностых...

Впрочем, охота идет не на меня. Кому я тут нужен в первый же день. Между мной и мордоворотами стоит парочка: парень с девчонкой. Парень ничего, крепенький, но с этой четверкой ему не сладить. Пока, правда, разговаривают, но разговор сильно гнилой, похоже, собачки землю лапками роют перед грызней.

Ого! Сзади парочки, как из-под земли вырастают еще четыре фигуры! Явно того же розлива, что и первая четверка. А та тут же приступает к активным действиям. Один мордоворот тянет лапы к девушке, парень отбрасывает его руку, и понеслось... Впрочем, дерутся только трое. Еще один держит девчонку, а вторая четверка так и стоит, отгораживая жертвам путь к бегству. Мда-а, шансов у парочки никаких, парнишка и против троих долго не продержится.

Впрочем, один-то шанс у них есть. И этому шансу пора вмешаться. Стараясь не выходить из такой уютной тени, двигаюсь в сторону страхующей четверки. Первые два удара наношу еще до того, как меня заметили. Минус два. Третий начинает разворачиваться и подставляется под левую руку. Удачно! Было восемь, стало пять! Четвертый бросается на меня, как бык на корриде. Здоров, такого и из противотанкового ружья не сразу остановишь. И не надо. Уступаю дорогу летящей мощи, и добавляю ей ускорения, познакомив ее зад с альпинистским ботинком сорок второго размера. Э нет, дорогой, твое возвращение в вертикальное положение противоречит основной концепции политики, проводимой мною в данный отрезок времени. Лежи-ка, отдыхай! Вспоминай знакомых стоматологов. А заодно хирургов с челюстно-лицевой специализацией.

Так, ну эти четверо в ближайшие два месяца в драке участия не примут. Что там с остальными. Парнишка пока держится, хотя и хреново. Ага, а четвертый товарищ не удержался, решил заняться девушкой всерьез! Какое нарушение дисциплины, тебе же наверняка сказали только держать! Или ты думаешь, что, выпятив вперед и вверх зад, ты можешь получить только пинка? Постыдное незнание анатомии. Девушке ты уже не опасен. И другим девушкам тоже. Если не навсегда, то очень надолго.

Однако, надо торопиться, парня уже сбили с ног. Троица разворачивается ко мне. Надо ж, смелые! А как насчет песочку в глаза, нравится? Нет? Привередливые какие, однако. Лады, робяты, отдыхайте. Давненько я так не махался... Со времен детства, пожалуй. Всё, что ли? И это знаменитый Ростов-папа? На Соколинке любой малолетка больше может.

А как там потерпевшие? Подхожу к парню. Нехорошо он хрипит, очень нехорошо.. Еще кашляет и сплевывает чем-то темным. Как бы не кровью, без света не разберешь. Серьезно. Легкие отбиты, и ребра, скорее всего, поломаны. Значит, просто слинять с места событий не выйдет, придется вызывать скорую. И ментов.

Не, парень, не дергайся. Полежи-ка до приезда скорой. Э, ты, похоже, еще не понял, что драка кончилась. И тут сзади раздается страшно знакомый голос:

— Все нормально, Костя! Это заместитель Господа Бога. По моему спасению.

Я оборачиваюсь и, еще не веря своим глазам, вижу, наконец, свою Мечту.

_____________

Ну почему каждый раз, когда мы встречаемся, находится куча самых срочных и неотложных дел. Вот сейчас так хочется прижать ее к себе и поцеловать. Но надо искать автомат и вызывать скорую, а то ее парень истечет кровью, пока мы будем целоваться. Кстати, с ней шел парень. Вот этот самый Костя. Хм-м, преступление его страшно, но скорую ему вызвать, все-таки, надо. Боролся, как ежик. Маленький, но отважный. Ага, вот и автомат.

— Здорово, майор! Это Спасатель. Слушай, давай отбой ребятам, нашел я свою девушку. Тут, в трех минутах от тебя. Ты, кстати, прислал бы сюда наряд. И девять скорых. Да к ней какие-то козлы приставали. Нет, я только восьмерых, девятый — мой потенциальный соперник в борьбе за любовь. Драться не умеет, но герой! Ты только предупреди, травмы тяжелые.

Я возвращаюсь туда, где был вынужден оставить свою свеженайденную Мечту. Мечта сидит рядом с парнем, и они тихо разговаривают. При виде меня замолкают. Она встает.

Я нахожу взглядом ее глаза, и действительность останавливается.

Откуда я взялся? С гор, вестимо. Я искал тебя, девочка! Нам нельзя быть порознь. Хочешь, я увезу тебя. В Москву, в горы, на край земли, в центр вселенной, куда угодно, лишь бы быть вместе. Почему нет? Что?? Ты выходишь замуж???

Темное ночное небо рушится на землю, по дороге цепляя мою голову.

_______________

Господи, что я делаю! Это же он! Мой ангел-хранитель! Тот, кто снился мне каждую ночь последние полгода! Из-за него я отказала Косте, и не только Косте. Я согласна и на Москву и на горы, на край земли и на центр вселенной, я согласна на всё, что угодно, только с тобой. Что я несу? Зачем?

_______________

Я медленно подхожу к парню. Мечта висит у меня на плечах и что-то говорит. Или кричит, не разбираю. Внимательно смотрю ему в глаза. Бледнеет, но глаз не отводит. Смелый Ежик. Легкий и слабый, но смелый. Отцепляю от себя Мечту и усаживаю рядом с ним.

— Желаю счастья.

Всё. В Ростове мне больше делать нечего.

_______________

Я понял тебя, майор, уеду. Золотая молодежь, говоришь. Дети серьезных людей. Сын первого секретаря... Надо же, а кости ломаются, как у простой шпаны. Спасибо за билеты. За всё спасибо. Да, передай серьезным людям, пусть охраняют эту парочку, как самих себя. Иначе я вернусь. И ты не успеешь им помочь. Никто не успеет. Не моя? Она навсегда моя. Передай. Счастливо, майор.

_______________

Чего им всем надо? Что от меня хотят все эти люди? Мне надо бежать искать его! Куда он пошел! Один в чужом городе, у него же здесь никого нет! Господи, дура, зачем я наговорила ему этих глупостей? Что они у меня спрашивают? Врачи... милиция... отстаньте от меня все, мне надо идти, у меня срочное дело... О ком меня спрашивает этот майор? О нем? Я люблю его, люблю! Я дура, но я люблю его! Еще не поздно, еще можно все исправить! Поезд? Во сколько? Я успею...

________________

Поезд тронулся с места и медленно двинулся вдоль перрона. Медленно, но все же быстрее девушки, бегущей в пяти метрах за последним вагоном...

_______________

— Приехали, Минеральные Воды, — У всех проводников голоса одинаковы.

Я вышел на перрон и достал трубку.

Трупы... трупы... трупы... развалины... стон... обломки бетонных плит... куски арматуры... пятно засохшей крови... работаем... жив... достаем... аккуратнее... жгут на ногу... носилки... медсанбат... палатки... много... и мало... раненые под открытым небом... снег идет... девочка-врач в слезах... отрезанные ноги... блюющий солдатик у школы... обратно, работать... труп... пополнение... в пиджаке и лакированных штиблетах... еще труп... ребята, дочку спасите... я чувствую, жива... плачет... работаем... работаем... еще трупы... здесь... где девочка?... золото... украшения... деньги пачками... ни одной детской вещи... паспорт с ереванской пропиской... с*ка... кулак, влетающий в лицо... патруль... очередь... развалины... еще трупы... пятно крови на бетоне... стон... еще стон... работаем... хрип... работаем... вот эту отваливаем... дружно... теплый еще... непрямой... искусственное... поздно... поздно... труповозка... вода из канистры... французы с собачками... трупы... кровь... там мои... хоть тела найти... работаем... работаем... труп... еще труп... ребенок ... девочка... года два... живая... к черту носилки... бегом... бегом... успели... работаем дальше... бутылка домашнего коньяка на канистре с водой... спасибо... дочка... как она?... в порядке... и первый выжил... хороший день... спать... спать...

Новый день... новая точка... развалины... трупы... трупы... трупы...

Невысокий широкоплечий человек завязал последний узел на самодельной волокуше и, тяжело ступая, подошел к лежащему чуть в стороне парню.

— Ты прости меня, Андрюша... не уберег я тебя... Ты подожди меня здесь немного... я спущу ее и приду за тобой... отнесу тебя к маме... Подожди, ладно... Я обязательно вернусь, сын...

Мертвый молчал.

Человек еще раз проверил, хорошо ли держаться палки с красными тряпочками на концах, закрепленные в ногах и голове сына. Потом вернулся к волокуше, карабином прищелкнул тягу к задней петле обвязки и, навалившись всем весом на лыжные палки, сделал первый шаг.

__________________________

— Ну и как вы тут без меня?

— Сменился?

— Ага! Где Палыч?

— На Леднике.

— Андрюха, что ли, приехал?

— Точно. С невестой.

— С той же самой?

— Угу.

— Всё так же пудрит ему мозги?

— Не, теперь она просто рвется за него замуж. Андрюха диссер защитил. Оторвал какую-то премию, чуть ли не нобелевку. Еще заказ получил охрененный с полным финансированием. И стипендию какого-то буржуйского фонда. Короче, работой и бабками обеспечен лет на двадцать, если не больше.

— Ого!

— Ну! А еще четыре предложения по райдерству. Нордфейс, Мармот, еще кто-то.

— М-да... не слабо... хотя это как раз не удивительно после Золотого Ледоруба. Но всё равно... Бывают же такие люди!

— А то ж! Даже бардак нынешний не мешает!

— Скорее помогает, кто бы ему дал защитить докторскую в неполный тридцатник.

— И шататься по Гималаям, как по собственному участку.

— Палыч небось счастлив...

— Не то слово! Прямо светится! Пошел понаблюдать с ледника. Не хочет расставаться ни на минуту.

— Куда пошли-то?

— На Чайку. По четверке. Вчера утром на вершину вышли.

— Значит, к вечеру вернутся. Связи нет, конечно?

— Откуда. Не берет. С вершины пробились и всё.

— И то хлеб. Ладно, пойду пожру. Заодно скажу Акраму, пусть баньку протопит. И для меня, и для Андрюхи с Палычем.

Иду к выходу, но у двери оборачиваюсь.

— Соловей! А наверху еще есть кто?

— Нет. Только Андрюха.

— Добре.

Конец ноября время тихое. В лагере никого, только персонал и мы, Служба. Даже на Горе никого. Наплыв пойдет к Новому Году. А пока все копят деньги и отгулы к праздникам, мы можем немного побалдеть. Сходить на какую вершинку для души. Смотаться в Город по бабам и друзьям. Просто, наконец, отоспаться да подлатать снарягу. ЧП в это время — большая редкость, а с текучкой и дежурная смена справится.

Соловей сегодня — дежурная смена. А я сменился с базы и имею право на заслуженный отдых. Поесть, попариться и потрендеть с мужиками о бабах и политике. Поскольку Андрюха приехал с невестой, значит, только о политике.

До столовой не дохожу.

— Серега! На выход!

Нищему собраться — только подпоясаться. Ботинки я снять не успел. Дежурные рюкзаки всегда у нас у двери стоят. Рассказывает Соловей уже на бегу:

— Палыч на связь вышел. Слышно хреново, сплошные помехи. Помощь просит. Что-то серьезное случилось.

Вот чёрт! Что могло случиться? На спуске! Ну, чайники, бывает, расслабляются. Но не Андрюха же! На леднике? Уже втроем, какие проблемы. Лавина? Чтобы Палыч лавину не почуял... не верю... Что же... что же...

Палыч. Тащит волокушу. Лицо страшное. Черное. Всегда думал, что когда говорят «почернел лицом» — это просто оборот речи. Нет. Не оборот. Сейчас вижу. Совсем не оборот. Черное лицо и слезы в глазах.

— Ребята... Андрюша... Не уберег...

______________________

— Одна веревка оставалась... даже полверевки... чемодан пошел... Андрюша ее оттолкнул... Самострах отстегнул и оттолкнул... А сам не успел... Оба упали... Андрюша еще живой был... сказал «прости, папа» ... и всё... нет сына... не уберег...

Палыч повторяет это уже в сотый раз. Или в двухсотый. Мы сидим часов пять, не меньше. Глушим спиртягу. Невесту давно отправили вниз. Жить будет. Пара ребер. Рука. Не перелом, вывих и растяжение. Синяки... Ничего смертельного... Док перед отъездом вколол Палычу что-то успокоительное. Хотел еще снотворное, но побоялся. На фоне шока и усталости... Сутки тащить, в одиночку... мать моя, женщина... Палыч должен был отрубиться сразу, как остановился. Не отрубился, И успокоительное не помогло. Сидит, пьет, практически не закусывает. Плачет. Снова пьет. Снова плачет.

— Не уберег... Похоронить надо... Рядом с матерью... Чтобы вместе...

Наконец, засыпает. Прямо за столом.

_______________________

Утром валит снег. Ветер такой, что в сортир ходим в полной экипировке. Естественно, никуда не идем. За живым бы пошли и в такую погоду. Но за мертвым... Эх, Андрюха, Андрюха...

Палыч просыпается к обеду. Выйдя на улицу, мрачнеет еще больше, хотя казалось, что больше некуда. Остаток дня бесцельно мотается по лагерю. Мы с Соловьем постоянно крутимся рядом, но он не обращает на нас внимания. Только чуть слышно что-то бормочет себе под нос. Скорее по движению губ, чем на слух разбираю: «лишь бы вешки не замело, лишь бы вешки...».

К вечеру приезжает Муса и два хмыря, из городской прокуратуры и из МЧС. Мы теперь к ним относимся. Там у них такие «профессионалы» рулят... Если так дальше пойдет, скоро будем подчиняться пожарникам*...

К Палычу мы их не пускаем. Муса понимающе кивает, а хмыри начанают качать права, требуют немедленно доложить, предоставить протокол осмотра места происшествия, отвезти труп в Город... Соловей вручает им лыжи и предлагает сходить на место происшествия. Заодно и тело вниз доставить. Я даже вызываюсь их проводить. Интересно на это глянуть. Но они как-то вдруг резко начинают нервничать, не завалит ли дорогу назад, и уматывают. Скатертью дорога!

Следующим утром не лучше... И следующим...

_________________________

— В общем, так, Палыч. На то место сошла лавинка. Небольшая, но быстрая. Плюс всё завалило снегом. Мы пробили пару шурфов. Тело не нашли. Нашли одну палку. С утра наберем жратвы и пойдем назад. Надо рыть всерьез.

Палыч горбится за столом. Голос звучит глухо, но жестко.

— Не пойдем! Лавина могла его не просто засыпать, а отнести в сторону. Или, вообще, отбросить куда угодно. Будем перерывать весь ледник? Снега нападало с метр. Температура там сейчас за двадцать. Плюс лавинная опасность. Просто не имеем права искать... Да и не найдем втроем... А если привлечь общественников, — переморозятся. Может, летом...

Палыч прав. Прав на все сто. Нельзя рисковать живыми ради мертвых. И найти будет трудно... очень трудно... А летом... уже было... Олег, Боря, Наташа... Но здесь не Полярный, засосет в лед. И летом не найдем... Не имеем права. Факт. Только... «Не уберег... Похоронить надо... Рядом с матерью...»... Смотрю на Соловья. Он кивает. Как работники не имеем.

— Палыч, у нас, вроде, отпуск не отгулян.

_________________________________

Похороны были скромными. Человек десять. Ни особых речей, ни большого пафоса. Когда всё закончилось, у могилы остался сгорбленный седой человек. Он сидел на скамеечке у свежей могилы и, глядя на небольшую фотографию в изголовье, тихонько шептал:

— Вот так, Андрюша... Вот ты и с мамой... Вы подождите меня там... Я скоро...

Мы стояли чуть в стороне, метрах в пятидесяти, сжимая кулаки и скрежеща зубами от осознания своего полного бессилия.

Примечание:

*Пророческие мысли. С 2002 года Государственная противопожарная служба передана в ведение МЧС. Профессиональные чиновники из ГосПожНадзора мгновенно сожрали спасателей на руководящих должностях, как ранее сожрали своих «коллег», реально тушащих пожары. Так что, сейчас де-факто спасатели подчиняются пожарникам. Их наименее профессиональным и полезным представителям.

— ...гражданам России разрешен въезд на территорию независимой республики Чуркестан при наличии национального паспорта или паспорта советского образца. Гражданам Украины и Белоруссии для тех же целей необходимо иметь заграничный паспорт собственных государств. Въезд граждан Украины и Белоруссии по национальным паспортам не допускается...

Я еду в отпуск.

Как нормальные люди проводят отпуск. Летят к морю. Сидят в шезлонге на берегу. В одной руке банка пива. В другой... как там, в песенке студенческой... «сжимаю тонкий стан...». В зубах гавайская сигара. Все тридцать три удовольствия.

А как провожу отпуск я? Естественно, не так. Оригинально я его провожу.

В прошлый отпуск мы с Соловьем месяц рыли снег на леднике под Чайкой. Искали Андрюху. Найти-то нашли, да толку... Палыч так и не оправился. Пережил сына на три месяца. Не хотел он больше жить. Просто не хотел. Ладно, что вспоминать. Шесть лет уже прошло.

А в этот раз прилетел в Столицу. Так Сашка пристал, как банный лист. Замени его, своди его класс в Хваны. Педагог, блин! Свалился с аппендицитом — лежи болей. Нет. Дети, понимаешь, так хотели, столько готовились... Замену найти нереально... А тебе, Сергей Викторович, всё одно, делать нечего... Вообще-то, у меня были совсем другие планы. Но... они подождут. А Санька жалко... по себе знаю, как хреново, когда обещал, а выполнить не можешь. Надо выручать, заодно на азиатские горы погляжу, столько лет там не был.

И вот, аэропорт. «Въездные ворота суверенного Чуркестана». Стою и слушаю, как молоденького лейтеху прямо распирает от осознания собственной значимости. По-русски он говорит весьма прилично. Только акцент страшный.

Все разумные аргументы он уже выслушал. Не действует. Наплодили тут независимых государств, и у каждого свои законы. Все противоречат и друг другу, и здравому смыслу. У меня у одного из детей место рождения — Гродно. Белорусский подданный, оказывается. И согласно новому закону, уже три дня, как принятому, должен иметь загранпаспорт.

— Согласно этому же Закону, граждане Литвы, Латвии и Эстонии...

Я начинаю звереть. Да начхать мне на права граждан Эстонии. Так же, как и граждан остальных суверенных обломков великой страны. И на твои, лейтенантские, права, тоже. Я еду в отпуск. Я! СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК! ЕДУ! В ОТПУСК! И все незалежные раздолбаи, путающиеся под ногами, виноваты сами.

— А ну встать, самка собаки грёбаная! — Ору я классическим командным голосом — Смирно! Ты как со старшими по званию разговариваешь, щенок!

Бедный лейтеха вскакивает, как ошпаренный и вытягивается по стойке смирно. Не забыли еще Старшего Брата.

— Совсем службу забыл! Землю жрать будешь! Я тебе покажу, как на жопе сидеть! На границу с Афганом поедешь. Будешь там сортиры драить, от обеда и пока снег не выпадет! — Я продолжаю орать, по ходу вспоминая все крылатые фразы из армейских анекдотов. — Ты кому мозги трахаешь? Да у тебя еще трахалка не отросла, боевому офицеру мозги трахать! Да ты...

Ору минут десять, не давая ему слова вставить. Всё это время его лицо бледнеет по нарастающей. К концу моей речи оно напоминает цветом тот самый снег, который спасет его от чистки сортиров. Если выпадет, в Чуркестане редко бывает холоднее плюс двадцати. А там, где бывает, нет сортиров. Дрожащие руки лейтенантика что-то неловко делают с нашими бумажками, а губы чуть слышно шепчут:

— Извините, товарищ майор, счас всё сделаем, товарищ майор, никаких проблем, товарищ майор, — акцент исчез совершенно...

Интересно, почему майор. Может, именно майоры так себя и ведут. Ну да хрен с ним, майор, так майор. Все бумажки подписаны, печатки поставлены, и теперь ничто не мешает нам двинуться через территорию одного суверенного Чуркестана на территорию другого суверенного Чуркестана. И душу, заодно, отвел.

Выездная таможня претензий не предъявляет. Либо приказано всех выпускать, либо настроение сонное, а, может, привыкли. Но проходим тихо и быстро.

На въездной регистрируюсь первым и присаживаюсь на лавочку у выхода. Тепло. Солнышко светит. Наркотическая собачка прыгает на наших рюкзаках. Не знаю, как наркоту, но колбасу чует на раз. Из заставы выходит пограничный начальник и присаживается рядом. Возрастной уже капитан, явно с опытом службы в Союзе. Угощаю его табачком. Сидим, курим. Дети смелеют.

— А почему нас только на наркотики проверяют? А вдруг мы оружие везем!

Капитан с видимым наслаждением затягивается.

— Ну и дураки... У нас дешевле.

Дети секунду осмысливают услышанное. Потом разражаются дружным хохотом. Капитан прячет улыбку в усы.

Улыбку стирает грохот в здании таможни. Нас буквально сдувает с лавочки. Наркотическая собачка, поджав хвост, несется к своей будке. Капитан бросается к дальнему входу, уже в движении перебрасывая мне ствол. Однако у него лишний ствол при себе! И мгновенная оценка ситуации, как он четко понял, что мне можно доверять. Не так уж у вас тут всё безоблачно, ребята. Ору детям: «Ложись», перекатываюсь под прикрытие ящика с песком и беру под прицел ближний вход. Из таможни через оба выхода валит народ. Вроде, ничего подозрительного. О чем шум?

Через пять минут капитан орет на дежурного. Орет на местном, но понятно почти всё. Выражения интернациональные и такие, что я откровенно завидую. Мне бы утром их знать. Тот лейтеха нам бы рюкзаки через всю свою страну тащил бы. На собственном горбу.

Разнос заканчивается, и местная власть возвращается на лавочку.

— Ну ты подумай, — говорит мне капитан, — я понимаю, твой сопляк потащил с собой баллончик. Молодой еще, глупый. Но мой раздолбай! Должен же головой думать, прежде чем на пимпочку нажимать! Учишь их, учишь! Як диты, — заканчивает фразу он на чистом украинском.

Смеемся. Подъезжает наша «буханка». Грузимся, и вперед. В отпуск!

Я еду в отпуск. В теплые и ласковые Хванские горы. Где яркое солнце и ослепительно голубое небо. Многометровые скальные стены и белоснежные вершины пятитысячников. Разноцветные озера и живописнейшие ущелья. Реки желтые справа и синие слева. Где мы целый месяц будем ходить по перевалам, петь песни у вечернего примуса и слушать байки встреченных альпинистов. Где не будет тревог, ночных выходов, вообще, никаких спасов, поисков и транспортировок. Первый настоящий отпуск за хрен знает сколько лет.

Про то, что на Горе лавиной накрыло Соловья, я узнаю только когда вернусь.

Я бегу. Бегу вверх по склону уже третий час. Дыхание потихоньку начинает сбиваться, сердце норовит изнутри сломать ребра. Но я бегу. Пока. Пока ноги переставляются в этом ритме. Вовчик первые полтора часа дышал мне в затылок. Тяжело так дышал. Потом потихоньку отстал. Бежит где-то ниже. А может, уже идет. Это непринципиально. Он все равно не остановится. Деваться некуда. С той самой минуты, когда рация хрипло выкашляла знакомым голосом: "Нам ...здец... си ...тальных" и умолкла. Может быть навсегда... Надо ж было так сложиться, что на базе нас оказалось только двое. И москвичка, к которой Вовчик подбивает клинья вторую неделю, обещая ей Гору. Вряд ли он собирается ее туда вести, не в тему это, но лапшу вешает вполне профессионально. Чует мое сердце, после сегодняшней ночи, она и сама не захочет. Ни Гору, ни Вовчика. И, слава богу. Не до нее. Бежать надо. Быстрее. Уже темнеет, а еще далеко. Слишком далеко... Черт дернул Понтяру переться на Гору при таком прогнозе. Накрыть может в любую минуту. Здесь всегда может накрыть в любую минуту, а уж когда циклон на подходе... Сколько с ним народу? Не помню, хоть убей. Полковник с женой точно. Эти еще ничего, спокойные как танки. Возрастные только. Но форму держат, видок вполне спортивный. Кто еще? ... Скалы. Неплохо бегу. На час улучшил личный рекорд. Только времени все равно не хватает. Уже стемнело. Фонарик достать. Так. Бегом, бегом, времени нет... Кто же еще? Меньше чем за пять бумажек Понтяра бы на Гору не полез, это точно. Значит, пять рыл минимум... Оглядываюсь. Где там Вова? Не видно. Как бы его не скрутило, второй день, как из отпуска, с югов. Ладно, авось выдержит... Кто же еще? Ага, горнотуристочки с Питера, две штуки. Это плюс. Девочки крепенькие и толковые. Им бы пару своих мужиков, никакой гид не нужен. Но вряд ли они заплатили больше бумажки на двоих, у них совсем с деньгами туго было. Еще кто?... Черт, бок болит. Дыхалки не хватает. Слишком высоко. Попить надо. И таблеточку заглотить. Нормалек. Теперь бегом. До крутяка немного осталось. Потом траверс и еще один крутяк. А там и до седла рукой подать... Докуда они дошли? Может, не добрались до траверса... А, блин, Краля, конечно! Эта паскуда всем себя предлагала за Гору. Членом он думает что ли?... Месяц назад клиенты дошли только до траверса. Тогда легко было, до полуночи спустили. А вот в прошлом году пришлось с вершины. Полный кирдык был... Луна вылезла, видно, как днем. Выключаю фонарь, поберегу батарейки. Крутяк. Притормаживаю, но выбегаю. В ушах стучит, слишком быстрый набор, слишком. Не видно их, жаль. Значит, выше. Ладно, бегом. Ага, вот здесь повешу веревочку. Самому страховаться некогда, но Вовке полегче будет. И на спуске пригодится... Бл*дь! Я аж остановился. Этот козел Сопляка с собой взял! Клоуна этого недоношенного! Ублюдок! Мало ему четырех баб и старика! Ладно, бегом. Отберу все бабки к чертовой матери. Если жив, конечно. Уж больно мне этот "...здец" не нравится. И если клиенты живы. Если хоть одно тело есть, бабки к Мусе уйдут. На доказательство невиновности. Типа клиент сам пошел, сам виноват... Оглядываюсь. Отсюда много видно. Ага, Вовчик подходит к крутяку. Здорово он отстал. Плевать. Вперед, вперед, бегом...

_________________________

Я иду. Сил бежать уже нет. Высоко, особо не разбежишься. И круто здесь. Фигня, прорвемся. Уже второй крутяк. Черт бы побрал это ночное хождение. Когда я пришел в Службу, все было проще. У Службы тогда совсем другой статус был. Имели право и завернуть. На Гору пускали только с лагерей. И не всех. Еще туристы ходили, дикарями, но тоже в основном народ грамотный. Ни тебе интернет-самоубийц, ни гидов-раздолбаев. Спасов, конечно, и тогда хватало, горы есть горы, но не так как сейчас... Ага, крутяк кончается, сейчас площадочка будет. Вот они! Вроде, все шевелятся. Пятеро. Только пятеро, мать-перемать! А это что за окопы? Ага, Полковник, похоже, заставил их рыть пещеры. Молодец мужик, что значит военная выучка. Ни хрена не вышло, конечно, но все были при деле. Иначе бы давно околели от холода. Сколько же часов они роют? Ого! Только Краля сидит в двух пуховках. Что с ней? Кровь из носа. Плевать, от этого не умирают. Обычно. Так, а Понтяра где? самка собаки, этого следовало ожидать. Из-за лишней бумажки, сто пудов. Только уже должен был вернуться. И давно. Либо на крест пошли, либо... Придется наверх. Лады, пусть еще пороют, пока Вовчик не подойдет. Или пока я не спущусь. Достаю рацию. Сообщаю Вовчику диспозицию. На базе еще никого, на связи москвичка. Плохо. Теперь вперед и вверх. Бегом. Нет, не бежится. Иду. К седловине... Эх, зарплаты тогда были хорошие. Очень. Не чета теперешним. Тогда бы за бабки никто на Гору лохов бы не повел. И не бросил бы пятерых чайников над вторым крутяком, чтобы одного на вершину запереть. Да еще такого. Крутой пэрец. Знаний ни на грош, умений еще меньше, снаряж — говно, красивое буржуйское говно из самого крутого магазина для лохов. Зато гонор из ушей льется. Никогда выше Подмосковья не был, а тут ему Гору подавай. Типичный дисбаланс жидкостей в организме: не то моча в голову ударила, не то кровь в жопе играет, а скорее и то и другое одновременно. Сопляк, он сопляк и есть. Каждый второй труп — такой. Сопляки. Его никто даже за полную стоимость вести не хотел. А Понтяра, блин! Раньше Понтяру на второй день бы выгнали. Теперь терпим. Работать некому... Седловина. Куда они пошли? Скорее направо, там попроще и покороче. Понтяра, конечно, козел, но не настолько же, внизу чайники ждут. А Сопляку все равно, ему лишь бы потом тупым телкам втирать, что на Горе был. Направо. Паршиво-то как. Надо собраться, еще немного...

_______________________________

Я еле плетусь. Ноги не поднимаются. В висках бухает, словно в черепе кузница открылась. Еще пару таблеток. И шоколадку. Кусок в горло не лезет. Водичкой его, водичкой. Связь. Вовка дошел до второго крутяка, остальное без изменений. Теперь вперед. Что мне делать, если они пошли налево? Ладно, там разберемся. Были бы живы, недоноски. Нет, точно на базе набью этому козлу морду. Если жив... Все время хочется остановиться и подышать. Начинаю считать шаги. Помогает. Пока... Здорово нам капитализм жизнь подпортил. Сделали курортную зону, базу построили, с нее поближе, чем через Перевал, рекламу в ТВ загнали, и началось! Лохи толпами. Бандиты с чемоданами бабок, в лакированных туфлях и с рыжьем на шее. Топ-модели в шортиках и на каблучках. Политики седьмой свежести для создания имиджа. Пенсионеры, им, оказывается, высота для омоложения нужна. А еще рерихнутые, шамбалнутые, снюшники с досками, но без мозгов, студенты с мозгами, но без снаряжа и денег на его покупку. И всем Гору подавай. Фирм развелось, как собак нерезаных. Только плати бабки, гарантируют затаскивание на Гору, хоть тушкой, хоть чучелом. Нас — к черту, оказывается, человеки имеют право идти куда хотят и когда хотят. У нас демократическое государство, мать его так! А мы имеем право, оно же обязанность, только таскать то, что от этих человеков осталось. Трупы пачками. Выходы ежедневно, то есть еженощно... Таблетку, еще одну, воды. Вперед... Зарплаты порезали, у государства проблемы. А у нас, видимо, проблем нет. Семьи кормить — глупости это. Народ разбежался. В основном гидами, в те же фирмы. Или свои пооткрывали. Из стариков только мы с Вовкой и остались. Начальники, и те каждые полгода меняются... Сколько мне еще? Совсем чуть-чуть. Надо упереться. Почти вершина, а их нет. Хреново, очень хреново. Либо пошли на левую, либо крандец. В любом случае, лезу я зря. Вовчик, наверно, уже добрался до клиентов. Связаться? Время жалко. Еще немного. Надо бы... Я выползаю на плато и спотыкаюсь о два скрюченных тела...

_________________________

Я еду вниз. На жопе. Ночью. По Правилам нельзя, но мне забить на Правила. Так быстрее. Мне надо как можно быстрее вниз. Вовчик уже начал спускать чайников. Тех, что еще живы. Пока. И будем надеяться, еще поживут какое-то время... Седловина. Налево, пару десятков шагов бегом, и опять на выпуклая часть спины... Сейчас чайники поприличней, чем пару лет назад. Первая волна схлынула, мода прошла, фирмы слегка почистили. Теперь приезжает народ потолковей. Но все равно чайники. Раньше таких к Горе на пушечный выстрел на подпускали. Хорошо еще, если богатые и не жадные, нанимают приличных гидов и те по двое на клиента их тащат наверх за десять бумажек. А если бедные или жаба душит, тогда крандец. Какой-нибудь козел всегда найдется, тот же Понтяра. По бумажке с рыла, пять рыл — пять бумажек. А на крайняк — мы под рукой. Если без тела, бабки очередному начальнику отдаст, и чистый. Начальники тоже жрать любят. Если с телом, тогда Мусе, за отмазку. А мы в любом случае в пролете... Площадка. Не останавливаясь, скатываюсь со второго крутяка. Вот они, перед траверсом. Только прошли мои перила. Вовка их связал. Логично, здесь навернуться с устатку, да по темноте — раз плюнуть. Горнотуристочки идут довольно грамотно, остальные веревку явно в первый раз видят. Снимаю перила и перещелкиваю на себя Кралю. Эта дура спрашивает про Понтяру. Не с кем тебе расплачиваться, идиотка, не с кем. Вслух говорю, что наша помощь им не нужна. Вовчик все понял. Полковник, похоже, тоже, Афган у мужика за плечами, и, небось, не только. Бабы — нет, и, слава богу. Только истерик сейчас и не хватало... Вперед. Пройти траверс и крутяк, потом будет попроще... Луна скрывается за облаком. Только бы не накрыло. На ходу молюсь богу, в которого не верю. Вовчик с Полковником и его женой уходят вперед. Горнотуристочки не отстают. Краля еле плетется. С*ка, вниз же, не вверх! Но молчу. Не дай бог, навернется. Вообще идти перестанет. Остальные уже свалили с крутяка. Вовчик машет мне рукой и уводит их вниз. Если накроет, то лучше двоих, чем всех. В крайняк, зароюсь... Медленно плетемся вниз. Прошли крутяк, пошло чуть быстрее. Небо заволокло, но видимость пока держится... Ну, давай же, девочка, давай! Скалы. Фигня осталась. В одиночку за час бы добежал. Даже ночью. И тут Краля падает...

______________________________

Я тащу. Я тащу ее на себе и проклинаю тот день, когда я впервые приехал в горы. И Кралю, которой не сиделось в родном Удрюпинске, и Понтяру, польстившегося на ее прелести, хотя теперь о нем плохо нельзя, но мне уже все по фиг... Интересно, сколько она весит? Вроде худенькая, а ощущение такое, что не меньше центнера. Мда, силы уже не те... Сколько мне еще идти? Блин, далеко... Не далеко, конечно, база уже видна, но с Кралей на горбу далеко... Мести начинает. Туман снизу ползет. Черт, не успею... Черт! Падать начал на ровном месте... Встаю. Смотрю на нее... Она спит. Просто спит. Спит с того момента, как упала на снег возле Скал... Я тоже хочу поспать... Нельзя... Таблетку, подышать... Взваливаю ее на спину, роняю, падаю... Подышать... Повторить упражнение... Получилось... Иду. Если это можно так назвать... Опять падаю... Встать, рацию... Б*я! Пи*дец аккумуляторам... Обвязываю Кралю веревкой и тащу за собой... Так легче. И быстрее... Не задохлась бы только... Метров пятьсот осталось. Допру, не хочу зарываться здесь, рядом с базой... Человек чуть ниже... Показалось... Нет, не показалось. Точно человек... Вовчик... Что он тут делает?... Или что-то случилось?... Идет навстречу, ко мне... Глюк, это глюк, не обращать внимания... Надо идти...

_________________________________

Я сижу. Я сижу на базе и пью чай.

— Все, начспас. Отпрыгался. Теперь только на базе, у рации. Как Палыч раньше. И никаких выходов. С сердцем не шутят. Сорвешься — инфаркт гарантирую. Или инсульт, сосуды у тебя тоже ни к черту. Да и по должности тебе не положено.

Док серьезен, как никогда. Спасибо, хоть не списывает к той самой матери. По глазам вижу, хочет. Очень хочет. Но начальство, наверняка, на него уже наехало. Заменить-то некем. Случись это пару-тройку лет назад, списали бы только так. А теперь я начспас, то есть типа начальник, так просто не отпустят.

Так что, Док и рад бы списать, но не судьба. Вот и дает рекомендации, прекрасно понимая, что я их нарушу при первом же удобном случае. А что мне по должности не положено, на то и так давно положено. С прибором.

Впрочем, Док прав, сердце надо поберечь, так что таблеточки я его попью, да и по выходам постараюсь гонять молодежь. В конце концов, Палыч, царство ему небесное, и вправду, ни на один выход сам не ходил, нас гонял. Так и говорил: мол, трупы носить — не царское дело, на то похоронное бюро есть.

Машинально набиваю трубку.

— И курить, Викторыч, тебе тоже надо бросать.

Надо. Ладно, последнюю даже смертникам положено.

Выхожу от дока, пересекаю плац и выхожу к нашему кладбищу. Иду вдоль могил. Палыч. Вот кто настоящий заместитель господа бога. Сколько же тебе досталось, начспас, за что ж тебя так... Марина, его жена. Не застал я ее, погибла еще до моего прихода в службу. Женщина в службе редкость, не могут, тяжело здесь. Марина смогла... Андрей, их сын. Мгновения тебе не хватило. Девчонку спас, сам не успел... Понтяра. Жадюгой жил, от жадности и помер. Но и на тебя есть, кому молиться, не одного ты спас... Миха Харадзе. На месяц ты к нам приехал, опытом обменяться. Одни спасы на этот месяц пришлись. Для тебя последние... Соловей. Эх Соловушка, Соловушка... ты ведь начспасом должен был стать, ты, не я... как же это ты... сколько лет прошло, а не могу привыкнуть... кажется, не будь я тогда в отпуске, не было бы той лавины... умом понимаю, что почти наверняка рядом с тобою сейчас лежал бы, а сердцем... Ринат... Петя... Анзор...

Не все здесь лежат. Кого-то родственники увезли. Кого-то так и не нашли. Кто-то затерялся в бардаке прошлых лет. Где на просторах суверенной Грузии искать тебя, Котэ Сапишвили, весельчак, балагур и бабник? Выжил ли ты в ваших бесконечных переворотах и разборках? Ты ведь скорее сам на пулю пойдешь, чем согласишься стрелять в своих, хоть грузин, хоть абхазов, хоть русских... Ни одной весточки с девяносто первого... Как мне вас всех не хватает, ребята...

Много нас гибнет. Очень много. Подставляемся мы. И не от глупости, не от авантюризма. Просто на выходе любой из нас выбирает не безопасный путь, а короткий. Потому что выигранные час или полтора могут спасти чью-то жизнь. И, прекрасно зная, где может шибануть камнем или накрыть лавиной, каждый раз обменивает свой шанс на смерть на чужой шанс на жизнь. И каждый раз надеется, что именно сейчас удастся проскочить. И удается. Раз, другой, третий... сотый. Но раньше или позже случается то, что должно когда-то случиться. То, о чем каждый из нас предпочитает не думать, потому как оно неизбежно и неотвратимо. И никто никогда не считает, какова вышла цена размена. А оставшиеся в живых продолжают свою работу. Приходят новые люди и заменяют погибших.

Нет, неправ я. Не один Палыч. Все мы заместители господа бога. Это не должность и не прозвище. Это умение и желание делать свою работу так, как может сделать ее только бог. Не лучше, но и не хуже. И пока кто-то из нас жив — Служба живет. Невзирая на все потери, на смены государств и формаций...

Однако, что-то меня несет. Расфилософствовался... Старею, наверное.

Иду к себе. По дороге докуриваю, наслаждаясь шикарным табачком. На рации сейчас Любомир, сидит, раскладывает пасьянсы. Рация — самая скучная работа в Службе. Делать абсолютно нечего, а уйти нельзя — аварийная волна.

— Держи подарок, — протягиваю Любомиру трубку и кисет.

— А Вы? — дожил, коллеги на Вы называют. А что делать? Да я уже почти привык...

— Бросил я. Медицина не рекомендует. Как там, тихо?

— Тихо, вроде.

— Ну и добре, — сажусь за стол и начинаю листать журнал регистрации групп...

Раз... два... вдох...три... четыре ... выдох... пять... шесть... вдох... семь... восемь... выдох... Два шага вдох, два шага выдох. Каждые тридцать шагов остановиться и подышать. Воздух вырывается из легких и с натужным хрипом, а врывается в них с дребезжащим свистом. Совсем форму потерял, начспас, совсем. Полтора года в лагере просидел, и всё... Зря дока послушал, зря... Надо было ходить помаленьку... Раньше ты здесь бегом бегал, с рюкзаком. А теперь налегке еле плетешься по тропе, пробитой для тебя лагерным сторожем... Вон, как снег месит... Надо же, Акрам терпеть не может ходить по горам. Он здесь родился, всю жизнь здесь прожил, а гор не любит. Никогда не ходил дальше, чем от лагеря до поселка. А тут подошел, когда я собирался, и отобрал у меня рюкзак, произнеся больше слов на русском, чем за предыдущий год: «Акрам табой хадыть, нэсти. Адын нэ хадыть, Акрам хадыть». Теперь прет впереди, пробивая мне тропу и таща весь груз. А я с трудом ползу за ним, останавливаясь каждые тридцать шагов. Тяжело... И грудь побаливает слева. Несильно так, но побаливает. И под лопаткой колет...

Ничего, справлюсь. Задача у нас простенькая. Надо дойти до этих раздолбаев — коммерсантов и вытащить из трещины их раздолбая — гида. Не проблема, только дойти.

Вперед. Вдох, раз... два... выдох... три... четыре... вдох...

Интересно, почему ЧП идут наплывами? Почти полгода вся Служба била баклуши, тишина полная, как будто где-то там, наверху, решили, что без меня спасы не спасы, и нечего их организовывать. В смысле провоцировать. А последний месяц прорвало. Выход за выходом. Ребята просто не успевали поесть, не то, что поспать. И сейчас все на Тюмгене, и к раздолбаям на Гору мне просто некого было послать.

В итоге на рации сидит лагерная повариха, а я считаю шаги на самом популярном в прошлом маршруте района. Ну чего бы им не идти с базы, там у нас всегда два-три человека сидят. Нет, поперлись по старому маршруту... Еще и погода весь месяц ни к черту. Вон, сколько снега навалило.

Тринадцать... четырнадцать... вдох... пятнадцать... шестнадцать... выдох... Нет, такими темпами мы до мартышкиного заговения здесь ковыряться будем. Не хочется таблеточки жевать, и док не советовал, но придется. И одной тут не обойдешься. Останавливаюсь, кричу Акраму, чтобы он не спешил, и зажевываю две таблетки. Акраму без меня совсем нет смысла туда идти. В альпинизме он ноль нолем. Силищи, правда, море Лаптевых, как-то на спор пронес через весь лагерь неосвежеванную тушу быка. Так что, если дотянется до этого умника в трещине рукой, никаких веревок не потребуется, выдернет, как морковку. Только вот сомневаюсь, что тот так близко к поверхности. Сами бы достали.

Грудь немного отпускает. И дыхалка начинает работать поровнее. Дышу уже через пятьдесят шагов. Давай, начспас, давай... Еще таблеточку, что ли, сожрать... Нет, пока воздержусь...

____________________

Двадцать пять... вдох... двадцать шесть... выдох...

Черт, я себя явно переоценил... Совсем тяжело идти... Дыхание сбивается... Грудь сжало тисками и не отпускает... Под лопаткой колет... Таблетки уже не помогают... Сколько я сожрал? Десять? Двенадцать? Уже и не помню... Акрамчик, давай потише. Немного уже осталось, надо дотерпеть.

Вот, собственно, и Перевал. Связываемся. Точнее, я связываю себя и Акрама. Заодно отдыхиваюсь, прислушиваюсь к себе. Хреновенько, но дальше положе.

Группы не видно. И рация их молчит. Они должны быть где-то здесь, на плато, дальше трещин нет.

В конце плато замечаю палатки. Странно... Стали лагерем у трещины, куда провалился гид? Где ж он там трещину нашел? Или не они? Ладно, подойдем — разберемся...

Высокий широкоплечий детина с широченной улыбкой поднимается нам навстречу:

— Спасатели? С нас пузырь! Здорово мы Вас разыграли?

Кровь с шумом бьет мне в голову, кулак сжимается сам собой, и детина валится прямо на крышу большой оранжевой палатки.

Из палатки вылетают трое и бросаются ко мне, но не успевают...

В голове расцветает яркая вспышка взорвавшейся гранаты. Что-то острое вонзается под левую лопатку и выходит меж ребер, разрывая грудь. Ноги разом перестают держать. Снежный склон неторопливо встает дыбом, приближаясь к моему лицу, глаза застилает туман, сквозь который я вижу, как жутко, до неузнаваемости, искажается лицо Акрама, и его пудовые кулаки врезается в челюсти сразу двоих набегающих...

______________________

— В общем, Акрам отмордовал всех восьмерых, а потом заставил их тащить Викторыча до лагеря. Мы их только под Перевалом встретили, тогда некогда было, а в лагере уж добавили от себя. И Любомир присоединился. Так представляешь, самый здоровый помчался к Мусе жаловаться! Теперь они сидят в каталажке и подписывают протоколы, как они напали на спасателей, и почему оказали сопротивление при задержании. Муса поклялся, что меньше, чем двумя годами никто из них не отделается. А если Викторыч умрет, то он лично пристрелит их всех при попытке мятежа и захвата отделения.

Это, кажется, Толик маленький.

— Ну ты, не каркай! Как это умрет. Еще походит, вот увидишь! Это же такой человек! Ты слышал, как его в молодости звали? Заместитель Господа Бога!

А это Вовка. Или нет? Как-то странно слышится.

Похоже, они про меня. Надо им сказать, что со мной всё в порядке. Пытаюсь открыть рот. Ничего не выходит. Вместо слов какой-то странный хрип. Но меня услышали, сразу появляются лица. Знакомые, но какие-то расплывчатые. Что со зрением? Сейчас протру глаза... черт! Правая рука категорически отказывается подниматься! Похоже, в порядке не всё. Совсем не всё. А еще эта боль под левой лопаткой.

Надо бы Дока спросить, что это. Хотя, я, кажется, и так знаю. Симптомы ясные, никакой кардиограммы не надо. Только верить не хочется. Вдруг Док другое скажет... Ребята, Дока позовите. Они явно не понимают мой хрип, но Док появляется. Сам. Или позвали. Без разницы. Ну что, подтверждаешь? Инфаркт плюс инсульт, весь комплект? И не микро-, по полной программе?

Вот теперь всё, спасатель. Теперь, действительно, отпрыгался.

______________________

Я лежу на носилках на краю вертолетной площадки и упрямо пытаюсь разглядеть горы. Гор не видно, неудачно лежу. Вертолет уже здесь, в полусотне шагов от меня. Сейчас Док и Вовка закончат с формальностями, меня погрузят и отвезут в город, в госпиталь. Сейчас инфаркт лечится. И инсульт лечится. Всё лечится. Только в горы мне уже не вернуться. Мне теперь одна дорога — на пенсию, по инвалидности. В город. Туда, где у меня никого и ничего нет. И никогда не было. Где нет даже гор, где некого и не от чего спасать, где мне никто не нужен, и я никому не нужен. Зачем? Господи, в которого я никогда не верил, если моя служба закончена, прими отставку своего заместителя! Сейчас, пока я еще в горах. Зачем нужно послесловие?

И в шуме взревевшего двигателя вертолета я успеваю явственно различить короткое: «принято».

________________________

«Министерство чрезвычайных ситуаций Российской Федерации с глубочайшим прискорбием сообщает, что 18 августа 2010 года на пятьдесят втором году жизни от внезапной остановки сердца скоропостижно скончался заслуженный спасатель России...»