Зелёный глаз

Владимир ФИРСОВ

ЗЕЛЕНЫЙ ГЛАЗ

- Заверните, - сказал гражданин в пыжиковой шапке, подавая продавцу чек.

Над самым ухом у него кто-то вздохнул. Гражданин сердито обернулся. Через плечо ему заглядывал высокий вислоусый старик в очках, стараясь рассмотреть покупку.

- Простите, пожалуйста, - нерешительно сказал старик. - Вы не смогли бы уступить эту книгу мне? Понимаете, она мне очень нужна. - В робком взгляде старика чувствовалась какая-то тревога.

- Мне она тоже нужна, - с достоинством ответил гражданин в пыжиковой шапке. - Я пишу диссертацию об Аристотеле!

Он отодвинул плечом вислоусого и прошествовал к выходу. Но старик не отставал.

- Я вас очень прошу, - бормотал он в спину идущему. - Это для меня вопрос чести... вопрос жизни и смерти... Моя тетушка давно мечтала об аристотелевой "Поэтике". Она сейчас умирает... Последний подарок... Я очень прошу.

Гражданин обернулся и внимательно посмотрел на преследователя. Конечно, умирающая любительница Аристотеля была придумана только сейчас. Но в глазах старика светилась какая-то странная тоска, заставившая поверить, что эта книга действительно нужна ему, что это для него вопрос жизни и смерти.

Гражданин в пыжиковой шапке смягчился.

- Ладно, берите, - сказал он. - С вас шесть сорок.

Старик засуетился.

- Век благодарен буду, - бормотал он, выуживая из кармана монеты и смятые рубли. - Спасли меня...

Во всех карманах старика нашлось только четыре рубля девяносто семь копеек. Он с отчаянием посмотрел на обладателя драгоценной книги.

- Возьмите часы, - вдруг сказал он. - Тетушка умирает. Не могу без книги.

Гражданин в пыжиковой шапке растрогался.

- Ладно, берите так. Отдадите как-нибудь. Я здесь часто бываю.

- Никогда не забуду, - пробормотал старик, хватая книгу. - Все верну полностью. Свиридов моя фамилия. Николай Степанович. По гроб жизни обязан...

Крепко прижав книгу, старик выскочил из дверей букинистического магазина на февральский мороз. Денег на троллейбус у него не осталось, и он две остановки шел пешком.

Дома Свиридов долго с восхищением рассматривал дорогой переплет с золотым тиснением, грея руки на батарее, центрального отопления. Потом со вздохом перелистал книгу и разодрал ее на две части. Прикинул на глаз толщину половинок и разодрал каждую еще раз.

На душе у него было радостно. Более того, он был почти счастлив.

На следующее утро - это было воскресенье - Свиридов вышел из дома рано. С трудом вытаскивая ноги из выпавшего за ночь снега, он пересек двор и шагнул через порог скрипучей калитки в старых железных воротах. У ларька "Союзпечати" толпились люди, но газет, увы, уже не было. Ему досталась только "Пионерская правда", и это его явно не устраивало. Он пошел к другому ларьку, но газет не было и там.

Вконец расстроившись, старик повернул к дому. Выпрашивать газеты у соседей ему не хотелось.

На чисто выметенной дорожке стояла дворничиха Настя с метлой наперевес.

- Доброе утро, Николай Степанович, - сказала она. - Никак, напрасно прогулялись?

Старик только махнул рукой.

- Одна "Пионерская правда" и осталась. Как запустят что, нигде газет не достать. Прямо хоть с вечера становись у ларька.

- Мою возьмите, - сказала добрая Настя. - Я потом в витрине почитаю. - Она протянула ему вчетверо сложенную "Советскую Россию".

Старик сдержанно поблагодарил. Затем он развернул изрядно смятую в почтовом ящике газету, вздел на нос очки и нараспев прочитал:

- "Советская автоматическая лаборатория пересекает Море Спокойствия. Двести километров по Луне". - Он удовлетворенно хмыкнул, хотя искал в газете совсем другое. - Ага... вот: "На соискание Ленинской премии..." Явно обрадованный, старик непослушными пальцами начал складывать газету. Февральский мороз давал себя знать.

- Скоро уже, Николай Степанович? - спросила Настя, с почтением глядя на старика.

- Со дня на день жду, Настенька. По ночам просыпаюсь. Все думаю: как она там, стучит или нет?

- Дай-то бог, - сказала Настя. - А то прямо смотреть на вас жалко. Худой да бледный стали. В гроб и то краше кладут.

Свиридов только вздохнул. Последний месяц он сидел на самой строгой диете, тратя все деньги на покупку литературы.

Дворничиха для порядка махнула раза два метлой по уже выметенной дорожке и ушла.

Свиридов медленно поднялся к себе на третий этаж, нашарил в кармане ключ. Беспокоить соседей звонком ему не хотелось.

- Изобретателю привет! - раздалось у него над головой.

Услышав знакомый голос, старик даже вздрогнул немного и с досадой обернулся. На площадке четвертого этажа румяный мужчина с небольшим брюшком, обтянутым финским свитером, растирал лыжи куском пенопласта. Это был Зайчиков-старший. Свиридов знал, что его сосед - почти кандидат каких-то наук и работает сейчас в многотиражке очень серьезного института, занимающегося электроникой, молектроникой и другими популярными в наше время областями техники. Еще о Зайчикове было известно, что он за тридцать пять лет своей жизни успел поработать грузчиком, пожарником, ветеринарным врачом, начальником спасательной станции ДОСААФ, директором леспромхоза и режиссером областного драмтеатра. Словом, это был человек, видавший виды, душа-парень. Начальства он не боялся, был остер на язык, любил посмеяться над авторитетными мнениями и к тому же не верил ни в сон, ни в чох, ни в кибернетику. Свиридову уже не раз приходилось выслушивать от Зайчикова самые различные высказывания в свой адрес. Поэтому он старался не вступать в разговоры с ехидным соседом. Но ключ как назло запропастился, и Свиридов волей-неволей приготовился выслушать очередную порцию нападок.

- Опять без газет? - осведомился Зайчиков, усердно растирая лыжу. На месте вашей машины я бы объявил голодную забастовку.

Из осторожности Свиридов воздержался от ответа.

- Значит, опять побираться будем? - не унимался Зайчиков. - Подайте Христа ради газетку? Но вы не огорчайтесь - все великие люди при жизни бедствовали. И признавали их так лет через триста. Так что у вас все еще впереди.

Потеряв надежду отыскать ключ, Свиридов в отчаянии нажал на звонок.

- Жалко мне вашу машину, батенька, - журчал сверху почти кандидат наук. - Все же мы с ней в некотором роде коллеги... Так и быть, пришлю сейчас Петьку с газетами. А то потомки скажут - затравили великого человека.

- Спасибо, - буркнул старик и с неожиданной резвостью шмыгнул в открывшуюся дверь.

- А правда, что она скоро?.. - закричал вдогонку Зайчиков, свесившись через перила. Но старик уже не слышал его.

Машина стояла в большом подвальном помещении. Когда-то, несколько лет назад, она целиком помещалась в комнате Свиридова на большом столе с резными ножками и суконным верхом. Потом машина выросла и переехала на пол. Она заслонила окно, загородила книжный шкаф и совершенно вытеснила оставшееся от покойной жены трюмо. Когда машина стала покушаться на место, занимаемое кроватью, старик пошел в домоуправление и выпросил одну из пустовавших комнат подвала.

На его счастье, техник-смотритель был человек восторженный и очень желал хоть чем-нибудь помочь научному прогрессу. Поэтому комнату он дал, хотя до этого предполагал занять ее под склад. Он даже откомандировал в распоряжение Свиридова кружок "Умелые руки", занимавшийся в том же подведомственном ему подвале. Как раз в тот момент, когда Свиридов мучительно размышлял, как ему справиться с переноской разросшейся машины, к нему в комнату ввалилась шумная ватага радиолюбителей и вообще технически грамотных ребят. В дверях торчали головы технически неграмотных. Войти они не смели, но им очень хотелось если не помочь, то хотя бы поглядеть на удивительную машину.

Старик вначале засомневался. Уже десять лет - с тех пор как умерла его жена он мало бывал на людях, все свое время отдавая усовершенствованию машины. Детей у старика не было. Машина была его единственным детищем, в котором все, до последнего винтика, было изготовлено его собственными руками. Но ребячьи глаза глядели так просительно-трогательно, что старик, скрипя сердце, разрешил ребятам помочь. Раскаиваться ему не пришлось. Переноска и монтаж машины на новом месте прошли благополучно, если не считать двух-трех разбитых радиоламп, сожженного трансформатора да неизвестно куда пропавшей красивой ручки от контактора. Впрочем, вскоре ручка нашлась в кармане у одного из технически неграмотных.

С легкой руки техника-смотрителя о машине узнал весь дом. Прослышал о ней и Зайчиков. Он явился в подвал, похмыкал, потом изрек: "Реникса".

Обиженный старик стал защищать свое детище.

- Знаете, папаша, - с нежной улыбкой сказал Зайчиков, - у нас такую штуку весь институт строил - два академика, пять докторов. Не вышло. Не дошла еще наука. Вот так-то.

Однако эта отповедь ничуть не поколебала уверенности старика. Как раз в это время он вышел на пенсию. Времени у него стало много, и он целиком посвятил его улучшению машины. В голове у Свиридова постоянно появлялись новые идеи, которые он немедленно начинал претворять в жизнь. Поэтому постройка машины длилась довольно долго. Но все на свете имеет конец. Однажды наступил день, когда изобретатель, волнуясь, нажал кнопку пуска, и на панели машины загорелся большой зеленый глаз. Машина ожила.

Свиридов взял с табуретки пачку свежих газет и начал по одной опускать их в широкую щель на панели. Внутри раздалось довольное урчание. Зеленый глаз замигал и потух, потом зажегся снова. Тогда изобретатель засунул в щель последний номер "Огонька".

Первые дни машина была неразборчива в чтении и принимала любую печатную продукцию. Но вскоре старик с удовлетворением заметил, что у машины начинает вырабатываться вкус. Она с удовольствием читала "Смену" и "Неделю", любила журналы "Знамя" и "Советский экран", но не выносила "Литературную Россию". К "Новому миру" и "Октябрю" она относилась довольно сдержанно, зато вдумчиво прочитывала "Футбол - хоккей" и "За рубежом". Ее любимыми журналами были "Знание - сила" и "Курьер ЮНЕСКО".

Отсутствием аппетита машина не страдала. Зеленый глаз зажигался то и дело. Чтобы насытить машину, Свиридов покупал все газеты и журналы, какие только мог.

Когда-то очень давно студент-электротехник Свиридов мечтал стать писателем. Особенно это желание возросло после того, как его заметка "За чистоту в аудиториях!" была напечатана в институтской многотиражке. Он пробовал писать стихи, но редакции возвращали их. Одна из газет чуть не напечатала его очерк "Скромные герои хлебопечения", но вовремя обнаружила, что автор выдумал наиболее яркие эпизоды из жизни героевпекарей.

С годами стремление к творчеству приняло у Свиридова новое направление. Как большинство современников, он свято верил в точные науки, и в горячей битве "физиков" и "лириков" безоговорочно выступил на стороне тех, кто видел будущее человечества в интеграле, и презирал анапест. Бурное развитие кибернетики, теории информации, математической лингвистики и тому подобных наук привело его к мысли, что талант и гений - суть критические состояния оптимальных саморегулирующихся систем (себя он с присущей ему самокритичностью тоже причислял к оптимальным системам). Следующим логическим шагом было утверждение, что состояние гениальности можно запрограммировать. И Свиридов сделал этот шаг.

Конечно, Свиридов понимал, что программу, заложенную в него отцом и матерью при рождении, современная наука изменить не в силах. И он решил создать механического гения - машину, способную на литературное творчество.

Над идеей этой машины он трудился много лет. В конце концов на свет появилась стройная теория, впитавшая в себя итоги долгих ночных бдений, многочасовых поисков в библиотеках, проверок на электронной вычислительной машине "Ласточка-85", к которой он как сменный инженер машиносчетной станции всегда имел свободный допуск. За эти годы Свиридов прочитал множество критических работ, изучил кучу учебников по теории и истории литературы, стилистике, лексике, фразеологии, орфографии и пунктуации. Он знал наизусть, каков процент глагольных окончаний в поэмах Маяковского и одах Ломоносова, он одолел двухтомный труд "Язык и стиль Толстого", выучил наизусть брошюры "Некрасов как редактор" и "Горький как редактор", проконспектировал статью "Партийная организация и партийная литература", прочитал все стенограммы съездов писателей и передовицы "Литературной газеты" за последние десять лет.

В бесчисленных разноцветных ящиках, стоявших у него на столе, окне, комоде, даже под кроватью, хранились тысячи карточек, из которых можно было составить новую литературную энциклопедию томов на сорок. Картотека эта все время пополнялась и обновлялась.

Из многочисленных критических трудов Свиридов знал, что главные ошибки писателей - это отсутствие связи с массами, бегство от действительности, уход в психологизм, наносящие ущерб художественному описанию трудовых будней, аполитичность героев и противопоставление их коллективу. Возможность подобных ошибок следовало предусмотреть при составлении программы машины-романиста. Но как это сделать, он не знал.

День, когда Свиридов нашел наконец решение, был самым большим праздником в его жизни. Однажды Свиридова осенило. Он задал компьютеру один-единственный вопрос: как избежать отрыва, ухода и т.п. (далее перечислялись все сомнительные положения, в какие только могли попасть автор и его герои) при создании высококачественного (талантливого, гениального) художественного произведения (романа, эпопеи)?

Ответ компьютера сначала озадачил его. В нем было только два слова: "Читай газеты". Секунду спустя он понял, что получил наконец ключ к окончательному решению проблемы.

Спроектировать считывающее устройство для него не составляло труда. И вот уже много месяцев его машина перерабатывала пуды информации, а Свиридов метался по городу в поисках литературы, которая заставила бы гаснуть ненасытный зеленый глаз.

По его расчетам, в ближайшие дни работа машины должна была закончиться. Незадолго до этого зеленый сигнал сменится желтым, сообщая, что машина уже получила достаточно информации. А когда вместо желтого вспыхнет красный свет, можно будет наконец открыть заветную крышку печатающего устройства и извлечь оттуда рукопись, которая обессмертит имя своего создателя.

В том, что созданное машиной произведение будет гениальным, старик не сомневался. Того количества информации, которое хранилось в ее памяти, хватило бы для моделирования десятка гениев мирового масштаба. Машина впитала в себя рецепты, по которым создавались лучшие произведения мира. Она проанализировала собрания сочинений Аристофана, Платона, Стерна, Дюма, Бальзака, Тургенева, Хемингуэя, Шолохова, Конан Дойла, Фадеева, Сименона и еще нескольких сотен писателей. Заложенная в бункер кипа бумаги быстро таяла. Стрекот печатающего устройства раздавался все чаще и чаще, свидетельствуя о том, что работа в разгаре.

В этот день Свиридов долго стоял у машины, любовно поглаживая ее панель. Машина управилась с "Пионерской правдой" за одну минуту, но добрая порция аристотелевой "Поэтики" надолго погасила зеленый глаз, и замолчавший было стрекот возобновился. Старик даже задрожал от нетерпения, услышав его. Он впился глазами в крышку, из-под которой доносились сладкие звуки. Ему захотелось открыть ее сейчас же, сию минуту, не ожидая, пока загорится красный свет. Желание было таким сильным, что он даже испугался. Минуту он молча стоял закрыв глаза. Сердце у него стучало непривычно быстро.

Когда он наконец успокоился и открыл глаза, на пульте горел желтый огонь.

В этот день Свиридов больше не отходил от машины. Он не знал, когда вспыхнет красный сигнал, - это могло произойти и через час, и через две недели, - но нетерпение оказалось сильнее доводов рассудка. Вскоре в подвал влетел Петя Зайчиков, ойкнул, увидев желтый глаз, бросил ненужные уже газеты и умчался рассказать долгожданную новость. Через несколько минут заявился Зайчиков-старший, с рюкзаком за плечами и лыжами в руках. Против обыкновения он ничего не сказал, только покрутил головой и удалился в задумчивости. Вскоре в подвал началось паломничество. Приходили дети и взрослые, смотрели на желтый сигнал, удивлялись. Многие почему-то говорили вполголоса.

Свиридов просидел у машины до поздней ночи. Непрочитанные газеты валялись на полу. Несколько раз он раскрывал их, но тут же бросал, потому что не понимал ни слова.

В середине дня техник-смотритель велел кому-то принести несколько бутербродов и бутылку молока. Механически Свиридов проглотил все, даже не почувствовав вкуса.

В литературе давно бытует образ писателя-неудачника, озлобленного, завистливого, подозрительного. К счастью для себя, Свиридов не стал таким. Не добившись успеха на литературном поприще, он не превратился в графомана, не затаил обиды на людей, не способных или не желающих уверовать в его гениальность. Он довольно легко смирился с мыслью, что таланта у него нет и писатель из него не получится. Но с тем большим нетерпением ждал он момента, когда на пульте машины загорится красный сигнал, сообщая о том, что работа, которой он посвятил все последние годы, закончена, и то, что не удалось ему, сделала созданная им машина.

Вопрос, может ли машина испытывать вдохновение, он решил для себя уже много лет назад. Теперь последнее слово было за высшим судьей - опытом. Свиридов твердо верил в свою победу. Но эта уверенность ничуть не прибавляла ему спокойствия. Наверное, так волнуется чемпион, перед тем как взойти на верхнюю ступеньку пьедестала почета. Будь у него хоть тень сомнения в исходе эксперимента, он гораздо спокойнее ожидал бы заветного сигнала.

К концу дня старик почувствовал, что его лихорадит. Наверное, он простудился, бегая по городу в поисках газет. Надо было уйти и лечь, но он не мог решиться оставить машину даже на минуту.

Только в первом часу ночи он поднялся наконец с табуретки и, с трудом переставляя ноги, вышел на воздух. Двор был как черный колодец, и сверху в него сыпались и сыпались снежинки. И старик вдруг почувствовал, что у него может не хватить сил, чтобы пересечь белый квадрат двора.

Утром Свиридов не смог встать с постели. Он метался по смятой простыне, обливаясь потом. Ему казалось, что он лежит в глубокой яме, а сверху, из машины, вылетают бесконечные рукописи, которые засыпают его, стискивают ребра, грозя удушить... Соседи вызвали врача, и тот определил воспаление легких.

Два дня старик никого не узнавал. Но антибиотики сделали свое дело. На третий день Свиридов пришел в себя и увидел наклонившегося над кроватью Зайчикова-младшего.

- Петенька... - пробормотал Свиридов, - помоги встать... К машине...

- Что вы, Николай Степанович, - испуганно зашептал мальчик, не догадываясь, что старик не смог бы сейчас сделать и шага. - Нельзя вам туда. Сейчас на улице мороз - сорок пять градусов по Цельсию! А по Реомюру еще больше. Вы как вздохнете, так и все. Да она и не кончила вовсе... Все тук, тук, тук. - И Петя сыграл пальцами по воздуху неведомую мелодию. Я сразу скажу, когда надо.

- Работает, - вздохнул Свиридов, опуская голову на подушки и закрывая глаза.

Долгое время старик лежал молча, и Петя подумал, что тот уснул. Но вскоре Свиридов позвал его.

- Посмотри, как она... - попросил он слабым голосом.

- Хорошо, - согласился мальчик. - Только вы лежите.

Он выскочил за дверь и опрометью взлетел вверх по лестнице в свою квартиру. Зайчиков-папа сидел за пишущей машинкой и что-то перепечатывал из толстой книги.

- Пришел в себя! - выпалил Петя. - Хочет идти к машине.

- Только через твой труп! - приказал Зайчиковпапа. - У старика слабое сердце. Любое волнение может его убить...

- Будет исполнено! - гаркнул Петя, выскакивая за дверь. Ему не хотелось, чтобы старик умер от волнения.

Через несколько дней старик смог наконец выйти из дома. Закутавшись как можно теплее, он спустился в подвал. Ноги его дрожали от слабости. Он открыл дверь и увидел, что на пульте горит немигающий красный глаз...

Задыхаясь, он отвернул болты, откинул крышку, вынул из машины пачку листов и впился глазами в верхнюю страницу, поднеся ее к самому лицу, потому что от волнения забыл надеть очки.

То, что он прочитал, ошеломило его. Он с трудом добрался до табуретки и долго сидел, прижимая руку к бешено трепыхавшемуся сердцу. Потом опять посмотрел на текст. Э т о г о н е м о г л о б ы т ь. И тем не менее он держал это в руках. Свершившееся было совершенно невероятно, неправдоподобно, фантастично. Он лихорадочно перелистал страницы, еще надеясь, что произошла какая-то ошибка. Нет, все было правильно.

Совершенно обессиленный, он долго сидел, тупо глядя в пространство. Он еще не верил в то, что произошло.

В отчаянии он поглядел на свое создание. Машина не обманула его ожиданий. Она была талантлива, она была гениальна. Но все это было ни к чему.

Свиридов отыскал в кармане очки, вздел их на нос и дрожащим голосом прочитал вслух первую страницу:

"Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог.

Его пример другим наука;

Но боже мой, какая скука

С больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя!"

Нервы его не выдержали. Он заплакал.

В это время Зайчиков-старший, сидя за своим рабочим столом, в который раз рассеянно перелистывал рукопись, вынутую им из машины. Его немного мучила совесть, но он оправдывал себя тем, что сделал это ради блага самого Свиридова, которого сильное потрясение и вправду могло убить. Пускай он сперва поправится, а тогда...

Зайчиков снова открыл первую страницу и с удовольствием прочитал:

- "Все смешалось в доме Облонских. Найдя в кармане мужа фотографию прекрасной Эсмеральды, танцевавшей твист с козочкой на руках, княгиня рассвирепела и пригрозила мужу линчеванием. Угрозы княгини нельзя было пропускать мимо ушей, потому что о ее связи с мафией при дворе говорили довольно откровенно. Проклиная все на свете, Облонский сел в такси и поехал на телецентр, где должен был выступить с воспоминаниями о своих встречах с Бисмарком и Джоном Кеннеди. Однако сообщение о возвращении тридцать седьмой звездной экспедиции спутало все его планы. Он недолюбливал Эрга Ноора..."