Александра Птухина Замысел и промысел, или Кто не играет в кости. Часть 1


Пролог

Парадная зала сияла великолепием. Натёртый до зеркального блеска наборный паркет и холодная надменность мраморных стен, роскошество бархатных гардин и золочёная лепнина потолка, внушительных размеров люстра с подвесками из редкого хрусталя… Но всё это меркло рядом с изысканностью фресок.

С явным удовольствием и нескрываемой гордостью по залу прохаживался Его Величество Федерик Отважный, безраздельный правитель земель, простирающихся от окраин Западных Гор до берегов северных морей (по крайней мере, именно так звучал официальный титул этого невысокого пузатого, но вполне ещё крепкого старика). В этой царственной экскурсии короля сопровождала дочь, её Высочество принцесса Флоримель и её новоиспечённый супруг принц Бриан. На почтительном отдалении от венценосной троицы держались поверенный принца Бриана и хранитель королевской печати господин Герберт фон Шлицен, пухлый коротышка с неизменно растерянным видом и фрейлина её Высочества барышня Анетта, миловидная блондинка с игривыми ямочками на щеках. Судя по тому, как парочка перешёптывалась и едва слышно хихикала, они были единственными, кто получал удовольствие от происходящего.

– А тут, принц, вы можете лицезреть двоюродного прадеда принцессы Флоримель, короля Фердинанда Косого. Он поражает стрелой дикого вепря, напавшего на двоюродную прабабку, царственную Люпину Прекрасную. Согласно семейному преданию, она прогуливалась в роще, когда ей навстречу выскочил огромный зверь. Но меткий выстрел решил эту битву и судьбу королевства.

– Потрясающе! – улыбнулся в бороду статный молодой человек, – Не перестаю удивляться богатству земель Вашего Величества. В нашем королевстве дикие вепри остались только в далёких северных лесах, да и в рощах не растут дубы и ели…

Принцесса Флоримель, едва сдерживая смех, посмотрела на принца укоризненно, король же по всей видимости не заметил тонкого ехидства зятя:

– Да, – разгладил Его Величество перевязь на внушительном животе. – Наше королевство славится лесами и всевозможной дичью, в них обитающей. Впрочем, идёмте далее. А тут, вы можете видеть короля Фриспина Любознательного, почтеннейшего деда вашей жены и моего незабвенного отца. Он помогает подняться на борт корабля прекрасной принцессе Форнелии, которая некоторое время спустя станет королевой и моей дражайшей матерью. Её смыло волной в море, когда она безмятежно прогуливалась по берегу.

– Это замечательно! Просто великолепно! – восхищался в ответ принц. – Только истинно прекрасной даме удастся сохранить такое изящество причёски в бурных водах моря!

Флоримель усмехнулась, но вовремя успела прикрыть лицо веером, так что строгий взгляд отца остался ею незамеченным. Впрочем, Его Величество счёл неприличным делать замечания дочери в присутствии принца и предпочёл продолжить рассказ:

– Да, – улыбнулся король. – Моя матушка была безупречна во всём!

– А эта сцена, – Бриан указал на следующую фреску, – если я не ошибаюсь, повествует о подвиге Вашего Величества при вызволении принцессы Флорибунды, бедующей матушки моей дражайшей супруги?

– Совершенно верно, принц! Совершенно верно! Вы прекрасно осведомлены в истории!

– О да, Ваше Величество, – учтиво поклонился принц. – Мне также известно, что это была ужасная битва, в которой Ваше Величество явило всему миру пример доблести и отваги.

Флоримель закашлялась и покраснела, а король хмыкнул, отвёл взгляд и посмотрел на принца, словно оценивая, можно ли ему довериться.

– По правде сказать, – прошептал он наконец, – наши с супругой отцы сговорились о свадьбе загодя. Вот только накануне объявления о помолвке государи наши изрядно подгуляли и перессорились из-за приданого. Они не придумали ничего лучше, чем устроить подобие рыцарского турнира. Не стану рассказывать всех подробностей, но… словом, после той, с позволения сказать, битвы к моему титулу прибавились берега северных морей! Но сейчас не обо мне… Идёмте, дети мои, я покажу вам кое-что.

С этими словами Его Величество спешно проследовал к отдалённой стене, закрытой светлой драпировкой, возле которой переминался с ноги на ногу высокий худощавый старик в голубом берете.

– Итак, дети мои, продолжая традицию нашего славного рода, я позволил себе дать несколько указаний господину художнику. И сейчас с гордостью представляю вам историю вашей четы! Господин Дорелано, покажите нам вашу работу.

Старик, всё это время смущённо стоявший с потупленным взором, буквально подпрыгнул на месте, от чего берет его переехал на один бок. Дрожащими узловатыми пальцами он вцепился в край простыни и спешно дёрнул. Раздался треск, и сквозь появившейся в центре разрыв на почтенных господ взглянуло огнедышащее чудище, чем-то отдалённо напоминавшее лягушку, которая по ошибке вместо комара проглотила осу.

Ещё треск. И вот уже понятно, почему лягушка-дракон так неловко себя чувствует: голову её прижал тяжёлый сапог прекрасного голубоглазого юноши, закованного в серебряные латы.

Снова треск.

Последняя попытка несчастного художника оказалась наиболее удачной. Простыня разорвалась (только вверху остался болтаться ободранный кусок) и присутствующие смогли лицезреть всё произведение целиком.

В зале повисла тишина настолько глубокая и гнетущая, что было слышно, как назойливая муха, сделав последнюю попытку пробить витражное стекло (или собственную голову), почтительно замерла на мраморном подоконнике, скрестив лапки.

На фреске кроме означенного голубоглазого героя и обезумевшей лягушки-дракона была изображена высокая башня в готическом стиле, из верхнего окна которой по пояс торчала белокурая девица с платком в руке. Кому махала девица было не понятно, поскольку и дракон, и рыцарь смотрели друг на друга и явно не были настроены отвлекаться.

Не менее любопытным был и пейзаж, на фоне которого разворачивалось описанное действо: внизу, у ног рыцаря и дракона, разливался поток, по всей видимости переходящий в море (в пользу чего свидетельствовал крохотный трёхмачтовый парусник, маячивший на горизонте), вокруг были горы, на выступах которых бурным цветом раскинулись диковинные деревья и цветы. Венчало же всё радуга.

Наконец, явно удовлетворённый эффектом от этого творения, Его Величество решил прервать всеобщее безмолвие:

– Ну как, дети мои, вам нравится?

Молодожёны переглянулись.

– Отец, – начала принцесса Флоримель, поправив тёмный локон. – Мы с мужем признательны за оказанную Вами милость, однако… – она набрала воздуха в грудь и выпалила: – Кто эти люди?

Принц тут же сжал острый локоть своей спутницы и продолжил:

– Флоримель хотела сказать, что на фреске мы изображены несколько… как бы точнее выразиться… Несколько преувеличенно прекрасно.

– Несколько?! – принцесса отдёрнула локоть и сделала шаг навстречу королю. – Отец, на этой картине вовсе не мы! И уж точно не наша история!

– Не понимаю, о чём ты, дочь моя, – потупился, отступая, Его Величество.

– Не о чём, а о ком! Что это за расфуфыренный хлыщ в блестящих латах? Да если бы спасать меня явился такой… такой…

– Прекрасный принц, – подсказал Бриан.

– Допустим, – выдохнула Флоримель, – но за мной пришёл ты! И никаких сверкающих доспехов, и глаза у тебя карие! И кстати, почему меня изобразили глупой блондинкой, которая вот-вот вывалится из башни? И откуда, кстати появилась та самая башня? Мне помнится, батюшка, что вы отправили меня в холодную сырую пещеру, а для похищения моего наняли не какую-то жабу!

– Это не жаба, ваше Высочество, – дрожащим голосом вмешался господин Дорелано, – это, с позволения сказать, огнедышащий дракон…

– А должен быть грифон! Слышите? Грифон – благородный лев с головой орла и крыльями павлина! – рявкнула принцесса и продолжила своё наступление на короля: – И где пираты? Где, в конце концов, господин хранитель печати? Ведь он принимал самое непосредственное участие в тех событиях!

– Флора! – не выдержал, наконец, Его Величество. – А что ты прикажешь тут изобразить? Как ты сидела в пещере с грифоном, а потом сбежала искать принца, которого захватили пираты? Как ты переоделась юнгой и пробралась на корабль? Как твой принц оказался вовсе не принцем? Как потом ты сбежала из дворца в поисках похищенной королевской печати? Ты хоть понимаешь, что эта фреска останется потомкам. Пойми, история должна отвечать интересам современности!

– Но отец! – снова вспыхнула принцесса.

– Дорогая, – вмешался, наконец, в перепалку принц Бриан, – Его Величество, думаю прав! – тут он поймал на себе прожигающий взгляд принцессы и добавил: – Отчасти прав. Думаю, всем нам стоит обсудить сцену, которая будет не так разительно отличаться от всех предыдущих, но при этом не исказит реальность произошедшего.

– Всем нам обсудить? – король протестующе развёл руками. – Нет уж, это без меня! Предоставляю Вам, уважаемый зять, решить эту… – Его Величество красноречиво взглянул на дочь и закончил: – …эту проблему. Оставляю вас и предоставляю полную свободу (естественно, в приличествующих рамках) в выборе сюжета. А господин Дорелано, – Его Величество кивнул в сторону бледного, уже полуобморочного художника, – воплотит ваши замыслы.

Король удалился, а принц Бриан взял жену за руки.

– Флора, ну стоило ли обижать отца по таким пустякам? Подумаешь, какая-то фреска.

– Бри, ты не понимаешь! Это не какая-то фреска, это наша с тобой история, а тут… Тут даже не мы нарисованы! И где все остальные? Где пират Джакомо? Где грифон? Где, в конце концов, одноглазый?

– Милая, ну нельзя же тянуть в историю королевства всех подряд! Так ты того и гляди решишь, что на фреске должны будут появиться и те стражники, которые, как я помню, не признали тебя в мужском платье и изрядно подпортили внешность господину фон Шлицену! Как, кстати, их имена?

– Хэмиш, – Ваше Высочество, – отозвался Герберт.

Всё время царственной ссоры он и Анетта предусмотрительно держались на изрядном расстоянии, но как только гроза отгремела, поспешили присоединиться к принцу и принцессе.

– Да-да! – оживилась Анетта, и ямочки на её розовых щёчках заиграли ещё веселее. – Хэмиш представился нам сыном кузнеца.

– Нет, ты ошибаешься, – возразила фрейлине Флора. – Сыном кузнеца был другой. Такой рыжий, с кудряшками, забавный юноша. Майнстем.

– По-моему, милая, ты запамятовала. Ты же сама говорила, что этот рыжий был сплошным наказанием: за что бы ни взялся, всё буквально горело в руках. Разве может это недоразумение быть сыном кузнеца? – усомнился принц.

– Его Высочество попал в самую точку! – с изящным поклоном улыбнулась Анетта. – По крайней мере, по части пожаров! По-моему, именно он рассказывал, как спалил кузницу, сочиняя стихи.

– Да-да, друзья мои, ну конечно! – захлопала в ладоши Флоримель. – Конечно же! И как я могла забыть? Тот юноша, Майнстрем, говорил, что был студентом и изучал изящные языки. Кстати, может, привлечём его к написанию нашей летописи? Что ты думаешь, Бри?

– О нет, дорогая. Полагаю, что непосредственный участник событий, не сможет рассказать историю беспристрастно и в выгодном нам ключе, – улыбнулся бородач.

– Но мой господин, – вмешался Герберт, – Что же тогда помешает ему рассказывать свой вариант истории всем подряд?

– Благодарность, друг мой, благодарность. Надо купить ему новую кузню. Пусть едет в свою деревню и рассказывает там всё, что захочет. В любом случае, мнение селян будет на нашей стороне, ведь только подлец будет распускать грязные сплетни в ответ на такую щедрость.

– Но Бри, – улыбнулась бородачу принцесса, – я настаиваю на том, что он учился в университете тут, в столице. Кроме того, юноша придерживался весьма широких взглядов, за что и поплатился.

– А именно? – заинтересовался принц.

– Он, если мне не изменяет память, настаивал на праве барышень получать университетское образование.

– Вот как? Забавно, забавно… – усмехнулся в бороду принц Бриан.

– Как ты можешь, Бри! – принцесса залилась краской гнева.

– Ах, милая, мне, право, всё равно! Если хочешь, восстанови его в университете, а ещё лучше, отдай в его распоряжение какую-нибудь захудалую кафедру с правом обучения девиц. Поверь, он будет либо совершенно счастлив, либо сможет убедиться в абсурдности собственных идей. В любом случае, этот урок пойдёт ему на пользу!

– А как же кузня? – спросила Анетта.

– А кузню купим второму. Какая разница? – отмахнулся принц. – Давайте лучше обсудим фреску.

Все четверо перевели взгляд на онемевшего господина Дорелано. Художник шумно вздохнул и неловко попятился.

Тем временем на окне очнулась муха и с новыми силами ринулась на штурм стекла…

Некоторое время спустя…

Солнце заглядывало в витражное окно и рассыпа́лось по столу разноцветными ромбами. В его лучах кружились крохотные пылинки. Постепенно оседая, они вновь взмывали в воздух от малейшего движения.

За массивным столом, подпирая кучерявую рыжую голову, сидел молодой человек. Он переводил взгляд с окна на исписанные листы пергамента, потом снова отворачивался к окну, затем теребил очки с толстыми стёклами, после разглядывал муху, беспечно зазевавшуюся и, вследствие этой рассеянности, оказавшуюся на самом краю чернильницы. Бедняжка безуспешно пыталась выкарабкаться, но всякий раз соскальзывала вниз, нелепо перебирая крохотными задними лапками. Наконец, сжалившись над несчастной скотинкой, молодой человек осторожно передвинул перо в чернильнице.

Не известно, занимался ли кто-нибудь изучением интеллекта насекомых, но, отдавая должное пленнице чернил, она очень быстро всё сопоставила, и, сообразила, что гусиное перо, несмотря на то что совсем рядом маячила огромная человеческая рука, представляет куда меньшую опасность, чем чёрная вязкая жижа. Муха шустро выкарабкалась наружу, привела в должный порядок летательные принадлежности и со знанием дела со всего маху влепилась в витраж. Так, едва избежав позорной гибели в чернильнице, она оказалась в одном шаге от славной смерти в оконной раме. Думается, для тех, кто когда-либо заинтересуется интеллектуальными способностями мух, данный феномен будет представлять определённый интерес.

Молодой человек встряхнул кудрями, нацепил на клубнеобразный нос очки, взялся за лист пергамента и продекламировал:

Прекрасна ты, как летней ночи дуновенье,

Ты манишь за собой, лишаешь сна.

Ты, словно райской птицы пенье.

Красива, также, как она.

«Ну что ж, первый катерн вполне удался. Вот только последние две строки… Получается, что она похожа на птицу (или на её пение?). Интересно, а как выглядят райские птицы? Надо бы спросить у магистра теологии Диктума. Надеюсь, смотрятся они пристойно. А что, если эти пернатые слишком яркие? Ведь такая их оплошность не будет приличествовать даме сердца».

Молодой человек снял очки и потёр глаза. Тем временем муха на подоконнике уже успела очухаться и теперь с упорством одержимого билась о стекло.

«Вот любопытно, – подумал юноша, – Неужели это создание и в самом деле не понимает, что перед ней стекло? Ведь не может же небо быть таким зелёным! Надо бы понаблюдать, будет ли она врезаться в жёлтый или красный ромб».

Спустя четверть часа изысканий молодой человек абсолютно убедился в том, что цвет стекла не имеет для насекомого принципиального значения и теперь размышлял о том, различают ли они цвета в принципе. Потом его мысли перекинулись на щель и были заняты примерными подсчётами того, сколько времени понадобится упорной твари, чтобы изменить траекторию своего взлёта и наконец-таки, покинуть комнату.

Прошла ещё четверть часа. Когда настойчивое насекомое всё же смогло выбраться на свободу, юноша снова нацепил очки и склонился над пергаментом.

Твой голос – тихой арфы перезвон,

Твоя прельщает милая натура.

Ты слёз моих неслышный стон

............................................

Четвёртая строка никак не давалась. Проблема была в рифме. Единственное, что приходило на ум к слову натура – это структура, фурнитура, архитектура и какая-то дурацкая акупунктура… (И откуда только это слово вылезло?) Было, конечно, ещё одно, гораздо более короткое и идеально ложащееся в размер слово но… оно абсолютно не ложилось в канву сонета и в любовной лирики вообще.

– Всё! Хватит! Довольно с меня!

* * *


Университетская библиотека располагалась в полуподвальном помещении. Серые грубо отёсанные стены, вечно спёртый воздух и холод, никак не связанный со временем года. По всей видимости, задумкой архитектора предполагалось, что всё это должно было внушать студентам столь сильную тягу к знаниям, что перед ней риск подхватить воспаление лёгких не казался бы серьёзной помехой.

Юноша остановился возле пустующей (как, впрочем, обычно!) стойки и позвонил в колокольчик. Ответа не последовало. Спустя несколько минут молодой человек позвонил снова. Где-то вдалеке, за бесконечными стеллажами послышалось размеренное шарканье, которое, надо отметить, очень скоро стихло. И вот, когда колокольчик в очередной раз оказался в руках юноши, перед ним неизвестно откуда выросла тучная фигура, обтянутая серым камзолом. Дополняли портрет три подбородка, монокль и поблёскивающая в отблесках свечей лысина.

– А! Уважаемый Тутуриний! Очень рад, что вы всё-таки появились, – попытался съязвить юноша. – Я думал, вы меня не слышите и…

– Не надо так нервничать, магистр Щековских, – слова изливались из уст заведующего университетской библиотеки, словно мёд из кувшина. Также тягуче и приторно неспешно. – Я прекрасно слышал вас и в первый раз.

– Многоуважаемый Тутуриний, я бы хотел, чтобы вы…

– Современная молодёжь постоянно куда-то торопится. И если бы речь шла о студентах, то оно ещё куда ни шло, но вы же магистр, господин Майнстрем… А раз уж, волею судеб, вы магистр, то, полагаю вам следует…

– Господин Тутуриний, пожалуйста, принесите мне…

– …То, по моему скромному мнению, вам следует быть более степенным. Что позволено Юпитеру – не позволено быку. Вы же помните это изречение? Ведь помните? Вы же успели закончить свой курс, прежде чем стали магистром и заведующим кафедрой? Поправьте, если я ошибаюсь, но…

– Вы не ошибаетесь, господин Тутуриний, – юноша закатил глаза в бессильном негодовании. – Я вообще-то понимал эту фразу несколько иначе, – молодой человек покраснел. – Однако сейчас я…

– Конечно-конечно, всякий волен вести себя так, как ему заблагорассудится, но…

– Но, господин Тутуриний… – сделал очередную попытку Майнстрем.

– …Но согласитесь, если уж и уважаемые магистры, этот оплот благочестия и здравого смысла, эти светила разума и науки, будут вести себя, подобным образом, то чего же мы можем требовать от обычных студентов…

– Словарь! – выпалил, наконец, магистр Щековских и спешно отвёл смущённый взгляд.

Тутуриний поднял на юношу мутные глаза.

– Какой? – спросил он после продолжительного молчания.

– Словарь созвучий, пожалуйста!

Некоторое время библиотекарь оставался недвижим, словно сопоставлял целесообразность собственных физических затрат с их предполагаемым результатом.

– Подождите одну минуту, магистр, – наконец процедил он.

Библиотекарь солгал. Поиски словаря заняли далеко не минуту, а добрых полчаса. За это время магистр Майнстрем успел досконально изучить все трещины и царапины на стойке, огляделся в читальном зале, где не без удовольствия заметил нескольких своих студентов, погружённых в чтение, а также успел убедиться в том, что свечи, закупаемые университетом, никуда не годятся – на него дважды капнул расплавленный воск. Наконец, за стойкой, подобно горе, снова вырос господин Тутуриний.

– Забирайте ваш словарь, магистр Щековских, —произнёс библиотекарь, протягивая увесистую книгу в кожаном переплёте.

В холодном тоне заведующего магистр Майнстрем почувствовал затаённую обиду и поспешил оправдаться перед библиотекарем:

– Огромное вам спасибо, уважаемый Тутуриний! Вы даже не представляете, как помогаете мне в моих… моих… изысканиях!

– Представляю, —отрезал библиотекарь. – Снова ваши сонеты, да?

– О, господин Тутуриний, вы так проницательны!

– Ваши сонеты никуда не годятся без словаря? Верно? – вопрос прозвучал так, словно ответ и не предполагался.

– Господин Тутуриний! Это, в конце концов, это не очень-то… – холодный взгляд полузакрытых глаз библиотекаря заставил магистра проглотить последнее слово.

– Распишитесь в табели, магистр Щековских, – Тутуриний равнодушно протянул юноше учётный лист.

Пытаясь разборчиво нацарапать свою закорючку совершенно безобразным библиотечным пером, магистр Майнстрем подумал, что ссориться с господином заведующим по такому ничтожному поводу как минимум недальновидно (кто знает, какая ещё книга и когда может понадобиться?), поэтому счёл необходимым сменить не только тон, но и тему беседы.

– Довольно странно, господин Тутуриний, – начал юноша примирительно, – обычно в магистерском зале много преподавателей, а сегодня полным-полно свободных столов, словно все вымерли…

– Магистров сегодня нет, – отозвался библиотекарь.

– Это я уже заметил, господин Тутуриний. Возможно, вы знаете причину?

– Я это знаю, магистр Щековских, – ровный холодный тон библиотекаря не оставлял сомнений: Тутуриний всерьёз обиделся.

– Так в чём же она? В чём эта причина? – магистр Майнстрем посмотрел на заведующего и постарался улыбнуться как можно более искренно.

– Вероятно, все преподаватели, в отличие от Вас, прочли объявление, магистр Майнстрем, – в глазах Тутуриния читалось надменное осознание собственного превосходства.

– Объявление? – юноша явно встревожился, и на лбу его появилась тоненькая морщинка. – И о чём же, позвольте узнать, объявляли?

– Вероятно, речь шла о внеочередном заседании совета магистратуры, господин Щековских.

Если бы молодой человек был более внимателен и менее обескуражен, то он, несомненно, заметил бы ехидную усмешку, спрятавшуюся в уголках рта библиотекаря. Но юноша, конечно, не смог разглядеть её, потому что со словами «О боже! Как же так, Тутуриний?» уже бросил словарь и опрометью выскочил из библиотеки, провожаемый надменным взглядом полузакрытых мутных глаз.

* * *

– Итак, уважаемые коллеги, – верховный магистр Триангулюр Эксесс окинул присутствующих серьёзным взором из-под густых кустистых бровей, в котором, однако, безошибочно читались с трудом сдерживаемое раздражение, помноженное на уверенность в собственном превосходстве. – Несмотря на то, что не все преподаватели ещё собрались, нам пора открывать внеочередное заседание учёного совета. Это уже третье заседание с начала года, но я хотел бы напомнить, что, к величайшему моему разочарованию, не все указания, принятые нами на первых двух заседаниях, претворились в жизнь. Это очень прискорбно.

Присутствующие магистры заметно заёрзали на своих местах, а некоторые спешно потянулись завязывать шнурки и поднимать так кстати упавшие на пол перья. Триангуюр, высокий и статный, казался ещё грандиознее на ступени кафедры. Он был словно скала, нависающая над морской пучиной. Так же величественно и невозмутимо верховный магистр выдержал паузу и, дождавшись гробовой тишины, продолжил:

– В связи с тем, что по милости отсутствующего в настоящий момент господина Майнстрема Щековских, магистра изящной словесности, – снова пауза, смешки аудитории, – Мы вынуждены принимать к обучению… – осуждающая складка тонких губ, – …барышень. И как бы все мы, уважаемые коллеги, не надеялись на отмену данного королевского указа, последние события свидетельствуют в пользу того, что указ так и останется в силе.

Однако нам, господа, не пристало питать несбыточные чаянья и пустые надежды. Всем нам необходимо собраться с силами и претворить в жизнь решения предыдущих советов. Да-да, коллеги, я говорю об уборных, – сдавленный смешок не остался незамеченным: пышные брови Триангулюра сдвинулись на переносице, а глаза затеплились огнём, предвещающим неминуемую грозу. – И это не повод для веселья, коллеги! Напоминаю, что выделенные комнаты не предназначены для хранения личных вещей. Да, магистр Сомниферум! Равно как и для выращивания сомнительного вида и ещё более сомнительного действия растений.

Магистр кафедры растениеводства, невысокий полноватый господин с тонкими немного женственными чертами лица, покраснел до корней волос, и еле слышно промямлил в ответ:

– Но, магистр Триангулюр, это было единственное подсобное помещение моей кафедры, поэтому я счёл возможным использовать хотя бы его подоконник… И потом, мои исследования носят сугубо практический прикладной характер и призваны способствовать…

– О прикладном характере ваших изысканий мы поговорим позже и наедине, – прервал его верховный магистр. – Кстати, потрудитесь подготовить ваши объяснения относительно того, зачем вы сушите и измельчаете вашу рассаду, а также почему лично я не раз наблюдал, как по коридорам вашего факультета с завидной регулярностью расстилается туман непонятного происхождения, отличающийся совершенно неповторимым зловонием.

Магистр Папавер потупился.

– Но мы отвлеклись, коллеги. Итак, на прошлом собрании совет магистров постановил, что поскольку Его Величество Федерик Отважный, безраздельный правитель земель, простирающихся от окраин Западных Гор до берегов северных морей распустил суд инквизиции, то необходимость самого́ существования кафедры ведьмовства и алхимии не представляется более целесообразным. Более того, совет и ранее проявлял завидную прозорливость, поскольку единственный студент кафедры всё чаще появляется на кафедре растениеводства, где занимается возделыванием, сбором, просушкой измельчением, а возможно и употреблением неких культур. Не так ли, магистр Папавер? – пауза, сопровождаемая укоризненным взглядом. – Так вот, коллеги, почему до сих пор не разобраны архивы кафедры ведьмовства и алхимии?

Когда инквизитор его величества читал в нашем университете, то ему были выделены значительные помещения, которые теперь пустуют. Насколько я помню, на прошлом совете мы постановили, что ответственным за сортировку, систематизацию, хранение и, что представляется мне наиболее вероятным, утилизацию материалов кафедры ведьмовства и алхимии будет магистр теологии, Диктум Тамнос.

Пауза, выдержанная Триангулюром, явно предназначалась для реплики указанного магистра, однако ответа не последовало.

Присутствующие, осознав, что гроза разразится не над их головами, заметно приободрились и оживились; кое-где по углам аудитории даже слышны были смешки и перешептывания. Наконец, все взгляды устремились на последний ряд, где сидел древний белобородый старик. Глаза его были закрыты, нижняя челюсть с по-детски пухлой нижней губой слегка съехала набок, обнажая ряд жёлтых редких зубов, а очки нелепо сползли на самый кончик мясистого носа. Магистр Тамнос Диктум не подавал каких-либо видимых признаков жизни.

– Ради всего святого! Диктум! – прогремел верховный магистр Триангулюр.

Щёки старика пришли в подобие движения, от чего стали напоминать печёные яблоки. Челюсть вернулась на отведённое ей природой место, а светло-голубые глаза открылись.

– Что? Кто здесь? Где я? – прошамкал спросонья магистр.

– Магистр Диктум, вы снова спали на заседании совета! – Триангулюр Эксесс шумно выдохнул.

– Триангулюр? Это ты? – старик явно всё ещё не понимал, где находится.

– Да, Диктум. Это я. Сейчас идёт заседание учёного совета, – Триангулюр закатил глаза, сдерживая волну раздражения.

– А я тогда где? – старик сконфуженно огляделся по сторонам.

– И вы, магистр Диктум Тамнос, на внеочередном заседании учёного совета. – Верховный магистр держался из последних сил.

– И что ты от меня хотел, Триангулюр?

Диктум Тамнос был единственным, кому дозволялось обращаться на «ты» к верховному магистру. Можно было бы подумать, что поблажка сделана с учётом почтенного возраста Диктума, но это не совсем так. Верховный магистр и магистр Тамнос были старинными приятелями (хотя слово «древними» подошло бы гораздо лучше, особенно учитывая возраст магистра теологии). И хотя Триангулюр несчётное количество раз напоминал старику, что в присутствии коллег следовало бы более почтительно обращаться к нему, верховному магистру, Тамнос всякий раз попросту забывал об этом. В конце концов, верховный магистр смирился.

Загрузка...