Оказавшись на лестнице, мы обе замираем. Внизу-в большой гостиной, несмотря на утро за окном, все окутано тьмой. Соцкий и Моноган стоят друг напротив друга. Лица первого я не вижу-граф стоит к нам спиной. Но лучше бы нам было не видеть лица Моногана. Нет, оно не искажено яростью, и не обезображено. Напротив-лицо его вовсе ничего не отображает. Оно пустое и белое, как мрамор. А глаза… У Моногана нет глаз. Лишь черная бездна в глазницах.
Амелия кидается было вниз, но я удерживаю ее.
— Стой! Ты не сможешь помочь. Если твой отец еще должен что-то этому человеку, ты бессильна.
Но Амелия верткая и оказывается сильнее, чем я рассчитывала.
Она вырывается от меня, бежит вниз по лестнице, и встает между колдуном и отцом.
— Перестаньте! — по-детски наивно просит она.
В ответ голос Моноган звучит словно из неоткуда, так как губы его не движутся.
— Уйди дитя, — говорит он, — Твой отец брал у меня в долг жизненных сил, чтобы спаси от смерти твою мать. Теперь жизненные силы нужны моей жене. И я пришел забрать свое.
— Но моя мама умерла! — с жаром кричит Амелия.
Ответ Моногана холоден.
— Я не всесилен. А долг есть долг. Отойди дитя.
Тьма вокруг отца и дочери начинает сгущаться, и я удивлена услышать голос графа.
— Амелия, прошу уйди. Это…это лишь между мной и Моноганом.
Как интересно. Соцкий был готов продать дочь старику, но, слава луне, еще не готов убить ее.
Однако, увещевания не действуют на Амелию. Она лишь выставляет вперед себя руки-как в защитной позиции-и между Соцкими и Моноганом образуется белый световой щит. Хм… Не знала, что Амелия умеет колдовать. Некоторое время ее щит держит тьму, но вскоре в помещении становится еще мрачнее, чем раньше. Свет Амелии блекнет и уменьшается. Фигура же Моногана становится все больше и больше.
Я решаю, что мне хватит смотреть на все это. Пора уходить. Разворачиваюсь на лестнице и иду в комнату за своими вещами.