Завихрение

Это был замечательный, меблированный дюплекс, с довольно низкими потолками, но, вследствие этого прискорбного факта, еще и низкой квартплатой — что в моем случае было немаловажно.

Хозяйка тоже была замечательная — уже немолодая, предпенсионного возраста, женщина — бывший судмедэксперт, а нынче трижды бабушка и почетная нянька всех времен и народов. Она жила совсем рядом, за той же огромной, железной входной дверью с глазком в виде желтого кошачьего глаза. За дверью скрывалась унизительно маленькая прихожая, в которой едва умещались тумбочка с зеркалом и пустая подставка под зонты.

Дальше наши дороги с хозяйкой расходились: она уходила за советскую белую дверь со стеклянными вставками и страшными коричневыми ручками, а я — за новую, коричневую, с современным замком — ее поставил предыдущий жилец.

Теоретически я знал, что скрывается за левой дверью — прихожая, короткий коридор, очень чистая и светлая, но изрядно ободранная кухонька, и три комнатки.

На моей же половине прихожей не было. И коридора не было. Уголок, в котором можно было оставить ботинки, был ограничен огромным широким шкафом, тоже доставшимся мне по наследству от третьего жильца. За шкафом сразу начиналась комната, длинная и узкая. В ряд стояли продавленный диван неприятной коричневой расцветки, два абсолютно пустых, но пыльных стеллажа и маленький журнальный столик с придвинутым трехногим стулом. Напротив устроилась одинокая и уныло-пустая тумба под телевизор; над ней висели какие-то картинки с яблоками и грушами, которые я намеревался немедленно снять.

Налево была дверь в кухню, с полным гарнитуром, холодильником и печью "Лысьва" пятьдесят четвертого года — впрочем, еще вполне рабочей. Пол укрывали плетеные коврики, отводящие взгляд от криво уложенного кафеля. В правой стене виднелась дверь в маленький, но аккуратный санузел, даже со стиральной машиной.

Из той же узкой комнаты, которую я в шутку прозвал "тоннелем" (в ее самом конце было широкое французское окно, дававшее очень много света — люстру, старинную, хрустальную, с какими-то бусинками, подозрительно колыхающимися в сумраке, можно даже не включать), лестница вела наверх, в спальню. Здесь люстры не было — под потолком на коротком проводке висела "лампочка Ильича". Она была очень маленькая, эта вторая комната, и почти всю ее площадь занимала огромная, трехспальная, наверное, кровать. Я поморщился и спустился вниз.

— Все устраивает?.. — как-то очень грустно спросила хозяйка. Наверное, ей очень не хотелось расставаться с этим замечательным дюплексом.

Я кивнул.

— А что, разве кому-то здесь очень не нравилось?..

— Большинство сбегает через неделю, — еще грустнее сказала хозяйка. — Хотя никаких физических изъянов в квартире нет, разве что низкие потолки — ну да я баскетболистов сюда и не селю… — это была чистая правда. Меня ростом тоже обделили: наверное, когда бог раздавал людям героическую внешность, я стоял в очереди за чем-то другим. — Поэтому я всегда беру деньги вперед.

Я снова кивнул (меня об этом еще в агентстве предупредили) и протянул ей конвертик с требуемой суммой.

— Попрошу меня в течение недели не беспокоить, — сказала хозяйка, заметно повеселив после получения денег. — Я сама зайду в следующую субботу. Располагайтесь, я не буду вас больше отвлекать…

Мы попрощались; она вышла неслышной тенью.

Я упал на диван, подложил руки под голову и с удовольствием оглядел свои новые владения.

Своей недвижимости у меня не было — как-то у нас с ней не сложилось. Работал я… да, выражаясь языком нормальных людей, я вообще не работал, и вел "паразитический образ жизни". Я писатель, не сказать чтобы слишком известный, но на житье-бытье хватает. Соответственно, от моих гонораров и зависит качество моей жизни. Впрочем, меня все устраивает. Можно сколько угодно много говорить о том, что "не продается вдохновенье", но то, что продать можно рукопись — общеизвестный факт. Чтобы нормально писать, с полной самоотдачей, нужно время и обстановка. В современном мире для достижения этих целей нужна немалая сумма. В конце концов, хотите, чтобы я писал — платите мне за это деньги.

Без сомнения, писал бы я и без денег, но так как-то удобнее.

Да и вообще, можно сказать, что в современной моей жизни меня все устраивало. С женой мы разошлись; общих детей у нас нет, поэтому этот период жизни можно забыть, как страшный сон. Особых материальных проблем нет, а то, что приходится снимать квартиру — что ж, это обычные житейские трудности, тем более что творческим личностям (а я считаю себя таковой), говорят, полезна перемена обстановки…

Я вытащил из сумки свой любимый ноутбук цвета "ночное небо" со всеми прилагающимися к нему проводами и дисками, поискал по комнате розетку, завел новый текстовый документ и уставился в чистый лист виртуальной бумаги, изредка кликая на фигурке "помощника" и нажимая на команду "Мотор!". Писать не получалось. Впрочем, после завершения чего-то титанического у меня часто случался небольшой творческий кризис — видимо, муза решала, что с нее достаточно.

Я уже отчаялся и хотел было захлопнуть ноутбук, но тут в дверь довольно вежливо постучали, и я вспомнил о своих вещах, которые обещали доставить в половине шестого, а доставили только в семь двадцать — наверное, заплутали на извивающемся переулке с прыгающими номерами. Я сам, когда шел сюда в первый раз, нужный дом нашел отнюдь не сразу — после того, как побывал в седьмом, двенадцатом и двадцать шестом домах, стоящих между одиннадцатым и пятнадцатым. Тринадцатый дом, маленький, двухэтажный, желтенький, в два подъезда (они же две квартиры-дюплексы) обнаружился после третьего и перед двадцать седьмым.

Я забрал свои вещи и расписался о принятии. Вещей было немного: три чемодана одежды и всяких тряпок, деревянная полка, выпиленная моим покойным дедом, две объемистые коробки со всякими необходимыми мелочами — из-под старой плиты, и микроволновка, аккуратно замотанная в пузырчатый полиэтилен.

Первым делом я повесил полку, в порыве вдохновения высверлив в стене на две дырки больше, чем было необходимо. Торжественно расставил на ней свою коллекцию — все свои книги в разных изданиях и статуэтки-призы. Потом не слишком аккуратно разложил все свои вещи на стеллажи, постелил на пол тонкий коврик-плед и водрузил микроволновку на стол на кухне. Сочтя свой долг выполненным, завалился на диван, включил "WARCRAFT" и вдохновленно проиграл до самой полуночи, после чего уснул прямо над клавиатурой.

Я проснулся оттого, что на меня кто-то смотрел. В упор и очень неприятно. Я поморщился, потянулся и открыл один глаз.

На столике под телевизор сидел здоровенный черный кот с огромными янтарными глазами. Он смотрел на меня, как на мышь, за какой-то неведомой надобностью укусившей его за хвост.

— Ну же, Барсик, прекрати, это некрасиво с твоей стороны, — произнес очень грустный голос за моей спиной. Я дернулся. Комната по-прежнему была совершенно пуста, а голос, будто бы издеваясь, продолжал: — Не мешай ему спать. Он у нас только первый день, еще не пообвык…

Черный кот широко зевнул, продемонстрировав полный набор зубов, поддерживаемых в идеальном состоянии, и, вместо того, чтобы сказать "Мяу!", или, на худой конец, "Р-р-р-р!", задумчиво произнес:

— М-да, м-пусть м-привыкает…

Кошачья дикция мало поддавалась описанию.

— Барсик, хватит, — так же грустно и безразлично произнес голос.

Кот презрительно фыркнул, потянулся, выпустив когти и вытянув хвост стрелой. Немного подумал (мыслительный процесс отразился на поразительно умной морде) и одним прыжком вскочил мне на грудь.

Я дернулся от оскаленных клыков и… проснулся.

Глубоко вздохнул, убеждая себя, что это был всего лишь глупый сон, а сны есть подсознание, и для нормальных людей опасности не представляют, и открыл глаза.

На мне стоял огромный черный кот, светя в ночи янтарными глазами.

— Барсик, — произнес унылый голос из сна. — Это глупо. Прекрати. Ты все-таки мой кот!

Кот ощерился, но слез с меня, что помогло мне хоть немного прийти в себя, и, гордо задрав хвост, прошествовал на кухню.

— Спасибо, — невесть кому сказал я. — Мне неудобно было лежать под котом.

Кто-то невидимый едва слышно фыркнул, но ничего не ответил.

Я сел на диване, притянув к себе ноутбук и едва сдержав навязчивое желание пойти на кухню и заварить себе кофейку. Снова включил "WARCRAFT". Поначалу играть в фэнтезийную стратегию в комнате с невидимыми собеседниками и сумасшедшими котами было немного жутковато, но потом я увлекся и оставил игру только со звоном будильника.

Торопиться куда-нибудь мне было не нужно, тем более что утро все-таки было воскресным, но поспать я любил, а много спать вредно, поэтому я привычно ставил будильник на восемь утра.

Потянулся, слез с дивана, распахнул окно.

На улице ярко светило солнце и свистели редкие в городе птички. Прямо под окном цвела моя любимая сирень, наполняя комнату привычным с детства ароматом и усыпая цветками подоконник.

Был самый конец мая, воскресное утро, и делать было решительно нечего.

Я решил сделать себе бутерброд и вспомнил, что холодильник совершенно пустой — снабжение жильцов едой на первое время вряд ли входило в обязанности квартиросдатчика.

Глубоко вздохнул, натянул на себя джинсы и первую попавшуюся рубашку, запихнул в задние карманы кошелек и несколько пакетов. Вспомнил о ночном госте, заглянул на кухню.

Кота не было. Неужели он мне все-таки привиделся?..

А откуда тогда царапины на животе?!

Махнул рукой на кота, обулся, накинул куртку и вышел.

Я нарочно пошел в самый далекий магазин, о котором знал, попутно разглядывая довольно приятную, зеленую улочку. На моем желтом тринадцатом доме висела новая синяя табличка "переулок Выселковый, дом 13, корпус А", а под ней старая, заржавевшая: "улица Странная (переходная), дом 13 первой вероятности, приписан к Земле-1". Над табличкой висел давно не горевший и тоже заржавевший фонарь. Странно, что все это дореволюционное безобразие не сняли при ремонте — краска на фасаде казалась довольно свежей.

Я заинтересовался, подошел ближе, по пути получив новую порцию царапин — на этот раз от куста шиповника, за какой-то надобностью высаженного под окнами. Покорябал табличку пальцем.

Рука прошла насквозь и уткнулась в стену дома.

Кажется, удивляться я уже разучился, потому что вместо полагаемого удивления мною овладела жажда исследований. Я корябал табличку то так, то эдак, кидал в нее шишками, пытался нарисовать на ней цветочек кирпичом — все было бесполезно.

Таблички не существовало.

Это было уже интересно. Это сейчас я писатель-фантаст с юридическим образованием, а в школе увлекался физикой, и твердо выучил основной постулат этой науки: "Сверхъестественных сил не бывает, все объяснимо законами природы".

Иллюзия?.. Голограмма?.. Хороший 3D рисунок?.. Бред какой-то…

На всякий случай я постучал по табличке с "Выселковым переулком". Жесть отозвалась металлическим звоном.

Я отошел подальше. Табличка никуда не делась.

Плюнул на все и пошел за продуктами.

Пока я медленным прогулочным шагом шел к магазину, я встретил "дом 13, корпус Б" и "дом 13, корпус В", оба заброшенные и необитаемые. Странно, что их до сих пор не снесли — как-никак, перспективный район, центр города… Судя по старым, ржавым табличкам, "корпус Б" был "второй вероятностью", а "корпус В" — соответственно, третьей. Все тринадцатые дома были совершенно одинаковые.

— Все любопытственнее и любопытственнее, — усмехнулся я и пошел дальше, не став экспериментировать с табличками — и так все было понятно.

Дошел до магазина с названием "Минигиперсупермаркет", зашел внутрь и понял, что он не "мини", ни "гипер" и уж тем более не "супер", а просто обычный магазин. Купил себе три пачки растворимой лапши, банку кофе, буханку хлеба, три упаковки паштета и еще кое-что по мелочи. Выложил все на кассу, немного подумал, извинился, ушел обратно и вскоре вернулся с литровой пачкой молока. Продавщица посмотрела на меня, как на слона в центре города. Наверное, до этого у нее никогда не покупали лапшу с молоком…

Сам я молоко не пью (с детства терпеть не могу), но, может, моему ночному знакомому понравится?..

Все так же медленно, только уже с сумками с продуктами, поплелся в обратном направлении. Нестерпимо хотелось попасть обратно. Квартира была странной и… загадочной, она манила к себе, как неразгаданная тайна.

Дома я первым делом заглянул на кухню. Кота не было. Немного разочаровавшись, я вытащил из своих скудных запасов посуды маленькое блюдце, поставил на пол, налил молока, сгрузил все продукты в холодильник, намазал кусок хлеба паштетом и наконец-то позавтракал, запивая бутерброд все тем же молоком (по-моему — гадость, но вдруг коту понравится?..).

Вышел в "тоннель", включил ноутбук.

На кухне что-то шевельнулось.

Начало мне понравилось. Я тихонько дошел до двери.

В углу стоял кот, лакая молоко из блюдечка и шевеля длинным черным хвостом.

— Топаешь, как слон — недовольно, но явно заинтересованно сказал кот, не оборачиваясь. — И молоко у тебя невкусное.

— Ну извини, я в молоке не разбираюсь, — ответил я. Факт разговора котом меня уже не очень волновал, только какая-то часть сознания ядовито хихикала и крутила пальцем у виска.

— В следующий раз меня с собой возьмешь. Я в молоке разбираюсь, — авторитетно сказал кот. — Кстати, я Барсик.

Я представился, но кота моя личность явно волновала гораздо меньше, чем молоко.

— Еще налей, — потребовал усатый.

— А ты не слишком-то наглеешь, а?.. — спросил я, но налил молока.

Некоторое время на кухне было тихо; слышно было только, как кот лакал молоко, обозванное невкусным. Хвост недовольно шевелился.

На этот раз пить все кот не стал, оставив в блюдце примерно половину. Довольно облизнулся, повернулся ко мне мордой, легко вспрыгнул на стул и пристально изучил, как барышник подозрительно дешевую лошадь.

— А сметанки нету?.. — жалобно спросил кот. Глаза сразу из яростных стали умильно-просящими. — Я так по сметанке соскучился…

— Нет, я не купил, — покаянно сказал я.

— А колбаски?..

— И колбаски нету.

— А сосиски?..

— И сосисок нету.

— Ну хоть рыбки?! Я ж не про мясо тушеное спрашиваю!

— Ты что, правда такой голодный?..

— А ты еще спрашиваешь! Меня уже давно никто не кормит… — жалобно сказал кот.

Я глубоко вздохнул, перенес табурет вместе с котом к холодильнику, открыл дверцу.

— Выбирай, — широко махнул рукой я, понимая, что кот сейчас просто сожрет все, что найдет — включая сам холодильник.

Кот, против ожидаемого, только поморщился.

— И это вы, люди, называете едой?!

Я кивнул.

— Какой изврат!!!

— Ну, хочешь, вместе в магазин сходим… — неуверенно предложил я.

Барсик заявил, что мечтал об этом всю свою жизнь. Я уже двинулся к двери, но потом остановился, повернулся к Барсику и внушительно произнес:

— Но ты будешь вести себя прилично.

— А я себя что, неприлично веду?! — возмутился кот. — На себя посмотри! Кормишь меня всякой падалью! Учти, купишь кошачий корм — сам его будешь есть!

Я задумался, с какой это стати я вообще должен кормить какого-то приблудного кота, а уж тем более его слушаться, но потом решил сегодня побыть добрым.

— Прилично — значит так, как полагается коту.

— А как полагается коту?.. — немедленно заинтересовался Барсик.

— Коту полагается сидеть в сумке-переноске и молчать.

— А как же я буду тебе рекомендовать, что купить?!

— Очень тихо, чтобы тебя никто не услышал.

— Ла-а-адно, — протянул Барсик.

Я посадил кота в свою сумку со строгим наказом не гадить, оставив широкую щель для обзора, обулся, запер дверь и отправился проторенным путем к магазину, стараясь не прислушиваться к комментариям кота.

— Ух ты!.. Как все изменилось-то, а!.. Надо Вику рассказать, что Анькин дом снесли, а там, где Витька жил, теперь гастроном…

— Это называется супермаркет.

— Суп и что?..

— Супермаркет. Это магазин такой.

— А… Ох, сколько тут магазинов! А улицу зачем переименовали?.. А почему одеты все так странно?.. А храм куда делся?.. А почему никто царя-батюшку не припоминает?.. Ух ты, а это что за странные железные повозки?.. А лошади куда убежали?!

— Это называется "машина". Такая безлошадная карета.

— Магическая?.. — заинтересовался Барсик.

— Нет, техническая.

— Это шутка?..

— Нет, я абсолютно серьезно.

Барсик на некоторое время завис. Я даже обрадовался, что он наконец-то замолчал, но тишина быстро была нарушена.

— Подожди… — медленно произнес Барсик почти по-кошачьи — я едва его пронял. — А мы вообще где?!

— На Земле, — фыркнул я. — Это такая планета Солнечной Системы. А если тебя интересует не "где", а "когда", то, в таком случае, это двадцать первый век, сейчас конец мая…

— ГДЕ?!!!

Я повторил, но немного тише. На меня с моим странным котом уже начинали коситься.

— А почему ты меня тогда видишь?.. Я ж это, с другой параллели… вероятности… как это у вас называется?..

— Никак. У нас это еще не открыли.

— А почему ты тогда не удивляешься?.. Меня же у вас это… не существует…

— Что не мешало тебе пугать всех остальных жителей той несчастной квартиры.

— Эта комната — грань между вероятностями, там я могу делать, что хочу. А выйти из квартиры я могу только тогда, когда меня кто-нибудь выведет. Я думал, ты с той стороны… Почему ты не удивляешься, что я с тобой разговариваю?..

— А я в вас верю.

— В смысле?..

— Я фантаст. А писать о том, во что совсем, ну ни капельки, не веришь, попросту невозможно.

— А-а-а…

— Кстати, вот мы и пришли.

Я зашел в магазин, и мы с котом отправились покупать еду. Я привычно прошел мимо первого стеллажа, но меня немедленно дернули.

— Килограмм картошки.

— Зачем?!

— Я же сказал, килограмм картошки, три морковки, три крупных луковицы… Ты что больше любишь — рис или гречку?..

— Все равно.

— Тогда по полкило того и другого. Чего не берешь?..

— Сейчас, корзинку возьму…

Я покорно сложил все названное в корзину.

— Сметану, ту, у которой жирность побольше. Сливочки… Мур-р-р… ладно, это на праздник… и молока приличного, вон того, что с зеленой бирочкой.

— Это ценник.

— Все равно, я же чую.

— Пакет плотно запаян.

— Не пререкайся, а бери и клади! Десяток яиц, зелень… рыбки, мур-р-р… Вон ту, крупную, с головой, у нее еще плавник драный…

— Сам варить будишь, — предупредил я, показывая продавщице рыбину и прося завернуть так, чтобы не выпачкала джинсы, когда хвост будет торчать из пакета. Готовить я не умел и не любил, все, на что хватало моей фантазии — макароны или пачка пельменей из магазина. В самом крайнем случае — яичница. В особенно удачной ситуации — не подгоревшая…

— А почему тут мяса нет?.. — тем временем возмущался Барсик.

— Есть. Вот.

— Это колбаса и полуфабрикаты. Гадость, — авторитетно сморщил нос кот, сразу сделавшись похожим на мою бывшую жену. Я не стал интересоваться, откуда он знает слово "полуфабрикат", решив, что для моей психики будет лучше этого не знать. — А нормальной свининки, баранинки, говядинки, телятинки, курятинки?..

Я спросил у продавца; она показала самый дальний холодильник. Выбирать было откровенно не из чего — три несчастных, совершенно размороженных суповых набора, одна дохлая курица, оскорбленно косящаяся на меня налитым кровью глазом, и четыре крупных куска говядины без костей.

— Устроит?..

— М-да… — протянул Барсик. Я так и не понял, было ли это "да" по-кошачьи или все-таки выражение его эмоций по этому поводу. — Бери кусок говядины, вот тот, второй снизу. Он тоже не очень, но получше, чем все остальное, мур-р-р…

— А как ты узнаешь, что приличное?..

— Я же вижу. По цвету.

— Они все одинаковые.

— Ха-ха, я-то кот, мур-р-р-мяу… к тому же я чую, а нюх у меня гораздо лучше, чем у земных котов.

Я дошел до кассы, расплатился (кошачий обед обошелся мне в кругленькую сумму), забрал все пакеты и вышел на улицу. Выпустил из сумки кота; дальше он пошел пешком. Вот еще, эдакую тушу на руках таскать, вместе с его картошкой, рыбкой, мясом и тому подобной ерундой…

Улица была пустынна, за исключением вездесущих бабулек (к счастью, полуглухих и полуслепых) и нескольких стаек мельтешащих детей (те были слишком увлечены, чтобы обращать внимание на нас с котом), и я решился начать наконец довольно серьезный разговор.

— А что ты вообще здесь делаешь?.. — осторожно спросил я.

— Это — приграничная территория между Землей-1, Землей-2 и Землей-3. А мой хозяин — ну, ты его слышал, жутко нудный тип, — здешний инспектор. Был.

— Э-э-э… а можно поподробнее, для особо одаренных лиц без магического образования?.. — заинтересовался я.

Кот задумался.

— Ладно, объясняю, как для дебилов.

Меня немного обнадежило "как".

— Это, — кот мотнул мордой в потрепанный асфальт под ногами, — Земля-1, основная вероятность. Что такая параллельный мир, объяснять надо?.. Нет?… Ну и слава богу. Короче, параллельных миров много. Вернее, очень много. Им присваивают номера по времени основания… Земля-1 автономна, все остальные зависят от нее.

— А они очень разные?..

— Миры?.. Очень. На Земле-16 не вымерли динозавры, и там живут разумные рептилии. Там, кстати, даже есть драконы, симпатяшки, едва убег от одного такого… А на Земле-7 еще остались люди Сэфэс, правда, их совсем немного… Не спрашивай меня, кто такие Сэфэс, это долго объяснять, я тебе потом, вечером расскажу. А на Земле-154 вообще ангелы. По слухам — они туда никого не пускают, даже торговцев. На Земле-27 основном материк — Атлантида, а все остальные затонули… Ну, ты меня понял. Ближе всего к основному миру Земля-2 и Земля-3. Между ними есть несколько перемычек, со всеми остальными Земля-1 сообщается только энергетически.

Кот немного помолчал и предложил свернуть в парк — дескать, там разговаривать удобнее. Я согласился; мы устроились на лавочке, я с облегчением опустил на нее громоздкие и не слишком легкие пакеты.

— Перемычка — это такое место, в котором из одной вероятности можно перейти в другую. Например, улица Странная, дом 13 — перемычка, она существует одновременно на Земле-1, Земле-2 и Земле-3. Поэтому здесь три 13 дома, но мы можем перемещаться между этими тремя домами. Эту перемычку активизируют люди 3 или 2 вероятности, а вот перемычку на Бермудах — местные, вот и вываливаются в нашем мире в курортный сезон, очень весело получается… — кот совсем невесело хмыкнул. — Переходят только живые. Поэтому Вик остался здесь. Он думал, что успел перейти, поэтому пугал всех жителей комнаты, думал, что его кто-нибудь выведет… мы сами покинуть место смерти не можем, — пояснил он, на мгновение прервав очень меланхоличную речь. Теперь, когда он нарочно не мурлыкал через каждое слово, он оказался обладателем очень приятного, но грустного и серьезного баритона. — А я не ухожу, мне жаль оставлять Вика одного.

— А можешь мне Землю-2 показать? — загорелся я. Вот это будет идея, я по своим путешествиям за неделю роман напишу!

— Не имею права по Конвенции. Вот Вик мог бы сочинить что-нибудь правдоподобное, он инспектор, в "особых случаях" имеет право… А я так — кот, приблудный элемент, меня даже сюда выпускать не хотели. Дескать, натворю чего, всех перепугаю, а конторе потом расхлебывай… Хотя я, — тут же поправился Барсик, поняв, что, на месте конторы, я бы тоже его никуда не выпустил — такого выпустишь, он всю Вселенную на уши поставит, потому что у него блоха завелась, — очень ответственный и умудренный жизнью…

— Ну-ну, — хмыкнул я, вытаскивая из пакета французскую булочку и надкусывая — от барсикова рассказа почему-то сразу очень захотелось есть.

Кот немедленно потребовал и ему дать хоть сметанки. Я заявил, что переводить на него диетический продукт прямо на улице будет подозрительным и предложил пойти домой.

— А разговаривать со мной, значит, не подозрительно!

— Мало ли, больной сумасшедший человек, у него меланхолия, с котами разговаривает, — усмехнулся я (я одно время, когда жил еще на Старосельской, в большом розовом доме в семнадцать этажей, был знаком с таким чудаком — он утверждал, что кот все понимает, а он сам читает ответ по выражению кошачьей морды и даже демонстрировал мне свое умение; мне казалось, что на самом деле коту смертельно скучно, но он боится оставлять дедка и остаться без колбасы).

— Но я же тебе отвечаю!

— Если прохожий услышит и это, он решит, что у него у самого глюки. Пойдем домой. Тут сметану все равно не открою.

Кот фыркнул и спрыгнул со скамейки. Я с преувеличенным кряхтением подхватил пакеты. Барсик предложил свою посильную помощь в перетаскивании рыбы прямо в зубах, коя была с благодарностью отвергнута.

До родного тринадцатого дома мы дошли в молчании. Кот, гордо задрав хвост (наверное, на сметану обиделся), независимо трусил впереди.

— Я не обижаюсь, — немедленно заявил кот. Ситуация уже была настолько ирреальной, что я забыл спросить, откуда он знает, о чем я думаю. — Просто вдруг на тебя кто-нибудь нападет?!

— И чем же ты мне поможешь?.. — давясь смехом спросил я, пытаясь придать лицу серьезное выражение.

— Я нападу на них в ответ, — гордо сказал Барсик, явно удивленный, что такой взрослый дядька не понимает таких элементарных вещей. — И выцарапаю им глаза, чтобы неповадно было!

— А потом тебя усыпят, как бешеного.

Кот задумался и замолчал.

В дверях я столкнулся с Настей, младшей дочерью хозяйки квартиры, миловидной голубоглазой блондинкой, весьма и весьма хорошенькой. Насте был уже двадцать один год, но при этом выглядела она на семнадцать, обладала слишком уж девчачьей тонкой фигуркой — впрочем, довольно приятной, — и ростом "метр с кепкой". Особенно мне нравились ее глаза — яркие, иссиня-черные, с легким фиолетовым отливом по краю радужки.

Настя как раз возвращалась из магазина с объемистой коробкой с новыми босоножками. Странно, что я не заметил ее раньше — обувной в том же здании, что и облюбованный мною "минигиперсупермаркет", и приличная дорога здесь всего одна, да и та довольно кривая.

Мы поздоровались.

— Мяу! — приветственно сказал кот.

— Какой очаровашка! — тут же сказала Настя, садясь на корточки рядом с Барсиком. — Ваш кот?..

— М-м-м, ну, как сказать… Он живет в моей квартире.

— А, Барсик! Вы уже познакомились?..

— М-муррр, кон-н-нечно… — отозвался Барсик, охотно позволяя себя гладить. Тонкая женская рука с хорошим маникюром почесала его за ухом; кот благодарно муркнул. — Я вообще о-о-очень о-о-общительн-н-ный…

Настя засмеялась, отпихнула от себя Барсика, попытавшегося потереться о его ноги. Встала, вставила ключ в замок.

— Вы его выпустили?.. Это хорошо, а то в квартире он совсем заскучал, а я, честно говоря, до сих пор недостаточно верю в его реальность. А как там Вик?..

— Не знаю, я его еще не видел.

Замок все никак не отпирался; внутри что-то скрипело, урчало и скрежетало.

— Он вообще редко показывается незнакомым, — продолжала Настя, поворачивая ключ то так, то эдак. — Даже общаться с новыми жильцами Барсика отправляет… Он все-таки призрак, и очень этого стесняется. Так значит, вы поладили?.. Ну вот и замечательно. Мама думала, вы тоже съедете через неделю, с шумом и гамом… Я к вам зайду завтра вечером, хорошо?.. А то Вик там совсем заскучал, перед вами там жила какая-то полупомешанная девица, студентка биофака, и на самом видном месте у нее стояло чучело грача. Вик с ней не разговаривал, а Барсик появлялся только ночью, шипел и пугал. Жаловался, что из него тоже пытались чучелу сделать…

Замок наконец поддался; дверь открылась со скрипом. Я поморщился — ненавижу этот звук — и решил на общественных началах смазать петли и глянуть на замок. В замках и сверлах я более-менее разбирался: папа был механиком на заводе, и считал, что сын должен быть "настоящим мужчиной". В принципе, умение починить кран без вызова на дом сантехника мне в жизни очень пригодилось, да и Вера, моя жена, всегда говорила о кранах и молотках как о моем первом (видимо, за отсутствием иных) положительном качестве.

В прихожей мы расстались. Я отпер свою дверь, разулся, сгрузил все продукты на кухне. Барсик ходил вокруг получившейся кучи и что-то гнусавил по-кошачьи.

— Ну и что со всем этим делать?..

— Рыбу — в раковину, мясо в мор-розилку, — заявил кот. — Скоропортящееся все в холодильник, крупу в шкафчик… Что, в первый раз, что ли?!

— Во второй, — огрызнулся я. С кухней у меня с детства были очень странные отношения: я с ней просто не связывался. Сначала у нас дома все варили либо мама, либо две мои сестры, в студенческие годы мы питались в столовой (изредка воровали что-нибудь у девчонок, но это действительно редко), а потом всегда готовила Вера — она работала на дому, репетировала по английскому языку, что не мешало ей следить за плитой. Развелись мы сравнительно недавно, и растворимая лапша еще не успела мне наскучить.

— Включай плиту, ставь кастрюлю…

Я с некоторой настороженностью подошел к раритету, включил. Плита зафырчала, хрюкнула, чихнула. Я поспешил выключить, но было уже поздно: духовка распахнулась настежь, и плита выплюнула из своих недр что-то помятое, черное и издали очень похожее на ершик для бутылок.

— Что это?.. — пораженно спросил я, все еще опасаясь приближаться.

— Это Дасс, — грустно сказал потусторонний голос; я не стал требовать пояснений — мне почудилось смазанное движение за спиной, справа, а это было гораздо интереснее. Мне нестерпимо хотелось хоть раз увидеть загадочного обитателя квартиры. — Какой дурак включил плитку?..

— Я, — осторожно ответил я и тут же перевел стрелки на Барсика — дескать, это он посоветовал (это была чистая правда).

— А вы этому охламону больше верьте, — усмехнулся невидимый собеседник.

— А что тогда делать?..

— Стоять на месте. Я сейчас…

Мне снова почудилось движение, как будто бы кто-то призрачный вышел у меня из-за правого плеча и подошел к плите. Некоторое время ничего не было видно, только из духовки сами собой вылетали хлопья сажи. Ершик зашевелился, скатился на пол и исчез за углом.

— Это шушанчик, — пояснил Барсик, заметив мой интерес. — Мелкие и совершенно бесполезные существа. Многие заводят их просто так, для души, некоторые даже дрессировать пытаются, хотя мозгов у шушанчиков, по-моему, нет совсем… Иначе зачем они в печках живут?.. Дасс Вику старый друг подарил, чтобы веселее было. Сначала я предлагал ее съесть, но потом мы как-то привыкли… Я и не знал, что она в плите живет.

— Все, можно включать. — Ручка повернулась будто бы сама собой. — Только в следующий раз сначала стучите по дверке, Дасс сама убежит, мы ее к этому уже приучили…

— "Мы", — язвительно передразнил Барсик. — Я к этому не имею никакого отношения, я ее сразу съесть предлагал! А ты чего стоишь?.. Ставь на плиту кастрюлю, водой наполняй… Лей-лей, я скажу, когда будет достаточно… Все, хватит. Теперь чисти три картофелины, одну луковичку, две морковки, мой три помидора, зелень и крупу… Всю измельчай, засыпай, наливай чуть-чуть масла — и это будет суп.

— А коты едят суп?..

— Нет, но ты же теперь меня кормишь, значит, я должен заботиться о твоем здоровье. А людям надо на обед есть жидкое.

— У меня есть растворимая лапша, — с тоской в голосе сказал я. — Я могу ее поесть.

— Эту гадость?! Нет уж, только не в моей квартире.

— Вообще-то квартира моя, — заметил невидимый житель, по-видимому, никуда и не уходивший.

— Вообще-то, — внушительно сказал я, — квартира принадлежит Настиной маме, и официально здесь живу только я, а вас вообще не существует!

Повисло натянутое молчание. Мимо меня что-то пролетело к ближайшей стене, а Барсик неожиданно сел на задние лапы и всхлипнул.

— Эй, ты чего?..

— Ты не представляешь… — жалобно протянул Барсик, — как это обидно… не существовать. Ходют тут всякие, все хозяева, все значительные, всем на тебя плевать, даже видят не единицы… Никто не верит, что ты есть и что ты умеешь разговаривать… А Вику и вовсе все говорят не доставать живых, все равно ведь уже помер…

Он говорил все это совсем по-человечески, безо всяких "мур-р-р" и "мяу", а я вдруг понял, почему они пугали жильцов по ночам — не для того, чтобы в них поверили и их вывели, а просто потому, что им скучно, невесть какой век куковать в старом, почти необитаемом дюплексе, без каких-либо шансов выйти наружу… или просто увидеть что-то новое.

— Извини, я… не подумал, — с запинкой сказал я.

Барсик снова всхлипнул, мотнул лапой.

— Вик обиделся, да?..

Кот поднял на меня глаза и хмыкнул.

— Не обращай внимания. Он вообще очень обидчивый, но сердиться долго не умеет. К вечеру успокоится. Картошку лучше чисти…

Я, все еще чувствуя себя очень виноватым, споро почистил картошку (этому меня в армии научили), быстренько все порезал и засыпал.

— А масла нет.

— Как это нет?! — всполошился Барсик, смешно взмахивая лапами.

— Совсем нет. Ни масла, ни соли.

Кот немного подумал.

— Сходи к Насте и попроси. У них точно есть.

Мне было немного неудобно дергать Настю по такой ерунде (у нее и так сессия на носу), но оставаться в одной комнате с надутым Барсиком и невидимым, но тоже очень огорченным моим поведением "хозяином" квартиры было не лучшей альтернативой.

Я вышел с кухни, привычно влез в потрепанные босоножки, поправил лохмы на голове, постучался в соседскую дверь.

Настя открыла почти сразу же. Как у нее это получилось — в одной руке она сжимала кружку с кофе, а в другой конспект, — осталось покрытым мраком тайны.

— Здравствуйте, — неуверенно сказал я.

Настя дожевала печенюшку и тоже поздоровалась. Я сообразил, что отвлек ее не от подготовки к экзамену по философии, а от более привычного обеда (сам я к сессиям готовился довольно редко — мне хватало шпаргалок, написанных соседом по комнате по моим конспектам, поделенных по-братски).

— А вы не могли бы одолжить мне немного растительного масла и соли?.. — неуверенно спросил я, сам удивляясь, насколько дурацки звучит эта фраза. "Не могли бы одолжить"… тьфу.

— Да, конечно, проходите…

Она посторонилась, заперла дверь за моей спиной, зажав на короткое время конспект зубами. Я очень старался, чтобы усмешку было не заметно.

Мы стояли в обширной прихожей, со старым коричневым шкафом, явно недавно заново покрашенным, и новым трюмо, на котором еще лежали паспорт и руководство по сборке. Все было очень чисто и очень аккуратно. Даже заведомо старая мебель не выглядела разваливающейся; я подумал о том, что хозяйка, наверное, страдает манией чистоты.

Из прихожей выводил короткий коридор — очевидно, в гостиную и одну из спален. Справа примостилась довольно узкая винтовая лестница; справа, косяк к косяку, располагались двери в туалет и на кухню.

Я скинул босоножки (надо было идти в тапочках, но дома я всегда ходил босиком, и домашняя обувь у меня была не в почете) и пошел вслед за хозяйкой.

На кухне что-то звякнуло, что-то упало с гулким стуком, послышался звук льющейся воды.

— Господи, опять! — чуть не плача воскликнула Настя.

Ровно на середине довольно широкой (метров двенадцать, наверное) стояла поверженная стиральная машинка, из крышки которой торчала вилка.

— Опять, — со вздохом сказала Настя, обходя грандиозную лужу на полу, — вы извините, у нас это довольно часто бывает… Я сейчас соль найду… Опять в ремонт звонить, они там скоро уже пари заключать начнут, когда же я приду в следующий раз!

— А зачем в ремонт?..

— Она теперь не работает. Это уже шестой раз, — грустно сказала Настя, выдергивая вилку. Машинка обиженно мигала красной лампочкой "стирка прервана пользователем". — Ну сколько можно объяснять, что это бытовой прибор, он не опасный!

— Он начал крутить одежду, — нудным голосом произнесло что-то из-под самого потолка. — Наверняка ведь повредит… И прыгать начал. Он вырывался из стенки, наверняка сбежать хотел! Или убить кого-нить…

Настя села на стул, отшвырнула конспект.

— Это Кузя, наш домовой. Из-за него у нас дома нет микроволновки…

— Пакость это, — внушительно произнес голос. — От дьявола это все!

— Кузя, это технология, — не особенно надеясь на успех и явно уже далеко не в первый раз, принялась объяснять Настя.

— Пакость, — повторил Кузя.

— Хорошо, только не трогай ее больше, ладно?.. И бутылку масла, и еще соль достань, сосед пришел…

— А у приличных людей, — внушительно сказал Кузя, — все свое есть, они чужое не тырят…

— Он не тырит, он попросил. И вообще, Кузя, давай шустренько… и пол вытри, и мне телефон принеси, я в ремонтную позвоню, пусть забирают эту… увечную.

— Не звоните пока, я посмотрю, может, я это сам отремонтирую… Вилка в крепление дверного замка попала, это быстро, я сейчас…

Я взял соль и масло, поблагодарил, шустро вернулся в свою квартиру, перепоручил обед заботам Барсика, отмахнувшись от всех вопросов и уточнений, подхватил коробку с инструментами и ушел обратно.

Следующий час сплошь состоял из треска, скрипа, оханьев и моего все усиливающегося желания матюкнуться. Настя ходила вокруг машинки и очень беспокоилась за ее сохранность, а я никак не мог понять — зачем в деталях стиральной машинки нужен здоровенный булыжник на проволочках?..

— Ну, вот и все. Принимайте работу, хозяйка.

Настя с сомнением обошла стиральную машину, видимых изъянов не обнаружила, запихнула обратно мокрое белье, включила.

Машинка исправно зашипела, забирая воду.

— Вот, и в ремонт ездить не надо.

— Значит, мне придется угостить вас чаем, — не слишком огорченно сказала Настя, заметно повеселев после воскрешения машины. — Кузька, чаю поставь?..

Наконец и я увидел Кузьку. Он был совершенно не похож на домового из детских сказок. Это был маленький, ростом с мой локоть, одетый в непонятную тряпицу дедок с длинной зеленой бородой. Он споро поставил чайник и водрузил на стол блюдо с плюшками, бурча что-то себе под нос о "паразитах", "безнравственной молодежи" и еще что-то из серии "а вот в наше время…".

— Угощайтесь, — Настя поставила блюдо на середину стола и первой смело взяла довольно подозрительную плюшку с непонятными ягодами. — Это Кузя пек, а он хозяев никогда не травит — им Кодекс не позволяет.

— Кодекс, конвенция… чертовщина какая-то, — неуверенно сказал я.

— Это не Кодекс чертовщина, а эта ваша "сти-раль-на-я ма-ши-на".

Мы рассмеялись; я рискнул попробовать плюшку.

— А Кодекс действительно не чертовщина. Просто к Земле-1 он не имеет никакого отношения. А по правильному он "Устав кодификации взаимоотношений между нежитевидными объектами, посмертными сущностями и представителями разумных рас, действителен на территории Земли-1, Земли-2 и Земли-3". Но это слишком длинно.

— А Конвенция?..

— "Конвенция взаимоотношений между существами разных параллелей". Чуть короче, но тоже ничего хорошего.

— А откуда ты об этом знаешь?..

Мы как-то незаметно перешли на "ты" еще в процессе ремонта стиралки, хотя в дверях еще вежливо "выкали".

Настя рассмеялась.

— Кузька здесь живет еще со времен моей прабабушки, его какой-то путешественник с собой захватил нечаянно, а обратно уволочь, естественно, не догадался. А уж про Барсика и Вика я вообще молчу. Так что, можно сказать, у меня начальное магическое образование, — Настя снова рассмеялась. — На самом деле все довольно просто.

— И много тут вообще этих магических сущностей?..

— Дух-призрак, который с вами уже разговаривает, но вы его еще не видели, — Настя загнула первый палец, — Барсик, он же объединенная сущность, не знаю чего с чем… Кузька… Дасс, она у вас в плите живет… Посредник, он на втором этаже на твоей половине, под кроватью. Насылает иллюзии и плохие сны, так что спать лучше на диване… У меня еще Саэта, маленький комнатный дракончик, она сейчас на охоте… Да и все, кажется. Но это только живые и относительно разумные. Вы в большой шкаф в прихожей заглядывали?..

— Нет, мне стеллажей вполне достаточно.

— И не заглядывайте. Там граница особенно тонкая, сюда никто не лезет, но вы можете нечаянно провалиться…

— А еще какие сюрпризы?..

— Да я вроде все назвала…

Мы немного помолчали. Плюшки оказались неожиданно вкусными.

— А кто такой Вик?..

Глаза Насти заметно погрустнели.

— Инспектор. Приехал наблюдать за энергетическим фоном, тут как раз новый портал складывался, ну да так и не сложился… Он родом с Земли-7, работал в третьей вероятности… Он из Сэфэс, — пояснила Настя так, что я ничего не понял.

— А кто такие Сэфэс?..

— Сэфэс?.. Э-э-э… Ну… Что-то типа магов, — неуверенно сказала Настя. — Но не совсем, маги меняют, а Сэфэс только… видят, что ли. Их еще истинниками называют. Короче, это сложно, просто мой совет — не суйся на семерку… в смысле, на седьмую вероятность.

— Меня и на вторую-то не пустят.

— Вик иногда экскурсии водят, я вот была и на семерке, и на девятке. На девятой сплошные пустыни, совершенно не интересно, но Вику там нравится… впрочем, что возьмешь с этих Сэфэс… И вообще, давай не будем об этом.

Мы еще посидели, помолчали. Я взял еще одну плюшку.

Разговаривали мы до самого вечера. Ближе к пяти на кухню заглянула Вика, Настина племянница, симпатичная девочка лет пяти-шести. Потом пришла ее бабушка и ребенка увела. Я засобирался домой, чтобы не мешать нормальной человеческой жизни; меня почти что силком удержали.

Когда я вернулся к родному "WARCRAFT", был уже десятый час.

…Суп, само собой, выкипел. Барсик ужасно на меня сердился; пришлось подлизываться со сметаной и куском буженины. Мясо кот отверг (гурман, чтоб его; людям и то ничего, а этот морщится!), но сметану принял с благодарностью. Так и помирились, хотя Барсик еще несколько минут корчил из себя жутко обиженного и непоколебимого.

— Смешные вы, люди, — все так же грустно сказал Вик.

Я хмыкнул, поднялся на второй этаж, завалился на кровать, не раздеваясь, и мгновенно заснул.

Снилась мне всякая чушь.

Сначала огромный, иссиня-черный волкодав гонял меня по какому-то лабиринту, я от него почему-то довольно успешно убегал, а лабиринт все не кончался, и выхода все не было, и все переходы были очень запутанные. Он меня почти догнал, но тут пол поехал, и пес с жалобным взвизгом провалился вниз, а я почувствовал, что тоже падаю…

Я летел по длинному тоннелю, почему-то очень напоминающему мою гостиную, и мимо меня летели всякие банки и кувшины, шкафы и стеллажи, ящики и полочки, уставленные какой-то ерундой, а я все вспоминал "Алису в стране чудес" и представлял себе красочное пятно на полу, уже не позволяющее опознать в нем меня…

Мимо шмыгнула здоровенная гарпия с Настиным лицом. Она ехидно захихикала, поманила меня пальцем и предложила помочь ей починить стиральную машину своим чарующим голосом. Я согласился — уж больно не хотелось становиться пятном. Она схватила меня за руку, оставив на ней четыре длинные и глубокие царапины, и утащила в какую-то боковую дверь, незамеченную мною ранее.

Передо мной расстилался огромный зал, весь уставленный сломанными бытовыми приборами, кричавшими "Почини меня, почини меня!". Гарпия рассмеялась, превращаясь в очень неприятного грифа, и каркающим голосом произнесла: "Теперь ты навеки раб этой помойки!".

А на меня уже наскакивали стиральные машины, холодильники, пылесосы, плиты, микроволновки, тостеры, хлебопечки, настольные лампы, компьютеры, телевизоры, принтеры, миксеры, соковыжималки, автоматические терки, давя, сминая, удушая…

…— Эй, проснись!

Я вскрикнул и резко сел на кровати.

На полу по левую руку от меня в позе лотоса сидел еще довольно молодой мужчина с косой "колоском" до середины спины, аристократическими чертами лица и очень грустными глазами. У него был довольно приятный, с хрипотцой, баритон.

— А?.. Что?..

— Тебе снилась какая-то муть, я решил тебя разбудить.

— А откуда ты знаешь, что мне снилось?..

Вопросы о том, кто он и откуда он вообще взялся в запертой квартире меня сейчас уже не волновали. Что поделать, своим интеллектом я дорожу больше, чем сохранностью своего скромного жилища…

— Я — человек Сэфэс. Я вижу.

— Что ты видишь?..

— Истинное лицо человека, его чувства и эмоции, мечты, потаенные желания, некоторые мысли… И так, кстати, не только у людей, — грустно протянул парень.

— И как это?.. — заинтересовался я, садясь на кровати.

— А тебе Настя разве не говорила, чтобы ты не спал на втором этаже?.. Здесь же живет посредник… — резко сменил тему парень, и я понял, что расспрашивать о Сэфэс дальше совершенно бесполезно, что вынудило меня переключиться на более насущные вопросы.

— А ты вообще кто?..

— Мы ж вроде знакомы, — театрально хлопнул ресницами мой новый старый знакомый, усаживаясь поудобнее.

Я непонимающе на него посмотрел.

— М-да, кажется, со сна ты плохо соображаешь… Викторуа Валио ла Вегас.

— Вик?!

Парень кивнул. Честно говоря, я себе его немного не так представлял — гораздо старше и… серьезнее.

— Тем не менее, я такой.

Я вспомнил об особенностях Сэфэс и начал думать о большой и красивой фиге, висящей в виде дорожного знака на толстом каменном заборе.

— Молодец. Это простейший метод защиты от пси-магии.

Я решил не спрашивать, что значит это подозрительное слово.

— Она же ментальная, — вздохнув, пояснил Вик. — Как с вами тяжело, с непрофессионалами…

Я вспомнил, как в наш отдел, еще в бытность мою юристом, прислали новенького, едва-едва выпустившегося молодого парня, все еще уверенного, что прокуроры помогают торжеству справедливости, в суде провозглашается истина, а в любых других случаях это — трагическая ошибка, и вынужден был согласиться с Виком. Непрофессионалы — это тяжело. Впрочем, все мы такими были, есть и наверняка еще будем.

— А у нас, — подхватил Вик, — в отдел Инспекций по Чрезвычайным Ситуациям прислали новичка, который даже не знал, как закрывать статические порталы, не говоря уже о бросовых, и считал, что природные порталы завязаны на расположении миров относительно друг друга… ах да, ты эту шутку не поймешь… короче, он был полный профан в нашем деле, а его послали на отдельное задание. Кстати, в ваш мир. Он наткнулся на новый природный портал и постарался его закрыть, хотя они вообще-то не закрываются, очень старался, сгорел в огне Дара, едва не погиб, способности потерял, а сравнительно спокойный, работающий раз в шесть лет, аккуратный портал превратил в бросовую черную дыру, которую мы до сих пор не можем закрыть… Мы называем ее "эффектом чайника", а вы — Бермудским треугольником.

— Прикольно, — усмехнулся я. — Будешь кофе?

— О, я очень хочу кофе, — загорелся идеей Вик. — Очень-очень, я так по нему соскучился, вот уже больше сотни лет, как меня никто не поит кофе, а сам я не могу его заварить… А эти сельские всегда поят меня только чаем, да и то редко…

— А кто такие сельские?..

— Твои соседи, — фыркнул Вик. — Хозяйка квартиры и ее очаровательная дочка Настя. У них фамилия такая. Они — Сельские. А ты не знал?..

— Забыл, — я сообразил, что у меня в договоре эта фамилия точно написана. — Так у хозяйки же есть еще одна дочь, и трое внуков!

— Они уже Залеские.

— Ах да, фамилию дочь поменяла…

— Ты всегда такой тупой, или только со сна?..

Я решил проигнорировать оскорбительный вопрос.

— А почему ты сам не можешь сварить?..

— Кофе мне не принадлежит, — очень грустно сказал Вик, — и использовать я его не могу. Только если меня им уже угостят.

— А если я тебе подарю пачку, а чайник и кружку отдам во временное пользование с материальной ответственностью?..

— Тогда смогу.

— Тогда иди и свари кофе. Оно в шкафчике на второй полочке, найдешь, шкафчик все равно полупустой…

Вик кивнул и бодро просочился сквозь пол.

Я встал, размял виски. Голова раскалывалась. Спальню надо запереть, чтобы я больше никогда здесь не засыпал…

Вниз я спустился, когда с кухни уже приятно пахло кофе.

За окном разгорался рассвет. Окна выходили на восток, и сейчас солнце уже забрасывало в них свои первые лучи, вызолачивало крыши домов напротив, било в глаза. Начинался новый, яркий и очень хороший день.

Мы с Виком вооружились кофе и уселись на диване. Я нашел на ноутбуке музыку из разряда lounge — работать, разговаривать и даже спать со звуковым фоном мне почему-то гораздо проще, чем без оного.

Кофе Вик варил отменный. Я, конечно, не ценитель, да и вообще не гурман (гурманы растворимой лапшой не питаются), а в детстве вообще обожал растворимку — просто потому, что эта жижа сладкая. Да и вообще, человек — штука всеядная.

А вот Вик явно в кофе разбирался. По крайней мере, из трех пачек, что стояли на полочке, он взял самый приличный — не гранулированный, а нормальный, милый сердцу зерновой. Да и весь он такой… аристократический. И лицо такое, породистое. "Готовая модель для любовного романа," — неожиданно подумал я и сам удивился несуразности этой мысли.

Я любовные романы не пишу. Да и читал только один раз, на спор. Не знаю, что так восхищает в них девушек; по-моему — тупость первостатейная. Сначала главный герой (обязательно принц на белом коне, иные типажи не приветствуются) случайно знакомится с милой, скромной и очаровательной юной селянской девой — Машей, Дашей, Глашей или еще кем-нибудь в этом роде. Она влюбляется в него без памяти, с первого взгляда (не иначе как от новизны, хотя принц, без сомнения, обладает всеми положительными качествами, некоторыми даже в излишестве, за исключением, разве что, ума); он находит в ней утешение, отраду, свою единственную любовь (нужное подчеркнуть). Потом в него влюбляется еще какая-нибудь дура, пользующаяся приворотным зельем, в крайнем случае — расположением отца-короля. Она узнает о милой селянской деве и натравляет на нее разбойников, дракона и темного мага. Принц немедленно ее спасает, поборов всех в честном поединке, раскрывает папе всю ошибочность его мнения и женится на своей возлюбленной. Далее, по идее, автор живописует первую брачную ночь, а читатель утирает слезы умиления.

Лично я умирал от хохота. Потому что я, в отличие от большинства читателей, примерно себе представляю, что такое дракон. И искренне недоумеваю, зачем ему понадобилась селянская дева и почему бы ему не употребить в тех же целях ту самую дуру, а то и самого принца…

— Так и будем сидеть и молчать?.. — первым подал голос Вик.

Спросить его, что ли, почему он не полупрозрачный, спокойно может пить кофе и не проваливается сквозь диван?.. Хотя нет, это будет не слишком красиво, как будто бы мне кофе жалко…

— Э-э-э… ну… а о чем будем разговаривать?..

— Не знаю. Но тебе наверняка хочется о чем-то меня спросить, но ты считаешь это неэтичным. Так вот, спрашивай — и покончим с этим.

— Ну… А ты вообще кто?..

— А тебе Настя не рассказала?..

Я помотал головой, потому что из Настиного объяснения я понял только, кем Вик БЫЛ, а не кем является сейчас.

— Я призрак, — грустно сказал Вик. — Проще говоря, когда-то я умер, но задержался в этом мире на неопределенный промежуток времени. Люди, да и нелюди тоже, могут уходить за Грань только из своего мира. Так что, пока меня кто-нибудь не заберет с Земли-1 я так и останусь в подвешенном состоянии.

— А тебе это не нравится?..

На меня посмотрели, как на придурка. Мне даже немного стыдно стало.

— Я здесь уже больше сотни лет. Живу в одном и том же доме, встречаю самых разных людей, которые, в большинстве случаев, меня даже не замечают. Ни с кем не разговариваю, ни с кем не общаюсь. Даже в картишки перекинуться не с кем… Развлекаюсь тем, что вместе с проводником придумываю новые страшные сны для жильцов квартиры. Меня видят только те, кто верят, что я существую… а таких сейчас не так-то и много. Ты, например, просто веришь в ирреальное. Ты об этом пишешь, и, неосознанно, веришь. Настя верит в магов, но не верит в призраков, и она тоже меня видит — так, как, по ее мнению, должны выглядеть маги.

— Но я тебя совсем не таким представлял!

— Но ты верил в то, что я буду не таким, каким меня представлял ты.

С этим было не поспорить, потому что я сам толком не отдавал себе отчет, во что я верю.

— Кстати, ты меня видишь почти таким же, каким я был при жизни. Только я был повыше, и нос клювом.

А я вдруг четко-четко увидел молодого человека сантиметров на десять выше Вика нынешнего, с носом-клювом, что, впрочем, даже прибавляло ему своеобразной привлекательности.

— Вот видишь, — грустно улыбнулся парень. — У меня нет оболочки, я выгляжу так, каким меня представляют. Я — это так, отпечаток души, незначительное завихрение в энергетическом поле… Я уже не живу и еще не мертв. Я так, существую.

— А ты хочешь… на ту сторону?..

Вик грустно кивнул.

— Это снова будет дорога. Не такая, какая была. Все равно это путь вперед — а я застрял на одной ступени…

— Не боишься?..

— Все лучше, чем оставаться здесь.

Мы посидели, помолчали, попили кофе.

За окном все ярче и ярче светило солнце. По улице уже бежали, шли, выступали первые прохожие, несколько мам с колясками самоотверженно оздоравливали грядущее поколение свежим воздухом.

А он вдруг заговорил — мертвым и безжизненным голосом.

— Ты просто не представляешь, как человек привязан к мелочам… Если при жизни он курил, пил, играл на гитаре, шлялся по бабам, а потом вдруг один удар — и все это тебе уже не доступно… порой кажется, что сходишь с ума. Что все, здесь только душа, а разума уже нет, он ушел, закончился. Все, конец. "The End", как пишут в фильмах, и никаких "to be continued". Окончен бал, погасли свечи, а ты… ты все еще здесь, в пустынном, безмолвном, безлюдном зале… И ты стоишь, совершенно один, в величии и пустоте, всеми забытый и брошенный, и так хочется схватить гитару и хотя бы ей что-нибудь проплакаться… а гитары нет. Даже сигарет нет. Ничего нет. Только ты, совершенно один, так, отпечаток, завихрение…

Он замолчал, и в комнате повисла тяжелая, гнетущая тишина.

— У меня… — тихо, неуверенно сказал я, — у меня есть гитара. Вернее, была где-то. Дать тебе?..

Она у меня действительно была, гитара, мама очень хотела, что я играл. Мне это никогда особенно не нравилось, но расстраивать ее не хотелось, и я усердно ходил в музыкалку, хотя тянуло совсем в другую сторону…

— Да нет, не стоит, — отмахнулся Вик и пошарил по карманам — явно просто автоматически.

— Сигареты ищешь?.. — догадался я.

— Ага, — грустно кивнул Вик, снова впав в привычную апатию. — Привычка… Ладно, пойду я… полечу… упорхну… а, черт с этими синонимами…

Он снова махнул рукой и просочился в стену. Я не стал его окликать. На душе было тяжело и гадостно.

Я позавтракал в полной тишине. Барсик не появлялся.

Мне не хотелось оставаться в этой квартире, и я поспешил смыться "в магазин".

Некоторое время бесцельно бродил по улицам, заглядывая в лица прохожих и пытаясь себе представить, как все это было при Вике. Получалось плохо. Тогда здесь и города-то наверняка еще не было — так, маленький поселочек…

Ноги сами вынесли меня к магазину. Я пожал плечами, вошел. Прошел по рядам, купил баночку сметаны для Барсика — чисто автоматически. Уплатил и уже почти вышел, но передумал и вернулся к кассе.

— А дайте еще сигарет, — неожиданно сказал я толстой тетке за кассой из разряда боевых пенсионеров.

— Каких?.. — хмуро спросила тетка.

— Без разницы, — пожал плечами я. Вик нынешних марок наверняка не знает, а я сам не курю и в сигаретах не разбираюсь.

— И не жалко тебе себя, здоровье губить… а ведь молодой еще, жить и жить, а ты травишься… — недовольно пробурчала кассирша, но пачку протянула.

Я молча взял пачку, заплатил, засунул в пакет со сметаной и вышел из магазина.

По дороге зашел еще в канцелярию, купил нотную тетрадь и отправился обратно, домой.

Комната была пуста.

В квартире с немалым трудом нашел свою старую гитару, настроил, как сумел, положил на стол, устроил сверху нотную тетрадь, ручку и пачку сигарет. Налил в блюдце на кухне сметану. Оглядел все, включил свет и вышел.

Идти мне было решительно некуда. Надо было взять с собой ноутбук… хотя ни писать, ни играть в "WARCRAFT", ни просто раскладывать "Паука" совершенно не хотелось.

От нечего делать зашел к своим соседям спросить, как ведет себя стиралка.

Дверь снова открыла Настя — судя по всему, дома она была одна, — на этот раз, правда, без конспекта.

Я спросил, как машинка.

— Плохо, — грустно сказала Настя, мигом сделавшись очень похожей на Вика. — Кузя опять в нее вилку воткнул.

— И она опять не работает, — добавил я. — Посмотреть?..

— Ну… не знаю… как-то неудобно так вас загружать…

— Бросьте, я же сам предложил. К тому же я не работаю, и утром в понедельник мне делать абсолютно нечего, — это была не совсем правда, но возвращаться в квартиру совершенно не хотелось.

— А у меня сегодня библиотечный день, только благодаря этому мне удалось спасти свою блузку, — вздохнула Настя. — Проходите.

Я вошел, уже привычно сбросил босоножки, сразу двинулся на кухню.

Стиралка стояла в центре кухни, с вилкой во все том же месте, как будто бы я вчера ее не ремонтировал и не оттаскивал ее на место. Соблазнительно пахло какой-то выпечкой, судя по запаху — вкусной. На плите тушилась, почмафкивая, картошка с мясом.

В углу, прислоненная к углу, стояла гитара; на табуретке пристроились записи аккордов.

— Ты играешь?.. — удивленно спросил я. Я представлял Настю за пианино, но никак не с гитарой в руках.

— Ну… чуть-чуть… — смутилась девушка.

— А можешь мне что-нибудь сыграть, пока я стиралку разбираю?..

Настя кивнула, взяла в руки гитару, убрала нотные записи, устроилась на табурете, заиграла. Я сел перед стиралкой, залазя в уже знакомые внутренности.

Ну, если это "чуть-чуть", то я вообще полная бездарность, — отстраненно думал я. Может быть, с чисто музыкальной точки зрения, она врала и недоигрывала, но моего музыкального образования хватало лишь на то, чтобы определить: аккорды не слишком простые, и играет она в общем-то неплохо.

А за стеной вдруг завела свою грустную партию вторая гитара…

…Домой я вернулся только под вечер, после того, как меня, несмотря на то, что я отказывался, накормили полноценным ужином и влили в меня шесть огромных, почти бездонных, кружек чая.

На диване, с непривычно умиротворенным, почти счастливым лицом, спал Вик, в обнимку с гитарой. На столе перед ним лежала раскрытая нотная тетрадь — исписанная вдоль и поперек нотными значками, какими-то звездочками, фигурными скобками, номерами, римскими цифрами. Некоторые страницы были перечеркнуты целиком, а одна и вовсе вырвана; какая-то часть произведения и вовсе была записана на туалетной бумаге, местами изорванной и всей в чернильных кляксах.

Я хорошо знал это состояние — когда уже невозможно не писать…

Люди боятся Дара. Ненавидят. Обожают. Любят…

Или просто считают его неотъемлемой частью себя, как будто это — нудный внутренний голос…

Я не представляю свою жизнь без него — без этой льнущей, обнимающей руки теплоты… Без света лампы над столом, отражающегося на белоснежном листе бумаги перед тобой… Еще мгновение, и это будет уже не пустой лист, его заполонят бесконечные строчки кривых, одному тебе понятных символов…

Без спокойствия и уверенности, когда он со мной. Без этой безумной суеты, совершенно нелогичного стремления сесть, задуматься на несколько секунд и написать — нет, СОЗДАТЬ что-то новое…

Я уже не могу без Дара…

Он всегда со мной, где бы я ни был. Всего лишь Дар, неотъемлемая способность человека.

И когда ты просто идешь по улице, этот Дар вдруг поднимает голову у тебя в душе, заставляя сходить с ума, творить совершенно непредставимые вещи, ТВОРИТЬ…

Я тихо выключил свет, на цыпочках дошел до дивана, устроился прямо на полу и мгновенно уснул.

…Я проснулся от того, что на меня кто-то наступил. Вернее, не кто-то, а кое-кто.

— Вик, черт бы тебя побрал!..

Вик ойкнул и залез на диван с ногами.

— А ты чего тут лежишь?..

— Не хотелось тебя будить, а наверху Посредник, — фыркнул я.

За окном уже вовсю сияло солнце, знаменуя новый день. Уже вторник. А я с прошлой пятницы не написал ни строчки. Плохо. Конечно, каждый раз после написания чего-нибудь титанического я еще довольно долго не могу прийти в себя, но полгода — это уже слишком. Предыдущий роман я закончил в середине осени, а скоро уже лето…

— Ну, разбудил бы, — смущенно сказал Вик, вытаскивая из пачки сигарету и подходя к окну, распахнутому настежь. И как я только этого не заметил с вечера?.. То-то мне так холодно было спать, что я с дивана подстилку стянул…

— А завтр-р-рак уже готов, м-м-мяу…

— Молодец, Барсик. Вик, не хандри, идем завтракать.

Завтрак прошел в дружеской обстановке. Барсик каким-то невероятным образом умудрился напечь пирожков и сварить кофе. Как КОТ мог это сделать, я не имею ни малейшего понятия.

Потом Вик пошел перебирать свои записи и переписывать все приличное в чистую тетрадь. Я с усмешкой наблюдал за творческим процессом. Вернее, творческий процесс был вчера. Теперь надо все обработать, все привести в порядок… Так всегда — напишешь что-нибудь, а потом не можешь понять, к чему это, как это прочесть и что хоть примерно значит…

Я вздохнул и уставился на свою привычную заставку — замечательных барсов, облокотившихся на земной шар. Давно пора сменить, эта уже надоела…

Полчаса выбирал подходящую картинку, повесил в качестве заставки анимешную эльфийку, с завистью покосился на Вика, с матами разбирающего свои сумбурные записи. Я бы тоже не отказался от такого исхода творческого кризиса. Но, эх… Зря я все-таки с работы уволился. Знал ведь, что это я только во время написания какого-нибудь титанического труда становлюсь совершенно сумасшедшим, а это максимум месяца два, а потом полгода нормальной жизни. А в нормальной жизни должна быть работа — дома делать решительно нечего. К тому же жить на одни только гонорары — это как-то очень грустно…

Хотя, честно сказать, это не я ушел, а меня "ушли". Пишу я преимущественно ночью, в связи с чем катастрофически не высыпаюсь, опаздываю, на работе выпиваю весь кофе и все равно часов до двух хожу, как привидение. К тому же я мог в разгар рабочего дня открыть какой-нибудь документик и начать бешено молотить по клавишам. Смириться с творческим процессом фирма, конечно, не могла, и меня вежливо попросили.

Что поделать — управлять собою бывает порой довольно сложно… Надо стараться.

— Все бар-р-рды, мур-р-р, слегка сумас-с-сшедшие…

Барсик потерся о мою руку, мурлыкнул.

— Я не бард, я писатель.

— Не с-спорь со мной, я вижу, мур-р-р…

— А вот что сумасшедший — это точно.

— Барды вообще для нормальной жизни не приспособлены.

— И что же нам тогда делать?..

— Смириться с крахом личной жизни и хозяйства. Потому что жить с бардом согласится только такая же сумасшедшая, а это полный кирдык, а если и такой не найдется — питаться будешь растворимой лапшой и бульонами из кубиков.

— Кубики и просто в кружку для чая кинуть можно.

— Вот-вот. Сметанки налей, а?..

"Господи, сколько нахлебников на мою голову", — подумал я, но сметаны налил.

Вернулся к экрану, уставился на эльфийку.

— А к тебе, мур-р-р, гости…

Я встал, прошлепал босыми ногами по холодному полу, открыл дверь.

— Ой, а я только постучаться собиралась, — удивилась Настя.

— Мне Барсик сказал. Проходи.

— Я собственно… м-м-м… к Вику, — смущенно сказала Настя. — Я его навещаю три раза в неделю, а то он очень уж скучает…

— Ясно, — вздохнул я. Вот так всегда, красивая девушка на пороге — и не ко мне. И вообще, если уж мне предпочитают призраков — пора лечиться. — Чаю поставить?..

— Да, спасибо… Я вот плюшек принесла…

Я взял пакетик с плюшками ушел на кухню, стараясь не прислушиваться к щебету Насти и убийственно спокойному и ироничному голосу Вика. Я в который раз позавидовал его голосу — приятному, бархатному, очень красивому баритону. Интересно, в какой же все-таки очереди стоял я, когда людям раздавали нормальные, земные качества?..

Я заварил чая; мы посидели, пожевали плюшек. Настя довольно быстро ушла, и мы все вернулись к прерванным занятиям. Я снова уставился в экран. И все-таки, где мое вдохновение?.. Куда оно делось?..

Так ничего умного и не придумав, я завалился спать в четыре часа, оставив Вика наедине с гитарой с уверением, что очень люблю спать под музыку и мне, собственно, абсолютно неважно, под какую именно.

Вик начал медленно что-то наигрывать, и я подозрительно быстро уснул.

Мне снилась Настя, в замечательном светло-сиреневом платье, с букетиком ромашек. Она сидела у меня на кухне я слушала, как Вик, в модных черных джинсах и расстегнутой до третьей пуговицы розовой рубашке играет ей романтическую балладу о рыцаре и драконе, а я сидел на подоконнике и зеленел от зависти. В личной жизни мне действительно не везло, но везунчикам я никогда раньше не завидовал — мне не было до этого никакого дела.

— А ты что сидишь, мур-р-р?.. Иди наконец, оставь молодых людей наедине! — возмутился Барсик, спихивая меня с подоконника прямо в куст шиповника и захлопывая створки. — Сидит тут, мешает!

Шиповник был колючий. Сидеть в нем было больно и обидно, хотя умом я и понимал, что Барсик никогда бы так не сказал, а Вик не стал бы встречаться с Настей, потому что слишком хорошо знает, насколько мимолетны для него человеческие жизни. И слишком хорошо осознает, что действительно умер, и такого человека, как Викторуа Валио ла Вегас действительно больше не существует, а разрушать своим призрачным присутствием жизнь молодой девушке — просто подлость. И что ему не стоит обманывать себя. И что он действительно всего лишь призрак, завихрение…

Но все равно было больно и обидно, что с Виком она проводит гораздо больше времени, чем со мной…

Потом приехала Вера. Она поднялась в квартиру и долго звонила, но ей так и не открыли. Она спустилась вниз и увидела меня, в шиповнике.

— Ты подлец, — сказала она. — Мерзавец и скотина. Бабник. Я тебе никогда не прощу эту Викусю! Я больше не желаю тебя видеть, — всхлипнула она, заревела и бросилась к машине.

Черный джипак с приметными тремя шестерками на номерах пробуксовал на размытой весенними дождями и тающими снегами дороге и скрылся за поворотом.

Я успел заметить ее зареванное лицо с потекшей косметикой и действительно почувствовал себя скотиной. Хотя мы развелись уже два месяца назад, и вовсе не из-за Вики, с которой мы работали в одной фирме, а просто из-за несовпадений взглядов на жизнь. Она не желала мириться с тем, что я молочу по клавишам по ночам, а я — с тем, что она каждые выходные уезжает на какие-то тусовки и не разговаривает с моей мамой, но может попрекать меня тем, что у меня не сложились отношения с тещей.

Окно надо мной вдруг распахнулось, из него выглянула Настя, вылила остатки чая из кружки.

— Милая, а если там кто-нибудь есть?.. — услышал я голос Вика.

— Да никого тут нет, — фыркнула Настя. — Кто будет сидеть под этими окнами?..

А я сидел в шиповнике, исцарапанный и облитый чаем, и по моему лицу стекали за воротник темные потоки…

Я вздрогнул и… проснулся.

— Трясу тебя, трясу, — пожаловался Барсик, — а ты все не просыпаешься!

— А?.. Что?..

— Проснись, говорю, — повторил Барсик. — Тебе что-то дурное снилось?..

— Да, так, по мелочи, — отмахнулся я, убеждая себя в том, что вещие сны мне никогда не снились, и, поскольку пифий или цыганок в моем роду все-таки нет, дальше вряд ли начнут сниться. — А что, это Посредник опять веселился?..

— Нет, это твое подсознание повеселилось, — покачал головой Барсик. — Посредник наверху веселится, и только там. Вниз он спуститься не может.

Я сел на кровати, потер виски. Голова раскалывалась. Надо таблетку выпить…

— А времени сколько?..

— Около полуночи, — недовольно сказал Барсик. — Хозяин вот только-только лег, все в тетрадь свои руны записывал…

— Не руны, а ноты, — устало поправил я. Когда Барсик говорил таким тоном, он становился ужасно похожим на Настиного Кузьку.

— Что руны, что ноты — один черт… Чаю будешь?..

— А есть?.. — с надеждой спросил я.

— И чай есть, и кофе, хозяин сварил. Тебе чего?..

— Чаю, — поколебавшись, решил я. Все равно сейчас опять лягу спать, поэтому пить кофе по меньшей мере нелогично. — И в шкафу там на нижней полочке такая белая коробочка с красным крестом есть, ее тоже притащи, пожалуйста…

Меня уже мало волновало, каким образом кот нальет мне чаю и притащит аптечку.

А ничего, притащил. Я зато понял, как он пирожки делал.

Поднос с чаем и аптечкой прилетел ко мне сам, по воздуху, и опустился на журнальный столик. Я сел, поплотнее завернулся в одеяло и двумя руками поднял горячущую кружку.

— Классно. И давно ты так умеешь?..

— Лет триста. Меня хозяин научил.

— Я тоже так хочу…

— У тебя не получится, ты-то не маг.

Вот так всегда. В какой же очереди я все-таки стоял?..

Барсик легко вспрыгнул на диван, устроился у меня на коленях.

— Тебе даже лучше, чем магу, — промурлыкал он. — Ты можешь творить.

— Угу, Демиург несуществующих миров, — усмехнулся я. — В которые даже верю и то только я…

— Ну и что?.. Вот Вика видят только те, кто в него верит. Настина мама, например, не видит. Что, скажешь, что Вик из-за этого не существует?.. И вообще, не комплексуй… ура, я выучил это слово… Далеко не всякий маг может хотя бы сосиску себе создать, а ты — хоть целый мир. А мир гораздо лучше сосиски.

Барсик тепло улыбался. И сам он был очень теплый и пушистый, как подушка. И как мне только могла такая чушь присниться?..

— Угу. Теорема: бутерброд лучше вечного счастья. Доказательство: что может быть лучше вечного счастья?.. Да ничего! А бутерброд это лучше, чем ничего. Значит, бутерброд лучше вечного счастья. Теорема доказана.

Барсик фыркнул, свернулся у меня на коленях клубочком. Я наконец решился попробовать чай. Он был слишком горячий для меня, я всегда разбавляю кипяток пятьдесят на пятьдесят холодной водой, и горький. Но выбирать не приходилось, очень уж хотелось пить, да и таблетку надо съесть, поэтому я начал смело прихлебывать из кружки большими глотками.

— Барсик, может, слезешь?.. Я дальше спать буду…

— Мурр…

Барсик кивнул и ушел куда-то на кухню. Я повалился на диван, укрылся с головой и спокойно уснул, безо всяких сновидений.

В следующий раз Барсик разбудил меня около полудня.

— А?.. Что?..

Где-то часов в шесть я вставал сам, выходил на кухню и довольно долго стоял у распахнутого окна, подставляя лицо холодному утреннему ветру. Почему-то ужасно хотелось схватить гитару и наплевать на ранний час и на то, что у меня нет слуха. А еще хотелось курить. Я даже покрутил в пальцах пачку сигарет, но так и не открыл. Во-первых, вредно, а во-вторых, в седьмом классе пробовал — гадость несусветная, горькая и вонючая. Как только Вик с этим мирится?..

Потом снова лег, хотя спать уже не хотелось. Снилась всякая незапоминающаяся муть, вроде Барсика на коне, задом наперед и в шляпе, надетой на хвост.

— Ты что, не слышишь?.. Вставай! Хватит дрыхнуть. Уже почти двенадцать…

Я сел на диване, потянулся. Одеяло за ночь (или утро?..) сползло на пол, а рубашка вся измялась и перекосилась. Я поморщился, переоделся. Так, этого всего хватит уже на одну загрузку… Угу…

Я быстро смастерил себе кривой бутерброд, хотя в холодильнике стояла кастрюля вполне приличного супа, и, подпрыгивая на одной ноге в попытках натянуть на себя носки на ходу, запихнул рубашки в стиральную машину. Насыпал порошок, подключил, дожевал бутерброд.

Вернулся на кухню, уселся на подоконник.

Был очень хороший, светлый денек, с ослепительно голубым небом, свежим ветерком и ярким весенним солнышком. Сирень благоухала на всю улицу, ветер шевелил волосы. На лавочке за домом сидела какая-то девочка с дудочкой, наигрывающая какую-то простенькую песенку…

Я на ощупь нашел гитару, поудобнее устроился на подоконнике.

Или все-таки не стоит?..

Я все-таки не удержался, сыграл на память первую пришедшую на ум комбинацию из затверженных в школе. Пальцы заболели с непривычки, гитара оказалась расстроенной (перезанимался Вик вчера…), диезы не зажимались, вместо си минора бемоля я сыграл соль-мажор, а при банальном переборе я беспрерывно ошибался в струнах.

Грустно вздохнул, отставил гитару.

Сияло солнышко, по чистому небу игривый ветерок гонял редкие облачка.

— Чего сидишь?.. — поинтересовался Барсик, запрыгивая на подоконник и любуясь шиповником. Мне вдруг вспомнился сегодняшний сон.

— Да так, просто… Хороший денек.

— Так шел бы погулять. Погода вон какая чудная…

Барсик не выгонял меня, а советовал, поэтому я не стал упираться, подхватил с тумбочки свою ветровку и вышел.

На улице действительно было хорошо. Ко мне подбежала какая-то мелкая собачка, дворняга, белая с черными пятнами, маленькая и смешная. Я любил собак, но сам заводить не хотел — с таким хозяином, как я, собака умерла бы от голода. Коты гораздо лучше — с ними гулять не надо…

На лавочке перед подъездом как раз крутилась очаровательная рыжая кошечка. Я протянул руку, кошка согласно потерлась о нее головой. Ласковая, ухоженная, явно домашняя. Собачка смешно прыгала рядом. Я пошарил в карманах, и, не найдя ничего вкусного, виновато развел руками. Собака ткнулась носом в мои карманы и сразу же потеряла ко мне интерес.

Кошка не ушла, напротив, вознамерилась взобраться на мои колени. Я не пустил, потому что брюки были новые и почти чистые, и мне их было жалко.

Кошка обиделась, но все равно не ушла. Я сообразил, что от меня, наверное, пахнет котом, поэтому она так ко мне и липнет.

— Милая, я не кот, и даже не его хозяин, — объяснял я кошке. — А Барсику вообще рыжие не нравятся, понимаешь?..

Кошка вежливо внимала, но все равно не уходила. Я встал и попробовал куда-нибудь уйти — кошка бежала за мной.

— Ну вот чего ты за мной бегаешь, а?..

— Мяу, — фыркнула кошка и оперлась лапами на мои ноги.

Нахалка.

— Прекрати на мне виснуть, — внушительно сказал я. Кошка уперлась и потащила меня к подъезду. Я почти не сопротивлялся: мне было интересно.

Я отпер дверь, вошел. Кошка замерла на пороге, явно выжидая.

Я открыл и внутреннюю дверь, но кошку не впустил, а сразу кликнул Барсика.

— Барсик, эта нахальная кошка явно хочет к тебе в гости. Ты с ней знаком?..

Некоторое время Барсик и кошка внимательно изучали друг друга. Кот что-то мяукнул, но рыжая нахалка только фыркнула и с каменной мордой уселась в дверях, явно давая понять, что с этого места не сдвинется.

Я оставил их разбираться, а сам ушел на улицу. Обошел дом кругом, устроился на скамейке, на которой уже не было девочки, но по-прежнему была дудочка.

Барсик и кошка сидели на подоконнике и о чем-то разговаривали на незнакомом мне языке — причем явно не кошачьем. Миловались они довольно долго, а когда кот перешел к решительным действиям, я не выдержал такого издевательства и поспешил уйти на другую сторону дома.

По дороге ехали редкие машины, шли немногочисленные прохожие, не обращающие на меня никакого внимания.

Было уже часа три; гулял я самоотверженно и домой не торопился.

— Здравствуйте, — вежливо произнес довольно приятный, хоть и низковатый, женский голос за моей спиной.

Я обернулся. Передо мной стоял очаровательная, очень ухоженная брюнетка с хорошим макияжем и маникюром, в ярко-красной блузке и форменной черной юбке; в принципе очень симпатичная.

Я заметил, что на обочине дороги припаркован черный джипак.

— Здравствуй, Вера, — осторожно сказал я.

Так, алименты я ей вроде бы не должен — общих детей у нас нет, и она явно не беременная. Разошлись мы довольно мирно, то есть кровавых планов мести она, по идее, вынашивать не должна (хотя кто этих женщин поймет…). Все вещи, которые она могла у меня забыть, уже давно надо искать на помойке, и она прекрасно об этом знает.

Тогда какого черта она здесь делает?.. На свадьбу позвать решила?.. Так зачем ей там нужен бывший муж?.. В качестве свидетеля?..

— Милый… — неуверенно начала Вера.

Это было что-то новенькое. "Милым" она меня называла всего дважды — в день нашей свадьбы и на следующее утро.

— Я что ли?.. — не сдержался от язвительного замечания я.

Вера присела на скамеечку, прижала к себе свою любимую черную сумочку. Я хорошо знал это ее страсть к сумочкам, причем очень часто выбор зависел от ее настроения.

Я заметил, что она прикусила губу и опустила глаза. Почему-то ужасно захотелось обнять ее, прижать к себе…

— Ты на меня очень злишься, да?..

— За что?.. — деланно удивился я. — А, наверное, за ту разбитую вазу. Ну, или за то, что ты никогда не желала разговаривать с моей мамой. Ах да, за то, что ты еще в бытность моей супругой завела двух любовников и ночевала дома только по вторникам, когда у Миши жена в дневную смену, а у Вити работа в ночь?.. Да мне, собственно, все равно, мы же уже развелись, — сказал я с равнодушием, которого не чувствовал.

— Ну знаешь, ты тоже не разговаривал с мамой, завел служебный роман с этой Викой, вечно что-то от меня требовал и во всем меня упрекал! — вспылила Вера.

Я пожал плечами.

— А уж сколько посуды перебил — страшно вспомнить, целых три кружки!

— И кофе на мою любимую блузку вылил!

— Ну так за эту блузку ты у меня машину конфисковала, еще и номера новые повесила. И зачем тебе только эти три шестерки, типа дьявол за рулем?.. Так это и так заметно, безо всяких номеров, достаточно с тобой два года прожить в одной квартире!

Вера фыркнула, независимо вздернула нос и отвернулась.

Зачем она только приехала — настроение испортить?.. Так оно у меня и без этого не фонтан…

— Слушай… А ты правда так на меня сердишься?..

Я пожал плечами. Честно говоря, я и сам не знал, так ли сильно я на нее обиделся тогда. Раньше мне ее не хватало, я бы, наверное, и сам попробовал мириться, если бы не чувствовал себя пострадавшей стороной и не вспоминал каждый раз, какими словами она меня крыла при разводе. Но теперь у меня все наладилось, с месяц назад я продал свой сборник рассказов издательству, снял квартиру в центре города… и, в принципе, у меня все хорошо и меня все устраивает.

— Не знаю, — честно сказал я. — По-моему, это ты на меня сердишься так, что начинаешь кидаться вещами.

Она действительно кидалась. В меня она кинула феном, со всего размаха. Поймать его я не успел, и еще неделю ходил с огромным синяком под глазом. Хорошо еще, что мимо включенного утюга промахнулась, а то один из нас сейчас был бы на кладбище, а второй — в отделении милиции, камере предварительного заключения.

— Просто я поняла, что… мне тебя очень не хватает.

— А как же Миша и Витя?.. По-моему, с ними тебе никогда не было одиноко, напротив, на меня времени у тебя уже не хватало!

Вера жутко покраснела.

— Это… не то.

— Что, пожила с Витей и поняла, что его раскиданные носки пахнут гораздо сильнее?.. — иронично вздернул бровь я

Я носки не раскидывал. У меня для них был отдельный ящик. И свою одежду, всю, я тоже всегда стирал сам. От жены требовалось только готовить, да и то, если она об этом забывала, я спокойно мог обойтись растворимой лапшой.

— Не смейся, но… действительно так, — смущенно созналась Вера.

Мы посидели, помолчали. Мне было неловко разговаривать с бывшей женой. Ей, судя по всему, тоже не хотелось со мной разговаривать, и она уже жалела, что приехала.

Я вспомнил, как мы разводились. Вернее, что было до этого развода.

Как однажды, вернувшись с работы во внеурочное время, застал Веру, еще вчера уверявшую меня, что я "единственный и неповторимый" и что "кроме тебя мне никто не нужен", в объятиях очень симпатичного, высокого молодого брюнета. Почему-то особенно меня взбесили его брюки, лежавшие неопрятной грудой на подоконнике, на моей любимом месте. Как я спокойно поздоровался, извинился и ушел на кухню ставить кофе. Я не чувствовал ни ревности, ни бешенства, ни злости. Вообще ничего. Мне было совершенно все равно, с кем там развлекается моя жена.

Как Вика с гневом рассказывала мне про своего Мишу, встречающегося с моей Верой, не спрашивая меня, хочу ли я об этом знать.

Как однажды вечером, сидя в своем рабочем кресле, я понял, что не хочу идти в эту совершенно чужую квартиру, видеть эту совершенно чужую для меня женщину, есть домашние котлеты и слушать нелепые россказни о том, как ей тяжело на работе.

Это была первая ночь после свадьбы, когда я по своей воле не пришел домой. Как выяснилось позже, Вика тоже ночевала на работе, только я в кабинете, а она — в приемной. Вера сделала соответствующие выводы.

Мы развелись в один день — я с Верой и Вика с Мишей. Все ожидали, что я начну открыто встречаться с Викой и признаюсь ей в любви, в том числе и сама Вика, но вместо этого я уволился и уехал в пригород, забрав свои вещи днем, чтобы не встречаться больше с Верой… не видеть ее глаза…

Мы долго к этому шли. Нам не о чем было разговаривать. Она не понимала меня, я не понимал ее. Мы были довольны своим браком первый год и терпели его следующие полгода.

Но терпение вечным быть не может. А жить в одной квартире с человеком, к которому уже совершенно ничего не испытываешь и которому еще совсем недавно клялся в вечной любви слишком тяжело.

Мы развелись не из-за ссор и скандалов, а из-за того, что этих самых ссор не хотели.

И сейчас она сидит на лавочке рядом со мной, кусает губы, что-то говорит, что-то объясняет, уверяет, что просто была дура и слишком поторопилась.

А я ничего не чувствую. Мне совершенно все равно.

— И… может… попробуем снова… жить вместе?..

— Зачем?.. — безразлично спрашиваю я.

— Ну, просто…

И мы снова молчим. И думаем — каждый о своем. И каждый по-своему.

— Ты меня никогда не простишь, да?..

— А тебе это нужно?..

И снова молчание.

— Ну… ладно…

Она наконец встает, и я чувствую ужасное облегчение.

Подходит к джипу, еще совсем недавно бывшему моим, на прощанье оборачивается, очень грустно улыбается мне, и я замечаю, что у нее в глазах стоят слезы.

— Ну… ты все равно подумай, хорошо?..

Я вымученно улыбаюсь, киваю.

Она махает мне рукой, садится в машину.

Красивый черный джип, с серебристыми волками на боках и волчьей же мордой на чехле от запаски, пробуксовал в до сих пор не высохшей, по-весеннему глубокой луже и умчался вдаль по дороге. Я быстро потерял машину из виду.

На душе было пусто и гадостно.

Не радовала хорошая погода, яркое солнце, чистое, ярко-голубое, мытое безоблачное небо, птичье пение, цветы сирени и легкий весенний ветерок.

Очень хотелось домой.

Но дома Барсик с кошечкой, не стоит портить им романтическое свидание… И Вик с его творческим бумом…

Да, Вик. Точно. А Барсик на кухне, я совсем ему не помешаю…

Я встал со скамеечки, поправил куртку, вставил ключ в замок.

Замок опять не отпирался. Ключ проворачивался, но замок оставался совершенно равнодушным. Наконец, дверь поддалась и открылась с жутким скрипом. Я вспомнил, что хотел смазать петли.

Отпер свою дверь — она поддалась спокойно, вошел.

И замер в дверях.

На диване сидели Вик и Настя. Вернее, они не просто сидели. Они целовались, он обнимал ее за талию, в перерывах шептал что-то на ушко, прожигал ее влюбленным, сумасшедшим взглядом…

У меня в глазах потемнело. Я тихо вышел и запер дверь.

Я бродил по сумрачным улицам, и мне было совершенно все равно. На все.

В душе не было ничего. Примерно то же самое со мной творилось, когда я застукал Веру с любовником. Но тогда я был на кухне, и можно было что-нибудь разбить или просто напиться, хотя пить как раз таки совершенно не хотелось.

А сейчас я шел по пустынным улицам, и мне было совершенно некуда деть руки.

Я зашел в магазин, купил литровую пачку кефира и булочку с повидлом. Уселся на лавочке в парке.

Потом я сидел, думал о чем-то своем, отстраненно жевал булочку, запивая кефиром из горла, и любовался почти полной луной…

Домой я вернулся только поздним утром.

Бесшумно отпер дверь, тихонько вошел. Но предосторожности оказались излишни — Вик сидел на диване, положив голову на руки, лежащие на столе. Сначала мне показалось, что он спит, но потом я заметил, что глаза открыты.

— Привет, — мертвым и безразличным голосом произнес Вик, не меняя позы.

Я подошел, сел на табурет рядом с диваном.

— Ты чего?..

— Чего я, чего я… как будто бы не догадываешься.

— Нет, — покривил душой я.

Вик с сомнением хмыкнул, но промолчал.

Тишина в комнате была тяжелая, нехорошая. Под ногами нервно крутился Барсик — он тоже это чувствовал. Я не стал интересоваться, куда делась та симпатичная рыженькая кошечка. Меня это не очень волновало.

— Ну и чего ты хандришь?.. — с сочувствием спросил я.

Вик наконец-то сел по-человечески, Барсик, с оглядкой на меня, запрыгнул ему на колени, свернулся теплым и пушистым клубочком. Меня это всегда успокаивало; Вик, такое чувство, даже не заметил.

— Рассказывай.

— Я… не хочу об этом говорить.

— А придется. Иначе у Насти спрошу, — пригрозил я.

Вик вздрогнул и сдался.

— А откуда ты знаешь про Настю?..

— Я же не спрашиваю, откуда ты всегда знаешь, о чем я думаю, — усмехнулся я. Сознаваться, что "не вовремя зашел в комнату" было очень неловко. Да и вспоминать об этом не очень хотелось.

У Вика на мгновение остекленели глаза; он весь как-то сгорбился и кивнул.

— Ну, значит, ты уже знаешь, — безразличным тоном произнес Вик.

Тут переполошился Барсик, потоптался на коленях, раздирая брюки нервно выдвигаемыми когтями.

— Ты что, зеркалил?!

Вик кивнул — точно так же, безо всяких эмоций.

— Тебе же нельзя!!! У тебя и так аура разваливается!

— Барсик, заткнись, без тебя тошно, — посоветовал я.

Кот, что странно, послушался.

— Но только ты больше так не делай, — вздохнул Барсик, устраиваясь на своем месте.

— Хорошо, не буду, — таким безразличным тоном сказал Вик, что я понял: он не вполне отдает себе отчет в том, что обещает.

Мы посидели, помолчали.

Утро было сумрачным и мрачным, все небо было покрыто густыми, низкими предгрозовыми тучами. Деревья кренил сильный, по-осеннему холодный ветер; с сирени облетали последние цветы, и даже жизнерадостные одуванчики в ужасе поспешили закрыть свои цветки.

Я подумал, что, должно быть, будет сильный дождь, что пришел тайфун и что, вполне возможно, он задержится на несколько дней.

И тут Вик заговорил — хриплым, срывающимся голосом.

— Ты живой, ты не понимаешь… Когда я говорил, что схожу с ума, это была не метафора и не гипербола, а чистая правда. Я действительно схожу с ума, забываю, кто я такой на самом деле, забываю, что уже умер и как оно было и пытаюсь жить, как все… да просто — жить. Но уже слишком поздно — даже пытаться. Я умер больше века назад, и ничто и никто не сможет вернуть меня обратно. Даже некромант, пусть опытный и пусть посвященный высшей ступени. Он может вернуть меня в свой мир, но там уже никакая сила не удержит меня на земле… да и я сам, даже будь такая возможность, не захочу возвращаться. Пожалуй, это был бы лучший выход: уйти, исчезнуть, просто перестать быть… Переход на новую ступень — он уже давно должен был случиться, а я замер здесь, растягиваемый на двух канатах. Один канат — это природа и ее законы. Прочный и крепкий канат. Я умер, и уже давно должен был не только разложиться в своей могиле, но и трижды перевернуться в гробу и стать на небесах… а, не знаю, кем там становятся. Мудрым старцем, наверное. Или и там помереть. Это такой длинный стальной трос, его ничем не сломать и не остановить, он все тянет и тянет за собой, и я сам чувствую, что теперь я гораздо материальнее по полнолуниям и годовщинам смерти, тогда меня видят, тогда я будто бы, как все… И колдовать мне уже нельзя, потому что аура расслаивается, она уже почти разрушена, осталась лишь тень… Вон как Барсик суетится… Он просто не понимает — я ХОЧУ, чтобы она растворилась. Хочу, чтобы все это наконец закончилось…

Барсик зашевелился, снова выпуская когти, но Вик не замечал этого.

— И вторая связь, с землей. Тонкая паутинка — воспоминания. Привычки. Моя нежелание поверить, что это действительно конец, все, стоп, снято… Тонкая, неверная ниточка. Чем больше я верю в свою "жизнь", тем она прочнее… А я трус, понимаешь?.. И всегда им был. А трусы боятся смерти. Даже если давно уже умерли… Ты ухмыляешься, не веришь. Думаешь, что я весь такой, достойный и мудрый, великий бард… Ха! Легко быть смельчаком, если знаешь, что всегда успеешь увидеть, почувствовать, заметить… остановить. Люди Сэфэс почти неуязвимы. Нет, нас никто не окунал в реку Стикс, нас никто не обряжал в женские платья, чтобы не пустить на войну, и наши матери уж точно не Фетиды… по крайней мере, не все. В нас может попасть шальная пуля, и мы умрем тогда, как все. Но мы эту пулю почувствуем. И успеем отреагировать… Смеешься?.. Не смейся, это правда. Так что человек Сэфэс может быть каким угодно трусом, хоть самым трусливым из всех. А смельчак — это тот, кто знает, чем для него все это может закончиться, но все равно идет вперед. Он не боится выбора — никакого. И из двух зол выбирает оба… Так вот, я трус. И я боюсь этого шага. Привязываю себя к земле, потому что этот мир уже изведан и понят, и мне, призраку, здесь грозит разве что одиночество… ну или мультиэнергетический разрыватель, но его у вас еще не изобрели. А там… что знает, что будет там, за порогом?.. Я боюсь неизвестности. И привязываю себя к этому миру. Спросишь, как можно привязаться?.. О, существует множество способов… — он громко, истерично захохотал. — Множество… Можно найти себе здесь какое-нибудь дело, которое никак нельзя бросить. Я нашел — прославить эту квартиру обителью привидений. Признаю, странная и нелепая цель, но пока я верю, что это нужно и важно, и пока верю, что только я могу это сделать, нить становится толще и прочнее. А я — Сэфэс. Мы можем управлять чужими эмоциями и чужой верой… что уж говорить о своих?..

Он снова истерично засмеялся. Я заподозрил, что он просто пьян и поискал глазами бутылку. Он заметил это, неловко улыбнулся.

— Призраки не пьют. Никогда. Мы вообще не существуем, забыл?.. Просто привязываем себя к земле… Да, привязываем. Есть еще такой способ — поверить, что все после смерти становятся призраками, и другого пути попросту нет. У меня не очень получилось, потому что я проходил в школе теорию жизни и теоретически знаю, чем эта самая жизнь должна закончиться… Да и никаких других призраков я здесь до сих пор не видел… Говорят, что смерть — это вроде как дорога с узким и шатким, но бесконечным мостком над пропастью. Можно попробовать пройтись по этому мостку, но с каждым шагом он становится все шатче и невернее… А можно один раз шагнуть в пропасть, в другую жизнь. Трусы выбирают мосток, и все равно потом попадают в пропасть. Мост — это лестница для тех, кто рожден только ползать и боится взлететь… Они придумывают себе опоры, на ходу укрепляя этот мост… хотя на его месте давно уже пора строить канатную дорогу. В конце концов все набираются смелости и уходят, обязательно. Иначе миры давно уже были бы запружены призраками… Надо просто набраться смелости и шагнуть вперед. И то, чем обманываю себя я — дескать, уйти можно только из своего мира… это все неправда. Все зависит только от желания. Но мне было очень легко убедить себя в этом…

Он замолчал и неожиданно произнес:

— А еще можно влюбиться. В живого человека. Связать себя с ним. Пока жив этот человек, существуешь и ты… и узкий мосток кажется настоящим проспектом, по которому ты смело идешь вперед, потому что думаешь — проспект не проломится. И нет под ним нет никакой пропасти… Но она есть… Я уже так делал. Я влюбился в Настину бабушку. Она отвечала мне взаимностью, мы встречались. Она к тому времени уже была замужем, причем вряд ли по любви, но ее это не останавливало. С ней я был счастлив. А потом… что такое человеческая жизнь по сравнению с вечностью, отведенной призраку?.. И она умерла. Тогда я едва не ушел вслед за ней. Меня удержала Настина мама… Если так подумать, то получается, что Настя — моя внучка… Впрочем, я не вполне в этом уверен, да и вообще не уверен, что это возможно. Но я убедил себя в этом — и остался здесь. Но нить вновь становится все тоньше… И я снова влюбился. Не специально, поверь. Просто так получилось… Я слабак и трус, я знаю. А сейчас я чувствую себя еще и ублюдком. Потому что для меня ее жизнь — мгновение. И я ей эту жизнь испорчу. Не дам прожить ее так, как стоило бы. И так сломаю еще не одну такую жизнь просто потому, что мне тоже хочется жить…

Он отстраненно погладил Барсика. Глаза были совершенно пустыми.

— Она не понимает, что на самом деле меня — не существует. Она верит в меня. Для нее я живой. Просто немного… ладно, очень странный жилец, способный ходить сквозь стены. Она относится ко мне, как к живому. Наверное, из-за этого она мне так дорога…Из-за того, что с ней я забываю, что меня на самом деле нет. Я должен уйти, но… не могу. Я не могу… и боюсь. И не хочу тоже. Я хочу снова быть живым, снова быть таким же, как и все. А на самом деле я давно уже разложился в бедной могилке, и сама могилка давно уже поросла мхом. А то, что ты видишь перед собой — это так, обрывок, завихрение… Ты не представляешь, как это больно — быть всего лишь завихрением.

Он говорил, говорил, говорил, вкладывая в невыразительные слова свою боль и свою, призрачную тоску.

А я просто слушал и молчал — потому что сказать-то было нечего.

— Знаешь что, — медленно сказал я, — пойду-ка я сварю кофе.

Вик безразлично кивнул.

Я ушел на кухню. Сварил настоящий кофе, в турке, тот самый, приличный — кофе нашего знакомства. Нарочито медленно включил огонь, нарочито медленно вытащил пачку кофе.

Мне не хотелось возвращаться в комнату. Просто потому, что Вик действительно был прав.

Во всем, кроме одного.

Он не просто завихрение, нет. Он гораздо больше. Точно так же как человек — не просто животное класса млекопитающие, отряда приматов.

Что бы он там ни говорил про смерть, про труса и про Сэфэс прежде всего он все равно остается человеком, личностью. Просто сейчас он немного… запутался, что свойственно всем людям.

Наверное, для него действительно будет правильным сделать один длинный шаг вперед… и он уже очень скоро его сделает.

Но мне… да, мне будет очень его не хватать.

Я поставил на поднос две чашки с кофе, глубоко вздохнул и вернулся в комнату.

Вик, против моего ожидания, не хандрил и не спал, он сидел на диване, придерживая одной рукой гитару, а второй спешно набрасывая что-то на листе. Меня он даже не заметил. Я поставил на край столика поднос, подхватил на руки Барсика (кот, против обыкновения, даже не зашипел на меня, а спокойно обвис в руках), забрал одну чашку и убрался на кухню.

Барсик вырвался из рук, запрыгнул на подоконник. Я усмехнулся, сел рядышком, уперевшись лбом в стекло. Глотнул кофе, поморщился, добавил сахара. Невольно прислушался к тихому перебиранию струн.

Реальный мир совсем не так хорош. Он некрасив, жесток и бессердечен. И жизнь не ценится здесь даже в медный грош — Но мне таким он более привычен.

Здесь жизнь не прячется за призрачные стены, И предстает такой, какая есть. Старушка обнищавшая, в морщинах, Что безошибочно узреет в словах лесть.

Жизнь не идет, а гордо выступает, Хоть опирается на тоненькую жердь. Ей не нужны вуали; преклоняет Пред ней главу ее сестрица — Смерть.

Тропа, мосты, проспекты и дороги — И все бегут туда, за горизонт. По ним идут и пеший, и подводы… По ним идут сестрицы, бок и бок.

И вот, когда одна из них, на счастье, С собою заберет одну из душ, Не будет крика, слез или ненастья, А будет только смелым людям туш.

Громыхнуло; из низких свинцовых туч наконец полилась вода. Толстые, тяжелые капли достигали земли и взрывались на ее поверхности. По окну полились потоки; окно мигом стало холодным, но я не шевелился, все так же сидел и смотрел на ровные потоки воды, падающие с неба.

Барсик потерся о мою руку, неуверенно мявкнул. Я автоматически погладил его, потрепал за ухом.

— Тебе все настроение испоганили, да?.. — неловко спросил котяра, перебираясь ко мне на колени.

Я прислушался к себе и с удивлением, но честно ответил:

— Нет. Наоборот, даже как-то… легче стало.

Это была правда. На душе было светло и ясно, как будто бы… прикоснулся к чему-то великому, светлому и необъяснимому.

Я еще долго сидел, вглядываясь в темные улицы, и думая о жизни, о Вике и в общем, о завихрениях. И думать об этом было совсем не так тяжело, как я себе это представлял.

В стекло барабанил дождь, в гостиной Вик наигрывал какую-то спокойную мелодию, я думал о смысле жизни, автоматически поглаживал пушистого и теплого Барсика. Я сам не заметил, как уснул прямо на подоконнике, прислонившись лбом к стеклу.

И на этот раз мне ничего не снилось. Ни Вера, ни Настя, ни даже Барсик. Только в ушах все время стоял мягкий баритон Вика, напевающего неизвестную песню…

Меня разбудил звонок в дверь. Я открыл глаза, сел, почувствовав, что бок затек и двигаться больно. Как я мог спать в такой позе?..

За ночь дождь перестал, но тучи не разошлись, и на улице по-прежнему было темно и мрачно. Было еще очень рано — часов восемь, наверное… Хотя, в общем-то, восемь — это не рано. Это я обленился…

Кому я мог понадобиться в такое время?..

Я сполз по подоконнику, отпер дверь перед Настей и сообразил, что звенит что-то еще.

— Я тебя разбудила?.. — виновато спросила Настя. — Просто решила заскочить перед занятиями…

— Нет, я уже встал, вот, решаю, ставить кофе или "белую розу" выпить… А что это звенит?.. Это ты звонок держишь?..

Настя продемонстрировала мне обе руки. Черт, что за противный рингтон?..

Вышел и Вик и, естественно, тут же спросил, что это звенит.

— Не знаю, — хором сказали я и Настя.

Вик немного постоял, раздумывая… и резко побелел.

— Отойдите все от шкафа.

У него был такой тон, что мы не решились задавать вопросы..

— Вик, не смей!..

Но Барсик опоздал — Вик правой рукой очертил полукруг широким взмахом. Я успел заметить, что у него алым засветились глаза, а на кончиках пальцев появилось по огоньку. В глазах мигнуло; Вик побелел еще сильнее, с отливом в зелень, хотя видимо ничего не изменилось.

Огоньки и глаза так и не погасли.

Он властно махнул рукой.

Дверца шкафа, при моем заселении абсолютно пустого, с жутким скрипом величаво распахнулась, являя нашим глазам довольно высокого черноволосого мужчину со смешной косой до плеч. На мужчине был безобразный, совершенно бесформенный черный с серебряными искрами балахон с широченными рукавами. Руки мужчина поднял в знак капитуляции.

— Тихо, тихо, я же не стреляю, — медленно произнес мужчина в балахоне. Рук, сложенных "пистолетом", Вик так и не убрал. — Вик?!

— Аластор?!

Они некоторое время пристально всматривались друг в друга, потом одновременно засмеялись. Мужчина опустил руки, Вик щелкнул пальцами. Огоньки исчезли, да и сам он сделался нормального цвета.

— Ты ж… это… типа помер, — осторожно сказал Аластор.

— Ну да, я типа помер, — грустно сказал Вик.

— Призрак?..

Вик кивнул.

— Уже больше сотни лет как. А ты уже старший магистр?.. Молодец… Ах, да, забыл представить. Это Аластор, мой старый друг и товарищ, мы с ним вместе учились…

Нас представили как "друзей нынешних". Я усмехнулся, но ничего не возразил.

— Ал… У меня к тебе будет личная просьба.

— Я весь внимание.

— Ты можешь меня… вывести?..

— А ты сам не можешь?..

Вик покачал головой.

— А ты уверен, что ты этого хочешь?..

Взгляд старого друга скользнул по Насте. Глаза мгновенно стали чуточку ироничными. Вик насупился.

— Уверен.

Аластор глубоко вздохнул, кивнул, отогнал нас еще дальше.

— Заклинание развоплощения, это… неприятно.

— Я знаю.

— Я не хочу применять его к старому другу.

— Я уже умер, Ал. У тебя больше нет такого друга, как Викторуа. Но если ты по-прежнему мне друг, то ты это сделаешь.

— Ладно, я понял… Последнее желание будет?..

Вик кивнул. Вернул мне гитару, протянул Насте исписанную нотную тетрадь, грустно улыбнулся, поцеловал ее в щеку, отпихнул кота.

— Барсик, ты останешься здесь.

— Но…

— Никаких "но".

Подошел ко мне, крепко пожал руку и прошептал на ухо:

— Спасибо тебе… за все. Я не хочу оставаться трусом.

Я не успел ничего возразить: благодарить меня не за что, это только его решение.

А Вик уже исчезал, растворялся в столбе света, и вместе с ним исчезала его ироничная улыбка и хорошо поставленный баритон…

Аластор грустно улыбнулся нам и ушел обратно в шкаф, захлопнув за собой дверцу.

И все. Комната осталась все такой же, совершенно обыкновенной комнатой. В ней уже не было никаких призраков.

По улице шли, перепрыгивая через лужи, редкие, ко всему безразличные прохожие. А сквозь свинцовые тучи пробивались яркие солнечные лучи…

Настя медленно села на диван и заплакала.

Я проснулся оттого, что одновременно зазвенели будильник и дверной замок.

Это было тихое субботнее утро, самый конец мая. Барсик нервно ходил по комнате, взмахивая хвостом и всем своим видом демонстрируя, как он мною недоволен.

Я сел, потрепал Барсика за ухом, потянулся. Будильник наконец-то заглох; звонок сменился редким стуком.

Я натянул на себя джинсы, набросил рубашку и пошел к двери, недоумевая, кому я мог понадобиться в такое время. Отпер. Щеколда тихонько звякнула. Дверь открылась без скрипа. Спросонья я даже не вспомнил о дежурном "ктотаме".

— Здравствуйте, — вежливо сказала Настина мама.

Я отошел от двери, пропуская ее внутрь. Она вошла; взгляд упал на раскрытый чемодан.

Она заметно погрустнела, кивнула.

— Да, я так и думала. Когда вы съезжаете?..

— А я съезжаю?.. — вежливо удивился я.

Она кивнула в сторону чемодана, который я так и не разобрал. Теперь во внутренностях уже сложно было что-нибудь разобрать, даже если очень постараться.

— Это я вещи разбираю, — отмахнулся я. — А что, вы меня выселяете?..

— Нет-нет, что вы. То есть вас все устраивает?..

Я вздохнул. Устраивало меня не все. В ванной тек кран и отваливалась декоративная плитка. В гостиной трескался и подтекал потолок. На втором этаже невозможно спать, потому что у Посредника уже неделю как плохое настроение. Диван жутко скрипит, а холодильник плачет горючими слезами…

Это с одной стороны. А с другой…

Барсик, милый, добрый, теплый и пушистый кошак, как-то очень быстро вошедший в мою жизни и став ее частью. И так глупо, из-за какого-то потолка, терять эту часть я не собирался.

Вик. Он обещал навещать нас, а он всегда держит свое слово. Он мерзкий, противный, себялюбивый тип с массой вредных привычек и иногда мне хотелось самолично его убить во второй раз, но… мы никогда не любили тех, кто слишком уж на нас похож. А он слишком уж похож на того меня, каким я хотел бы быть. Чокнутого, свободолюбивого барда, не чтящего никаких авторитетов. Да, он противный и язвительный… но по-настоящему яркие личности, по-моему, обычно такими и бывают. И, что бы он там ни говорил, он не просто завихрение. Совсем не просто. Я обязательно что-нибудь ему посвящу. Обязательно.

Настя… милое, ироничное создание, у которого всегда сломана стиральная машина.

Кузя. Дасс. Да и инспектор, он обещал зайти в следующее воскресенье…

Как я уйду от них всех?..

— Да, — уверенно сказал я. — Меня все устраивает.

Мы обсудили еще кое-какие моменты, и она вышла.

Я сел на диван и против воли улыбнулся.

У меня была куча проблем: зареванная Настя, Вера, одинокий и всеми покинутый Барсик… но меня это ничуть не волновало.

Я уверен, что разберусь. Обязательно.

Я открыл ноутбук, завел новый текстовый документ, чуть заметно улыбнулся и начал писать.

ноябрь, 2009 г.