Западня для лорда

Глава 12

Он не улыбнулся. В пламени свечи его глаза, когда он скользнул взглядом по картине, показались абсолютно черными.

— Мне хотелось узнать больше о человеке, с которым я имею дело, — спокойно произнесла Венеция, хотя сердце бешено колотилось в груди.

— С которым имеете дело? После небезызвестных вам событий я склонен считать по-иному.

Ни один из них не произносил ни слова.

— Прошу меня извинить, милорд. Я совершила ошибку.

С этими словами она хотела было пройти мимо него. Он не стал ее задерживать, лишь произнес спокойно:

— Неужели вы не хотите получить то, за чем пришли, Венеция?

Она остановилась и посмотрела ему в глаза, опасаясь, что действительно проиграла эту игру.

Линвуд откинул волчью голову на трости, явив ее взору серебряный ключик на черной бархатной подушечке. С его помощью отпер замок сейфа и, отойдя в сторону, сделал приглашающий жест рукой:

— Прошу! Вам ведь так отчаянно требуется узнать, что внутри.

Венеция посмотрела на него. Выражение его лица было непроницаемым, во взгляде поблескивало нечто, заставившее ее устыдиться.

Часы в углу тикали медленно и размеренно, являя разительный контраст бешено колотящемуся сердцу. Она шагнула к сейфу. Внутри не было ни пистолета, ни книги, лишь несколько толстых пачек банкнотов и мешочек из телячьей кожи с золотыми гинеями, но не они завладели вниманием Венеции. Она смотрела на стопку разномастных документов и писем, поверх которой лежала театральная программка пьесы «Как вам это понравится» с Венецией Фокс и дебютанткой Элис Суитли в главных ролях, датированная днем знакомства Венеции и Линвуда. Она взяла программку, в нее был вложен мужской носовой платок, чистый и аккуратный, но с отпечатком женских губ — ее губ. Когда она подняла глаза на Линвуда, в них стояли слезы.

Он стоял, не говоря ни слова, позволяя ей проникать в его тайны. Она вернула платок и программку на место.

— Вы не осмотрели остальное.

— В этом нет нужды.

Они уставились друг на друга.

— Вы говорите со мной, как со своим лакеем, Венеция.

— Мне вообще не следовало этого делать. — Она посмотрела на свои руки. — Но есть ряд вопросов, которые я должна вам задать.

Она старалась не ради себя, ради Роберта. Линвуд выжидающе молчал.

— Вы спалили дом Ротерхема.

И снова он ничего не ответил.

— Что между вами произошло? За что вы его так ненавидите?

От этого вопроса у него напряглась челюсть, в глазах появился опасный блеск.

— Ротерхем из тех людей, кто брал, что хотел, не беспокоясь, кто при этом пострадает.

От нехорошего предчувствия у нее засосало под ложечкой.

— Что он сделал?

— Он причинил много зла близкому мне человеку. Очень много зла.

В его взгляде застыла боль.

— Мне очень жаль. — Венеция отлично понимала, что ее отец вполне способен на любую жестокость.

— И мне тоже, Венеция, — дрогнувшим голосом ответил он.

Воцарилось молчание. Главный вопрос, оставшийся невысказанным, повис в воздухе.

— Вы знаете, кто я такой, Венеция, и чего стою. Я никогда не притворялся другим человеком.

Их взгляды снова встретились. Венеция видела того же Линвуда, что и всегда. Мужчину, завладевшего ее душой. Она слегка коснулась его руки.

— Да, Френсис, — сказала она, глядя ему в глаза так пристально, будто пытаясь проникнуть в самую душу. — Думаю, знаю.

Обхватив его лицо руками, она поцеловала его в губы.

Сначала Линвуд никак не реагировал, сохраняя привычный невозмутимый вид, но Венеция ощущала происходящую внутри его борьбу. Поцеловала его еще раз, и еще, не с целью соблазнения, лишь желая дать выход всему, что испытывала к нему: нежность и понимание, желание и любовь.

Наконец, барьеры, за которыми скрывались его истинные чувства к Венеции, пали, и он стал отвечать с не меньшей страстностью и эмоциональным накалом. Он покрывал поцелуями ее губы и пульсирующую у основания шеи жилку, ключицы и ямочку между ними. Его жаркое дыхание волнами омывало обнаженную кожу ее плеч, заставляя содрогаться от стремления получить большее. Обвив руками талию, Линвуд крепко прижал ее к себе. Она мечтала навсегда остаться в его объятиях. Их тела были словно созданы друг для друга. Когда он целовал ее, тревога и чувство ответственности тут же отодвигались на второй план. Венеция понимала, что для нее на свете существует один-единственный мужчина — Линвуд, и так было всегда.

Одной рукой он сжал ее грудь, она отреагировала столь же остро, будто бы между ними не существовало многих слоев одежды и они лежали обнаженными на кровати. Вторая рука медленно скользила к потаенному местечку у нее между ног, где неминуемо должно окончиться их страстное путешествие. Прикосновения и ласки Линвуда обдавали Венецию мощным пламенем преисподней.

Расстегнув на ней платье и высвободив груди, он принялся целовать их, пробовать на вкус, лизать до тех пор, пока соски не превратились в плотные бутончики. У нее подкашивались ноги, отказываясь держать, но она лишь крепче прижимала к себе его голову, требуя новых ласк.

Дыша тяжело и прерывисто, Линвуд отстранился от нее, чтобы сорвать с себя сюртук и жилет. В черных глазах полыхал огонь страсти.

Венеция развязала узел его галстука, затем стала расстегивать пуговицы его хлопковой рубашки, стремясь как можно скорее прикоснуться к его обнаженной коже. Он стянул с себя рубашку и отбросил ее в сторону. В сиянии свечи она разглядывала гладкие рельефные мышцы его груди и живота. Его тело оказалось еще более притягательным, чем Венеция себе представляла. Она стала гладить его, любуясь контрастом, создаваемым ее белыми пальцами на его золотистой коже.

В следующее мгновение она снова оказалась в объятиях Линвуда. Он крепко прижал ее к груди и принялся вынимать шпильки из волос. Он целовал, ласкал и поддразнивал ее. Сквозь ткань его бриджей и своих нижних юбок она отчетливо ощущала его крепкое мужское естество, прижимающееся к ее животу. Не прерывая поцелуя, он стал подталкивать ее в свою спальню.

С наслаждением Венеция наблюдала, как он полностью обнажился перед ней. Глядя на его пенис, она думала о том, что должно случиться, чувствуя томление между ног. Наконец он уложил ее на кровать и накрыл собой.

— Да, — прошептала она, будто во сне. — Да.

И раздвинула ноги ему навстречу.

К утру дождь прекратился, воцарилась тишина. Улицы еще не просохли, но в воздухе была разлита свежесть и сладость. Небо над шпилем Сент-Джеймсской церкви только-только начинало алеть. Скоро солнечные лучи окончательно прогонят ночную мглу. Венеция сделала глоток свежего воздуха, радуясь наступлению нового дня.

Все дома в округе еще спали. Ставни на окнах были закрыты, как смеженные веки на лицах. Улицы были пустынны, лишь одинокий дворник шагал на работу с метлой наперевес, как с мушкетом. С ветки на Венецию косила глазом взъерошенная красногрудая малиновка. Тихо закрыв за собой дверь, Венеция села в ожидающий экипаж Линвуда и отъехала, бросив прощальный взгляд на окно его спальни. Она знала, сейчас он лежит обнаженным на огромной кровати, погруженный в сон. Венеция улыбнулась, думая о том, что никогда еще не чувствовала себя такой счастливой. У Линвуда нет пистолета, значит, он невиновен.

Когда она приехала домой, слуги уже проснулись и ждали ее. Она была не в силах смотреть в их слегка растерянные лица. Все знали, что она ездила к Линвуду, и понимали, что произошло ночью, но ей не было дела до пересудов. Ничто не могло нарушить радостное расположение духа.

Она испытывала усталость, которую принимала с радостью. Как и чувство удовлетворения и наполненности. Она вымылась в теплой воде, смыв засохшие между ног пятна крови и вспоминая при этом, как нежен и мягок был с ней Линвуд, как ласкал, какие слова нашептывал на ушко. Она выбрала бледно-желтое платье, соответствующее приподнятому настроению, и, одевшись, позвала горничную укладывать волосы. Она выбрала скромную прическу и, посмотревшись в зеркало, увидела сияющую от счастья женщину. Она влюблена в Линвуда, все остальное не имело значения. Ее тело до сих пор содрогалось от сладких воспоминаний.

Часы на каминной полке пробили четверть первого. Горничная помогла ей облачиться в мантилью, подходящую по цвету к платью. Обмотав вокруг шеи золотистый ажурный шарф и надев на руки бежевые перчатки, Венеция отправилась на встречу с Робертом.

Линвуда разбудил грохот проезжающих мимо его окна экипажей и телег. Он чувствовал себя отдохнувшим, примиренным с самим собой, счастливым. Первое за многие годы утро, когда он не просыпался, с ужасом гадая, что готовит грядущий день. Тому лишь одна причина. Венеция.

Место на кровати рядом с ним пустовало и даже успело остыть. Отбросив одеяло, Линвуд прошел в свой кабинет. На письменном столе лежала его одежда, сложенная аккуратной стопкой. Венеции нигде не было видно. Улыбнувшись такой осторожности, он вернулся в спальню, размышляя о том, в какую странную игру они сыграли. Но она того стоила, ведь в результате он получил Венецию. И влюбился в нее.

Она бесподобна. Уникальна. Женщина пылкая и сильная, в то же время ранимая. И она принадлежала ему. Как и он ей. Линвуд вспомнил, как они занимались любовью, страстно и нежно, как он обнимал ее, как сплетались их тела. Они любили друг друга, потом засыпали, просыпались, любили друг друга и засыпали снова. И так всю ночь. Он ни разу не вспомнил о Ротерхеме и о том, что с ним связано. В его мыслях безраздельно царила Венеция, она много для него значит. Улыбнувшись, Линвуд еще раз посмотрел на кровать, на которой они занимались любовью, и вдруг в тусклом свете через зазор в занавесках заметил пятна на белой простыне.

Он нахмурился, не понимая, откуда они взялись. Забыв о своей наготе, направился к окну и раздвинул шторы, впустив в комнату дневной свет. Присмотрелся к пятнам внимательнее, и его осенило. Это невозможно, но доказательство находилось сейчас перед его глазами. Он вспомнил, каким тесным показалось ему лоно Венеции. Она вскрикнула и с силой вцепилась в него, когда он вошел в нее первый раз. Он любил ее страстно и лихорадочно, не подумав о том, что она может оказаться девственницей. Прежде ему никогда не приходилось лишать девушку невинности. Теперь же осознал, что, вопреки бытовавшему в свете мнению, Венеция Фокс девственница. Он вспомнил о том, что произошло между ними у нее в гостиной. Они были очень близки к слиянию, но затем она отстранилась. Он счел это намеренным жестоким поддразниванием, теперь же понял, как глубоко заблуждался. Необходимо поговорить с ней. Запустив руку в волосы, он позвонил в колокольчик, призывая камердинера.

Театр был пуст и погружен во тьму. Когда Венеция открыла дверцу черного хода, чтобы впустить Роберта внутрь, порыв ветра чуть не задул свечу.

— Как все прошло? — спросил он, идя по коридору в ее гримерную.

— Хорошо.

Венеция не смотрела на брата, не хотела, чтобы он прочел по ее лицу правду. Приведя его в гримерную, она поставила свечу на туалетный столик, а он тем временем закрыл дверь.

— Ты нашла, что искала?

Она покачала головой:

— У него этого нет, Роберт.

— Надеюсь, ты искала тщательно.

— Я обнаружила сейф, где хранятся самые дорогие для него вещицы. — При воспоминании об этом у нее потеплело на сердце. — Но украденного у Ротерхема там не было.

— А книжные полки проверила?

— У Линвуда много книг в таком же переплете, что и книги Ротерхема. Я не заметила ни одной, которая бы выбивалась из общего ряда.

— Все равно что искать иголку в стоге сена! — воскликнул Роберт, прикусывая кончик ногтя на большом пальце.

— Пистолета у него нет. А ты сам говорил, что это означает его невиновность.

— Отсутствие доказательств не признак невиновности. Он мог спрятать его где угодно.

— Или это не он.

— У нас, по крайней мере, имеется его признание.

Он посмотрел на Венецию, в его взгляде она прочла невысказанное предложение.

— Нет, Роберт, — твердо ответила она, качая головой.

— Этого достаточно, чтобы его арестовали. Я справлялся у адвоката.

— Я не пойду в полицию.

— Даже несмотря на то, что он спалил дотла дом нашего отца?

— Это вовсе не означает, что он повинен в смерти Ротерхема. — Венеция стояла на своем.

— Ты забываешь о том, что свидетель, заметивший, как Линвуд выходил из особняка Ротерхема в ночь совершения убийства, пропал.

— Свидетель мог ошибиться. Или намеренно хотел оболгать Линвуда.

— Он честный человек и заслуживающий доверия свидетель. Нечего и сомневаться, он видел именно Линвуда. — Роберт прищурился. — Не слишком ли рьяно ты его выгораживаешь, а?

Венеция потупилась, но снова заставила себя посмотреть на Роберта:

— Вовсе нет.

— Что-то в тебе изменилось, сестра.

У нее дрогнуло сердце. Ее изменила любовь Линвуда.

Роберт пристально рассматривал ее.

— Ты сделала что-то для себя несвойственное.

— Всего лишь надела новое платье и мантилью. Из ателье мадам Бойссерон.

— Очень элегантное. И идет тебе.

Венеция слабо улыбнулась, радуясь тому, что при тусклом свете свечи Роберт не заметил, как она покраснела.

— Я так понимаю, тебе удалось выбраться из дома Линвуда до его возвращения?

Она ответила не сразу.

— Венеция? — с нажимом произнес Роберт.

— Линвуд вернулся раньше времени, — призналась она.

Воцарилось молчание.

— Мне удалось… урегулировать ситуацию, — добавила она, не желая посвящать брата в подробности.

Он кивнул.

— Он тебя подозревает?

— Не думаю.

Роберт улыбнулся:

— Я не сомневался в том, что тебе удастся это сделать.

Венеция не улыбнулась в ответ. От слов брата ей стало не по себе. Она понимала, что должна рассказать ему, но произошедшее между ней и Линвудом казалось чересчур личным. Взяв свечу, она подошла к двери и открыла ее.

— Все кончено. У него нет того, что ты ищешь, я выхожу из игры.

— Как пожелаешь. Ты отлично справилась со своей ролью, Линвуд ни о чем не догадался.

От этих слов ее с Линвудом отношения вдруг показались грязными и порочными.

— Тебе нужно уйти, пока никто не заметил, — сказала она, ведя его по коридору к двери на сцене.

— Еще довольно рано, — возразил он. — На улицах пустынно, и в театре нет никого, кроме нас.

— Мистер Кембл скоро придет и члены труппы тоже. Некоторое время нам не стоит видеться, Роберт.

— Согласен. Не стоит предавать огласке характер наших отношений.

— Это лишь навредит.

Она содрогнулась при этой мысли.

— До свидания, Венеция. И спасибо.

Она кивнула.

Заперев за ним дверь, она прислонилась к ней спиной и стала вслушиваться в его удаляющиеся шаги. Она испытывала огромное облегчение от того, что ее дела с Робертом окончены. Брат уже все решил, и никакие слова не в силах переубедить его. Все же их разговор оставил неприятный осадок. Сделав глубокий вдох, она медленно пошла по коридору к своей гримерной. Ее чувствительное лоно болезненно реагировало на каждый шаг. Френсис. Она гадала, проснулся ли он уже, заметил ли ее кровь на простыне и, самое главное, что она ему скажет, когда они снова встретятся.

У себя в гримерной она подготовила все, что может понадобиться для вечернего представления. В коридоре послышался какой-то шорох. Она нахмурилась, гадая, вернулся ли Роберт, или пришел какой-то рабочий сцены. Взяв свечу, она подошла к двери и выглянула в коридор:

— Мистер Кембл?

Тишина.

— Есть там кто-нибудь? — позвала она, но в ответ услышала лишь эхо.

В тусклом коридоре никого и ничего не было. Венеция содрогнулась и тут же обругала себя за излишнюю нервозность, еще раз порадовавшись, что ее дела с Робертом закончены.

Закончив проверять костюмы, она взяла рукопись со своим текстом и вышла на улицу через боковую дверцу, тщательно заперев за собой замок. Солнце уже взошло, церковный колокол в отдалении пробил девять раз. По главной улице ехали экипажи и телеги, раздавалось цоканье лошадиных копыт и хлопанье дверей. Жители Лондона окончательно проснулись. Плотнее закутавшись в шаль, Венеция забралась в свой экипаж, ожидающий ее на боковой аллее. Опустив глаза на страницу, попыталась повторить слова роли, но безуспешно. В ее мыслях царил Линвуд и страсть, которую они разделили ночью, поэтому она не заметила одинокую темную фигуру, вышедшую из тени здания театра и зашагавшую вдоль по улице в противоположную сторону.