Анна Лупан Записки дурнушки

1. Перед экзаменами

Мы — первоклетка. Нас четверо: я, Лилиана, Алиса и Мариора. У нас все общее: питание, одежда, книги, тетради — все, вплоть до зубных щеток. Когда чья-нибудь щетка исчезает — берем ту, что лежит ближе. Скажете — негигиенично. Конечно… Зато в отношении зубов не жалуемся, камни в состоянии грызть. Ядро нашей клетки — Лилиана. Она и самая красивая. Мы, остальные, образуем протоплазму. Впрочем, я заметила, что с некоторых пор Алиса тоже стремится стать ядром. Возможна клетка с двумя ядрами?

Поживем, увидим. Но и я не обыкновенный кусочек протоплазмы, я — «комсомольский прожектор» нашего общежития: сигнализирую о беспорядках, изобличаю грязь, лень, неполадки. Попробуйте только захламить комнату пустыми бутылками или в ботинках завалиться на постель! Впрочем, вру, никто меня, конечно, не слушает, никто со мной не считается. Моя должность — миф, утопия.

Сегодня Алиса и Мариора поехали на озеро, хотят готовиться к экзаменам, что называется, на природе. А мы с Лилианой остались в общежитии.

На улице весна, обалдеть можно — теплынь, солнышко и так зелено, что аж голова кружится от такого буйства зелени. Со второго этажа тянет ароматом жареной картошки — ребята готовят обед. Удивительно, как это не пришли нам попросить чего-нибудь, ведь вечно то сковороды, то масла, то соли, то спичек у них нету.

Больше часа сижу на одном месте с книжкой на коленях и читаю одну и ту же строку. Потом смотрю, как Лилиана черным карандашом обводит глаза — покрасит черным веки, потом сотрет, потом опять покрасит. Мне и то надоело, а каково ей?!

— Будь у меня такие глаза, так я их не только не красила, но и в зеркало-то никогда не заглядывала бы. И так неотразимы.

— Да-а-а, — протянула Лилиана и хихикнула довольная.

Любит выслушивать комплименты даже и не от ребят. Правда, через минуту она добавила уже иным тоном:

— Так тебе кажется, Кубик. Зеркало — вторая душа, Можно ли в него не заглядывать? Сама посуди.

«Зеркало — вторая душа», — красиво сказано. Даже записать хочется в особую тетрадочку, как это делает Алиса, которая выписывает из книг афоризмы и вообще удачные обороты, чтобы потом, заучив, блеснуть перед мальчишками. Алиса старается создать вокруг себя ореол ума и эрудиции. А вот Лилиана никогда не задумывается над тем, как сказать, — в ее устах любая глупость кажется прекрасной мыслью. Вздыхаю про себя, молчу. Разговор о зеркале не в мою пользу. Изо всех обитателей нашей комнаты я самая уродливая. Рост — метр пятьдесят, талия чуть не метр, глаза цвета пепла, а брови белые. Откуда только я взялась! Вроде в нашем роду больше нету такого чудовища. Кто-то из ребят в шутку назвал меня кубом, а девочки переделали в ласкательное Кубик, и это прозвище постепенно превратилось в имя. Как ни странно, это прозвище мне нравится. Ведь его дали мне не со зла, а любя. И с ним мне трудно будет расстаться. Теперь, когда кто-нибудь позовет Лену, я даже забываю повернуть голову.

— Если заглянет Виктор, скажешь: приходила мама и забрала меня в город. — Лилиана наконец управилась с глазами, стоит в дверях нарядная и поправляет чулки. Я люблю ее и любуюсь ею. О, если бы я родилась такой красивой, то плюнула бы на учебу. С утра и до вечера только снималась бы в фильмах. А Лилиана еще ломается. Между прочим, на прошлой неделе в библиотеке к ней подошел молодой незнакомец в замшевой куртке, который оказался кинорежиссером, и предложил ей попробовать себя в какой-то картине.

Лилиана высокомерно пожала плечами, подняла удивленно брови и повернулась к нему спиной. Она, конечно, любит вот так показать свой норов. Однако тут речь шла о съемках в кино! Какое бы сердечко вынесло?! Увидев удивление на наших физиономиях, она объяснила:

— Все равно Виктор не позволил бы сниматься.

Вот так новость: Лилиана, оказывается, считается с Виктором! Ха-ха! Пусть расскажет это своей бабушке! Она и мать-то не очень слушает, а тут Виктор. И вот теперь говорит: «Если придет Виктор, скажи…» Значит, не с ним идет, значит, права я, не в Викторе дело. Куда же ты идешь, милая? Хотела спросить, да не в моих это правилах. Спрашиваю совсем другое:

— А если Игорь придет, что сказать?

Лилиана возвратилась с порога и поцеловала меня в лоб:

— Ну и глупая ты, Кубик. Придумай что-нибудь.

Из всех нас я у нее пользуюсь самым большим доверием. Я должна поэтому отчитываться перед всеми: где Лилиана, с кем Лилиана, когда придет Лилиана и так далее. В общем, что-то вроде управляющей по любовным делам Лилианы. Своих нет, занимаюсь чужими. Остальные девчата ругают меня:

— Дура. Нечего тебе делать. Пусть выпутывается сама.

А для меня это даже удовольствие — услужить Лилиане. Иногда из-за любви к ней могу даже соврать. Разумеется, если ложь не очень большая. Но как сегодня обману Виктора — не представляю. Его так просто не проведешь. У него такие пронзительные глазищи — не отведет, дока правду не вымотает из тебя. Я бы на месте Лилианы побаивалась бы его.

— На, учись, — Лилиана взяла с моих колен книгу и сунула мне в руки. — Ты должна учиться.

А сама повернулась и вышла — легкая, гибкая, неотразимая. Я отшвырнула книгу и подошла к зеркалу. Теперь, когда в комнате никого нету, могу глядеться в зеркало сколько угодно. И я смотрю в зеркало долго, пристально, придирчиво. Так глядит свекровь на нелюбимую невестку. Опять на носу появился угорь. Выдавливаю его, как ненавистного врага. И нос стал красным, как бурак. А ну его, это зеркало. Подхожу к окну. Пес по кличке Нерон греется на солнцепеке у нашего окошка. Окрестили его ребята так за властный и свирепый нрав. Живет на нашем попечении, но ни с кем не дружит. Тетушка Ликерия, которая работает тут уборщицей, исказила его императорское имя, называет Кероном.

У ребят, наверное, пригорела картошка — пахнет горелым. Не беда. Картошки у нас изобилие. Недавно ребята перебирали в каком-то овощехранилище картофель и лук, так нас в достатке снабдили этими продуктами. Принесли несколько корзин, негде держать. Был бы балкон — другое дело. А так засунули под кровать. Будет нахлобучка, если заглянет комендант. Весной у картошки не тот вкус, в комнате пахнет гнилью.

Мне видно из окна, как на главной аллее две девчонки играют в бадминтон. Воланчик летает туда-сюда, как белая бабочка. Некоторое время слежу за игрой и вдруг замечаю, что и у нас расцвела сирень. Во всем городе сирень давно уже осыпаться успела, а у нас только-только распускает лепестки. Поздний сорт, наверно.

Наконец закрываю окно и берусь за историю. Ну и скучно же одной. Знала бы, где занимаются Мариора и Алиса, пошла бы к ним. Втроем легче осилить науку. Поболтали бы немного, все веселей. Что надо, чтобы запомнить эти ненавистные страницы? Нет страшней казни, чем заставлять человека учить историю в такой вот весенний денек. Уж лучше бы роман какой-нибудь читать, ну стихи на худой конец. Бросаю учебник, беру конспект — понятней и короче. Чем дольше читаю, тем меньше понимаю. В голове мешанина событий и дат. Полнейший кавардак. Вавилонское столпотворение. Где-то я читала, что в Америке выпускают ткань, испещренную наиболее ходовыми формулами и датами. Сшила себе платье, так хоть ориентироваться можно. Все же поддержка студенту. Приличная идея, неплохой выход. Все-таки лучше, чем зубрить до одурения. Ложусь на кровать, закрываю лицо тетрадкой и стараюсь привести в систему все, что знаю. Это чтобы выяснить пробелы, откровенно зияющие бреши. Нелепая фраза из какого-то другого предмета, из другого мира овладевает сознанием и однообразно жужжит в голове, как майский жук вокруг расцветающего дерева. Отгоняю надоедливую фразу, а она не успокаивается, знай жужжит.

— Кубик, осторожно, не грызи обложку.

Посреди комнаты стоит Виктор, стоит и смеется. Как я не услышала, когда он вошел? Нарядный, как жених. Белоснежная рубашка, рукава засучены, брюки наглажены, складки острые, как бритва. Порезаться можно. Шевелюра прилизана. От него за версту разит тошнотворным запахом духов.

Виктор заканчивает четвертый курс и состоит в студенческом совете. Это благодаря ему Лилиана получила общежитие. Так говорят девочки. Лилиана, конечно же, отрицает. По ее словам, ее жилищные условия обследовала какая-то комиссия деканата и нашла необходимым поместить ее в общежитие. Возможно. Иначе чем объяснить, что она, местная жительница, занимает место в общежитии в то время, как иные приезжие мыкаются по углам. Не обошлось без помощи Виктора. Он отличник, с ним считаются в деканате. Вообще ему очень везет, его даже за глаза называют помазанником божьим.

В первое время я и слово-то молвить при нем боялась. Но с тех пор, как из-за Лилианы он стал завсегдатаем нашей комнаты, я к нему привыкла. Больше того, я уловила, что он, зная о моей дружбе с Лилианой, относится ко мне с долей подхалимажа. Я использую это маленькое преимущество. Вот и сейчас спрашиваю его не без издевки:

— Виктор, как ты думаешь, почему птицы летают?

— Потому что имеют крылья. Естественно.

— И курицы имеют крылья, а вот не летают.

— Ну тогда сама скажи, почему.

— Я не совсем так поставила вопрос. Хотела спросить, почему птицы научились летать?

— Должны же они были чему-нибудь научиться.

— Я серьезно.

— Серьезно, не знаю.

— Потому что им было тесно на земле. Кажется, так нам объясняла учительница в школе.

— Почему же тогда китайцы не научатся летать?

— А ты зубоскал.

— А ты зубрила.

— И все-таки, почему одни летают, а другие нет?

— Летают те, которые отважились оторваться от земли. Дерзнули увидеть мир, вот и полетели.

Все это он произнес с пафосом, но мрачновато. Говорит, а сам шныряет глазами по комнате. Будто не верит, то ее нет, что она не спряталась, чтобы разыграть его.

Наконец ему хочется услышать мое подтверждение, и он спрашивает:

— А Лилианы нету?

— Как видишь.

— Не сказала, когда вернется?

— Не сказала.

— А куда пошла, не сказала?

— Не сказала.

Хрупкая пауза, потом его сердитые глаза останавливаются на мне. Вопрос звучит прокурорски требовательно:

— Давно ушла?

— Час назад. А может, два.

— Час или два? Ты можешь точно выражаться?

— Час.

— Кубик, ты со мной не шути. Я тебе не Гица. Слышишь?

— Слышу.

Гица учится на нашем курсе и в нашей группе. Так он весь прошлый год пытался научить Лилиану играть в шахматы. И до такой степени надоел ей, что она заставила его играть с Алисой. А он, покорный, добрый, стал обучать Алису. В общем, он наш кавалер. Неужели Виктор ревнует Лилиану к Гице?! Говорят, ревность родная сестра эгоизма. Но Виктор не похож на эгоиста. Скорее всего, задета его гордость.

— Осторожно, Виктор, ревнивые люди — самые несчастные.

Виктору не до шуток. Поэтому он грубит:

— Это заключение ты вывела из собственного опыта?

Так мне и нужно. А я еще с ним разговариваю, развлекаю! Ударил по самому больному месту. Да, я ревнивая, ревную всех подруг к их ухажерам. Но это не значит, что я плохая. Ну и жестокое же сердце у Виктора! Так уколол, что я едва сдержала слезы. И вообще, может, не сдержалась бы, да из коридора донеслось:

— Эй, Кубик, к тебе гости!

За дверью слышится отцовское покашливание, шарканье нот о половик. Бедный отец, опять приехал. Скучает по мне. Каждое воскресенье навещает. Я — единственная наследница родителей. И пришла на свет поздно, когда они уже отчаялись иметь ребенка. Поэтому они души во мне не чают. Глупые, глупые. В куколку играются. Лучше бы я совсем не родилась — такая уродина. А для них я первая красавица, для них порядочней, умней и милей девушки на всем свете нету. Их безрассудная любовь меня только угнетает. Как неразумно распределено это чувство!..

Отец мой безграмотный, только расписываться умеет. Учился, но все позабыл за ненадобностью. Теперь он из шкуры лезет, чтобы я стала образованной. Будь спокоен, отец, стану. Сделаюсь такой шишкой, что до меня так просто не доберешься. Начало обещающее. Только боюсь, тогда тебе далековато будет ходить ко мне. Так что не очень усердствуй в своей родительской любви, будь благоразумней.

Мой старик приехал нагруженный, как Дед Мороз. Бедняга пыхтит под тяжестью кошелок и свертков. Еще и кувшин вина прихватил. Плохо иметь одного ребенка. То, что полагалось бы десятерым, достается одному. А разве это к добру?! Обжорство ни к чему хорошему не приведет. Отец немного смутился, когда, войдя, увидел у меня Виктора. Подумал, наверно, что помешал. Что иное может подумать родитель, который имеет дочку на выданье? Спрашивает он робко, будто сам не видит:

— Ты не одна?

— Одна.

— А где остальные девушки?

Даже перед отцом я должна отчитываться за остальных. Что делать, докладываю. Всех девчат, живущих в нашей комнате, он считает вроде бы родственницами. Постепенно он переходит к моей персоне:

— Наверное, теперь тяжело тебе? Много учиться приходится?

— Много.

— Да еще и я приехал мешать.

— Ничего, успею.

— Понимаешь, сломалась мотыга, надо новую, вот и приехал купить. Иначе сидел бы себе дома.

Отец каждый раз придумывает причину, чтобы я не подумала, что приехал из-за меня. Стесняется своей привязанности ко мне. Ну по делам приехал, так по делам. А ко мне завернул мимоходом. Пусть будет так. Историю о том, как сломалась мотыга, он рассказывает подробно и живописно, будто биографию:

— Окаянная, треснула посредине. И как раз в разгар работы. И так треснула, что заклепать нельзя. Правда, и срок ей уже вышел. Купил ее сразу после войны у одного цыгана. Теперь таких не делают. Перевелись мастера. Легкая, острая, как бритва. В землю входила со звоном. Конечно, за годы износилась, совсем узкая стала. А я надеялся, что послужит мне до самого конца. В последние годы даже соседям не одалживал, только в огороде с ней работал. И вот, окаянная, подвела, в самый разгар дела сломалась.

Мне жалко отца. Он же видит, что я все прекрасно понимаю, и все же говорит и говорит свое. Он умолкает внезапно, будто спохватившись. Быстро опорожняет кошелки и задает стереотипный вопрос:

— Магазины сегодня работают? Не знаешь? Кое-что купить надо.

Провожаю его до остановки и прошу, чтобы на следующее воскресенье не приезжал. У меня сессия, буду занята, да и у него, наверное, дел невпроворот.

На улице другой мир. Ликует солнце, щебечут птицы, бушует зелень. Сразу хочется жить.

Возвращаюсь и вижу двоих на подоконнике общежития. Это Игорь и Толя. Хочу пройти мимо незамеченной, но Толя засек меня за версту и кричит на всю улицу:

— Эй, Кубик! Ты целоваться умеешь?

И смеется, как дурак. Просто ржет, умирает со смеху. Сострил! Тоже ягодка, этот Толя! Нет такой девушки, чтоб он не задел, не окликнул. Толя длинный и черный, как ворона. И, как ворона, вечно каркает. Если бы не Игорь, обрезала б я ему язык-то, живо бы угомонился, в карман за словом не полезла бы. А так и Игоря можно ненароком задеть и обидеть. Нашел с кем заниматься! Наверно, поручили но комсомольской линии, иначе не представляю, что могло привести Игоря к Толе. Такого лодыря надо поискать. Еще ни одного экзамена не сдал с первого раза. Какая сила держит его в университете, не знаю. Да еще и стипендию получает — не станет же он бесплатно учиться! Ха! Вообще-то по закону стипендия принадлежит Мариоре, а не ему. Но получает Толя. Дело в том, что Мариора материально обеспечена. А этот балбес нуждается. Вот студенческий совет и решил… Отец Мариоры — председатель колхоза, и в его семье только трое детей. А Толин отец работает гармонистом в клубе, и детишек у него целая дюжина. То, что он зарабатывает на свадьбах да крестинах, — не в счет. Халтура не считается. Кроме того, он вечно жалуется на нехватки. Да тут хоть мешками деньги получай, все равно не хватит, если у тебя такие отпрыски, как Толя. Берет пройдоха за Мариору стипендию и не краснеет. Еще и зовет Мариору расписаться в ведомости, когда та забывает. Видите ли, его сиятельство материально не обеспечен. А чтобы тянуть на стипендию — трудолюбия не хватает, надеется на сознательность других. На месте Мариоры я ему такую сознательность показала бы, что забыл бы и свое имя. Все возмущаются в группе таким безобразием, а толку-то что? Если еще и Толя учится, то не знаю, кто неученым останется.

Притворяюсь, что не услышала его дурацкую реплику, и прохожу мимо с поднятой головой. Только эти черти не оставят тебя в покое — прыгнули вниз, загородили дорогу. Видно, им хочется учиться так же, как кошке лизать соль. Толя совсем обнаглел:

— Слушай, Кубик, грех не только в том, чтобы делать что-то недозволенное, но и в том, чтобы не делать. Это сказал великий философ!

— Бедный философ не подозревал, что ты тоже когда-то возьмешься за науку.

— Серьезно! Есть грех воздержания.

Хочется так его трахнуть в лоб, чтобы зеленые искры из глаз посыпались. Но я воздерживаюсь. Из всей философии заучил только этот софизм. И кривляется. Игорь покраснел и одернул сокурсника:

— Не будь ослом.

Игорь часто краснеет, как девушки бабушкиной поры. Сейчас редко кто краснеет от смущения. Не модно. Сейчас чем больше развязности, тем скорей обратишь на себя внимание ребят. Не вовремя я родилась.

Чтобы не дать Толе сморозить еще какую-нибудь нелепицу, Игорь направляет, разговор в проторенное русло:

— Подготовилась по истории?

— Немного.

Толю, как я уже сказала, не волнуют проблемы учебы, он сделал еще одну попытку повернуть по-своему:

— Мы видели, папаша к тебе приезжал. Не привез чего-нибудь такого?… Чтобы горло промочить?

С наслаждением отвечаю:

— Кое-что есть, да не про вашу честь.

Толя недовольно покрутил носом и обиженный ушел: нету спичек, прикурить надо.

— Рассердился, — определил Игорь.

Я пожала плечами:

— Не велика потеря.

Игорь другого мнения:

— Зря ощетинилась. Он неплохой парень. Язык, правда, скверный, но не всегда. Иногда мне кажется, он притворяется, бравирует.

Что мои уши слышат: Игорь защищает Толю! Поразительно. Неужели всерьез? Вои тебе и на. Но молчу. Недоставало поругаться с Игорем из-за такого жучка, как Толя.

Игорь мне нравится, несмотря на очки. Симпатичный парень. Он напоминает котенка с забавной мордочкой в очках, если вообразить, что котенок умеет писать стихи. Наши девушки подсмеиваются над ним, прозвали сыном муз. Как и все остальные парни, он влюблен в Лилиану, однако цену себе не знает и держится на почтительном расстоянии. Втайне вздыхает. Но мы-то все знаем. Для Лилианы Игорь — резерв. Она его держит возле себя на всякий случай. Он у нее на побегушках, готовит за нее задания, делает небольшие одолжения. Вообще Лилиана любит, чтобы перед ней все были на задних лапках. Водит парней вокруг пальца. А Игорь доволен своей ролью и не претендует на большее. Как я уже говорила, девчата беззлобно подсмеиваются над ним; так он выбрал своим духовником меня. Мне он читает стихи, посвященные Лилиане, со мной восхищается ее красотой. Часами иногда болтаем о Лилиане. Когда у тебя нет других перспектив, и эта хороша. А мне вдвойне приятно это — я и Лилиану люблю, говорить о ней — удовольствие, с другой стороны, все же общаюсь с парнем, причем симпатичным и не глупым. Не успел Толя отойти от нас, Игорь спросил:

— Почему одна? Где Лилиана?

Предъявляет претензии, будто я повенчана с Лилианой. Раздраженно отвечаю:

— Захотелось зеленого луку, пошла на базар.

Кажется, влипла, Игорю ничего не стоит разоблачить меня. Ведь мама Лилианы работает в студенческой столовой, где может не оказаться деликатесов, но лук-то есть всегда. Так что Лилиане нет нужды бежать на базар за луком. Но Игорь витает в иных сферах, он, может, даже не услышал моего ответа. Для него радость упомянуть слово «Лилиана». Он и повторяет это имя, как заклинание, как ворожбу.

— Лилиана не может сидеть на месте, бежит, как лань, Если же чего захочет Лилиана, непременно добьется. Какая она легкая и быстрая! Почему ты не сделаешь такую прическу, как у Лилианы?

Мне только такой стрижки не хватало. Я бы походила на воробья, которого вырвали из лап коршуна. Подожди, да это же намек! Что он этим хочет сказать? Дескать, я выглядела бы сносно, лишь обладая прической, напоминающей стрижку Лилианы? Ну, знаете! И этот начинает задирать нос. Ничего, я могу и щелкнуть по нему. Отвечаю с вызовом:

— Мне и так неплохо.

Игорь краснеет и что-то бормочет под нос, потом предлагает послушать его новое стихотворение. Надоело слушать стихи, посвященные другим. Я ему прямо так и сказала, откуда только храбрости взяла. Игорь совсем смешался. Нет, он и не думал мне читать собственные вирши, ему пришло в голову показать стихи другого автора. Просто эти строки ему нравятся. Чтобы совсем не поссориться, соглашаюсь выслушать. Стихи, разумеется, лучше воспринимаются, когда сидишь где-нибудь в тени деревьев на скамеечке. Чтобы никто не помешал, мы удалились подальше в заросли. Я присела на край ветхой скамейки, а он, растирая в пальцах лепесточки сирени, вполголоса начал:

Листва зеленая, неспелая

Уже бушует по весне.

Мечта моя лазурно-белая,

Тебя я слышу в тишине…

Чепуха. Туманная выспренняя меланхолическая галиматья. Губы у Игоря потрескались, как кожура спелой дыни. После каждой строфы он языком увлажняет их, однако спустя минуту они опять сухи. Надо намазать вазелином. Хотела подсказать, да неловко в такую минуту, ко гда человек декламирует стихи. Еще возомнит, что о нем забочусь. Мне-то его губы, как говорится, до лампочки. Пусть Лилиана печалится. Чистосердечно говорю ему, что стишок не нравится. Те, что читал в прошлый раз, были гораздо лучше.

— То я читал свои, а это известного поэта Баковия.

Лицо Игоря приняло цвет спелого бурака. Что это еще за Баковия? Неужели я ударила лицом в грязь — показала свое невежество? Учишься, учишься, а прорех в образовании не сосчитать. Счастье еще, что Игорь не из тех, кто любит позубоскалить по любому поводу. Он, не обратив внимания на мое невежество, перешел на другое стихотворение:

Я иду за милой следом

В темной чаще, в глухомани.

Чуть, приближусь к ненаглядной —

Прерывается дыханье.

Ну, это другое дело, это я понимаю, эти стихи как стихи. Эминеску, что вы хотите! Уж не настолько я темная, чтобы не отличить Эминеску от Игоря. Игорь обрадовался, что я угадала, чьи стихи, будто выиграл по лотерейному билету автомашину «Волга». За это в награду он читает еще, потом еще, потом еще — целый час стихов. Такой уж Игорь — когда на него находит дурман, то никого не щадит, ни себя, ни слушателей. Стихи, конечно, прекрасные, но сколько можно! Я сидела неподвижно, слушая его, и у меня онемели руки и ноги. Лучше бы погуляла по парку или сходила в кино. Осторожно намекаю:

— Не знаешь, что сегодня в кино?

Думаете, услышал? Как бы не так. Провел языком по высохшим губам, и вновь шпарит — Пушкин, Эминеску, Лермонтов… Как только в голове умещается такое количество стихов?! Вместительная голова, хоть и небольшая. Вот только очки — досада. Поэту в очках как-то не личит. Никак не идут очки поэту. Ученому — да. Ученого они даже облагораживают, делают более значительным. Любопытно, как целуется человек, который носит очки? Мешают, наверно. А ведь если Игоря не остановить, он до завтра будет тарахтеть. Чего лукавить, говорю прямо, что хочу погулять. Игорь сперва удивился, потом взглянул так, будто я его в чем-то обманула.

— Ну ладно, послушай еще одно, и все, — и, не дожидаясь моего согласия, начинает еще одно стихотворение.

Но тут я увидела: к нам направляются Алиса и Мариора, а с ними Мирча с иняза. Слава аллаху, повезло!

— Усовершенствуетесь?! — кричит Алиса издалека.

Они хохочут, у них прекрасное настроение. Все румяные, глаза сверкают, счастливые. Перебивая друг друга, мои подружки рассказывают, как они учились грести на лодке, а потом качались на качелях. За счет Мирчи, конечно. Мне завидно, отчего я, дура, не пошла с ними. Мирча — человек сдержанный, неразговорчивый, всегда согласно улыбается. Не хочет показаться развязным и легкомысленным. Президент что надо. В прошлом году его избрали президентом студенческого интернационального клуба. Впрочем, с этим клубом просто комедия — президент есть, а клуба нету, существует лишь на бумаге. Но Мирча относится к своему столь высокому званию с должным пиететом, всерьез. Даже усы для солидности отрастил. И волосы отпустил, как у девчонки. Как говорят, мамалыга покрывается коркой. Интересно, что он ищет у историков? Кажется, приглянулась ему наша Мариора. А может, хочет завлечь в свой несуществующий клуб? Мариора сделала бы честь любому учреждению такого типа. Она умна, смышлена, а сегодня еще возбуждена — на себя не похожа. Ведь обычно она молчалива, отличается лишь старательностью. Алиса отводит меня в сторонку и, умирая со смеху, многозначительно кивает в сторону новоявленного влюбленного. Я не ошиблась в своих догадках, однако делаю вид, что ничего не понимаю. Алиса поворачивает мою голову в сторону Мирчи с Мариорой, мол, неужели не ясно? Ладно, не буду мучить ее, ясно. Алиса усмехается. Она с коварной ухмылкой подходит к ним, нагибается к подолу Мариоры, снимает, может быть, и не существующую, нитку и небрежно говорит:

— У тебя к платью прилипла нитка, есть примета: скоро замуж выйдешь.

Ну и чертовка эта Алиса!

— Голодной курице просо снится, — парирует Мариора.

Ребята не обращают внимания на их пикировку, обсуждают что-то в сторонке. Кажется, толкуют о роли поэзии в интернациональном воспитании студенчества.

Вижу, что Мариора и Алиса прямо-таки умирают с голоду. Я, как бы между прочим, говорю, что приезжал ко мне отец… Через минуту все ринулись к нам в комнату, чтобы расправиться с отцовскими гостинцами. Свежая сладкая овечья брынза, зеленый чеснок, жареный молодой ягненок — все это испарилось в мгновение ока, словно и не бывало. В пиршестве, конечно, приняли участив Мирча и Игорь. Будь благословен, отец, что потрудился заехать сегодня ко мне!

Когда чуть насытились, вспомнили о Лилиане. Поздно спохватились, спасаю, что еще можно спасти, — надо хоть что-нибудь оставить ей. Алиса принялась доказывать, что Лилиана не переносит даже запаха баранины, а барашков и видеть не может.

— У Лилианы очень красивые глаза, — внезапно и совсем некстати говорит Игорь, а сам смотрит в мою сторону, и я чувствую, как по моей спине пробегают мурашки.

— Все относительно в этом мире, — глубокомысленно заявляет Мариора.

Она не ахти какая красавица, но разговор о глазах Лилианы задевает и ее. Однако Мирчу эта тема совершенно не интересует, он в который раз начинает развивать перед нами перспективы международного студенческого движения.

Из-под стола на нас с укором смотрит отцовский кувшин. Игорь вежливо поинтересовался:

— Что в нем? Керосин?

Намек понят, предлагаю продегустировать. Однако Алиса схватила кувшин и спрятала его подальше:

— Учитесь обуздывать свои желания.

— А что, — любопытствует Мирча, — вино отравлено?

— Дегустация состоится после экзаменов.

Идея хорошая. Голосуем. За? Против? Двое против троих. В это время в дверь заглянул Виктор. Конечно, ищет Лилиану. Предлагаем и ему принять участие в голосовании, но он чем-то недоволен, губы плотно сжаты, взгляд свиреп. Молча исчезает, даже не удостаивая нас словом. Голосование голосованием, но я все же предлагаю ребятам по рюмочке. Попробовали по стаканчику, хотя Игорь почему-то стал ломаться. Но вылил и он. Чтобы кувшин больше не соблазнял, стеариновой свечой заливаем пробку, сделанную из кочана кукурузы. Раз договорились вскрыть после экзаменов, значит, так и будет. Ребята уходят немного расстроенные, а мы опять за зубрежку. Имя Лилианы больше никто не упоминает, хотя, мне кажется, каждая из нас думает о ней.

Наконец, когда мы уже засыпаем, в комнату легко, как кошечка, проскользнула Лилиана. Туфли сняла у дверей, раздевается в темноте. Я все слышу. Может, она голодна, но боится включить свет. Алиса всегда делает ей замечания, вот она и не решается. Сейчас Алиса, как и Мариора, спит, я тоже притворяюсь спящей, хотя ужас как хочется обменяться парой слов с Лилианой. Когда она легла, раздался голос Алисы:

— Тебя Виктор искал.

— Что вы ему сказали?

— Что ушла на киносъемку.

Вот врет! Мы же ничего ему не сказали. Алиса сегодня злобная. Да и Лилиана какая-то недобрая. Хоть бы промолчала, а то огрызается:

— А ты что, завидуешь? Не тебя выбрали — досада.

— Бессовестная.

Мы так дружно жили, а тут вдруг взбесились. Я громко крикнула, чтобы они перестали, и они замолкли, готовая вспыхнуть ссора убита в зародыше. Чтобы разрядить атмосферу, предлагаю:

— Зажги свет и ешь.

— Девчонки, если бы вы знали, где я была!

Лилиана не голодна, она переполнена всякими впечатлениями, до еды ли ей! Она любит похвастаться, иначе не испытывает никакой радости от своего дикого успеха.

— Завтра расскажешь, — безжалостно обрывает ее Мариора.

Мариора говорит редко, но авторитетно. Мы действительно не расположены слушать, хотим спать.

Да, несмотря на все мои старания сохранить мир, в нашей ячейке начались разброд и шатание.

Загрузка...