Злой гений Нью-Йорка

Глава I «Кто малиновку убил?»

Суббота, 2 апреля, полдень

Из всех уголовных дел, в которых неофициальным следователем выступал Фило Вэнс, самым зловещим, странным, непостижимым и, разумеется, самым ужасным явилось то, которое последовало за убийством Джулии и Ады Грин. Кошмарные события в особняке семейства Грин разразились в декабре, а после рождественских праздников Вэнс отправился в Швейцарию – кататься на горных лыжах. В Нью-Йорк он вернулся лишь в феврале и все свободное время посвятил литературе. Фило уже давно мечтал перевести основные работы Менандра, которые были обнаружены среди древних папирусов еще в начале века. Итак, вот уже целый месяц он занимался старинными рукописями, усердно отдаваясь весьма неблагодарному труду переводчика.

Я не берусь судить о том, довел бы он до конца свой замысел или нет, но работа его прервалась самым неожиданным образом…

В расследовании очередного дела Вэнс выступил в роли консультанта окружного прокурора Нью-Йорка, господина Джона Маркхэма, и случай этот сразу же окрестили «Убийством Епископа». Такая страсть присваивать «имена» всем знаменитым преступлениям идет у нас, наверное, от журналистов, однако в данном случае название было подобрано неверно. Ничего церковного или духовного в этом омерзительном происшествии не наблюдалось. Следует отметить также, что в те дни вся округа начала зачитываться детскими стишками, известными как сборник «Песенок Матушки Гусыни», и занимались этим жители города, будучи охвачены каким-то мрачным предчувствием и страхом. Насколько мне известно, ни на какого епископа там даже и намека не было. Тем не менее само слово «епископ» оказалось вполне уместным, поскольку именно оно явилось прозвищем убийцы, который и использовал его в своих грязных целях. Впоследствии все вышло так, что именно это слово помогло Вэнсу объяснить все случившееся, после чего страшное дело об отвратительных убийствах можно было считать закрытым.

Жуткие и на первый взгляд не связанные между собой события, полностью вытеснившие из головы Вэнса все мысли о Менандре, начали происходить утром второго апреля, почти пять месяцев спустя после того, как были застрелены Джулия и Ада Грин. Стоял один из тех чудесных весенних деньков, когда погода действительно радует жителей Нью-Йорка. Шел уже двенадцатый час, но Фило только начал неспешно завтракать в своем маленьком садике, разбитом на крыше дома, на 38-й улице в восточной части города. Вэнс, как правило, работал или просто читал допоздна, а потому никогда не вставал слишком рано. Он удобно расположился в мягком кресле, поставив завтрак на низенький столик, стоявший рядом с ним, и теперь уныло разглядывал верхушки деревьев на заднем дворике.

Я прекрасно понимал, что` в тот момент происходило в его голове. Вэнс взял привычку каждой весной отправляться в путешествие во Францию. Он очень скоро пришел к тому же выводу, что и Джордж Мур в свое время: Париж и май неразделимы. Правда, большое количество быстро разбогатевших выскочек-американцев в послевоенном Париже сильно портили впечатления Фило от ежегодных вояжей. Именно поэтому буквально за день до описываемых событий Вэнс сообщил мне, что на этот раз мы на лето остаемся в Нью-Йорке.

Мы дружим с Вэнсом уже многие годы. Все это время я считался его юрисконсультом, финансовым распорядителем, агентом и компаньоном в одном лице. Я закрыл свою адвокатскую контору «Ван Дайн, Дэвис и Ван Дайн», доставшуюся мне в наследство от отца, и полностью посвятил себя интересам друга. Между прочим, работать на него в новой должности оказалось для меня куда приятнее, чем выполнять обязанности поверенного в душном кабинете. К тому же, несмотря на то что моя собственная холостяцкая квартира располагалась в гостинице в западной части города, большую часть времени я проводил в доме Фило.

В тот день я приехал к Вэнсу пораньше, еще до того, как он встал. Разобравшись с утренней почтой и срочными документами, я, покуривая трубку, ждал, когда он закончит свой завтрак.

– Видите ли, в чем дело, Ван, – начал он без всяких эмоций в голосе, – перспектива провести весну и лето в Нью-Йорке не вызывает у меня восхищения. Это совсем не романтично, и нам, скорее всего, предстоит чертовская скука. И все же это лучше, чем путешествовать по Европе, рискуя быть сметенными плебейскими полчищами туристов… Это сильно расстроило бы меня.

Тогда он еще и не подозревал, какие сумасшедшие деньки в ближайшем будущем уготованы ему судьбой. А если бы и знал, тогда даже довоенный Париж весной не смог бы заманить его в свои сети. Ненасытный ум моего приятеля постоянно требовал все новых запутанных дел. И в то утро, когда он спокойно разговаривал со мной, его уже поджидала весьма странная и удивительная загадка, которая впоследствии захватила лучшие умы страны и войдет в анналы криминалистики.

Едва Вэнс успел налить себе вторую чашечку кофе, как в дверях появился Карри – пожилой дворецкий-англичанин с переносным телефоном в руке.

– Вам звонит Маркхэм, сэр, – извиняющимся тоном доложил он. – У него был весьма взволнованный голос, и я позволил себе сказать, что вы дома.

Слуга присоединил шнур телефона к розетке над плинтусом и поставил аппарат на столик.

– Хорошо, Карри, – буркнул Вэнс и снял трубку. – Хоть какое-то разнообразие в этой монотонной жизни. – Затем он обратился к Маркхэму: – Старина, вы вообще когда-нибудь спите? Или вы просто истосковались по моему голосу и мечтаете услышать его?

Но уже в следующий миг он оставил шутливый тон, и взгляд его стал сосредоточенным. Лицо Вэнса, отличающееся удивительно правильными чертами, в общем, можно было отнести к нордическому типу: серые, широко поставленные глаза, тонкий орлиный нос, закругленный подбородок. И только тонкие губы, придававшие ему несколько жестокий вид, выдавали в нем жителя Средиземноморья. Вэнс не отличался красотой, тем не менее не был лишен привлекательности. Его внешность говорила о том, что он по своей природе мыслитель и затворник, и это создавало некий барьер в его общении с другими людьми.

Хотя Вэнс умел сдерживать свои эмоции, я все же безошибочно определил: все то, что ему говорил в то утро Маркхэм, сильно взволновало его. Он чуть нахмурился, но в глазах у него читался неподдельный интерес к услышанному. Время от времени он даже выкрикивал отдельные слова, свидетельствующие о его возбуждении: «Потрясающе!», «Удивительно!», «Невероятно!» После нескольких минут такого разговора мне стало ясно, что какая-то новость полностью захватила его сознание.

– Непременно! – воскликнул он. – Я не променял бы это ни на какие комедии Менандра… Ну, это же просто безумие какое-то… Я только оденусь, как подобает… До встречи.

Фило положил трубку и позвонил в колокольчик, вызывая Карри.

– Приготовьте мне серый костюм из твида, – велел он, – темный галстук и черную шляпу.

Отдав эти приказания, он вернулся к своему омлету. Через несколько секунд Вэнс бросил на меня вопросительный взгляд и поинтересовался:

– А что вы знаете о стрельбе из лука?

Надо сказать, что об этом виде спорта мне как раз известно очень мало. Я знаю лишь то, что спортсмены стреляют из своих луков по мишеням на специальном стрельбище. В этом я тут же и признался своему другу.

– Да, не густо, – констатировал Вэнс, закуривая сигарету. – Я и сам в этом деле не мастак, хотя в свое время даже немного попрактиковался в Оксфорде. Не слишком захватывающее занятие – гораздо скучнее гольфа и ничуть не сложнее.

Помолчав немного, он продолжил:

– Вот что, Ван, приятель, принесите-ка мне из библиотеки том доктора Элмера о стрельбе из лука.

Я достал для него книгу, и в течение последующих тридцати минут он увлеченно листал ее, останавливаясь на тех главах, где описывались состязания по стрельбе, клубы стрелков, а также перечислялись самые известные спортсмены Америки. Наконец, он откинулся на спинку кресла, и стало ясно, что он нашел то, что искал, и теперь что-то сосредоточенно обдумывал.

– Это просто безумие какое-то, Ван, – произнес он, глядя куда-то вдаль. – Средневековая трагедия в современном Нью-Йорке! Нет, никто сейчас, конечно, не носит кожаных штанов и камзолов, и все-таки… Боже мой! Нет-нет, видимо, так на меня повлияли эти невероятные новости, сообщенные Маркхэмом…

Он вернулся к своему кофе, но я видел, что новости полностью завладели его сознанием.

– Сделайте мне еще одолжение, Ван, – снова заговорил он. – Принесите, пожалуйста, словарь немецкого языка и сборник стихотворений из коллекции Бэртона Стивенсона.

Когда я принес ему нужные книги, он открыл словарь, нашел одно-единственное слово и, захлопнув том, отложил его в сторону:

– Так оно и есть. Впрочем, я в этом даже и не сомневался.

Затем он принялся что-то искать в антологии детских песенок и считалочек. Через несколько минут Фило закрыл и ее, после чего растянулся в кресле, выпустив вверх струйку голубоватого дыма.

– Да нет, не может быть, – произнес он так, словно спорил сам с собой и в чем-то сомневался. – Слишком уж все невероятно, фантастично и нереально. Волшебная сказка, обагренная кровью, если можно так образно выразиться, извращение какое-то, не поддающееся разумному объяснению… Бессмыслица, черная магия, колдовство. Настоящее сумасшествие, одним словом!

Вэнс, посмотрев на часы, ушел переодеваться и оставил меня путаться в догадках. Я никак не мог понять, что же могло вывести из равновесия моего друга. И что это за странный набор книг: трактат по стрельбе из лука, словарь немецкого языка и сборник детских стишков? Я пытался подвести их к общему знаменателю, но безуспешно. Впрочем, как потом оказалось, ничего удивительного во всем этом не было. Даже когда под тяжестью неопровержимых доказательств выяснилась вся правда о случившемся, она оказалась столь чудовищной, что люди до сих пор отказываются верить в нее.

Вскоре Фило вернулся. Он переоделся для выхода из дома и теперь с нетерпением ожидал приезда Маркхэма, который почему-то запаздывал.

– Понимаете, мне очень хотелось заняться расследованием какого-нибудь сложного дела, – заметил Вэнс. – Но такое! Нет, я вовсе не стремился разбираться в подобных кошмарах. И если бы я не был хорошо знаком с Маркхэмом, я бы заподозрил его в розыгрыше или мистификации.

Через несколько минут прокурор появился в саду с таким видом, что сомнений не оставалось: в городе приключилось нечто экстраординарное. Он был мрачный и встревоженный, а его всегда бурные приветствия на этот раз ограничились лишь кивком головы. Маркхэм и Вэнс дружили уже пятнадцать лет и, хотя они были совершенно разными, искренне ценили общество друг друга.

Пост окружного прокурора Маркхэм занимал более года, и ему часто приходилось звать на помощь Вэнса, который ускорял раскрытие преступлений благодаря своим уникальным способностям. Словом, в том, что он решил прибегнуть к помощи своего приятеля и на этот раз, ничего удивительного не было. Опережая события, замечу только, что ему здорово повезло, и только благодаря Вэнсу это чудовищное преступление в конце концов раскрыли.

– Конечно, все это может оказаться иллюзией и моей собственной выдумкой, – без особой убедительности в голосе начал прокурор. – Но я почему-то решил, что вы, возможно, согласитесь…

– Разумеется! – с грустной улыбкой проговорил Вэнс. – Но сначала я попрошу вас присесть и подробно пересказать мне вашу историю. Труп, как я полагаю, уже никуда не убежит. И прежде чем мы его осмотрим, нужно привести в порядок все имеющиеся у нас факты. Вам известно, кто замешан в этом деле? Почему уже через полчаса после того, как было совершено преступление, о нем стало известно окружному прокурору? Из того, что вы мне сообщили по телефону, я толком ничего не понял.

– Проклятие, Вэнс! – выругался Маркхэм, опустившись на краешек стула. – Суть преступления – если, конечно, это действительно уголовное дело, а не несчастный случай – ясна. Загвоздка только в том, – продолжал он, мрачно разглядывая кончик сигары, – как оно совершено. Весьма странно, но со смыслом. В последнее время стрельба из лука стала модным увлечением: вся молодежь американских колледжей заинтересовалась ей.

– Согласен. Но только я не слышал, чтобы стрелой из лука убивали человека по фамилии Робин. Как известно, Робин означает «малиновка», но она все же птичка, а не человек, а охотиться на людей с лукам и стрелами и убивать их не разрешено никому. Чего нельзя сказать о малиновках.

Маркхэм прищурился и внимательно посмотрел на Вэнса:

– Вам это тоже пришло в голову, да?

– Разумеется. Сразу же после того, как вы назвали фамилию пострадавшего, – походя заметил Вэнс, затянувшись сигаретным дымом. – С младенчества помню: «Кто малиновку убил?» Да не как-нибудь, а стрелой из лука! Именно так, как в этой считалочке. Странно, но зачастую плохенькие и не очень складные стишки, заученные еще в детстве, оседают у нас в мозгу на всю жизнь. А как его звали?

– Джозеф, если не ошибаюсь.

Вэнс снова вызвал дворецкого, и когда Карри пришел, Фило сразу отправил его за справочником по Нью-Йорку. Когда ему принесли книгу, он очень скоро отыскал в ней имя пострадавшего. Им оказался Джозеф Кокрейн Робин, обитавший в районе Риверсайд-Драйв.

– И что все это нам дает? – удивленно спросил прокурор.

– Пока не знаю, – проговорил Вэнс, неопределенно пожимая плечами. – Я просто собираю факты, относящиеся к данному случаю. Итак, что мы имеем на сегодня? Мистер Джозеф Кокрейн Робин, то есть «малиновка», был убит стрелой, выпущенной из лука. Неужели вам это не кажется странным?

– Ничуть! – раздраженно фыркнул Маркхэйм. – Достаточно распространенная фамилия. Я вообще удивляюсь, что с возрождением этого вида спорта у нас еще так мало жертв по стране. К тому же я не исключаю и той возможности, что гибель Робина – несчастный случай.

– Боже мой, да что вы такое говорите! – осуждающе покачал головой Вэнс. – Впрочем, даже если это и так, нам это мало чем может помочь. В последнем случае это все становится еще более странным. Из тысячи любителей пострелять из лука убили именно того, кто носит фамилию Робин! Если поверить в несчастный случай, то можно закончить спиритизмом, демонологией и тому подобными лженауками. Может быть, вы тоже верите в то, что среди нас обитают духи и джинны, ведущие в отношении человечества некую сатанинскую игру?

– А разве учитывать совпадения значит верить в демонов?

– Мой дорогой друг, ставшая притчей во языцех «длинная рука его величества случая» не может простираться до бесконечности. Есть и другие законы, основанные на математических формулах. А наша ситуация, как мне думается, гораздо более сложная, чем может показаться на первый взгляд. Вот, например, вы мне по телефону говорили, что последним, кто видел Робина живым, был некий господин по фамилии Сперлинг.

– Именно так. Но какое эзотерическое[1] объяснение вы найдете этому факту?

– Наверное, вы знаете, как слово «сперлинг» переводится с немецкого? – елейным голосом проговорил Вэнс.

– Допустим, в школу я ходил, как и все остальные, – недовольно пробурчал Маркхэм, но уже в следующую секунду глаза его округлились, а тело неестественно напряглось.

Вэнс подвинул к нему поближе словарь немецкого языка.

– Ну, все равно, посмотрите еще раз. Мы должны все перепроверить. Сам я в словарь уже заглядывал. Я испугался, что это воображение играет со мной злую шутку, и потому предпочел воочию во всем убедиться и увидеть это слово напечатанным черным по белому.

Маркхэм молча раскрыл книгу и быстро пробежал глазами нужную страницу. Несколько секунд он сверлил взглядом одно-единственное слово, а потом решительно поднялся со своего места, словно пытаясь стряхнуть с себя некое наваждение, завладевшее его сознанием. Когда он заговорил, в голосе его прозвучали вызывающие и даже воинственные нотки:

– «Сперлинг» значит «воробей». Это каждый школьник знает. Ну, и что с того?

– Повторюсь, я всего лишь хотел убедиться в этом лишний раз. – Вэнс прикурил очередную сигарету. – Между прочим, каждый школьник помнит и стишок, который называется «Смерть и похороны малиновки», верно?

Фило окинул своего друга страдальчески-насмешливым взглядом. Тот стоял неподвижно, уставившись на освещенную весенним солнцем улицу. Вэнс продолжал:

– Ну, так как вы не очень сильны в детской классике, позвольте мне самому процитировать первое четверостишие данного шедевра.

Когда Фило прочитал наизусть знакомые с детства строчки, я почувствовал, как по моей коже побежали мурашки, словно от соприкосновения с невидимым призраком.