Зелимхан

Дзахо (Константин) Гатуев

Составитель С. К. Гатуев

Художники: В. Я. Глушков и М. В. Джанаев

В ноябре 1910 года в редакцию владикавказской газеты «Терек» пришел худощавый юноша-осетин с умными черными глазами. Он принес стихи на. смерть Л. Н. Толстого. Журналист Солодов прочитал стихи и обратился к Миронову-Кирову.

— Посмотри, Сергей.

Сергей Миронович углубился в чтение.

— Настоящие стихи, Саша!

— Да, но не пойдут они у нас!..

— Это не важно. — Повернувшись к посетителю Мироныч сказал: — А вы напишите еще. Помягче только. За эти нас в лучшем случае прикроют…

С этого дня юный гимназист Костя Гатуев каждую неделю заходил в «Терек». После верстки газеты провожал Кирова до Грозненской. Осенний ветер хватал Мироныча за полы пальто.

«Были годы Шварца и Кассо, громивших университеты, годы реакции, — вспоминал Константин Алексеевич Гатуев. — Миронов сутулился, сопротивляясь ветру. Оба скупые на речи, мы шли, коротко оценивая последние новости.

— А революция все-таки будет, потому что есть пролетариат, — почти прокричал Миронов».

Часто Сергей Миронович приглашал Константина к себе в гости, в домик на узком Лебедевском переулке. Иногда приходил студент Яков Львович Маркус.

Здесь в беседах, которые длились допоздна, Костя Гатуев получил первые уроки политической грамоты; они во многом определили мировоззрение будущего талантливого писателя.

В Московском университете Гатуев вступает в марксистский кружок. Находясь в летние месяцы во Владикавказе, он по заданию С. М. Кирова распространяет нелегальную большевистскую литературу в железнодорожных мастерских и среди рабочих цинкового завода. В октябре 1917 года участвует в вооруженном восстании московского пролетариата.

Многие годы спустя, проходя по Никитской площади с сыном. Константин Алексеевич остановился около кинотеатра «Унион» и погладил угол дома. Видя недоумение сына, пояснил: «Я отсюда в белых стрелял».

В годы становления Советской власти К. А. Гатуев вновь сотрудничает с С. М. Кировым во Владикавказе, выполняет его поручения как журналист, используя страницы газеты «Горская жизнь» для объективного освещения политических событий на Тереке и пропаганды идей пролетарской революции.

Сергей Миронович с первых встреч заметил благородную искру в сердце юного осетина, страстно любящего свой народ, и сделал все для-того, чтобы пробудить в нем творческие силы литератора — бойца революции.

Дзахо (Константин) Гатуев не расставался с журналистским блокнотом и фотоаппаратом, «вдоль и поперек» изъездил горы Северного Кавказа, воспел первые ростки нового, социалистического мира на родной земле.

Дзахо полным голосом заявил о себе как писатель удивительно яркого, самобытного таланта. Его произведения были восторженно встречены народом, ими заинтересовался великий Горький.

Исторические судьбы горцев Кавказа с детских лет волновали воображение Дзахо Гатуева. В годы «затишья» после первой русской революции, обращая свой юный взор к далеким дням шамилевских битв и к романтическим образам абречества, Дзахо писал с грустью:

Эти школьные стихи подобны первым, робким шагам младенца, который крепко держится за домотканую юбку матери. А через десять лет К. А. Гатуев создает поэму «Азия» — темпераментную оду идеям объединения угнетенных народов южных окраин России. Он обращается к горцам Дагестана, Чечни, Ингушетии, к кабардинцам, осетинам, черкесам, к декханам Средней Азии и кочевникам Калмыкии:

В поэме ярко выражено чувство непримиримости к угнетателям, четко определены понятия «Европа» и «Азия», но молодой певец грядущей свободы «изолировал» Азию от борьбы русского пролетариата — движущей силы революции. Сергей Миронович и не предъявлял к своему юному другу требований как к зрелому марксисту; Киров опубликовал «Азию» в газете «Терек». В этот период Ной Буачидзе, С. М. Киров и другие верные ленинцы стремились к объединению всех революционно-демократических сил против, бушующей на Кавказе контрреволюции.

Кстати сказать, в эти дни К. А. Гатуев меньше всего интересовался тем, какое впечатление произвела на его друзей и всех читателей поэма; он был занят другим делом. Контрреволюционно настроенные офицеры и черносотенцы разгромили большевистский Совет. Ноя Буачидзе и Мамия Орахелашвили арестовали. С. М. Киров находился в опасности. Костя Гатуев. предложил Миронычу покинуть свою квартиру и пригласил его вместе с Марией Львовной Маркус к себе. Сжимая рукоятку браунинга, Гатуев сопровождал их до своего дома на Тарской.

Когда миновала опасность, можно было побеседовать и о новой поэме.

В воспоминаниях о Кирове Дзахо Гатуев с присущей ему скромностью объективно рассказывает: «Будучи в 20-м году в Москве, я показывал эту поэму Маяковскому. Маяковскому она не понравилась. Но в декабре 17-го года во Владикавказе, окруженном «азиатами», она прозвучала сильно».

Первыми, наиболее значительными произведениями Дзахо явились документальные повести «Зелимхан» и «Ингуши», написанные почти одновременно — в двадцатые годы. Писатель кропотливо изучал сотни архивных документов в Ленинграде, Москве, Владикавказе, Грозном, ездил в горы Чечни и Ингушетии, подолгу беседовал с близкими Зелимхана на их родном языке (К. А. Гатуев владел многими языками народов Северного Кавказа), с людьми, знавшими друзей и врагов Зелимхана.

В истоках национально-освободительных движений на Кавказе Дзахо Гатуев находил ответы на многие вопросы, вытекающие из сложной обстановки последующих революционных битв в многонациональном крае. Еще слышны были отголоски теорий идеологов антинародных партий, буржуазных демократов из различных «национальных союзов», еще не утихли в ущельях нирваны мракобеса Кунта-Хаджи, апостола «зикры» — учения халифатских дервишей. Кунта-Хаджи давно в могиле, но его мюриды пересчитывают нескончаемые зерна янтарных четок, возводят абреков в ранг святых, утверждают, что только гибель в борьбе с кафурами (нечистыми) во имя аллаха и пророка его ведет в тенистые райские сады.

И писатель-революционер создает мастерски сотканное художественно-историческое полотно, живописует самого знаменитого абрека и говорит народу: «Вот правда о Зелимхане. Не верьте мюридам мистической «зикры» и легендам националистов! Зелимхан не был «святым» и врагом русских. Он — народный мститель, он — друг и брат русскому бедняку, обездоленному и униженному угнетателями. Вот правда о Зелимхане!..»

Документальная повесть «Зелимхан», являет собой важное звено в цепи творческих замыслов Дзахо Гатуева. Приступая к работе над этим произведением, писатель ставил большую цель — создать цикл повестей, раскрывающих в колоритных образах взаимосвязь событий в период от первой русской революции до великого Октября и гражданской войны, их закономерность, обусловленную экономическими, социальными, этнографическими, религиозными и другими особенностями жизни народов Кавказа.

Пунктир этой линии в планах писателя прослеживается по названиям повестей — «Зелимхан», «Ингуши», «Дикало-Замана», «Серго» (к сожалению, повесть о Серго Орджоникидзе не дошла до нас, она бесследно пропала после смерти писателя) и «Гага-аул» — о днях становления Советской власти в высокогорном селении.

Есть основание полагать, что Дзахо Гатуев, создавая цикл исторически связанных между собой произведений, намеревался вернуться к работе над «Зелимханом»; некоторые главы повести выпадали из ее композиционного и стилевого строя, к тому же они были преходящими и уже к началу сороковых годов утратили свою свежесть. Не случайно К. А. Гатуев не переиздал «Зелимхана».

В настоящей книге повесть «Зелимхан» публикуется с сокращениями — исключено введение и ряд документальных материалов. Однако отдельные места из введения («К истории национально-освободительных движений на Северном Кавказе») представляют несомненный интерес для читателя. Например, говоря с зарождении абречества в Чечне, автор приводит такие данные: «Началу абречества в Чечне положил харачоевский (такова уж судьба этого аула!) Атабай — мюрид Шамиля. Атабай пережил со своим имамом всю радость войны и после сдачи Шамиля ушел в партизанщину. Счастье не долго сопровождало деятельность Атабая: он был схвачен. Но у него оказались последователи — Эски, Мехки, Осман, Аюб, Зелимхан гельдигенский, Саламбек, Солтамурад, Гушмазуко и, наконец. Зелимхан харачоевский, как самый яркий выразитель абреческой славы, озарившей закат старого века».

Дзахо Гатуев рассматривает абречество как протест индивидуума, выражающего настроение трудовых масс, — протест против нищеты, бесправия горцев и произвола царских властей. «…Война считалась продолжающейся. Неписанная история горцев разделила ее, как и войну настоящую, на эпохи, названные именами начальников областей. Смекаловщина, каханов-щина, толстовщина, колюбакинщина, михеевщина — яркие моменты этой истории. Смекалов бил розгами «изобличенных и неизобличенных преступников». Ка-ханов ссылал их на остров Чечень (в числе сосланных оказался и великий осетинский поэт Коста Хетагуров). Толстов отдал население произволу начальников округов. Колюбакин пулями усмирял горцев после 1905 года. Михеев установил систему прочных семейных ссылок и экзекуции в аулах. Все вместе они создали в области обстановку непрекращающихся насилий, породивших зелимхановщину.

Нужны были грандиозные сдвиги Октября, — заключает К- А. Гатуев, — чтобы эту обстановку уничтожить».

Писатель ставит на первый план социальные корни зелимхановщипы, а «дань всевышнему аллаху» трактует как завуалированный политический лозунг.

Зелимхан харачоевский — сложная натура. Его отвага, неуловимость, удаль, жестокость («стойкость в злости») создали ему ореол героя. Но он не только мстил. Скрываясь в горах, он должен был чем-то жить — питаться, одеваться, покупать патроны. Поэтому — грабил. Вину свою сознавал.

Он много писал, хотя не был грамотен по-русски; диктовал письма толмачам (переводчикам). Прежде чем дело довести до убийства, Зелимхан старался отыскать возможности предупредить зло, отвратить. Вот строки его письма полковнику Галаеву: «Я думаю, что из головы твоей утекло масло, раз ты думаешь, что царский закон может делать все, что угодно. Не стыдно тебе обвинять совершенно невинных? На каком основании наказываешь ты этих детей?

…Вы не можете подняться на крыльях, к небу и не можете также влезть в землю. Или же вы постоянно будете находиться в крепости, решая дела так неправильно?..

Куда вы денетесь? Вы никуда не денетесь, пока я жив.

…Эй, начальствующие! Я вас считаю очень низкими. Смотрите на меня: я нашел казаков и женщин, когда они ходили в горы, — и я их не тронул…» Далее Зелимхан называет имена своих сотоварищей, чтобы пристав не трогал невинных людей, и предупреждает: «Хотя вы теперь радуетесь, но после будете плакать несомненно».

Во втором письме Галаеву абрек Зелимхан дает последнее предупреждение: «Ты, кажется, знаешь, что я сделал с Добронольским, таким же полковником, как и ты… Я тебе говорю, чтобы ты освободил всех заключенных, о вине которых ты не слыхал и не видел ничего правдивого.

…Если же не послушаешь, то будь уверен, что жизнь твою покончу или увезу в живых казнить тебя. Зелимхан Гушмазукаев».

И он сдержал слово: летом 1908 года убил полковника Галаева, о чем доложил в своей «исповеди» Государственной думе.

— Я не родился абреком!.. — Эти слова Зелимхана звучат как грозное обличение царского самодержавия.

Дзахо Гатуев рассказывает о Зелимхане правдиво, объективно. Как художник незаурядного таланта, Дзахо порой освещает то или иное событие с неожиданной стороны, чтобы проще донести до читателя природу явлении и причины, породившие их. Идя па следам необычайных, удивительных поступков абрека, читатель видит отношение к ним автора. Героизм — подвиг — определяется не собственной отвагой, а тем, во имя какой цели совершен смелый поступок. Когда Зелимхан мстит царским властям за несправедливые репрессии и разбой в мирных аулах, — он народный герой. Когда он грабит банк в Кизляре, стреляет в охранников, чтобы захватить деньги, — он просто абрек, как и многие другие на больших дорогах.

Как уже было сказано, Зелимхан не был врагом русских; бедняков он не трогал и даже одаривал их деньгами. Часть своей добычи от удачных набегов раздавал сиротам, женам и детям сосланных в Сибирь невинных людей.

Зелимхан ждал революции, чтобы покончить с абречеством, сбросить с себя волчью шкуру. Он был мирным человеком, честно трудился, никого не трогал. Но несправедливость, коварство и тирания заставили его стрелять из засады или совершать ночные налеты на врагов. Этот шаг был криком отчаяния человека, несправедливо обреченного на каторгу, гибель в тюрьме или казнь.

Он ждал революцию, которая бы поняла и простила его (так думал Зелимхан). Не дождался — погиб. К сожалению, понятие о революции до Зелимхана донесли анархисты, снабдившие его бомбами и печатью, а не грозненские рабочие-коммунисты, которые помогли бы ему стать на правильный путь борьбы.

Такова документальная повесть «Зелимхан». Как известно, Дзахо экранизировал повесть, и киностудия «Восток-кино» выпустила художественный фильм под тем же названием. Кинофильм «Зелимхан» прогремел по всей нашей стране и демонстрировался во многих странах мира.

Ранние произведения Дзахо Гатуева, как и творчество большинства молодых талантливых писателей того времени, не прошли мимо внимания Алексея Максимовича Горького. Не раз Дзахо встречался с отцом советской литературы, пользовался его консультацией, добрыми советами.

Недавно ростовский литератор П. X. Максимов, работавший прежде вместе с К. А. Гатуевым в краевой газете и в РОСТА, издал книгу, в которой помещено письмо А. М. Горького. Алексей Максимович просит Павла Хрисанфовича Максимова прислать из Ростова несколько книг, в том числе — «Зелимхана».

По рассказам современников, Горький тепло отозвался о «Зелимхане» Гатуева, рекомендовал молодому писателю проявлять большую активность в создании новых книг о революционных преобразованиях в жизни горцев Кавказа и расширять тематику произведений.

Из Ростова Гатуев переехал в Москву, публиковал очерки в журнале «Наши достижения», выходившем под редакцией А. М. Горького. Очерки К- А. Гатуева «Кавцинк», «Гизельстрой», «Два перевала», а также его многочисленные записи и переводы осетинского фольклора в прозе и в стихах представляют большую ценность для читателей наших дней. Автор проделал значительную исследовательскую работу в области истории Северной и Южной Осетии, поднял ценнейшие документы, подобно тому, как в далекие времена описываемые им «оссы» впервые добыли в недрах гор несметные сокровища и подарили их потомкам, ставшим подлинными хозяевами своей земли.

Писатель-«рудокоп» Дзахо добыл в недрах истории своего народа предания, легенды-были, повествующие о борьбе трудовых людей за счастье. Он славит зарю счастливой жизни, осветившую родные горы Осетии после великого Октября, славит творческий труд своих современников.

Во всех очерках Дзахо Гатуева проявляется наиболее яркая особенность творчества писателя: он не замыкается в узких национальных рамках (так же, как и в повестях «Зелимхан», «Ингуши», «Гага-аул»), а выступает в роли друга и брата соседних народов, делит горечь их бед, радуется их радостям. Он — знаменосец дружбы.

В 1960 году Гослитиздат выпустил книгу избранных произведений Дзахо Гатуева «Гага-аул». В основу ее легла одноименная повесть. Впервые она вышла в свет в 1930 году. Это был ответ делом на пожелание Горького. Чувствуя ответственность перед ним, Дзахо несколько лет трудился над этим сравнительно небольшим произведением.

С первых же страниц повесть «Гага-аул» захватывает читателя, переносит в суровый и величественный мир Кавказа, раскрывает глубины народного быта горцев, родовые и классовые противоречия, рассказывает о том, как в неприступное ущелье врывается с севера свежий ветер новой, советской жизни.

Писатель отображает сложный процесс проникновения революционных, социалистических идей в глухой аул, затерянный среди ледников и скал. Это высокоталантливое, в своем роде неповторимое произведение почти не поддается цитированию — так органично, слитно в нем единое содержание. Язык красив и колоритен, повествование движется по каким-то неписанным законам самобытной поэтики горской речи, рубленые фразы кажутся кристаллами. Во всем повествовании чувствуется сдержанность, таящая в себе силу. Сдержанный юмор смягчает остроту мрачных явлений жизни в суровых горах, где в период «междувластия» остаются одни лишь законы адата и шариата. Писатель не прибегает к испытанным сатирическим средствам при изображении всесильных. Гамзат-муллы и Джабраил-кадия, но они сами по себе убоги и смешны, эти обветшалые правители аула. Джабраил-кадия коснулось жало старческого маразма. Он говорит мулле: «Шариат делается ничтожнее коровьего помета… Хороший плов на поминках был…»

Неуклюже и смешно выглядит кулак Кашкар, объявивший себя большевиком. Пользуясь темнотой сельчан, он обирает их через «копратив», душит «продразверсткой». Этот самодовольный «рывкома предсэдатэл» мечтает лишь о том, чтобы получить в городе от Советской власти френч и «галифекс».

Мягким юмором светится письмо девушки Айши из города, куда она уехала учиться: «…Яа учица читат писат многа подруга учица читат писат Прулитари всех стран содиняйс Совецка власть рабочих и кри-стан кирепко целувайю Ханисат, Замират, Мадин так-жо Мариам…» Эта весточка в родной аул, где почти нет грамотных по-русски, вселяет уверенность, что луч света уже проник через гранитные скалы и что вожаками «народа гагааульского» станут Айша и ее друзья, а время кадиев, мулл, Кашкара и Баки кончилось.

От трагического выстрела Лечи-Магомы в братаДжамала до финальной картины, когда развенчанная Баки грозит народу обрубками рук, — вся повесть читается, как поэма в прозе. Картины впечатляющие, словно изображенные на кованом серебре тонким резцом искусного кубачинского златокузнеца.

Такое впечатление оставляет «Гага-аул» Дзахо Гатуева, вдохновенного певца гор.

Константин Алексеевич Гатуев погиб в июне 1938 года в результате репрессий, допущенных в период культа Сталина. Жизнь Дзахо трагически оборвалась в самом расцвете творческих сил писателя.

В 1936 году Гатуев писал по поводу смерти своего друга Сергея Мироновича Кирова: «И когда в бывшем Владикавказе плакали репродукторы, хотелось мгновениями сунуть руки в их широкие горла, задушить их, заставить молчать. Потому что жить да жить должен был Мироныч»

Знакомясь сегодня с кипучей жизнью и замечательным наследием Дзахо Гатуева, хочется эти слова обратить к нему самому:

— Жить бы да жить тебе, дорогой Дзахо!..

Б. Шелепов.