Застенчивый мотив крови

Глава 1

Первое, что он услышал в это утро, было недовольное ворчание супруги, которая уже в который раз напоминала ему, что им нужно поменять холодильник. Максуд недовольно открыл глаза. Сколько можно говорить по этому поводу: у них два холодильника, и не нужно каждый раз напоминать ему о таких мелочах. На часах было около восьми. Сегодня, кажется, четверг, вспомнил Максуд, и ей не нужно идти в школу, где она работает преподавателем биологии. А ему нужно к девяти на работу, и он мог бы поспать еще минут пятнадцать. Он привычно поднимался в пятнадцать-двадцать минут девятого, тратил около пятнадцати минут на утренний моцион, бритье и быстрый завтрак, чтобы без двадцати девять выйти на улицу. Конечно, ему повезло, что они жили напротив станции метро. Он переходил дорогу, входил в метро на станции «Тургеневская» и за пятнадцать-двадцать минут доезжал до своего института, который находился недалеко от станции метро «ВДНХ». Пешком за несколько минут он оказывался у здания института. Ему даже немного завидовали коллеги. Некоторым приходилось стоять в утренних пробках по полтора часа, пока автобусы или их собственные машины доезжали наконец до места работы.

Максуд Намазов – доктор физико-математических наук – работал в одном из тех закрытых институтов, которые еще сохранились после распада Советского Союза и появления на карте новой демократической России. Новой стране также нужны были новейшие вооружения, оборонная промышленность и передовые технологии для армии. Этими проблемами традиционно занимался институт, где работал Намазов. Начало девяностых – сложные времена, когда финансирование почти закончилось, некоторые сотрудники – кандидаты и доктора превратились в мешочников и спекулянтов, выезжая за товаром в Турцию, а оставшиеся в Москве пытались какими-то немыслимыми способами выживать на смешные зарплаты… В те годы институт жил исключительно за счет аренды, сдачи сразу трех этажей своего основного здания различным кооперативам. Разумеется, ни о какой секретности и речи не могло быть, когда в институт, занимавшийся проблемами обороны, легко мог зайти любой посторонний с улицы, мотивируя это необходимостью попасть в одну из организаций, арендующих три этажа девятиэтажного здания. В середине девяностых отчаявшиеся сотрудники института написали коллективное письмо премьер-министру. Уже стоял вопрос о закрытии института, когда премьер выделил нужные деньги для развития. На дворе был конец девяносто шестого. Следующий год, казалось, упрочил надежды, институт получил наконец решение о восстановлении государственного финансирования. Но в девяносто восьмом произошел оглушительный дефолт, и, казалось, все рухнуло навсегда. Однако и здесь «повезло». Ставший премьер-министром Евгений Примаков возглавлял до этого Министерство иностранных дел и внешнюю разведку страны. Он хорошо представлял, какими важными разработками занят институт и какой большой интерес к нему проявляют различные страны, в том числе и спецслужбы. Поэтому было принято принципиальное решение об удалении всех арендаторов и выплате всех необходимых институту средств.

Уже при новом президенте Владимире Путине институт еще более укрепили, выделив дополнительные площади за городом и средства для проведения экспериментальных работ. Нулевые годы стали временем подлинного возрождения института, когда наконец-то появились новые заказы, большие деньги и перспективы развития. Намазов начал получать приличную зарплату… Плюс зарплата жены… Теперь можно было относительно нормально существовать.

Максуд приехал в Москву после окончания школы, которую окончил с золотой медалью… Мечтал поступить в знаменитый МВТУ имени Баумана, откуда выходило большинство будущих ученых, космонавтов. Получив пятерку на первом экзамене, он автоматически был зачислен в это высшее учебное заведение… Студенческие годы пролетели быстро. И вот с новеньким дипломом прибыл в оборонный НИИ… Восемьдесят шестой год… Тогда ему исполнилось только двадцать два года и перспективы казались особенно радужными.

В двадцать пять он защитил кандидатскую диссертацию и женился на дочери своего научного руководителя – члена-корреспондента Академии наук Зайцева Вениамина Платоновича. Его миловидная дочь понравилась Максуду, еще когда он учился в МВТУ. Она часто приезжала к отцу, который работал заведующим кафедрой и уже тогда выделял среди своих учеников Намазова. Жена Зайцева была кабардинкой, и, может, поэтому он так благосклонно отнесся к стремлению Намазова познакомиться с его дочерью. Лариса оканчивала биологический факультет МГУ, и ей грозило распределение на работу куда-то в Северный Казахстан. Разумеется, ни ее родители, ни она сама этого очень не хотели. К этому времени Максуд уже несколько раз встречался с девушкой, она ему нравилась. Лариса, чтобы не уезжать в Казахстан, сама полушутя, полусерьезно, предложила оформить их отношения… Он сразу согласился, и уже в начале мая они зарегистрировались…

Сама свадьба состоялась только в сентябре; очевидно, родители все-таки решали, стоит ли соглашаться на подобный мезальянс, ведь угроза вынужденного распределения уже миновала. Но Лариса настояла на своем, и в сентябре состоялась пышная свадьба. Тесть подарил зятю и своей дочери хорошую трехкомнатную квартиру в районе метро «Аэропорт», куда они и переехали сразу после свадьбы.

Через год родилась Арина, которую назвали так в честь матери Вениамина Платоновича, бабушки Ларисы. Казалось, что все идет прекрасно. Молодой кандидат наук Максуд Намазов имел московскую прописку, был кандидатом наук, зятем самого Зайцева и проживал в прекрасной трехкомнатной квартире в центре города. Но за окнами был уже девяностый год. Начались проблемы даже с детским питанием, невозможно было купить многие продукты. В девяносто первом распалась страна, а в начале девяносто второго, после того как правительство Гайдара отпустило цены, зарплата Намазова составляла всего восемь долларов. Лариса сидела дома с ребенком, и если бы не помощь ее отца, они бы просто умерли с голода. Приходили посылки и из Махачкалы, от родителей Максуда, которые в эти трудные годы тоже поддерживали своего сына. Но это были очень трудные годы. Намазов не стал мешочником, презрительно отвергая любые предложения заняться подобным «бизнесом». В отличие от многих своих коллег он занимался наукой, искренне полагая, что рано или поздно она кому-то понадобится. В девяносто восьмом, в возрасте тридцати четырех лет, он защитил докторскую диссертацию. Тесть был безумно рад, но Лариса устроила дома очередной скандал, заявив, что было бы гораздо лучше, если бы муж занимался бизнесом, а не этой глупой наукой, которая ничего, кроме «грошей», не дает. Она всегда приводила в пример их общего друга – Костю Хохлова, который бросил аспирантуру, не доучившись, отказался защищаться и занялся бизнесом, продавая ширпотреб из зарубежных стран, в основном из Польши и Венгрии. Намазов всегда говорил, что Костя загубил свой несомненный талант. Среди оставшихся в институте молодых сотрудников имя Константина Хохлова стало своеобразным символом стяжательства. Однако Хохлова это мало волновало, и уже через несколько лет он стал достаточно состоятельным человеком, а в нулевые даже построил два больших супермаркета… Купил роскошный «БМВ», построил дачу за городом, переехал в новую квартиру, женился на длинноногой модели, занявшей какое-то престижное место в московском конкурсе красавиц. Лариса всегда ставила его в пример своему неудачливому мужу, который, став доктором наук, по-прежнему мог существовать только на помощь, присылаемую из Махачкалы, и деньги, которые выдавал отец Ларисы.

Может, поэтому у них так и не появилось больше детей. Лариса категорически отказывалась рожать, ядовито напоминая, что и первого ребенка они смогли содержать только за счет ее родителей. И рожать второго ребенка, когда зарплата мужа не позволяла им нормально существовать, было бы крайне безответственным поступком. С годами Максуд, мечтавший о сыне, смирился с тем, что больше детей у них не будет. Наблюдая за другими семьями, он пришел к твердому выводу, что если в семье один ребенок, то это либо медицинские проблемы с женщиной, либо плохие отношения в семье между супругами. Отношения с Ларисой в девяностые были не просто плохими, а очень плохими. Он часто ночевал на диване в кабинете, куда она врывалась, чтобы устроить очередной скандал.

Она все время напоминала ему, что эта квартира подарена отцом, и кабинет, который имеет Максуд, был тоже оборудован за счет ее родителей. При этом она каждый раз кричала, что у ребенка нет детской, тогда как он, неудачник, занял лучшую и светлую комнату. Несколько раз Максуд собирал чемодан, уходил из дома и ночевал у друга Лени Альтмана. Но каждый раз возвращался, когда Лариса звонила и просила его вернуться. Она была несколько истеричной женщиной, подверженной приступам гнева. Однако она по-своему ценила мужа, которого хвалил ее отец, уверяя, что Намазов еще станет академиком. На нее сильное влияние оказывала и мать, души не чаявшая в своем зяте. Она каждый раз уговаривала дочь первой позвонить мужу и помириться с ним. Все эти скандалы закончились тем, что кабинет переоборудовали в комнату девочки, хотя Арина почти все время жила у дедушки с бабушкой, где в большой четырехкомнатной квартире у нее тоже была своя комната. Но чтобы не усугублять отношений с женой, Максуд перевез часть книг на работу, часть просто выбросил или раздарил друзьям. А большую часть подарил Леониду Альтману, с которым работал в одном институте уже много лет.

Летом жена, забрав дочку, отдыхала на даче у родителей, куда иногда приезжал Максуд. Он почти никогда не оставался на даче, чтобы не давать возможности Ларисе устраивать скандалы в присутствии ее родителей. Иногда отец покупал дочери и внучке какой-нибудь заграничный тур, отправляя их в Прагу или Стамбул. Разумеется, никто и не думал предлагать такую поездку самому Максуду. Когда наконец-то Намазов стал получать приличную зарплату, а устроившаяся на работу в школу Лариса начала самостоятельно зарабатывать, они позволили себе обновить дома мебель, технику, купить необходимые предметы обихода. В две тысячи седьмом Арина поступила на филологический факультет МГУ. Она по-прежнему жила у дедушки с бабушкой, иногда появляясь у родителей. Чаще всего она появлялась дома, чтобы попросить деньги у отца. Максуда более всего на свете раздражало, что Лариса с первого дня их совместной жизни обращалась к нему по фамилии, называя Намазовым. Эта привычка передалась и дочери, которая почти никогда не называла его папой…

Через год Максуд Намазов и Леонид Альтман получили Государственную премию за свои разработки в области оборонной техники. Их поздравлял весь институт. Тесть собрал своих друзей-академиков, чтобы отметить событие. Единственный человек, который отнесся к этому достаточно равнодушно, – была Лариса. Ее интересовала только финансовая часть премии, только деньги, на которые она сделала долгожданный ремонт в квартире и поменяла мебель. Самое поразительное, что она так и не появилась на банкете в честь успеха своего мужа… И два лауреата – Намазов и Альтман – сидели без своих жен.

Когда Арина оканчивала институт, уже не было никакого распределения, но дедушка снова постарался, и внучка получила место в Институте мировой литературы. Директором института был Феликс Феодосьевич Кузнецов, старый друг дедушки, который с удовольствием согласился помочь внучке Вениамина Платоновича. За год до этого умерла бабушка Арины, мать Ларисы, которая всю жизнь пыталась сглаживать конфликты между дочерью и зятем. У нее нашли неоперабельную онкологию, и она «сгорела» буквально в несколько месяцев. Зайцев остался один. Его сын – Федор, уже пятнадцать лет проживал в Соединенных Штатах, в Сиэтле, став гражданином этой страны и женившись на американке. Детей не завели, жена была старше Федора на четыре года, и они раз в несколько лет приезжали в Москву, чтобы навестить родственников. Но в последние годы почти не появлялись, позволив себе приехать только на похороны.

Арина теперь жила все время с дедушкой. Лариса тоже довольно часто ночевала у них. Однажды Максуд предложил восстановить свой кабинет, на что получил едкое замечание, что ему достаточно и служебного кабинета, в котором он зарабатывает свои «гроши». Больше к этому вопросу они не возвращались, и он часто оставался по ночам один, так как супруга уезжала ночевать к своему отцу. Вениамин Платонович работал с зарубежными компаниями еще в восьмидесятые годы, получая деньги даже в иностранной валюте, что позволило ему не только достойно существовать в начале девяностых, но и помогать своим детям. Ему уже шел восьмой десяток, но он сохранял ясность мышления, продолжая работать заведующим кафедрой в своем университете.

Он дважды выдвигался в академики, но оба раза не набрал достаточного количества голосов. Зайцев уверял всех, что это происходило по вине коллег, не простивших ему успешных заработков в конце восьмидесятых. Он всегда был очень практичным и деловым человеком, хотя и считался достаточно успешным ученым. Как бы там ни было, он оставался членом-корреспондентом наук и уже несколько раз намекал своему зятю, что необходимо думать о продолжении научной карьеры. В сорок девять лет Максуд Намазов был доктором наук и довольно успешным ученым, чьи разработки широко использовались во многих закрытых темах оборонной промышленности.

В прошлом году Вениамин Платонович позвонил зятю и пригласил его приехать на кафедру для важного разговора. Максуд удивился, но, привычно послушавшись, приехал к тестю. Вениамин Платонович долго расспрашивал о работе и перспективах их института, вызывая еще большее недоумение зятя. И только через несколько минут решил перейти к основной теме их беседы. Это случилось ровно через два месяца после смерти его жены.

– Понимаешь, Максуд, – вздохнул Зайцев, – после того как я потерял супругу, я остался совсем один. Федор сейчас в Америке, уже получил гражданство и понятно, что никогда больше сюда не вернется. Его жена, старше его и, видимо, не собирается рожать, так как у нее есть мальчик от первого брака. А у меня теперь только внучка Арина, которая практически всю жизнь жила рядом с нами. Ты сам помнишь, что все эти годы мы бескорыстно помогали вам и Арина все время жила у нас.

– Конечно, помню, – вежливо согласился Намазов, – и я вам очень благодарен за вашу помощь.

– Надеюсь, что ты действительно это ценишь и помнишь, – сказал Вениамин Платонович, – и у тебя появилась возможность это доказать. Дело в том, что я хочу удочерить Арину. Понимаешь? Я могу завещать ей свою квартиру, дачу, машину – в общем, все свое наследство. Ты меня понимаешь?

– Да, конечно, – пробормотал несколько ошеломленный Максуд, но вы можете оставить все своей дочери и через нее – своей внучке, если хотите, конечно.

Он все еще не понимал, к чему клонит тесть.

– Можно и так, – поморщился Зайцев, – но дело не только в наследстве. Ты сам понимаешь, какие сейчас времена. У вас в Дагестане практически каждый день кого-то убивают. У нас в Москве тоже неспокойно. А здесь девочка, которая устроилась на работу в такой известный институт, проходит как Арина Максудовна Намазова. Все думают, что она непонятно кто по национальности. Ты меня извини, но иногда выглядит даже смешно, когда эта девочка говорит, что она моя внучка.

Максуд не видел в этом ничего необычного. У Арины были смуглая кожа, она была похожа на отца, и удивительно зеленые глаза, как у ее бабушки, матери Максуда. Однако овал лица у нее славянский, и она похожа на Ларису, которая в молодости была достаточно привлекательной девушкой.

– Но это ее фамилия, ее отчество, – удивился Намазов, – мы же не можем их поменять.

– Можем, – сказал тесть, – я удочерю Арину, и она станет Зайцевой Ариной Вениаминовной. Согласись, что так звучит гораздо более благозвучно. Мне тоже будет приятно, в мире останется кто-то из Зайцевых. И девочке легче. Ты знаешь, что я не националист. Жена у меня была кабардинка, и мы прожили с ней душа в душу почти полвека. И против тебя я никогда не возражал. Но девочке будет лучше, если она дальше станет Зайцевой. Ты знаешь, как она стеснялась своей фамилии в институте. Она мне сама об этом рассказывала. Очень переживала, но вам не говорила. Многие даже не верили, что она внучка Зайцева, – повторил он. – Ты меня понимаешь?

Максуд ошеломленно кивнул. Он впервые подумал, что ни жена, ни дочь никогда не говорили ему о такой проблеме, хотя супруга оставила свою фамилию. Несколько лет назад, когда они встречались с приятелями, на встречу приехал и друг семьи Намазовых прокурор Руфат Ширалиев. Он подошел к Максуду, пожал ему руку, когда рядом оказалась Лариса. Она представилась как супруга Намазова и назвала себя – Лариса Зайцева.

– Безобразие, – притворно вздохнул Руфат, – что делать с нашими женами, ума не приложу. Моя супруга тоже оставила свою фамилию…

– Безобразие? – нахмурилась, не понявшая юмора Лариса.

– Лошадь Пржевальского взяла его фамилию, – пояснил Руфат, – а наши супруги не хотят брать фамилии мужей. Просто безобразие.

Все вокруг рассмеялись его шутке. Но Лариса явно не оценила юмора. Она отошла от них и весь вечер как-то странно смотрела на мужа. Может, уже тогда она размышляла о том, что дочери лучше сменить фамилию и отчество. Максуд подумал, что это могла быть идея его супруги.

– Что я должен сделать? – с некоторым вызовом спросил он. – Отказаться от своей дочери?

– Нет, – ответил Зайцев, – ты ее отец, и этого права у тебя никто не отнимает. Просто я ее удочерю, чтобы не возникало в будущем проблем с наследством. Кто знает, может, эта американская жена моего сына завтра подаст на развод и потребует часть имущества своего бывшего мужа, который сможет претендовать и на мое наследство? Я думаю, что так будет правильно. И для самой Аришки. Так будет удобнее. И ей позволит чувствовать себя достаточно комфортно.

– А она сама знает?

– Конечно. И с Ларисой я тоже советовался.

– Не сомневаюсь, – ответил Максуд, – и она, конечно же, не была против. Может, это была ее идея?

– Не нужно так, – попросил тесть, – ты знаешь, в каком она сейчас состоянии. Потеряла мать… Ей сейчас и так очень тяжело. Ты должен быть рядом, поддерживать ее, соглашаться с ней.

– Это я делаю всю свою жизнь, – сказал Намазов, – если у вас больше нет ко мне никаких предложений, позвольте я вернусь на работу.

– Значит, ты согласен? – спросил Вениамин Платонович.

– Делайте как считаете нужным, – ответил Максуд и вышел из кабинета.

Вечером он спросил Ларису, знает ли она о предложении отца.

– Знаю, конечно, – спокойно ответила Лариса, – я не понимаю, что тебя удивляет? Это нужно было сделать давно, еще когда она меняла паспорт, но моя мать категорически не соглашалась, считая, что у девочки должен быть родной отец и твоя фамилия. Она сама взяла фамилию моего папы и всегда говорила, что мы обязаны гордиться его фамилией. Хотя, если честно: какой ты отец? Все для нее делал мой папа. И квартиру нам сделал, и нас содержал, и ее тоже. Ты должен его благодарить, что он хочет оставить все наследство Арине. У тебя появилась редкая возможность – хоть как-то отблагодарить моего отца за все эти годы твоей бестолковой жизни.

– Замолчи, – закричал, теряя терпение, Максуд.

– И не нужно на меня орать, Намазов, – сразу встрепенулась Лариса, – ты сам все прекрасно понимаешь. Меня всегда трясло, когда я слышала, что моя дочь Арина Намазова. Только этого не хватало. Меня, тогда глупую девчонку, уговорила выйти за тебя замуж моя глупая мать, которая всегда была от тебя в восторге. Нашла своего земляка-кавказца.

– Ты хотя бы об умершей матери так не говорила, – махнул рукой Намазов.

– А ты меня не упрекай. Думаешь, почему она так рано ушла? Это из-за наших отношений. Она все видела, все понимала. Я месяцами у них на даче одна живу, без мужа. А я, между прочим, молодая женщина. Мне только сорок шесть лет. И мы до сих пор сидим на шее у моего отца. А тебе через год – пятьдесят. И ты загубил мою жизнь. Типичный неудачник. Тебе самому не стыдно? Теперь хочешь загубить жизнь нашей дочери?

– Делайте что хотите, – отмахнулся Максуд, выходя из комнаты.

С Ариной он не стал ничего выяснять. Было слишком больно. Через два месяца дочь стала Ариной Вениаминовной Зайцевой…

Сегодня был один из тех немногих дней, когда Лариса ночевала дома и уже с утра стала укорять мужа, что второй холодильник почти не дает холода.

– Нужно купить нормальный холодильник, – уверенно говорила она, – или у тебя опять нет денег и мы пойдем побираться к отцу?

– Сколько стоит холодильник? – устало спросил Максуд, уже понявший, что нужно вставать. Она все равно не даст ему уснуть.

– А ты не знаешь?

– Сто или двести долларов? Возьми и купи.

– Намазов, ты совсем сошел с ума в своем дурацком институте. Хороший холодильник стоит не меньше тысячи долларов. Неужели даже такой элементарной вещи ты тоже не знаешь…

– Мы же хотели накопить деньги для покупки машины для Арины, – напомнил Намазов.

– Машину ей подарит мой отец. А ты дай деньги на новый холодильник.

– Я сниму с карточки и вечером оставлю тебе на тумбочке, – решил Максуд, – у тебя все? Или я должен еще выслушать порцию твоих оскорблений?

– Ты сам заслужил все эти слова, – еще больше разозлилась супруга, – пока другие люди стали миллионерами, ты все еще сидишь в своем дурацком институте. Все штаны протер за двадцать с лишним лет. Общаешься с дегенератами и такими же неудачниками, как ты сам.

– Это все из-за холодильника?

– Нет. Это все из-за тебя, – взвизгнула она, – четверть века я живу с неудачником. Скоро уже двадцать пять лет. Ничего не позволяю себе купить, хожу в тряпье, не могу позволить себе даже новый холодильник, чтобы продукты не портились. Каждый раз думаю, будут ли у тебя деньги. Или снова придется клянчить у моего отца. У меня развился «синдром нищенки» из-за тебя.

– Почему? – возразил Максуд, хотя знал, что этого лучше не делать. – Я сейчас зарабатываю приличные деньги. И у нас два холодильника.

– Какие деньги? Это разве деньги? У нас нет ни своей машины, ни дачи, и мы живем в квартире, которую подарил нам мой отец. Вот у Кости Хохлова есть деньги, его дура-жена каждый раз меняет бриллианты и не думает об испорченном холодильнике. Мне уже стыдно просить у моего старого отца деньги. И я надеваю мамины старые безделушки, которые сейчас носят уборщицы. И ты еще смеешь говорить, что зарабатываешь приличные деньги?

Зная, что ее уже не остановить, пошел в ванную. Завтракать тоже не стал. Она продолжала бушевать, обвиняя его во всех возможных грехах. Было грустно и неприятно. Но он поймал себя на мысли, что его уже давно не волнуют ее слова. И все ее оскорбления. Ведь у него уже полтора года есть Майя, и он может позволить себе оставаться равнодушным к любым словам своей супруги.