Запрет на тебя

1

Марина Чарушина – это святое.

© Даниил Шатохин

– Твою мать, Марина… – выдыхаю резко севшим голосом, слабо догоняя, как с той же секунды тяжелеет сердце и гулким массивом долбится мне в ребра.

Редко вспоминаю, что оно – не просто механический мотор.

Что-то вырабатывает… Какие-то чувства…

У меня, блядь? Смешно. Очень смешно.

– Твою мать… Твою мать… – заряжаю в полной бессознанке, на каких оборотах это происходит.

Мелкая зараза. Спецом ведь эту эсэмэску закинула.

Дерзкая ведьма. Безбашенная провокаторша.

– Шатохин, – обрывает поток моих мыслей Жора. Сверкая белозубой ухмылкой, толкает мне в руку стопку непонятного пойла. – Валерьянка[1] в разгаре, а ты еще одет?

– На все пуговицы, блядь, – поддерживаю его юмор, игнорируя взрыв хаоса за грудиной. Ворот белой рубашки, которую я напялил, вдруг ощущается удавкой. – Чарушины же. В их доме не беспредельничаю. Табу, – поясняю весомо.

Но опрокинув в горло пойло, верхние пуговицы все же высвобождаю.

Веду взглядом по шикарному саду. Учитывая то, что моим родакам на меня давно похрен, с пятилетки тут каждый куст знаю. Сегодня, конечно, все иначе. Немного помпезно смотрится – все в цветах, шарах и прочей мишуре.

Младшей дочери Чарушиных восемнадцать. Той самой, черт ее дери, Марине, образ которой в последнее время чересчур часто стал возникать в моем сознании.

Мелкая кобра – так зовет ее старший брат, один из моих лучших друзей. Собственно, он и его семья значат для меня многим больше, чем те люди, фамилию которых я с показной гордостью таскаю. Ну вот, получается, и Маринка тоже – навсегда в сердце. Прицепом, конечно же. Без всяких странных финтифлюх, которыми обладают все остальные нормальные люди.

Просто она в моем списке. Точка.

Сердце, блядь… Намахивает, гонимое, стоит воскресить ту дичь, что эта ведьма якобы по ошибке мне прислала.

Мариша Чарушина: Все! Сегодня я запускаю новый лист задач. Первая цель: оргазм.

Мариша Чарушина: Соррян. По ошибке тебе отправила. Надеюсь, ты не трепло. Иначе я отомщу, знаешь же?

Мариша Чарушина: Ладно… Ладно… Пожалуйста, никому не рассказывай. Пожалуйста!

Я, блядь, так охренел, что даже не нашелся с тем, как должен ей ответить. Сразу ринулся искать. Зачем? Сука, самому бы понять.

– Марина, – выбиваю ее имя вслух. По привычке, с нажимом. Разливающий очередную порцию пойла Жора вскидывает на меня удивленный взгляд. Моя рожа если и краснеет, то только потому, что я киплю от ярости. Стыд в арсенале моих личных качеств отсутствует напрочь. – Не видел, с кем она ушла? Куда?

Жора прищуривается.

– А тебе что?

Смотрю на него, а мозг закорачивает. Ничего стоящего выдать не способен.

– Тоха! Привет! – вопит какая-то девчонка.

Тряхнув головой, будто просыпаюсь. Поворачиваясь, выкатываю одну из подходящих случаю ухмылку. Рыжая, едва трусы не роняет, счастливая. Все, как всегда. Она и остальная сотня самок ее вида – привычная среда охоты. Впрочем, в последние годы мне даже утруждаться не приходится. Слава идет впереди меня. Самочки сами на мой член запрыгивают.

– Так зачем тебе Маринка? – бубнит Жора недовольно.

– Да так, – бросаю неопределенно. Туплю нещадно. В голове полнейший вакуум. Совсем не туда засасывает. В карантинную зону. – Поздравить хотел.

– Угу, ясно, – еще крепче хмурится Жора. Повезло же именно на него наткнуться, он после разрыва со своей кралей таким душнилой заделался, что порой поперек горла встает один его взгляд. – Маринка танцует, где-то тут... С тем холеным балеруном, своим партнером. Чара говорит, с ним порядок. Можно не кипишевать.

До сегодняшнего дня с Чарой согласен был. Ничего против «зализанного» не имел. У него, верняк, яйца размером с перепелиные, а член – стручок, пригодный только для того, чтобы сливать мочу. Но, блядь… После Маринкиных листов задач, вес этого дятла стремительно возрастает.

Парит меня, что она с ним. И ничего я, сука, с этим поделать не могу.

Закидываю очередную дозу пойла. Слабо ощущая, как алкоголь обжигает гортань и резко согревает грудь, планомерно тяну в легкие кислород. По телу огненным потоком разливается трескучее тепло.

– Пойду, найду их, – выталкиваю несдержанно, почти яростно.

– Слушай, – тормозит меня Жора, выставляя шлагбаумом руку. – Скажу прямо, Тох, а то у тебя, походу, взлетела температура и кровь не в том направлении ушла.

– Ну, – реагирую еще агрессивнее.

В последний момент торможу себя. Стискиваю челюсти и тупо жду, пока Жора толкнет свою гениальную мысль.

– Тоха, твою мать… – выдыхает душнила реально обеспокоенно. – Можешь трахать кого угодно. Но о девчонках Чарушиных забудь.

– На хрена ты мне это говоришь? – по интонациям вроде как оскорбленно возмущаюсь. – Сам знаю.

– Чара нам как брат. Значит, они почти сестры, – проталкивает Георгиев бесяче-назидательным тоном. – Маринка тоже, твою мать…

2

Так только он умеет. Только он.

© Марина Чарушина

Едва Шатохин подходит, по моему напряженному телу сумасшедшая дрожь летит. А уж когда он обжигает ладонями голую спину и решительно притягивает к себе, меня и вовсе будто разрядами тока пронизывает.

Эдик где-то теряется. Весь окружающий мир исчезает.

Я глохну, задыхаюсь, раскаляюсь, плавлюсь… Но в реальности этого, конечно же, никогда не выдам.

– Фу-у… – выдыхаю, с трудом улавливая за безумным стуком пульса сдавленный звук своего голоса. – Не прижимайся так близко, фу…

– В смысле «фу»? – ощетинивается Даня.

Смотрю в его взбешенное лицо и смеюсь, разрывая напряжение.

– Кобра, – все, что выдает на это Шатохин.

– Ты забыл отодвинуться, – напоминаю ему, не прекращая улыбаться.

– Я не забыл, – наконец, и его губы растягивает привычная ухмылка. Мое сердце тотчас пропускает удары. Боже, как хорошо, что Шатохин этого никогда не узнает. – Я не собираюсь отодвигаться. С Додиком танцуешь, и со мной потерпишь.

– Его Эдик зовут, а не Додик.

– Похрен, – выталкивает с таким видом, что становится сразу понятно: на весь мир ему положить.

Ничего нового, расстраиваться смысла нет.

– У тебя такие заросли вместо бровей, – оценивая, прицокиваю языком.

Торчат не только его брови. На голове тоже взрыв, словно какая-то блядь совсем недавно таскала его за волосы, пока он… Пока он делал ей приятно.

– А у тебя какие? Там… М-м-м… – толкает Шатохин незамедлительно.

Неудивительно, что переводит разговор на пошлости. Не первый раз. Самый конченый из друзей моего брата. Понимаю это и все равно горю от волнения.

Сексуальность – его основная черта. Дьявольская суперсила. Это невозможно игнорировать даже столь неискушенному человеку, как я. Неудержимая мужская энергетика и особый порочный магнетизм Даниила Шатохина сокрушают, вызывая целую бурю неизведанных никогда прежде чувств.

Я пугаюсь. И жажду повторения.

– Знаешь, что говорят о таких бровях? – продолжаю свою мысль, игнорируя его вопрос, как нечто непонятое. – Что их обладатель крайне ревнив.

Даня щурится. Припекая меня взглядом, жестко тянет носом воздух.

– Хуйня, – реагирует грубо, но ровно. – Кого мне ревновать? А? Мне на всех поебать.

– Какой же ты все-таки отвратительный!

– Обычный.

– Да нет, Данечка, совсем ты не обычный … – роняю это, и замираем.

Не разрывая зрительного контакта, продолжаем двигаться под музыку. Но даже с моими танцевальными способностями, умудряемся то и дело сбиваться с ритма. Честно говоря, мы его вообще не держим.

– Чаруша, – тянет Шатохин тем самым остро-волнующим меня тоном, заливая при этом еще и зверски жарким взглядом. – Итак, твое сообщение…

Так только он умеет. Только он.

Молнии шпарят мое тело насквозь. Простреливают даже кончики пальцев на ступнях. Хорошо, что Шатохин держит. Иначе я бы свалилась со своих десятисантиметровых шпилек.

«Боже… Боже, он сказал «сообщение»!», – догоняю с опозданием.

– Не собираюсь это с тобой обсуждать! – выпаливаю задушенно. – Сказала же, ошиблась абонентом! Отвали!

Даня прищуривается и склоняется ближе. А у меня ведь без того легкие одним его запахом забиты. Огнем горит грудь, дожить бы до полуночи.

– Нет, так не пойдет, – заявляет абсолютно уверенно. – Либо ты вываливаешь все, либо я показываю твое сообщение Чаре.

– И что, интересно, мне сделает брат? Ты забыл, что мне восемнадцать?!

Шатохин выгибает бровь и корчит свою порочную физиономию, как самый настоящий паскудник, коим, несомненно, является.

– Ну, как минимум, ему будет интересно. Может, вопросы тебе какие-то позадает. Не все же мне бдеть.

– Ты скотина! Всегда знала! – выхожу из себя.

Но очередные приливы жара явно не от злости меня топят.

– Угу, – соглашается Даня, облизывая в предвкушении губы. Мои мурашки в связке с бабочками реагируют незамедлительно. Активизируются, вызывая у меня на пике своего бешенства головокружение. – Ну, так что, Лолита? Я жажду подробностей. Что у тебя за план?

«Тот самый момент, когда нужно менять тактику», – щелкает в моем мозгу автоматически.

Потянувшись к Шатохину, касаюсь его уха губами.

– У меня план, который тебя в себя не включает, – напеваю приторным голосом.

Он замирает. Сгребает в кулаки платье на моей спине. Тяжело вздыхает.

– Поверь, Чаруша, не только твой план включает меня… Скоро твое тело меня в себя включит.

Это заявление, конечно, шокирует. Но ответ для Шатохина я всегда быстро нахожу. Только озвучить его не успеваю. Вскрикиваю, когда он неожиданно дергает на себя. Теряюсь, пугаюсь и еще какими-то странными чувствами захлебываюсь, едва ощущаю, как в живот мне упирается эрегированный член.

3

Ты нарываешься.

© Даниил Шатохин

– Есть одна сучка. Ей где-то тридцатник, – мету языком по привычке, прикидываясь перед самим собой, что мозги не забиты охотой на кобр. – Су-у-ука, видел бы ты, какая она голодная, – тяну с ухмылкой, прежде чем опрокинуть в горло бухло. Сливаю без закуски. Только губы облизываю и зажимаю зубами. После непродолжительной паузы продолжаю: – И мужик есть, а баба каждый раз просто бешено течет.

– Какой мужик? – переспрашивает Жора, тряхнув головой.

Бухой в хлам. Вот-вот под стойку уйдет. Чую, предстоит тащить бугая в спальню. Если сам к тому времени не набросаюсь, тогда придется задрыхнуть на террасе. Чарушин за нами вряд ли выйдет, прошли те времена. Сейчас, верняк, нализывает своей Лизе. Ничего против не имею, но, блядь, немного стремно, когда компания вот так разваливается.

Бойка – нахрен, Чара – нахрен, Филя – нахрен… Сука, по сути, если бы у Жоры с Сонькой не разладилось, я бы вообще сейчас один сидел.

Тело резко холодный пот пробивает.

– Так какой мужик? – точит Жора заплетающимся языком.

Сглатываю. Вдыхаю.

– Мужик, который типа муж, – выталкиваю раздраженно, окончательно теряя интерес к заданной теме.

Жора же выкатывает на меня глаза, будто я, блядь, его мать оприходовал.

– Ты ебешь замужнюю?

Душнила, блядь.

– Ну да, и че такого?

Рюмки слетают со стойки, когда этот бык встает. С покерфейсом слушаю звон разбивающегося стекла.

– Да нихуя, блядь, – толкает Жора разъяренно.

И уходит.

Остаюсь-таки один.

Какое-то время еще клею невозмутимость. Беру новую стопку. Наполняю до краев. Делаю снимок на фоне бело-розовых шаров, закидываю в Лайфграм, не забыв при этом тэгнуть Маринку.

Мультяшная кобра, хэппипёздей – все дела. Даже какое-то мутное сердце накладываю.

Зло выпиваю.

Сам не понимаю, отчего киплю.

Маринка… Сучка в ответ скидывает свое селфи. На кровати в розовой пижаме с бокалом шампанского.

Ведьма. Красивая. Наивная, невинная и, на фоне всего этого, пиздец какая сексуальная. Роковая.

Меня, мать вашу, просто на куски рвет, как сильно я хочу ее выебать. Именно так, черт возьми. Трахнуть – слишком слабое слово для того, что я ощущаю в отношении кобры.

Со стоном запрокидываю голову к плетеному потолку Чарушиных. Это ведь и мой дом. Моя семья, пусть и не кровная. Я не могу так нагадить. Лучше сразу застрелиться. Иначе как потом Чаре в глаза смотреть? А маме Тане? А бате Чарушу?

Нет. Нет. Нет.

На это дно я никогда не скачусь. Я ведь не такой, как мои предки. Не такой, блядь! Это у них ни принципов, ни морали... У меня же, мать вашу, список! Список людей, которых я никогда не трахну, не раню и не подведу. Закрыли тему.

Закрыли ли?

Закусывая губы, задерживаю дыхание.

Сука, почему я такой долбанутый извращенец? Почему Маринка? Только не она, блядь. Только не она!

Зеленый круг на ее аватарке светится как маячок.

Не спит… Не спит, блядь.

А вот остальные по-любому уснуть успели.

Никто не увидит, если пойду к ней. Поговорить чтобы, обсудить этот ее план. Не успели же во время торжества.

Нет, сука… Нет! Хреновая идея ночью к ней соваться.

Не пойду я к ней в комнату. Что за утопия вообще? Мне к ее спальне и днем приближаться нельзя.

Надо просто забыть об этом сообщении. Это не мое дело. Я не должен ее трогать.

Какой-то период лучше вообще не общаться. Да, надо дистанцироваться. Подождать, пока эти гребаные строчки исчезнут из-под моей роговицы.

Еще одна стопка. В груди резко горячо становится. Ничего необычного, конечно. Но как-то так и застывает. Не рассеивается огненный хмель. Стопорится хлипким жаром.

Я поднимаюсь. Тихо шагаю. Практически крадусь по дому. Вверх по лестнице. Левый поворот – в противоположную сторону от моей комнаты.

Просто поговорю с ней. Максимум, подразню. Тащусь, когда она психует и жалит в ответ.

Да, просто поговорю…

Открываю дверь и застываю. Весь благой настрой сливается, когда вижу, что смотрит кобра.

Нет, не чертовых пони. Не фею Динь-Динь. Даже не долбоебучих медведей-липучек… Это порно. Самое, мать вашу, натуральное порно. Во весь экран плазмы член пялит киску.

Входит и выходит. Входит и выходит… Вашу мать…

Звук, очевидно, приглушен. Но Маринка так внимательно наблюдает за происходящим, что даже не замечает моего присутствия.

Я должен выйти. Сделать вид, что никогда здесь не был и ничего не видел.

С Маринкиных губ срывается тихий и охуенно-нежный вздох. Низ моего живота перетягивает жестким спазмом. Яйца будто огнем опаляет. Член ноющей болью забивает. В глазах темнеет, едва сознание не теряю. Охреневая от такого размаха, машинально трясу башкой.

4

И эти глаза… Я подыхаю.

© Даниил Шатохин

– Данька, сейчас же оставь телефон, – мягко ругается мама Таня. Загнав пальцы в торчащие дикарем на моей макушке волосы, треплет их и смеется. – Поешь нормально, голова пройдет.

Сглатываю собравшуюся во рту слюну и впервые за утро осмеливаюсь посмотреть ей в глаза. Зачатки совести тут же активизируются и разрастаются до чего-то вполне полноценного и весьма ощутимого. Чувство вины рубит, как обух топора. Прямо по башке. А оттуда уже расходится по всему телу. За грудиной заламывает, дыхалку плющит.

Тяну кислород и улыбаюсь.

– Спасибо, мам Тань. Обожаю вас и ваш бульон от похмелья.

– Я знаю, – отзывается почти нараспев. – Все вы по нему периодически фанатеете, – опуская тарелку перед опухшим с перепоя Жорой, снова смеется.

Картина маслом. Не могу не заржать, уже вполне искренне. Делаю снимок, этот гигантский бобер даже не отдупляется.

– Телефон, – трясет мама Таня пальцем.

Развожу извиняюще руками и прячу, наконец, трубу в карман штанов. На самом деле копался в гаджете чисто показательно. Тупо гонял сенсор, не решаясь встречаться с кем-то из Чарушиных взглядами.

С Маринкой особенно.

Горлянку сдавливает, пока прохожу следующий этап – взгляд бати Чаруша принимаю. Коротко откашливаюсь, в то время как рожу жаром окатывает. Смотрит батя, как обычно. Ничего не подозревает, конечно. Только в моем мозгу ядовитыми кадрами запрещенка фигачит.

Маринка… Ее взгляд, вздохи, дрожь, просыпающееся сладострастие и бурлящая внутри нее страсть.

Невинная кобра. Порочная ведьма. Чаруша, блядь.

Тяжело принимать то, что вчера я был готов нарушить ее святость.

Хорошо, что Чару занимает обхаживающая его Лизка. У него, очевидно, голова не болит. Блинчинки, блядь, жрет. Любимая навертела. Все, как обычно, короче.

Итак… Итак… Этого не избежать.

Планомерно вдыхаю, медленно выдыхаю. Прохожусь взглядом по шепчущимся в углу стола сестрам-близняшкам. Почти на перемотке пролетаю.

Снова полный разворот легких. Раздуваю, как паруса. Набираю кислорода по максимуму.

Ступор всех функций на пике.

Упираюсь взглядом в Маринку. Она жарко и густо краснеет. Палевно так, просто пиздец. Но я, блядь, уже не могу переключить фокус внимания на кого-то другого. Пялюсь на нее, ощущая, как в моем законсервированном теле резко шкалит температура.

Пульсация по всем стратегическим точкам. Вибрирующие толчки по ребрам. Пожар в паху. Феноменальный выкат члена.

Вызывайте экспертов Гиннеса. У меня, мать вашу, национальный рекорд.

Нет, блядь, лучше Красный Крест. До публичной коронации не доживу.

– Всем приятного аппетита, – разрезает помутневшее для меня пространство голос мамы Тани.

Вздрагиваю. Резко отрываю от кобры взгляд. Заторможенно моргая, прослеживаю, как Чарушина с невесткой, закончив сервировку, садятся за стол.

Кажется, что все как всегда. Ничего необычного. Но для меня лично завтрак проходит в тисках тотального напряжения.

Допиваю свой бульон. Закидываюсь парой гренок. Ворую у Чары три блина, у Анж и Ники – по панкейку, у Лизки – кусок омлета. Только в тарелку кобры сегодня не лезу. Боюсь, когда она начнет шипеть, а она в такие моменты всегда психует, реакция моя будет непредсказуемой.

Планирую убраться домой сразу после завтрака. Так и делаю, клянусь. Прощаюсь с Чарушиными, подхватываю ключ от тачки, выхожу на террасу и… стремительно торможу. Юзом, блядь.

Маринка качается в гамаке и с чертовой улыбочкой пялится в телефон.

Ведьма же… Иду к ней.

– Поздравления разбираешь? – задвигаю нейтральный вопрос.

Кобра вскидывает на меня взгляд и тупо ни за что жалит:

– Не твое дело.

Визуально и вербально, вашу мать.

Какого хрена она настолько меня презирает?

– Ау, можно быть менее, блядь, ядовитой? – выдыхаю агрессивно. Отводя ненадолго взгляд, прячу ключ в карман съезжающих с бедер джинсов и… Натянув долбаный гамак, толкаю кобру к противоположному краю. Пока она визжит и машет руками, опасаясь свалиться, заваливаюсь рядом и выхватываю телефон. – Посмотрим, – мычу себе под нос, пролистывая ленту ее сообщений.

– В край офигел?! – бесится Маринка. Приподнимаясь, дергается надо мной в тщетных попытках забрать трубу обратно. – Отдай сейчас же! Отдай, сказала…

– Не трепыхайся, свалишься, – глумлюсь, ощущая, как от достаточно невинного контакта наших тел мое чертовски быстро наливается огненной тяжестью. – Что это? Додик, тощий свин, пишет… – пробежавшись взглядом, понимаю, что строчит балерун о какой-то танцевальной постановке. – На хуй, – комментирую, выставляя на его контакт блок.

– Даня! Я, блин, тебя убью! Клянусь!

– Обязательно. Позже, – отмахиваюсь, не прекращая ржать. – Где твой лист задач, м? Хочу видеть полностью.

5

Давай, всасывай осторожно. Не торопись.

© Даниил Шатохин

– Нет, нет, нет, – рублю скоростным составом, едва вижу кобру. Пока она становится в позу, закатываю глаза и возношу небу все свои проклятия. За что, блядь? Свирепо выдыхаю. Вставляю в рот сигарету, затягиваюсь и сердито пуляю окурок в траву. Впиваюсь в ведьму липким взглядом. – В этом ты не поедешь, – выдаю безапелляционно.

Маринка, не снимая рук с бедер, демонстративно ведет плечами.

– Уверен?

– Уверен.

– Почему?!

– Потому, – рявкаю я. Вздыхаю, когда она от столь яростного проявления эмоций вздрагивает. – Кусок летающего лоскута вместо лифчика, трусы и проститутская сетка на ногах, – перечисляю так же агрессивно, но значительно тише. – Ты, блядь, серьезно?

– Это шорты, – толкает обиженно. И зачем-то, пока палим друг в друга горючими взглядами, уточняет: – Кожаные.

– Вернись и переоденься, – цежу сквозь зубы.

– Иначе?

– Иначе останешься дома.

У меня, мать вашу, капитальный сбой системы случается, когда она вместо очередной порции возмущения сверкает улыбочкой.

– Ладно, – бросает и убегает, сверкая полуголой жопой.

Я, конечно, таращусь вслед. Пока Маринка не исчезает в темноте.

Чертыхаясь, упираюсь задницей в капот Гелендвагена. Подкуриваю новую сигарету, затягиваюсь и вытаскиваю завибрировавший в кармане джинсов телефон.

Мариша Чарушина: На память*_*

И фотка в этом блядском прикиде, с дерзко высунутым язычком.

Big Big Man: Кривляка.

Big Big Man: Крупнее давай.

Что я, мать вашу, делаю? Она же не одна из тех самок, которых я могу оприходовать.

Список, Тоха! Список!

Мариша Чарушина: Я уже разделась. Работай рукой – коснуться экрана и потянуть в стороны.

Сука… Не шагнул ли я еще за черту дозволенного? Блядь, конечно, шагнул.

Надо как-то осторожнее, нейтральнее, равнодушнее… Я смогу.

Выдыхаю облако дыма и вскидываю взгляд на ее окно.

Разделась, значит? Твою мать…

Не выпускал телефон из руки, поэтому, как только чувствую вибрацию, просматриваю сообщение.

Мариша Чарушина: Нормально так?

Новое селфи в платье. Коротковато, конечно. Но если я буду чересчур сильно докапываться, она поймет, что… Что? Что, блядь, она поймет?!

Big Big Man: Нормально.

Маринка отвечает счастливым смайлом. И пару минут спустя во второй раз подбегает к моей машине.

– Ох, вот это у тебя все-таки танк… – выдыхает, когда открываю для нее дверь. Не удосужившись запрыгнуть, оборачивается. С улыбочкой щурится. Я машинально отражаю – угрюмо сталкиваю брови на переносице и задерживаю дыхание. – Это что, компенсация? – точит кобра ядовито. – Ну, за маленькую дудку. Знаешь, так говорят…

Договорить у нее возможности нет. Когда я хватаю ее руку и резко притискиваю к своему ноющему стояку, слова перебивает вскрик. У меня есть две секунды, чтобы прикрыть в странном кайфе глаза. После ведьма отдергивает ладонь.

– Совсем уже?! – пыхтит, краснея на моих глазах. – Ненормальный, – последнее крайне задушенно.

Без слов подхватываю кобру и закидываю на сиденье. От души хлопаю дверью. Пока обхожу тачку, сквозь зубы матерюсь.

Занимаю водительское кресло, завожу мотор и выруливаю на трассу. Маринка помалкивает. Трудно понять, то ли реально обиделась, то ли опасается дальше провоцировать. Все время, которое у нас уходит на дорогу, тупо в телефоне копается. Это я на нее запредельно часто кошусь, а кобра вскидывает голову, лишь когда глушу двигатель.

– Уже приехали? – активизируется, словно ей ширку какую-то вкололи.

– Да. На месте, – изрекаю суховато.

Пока выбираюсь из машины, Маринка тоже выскакивает. Весело улыбаясь, вдруг хватает меня за руку. Не могу не ухмыльнуться в ответ, даже при учете того, как странно бомбит моя атрофированная сердечная мышца.

– Один коктейль, и идем на танцпол, – выдыхаю ей на ухо, едва проходим охрану.

Динь-Динь не возражает. Восторженно выкатывая глаза, медленно, будто завороженная, курсирует взглядом по залу. А я… Я на ней подвисаю. Крепче стискивая тонкие пальцы, мусолю те ощущения, что возникают при осознании, что она тут со мной.

Что за дичь?

Ну, блядь, наверное, мне немного приятно, что Маринка Чарушина выбрала меня для своего первого знакомства со злачными местами Одессы. Немного. Черт, интересно же за ней наблюдать. Вот и все.

Она… Она прикольная.

Да, прикольная. Что тут такого?

Я же не собираюсь ее трахать. Просто тусим вместе. Все.

Заказываю самый слабый коктейль. При этом, пока Маринка вертится, еще и контролирую процесс приготовления. Когда халдей лед в бокал скидывает, показываю, чтобы побольше. А когда алко льет, незаметно жестом стопорю. На этапе сока, поднимая пальцы, удваиваю порцию. Бармен стреляный, понимает без слов. Хоть и удивляется, не комментирует. Молча ставит перед Маринкой бокал.

6

Ты зачем это сделал? Фу…

© Марина Чарушина

Губы Дани прижимаются к моим. Я содрогаюсь и, нечаянно царапнув ногтями его затылок, будто оседаю вниз.

Замираем.

Внутри меня по тонким нервным структурам разгоняется ток. Крутой оборот. Потоки жгучего тепла. Стремительное движение в центр грудной клетки.

Столкновение. Вспышка. Разрастающийся и вращающийся огненный клубок.

Энергия… Безумная. Неизведанная. Манящая.

Я дышать прекращаю и даже не осознаю этого. Пока Даня не отстраняется.

Глаза в глаза. Сжигаем пространство.

Разве так бывает? Мы едва коснулись.

Что же будет, если полноценный поцелуй случится? Думать страшно! Но так волнительно.

Шатохин моргает и бурно вздыхает. Выглядит слегка растерянно. Особенно когда опускает взгляд обратно на мои губы. Кажется, что у него внутри тоже все замерло в ожидании взрыва.

– Ладно… – выталкиваю я взволнованно. – Пойдем еще потанцуем!

Соскакиваю со стула. Даня просто вынужден встать следом, чтобы выпустить меня. На площадку почти бегу. Чувствую его намерение, потому и удираю. Удираю недостаточно быстро… В тот момент, когда он ловит руками за талию и прижимается сзади, вскрикиваю, выдавая не столько испуг, как восторг.

– Фаер, фаер, фаер… – выдыхает Шатохин затянуто, с отрывистыми паузами. Я за каждым этим вербальным толчком вздрагиваю. А когда прикусывает мочку моего уха, будто взрываюсь и осыпаюсь мелкими колючими искрами. – Быть катастрофе, Марина. Охуенной катастрофе.

У меня в груди что-то с грохотом сотрясается. Выжидаю пару секунд, перевожу дыхание и, прокручиваясь в его руках, оборачиваюсь.

– Ну и пусть! Жду! – выбиваю легко.

Горит это во мне. Не хочу останавливаться. Страшно, как никогда в жизни. Но вместе с тем… Жажду, чтобы эта катастрофа была настоящим армагеддоном. Для всего мира. А для нас с Даниилом – особенно.

– У меня, между прочим, еще пять задач, о которых тебе только предстоит услышать, – выпаливаю, подогревая его интерес. – Если я захочу, конечно…

Постоянно боюсь, что в какой-то момент эта игра ему наскучит. Не имея опыта, сложно понимать, как довести до пика и не при этом не перетянуть.

Шатохин наклоняется. Собирая полчище мурашек, прихватывает губами мой подбородок. Невольно дергаюсь, он кусает.

– Красиво запрягаешь, Чаруша, – рычит то ли сердито, то ли в предвкушении.

И моя дрожь выходит на непрерывный режим.

– Хочешь узнать все?!

– Хочу, – толкает практически без заминки. – Бомби, ведьма.

За моими ребрами будто фейерверк взрывается. Вовсю улыбаюсь. Прусь от его реакций, и не скрываю.

– Не сейчас. Ты еще не заслужил, Данечка.

– Когда? – горит нетерпением.

– Когда… – бормочу, соображая на ходу. – Когда я решу, что пора!

Шатохин клонит голову набок. Приоткрывая губы, проходится по ним языком. Столько странных животных инстинктов у меня вызывает, что кровь буквально огнем полыхает. Огненный шар в груди становится объемнее, горячее, агрессивнее.

– А если я решу раньше? – чистейшая угроза с его стороны.

Он хищник. Опасный, знаю. Но, черт возьми, мне так нравится «дергать его за усы».

– Ничего не будет, пока не решу я!

– Ошибаешься, – уверенно размазывает мое заявление.

Я лишь сглатываю. Даня поднимает наши сцепленные руки у меня над головой и буквально отправляет меня в полет. Время замедляется. Вращает меня со «слоу мо[1]» эффектом. Я чувствую стучащий в висках пульс. Ощущаю головокружение. Впитываю ритмы музыки и слова песни. На конце витка содрогаюсь от мощного разряда удовольствия.

Выдыхаю за секунду до обратного столкновения с Шатохиным грудь в грудь. И безумие продолжается. Таких диких танцев у меня за всю мою практику ни с кем не было. Минут десять, и мы снова мокрые. Сердце вылетает, но как же счастливо оно это делает. Каждая клетка в моем теле пульсирует от восторга.

Я под кайфом. Сумасшедшим рапидом удовольствия.

Огней надо мной все больше. Пространство плывет. Но все мои движения как никогда четкие, чувственные и органичные. Мне не нужно думать и вспоминать какие-то комбинации. Я полагаюсь исключительно на свои инстинкты. А все они работают на Шатохина. Мы двигаемся, словно один единый механизм. И мое тело пульсирует от восторга.

– Остынем, – командует Даня в очередной раз.

– Не-е-ет…

Он на мой протест закатывает глаза, подхватывает на руки и просто выносит с танцпола.

– Черт… Черт… У меня вертолеты, Дань! Я лечу! – горланю, пока он транспортирует мое тело.

– Бля, Чаруша… Крыла сложи. Хочу, чтобы они остались целыми.

– Я контролирую!

– Хрен ты что контролируешь… – орет Шатохин. Шмякает меня задницей на стул, придвигается. – Договоримся на берегу, контролирую я, – это условие перебивает такими интонациями, что у меня живот от напряжения сводит.

7

Я горю каким-то странным огнем...

© Даниил Шатохин

Пускаю тачку накатом. Не то чтобы в тот момент реально думаю головой и обладаю хоть сколь-нибудь ясным пониманием последствий управления под градусом. Я, блядь, просто пытаюсь замедлиться. Не лететь, как скоростной состав. Переключить режимы. Стопорнуть на закрепе аварийное сообщение: «Это Маринка Чарушина!!! Не веди себя как животное!».

Да, мать вашу, это Маринка! И я ее в принципе трогать не должен. Но, сука, мозги по черепушке уже размазало. Тот чертов список и вовсе потерялся. Завтра соберу. Завтра все закрою и искуплю.

Водка, может, и охуенный антисептик, но против яда кобры бессильна. Физически или психологически, но я упорно ощущаю Маринкин вкус. Пошло расщепление. Взлетел уровень гормонов в крови. Вскружило голову. И я жажду получить новую дозу.

Под разлогими ветками кедров темнота в салоне Гелика сгущается. Машинально бью по кнопке, чтобы врубить нижнюю неоново-оранжевую подсветку. Хватает, чтобы увидеть перепуганное лицо провокаторши. Да всю ее увидеть… В паху лютая вспышка пламени.

– Снимай трусы. Все снимай, – требую хрипло.

– Ни за что!

– Снимай, сказал!

– Даня!

Такие ноты выдает, что меня на ржач пробивает. Это я и делаю. А одновременно с этим ловлю кобру и резко прижимаю к груди.

– Струсила, дочь колдуна? – выбиваю с той провокацией, которая обычно работает в обе стороны.

– При чем здесь струсила?! – тотчас возмущается Маринка. – Просто не хочу!

Она не пытается оттолкнуть. Сама ко мне прижимается. Но я зачем-то усиливаю давление.

– Считаешь, я идиот? – выдыхаю приглушенно. – Думаешь, не понял, что ты специально скинула эту депешу именно мне? Надеешься, не улавливаю все, что ты выдаешь, чтобы отравить мне кровь?

Маринка вздрагивает.

– Улавливаешь? – звучит сдавленно и крайне осторожно.

Я чувствую, как колотится ее сердце. Оно тарабанит прямо мне в грудь.

– Улавливаю.

– Ну и… Ну и дурак! Придумал тоже! Ха!

Проорав ряд этой чухни, отталкивается и вырывается. Взглядом бешеным пронизывает.

Я закипаю в ответ.

– Раздеваешься?

– Нет!

– Лады, – выдаю почти спокойно.

И покидаю салон. Не зацикливаясь на частоте и высоте своего дыхания, стремительно обхожу тачку и дергаю пассажирскую дверь. Обхватываю кобру рукой, вытаскиваю наружу и закидываю на плечо.

Маринка включает сирену. Визжит на всю округу так, что если бы кто-то вздумал искать, решил бы, что я ее тут насильно приходую.

– Даня… – возмущается, едва бросаю на заднее сиденье.

Я притягиваю за собой дверь и выдаю:

– Ори, не ори – пока ты, на хрен, не кончишь, я тебя не выпущу. С этим гребаным первым пунктом пора прощаться.

– Ты придурок… – выдыхает кобра абсолютно растерянно. Именно сейчас выглядит пьяной. – Я не разрешаю тебе к себе прикасаться… Я… Я… – лепечет взволнованно. – Ты мне противен!

– Да-да, это мы уже выяснили, – ржу я.

– Даня…

Продвигаясь по сиденью ближе, задираю на ней платье. Поддеваю пальцами трусы. Шумно выдыхая, бомблю хрипами зависшую на миг тишину. Вскидываю взгляд, чтобы найти ее глаза и всмотреться в них уже внимательно.

– Готова? На счет пять, окей?

Маринка хватает губами воздух и, покусав их, тяжело сглатывает.

– Окей, – сдается, как всегда, резко.

Ждал именно этого. Знаю же, что только из-за своей кобро-кармы любит поорать. А я все-таки способен ее укрощать.

– Раз. Два. Пять, – и сдергиваю с нее трусы.

– Боже, Даня! – визжит на самых высоких нотах. – А где, блин, три и четыре? Ты дурак… – последнее совсем тихо, потому как я на нее наваливаюсь.

Мечась взглядом между глазами и губами, ловлю дыхание. Прикидываю, насколько опасно снова ее целовать.

Зачем мне это? И ей зачем?

Заставить ее кончить могу без верхних лобызаний. Блядь, да, если по-чесноку, мог бы и, не снимая трусы, тупо пальцами. Но… Я горю каким-то странным огнем.

Что, если это пламя доберется до сети нервной системы, которую и без того рвет дикими разрядами?

Замыкаю искрящие провода клеммами. Локализирую ток.

И… Целую ее.

Если у каждого человека и, правда, есть душа, то моя в эту секунду совершает самоподрыв. Все оболочки лопаются. Вырывается электричество, высекает по телу искрами. Взлетаю на воздух, как склад с боеприпасами. Пожар до небес. И там, должно быть, в каком-то чертовом слое дыру прожигаю. На меня обрушивается рай.

Я просто целую Чарушину… Я ее, блядь, просто целую… Это за нарушение даже не считается. Не трахаю ведь. Но, сука, такой приход удовольствия ловлю, будто нечто новое вкусил.

8

Встреваю. Влетаю по самое не балуй.

© Даниил Шатохин

«Девчонок Чарушиных трогать нельзя!»

«Маринку, блядь, тоже…»

Заторможенно моргая, усиленно таращусь Маринке между ног.

Это не в счет.

В башке на повышенных оборотах какой-то долбаный диск вертится. Мало того, что срывает меня с орбиты, так еще и контузит. Оглушает избирательно – себя не слышу. Зато четко ловлю срывающееся дыхание Чаруши. Каждый ее вдох и каждый выдох разбивают пространство, словно уникальный эротический стимулятор.

Меня кроет нереально. Дико расшатывает. Зверски скручивает. Все нервы в узлы.

Твою мать… Твою…

Изучаю. Рассматриваю, будто впервые увидеть довелось. Сам не пойму, по какой причине так подвис. Киска у Маринки очень аккуратная. Пухлая. Закрытая. Ни клитора, ни внутренних губ не видно. Похожа на персик. С мелким светлым пушком.

Кладу ладони на внутреннюю поверхность бедер, ведьма вздрагивает. Но я все равно заставляю ее их развести настолько, насколько позволяет ширина сиденья. Шумно выдыхаю, когда киска раскрывается. Нежная розовая плоть блестит влагой.

Блядь… Блядь…

Я просто совру, если не признаю, что меня от Маринки плющит каким-то исключительным образом. На все сто баллов. С горочкой, вашу мать.

Не наклоняюсь, а будто плыву вниз. Только дыханием обдаю, она охает и дергается. Инстинктивно пытается свести бедра. Блокирую ладонями и стремительно прижимаюсь к киске ртом.

Маринка вскрикивает. Я бы даже сказал, визжит на весь салон Гелика. Амплитуда у нее ого-го – поет же, мать ее, колокольчик. Вот сейчас раскраивает пространство серией хитовых нот. От нижних хриплых до самых верхних.

Резко притихает, когда раздвигаю языком внутренние губки. Касаюсь клитора, дробно дрожать начинает. Шумным толчком выпускает сжатый в легких воздух и, сука, так сексуально стонет, что меня самого ознобом накрывает.

Пару раз провожу по бугорку, вбираю вкус, расщепляю на рецепторах и загораюсь, будто меня кто бензином облил. Вспыхивает все мое тело. Кожу языками пламени лижет и одновременно стягивает мурашками, а внутри все плавится.

– Бо-о-оже… – врывается кобра в мои торчащие волосы пальцами.

То ли прижимает ближе, то ли пытается оттянуть назад – хрен поймешь. Дергает прилично. Но мне, сука, вдруг так похуй становится. Шманает на максималках, без волос готов остаться. И отпустить ее, конечно же, не могу.

– Мамочки… Мамочки… Даня…

Отрываюсь только, чтобы со скрипом выдохнуть:

– Давай, блядь, без мамы…

– А-а-а… Да… Хорошо… Хорошо, Да-а-аня… – последнее почти орет, когда я припадаю обратно к ее клитору и мягко, на пробу, его всасываю. – Бо-о-оже… Бо-о-оже… Еще… Еще, Даня… Не останавливайся… О-о-о, Боже…

Бью по горошине языком, раскатываю ее, вдавливаю, лижу и, конечно же, посасываю. Спускаюсь по шелковистой плоти ниже, чтобы с каким-то отупляющим изумлением собрать вязкие соки ее похоти. Удивлен, что за первый раз сходу так обильно течет.

– Данечка… – с гортанными, попросту противозаконными стонами продолжает рвать на мне волосы.

Встреваю. Влетаю по самое не балуй.

Поражает ее вкус. Я, дебил, забыл, что она ядовитая. Плющит, как после галлюциногенных грибов. Сумасшествие с первых секунд. Никакой стимуляции сам не получаю, а несет от удовольствия. Забрасывает в межгалактическое поле. Разрывает салютами воздух.

Собираю радиоактивную патоку. Заталкиваю внутрь Маринки язык. Она подается мне навстречу… Она мне, мать вашу, подмахивает. И разбивает зависшую на мгновение тишину громкими стонами.

– Даня… Данечка…

– Ты, блядь, нимфоманка моя… Выебать бы тебя… Блядь, выебать бы…

– Пожалуйста… Пожалуйста… Продолжай…

Выгибаясь, смещается. Я, конечно, не отпускаю. За ней двигаюсь. Кожа сиденья под нами скрипит. Черт, никогда не думал, что эти звуки способны нагонять градус. Будто мало накаляют ее рваное дыхание и пошляцкие звуки.

Что, мать вашу, происходит? Что?

Планету трясет. Видимость режет.

Крепко зажмуриваюсь, чтобы поймать баланс. До темноты, до чертовой боли веки сжимаю… Похрен. Ничего не работает. Только сердце остановку берет. Тягучую такую, ощутимую.

Отстраняясь, открываю глаза. Смотрю на Маринку, сердце срывается. Не в силах оторвать взгляд, заменяю язык пальцами. Хлопаю по влажной плоти, кружу и надавливаю. Маринка закидывает руки за голову, упирается ими в дверцу и, вгоняя пятки мне в спину, еще сильнее выгибается. Растираю хлюпающую влагой слизистую. Склоняясь, хлестко веду языком вверх. Рассекаю дугой, пока пульсирующий клитор ведьмы не оказывается снова в моем рту.

– Бо-о-оже… – выстанывает она, исходя бешеной дрожью.

Колотит всю. И я прусь от этих ее реакций. Мощная лавина гибкой волной проходится по моему позвоночнику. Задерживается жаром в пояснице. Мучительно-сладкой болью отзывается в члене.

9

Совсем озверел?!

© Марина Чарушина

– Эдя, – окликаю друга и извечного партнера по танцам, но смотрю при этом через бассейн на террасу. Там сидит, развалившись в кресле, Шатохин. Разговаривает с братом и, конечно же, делает вид, что меня не существует. – Давай, котик, намажь меня маслом для загара, – подаю Эдику тюбик и ложусь на шезлонг.

Деловито поправив очки, вновь приклеиваюсь взглядом к Дане.

Неужели, и правда, плевать ему на меня? Неужели не вспоминает произошедшее? Неужели не горел желанием меня увидеть?

Я за прошедшую неделю только что не выла от тоски. Так обрадовалась, когда брат созвал друзей на дачу. Мандражировала от восторга, волнения и предвкушения. И все это зря! Шатохин даже не смотрит. Пофиг ему на меня!

«А что ты хотела, Марина? Знала ведь, какой он!», – ехидничает мое внутреннее «Я».

Понимала, безусловно, что Шатохина мне удивить нечем. Но, черт возьми, надеялась зацепить!

«Наивная маленькая дурочка… Представляешь, сколько у него таких было?»

Ну и пошел он! Сволочь! Буду я еще расстраиваться! Ха!

– Боже, Эдь! Что ты там возишься?! – выкрикиваю в психах. Эдька, бедный, прям подскакивает. Мне мгновенно стыдно становится. – Прости, – приглушаю обороты. – Давай уже, мажь, а то я усну, пока ты раскачаешься.

– Сейчас-сейчас, Рин… Я просто открутить не мог, – бормочет парень, пока я выпрямляюсь.

Чувствую прохладу масла на коже. Прикрываю глаза и пытаюсь расслабиться. Но внутри всю аж колотит.

Наверное, я какая-то неправильная. Не так себя веду. Не стоило сразу позволять Даньке себя трогать… Вспоминаю, и по телу дрожь идет, а в животе разливается томление.

– Замерзла, Рин? Закрыть зонт? – суетится заметивший моих мурашек Эдик.

– Нет, нормально все, кот. Просто масло прохладное.

Да уж… Вот, как чувствовала, рано! Надо было еще прогреть его интерес к себе, а потом уже трусы снимать.

Вон Лиза – скромница, как брат над ней трясется! Она вышла из дома, забыл о ребятах! Обнимает, что-то шепчет, целует, гладит непрерывно… На пузе ее вообще помешан же! Там еще только намек наклевывается, а он прям оторваться не может.

Я дурочка, точно… Но, с другой стороны, разве был шанс от Дани отбиться? Он ведь скрутил меня, и трусы сам снимал. Мне что, надо было драться с ним? Ой, ну не хотела бы, не позволила, конечно. Признаю, бесспорно. Но и он умеет, так сказать, уламывать.

Черт… Так охота плакать… С чего вдруг?

Скотина все-таки... Пошел он! Реально задрало мучиться!

– Все, Эдь, хватит, – поднимаюсь, вынуждая его закончить. – К морю идем, – вскакиваю в шлепки и машинально цепляю друга за руку. – Янке позвони, чтобы спустилась тоже, – командую на ходу.

Огибаем бассейн со стороны террасы. В этот же момент Даня с Сашкой выходят из-под укрытия, чтобы покурить, не травя Лизку. Вроде у нее прошел тот жуткий токсикоз, из-за которого она первые недели под капельницами в больнице лежала, но Артем все равно всех гоняет. Одно время даже духами пользоваться запрещал.

Я не собираюсь на него смотреть. Но… Аккурат, когда прохожу мимо, Шатохин закидывает свои Прада на лоб и, черт возьми, словно магнитом меня притягивает. Встречаемся взглядами, и мою грудь осыпает жгучими искрами.

У него на лице ни один мускул не дрогнет, вечный покерфейс. Легко ему, хорошо, весело, свободно и беззаботно. Меня же от эмоций буквально разрывает.

Ух, гад! Сил моих нет! И никакого терпения!

– Рина, не гуляйте долго. Скоро обед! – кричит мама с террасы.

– Не хочу, мам… Я худею!

– С ума сошла?! Не выдумывай, давай. Чтобы в два были дома, как штыки.

– Окей, – вздыхаю уныло.

И резковато дергаю Эдика за руку. Ускоряясь, тащу его за собой.

– Чего ты такая нервная сегодня? – спрашивает он, когда уже к морю подходим.

– Достало все, – цежу сквозь зубы. – Снова полный дом людей! Не протолкнуться! И вообще… – бросив фразу на старте, бурно перевожу дыхание. – Прыгнем?

– В смысле?

– С пирса, Эдь.

– Тебе же брат не разрешает…

– Ой, ну и подумаешь! – тотчас взрываюсь я. – Как он, интересно, узнает? Носится со своей Лизой, так пусть и носится!

Решительным шагом направляюсь к бетонному сооружению.

– Не надо, Рин… Ну ты чего? Рина? – блеет Эдик вслед.

С каждым словом все хуже его слышно. Он-то оторопел и стоит столбом. Я набираю скорость. Страшновато, конечно. Но дури во мне в этот момент гораздо больше, чем страха.

Я в отчаянии. Я в гневе. Я горю.

Сердце неистово грохочет. Распирает, душит, обжигает, оглушает… Замираю на самом краю пирса. Всматриваюсь в бурлящие пенными волнами воды.

– Марина!

Реагирую на оклик, только потому что ушам своим не верю.

10

Лететь за тобой, сбивая столбы, не собираюсь!

© Даниил Шатохин

Землю качает. Шатает тотально. Прорезает молниями ясное синее небо.

Я не двигаюсь. Стою, стиснув кулаки, и смотрю на то, как ведьма Чарушина усердно зализывает своего Додика.

Грудак будто стрелой пронизывает. Рассекает плоть, опаляет волокна жаром и отравляет ядом кровь.

Медленно встряхиваю головой, моргаю, сглатываю, вдыхаю… Заставляю себя двигаться. Нацелившись взглядом в пустой размытый участок земного пространства, шагаю мимо склеившейся парочки.

Мне, безусловно, похуй. На чей-либо гребаный лямур всегда глубоко похуй. Всегда.

Сердце выбивает крайне странный сумасшедший ритм лишь потому, что Маринка в очередной раз взбесила. Плохо же плавает. Сказано было Чарой не раз: с пирса не прыгать. Шел за ней, конечно, не с целью контроля… На фиг оно мне надо! А зачем? Похрен зачем! Просто когда увидел, что собирается сигануть в море, кровь закипела.

Идиотка, блядь… Бестолковая!

Чертова ведьма.

Я не собираюсь думать о том, что неделю назад она точно так же целовала меня. Это ни хрена не значит. Вообще ни хрена.

Пусть развлекается. Пусть. Блядь… Какого хуя эта малолетняя стерва так бесит меня? Силюсь, реально стараюсь… Но отпустить ситуацию и поймать дзен никак не получается.

– Иди, последи за Динь-Динь, – бросаю зависшему в бассейне Жоре. – Твоя очередь.

– Что за ней следить? – переспрашивает лениво. – С Додиком же…

– Иди, последи, сказал. Додик не вывозит. А она с пирса прыгает.

– Бля… Дура, что ли? Восемнадцать перемахнула, а ума так и не накапало... И почему опять я? – психует, но из воды выбирается

– Если я вернусь, – акцентирую жестким тоном, – сам ее утоплю.

– Все понятно, – ржет душнила. – Снова хвост тебе прищемила? Правильно сделала. Умница девчонка. Всем бы так с тобой!

– Вали уже, – цежу сквозь зубы, сдерживаясь, чтобы не размазать его ухмылку кулаком. – Кретин, блядь. Идеальный, сука. Мамке своей будешь рассказывать!

– А при чем здесь моя мамка?

– Считает тебя уникальным. И тебе, барану, внушила.

– Да пошел ты… Хорошо, что твоей на тебя похуй!

– Лучше уж пусть похуй будет, чем она мне станет говорить, кого натягивать, а на ком жениться!

Понимаю, что не стоит вспоминать Соньку эту его припаренную, которую семейка долбаных прокуроров зачморила и выписала из жизни сынки. Но оно, на пике неутихающего бешенства, само рвется.

– Ты сейчас, блядь, по зубам схватишь… – ожидаемо заводится и Жора.

Пробил ведь по запрещенке. Знаю.

Драться с ним желания нет, поэтому обрубаю словесный понос грубым жестом через руку.

– Отсосешь.

И ухожу.

– Гондонище… – рычит Жора вдогонку.

Вхожу через террасу в дом и сразу же курсирую в свою комнату. Принимаю контрастный душ, одеваюсь и даже расчесываюсь.

За обедом ведьму эту живой и невредимой вижу. С некоторым облегчением выдыхаю. Цела, сучка. Можно расслабиться. Но отчего-то полноценно не получается. Что-то такое качает внутри, будто маятник Фуко завелся.

Так весь день словно в тумане и проходит.

А ночью… Когда я, как обычно, дымлю в одиночку на террасе, со стороны палисадника доносится тонкий вскрик и какая-то возня. Перегибаюсь через перила и… наблюдаю голую жопу Маринки. Она, правда, быстро выпрямляется и одергивает чертово платье.

– Ну, блядь, красота… Только не говори, что через окно «вышла»!

Оборачиваясь, кобра зло сверкает глазюками, но удивленной при виде меня явно не выглядит.

– И не скажу! Тебе ничего не скажу! – шипит на своем змеином.

Завораживающе, сука.

– Вообще с головой не дружишь?!

– А тебе-то что?! Нашелся мне тут святой умник!

– Марина, блядь… – выдаю угрожающе и вместе с тем бессильно.

Что я ей сделаю? Не удушу же. И даже не сдам родакам.

И она это прекрасно понимает. Сладко улыбается и манерно закидывает на плечо сумку.

– Чао! – выкатывает вместе с воздушным поцелуем.

Секунд двадцать тупо таращусь на то, как она пилит по дорожке к выходу со двора.

– Твою ж мать… – рычу взбешенно.

И бросаюсь следом.

Нагоняю уже за воротами.

– Куда собралась ночью, в одиночку, в таком виде? – высекаю с жесткими паузами.

– Музыку слышишь? – выдает Маринка в ответ довольно, будто только и ждала, чтобы за ней пошел.

Блядь, конечно, ждала.

Чертова провокаторша!

– Ну? – подыгрываю якобы лениво.

11

Нравлюсь?

© Марина Чарушина

Бегу, неспортивно выбрасывая через рот тяжелое срывающееся дыхание. Мне не до тактик. Поглощена предвкушением. Сердце до небес скачет. Адреналин топит по венам. Эйфория несет.

Слышу, что Даня нагоняет. Захлебываюсь бурной волной восторга и резко, без раздумий, сворачиваю в темный переулок. Не то чтобы реально рассчитываю спрятаться в пышной зелени вьющегося по стене высокого здания растения, но когда Даня меня находит и зажимает там, визжу во всю силу легких.

Горячая ладонь на лицо. Мое глухое мычание.

Глаза в глаза. Блеск безумия. Острая вспышка бешенства. Красиво.

Свистящая тишина.

Смотрит и смотрит. Во все глаза. Сказать, что ли, нечего? Сбиваю его руку со своего рта, только чтобы густым шепотом выпалить:

– Какие там столбы, Данечка? Ради меня будешь сбивать небоскребы!

Он моргает. Прищуривается. Шумно и затянуто, будто толчками, выдыхает.

И дальше молчит. Лишь смотрит, смотрит…

Что за черт?

– Я нашла точку, которую ты ласкал языком, – тарабаню задушено. – Я трогала ее, думая о тебе… Вспоминая, что делал ты, массировала… Кружила, пока не взорвалась… Но это было не так! Не так остро, как тогда с тобой!

– Блядь… Маринка… Блядь… – стонет и, качнувшись ко мне, прикладывается лбом о мой лоб. То ли силу не рассчитывает, то ли внутри меня какой-то свой сбой – звенит в голове. – Эта точка называется клитор.

– Я знаю! – возмущенно заверяю я, но голос не повышаю. Все на пониженных, крайне интимно. – Знаю, конечно. Просто когда она была для меня клитором – это являлось всего-навсего теоретической информацией. А теперь… Теперь эта точка – живой проводник в мир моего удовольствия. Я даже придумала для нее имя.

– Какое? – хрипит Даня незамедлительно.

– Не скажу тебе. Рано!

Сталкиваемся дыханием.

– Связать бы тебя, и на растяжку!

Услышав это, замираю. Кажется, даже сердце биться прекращает.

– Больной, что ли… – язык заплетается, когда это шепчу.

Сама не пойму, от чего пьянею.

– Больной, да, – подтверждает без колебаний. – А ты, думаешь, здоровая? М?

– Не знаю…

Отталкиваю и убегаю. Знаю, что следом помчится. Корректируя план, практически на ходу босоножки скидываю и несусь сразу на пляж. К той части береговой зоны, которая недоступна для туристов, но опасна появлением кого-то из семьи или соседей.

У морской кромки оборачиваюсь, Даня тоже замирает.

Смотрит… Смотрит… Топит страстью и голодом.

– Не гони, Марин… – звучит, как никогда сипло.

Я киваю. Поднимаю руки и скидываю лямки платья. Одну, затем вторую… Медленно тяну лиф вниз. Оголив грудь, притормаживаю. Сосков будто не воздух касается, а языки пламени. Прижигает, заставляя вздрогнуть.

– Марина… – выдыхает и умолкает.

С силой стискивает челюсти и с шумом тянет носом кислород. Замечаю, как раздувается на мощном подъеме его торс. Кажется, вот-вот футболка затрещит.

Мне хочется, чтобы она разлетелась.

– Не гони, сказал… Тормози, блин… Маринка…

Снова киваю. Вздыхаю и продолжаю. Скатываю ткань по бедрам. На улице больше двадцати градусов, а мне вдруг холодно становится. Покрываюсь мурашками с головы до ног. Особенно когда платье падает, и приходит черед снимать последнюю деталь одежды. Тонкие кружевные трусики поддаются не сразу, слишком сильно у меня дрожат руки. Сержусь на нервах и, отбросив намерение быть запредельно-сексуальной, решительно сдергиваю раздражающую вещицу. Отбрасываю, не задумываясь, как после купания искать буду. Упираю руки в бока и застываю.

– Нравлюсь?

У Дани летят вверх брови, и отвисает челюсть. Взгляд с меня не сводит, пока выразительно вдыхает через распахнутый рот. Захлопывает, сглатывает и только после этого выдыхает:

– Спрашиваешь…

– Теперь ты, – выдаю нахально.

Саму же буквально колотит. Ни смелости, ни раскрепощенности, ни осознанности действий сейчас не ощущаю. Знобит дико. Заряжает разрядами волнения.

Шатохин поддевает футболку пальцами и лениво тянет ее через голову. Откидывает и вновь застывает.

Своевольные волосы дыбом. Порочный взгляд огнем. Чувственные губы приоткрыты. Крепкие плечи, рельефный торс, жилистые руки – свободно, напоказ. Из-под болтающихся низко на бедрах джинсов белая полоса трусов торчит. Гораздо больше резинки демонстрирует, а под нее от пупка узкая темная поросль уходит.

С моих губ странный звук срывается. Разгоняет воздух каким-то раскаленным ритмом.

Смуглая ладонь на паху. Скрип молнии. Тихий шорох ткани. Ее падение. Мой взгляд машинально – следом. Щелчок резинки – взгляд стремительно вверх. Движение рук – белые плавки вниз. Взгляд инстинктивно туда же, за раздражителем. Ступор. И медленно-медленно вверх по загорелым ногам.

12

Швартуйся, дурак…

© Марина Чарушина

Хорошо, что у меня характер и подготовка. С трудом, но удается проглотить свой страх. Цельным пылающим куском он проваливается, пока я сглатываю и совершаю глубокий судорожный вдох.

Последствия возьмусь разгребать позже. Сейчас же… Пытаюсь выкрутиться и, ожидаемо, завожусь.

– Какая целка, Данечка? – мурлычу сладко. – Ты же решил, что я с Эдей спала…

Закончить не получается, охота под воду уйти. Можно даже утонуть. Потому что Шатохин закипает как чайник. Он даже звук похожий издает.

Мамочки…

– Ты реально с ним трахалась? – выдыхая это, жестко вжимается лбом в мою переносицу.

Пальцы до боли стягивают мои волосы.

– Не твое дело, Данечка. Не стоит так напрягаться.

А у самой ноги подгибаются. И так дна не касалась, а после очередного, особо мощного разряда тока скрутиться коконом охота. Вот и скольжу ими по бедрам Шатохина.

– Марина, блядь…

Вздрагиваю от жесткости волосков на его теле и рывками дергаюсь, пока не обвиваю ногами торс. Ощутив между ног раскаленную трубу, ошеломленно визжу. К счастью, не успеваю разойтись по всей округе – Даня запечатывает мой рот своим и уносит нас под воду.

Кислород в моих легких превращается в токсичный газ и принимается адски бурлить в груди, обдавая плоть удивительными волнами пульсирующего жара.

Что я говорила о страхе? К черту! Внутри меня воронкой закручивается последняя стадия ужаса. Трясусь в воде, словно смотка высоковольтных проводов. Трясусь, вибрирую и искрю. Ведь язык Дани у меня во рту, руки плотно вокруг тела, кожа к коже, сердце в сердце, член между половых губ.

Я ничего не контролирую. Не способна даже дышать. Но возбуждение, которое я ощущаю, перекрывает своей потрясающей остротой все остальные нужды моего организма. Внутри меня ураганы. Не один, не два… Их тысячи. И эти безумные шквалы попросту разносят меня в щепки.

Плавное щекотное вращение. Закручиваемся влево, а после – вправо.

Взрывы в груди. Душу выносит. Наши губы не унимаются. Их задача – утолять голод, не пропускать воду и не отдавать кислород.

Я парю. Я горю. Я умираю… И хочу еще больше. Гораздо больше!

Толчок. Разряд напряжения. Холодный воздух.

Откидывая голову, совершаю резкий свистящий вдох. Моргаю, пока звезды не обретают определенную четкость. Едва в себя прихожу, как внутри вновь что-то взрывается – Даня ловит губами мой сосок.

– Ах… Ах… Ты что?.. – тарабаню приглушенно.

Терпеть это удовольствие практически невозможно. А он еще берет и всасывает жестче. Если мои глаза – зеркала души, то сейчас она их точно выносит. Кажется, что вместе с искрами стекла из них вылетают. Огнем внутри меня зачищает. Выгибаюсь и инстинктивно подпрыгиваю на Дане.

Этот его член… Боже… Он что-то такое задевает, что я просто ору от наслаждения.

Но интенсивность блаженства стремительно спадает, когда Шатохин отпускает мой сосок и выпрямляется.

– Раз целки нет, то нет и преград между нами? – выбивает грубо по воздуху.

В глаза мне смотрит, я от его сумасшедших эмоций содрогаюсь.

– В смысле, Дань?

– В смысле, могу тебя трахнуть? – выдыхая это, с пугающей меня жаждой вперед подается.

Кусает меня за шею. Жадно проходится, будто сожрать готов.

– Конечно, нет! Совсем дурак, что ли?! Дань… Даня… – пытаюсь его оттолкнуть. – Я с тобой не хочу! – выпаливаю, как только удается в глаза посмотреть. Сердце колотится, вот-вот разорвется на части. – Твоим членом убить можно!

– Что? Никто еще не умер, поверь. Всем по кайфу!

Страх сменяется ревностью. Огромной всепоглощающей ревностью.

– Не смей сравнивать меня с другими! – кроет меня капитально. – Мерзкий… Как же я тебя ненавижу! Ненавижу тебя, слышишь?!

Он вдруг ржет.

– Ревнуешь, что ли? – потешается, пока я заливаюсь жуткими волнами стыда. Сам же отвечает на свой вопрос: – Ревнуешь, кобра!

Да так уверенно, что фиг поспоришь! Но я же точно не сдамся.

– Ничего подобного, Данечка! Ну и самомнение у тебя! Ха! Прижгу его, как рану – останутся шрамы. Швартуйся, дурак, якорь бросай – заплыв твой окончен!

– Чего? Какой заплыв, Чаруша?

– Блядский!

Шатохин еще громче ржет.

– Ору! – горланит, откидывая голову.

Во мне все кипит, а его прям разрывает от веселья.

– Сволочь! – луплю его ладонями по плечам.

Избить намереваюсь, но он быстро и легко перехватывает мои руки. Скручивая, не перестает смеяться. Практически обездвиживает. Снова кусает за шею. Только после этого бесящий меня хохот обрывается.

– Ты ж моя злая недотраханная ведьма, – обжигает густым дыханием кожу. Я вздрагиваю. Вся покрываюсь мурашками. – Хочешь кончить? – добавляет совсем тихо, очень интимно.

13

Я бы так никогда не сказала…

© Марина Чарушина

– Да, блин! – срываюсь после очередной неудачной поддержки. – Это не дело, Эдь, – раздраженно толкаю его в грудь. Бедняга взмок от усилий, но результата ноль. – Так не пойдет, Эдь!

– Как именно? – выдыхает устало.

– Вот так!!! – распаляюсь, тыча в него обвинительно пальцем. – Я с этим на сцену не выйду! Это просто дно какое-то, а не танец! Разве ты сам не понимаешь, что нужно выше?!

– Не получается выше!

– Так старайся лучше!

– Я стараюсь!

– Значит, недостаточно, Эдь! Что-то с тобой не то… Что-то не то… Что с тобой происходит? Почему у нас перестало получаться? Почему ты вдруг перестал мне подходить? – вываливаю скопище вопросов, которые вторую неделю взрывают мне мозг.

Мокрый Эдик принимает насыщенно-бордовый аварийный окрас. Роняет челюсть, подбирает, обиженно поджимает губы, а потом с теми же истеричными воплями, что и я, отражает атаку:

– Со мной не так? Со мной? Это с тобой что не так?! Ты… Ты… Ты постоянно недовольна! Постоянно психуешь! Постоянно орешь!

– Я не ору просто так… – слабо оправдываюсь.

Ведь Эдик прав. Я все время на нервах, ничего не могу с этим поделать.

– Орешь, Рин... А еще давишь на меня…

– Ну, прости… – сдаюсь, заметив в его глазах блеск слез. – Наверное, это усталость… И злость, разумеется…

А еще тоска и обида, которые рвут мне душу, когда Шатохин пропадает.

Вот чем он без меня занимается?! Ха! Уверена, без меня его жизнь ужасно скучная!

– Правда, прости, Эдь... – тянусь, чтобы обнять. Пахнет он, конечно… Невольно морщусь. – Я расстраиваюсь, что не получается так, как нужно. А времени до фестиваля все меньше… Но ты прав, нам нужно отдохнуть. Друг от друга, в том числе. Тренеру такое показывать зашквар.

Вздохнув, отстраняюсь. Уйти не успеваю.

– Ты так и не объяснила, зачем меня целовала… – тормозит меня Эдик двадцать пятым напоминанием того идиотского фортеля. Чем, естественно, поднимает внутри меня новую волну раздражения. – Зачем?

– Репетиция, Эдь. Репетиция, – усмехнувшись, хлопаю его по плечу. – Не бери в голову, ладно? Просто забудь. Эта поддержка тоже не выстрелит.

Бегу к двери, когда Эдик догоняет уточнением:

– Почему не выстрелит?

Оборачиваясь, продолжаю двигаться. Задом наперед шагаю и на ходу соображаю, что ответить, чтобы остаться максимально честной и при этом не обидеть.

– Потому что нет между нами вау-эффекта, – развожу руками и с сожалением улыбаюсь. – Не фаер, Эдь. Не фаер.

– Ерунда. Стоит попробовать еще раз и…

– Жди меня в фойе, Эдь, – обрываю его натужное мычание я.

Крутанувшись, толкаю дверь раздевалки. Легким шагом пересекаю помещение. Ввожу цифровой код на замке своего шкафчика. Распахивая, первым делом телефон проверяю. Перезваниваю по пропущенным маме. Отчитываюсь, что только закончила заниматься.

– Почему так поздно, Рина? Неужели нельзя тренироваться раньше?

– Можно! Расталкивая локтями другие пары.

– А к шести утра, дорогая моя, вернуться не желаешь? – остужает мой тон мама.

– Ну, мамуля… – переключаюсь на ласковое нытье. – Лето ведь, утром хочется спать.

– Хочется ей… А мне, знаешь ли, хочется, чтобы моя восемнадцатилетняя дочь возвращалась домой до полуночи.

– Я буду раньше! Где-то в половину, честно!

– Жду, – бросает мама коротко и отключается.

Шумно выдыхая, задумчиво прокручиваю телефон в руке. Пару секунд спустя несколько небрежно отбрасываю его обратно в шкафчик и начинаю стягивать с себя одежду.

Оставшись полностью голой, вступаю во вьетнамки, беру полотенце и уже хочу захлопнуть дверцу, когда телефон оживает короткой вибрацией.

Big Big Man: Ты сейчас в «Атланте»?

Big Big Man: Поймал геолокацию.

Смотрю на эти две строчки, и сердце срывается. С безумной силой влетает мне в ребра. И кровь так резко гонять начинает, что, кажется, подскакивает давление. В голове резко возникает головокружение, а в теле – дрожь.

Big Big Man: Собираешься отвечать?

Я не готова! Не успела ничего придумать.

Big Big Man: Чара просил тебя домой докинуть. Я как раз через десять минут из тренажерки выйду.

Боже, мы в одном здании… Боже…

Оглядываюсь, будто все разделяющие нас стены вдруг становятся прозрачными. Ежусь, словно от холода. Прижимаю к обнаженной груди полотенце.

Я увижу его? Мы будем ехать в одной машине?

Big Big Man: Алё???