Замошье

Комар

Весь август с Петрова дня держалась мокрая жара, травы никак не могли отцвести, а маслята и волнушки в березняке сгнивали, не успев появиться на свет. Зато в сентябре, когда все: и дачники, и деревенские – кинулись на мох за ягодой, в низовом бору высыпало видимо-невидимо лубянок и толстых слизких серух. И хотя Настя знала, что внучка с мужем не сегодня-завтра прикатят забирать клюкву, но всё же отправилась в сосняк. Жить зиму чем-то надо, а кадка, в которой обычно солились грибы, с самой весны сохнет кверху дном в клетушке.

Идти в сосняк тем же путём, что и на мох: полем мимо огородов, а потом через ивовые заросли по дороге, пробитой трактором. Так просто через иву не пройдёшь – кусты переплелись и стали стеной. Сейчас стена поднималась сухая, безлистная и просматривалась насквозь. Кусты погибли летом, после того как полный день кружил над полями самолёт, поливая их сверху какой-то пакостью. Лётчик попался нежадный – досталось и огородам, и ивняку по ту сторону поля. Огороды оклемались, картошка выбросила новую ботву и пошла в рост. Лишь у дачников (свои баловством не занимаются) сгорел горох на грядках. А вот ивняк засох, стоял чёрный и хрусткий. После зимы выгонят в поле коров, Ванька-пастух по бездельной привычке начнёт палить сухую траву, с нею заполыхают мёртвые кусты, а там и лес возьмётся негасимым низовым пожаром. Потом на пожарище явится вездесущая ивовая поросль, и через несколько лет всё станет по-старому, только леса будет меньше, а ивы больше. Дело знакомое, так уже бывало.

Налитая водой тракторная колея выходила к лесу и обрывалась. Дальше машине пути нет, трактористы, собравшись за ягодами, оставляли здесь трактора и шли своими ногами. Тропа на мох уводила прямо. Настя сошла вправо, где в черничном кочкарнике приглядела грибные места.

Жёлтая лубянка, каждая побольше блюдца, гриб спорый и чистый. Червь её портит редко, боится белого сока. Попадались и подберёзовики с чёрной головой и синеющей мякотью. Их Настя тоже брала – сушить. А то Леночка приедет, спросит ведь сушёных грибков. Скоро набирка оказалась полна. Настя присела на поваленную соснину, переложить грибы в заплечный короб.

Сзади захрустели под тяжёлыми сапогами ветки. Нюрка, соседка и дальняя свойственница, перешагнула через соснину и уселась рядом с Настей.

– Ага, – гулким басом сказала она, – а я-то гадаю, кто все грибы обломал…

– Лес большой, – отозвалась Настя. – Всё не оберёшь.

– Не говори, – прогудела Нюрка, – повадилось народу…

Она развязала мешок, принялась быстро перекладывать грибы. Берестяная набирка была у Нюрки чуть не с ведро и короб вдвое побольше Настиного. За глаза Нюрку звали Хап-бабой. Она была чуть не самой молодой в деревне, всего год как вышла на пенсию, и единственная держала справное хозяйство. Остальные по старости и одиночеству уже не могли исполнять всех работ.

– Комарья-то сколько, – ворчала Нюрка, на секунду распрямляясь и отмахиваясь рукой. – Когда они только пропадут, ироды? Сентябрь уже.

– А вот будет январь, так и пропадут, – подзудила Настя.

– Ну тебя, – обиделась Нюрка. – Как ты их только терпишь? Так и вьются над тобой.

– Пусть вьются. Они меня не кусают. Покружат и улетят.

– Ври-и-и!.. – протянула Нюрка. – Вон на лбу сидит, как нажрался.

Настя провела ладонью по лицу, с лёгким удивлением глянула на окровенившиеся пальцы.

– Значит, ему надо, – сказала она.

– Коли надо, зачем раздавила-то?

– А чтобы не хапал больше, чем унесть может.

Нюрка поняла насмешку, сердито засопела, отбросила в сторону последний гриб – смявшийся старый подберёзовик с мокреющей губкой, по которой уже ползали жёлтые черви, затянула мешок и поднялась.

– Гляди, Наська, – пробасила она, – доегозишься. Семьдесят лет бабе, а дурная, ровно девчонка.

– За мою дурь с меня и спросится, – ответила Настя и тоже поднялась.

Добрать опустевшую набирку было делом нескольких минут, и Настя двинулась к тропе. Уже при самом выходе ей снова повстречалась Хап-баба.

– Наська! – крикнула она издали. – Я там комара пришибла! На тропе лежит, бедненький, смотри не задави!

Вот шалая баба! Настя в сердцах плюнула и пошла в сторону деревни. И лишь через несколько шагов поймала себя на том, что зорче обычного смотрит под ноги, словно и впрямь может среди стоптанного мха углядеть прибитого Нюркой комара.

На болотную ягоду год случился удачным, и хотя целыми толпами бежали с поезда городские, Насте они не были помехой. Пришлых поджимал обратный поезд: не поспеешь на «шанхай» – куда деваться с ягодой? Городские паслись по закраинам, лишь длинноногие мужики успевали дошагать к островам в середине мха, но времени им оставалось совсем немного, и, стоптав ягоду, мужики убегали пустые.

Настя же, натянув поверх сапог сшитые из пластиковых мешков чулки, захаживала в такие места, где другие старухи опасались появляться. Парни в высоченных болотниках, конечно, портили ягоду и там, но всё стоптать не могли, так что меньше чем по ведру Настя со мха не притаскивала. Нюрка тоже не боялась мокрющих мест, и иногда Настя замечала посаженный на верхушку усохшей сосенки ком мха, а где-нибудь неподалёку и согнутую спину товарки. Подходить друг к другу на мху, выхватывать из-под рук ягоду было не принято, и Настя сворачивала в сторону.

Осень шла богатая. В холодной кладовке добирался второй мешок клюквы, в кухне над печкой множились вязки чёрных грибов. Двухведёрная кадушка была уже полна, и пожелтевшие лубянки доходили под толстым слоем смородинного листа. Со дня на день должна была приехать Леночка.

К концу сентября пошли заморозки, по утрам трава седела инеем. Грибы пропали, только городские ковыряли зеленухи и опят, которые Настя за тонконогость почитала поганками. Зато клюква размягчела и стала сладить, на неё слетелась вся птица, клики журавлей прорезали холодный утренний туман.

Настя с мешком за плечами возвращалась со мха. Издали она заметила, что верхушки яблонь в саду возле дома ходят ходуном. По тому, как открыто, по-хозяйски обтрясали яблони, Настя сразу поняла, что Леночка приехала.

Возле дома стояли сколоченные из брёвен тракторные санки. На краешке санок сидел зять Володя и сосредоточенно курил. Увидав Настю, он поднялся.

– Вот и хозяйка! – сказал он. – А я уж хотел уезжать не повидавшись.

Леночка, разроняв собранные яблоки, бежала из сада.

– Бабуля! А я ключей не нашла!

– Ты ещё реже приезжай, так и вовсе позабудешь, и где ключи лежат, и где дом стоит.

Дома Настя первым делом стала затапливать печь. Раз приехала Леночка, значит, на столе должна быть драчёна. В плите её как следует не изготовишь.

Володя вытащил и уложил на санки оба клюквенных мешка.

– Негусто, однако, – заметил он. – Знал бы, что тут столько, Саню с трактором подряжать бы не стал.

– Бабушка, это что, всё?.. – страшным шёпотом спросила Леночка. – Тут только-только самим хватит! Я же тебе говорила, что в этом году за сданную клюкву сапоги итальянские дают.

– Ноги за сапогами не ходят, – сказала Настя. – Молода была, так зараз по полмешка приносила.

– Пять рублей ведь Сане отдал, – посетовал Володя. – Ему всё равно, на тракторе сколько везти.

– Яблок возьми, – сказала Настя.

– К бесу яблоки, – вдруг оживился Володя, – ты, баб Настя, лучше скажи: лук родился?

– Родился. Возьми, сколько там надо…

За молоком и яйцами для драчёны пришлось бежать к Нюрке. Сама Настя не справлялась уже с коровой, а в этом году и кур не завела. Только поросёнка за пятьдесят рублей купила весной. Яичками, молоком и сметаной на скоромные дни приходилось одалживаться.

Леночка уныло ковырялась в сковородке. Уплывшие сапожки не давали ей покоя. Володька быстро, почти не жуя, глотал куски драчёны.

– Эх, – сказал он вдруг, – такая знатная закусь и всухую пропадает!

Настя промолчала.

– Ну ладно, не жидись, – настаивал Володька. – Я же знаю, у тебя есть.

– Ты, что ли, привёз? – хмуро спросила Настя.

Водка у неё действительно была. Целая, ещё непочатая поллитра. Но стравить её Володьке Настя никак не могла. Пора уже навоз под будущую картошку в огород вывозить, это значит, идти к Ваньке-пастуху или к одноглазому Лёхе в Андреево. А теперь, после постановления, мужики за деньги стараться не будут. Ныне в деревне без водки никуда. Не Володька же будет таскать навоз. И Настя осталась сидеть, не пошла за припрятанной бутылкой.

Володя понял, что угощения не будет.

– Жадная у тебя бабка, Ленок, – сказал он, вылез из-за стола и исчез в сенях.

Под окном затарахтел Санькин трактор.

– Вы уже? – спросила Настя. – И не заночуете?

– Я останусь до завтра, – успокоила Леночка. – А Володя поедет. Ему с утра на халтуру надо.

Настя убралась с посудой, вышла в сени. Все двери: на улицу, в хлев, кладовку – были распахнуты. Леночка, стоя посреди кладовки, сосредоточенно запихивала в мешок заплетённые в косы вязки чеснока. Два мешка с луком уже стояли рядом с клюквой. Красный от натуги Володька, обхватив двумя руками кадушку с грибами, волок её к саням.

– Кадушку-то куда? – тихо ахнула Настя.

– Не бойсь, никуда твоя кадушка не денется, – отдуваясь, сказал Володя. – Сказал, что привезу обратно, значит, так и будет.

Настя больше не вмешивалась и не помогала. Она только стояла и смотрела.

Встала на сани кадушка, рядом поместились три ведра пареной брусники и перевязанный старой юбкой короб с набранными Леночкой яблоками.

– Ой, тяжело как! – сказала Леночка. – Ведь в поезд не сядешь.

– Ничего, мужики на станции пособят, – успокоил Володя.

Он уселся на соломе рядом с вещами, обняв их, сколько мог, чтобы не попадали от толчков, и кивнул ожидающему в тракторе Сане. Трактор дёрнул, санки, оставляя в земле две глубокие борозды, потащились следом.

– Как он там справится, бедный? – сказала Леночка.

– Грибы сушёные забыли, – словно отвечая ей, проговорила Настя.

– Ничего, они не тяжёлые. Я завтра поеду – захвачу.

Настя обошла дом, аккуратно прикрывая распахнутые двери.

Володька уехал – ну и ладно. Теперь они вдвоём с Леночкой посумерничают. Загребущие всё-таки руки у парня. Надо же, дубовую кадушку уволок! И назад не привезёт. Поленится. Теперь грибы в вёдра запасать придётся. Лубянок уж не найти, остаётся опята брать. Ну так что ж, другие берут и хвалят. Опёнок, хоть и малый гриб, но тоже спорый, кучами растёт. Только сегодня, возвращаясь со мха, Настя заметила здоровенный выворотень, весь жёлтый от молодых опят. Вот и пригодится находка, всё-таки зима будет с грибами.

Леночка, отправившаяся в обход дома, спустилась с чердака.

– Что я нашла!.. – сказала она. – Там наверху ещё мои куклы лежат. Я думала, их давно в печке пожгли. А они лежат.

– Пусть лежат, – сказала Настя. – Пригодятся.

– Ты у меня запасливая! – засмеялась Леночка. – Пойдём чай пить.

Ночью спалось плохо. Вроде бы вечер прошёл как надо, за чаем и разговорами, а спалось плохо. Мыши ли громче обычного шуршали за обоями, или слишком жарко было в дважды топленной избе, но уснула Настя далеко за полночь. И почти сразу проснулась от того, что сквозь сон ей почудился тонкий, зудящий комариный писк. Хотя какие тут могут быть комары? Пропали комары давно.

Настя медленно провела ладонью по лицу и вздрогнула, почувствовав, что пальцы стали влажными и липкими. И так странно знакомо было это ощущение, что Насте померещилось, будто она различает в сплошной тьме кровавые пятна на концах пальцев.

– Зачем раздавила-то? – вспомнился Нюркин голос.

– А чтобы не хапал больше, чем унесть может…

Настя поднялась с постели. Непонятная тоска холодными пальцами сжала грудь. Шумно сдвинув стул, Настя сделала в темноте три шага, опустилась на холодные плахи пола. Где-то впереди, в красном углу висели иконы. Настя не часто вспоминала о них. По праздникам ходила в церковь в Погост, остальные дни обходилась так. Домашнее благословение не казалось святым, и когда, случалось, по одиночеству Настя беседовала с ликами, то в этих разговорах было немного почтительности. Егория-победоносца фамильярно звала судариком, Николу – старичком, Деву Марию – так и вовсе «девахой».

– Что, деваха, жалеешь своего парня-то? – спрашивала Настя, обтирая пыль. – Жалей.

И вот теперь, стоя на коленях перед невидимыми досками, Настя била поклоны, не зная, на что жаловаться, чего просить.

Леночка заворочалась под одеялом и, проснувшись, испуганно позвала:

– Бабуля, ты что?..

– Грех… – выдавила Настя.

– Да какой у тебя грех? – Леночка нашарила на столе коробок, зажгла спичку.

– Комара убила. Совсем, насмерть.

– Ты что, с ума рехнулась?!

Леночка прошлёпала босыми ногами к выключателю. Комнату залил яркий, чужой свет.

– Что ты, бабуля, опомнись, какой комар?

– Комар, – повторяла Настя. – Он ко мне по-хорошему, без трактора, а я его насмерть убила. Грех…