Земной человек на RENDEZ-VOUS

Всеволод РЕВИЧ

Земной человек на RENDEZ-VOUS

(послесловие)

Не надеясь на основательность нашего школьного образования, рискну напомнить, что в названии этого послесловия обыгран заголовок знаменитой статьи Н.Г.Чернышевского "Русский человек на rendez-vous", в которой он подметил странное поведение некоторых героев русской литературы, трусливо сбегающих со свиданий именно в тот момент, когда должна решаться их судьба. За, казалось бы, частной человеческой слабостью великий критик увидел глубокие социальные корни, о которых читатель может узнать из упомянутой статьи. Хотелось бы только подчеркнуть, что со времен Н.Г.Чернышевского французское слово "rendez-vous" (рандеву) стали у нас понимать не только как любовное свидание, но как решительную, решающую встречу, переломный момент, от которого зависит будущее встречающихся. Добавлю еще, что в фантастике синонимом слов "рандеву" и "встреча" чаще всего служит слово "контакт".

От такой, может быть, неожиданной параллели попробуем подойти к творчеству выдающегося американского фантаста Клиффорда Дональда Саймака.

Сын крестьянина, эмигрировавшего в США из-под Праги, Клиффорд Саймак родился в 1904 году в штате Висконсин. Там же он окончил университет и стал журналистом. Как фантаст К.Саймак дебютировал в 1931 году, и теперь он заслуженный старейшина гильдии американских фантастов. Известность пришла к нему после выхода романа "Город" (1952), по мнению многих американских критиков, наиболее значительного произведения писателя, за роман он был награжден главным для американских фантастов призом, который позже был назван призом Хьюго (в честь писателя и издателя первого научно-фантастического журнала Хьюго Гернсбека), и К.Саймак получал его еще неоднократно.

В некоторых отношениях "Город" - произведение почти что уникальное; роман отличается не только от последующих книг писателя, но и от большей части американской - или, вернее, западной фантастики.

Прежде всего столь огромный временной интервал, на который растянулось действие романа - десять тысяч лет, - встречается очень редко. В такую даль фантасты обычно не заглядывают, боятся оказаться смешными, что ли. Но главное даже не в этом.

Перенасыщенное всевозможными бытовыми, техническими, научными чудесами будущее, которое предстает перед нами в книгах западных фантастов, по своему общественному устройству мало чем отличается от современного строя, разумеется, того, который наличествует на родине сочинителей. Почти наверняка, скажем, мы встретим в этом будущем сенаторов (и чаще всего - продажных политиканов), бизнесменов, коммивояжеров и тому подобный люд. Высокое литературное мастерство, поразительная сюжетная изобретательность, богатство фантастических деталей и - откровенное, часто декларативное нежелание задумываться над какими бы то ни было социальными переменами. Авторы словно наталкиваются на невидимую, но упругую стену, вроде той, которая возникает в романе "Все живое...", однако в отличие от героев романа они не испытывают никакого желания ее преодолевать. Нас бы сейчас далеко увело исследование причин этой боязни. Достаточно констатировать, что произведения, в которых был бы изображен иной общественный строй, непохожий на нынешний, можно пересчитать по пальцам. "Город" - одно из таких произведений.

Разумеется, будущее, изображенное в этом романе, не соответствует нашим представлениям. Но нужно отдать должное К.Саймаку, как и многим другим прогрессивным американским фантастам, произведениям которых присущ общедемократический настрой и непримиримый критический пафос по отношению к существующей действительности.

Итак, в "Городе"... Нет, необходимо сделать еще одно предуведомление. Писатель (в отличие от ученого) вовсе не всегда изображает грядущее таким, каким, как он думает, оно будет на самом деле, или таким, каким бы он хотел его видеть. Гораздо чаще автор изобретает условные, вероятностные модели, призванные наиболее полно выразить его замысел.

Хотя "Город" по тональности и непохож на мрачные антиутопии, тем не менее мы довольно быстро обнаруживаем, что нам предлагается присутствовать при медленном, но неуклонном уходе рода человеческого с земной сцены. Но если бы роман К.Саймака был бы просто одним из очередных эсхатологических пророчеств, он бы не представлял для нас сегодня никакого интереса. Между тем роман ничуть не потерял своего значения за тридцать с лишним лет, которые прошли со дня его появления. Даже наоборот, именно сегодня в утопии К.Саймака - впрочем, не только в его, а, пожалуй что, и в утопиях многих других писателей - начинают высвечиваться такие грани, о которых сами сочинители и не подозревали. Вновь человечество стоит перед выбором, и на сей раз самым ответственным за всю историю. Речь идет о выборе пути в будущее. В последние годы с очевидностью обнаружилось, что путь этот будет не столь прям и ясен, как это представлялось не так уж и давно. Можно думать, что предстоящая история пойдет более извилистым, более вариантным путем, так что осуществление одних утопий не будет отменять других.

Разумеется, истинные направления для переустройства мира должна отыскивать прежде всего обществоведческая наука. Но помощником науки на данном участке фронта давно уже служит утопическая фантастика, которая, не будучи стесненной строгими рамками аксиом, перебрала на своих страницах сотни, тысячи вариантов будущего - возможных и невозможных, желательных и нежелательных, реальных и нереальных. Главная задача такой фантастики - подготовить людей к "неслыханным переменам", помочь им обойти засады и завалы, которые образуются как бы помимо их воли. Тут, конечно, надо ценить каждое искренне сказанное слово, честно высказанное мнение, согласимся мы в конечном счете с ним или не согласимся.

Наиболее близко к, так сказать, чистой прогностике первое сказание цикла, по названию которого озаглавлен и весь роман - "Город". Действие его относится к 1990 году, до которого нам сейчас значительно ближе, чем К.Саймаку в момент создания романа. И, конечно, мы с некоторым удовлетворением можем ловить автора на неосуществившихся предсказаниях. С крупными городами не покончено, проблема питания еще не решена с помощью гидропоники, земля не перестала быть необходимой для выращивания сельскохозяйственных культур... Не похоже даже, что эти проекты могли бы быть реализованы в течение ближайших десятилетий, если бы человечество и вознамерилось поступать именно таким образом. Сделаем скидку на время создания романа. Сегодня писатель, и американский в том числе, не испытывающий желания углубляться в социальные тонкости этого благополучного общества (например, в чьих там руках находятся средства производства и как решена проблема распределения национального дохода), не смог бы и не стал бы обходить многие животрепещущие темы.

Так, он задумался бы: а какие последствия для окружающей среды повлечет тотальное расселение по лесам и лугам бесчисленных горожан с учетом коэффициента демографического взрыва? Но тогда над защитой природы и над перенаселенностью еще не задумывались так напряженно, а сам по себе протест против чудовищного мегаполиса, подавившего человеческую личность, не может не вызывать сочувствия. "Никакое существо с высокоразвитой нервной системой, - иронически комментирует ученый Пес, - необходимой для создания культуры... не могло бы выжить в столь тесных рамках... такой опыт привел бы к массовым неврозам, которые в короткий срок погубили бы построившую город цивилизацию".

Но благо ли это - всеобщий достаток, всеобщая техническая и энергетическая вооруженность, всеобщая возможность вернуться на лоно природы? Хочется незамедлительно ответить: да, конечно, чего же еще и хотеть! Но тогда почему же какая-то тревога пронизывает все человеческое общество, почему все время возникает чувство неустроенности, неуверенности в перспективах? Она, эта тревога, своеобразно преломляется в душах главных героев произведения представителей клана Вебстеров, не белоручек, не миллионеров, а тружеников, крепких парней, на которых и стоит род людской. Имя Вебстеров с каждым циклом, с каждым тысячелетием делается все обобщеннее, все символичнее и наконец полностью сливается с понятием "человек". И, значит, та червоточинка, которая подтачивает сердце практически каждого Вебстера и которая мешает ему в решающий момент поступить отнюдь не на любовных рандеву по-мужски, присуща людям вообще? Может быть, это происходит из-за неопределенности общественной структуры, в которую поместил автор своих героев: он как бы сам сомневается, существует ли у вебстеров, у людей такая великая цель, ради достижения которой можно не пожалеть ничего. Но вряд ли мы получим ответ из текста романа. Ведь перед нами не научный трактат, а художественное произведение, задача которого может ограничиваться тем, что оно лишь посеет сомнения, заставит задуматься читателя и искать ответ самостоятельно.

Как, например, расценить столь не вовремя проявившую себя болезнь Джерома Вебстера, обрекшую на смерть его друга, выдающегося марсианского философа Джуэйна? Его учение, как намекает автор, могло бы спасти мир. Но человек спасовал.

Именно с этого предательства и начались дальнейшие беды человечества. Джуэйн мечтал объединить всех людей - Вебстер этому помешал. Правда, есть известное противоречие между тем замкнутым, индивидуалистическим образом жизни, который ведут люди, и крупнейшими успехами всего человечества, несомненно, коллективистскими по своей сути: освоением планет Солнечной системы, созданием искусственного разума, необыкновенными открытиями в биологии, приведшими одного из следующих Вебстеров, Брюса, к созданию расы говорящих собак. По К.Саймаку, получается, что, добиваясь все более грандиозных достижений, человечество все более разъединяется, и за последствия этого разъединения людям приходится платить дорогой ценой.

Через несколько столетий возникает еще более критическая ситуация. Превращение в некоего юпитерианского скакунца дарит каждому "переселенцу" неслыханные сенсорные радости, но заставляет полностью отказаться от человеческой сущности и порвать все связи с голубой и зеленой Землей. И вновь человечество не выдерживает испытаний: большинство людей просто-напросто сбегает на Юпитер.

С похожей ситуацией сталкивают своего главного героя братья Стругацкие в романе "Волны гасят ветер", и он принимает как раз противоположное решение, отказываясь от всех преимуществ, которые ему может дать превращение в сверхчеловека-людена, дабы сохранить человеческое естество. Впрочем, так же поступает и Тайлор Вебстер. Он и немногие его единомышленники остаются на Земле. Но ведь он мог удержать или хотя бы попытаться удержать весь род людской от безумного шага.

Однако и Тайлор Вебстер спасовал - он оказался не в состоянии поднять руку с пистолетом. Только ли потому, что насилие, давно исключенное из жизни, претило ему и он просто не нашел в себе сил убить человека, хотя знал или думал, что спасет этим убийством многих? (Вечная для мировой литературы тема.) Герой другого произведения К.Саймака, рассказа "Поколение, достигшее цели", все же сумел поднять револьвер и выстрелить в ближайшего друга, потому что так было нужно. А ведь до того момента он и понятия не имел, что такое оружие. Не оттого ли не выстрелил Вебстер, что не был уверен в своей правоте? И, действительно, имел ли он право лишать людей свободы выбора? Другое дело, что уж слишком легко люди решились расстаться с человеческой оболочкой, какой бы бренной она ни была. Но победа это или поражение - ответа и на этот вопрос произведение опять-таки не дает. Однако нельзя не обратить внимание на то, что автор как бы смиряется с пассивностью, с беспомощностью людей. Если Кент Фаулер сумел повести за собой человечество, то почему Тайлор Вебстер не смог ему противостоять? Ведь их шансы, их убежденность и искренность были равны, а методика Джуэйна была в распоряжении обоих...

Но мы, читатели, привыкшие к абсолютной ясности, все настойчивее требуем от автора, чтобы он нам твердо сказал, за кого он, чей путь, по его мнению, более правилен. После дезертирства на Юпитер начинается закат человечества. Так стоило ли оставаться? Но ведь автор любуется сам и нас заставляет любоваться многими атрибутами ушедшего мира, скажем, старинными особняками и уютными каминами, перед которыми "ловят кайф" последние Вебстеры. (С бетонными коробками человечество у К.Саймака покончило уже к 1990 году.) Значит, людям есть что терять, значит, они должны сопротивляться их отлучению от жизни. Почему все-таки человечество постоянно уступает? Уступает мутантам, псам, роботам, муравьям, даже гоблинам... Может быть, мир псов, возникший на развалинах человеческой цивилизации, лучше, совершеннее, чем она?

Да, по крайней мере в одном отношении совершеннее: в этом мире нет насилия. Совсем нет.

Насилия избегают все герои К.Саймака, а цивилизация псов в качестве основного морального постулата положила полную неприкосновенность для всего живого. Есть особо горький сарказм автора, заставившего именно псов, этих хищных тварей по нашему теперешнему разумению, ломать голову над "темными" местами из публикуемых сказаний: они не могут уразуметь смысла слов "убийство", "война". А вот что говорит сам автор о своем романе: "Он писался с отвращением к массовым убийствам, как протест против войны. Есть в нем и своего рода утопия, мир, который меня привлекает. Я наполнил его отзывчивостью, добротой и мужеством, которые, по моему разумению, необходимы нашему миру. Есть и ностальгия, поскольку я тосковал по старому миру, которого нам уже никогда не придется увидеть... Псы и роботы - образы тех, с кем мне хотелось бы жить рядом. Я выбрал псов и роботов, потому что люди не годились на эту роль".

Что ж, это заявление вполне определенное. Вот, значит, в чем дело. По мнению автора, люди, которые могли обрушить атомную смерть на неповинных жителей Хиросимы, не поднялись до тех высоких идеалов добра и справедливости, которые в его книге воплощаются в жизнь псами и роботами. Можно думать, что эти колебания писателя, это отсутствие ответов на им же поставленные вопросы объясняются тем, что он действительно не знает ответов.

Ему бы очень хотелось сохранить старый добрый мир трудолюбивых Вебстеров, да как его сохранить перед натиском неведомых, но чрезвычайно могущественных сил, которые обрушились на неподготовленное человечество уже сейчас, в нашем веке, а то ли еще ожидает его в будущем. (Мутанты, муравьи - лишь символы этих сил.) Многое в людских деяниях наталкивает автора на пессимистические выводы (вспомним, роман создавался вскоре после второй мировой войны), и хотя врожденное чувство гуманизма все время протестует против вынесения человечеству смертного приговора, однако даже в фантастической утопии автор не решается, не хочет или не может указать путь избавления.

Но тут, может быть, мы все же не поверим автору? Как бы он ни убеждал нас, что будущего у людей нет, что на смену им пришла особая, непохожая на человеческую цивилизация псов, усомнимся в этом. И тем более усомнимся в нравственной автономии роботов. Ведь нет ни у тех, ни у других никакой морали, кроме человеческой, кроме гуманной, в чьи бы головы эта мораль писателем-фантастом ни вкладывалась. Так что не было никакой необходимости Джону Вебстеру-последнему уступать дорогу псам. Некому было уступать, ибо всю их совершенную нравственность создали люди, поколения вебстеров. А добрый верный Дженкинс, он разве не человек, не дитя человека, даром что у него железное тело.

Ну, наконец-то появилось что-то прочное, наконец-то найдена точка опоры. Ничего подобного. Пистолет снова бессильно повисает в руке. (Хотя в данной ситуации нет ни пистолетов, ни рук.) Теперь уже псы и роботы уступают дорогу неумолимым муравьям. Но ведь они и сами не знают, кому уступают. И надо ли уступать? Что ж, так и суждено доброму и разумному всегда отходить в сторону? И не приведет ли такое непротивление к торжеству невиданного насилия? Мы опять не получим прямого ответа, но не сможем не задуматься над главными тревогами бытия.

И все же неправильно будет закончить фразами о зыбкости и противоречивости "Города". Есть и нечто однозначное, что позволяет закрыть роман с оптимистическим чувством, несмотря на мрачность иных его страниц. Подтверждение этому оптимизму мы находим в других книгах Саймака, в том числе в романе "Все живое...", хотя такого идейно-сложного произведения, как "Город", в его творчестве больше не встретим.

"Все живое..." (1965) можно прочитать как нефантастический роман, в котором живописуется душная атмосфера провинциального городка, прелести американской глубинки. (Да только ли американской?) Каждый житель на виду, сплетни, пересуды, ханжество, осуждение любых экстравагантностей или того, что представляется экстравагантным благопристойным прихожанам... Но в то же время здесь живет трудовой народ, в котором немало и привлекательного.

Американская пресса любит обозначать некоторые явления, должности, лиц прописными буквами, тем самым превращая единичное во множественное, типическое, обобщенное. В таком контексте Хорошая Девушка - это уже не просто приемлемое существо нежного пола, а такая подруга героя, которая отвечает соответствующим стандартам. Если уж она поверит в правоту своего избранника, то вместе с ним будет противостоять всему миру, и законы нарушит, и машину в нужный момент подгонит... Есть такая девушка и в романе К.Саймака. Ее зовут Нэнси. Есть также стопроцентно американский Мэр, неизменный Тупица-Полицейский, Док, то есть всеми любимый лекарь-подвижник, обязательный городской Дурачок, в наличии Банкир, Неудачник, Бродяга и так далее.

Эта среда, эти персонажи, эти характеры знакомы нам по книгам многих американских прозаиков. Однако даже сугубые реалисты любят взрывать унылое размеренное существование непредвиденными обстоятельствами. Открыли, к примеру, рядышком залежи нефти, и вот уже налаженный быт, прочные связи, братские узы - все летит вверх тормашками. Собственно, одна из главных художественных функций фантастического допущения в том и состоит, чтобы до предела обострить ситуацию. Ведь ясно, что если люди сталкиваются уже даже и не с чрезвычайными событиями, а с чем-то таким, что на первый взгляд представляется необъяснимым чудом, то, понятно, характеры и темпераменты проявляются особенно отчетливо, нервы напрягаются до предела, подспудные, порой старательно скрываемые желания и страсти выходят на свет... Все это как раз и происходит в саймаковском Милвиле: нашествие лиловых цветов вынудило обитателей городка выплеснуть наружу и самые свои привлекательные и самые низменные качества.

Нет, конечно, фантастическая гипотеза не всегда играет только роль катализатора. Она может вступать в художественную реакцию и самостоятельно. Так, отвратительные, питающиеся человеческой кровью марсиане из уэллсовской "Войны миров" дают исключительный по выразительности образ страшной, нерассуждающей агрессивности. Но, создавая свой мир разумных цветов, писатель едва ли ставил перед собой подобные задачи. Что может означать ее величество всеобщая Лиловость? Сама по себе ничего особенного. Писателю необходимо было придумать "имидж" иного мира, непохожего на человеческий. Он не стремился к тому, чтобы прояснить нам общественные структуры, цели, замыслы, идеалы своих цветов. Мы не знаем, стремятся ли они захватить Землю или намереваются сотрудничать с людьми? Творя в отдельных случаях добро (излечивая больных, например), понимают ли они, что допускают по отношению к людям насилие, воздвигнув временной барьер, накрывший Милвил как колпаком. И существуют ли вообще в их миропонимании человеческие категории добра, зла, насилия, справедливости? В других обстоятельствах, в иной книге (даже у самого К.Саймака) исследование этих глобальных представлений могло бы стать основным. Здесь же некоторая неопределенность устраивает автора, так ему сподручнее выполнить основную задачу: показать реакцию американского общества от сенатора до отщепенца - на встречу с чудом. Ведь если бы сразу стало очевидно, что пришельцы - захватчики, то, может быть, и вправду стоило бы дать им военный отпор? А в условиях неопределенности разоблачение пещерного мышления пентагоновского генерала, например, выглядит несравненно эффективнее. Он ведь предлагает сбросить бомбу на всякий случай. Хотя, может быть, и врагов-то никаких нет, но как бы чего не вышло. А вдруг цветики окажутся опасными для того мира, который, как он себе это представляет, призван охранять бравый вояка. Для него жизни ни в чем неповинных жителей Милвила ничто по сравнению с возможностью такой угрозы. Это и есть позиция звериного консерватизма, - пожалуй, главного препятствия на пути социального прогресса. А если кто-нибудь подумает, что подобные намерения пентагоновских начальников слишком уж стереотипны, то обратим внимание: ведь не советские же журналисты сочинили этот образ. Надо полагать, американскому писателю на месте виднее что к чему. (В одном из рассказов К.Саймака бомбу на пришельцев, несомненно дружественных, бросают-таки. Тоже на всякий случай. Правда, она не взрывается к великой досаде военных, но существенно то, что они ее бросили.)

Но тем не менее угрозу для того мира, который олицетворен генералом и сенатором, пришельцы действительно несут. Она не только в том, что само их появление ставит под вопрос незыблемость его установлений, но и в некоторых вполне конкретных поступках гостей. Ведь первое, что вознамерились совершить на Земле Лиловые, - это, не спрашивая согласия людей, ликвидировать ядерное оружие. Хотя, казалось бы, какое им дело до земных междоусобиц. Нетрудно почувствовать здесь скрытую, но едкую авторскую усмешку: любое разумное существо - любое! - прежде всего постарается ликвидировать опасность, грозящую самому существованию всего живого. И на этом "рандеву" человеческая разумность явно дает сбой.

И получается, по мысли автора, что контакты с пришельцами (читай: с чужестранцами, придерживающимися другой системы ценностей, другой идеологии) легче всего удаются не правительствам, не политикам, даже не ученым, все же замкнутым на своих ведомственных интересах, а обыкновенным людям. Конечно, и среди обитателей города тут же обнаруживаются свои "ястребы", например, полицейский Хайрам и его дружки; есть и достаточное количество обывателей, готовых в любую минуту с улюлюканьем включиться в охоту на ведьм. Но находится и немало нормальных сапиенсов, которые идут на этот контакт хотя и с некоторым понятным испугом, но и с естественным человеческим любопытством и благожелательством. Именно аутсайдер Шкалик находит выход из, казалось бы, безвыходного положения. И какой замечательный, истинно человеческий! Он никогда не пришел бы в голову сенатора Гиббса, потому что для этого в его черепной коробке должны функционировать такие далекие от политики понятия, как доброта, нежность, красота. Они-то и оказываются наиболее действенными в общении разумных существ. Вот уж воистину: красота спасет мир.

Древняя раса цветов встречалась на своем пути со многими разумными племенами, но никто, кроме людей, не оценил самого главного их достоинства. До встречи с человеком они и сами не подозревали, что они прежде всего красивы. А это значит, что контакты, которые с ними установят люди, будут контактами высшей степени, не противоборствующими, не торгашескими, не сухо официальными, а духовными, дружескими, несмотря на всю биологическую отдаленность расы людей и расы цветов. Вот он, наконец, и наступил, тот раунд, в котором человечество взяло верх. Оно оказалось на высоте именно там, где проявились его лучшие, истинно человеческие свойства.

Параллели с современным миром напрашиваются сами собой, в них и состоит главный смысл романа "Все живое...", в котором иной любитель фантастики, привыкший следить только за сюжетными перипетиями, может узреть всего лишь описание легкой паники, возникшей в американском городке по случаю прибытия очередных пришельцев.

Десятки раз в своих романах и рассказах К.Саймак прокручивает тему Контакта. И какой уже раз у авторов сопроводительных статей возникает соблазн подробно поговорить о Джордано Бруно, внеземных цивилизациях, посылках сигналов в межзвездное пространство, программе СЕТИ, задаться философскими раздумьями: одиноки ли мы во Вселенной? Можем ли мы встретиться с братьями по разуму? К каким последствиям приведет такая встреча? Все это, бесспорно, интереснейшие вещи, и хоть какая-нибудь определенность в любом из упомянутых направлений имела бы кардинальные последствия для человечества. Но к творчеству Саймака, как это ни парадоксально, внеземные цивилизации имеют лишь весьма косвенное отношение. Он изобретательно придумывает разнообразные формы неземной жизни вовсе не для выдвижения научных гипотез. Каждая встреча с пришельцами дает ему возможность взглянуть на человечество со стороны, иногда посетовать на суетливость некоторых его устремлений, особо заметную оттуда, из космоса, но зато другой раз и возгордиться величием его души. Помещенные в томе рассказы послужат дополнительной иллюстрацией к этому утверждению.

Бывает, что одним и тем же словом обозначаются совершенно разные вещи. Скажем, робот Дженкинс из "Города" - вовсе не робот, а вот машина под названием Прелесть - это и вправду робот. В ее металлическую башку втиснут максимум интеллекта, она способна не только собирать научную информацию, а давать советы игрокам в покер, слушать стихи и даже, как ей кажется, объясняться в любви... Но и в том случае, если машина будет знать и уметь все, что знают и умеют люди, человеком она не станет. Ей не будет хватать малости: той самой пресловутой души. Потому-то машина по своей, недоступной человеку логике может принять самое решительное решение, но оно может оказаться и крайне бесчеловечным. Об этом забыли конструкторы Прелести, из-за чего сопровождающему ее экипажу пришлось изрядно поволноваться. Правда, в рассказе ситуация разрешается в юмористических тонах, обмануть наивную красавицу не составило труда, но сама ситуация не высосана из пальца. Пока два механизма будут объясняться друг другу в любви или, наоборот, войдут в клинч, как бы человек не оказался не у дел. Уже вырисовываются такие компьютерные программы, которые грозят смертельной опасностью всему человечеству. Нет уж, пусть самые разумные механизмы решают только свои машинные дела, например, автоматизируют производство.

В "Разведке" отношения между человеком и машиной приобретают еще более напряженный характер. Поначалу кажется, что все это забавно: прогуливающаяся швейная машина, самопечатающая пишущая. Но тут же выясняется, что одна высокая договаривающаяся сторона разговаривает с другой высокой отнюдь не дипломатическим языком: "Не суйся, Джо, не путайся в это дело. А то плохо тебе будет". Похоже, что на этот раз нам объявляют военные действия. Главный герой рассказа, репортер Джо, принимает, может быть, не самое правильное, но зато очень человеческое решение. Вооружившись куском водопроводной трубы, он в одиночку решается постоять за весь род людской. Все живое может договориться между собою, а вот живое и неживое едва ли.

В рассказе "Изгородь" кто-то извне берет человечество на полный пансион. Ничего не надо делать, не о чем беспокоиться, бери что хочешь, трать сколько хочешь, занимайся чем хочешь. Венец экономического развития. Цель этого меценатства, правда, не названа, но предположим даже, что в ней нет ничего зловещего.

Нет, оказалось, что и этот вариант благоденствия не проходит, так как теряется смысл человеческого существования. И, конечно, тут же находятся бунтовщики, которые не признают дарового рая, предпочитают жить в хижинах без электричества, самостоятельно выращивать огурцы на грядках, но не сдаваться. Вот в этом искони присущем человеку мятежном духе, в неизбежно просыпающемся сопротивлении любому насилию, любым диктатурам - залог развития или даже самого существования людей.

Есть у К.Саймака рассказ "Дом обновленных", по моему мнению, один из лучших. Я позволю себе сослаться на него (рассказ издавался у нас), чтобы завершить мысль о том, что только истинная духовность, истинная человечность способны дать роду людскому возможность торжествовать на всех исторических перекрестках, решающих встречах, во всех переломных моментах. В этом рассказе тоже идет речь о неизвестных галактических благодетелях, но выводы, которые последовали из сходной ситуации, совершенно противоположны тому, что мы видели в "Изгороди". Подарки добрых дядей из космоса в "Доме обновленных" мы принимаем без всякой неприязни. Почему? Да потому, что там диалог идет на равных. Всемогущие космические друзья дарят замечательный дом одинокому старику, бывшему правоведу, не из жалости, не из любопытства, не для тайных наблюдений над ним, а потому, что нашли в докторе Фредерике Грее разумное существо, равное им по мудрости, доброте, чувству справедливости. Видимо, для любого живого разума бесспорно, что самый ценный капитал во Вселенной - духовные, а не материальные ценности. На таком рандеву нет ни победителей, ни побежденных.

При чтении "Дома обновленных" невольно вспоминаются классические строчки Беранже:

Господа! Если к правде святой

Мир дороги найти не умеет

Честь безумцу, который навеет

Человечеству сон золотой!

А не служит ли фантастика типа "Дома обновленных" вот таким "золотым сном", утешительной пилюлей, подсовываемой читателю взамен "святой правды", в поисках которой немного позаплутался современный мир? И стоит ли нам сейчас воздавать честь профессиональным утешителям? Какие там контакты с пришельцами, какие духовные обмены, если земляне, принадлежащие к одному биологическому виду, иногда даже говорящие на одном и том же языке, и то не в силах понять друг друга и до сих пор воображают, что могут вколотить в головы оппонентов свои убеждения с помощью ракетных установок!

Но правы все-таки сочинители утопий. Потому что проповедуют они не золотые сны, а самое святое - правду гуманизма. Да, дорога к ней трудна, но никакого другого выхода у человечества нет

Всеволод РЕВИЧ