Змеиная яма

* * *

Едва сойдя на берег, я почуял: быть беде. Причиной моих дурных предчувствий послужили отиравшиеся неподалеку ребята с «Даунтлесс». Они команду «Морячки» недолюбливают.

С тех самых пор, как наш шкипер в Занзибарском порту вчистую разделал их капитана. Тогда эти злопамятные типы пустили слух, что у нашего Старика на правой руке был кастет. Нелепая и грязная ложь! Кастет он надевает на левую.

Словом, когда я встретил этих грубиянов в Маниле, то иллюзий никаких на их счет не питал, однако и на неприятности нарываться не хотелось. Я чемпион «Морячки» в тяжелом весе, и ежели вам угодно отпускать шуточки насчет великой важности моего титула, так сходите на полубак, поглядите на Хансена-Мухомора, Грэннигена Один Раунд, Плоскорожего О'Тула, Хеннига-Шведа и прочих бугаев, из которых набрана команда «Морячки». Однако, несмотря на такое окружение, меня никто не сможет обозвать задирой, и потому я, вместо того чтоб последовать зову натурального инстинкта да уложить рядком семь-восемь этих чудиков с «Даунтлесс», обошел их стороной и отправился в ближайший Американский Бар.

Через некоторое время я обнаружил, что нахожусь в дансинг-холле. Да, верно, я не шибко представлял себе, как туда попал, но, уверяю вас, выпивки в моем трюме плескалось вовсе не так уж много. Пиво, несколько рюмочек виски, самую чуточку бренди да, может статься, бокал вина — для запивки. Но уж вел-то я себя во всех отношениях заправским благородным джентльменом, что и было подтверждено фактом: танцевал я с самой симпатичной девушкой в Маниле, да, пожалуй, и на всем белом свете. Яркие губы, черные волосы, а лицо! О, что за лицо!..

Я и дальше повел себя, точно сама вежливость.

— Слушайте, мисс, — спросил я, — где же вы были всю мою прошлую жизнь?

— О-о-о-ля! — ответила она с этаким мелким, серебристым смехом. — Вы, американцы, говорить та-акие вещи! О-о-о, сеньор такой огромный, сильный!

Я разрешил ей пощупать мои бицепсы, и она взвизгнула от удовольствия и удивления, захлопав в ладоши, словно девочка, которой подарили новую куклу.

— О-о-о! Сеньор может просто поднять меня, такую маленькую, и унести! Верно, сеньор?

— Не стоит вам ничего бояться, — мягко сказал я. — Я просто сама вежливость со слабым полом и никогда грубостей не допускаю. Ни разу в жизни не ударил женщину, даже ту дамочку в Суэце, что метнула в меня нож. Малышка моя, кто-нибудь хоть намекал вам, что ваши глазки просто валят с ног?

— Ну что вы! — засмущалась она. — О-ох-х!

— Вам на ногу кто-то наступил?

Я оглянулся в поисках, кому это надо дать по башке.

— О да. Давате лучше сесть, сеньор. Где вы учиться танцевать?

— Наверное, само по себе вышло, — скромно признался я. — До нынешнего дня вовсе не представлял, что умею танцевать. Просто ни разу не пробовал.

Из всего вышесказанного вам наверняка отлично ясно, что я поддерживал светскую беседу и ни с кем не связывался. И не моя вина в том, что случилось дальше.

Значит, сидели мы с этой девушкой — звали ее Ракель ла Коста, и была она, стало быть, испанкой — тихо-мирно. Я ей еще хотел выдать такую замечательную штуку: мол, глаза ее — словно темные озера ночи (наповал бьет, я ее у Хансена-Мухомора позаимствовал, он у нас вроде как поэт). Вдруг вижу: она через мое плечо кому-то подмигивает. Меня это привело в легкое раздражение, однако я все равно не стал бы обращать особого внимания, только в голове почему-то было мутновато и фразочка Хансенова вдобавок позабылась. Поэтому я сказал:

— Послушай, милашка… Эй, кому это ты там подмигиваешь? А, в глаз что-то попало… Так о чем это я? Ну да. Есть, значит, у нас на «Морской деве» такой парень, Хансен его фамилия, так он стихи пишет! Вот послушай:

И тут подваливает к нашему столику какой-то гад, вроде как меня в упор не видя, кланяется девушке и приглашающе на нее зыркает:

— Пойдем, детка, стряхнем пыль с копыт!

Я его сразу узнал — это был Слейд-Упырь, чемпион «Даунтлесс» на кулачках.

Мисс ла Коста ничего не сказала, а я поднялся и отодвинул Слейда от столика.

— Леди, — пояснил я вежливо, — занята, дубина! И ежели есть у тебя какие дела, займись лучше ими!

А он грязно ухмыльнулся:

— Не шути так, Костиган! Или теперь дамы вправду предпочитают орангутанов нормальным людям?

К этому времени вокруг нас уже народ столпился. Я сдержал естественное негодование и сказал:

— Слышь, ты, гусь! Убери свою харю из поля видимости, пока я ее не расквасил!

Упырь, доложу вам, парень симпатичный, к дамам имеет подход, и ясно было: если он один раз потанцует с моей девушкой, то наверняка успеет изобрести против меня какую-нибудь подлянку. Вокруг не было больше никого с их посудины, однако и с «Морячки» в баре был только я один.

А он вдруг заявил:

— Пусть леди сама выбирает!

Нет, видали такого наглеца? Сначала лезет, куда не просили, а после еще требует равноправия! Это уж было слишком. Я взревел и ударил левой от бедра, но Упыря почему-то в том месте, куда я бил, не оказалось — верткий, зараза! Я промахнулся едва не на ярд, а он врезал левой мне в нос, так что я полетел кувырком через кресло.

В голове у меня мгновенно прояснилось, и я понял, что малость зол. Зарычал, поднялся на ноги, но, прежде чем бой возобновился, мисс ла Коста встала между нами.

— Фи! — сморщила она носик, шлепая нас веером. — Фи! Что это значит? Или я публичный девка, что меня оскорблять два большой бродяга, которые драться из-за меня на публика? Фи! Вы хотеть драться — идите в лес или в другой место, где не будет скандал, и делать что хотеть! Пусть будет победить лучший! Нет, сэр, из-за меня — нет драться на публика!

С этими словами она повернулась и пошла прочь. И тут же подбежал к нам этакий весь из себя масляный тип.

— Тихо, ребята, тихо, — заговорил он, потирая руки, словно от непрестанного самодовольства. — Пусть все будет по чести. Хотите драться? Ай-яй-яй, как нехорошо! Но если уж собрались драться, пусть все будет по чести, вот что я вам скажу! Пусть все живут в мире и согласии, если могут, но если уж вы, ребята, собрались драться, пускай все будет по чести!

— Отойди-ка с курса! Я ему сделаю, так его и растак, по чести! — рявкнул я, трясясь от ярости.

Сами подумайте: получить в нос и не дать сдачи, да еще у дамы на глазах!

— Да ну? — ухмыльнулся Упырь, поднимая грабки. — Ну, выходи! Поглядим!

— Тихо, ребята, спокойно, — взмахнул ручонками этот гусь. — Давайте все устроим по чести! Костиган, ты согласен драться со Слейдом в моем клубе?

— Да где угодно! — заревел я. — На кулачках, в перчатках или хоть свайками!

— И замечательно! — воскликнул тот, масляный, потирая руки пуще прежнего. — Просто замечательно! А… Э-э… Костиган, согласен ты драться со Слейдом в змеиной яме?

Мне бы еще тогда следовало подметить, что Слейда он ни о чем не спрашивал и тот только тихонько ухмылялся. Но слишком уж я был зол, чтобы мыслить ясно.

— Хоть в преисподней с дьяволом вместо рефери! Где твой клуб, или там ринг, или палуба — веди!

— Вот это разговор! — обрадовался тот масляный тип. — Идемте.

Он направился к выходу, а мы со Слейдом и еще несколько человек последовали за ним. Если б я малость поразмыслил, так понял бы: слишком гладко все вышло для простого совпадения. Однако я все еще пылал гневом и не мог спокойно думать.

Успел, правда, прикинуть свои шансы против Слейда. В росте я имел преимущество: во мне ровно шесть футов, а Слейд на два дюйма ниже. Вдобавок я был на несколько фунтов тяжелее, но не настолько, чтоб разница для тяжеловесов вышла существенная.

Однако Слейд был мне известен как самый проворный и хитрый боец всего торгового флота. Я с ним ни разу не дрался только по той простой причине, что ни один устроитель матчей ни в едином порту не желал сводить вместе ребят с «Морячки» и бродяг с «Даунтлесс» с тех самых пор, как Слейд дрался в Сингапуре с Грэннигеном Один Раунд. Там дошло до всеобщей махаловки и кончилось тем, что весь зал разнесли. Слейд в тот раз нокаутировал Грэннигена, который был в те времена чемпионом «Морячки» — это уже позже я его победил.

Ну, а по сравнительным результатам никогда не скажешь наверняка. Я одержал победу по решению судей над Хэгни-Хвастуном, чемпионом Британско-Азиатского ВМФ, а он однажды в Гонконге нокаутировал Слейда. С другой стороны, Слейд выиграл нокаутом у Майка Лири с «Голубого родника», ужасно вздрючившего меня в Бомбее…

Мои размышления прервал тот масляный тип. Мы как раз вышли из бара на мостовую, где стояло около десятка авто и зрители битком набивались в них. Гусь этот подтолкнул меня к одной из машин, и я влез тоже.

И вот понеслись мы по улицам, фонари уже горели, а я сидел и ни о чем не спрашивал, даже когда мы оставили деловые кварталы позади, вихрем промчались сквозь пригород и выехали на дорогу, которой явно никто особо не пользовался. Сидел, значит, и молчал.

В конце концов мы подъехали к большому зданию, стоявшему в отдалении от города и очень похожему на заброшенный дворец. Зрители повылезали из машин, и я тоже выбрался наружу, хотя был совершенно озадачен. Других домов поблизости не было, вокруг повсюду густо росли деревья, да и само здание выглядело темным и мрачным. Словом, местный пейзаж мне крайне не понравился, однако не мог же я дать слабину, когда Слейд-Упырь этак надменно на меня взирал. «В конце концов, — подумал я, — не убьют же меня тут! Не настолько Слейд подл, хотя, вообще-то, от него чего угодно можно ожидать».

К дому вела дорожка с тропическими деревьями по обеим сторонам. Отперев двери, тот масляный тип зажег свет, и мы спустились в подвал. Просторное такое оказалось помещение, с бетонным полом, а в центре — яма примерно восемь на десять футов и футов семи в глубину. В тот момент я не обратил на нее внимания, зато потом пришлось, да еще как!

— Слышь, — сказал я, — на кой ты меня сюда приволок? Я дурачиться не расположен! Где ринг?

— Здесь, — ответил этот гусь.

— Да где же? Где мы будем драться? А он указал на яму:

— Там. Внизу.

— Что?! — заорал я. — Ты что мне тут вкручиваешь?

— Охолони, охолони, — вмешался Упырь. — Ты ведь согласился драться со мной в змеиной яме, так? Значит, не ной и вылазь из штанов!

— Ладно, — согласился я, весь изнутри пылая гневом. — Не знаю, что ты такое затеял, но дай только дотянуться до твоей смазливой рожи кулаком, больше мне ничего не надо!

— Гр-р-р! — зарычал в ответ Слейд, направляясь к противоположной стороне ямы.

С ним в качестве секундантов пошли два каких-то бандита — судите сами, что он за человек. Какая бы ни собралась жуткая публика, у него везде найдутся знакомцы. Оглядевшись по сторонам, я узнал одного карманника, с которым познакомился на Кубе, и попросил его секундировать мне. Он согласился, но добавил, что от секунданта в данных обстоятельствах пользы мало.

— Слушай, — спросил я его, пока раздевался, — во что это я встрял? Что за малина такая?

— Был тут один испанец, — ответил мой парнишка, помогая мне переодеться. — Капусты — куда больше, чем мозгов. Без ума был от боя быков и всякого такого прочего, а потом изобрел новую потеху. Велел устроить эту яму, послал слуг за разными змеями. Двух змей бросали вниз, и они дрались, пока не убивали друг друга.

— Что?! Значит, мы будем драться в змеином логове?!

— А, да не волнуйся. Здесь уже много лет нет никаких змей. Испанца того убили, и дом обветшал. Устраивали здесь петушиные бои, а несколько лет назад хмырь, что организовал вашу встречу, додумался купить этот дом и использовать для поединков из-за личной злобы.

— А деньги-то ему с чего капают? Я не видал, чтобы кто-нибудь платил за билеты. Да и всей публики здесь — человек тридцать или сорок.

— На этот раз у него просто не было времени. Деньги он делает на ставках, а ставит всегда на победителя. И судит всегда сам. Он узнал, что ваши корабли завтра уходят, и не успел ничего приготовить. А этот клуб — для немногих избранных, слишком пресыщенных либо жестоких, чтобы довольствоваться обычными призовыми матчами. Все это, конечно, незаконно, и никто в городе этого клуба не знает, кроме некоторых шишек, которые за удовольствие заплатят, не торгуясь. Когда Слейд дрался с Хэндлером-Моряком, здесь было сорок пять человек, и каждый заплатил за вход сто двадцать пять долларов. Считай сам.

Тут до меня мало-помалу начало доходить, в чем штука.

— Так Слейд и раньше здесь дрался?

— Конечно. Он в этой яме чемпион. Месяц тому назад нокаутировал Хэндлера-Моряка на девятом раунде.

Господи Иисусе! Только пару месяцев назад мы с Хэндлером (рост шесть футов четыре дюйма, вес — двести двадцать фунтов) целых двадцать раундов только что ножами не резались — и закончили вничью!

— Э-э! — протянул я. — Значит, Слейд нарочно подвалил и затеял ссору, зная, что он тут фаворит, что меня обжулят…

— Нет, — возразил мой карманник. — Не думаю. Просто ему очень уж понравилась та испаночка. Если б они сговорились наперед, новость непременно дошла бы до всех богатеньких клиентов в городе. Да хозяину все равно ваша встреча ничего не стоит, потому он и за вход платы не брал. Подумай сам, что он теряет? Два крутых матросика сами друг друга хотят побить, им платить не нужно. Организационных расходов — никаких. А клубу — реклама. И на пари он выиграет кучу денег.

— И на кого же он ставит?

— На Слейда, конечно. Он здесь чемпион.

Не успел я усвоить все эти радостные известия, как Слейд заорал с другого края ямы:

— Эй, так твою и растак, готов?!

Он остался в носках, башмаках да подштанниках. Перчаток на руках не было.

— А перчатки? — спросил я. — Мы что, собрались мериться, у кого кулак ширше?

— Никаких перчаток, — ответил Слейд с довольной ухмылкой. — Драться будем так. Ты правил ямы не знаешь?

— Понимаешь, Костиган, — заговорил тот масляный тип, вроде как слегка нервничая, — у нас бойцы перчаток не надевают. Обычная жесткая мужская игра, понимаешь?

— Эй, начинайте! — заорала публика. — Действуйте! Не отдыхать пришли! Вперед!

— Ишь, ни цента не выложили, а прибыль подавай!

— Тихо! — рявкнул я, успокоив их одним-единственным злобным взглядом. — Что, вообще, за дела?

— Разве ты не согласился драться со Слейдом в змеиной яме?

— Да. Но…

— На попятный пошел, — сказал Слейд со своеобычной грязной ухмылкой. — Все они, эти бродяги с «Морячки», такие…

— ..!..! — завопил я, срывая тельник и прыгая в яму. — Иди сюда, так-твою-разэтак, я из тебя сделаю последнюю розу лета…

Слейд соскочил в яму со своей стороны, и публика тут же принялась воевать за места поудобнее — кому-то, верняк дело, суждено было вовсе ничего не увидеть. Стенки ямы оказались твердыми и шершавыми, пол тоже — чего еще ждать от бетона? И никаких стульев для бойцов, понятное дело, не было.

— Ну, — сказал тот, масляный, — начинаем решающую схватку между Стивом Костиганом с «Морячки», вес сто восемьдесят восемь, и Непобедимым Слейдом, вес сто семьдесят девять, с «Непотопляемого», чемпионом Филиппин по кулачному бою, каковой титул им был завоеван в этой самой яме! Раунд — три минуты, минутный перерыв, число раундов не ограничено! Побед «по решению судей» у нас не бывает! Бойцы дерутся до тех пор, пока кто-то один не отключится! Рефери — я. Правилами не запрещено ничто, кроме ударов ниже пояса. Разве что случайно… По команде «брэк» — расцепляться, бить можно в тот же момент, если желаете. Секундантов почтительнейше просят не бить бойцов противной стороны ведерком для воды! Готовы?

— Сотня, что я разложу тебя, как половик, — сказал Слейд.

— Принимаю, и еще сотня сверху! — прорычал я. Толпа принялась ругаться и вопить, хронометрист ударил по куску железа стволом шестизарядной пукалки, и драка началась.

Я немедленно понял, что ввязался в бой при совершенно незнакомых условиях. Наряду со всем дозволенным в любом спортзале допускаются откровенные грубости. Простора для перемещений — никакого, падать в случае чего — на бетон, лампы, свисающие с потолка, почти не дают света, да плюс еще этакое неприятное чувство, будто заживо замурован, не говоря уж про мысли о дравшихся в этой яме змеях. Бр-р-р! Змей я, должен признаться, не выношу!

Я прикинул так, что у меня как более тяжелого и мощного будет преимущество. Проворство Слейду не поможет, загоню его в угол да размажу по стенке. Однако не прошло и двух секунд, как выяснилось: все мои прикидки придется забыть. Слейд бился — точь-в-точь повзрослевший Малыш Гриффо. Не столько работал ногами, сколько нырял и ускальзывал из-под удара. Ну да, он-то и прежде дрался в этой яме, успел найти подходящую для себя манеру: перемещался едва-едва, чтобы только держаться на расстоянии, а удары мои все пропускал под мышкой, мимо шеи, над плечом или же поверх головы.

Так вот, со звуком гонга я шагнул вперед, пригнулся и заработал обеими руками в обычном и единственном своем стиле. Слейд пропустил мою левую над плечом, парировал правую локтем и — бац! бац! — дважды ударил левой мне в лицо. А удар костяшками, доложу я вам, совсем другое дело, чем в перчатках. Он не так оглушает, зато гораздо больнее. Но терпеть боль я привык давно и потому просто продолжал наступать. Свинг левой в ребра заставил Слейда всхрюкнуть, а уж правой в корпус я промазал.

Таково было начало того жестокого, кровопролитного боя без всякой денежной выгоды. Когда у меня выдавалось время на то, чтоб чувствовать хоть что-то, кроме Слейдовой левой, я ощущал себя диким животным, спущенным для драки в эту окруженную кольцом орущих, искаженных рож яму. Тот масляный тип, рефери, склонился над самым краем, рискуя упасть нам на головы, и, стоило войти в клинч, орал: «Брэк, так вашу растак!» — и тыкал нас тростью.

Чтобы доставать до нас, ему приходилось бегать вокруг ямы и сыпать проклятиями, когда под ноги подворачивался кто-то из публики — словом, ругался он без умолку. В яме для него места не оставалось. Нам там и вдвоем было не повернуться.

Немедля после того как я попал левой, Слейд повязал меня в клинче, наступил мне на ногу, ткнул пальцем в глаз и ударил правой в подбородок, едва мы расцепились. Слегка взбешенный подобным обхождением, я подобрал губу и едва не по запястье воткнул левую в его диафрагму. Похоже, ему это нисколько не понравилось. Он ответил левой в корпус и правой в голову и принялся за дело всерьез.

Нырком уйдя от удара правой, он приблизился вплотную и принялся обрабатывать мое брюхо короткими тычками, а когда я в отчаянии вошел в клинч, выстрелил апперкотом с правой в грудь, сбив мне стойку. Не успел я восстановить равновесие, он всем весом толкнул меня, так что я порядочно ободрал плечо о шершавый бетон. Я взревел, высвободился, швырнул его через всю яму, бросился следом, но он как-то ухитрился сместиться в сторону, и я головой врезался в стенку. Бам-м-м! Перед глазами вспыхнули миллионы искр, я рухнул на пол, а тот, масляный, заорал:

— Раздватричетырепять!..

Я вскочил на ноги — со мной все было в порядке, только малость кружилась голова. Упырь тут же кинулся на меня, чтобы прикончить. Бац! Бац! Бац! Я ударил правой — это был бесподобный удар! — но он уклонился.

— Осторожно, Упырь! — заорал тот гусь. — Парнишка-то опасен!

— Я тоже!

С этими словами Упырь рассек мне губу, увильнул от встречного правой и сам ударил правой под вздох, заставив меня охнуть. После этого он послал два удара левой в и так уже расквашенную мою физиономию, а вот следующий удар правой отчего-то пришелся мимо. Все это время я работал быстрыми и увесистыми свингами, но — разрази Бог! — это было все равно что бить привидение. А Упырь еще ловкими движениями оттеснил меня в угол, так что я и защищаться как следует не мог: едва отводишь руку назад в замахе — ударяешься локтем о стенку. Наконец я втянул голову в плечи и ринулся вперед, прорываться сквозь сыплющиеся на меня удары, надеясь на свой вес. Столкнувшись со Слейдом, я выбросил вперед руки, и оба мы рухнули на пол.

Он, будучи проворнее, поднялся первым и ударил меня левой в голову, чуть за ухом, пока колено мое еще касалось пола.

— Фол! — заорал кто-то из публики.

— Заткнись! — рявкнул тот, масляный. — Эту встречу сужу я!

Когда я поднялся, Слейд был совсем рядом, и мы обменялись правыми. Тут ударил гонг. Я отошел в свой угол и сел на пол, привалившись спиной к стенке. Парнишка мой перегнулся через край:

— Надо тебе что-нибудь?

— Ага, — говорю. — Вышиби мозги из того, такого-сякого, что с понтом «судит» наш матч.

«Такой-сякой» в это время сунул рыло в яму с другой стороны и тревожно так шепчет:

— Как думаешь, Слейд, раунда за два управишься?

— Будь спок, — скривился Упырь, — удваивай ставки, утраивай! В следующем раунде уложу.

— Да, ты у нас лучше, — заявил сей судия праведный.

— Как с ним, вообще, хоть кто-то заключает пари? — спросил я.

— А-а, — ответил мой парнишка, подавая мне губку — кровь утереть. — Некоторые вообще заложатся на что угодно. К примеру, я самолично поставил на тебя десять монет.

— Что я выиграю?

— Не-е. Что продержишься пять раундов.

В это время зазвучал гонг, и я ринулся на ту сторону ямы с весьма достойным намерением — стереть Слейда с лица земли, да только опять плоховато соотнес мощь своего броска с размерами ямы. Слейду явно некуда было убраться с дороги, но он решил задачу, упав на колени и предоставив мне кувырком лететь через его голову. И не просчитался.

— Фол! — закричал мой парнишка. — Он упал, когда его не били!

А этот гусь морду скорчил:

— Хрен те — «фол»! Слепому ясно, что он просто случайно поскользнулся!

Поднялись мы со Слейдом одновременно, но мне от этого падения лучше вовсе не сделалось. Упырь пропустил мою левую над плечом и ответил левым хуком в корпус. За сим последовали прямой правой в зубы и левый хук в ухо. Я вошел в клинч и молотил его правой по ребрам, пока трость рефери не заставила нас расцепиться.

И снова Слейд заманил меня в угол! Он-то в этой треклятой яме уже освоился, а я со своей привычкой к нормальному рингу все время забывал про тесноту, понимаете? Казалось, стоит шевельнуться — тут же натыкаешься на грубый цемент бедром или локтем или сдираешь шкуру с плеча. А на Слейде вовсе никаких отметин не было, кроме синяка на ребрах! Глаза мои от его прямых левой и тычков пальцем быстро заплывали, губы кровоточили, весь я был в ссадинах, но все же дела обстояли не шибко плохо.

Словом, выбрался я снова на середину и до самого гонга обменивался с Упырем ударами, причем здорово попал ему в висок — так что он, к немалому моему удовольствию, зашатался и «поплыл». Словом, дела во втором раунде было немного, больше вязали друг друга в клинче.

Зато третий раунд начался — точно ураган! Со звуком гонга Слейд вскочил, оказался в моем углу еще до того, как я успел подняться, ударил с левой, с правой, чем совершенно меня ошеломил, уклонился от моей левой, нырнул под правую и гвозданул мне в солнечное сплетение. Я согнулся вдвое. Да, этот малец, без сомнения, умел бить!

Разогнувшись, я ответил левым свингом в голову и в бешеном ближнем бою пропустил по два хука с каждой руки — все заради того, чтобы раз попасть ему правой по ребрам. Слейд крякнул, попробовал было сбить меня на пятки, а когда это не удалось, пригнулся, боднул меня в брюхо, задел коленом подбородок и черт знает, что еще проделал бы, кабы я не прекратил на время эти процедуры, выбив из него прыть ударом правой сверху в затылок.

Мы сцепились в клинче. Казалось, у любого осьминога щупалец меньше, чем у этого прощелыги рук, когда он входит в клинч! Всякий раз он ухитрялся не только связать меня до полной беспомощности, но и наступить на ногу, ткнуть пальцем в глаз или ребром ладони ударить по загривку. И вдобавок еще частенько притирал меня к стенке. Теперь вам, надеюсь, вполне понятно, с каким типом мне пришлось драться? Превосходство в весе и росте не давало никакого преимущества — тут требовались ловкость и быстрота. То, что Упырь был поменьше, как раз помогало ему, а не мне.

Однако я тоже задал ему приличную колотовку. К концу третьего раунда Упырь щеголял отличным синяком и несколькими отметинами на ребрах. Тут-то это и случилось. Я пошел вперед, работая свингами, он шагнул в сторону, выбрался из угла и, пока я старался оторваться от стены, чтоб было место для замаха, пару раз здорово достал меня левой.

Я ударил правой в корпус, и, хотя не думал, что попаду, Упырь, пошатнувшись, чуть приопустил руки. Я выпрямился, замахнулся правой и немедленно просек, что купился. Слейд переиграл меня. Стоило мне забыть об обороне и приподнять подбородок, он тут же ударил в него с правой. Голова моя треснулась о стенку так, что шершавый бетон рассек шкуру. Ошеломленный, не слишком-то понимая, что происходит, я отшатнулся от стенки — и прямехонько наткнулся челюстью на Слейдов кулак. Р-раз! В то же мгновение я сам изо всех оставшихся сил вогнал правую ему под сердце, и на пол мы рухнули вместе.

Ох ты! Где-то далеко-далеко в вышине орали зрители, а лампы, свисавшие с потолка, казалось, плясали в густом тумане. А я понимал лишь одно: нужно как можно скорее подняться на ноги!

Тот масляный тип принялся отсчитывать секунды нам обоим:

— Раз… Два… Три… Четыре… Пять… Упырь, так твою растак, поднимайся! Шесть… Семь… Проклятье, Упырь, шевели копытами! Восемь… Хуан, бей в гонг! Что ты за хронометрист?!

— Раунд еще не кончился! — заорал мой парнишка, видя, что я подтягиваю под себя ноги.

— Кто здесь рефери?! — завопил в ответ этот склизкий гусь, выдергивая из кармана пушку сорок пятого калибра. — Хуан, бей в гонг! Девять…

Хуан ударил в гонг. Секунданты Упыря спрыгнули в яму, уволокли его в угол и принялись приводить в чувство. Я уполз в свой. Там мой парнишка вылил на меня ведро воды, и мне здорово полегчало.

— Как ты? — спросил он.

— Отлично, — ответил я, хотя в голове еще все плыло. — В следующем раунде я из этого гуся половик сделаю. За честь и любовь прекрасной дамы. К славе наш маршрут пролег…

Он пожал плечами и откусил от плитки жевательного табака.

— Ладно. Бывает, людям еще хуже мозги отшибают…

Четвертый раунд! Слейд заметно ослаб, однако в глазах его еще горел дьявольский огонек. Я, в общем, был в порядке, только ноги что-то отказывались работать, как надо. Слейд явно чувствовал себя куда лучше. Видя это или чувствуя, что теряет силы, он отбросил осторожность и начал обмен ударами.

Публика обезумела. Правая! Левая! Правая! Левая! Я получал четыре удара за один, однако мои были гораздо мощней! Долго бой в таком темпе продолжаться не мог.

Тот, масляный, вовсю орал на Упыря, что-то советуя, и скакал на самом краю ямы, точно чокнутый. Мы сцепились в очередном клинче, он нагнулся, чтобы, как обычно, разогнать нас тростью… Уж не знаю, сам он нагнулся дальше, чем надо, или ему кто-то пособил — в общем, он шмякнулся на нас в тот самый миг, как мы расцепились и снова начали обмен ударами. Ну, а свалившись промеж нас, он поймал челюстью чей-то правый кулак, рухнул ничком — и больше не вставал!

Мы с Упырем по молчаливому соглашению приостановили военные действия, взяли нашего несчастного рефери за шкирку и за штаны, раскачали, выбросили наверх, а затем без единого слова возобновили бой. Конец был близок.

Еще несколько ударов — и Упырь вдруг подался назад. Я последовал за ним, работая свингами с обеих рук, и тут увидел, что он прижат чуть не к самой стенке. Ха! Вот теперь-то не уйдет! Я ударил прямым правой в лицо, но он опять упал на колени. Уй-й-я! Кулак мой, пройдя вскользь по его тыкве, врезался в бетонную стенку…

Треснула кость. Руку пронзило нестерпимой болью, и она бессильно повисла вдоль тела. Слейд, поднявшись, налетел на меня, но мучительная боль заставила вовсе забыть о нем. Это был конец, хотя я еще стоял на ногах. Упырь изо всех сил ударил левой, метя в челюсть, однако я поскользнулся в какой-то луже на полу, и удар пришелся по лбу. Я упал, но тут же услышал визг и поднял взгляд. Слейд корчился от боли, прижимая левую к груди.

Нокдаун малость прочистил мне мозги. Рука мгновенно онемела, и боль поэтому почти не чувствовалась, а Упырь, видимо, сломал левую о мой череп, как многие до него. Ну, это только справедливо! Я вскочил, и Слейд с отчаянием во взгляде бросился на меня, полностью раскрывшись, ставя все на один завершающий свинг правой.

Я нырнул под удар, вонзил левую ему в диафрагму и ею же ударил в челюсть. Он зашатался, руки его повисли, и тогда я послал левую «в пуговку», вложив в удар все, что только во мне оставалось.

Упырь рухнул наземь.

Человек восемь из публики выставили рыла над краем ямы и принялись считать — тот масляный гусь все еще был в отключке. Считали вразнобой, так что я как-то ухитрился опереться о стенку и, чтобы все было наверняка, держался, пока последний из них не сказал «десять». А уж после перед глазами моими все завертелось, я шмякнулся поверх Слейда и угас, точно фитилек в ночи.

Ну, что было дальше, мы с вами пропустим — сам не шибко помню, как оно все продолжалось. Проснулся я лишь назавтра в полдень, и из постели, куда мой парнишка отволок меня накануне, выбрался только из-за того, что вечером «Морячка» поднимала якорь, а Ракель ла Коста дожидалась победителя, то бишь меня.

И вот, у самого порога кабака, с которого все началось, сталкиваюсь я не с кем другим, как со Слейдом-Упырем!

— Х-хе, — усмехнулся я, обозрев его наружность. — И ты еще смог подняться?

— Ты на себя погляди.

Что да, то да… Правая на перевязи, оба глаза подбиты, весь в ссадинах… Однако Слейду нечего было вякать — его левая была загипсована, во весь глаз красовался чернющий синяк, и физиономия была не лучше моей. Я от души понадеялся, что двигаться ему так же больно, как и мне. Хотя в одном он взял надо мной верх — шкуру о стенки ободрал куда меньше.

— Где мои две сотни? — прорычал я. А он осклабился:

— Хе-хе, попробуй получи! Мне сказали, что нокаут был неофициальным. Рефери его не зафиксировал! Значит, и победа твоя не засчитана.

— Хрен с ними, с деньгами, подлый желторожий прохиндей! Я уложил тебя, и тому есть три десятка свидетелей, а вот здесь тебе что понадобилось?

— Пришел встретиться со своей девчонкой!

— Со своей? За что же мы вчера дрались?!

— Ежели, — сказал он с диким блеском в глазах, — тебе и повезло меня побить, это еще не значит, что Ракель выберет тебя! Сегодня она сама скажет, кто ей больше по нраву, ясно? И после этого тебе придется убираться восвояси!

— Отлично, — зарычал я, — я тебя честно побил и могу доказать это! Идем! Пусть она выбирает. А ежели не выберет лучшего, так я и еще раз тебя разложу! Давай, идем!

Не тратя больше слов понапрасну, мы распахнули дверь и вошли. И, окинув беглым орлиным взглядом интерьер, увидели: сидит Ракель за столиком, подперев ладонями подбородок, и душевно этак смотрит в глаза какого-то смазливого офицерика в форме испанского ВМФ!

Ну, значит, подвалили мы к столику. Она посмотрела на нас с удивлением. Ну, не ее вина — нас и впрямь нелегко было узнать…

— Ракель, — вежливо начал я, — мы вот вчера бились, как вы нам велели, за вашу честную руку. И я, как следовало ожидать, победил. Однако вот этот олух бессмысленный думает, будто есть в вас какая-то скрытая приязнь к нему, и требует, чтобы вы сами, своими собственными розовыми губками, произнесли, что любите другого, то есть, значит, меня. Одно ваше слово — и я его вышвырну вон. Мое судно покидает порт сегодня вечером, а мне еще так много нужно сказать вам…

А Ракель вдруг возмутилась:

— Санта Мария! Какие такие дела? Что это такое — вы, два бродяги, приходить в таком виде и говорить вздор? Разве я виновата, если два громилы набить друг другу морда, так? Что мне до этого? Эти ее слова меня вовсе сбили с курса.

— Но вы же сказали, идите, мол деритесь, и лучший из нас…

— Я говорить: пусть лучший будет победить, так! Разве я давала какой-нибудь обещаний? Что мне два бродяги-янки, дерущиеся на кулаки? Ха! Иди домой, приложи на глаз бифштекс. Ты оскорбить меня, если говорить со мной на публика с разбитый нос и лицо в синяках!

— Так ты не любишь никого из нас? — уточнил Упырь.

— Я любить два горилла? Ха! Вот мой мужчина — дон Хозе-и-Бальза Санта-Мария Гонсалес!

Сказала она так и тут же завизжала: мы с Упырем, не сговариваясь, одновременно ударили этого дона Хозе-и-Бальза Санта-Марию Гонсалеса, Упырь — правой, я — левой. Затем мы повернулись к ошарашенной Ракели спиной, взялись за руки, переступили через ее поверженного любимого, с достоинством вышли вон и навсегда исчезли из ее жизни.

Так же молча ни о чем не сговариваясь, завернули мы в бар, присели к стойке, и я сказал:

— Вот и кончен наш роман, и маршрут к славе завершился лишь разочарованием и обманом…

— Все они — вертихвостки, эти бабы, — мрачно согласился Упырь.

Тут мне кое-что вспомнилось.

— Слушай! — воскликнул я. — А как насчет двух сотен, которые ты мне должен?

— За что?

— За то, что уложил тебя.

— Стив, — Упырь этак по-братски положил мне руку на плечо, — ты ж понимаешь: я и не думал тебя надувать. В конце концов, Стив, оба мы с тобой моряки, только что втоптанные в грязь какой-то иностранкой. Оба мы американские матросы, хоть и пришлось встать друг против друга. Я тебе скажу: что было, то быльем поросло! Фортуна изменчива, сам знаешь. Мы с тобой дрались по-честному, на сей раз повезло тебе. Так давай же примем еще по одной и разойдемся в мире и согласии!

— И ты не затаишь злобы, что я тебя уложил? — подозрительно спросил я.

— Сти-ив, — ответил Упырь, вроде как в праведном гневе, — все люди — братья, и если тебе уж так повезло меня побить, это не поколеблет моих братских чувств! Завтра мы будем в море, разделенные многими милями… Так давай же вспоминать друг друга с братским уважением! Забудем старую вражду и старые распри! Пусть нынешний день станет для нас зарей новой эпохи — эпохи дружбы и чистосердечия!

— А как насчет моих двух сотен?

— Стив, ты ж понимаешь, я к концу увольнения всегда на нуле. Вот мое слово: отдам я тебе эти паршивые две сотни! Разве слова товарища недостаточно? А теперь давай выпьем за нашу грядущую дружбу и за дружбу между командами наших достопочтенных судов! Вот моя рука! Скрепим рукопожатием нашу дружбу. Никаким бабам впредь не разрушить ее! Счастливо, Стив! Счастливо! Всего тебе доброго!

Ну, пожали мы друг другу руки и повернулись, чтобы идти. То есть я повернулся и тут же крутанулся обратно, как раз вовремя, чтоб уклониться от удара правой и вырубить Упыря схваченной со стойки бутылкой.