Знакомства по объявлению

Я облегченно вздохнула, увидев грязно-оранжевый общежитский паркет и придурковатую улыбку вечно пьяной вахтерши бабы Маши. Бросив сумки на пол, размяла онемевшие кисти рук и погладила всеобщего любимца кота Кузю, завсегдатая помоек. Когда-то дымчато-пепельный, сейчас же грязно-серый, без всяких оттенков, он безмятежно посапывал в перекошенном кресле, вытянув перепачканные лапы.

— С каникул? — спросила баба Маша, бросив любопытный взгляд на мой багаж.

— Так точно!

Последним волевым усилием подняла сумки, шагнула к лифту и надавила кнопку вызова. Пока лифт спускался, я спешно перебрала корреспонденцию в ячейке с буквой «С». На этот раз мне повезло — я получила письмо из США от некоего Тома Хэдфилда.

Ключи от комнаты искать не пришлось, дверь была не заперта. Я включила свет и увидела знакомое, хоть на время и забытое зрелище — тараканьи бега по столу и стенам. Пришлось, судорожно схватив тряпку, разгонять тварей по углам и щелям, освобождая жизненное пространство. Потратив остатки энергии на эту борьбу, я наконец упала на кровать и расслабилась.

Несмотря на ранний час, спать не хотелось, все тело гудело, ладони опухли. Умывшись, я поставила на плитку чайник и смахнула пыль с висевшего над кроватью плаката с поп-звездой Владимиром Пресняковым. И тут вспомнила, что все еще не прочла письмо, и с нетерпением вскрыла длинный заграничный конверт.

«Дорогая Регина! — писали мне из далекой Америки. — Ты восхитительная женщина. Я тоже люблю музыку и мечтаю, чтобы ты пела для меня русские песни в узком семейном кругу. Пожалуйста, напиши мне о себе и вышли цветное фото.

С искренним уважением и любовью Том Хэдфилд».

Это небольшое вступление было написано размашисто, зелеными чернилами и, видимо, должно было означать личное участие к моей несложившейся женской судьбе. После яркого начала шла затертая компьютерная распечатка с неразборчивым текстом. Иностранцы редко пишут от руки, предпочитая вести переписку на компьютере и рассылая всем понравившимся девушкам в каталоге одинаковые послания.

Письмо прочесть не составило труда — с тех пор, как я веду эту переписку, пытаясь завязать знакомство по объявлению, мне удалось неплохо поднатаскаться в английском. Ей-богу, за все эти годы зубрежки в институте не продвинуться бы больше.

«Дорогая Регина (имя вписано от руки). Моя жизнь всегда складывалась довольно удачно. Я старался соблюдать нормы морали, жить в мире с самим собой, поэтому совесть у меня чиста. Стараюсь вести здоровый образ жизни: не курю, не пью, не употребляю наркотики, соблюдаю диету, много отдыхаю, продуктивно использую свое время, ем здоровую пищу, принимаю витамины. Дружелюбен и справедлив, но не склонен к глупому самопожертвованию, пытаюсь сохранять в себе лучшие качества и хочу приносить пользу людям.

Я ищу наилучшего друга. Хочу иметь детей от молодой женщины. Хоть мне уже 65 лет, моя сперма тестировалась, она здоровая и в состоянии оплодотворить. В будущем планирую хранить ее в банке спермы и по необходимости использовать для своей будущей жены, чтобы та смогла забеременеть. Но пока я еще в состоянии быть хорошим любовником.

Я не страдаю национальными или этническими предрассудками, в душе глубоко религиозный человек и живу в соответствии со своей внутренней философией, которая включает уважение к неродившимся детям. Я ПРОТИВ АБОРТОВ и считаю их наиболее варварской формой убийства.

Я открытый, честный, любящий, добросердечный и мягкий человек. Знаю, что многие молодые женщины предпочитают пыл и жар юношеской страсти мотивированным отношениям зрелости. Я же считаю, что в зрелом возрасте отношение мужчины к женщине гораздо глубже, оно больше, чем похотливая страсть, надежнее, стабильнее.

Женщина, на которой я женюсь, будет иметь возможность самовыражения и самосовершенствования. Вместе с тем она должна быть безусловно предана мне и составлять единое целое со мной, полностью разделять мою точку зрения на аборты и сама никогда их не делать.

К сожалению, мне приходилось ошибаться в жизни, и так сложились обстоятельства, что у меня до сих пор нет детей. Но я с надеждой смотрю в будущее и верю: они будут от замечательной молодой жены. Решающее слово принадлежит ей, но хочу, чтобы у нас было от 1 до 4 детей.

Как ни странно, в настоящее время у меня самая благоприятная возможность завести и содержать семью благодаря моему пособию по социальному обеспечению и дополнительному рентному доходу. Наше американское правительство предусматривает для мужчин, достигших 65-летнего возраста, дополнительное пособие для детей, не достигших 18 лет. Оно полагается также матери до тех пор, пока ребенку не исполнится 17. Например, мое пенсионное пособие по социальному обеспечению будет удвоено и достигнет 1200 долларов в месяц, если я женюсь и у меня появится ребенок. За каждого следующего ребенка, до трех включительно, пособие будет увеличиваться, пока не достигнет 1700 долларов в месяц. В случае моей смерти вдова будет получать дополнительное пособие вместо моего пенсионного по социальному обеспечению, и оно будет зависеть от возраста ребенка. Его выплата прекращается по достижении ребенком 17 лет, а если он посещает школу, то до 18.

Я живу на участке коммерческого типа площадью 4000 кв. футов. В моей собственности находится только дом, и я плачу одну треть налогов от той суммы, которую платил бы, если бы мне принадлежала и земля. Площадь участка составляет 1700 кв. футов, он разбит на три части, которые приносят мне 850 долларов каждый месяц. Кроме того, я работаю в общественной службе, но хочу уйти через два года.

Разница в возрасте, конечно, имеет большое значение, поэтому я написал письмо не только тебе. Мне известно: списку русских женщин в «МК Интернейшнл» около года, поэтому вполне вероятно, что у многих из них изменились жизненные обстоятельства и намерения с тех пор, как опубликована информация о них. С другой стороны, они стали старше и добились успехов. Я надеюсь, кто-нибудь из них проявит заботу, внимание и терпение и согласится выйти замуж за меня. Несмотря на молодость, мы сможем понять друг друга и будем прекрасной парой.

Мое сексуальное здоровье отлично для моего возраста, я никогда не болел венерическими болезнями.

Я хорошо образован, когда-то занимался литературой и журналистикой, сотрудничал с редакциями технических журналов.

Я ветеран войны и имею право на лечение в Ветеранском Медицинском центре.

Рано или поздно встанет вопрос о получении визы в США. Думаю, тебе интересно узнать, как это делается. Существует много видов виз, и любую из них очень нелегко получить. Кроме того, требуется подтверждение платежеспособности человека, собирающегося выехать в Америку. Чтобы претендовать на получение визы по типу «невеста», необходимо для начала побывать в стране.

Напиши мне, пожалуйста, все о себе. О твоем женском здоровье, моральных установках и характере.

Сообщи, какую визу тебе легче всего будет получить. Для определенной профессии, например, такой, как врач, возможно получение эмиграционного статуса.

Учитывая огромное расстояние, при переписке помни три вещи: 1) всегда пользуйся авиапочтой, приклеивай все марки и пиши адрес на английском и русском языках; 2) пиши на английском языке, на легкой бумаге и с обеих сторон листа, чтобы уменьшить почтовые расходы; 3) будь точной, пиши подробно обо всем. Напиши о своих проблемах, я очень хочу знать о тебе все и как можно быстрее.

Свой адрес напиши на отдельном листе бумаги, мне это необходимо.

Самые лучшие пожелания тебе. Если я не соответствую твоему выбору, мы могли бы просто сохранить хорошие отношения. У меня есть друзья, которые, возможно, заинтересуют тебя.

Томас Хэдфилд,

Милуоки, Монтана,

США »

Аккуратно сложив письмо, я достала из конверта фото и бросила взгляд на пожилого человека в очках, полноватого, с большими залысинами на лбу.

Получи такое послание года два назад, я, возможно, была бы сильно заинтригована и обрадована. Но сейчас, увы, все обстоит иначе. Том Хэдфилд далеко не первый мой респондент — вот уже два года я ловлю журавля в небе.

Лет с тринадцати я чувствую себя одинокой. Впрочем, не слишком стремлюсь к общению, но понимаю, что, просиживая сутки напролет в одиночестве, замуж не выйду никогда. Но слиться с общей массой не могу — как инородное тело, не вписываюсь в окружающий мир.

Мысль попытать счастье через газету с брачными объявлениями созревала долго, пока не исчезла надежда познакомиться с мужчиной любым другим, более традиционным способом. После очередной безответной любви я купила три номера газеты «Двое» и пару журналов подобного типа.

Придя в общежитие, закрылась в комнате изнутри. В ту минуту мне казалось, что ничего более унизительного не существует, я казалась себе самым несчастным человеком на свете и еле сдерживала слезы от жалости. «Вот и докатилась, даже не могу нормально познакомиться и вынуждена делать это через газету», — думала я. Впрочем, мое решение было твердым — написать обязательно.

На следующее утро, дождавшись, когда Лерка, моя соседка по комнате, наконец уйдет в институт, я закрыла дверь на ключ и вытащила из тумбочки три номера «Двое» с заранее помеченными объявлениями. В то время я была еще очень требовательна и придирчива и не могла смириться с тем, что моя личная жизнь складывается так неудачно. Тщательно подбирала мужчин по росту (не ниже ста семидесяти), возрасту (от 25 до 37 лет), образованию (высшее или на худой конец среднеспециальное), выискивая спортивных, воспитанных и интеллигентных, игнорируя объявления из мест лишения свободы.

К сожалению, не все интересующие меня данные можно было обнаружить в объявлениях. В конце концов, остановившись на семи подходящих кандидатурах, я решила не торопиться. Задача-минимум была заставить их хотя бы ответить. Выбрав несколько самых лучших своих фотографий, я принялась сочинительствовать.

Поставив последнюю точку, я несколько раз перечитывала письма, после чего переписывала начисто еще раз двадцать: то не устраивал почерк, то не хотелось оставлять помарок. Наконец, отложив ручку, еще раз все просмотрела и решила сегодня же отправить их.

С видом заговорщицы я надписала конверты и спрятала их подальше от посторонних глаз — боялась, что кто-нибудь подсмотрит, узнает мой секрет, и я стану посмешищем в глазах общежитской общественности. Через полгода посыпались ответы. Меня это захватило, и я отправила свои данные в американскую службу знакомств «МК Интернейшнл», адрес которой нашла в газете «Аргументы и факты». Скоро начали приходить письма и оттуда, и вот одно из них я держу перед собой.

Со временем эта переписка все меньше и меньше воспринималась мною всерьез. Я давно не отвечаю на все без разбора, как делала раньше, отношусь к этому с юмором, а в последнее время даже с легким цинизмом. Понимаю, подстраховаться от неудач на личном фронте таким образом вряд ли удастся, но пока еще надеюсь.

Я была обескуражена с первой же встречи. Первое письмо, полученное через полгода после моего, показалось мне гениальным литературным произведением. Мне так хотелось получить хоть какой-то ответ на свой немой вопль, с таким нетерпением ждала его, что просто обезумела, увидев письмо из украинской деревни Прибужанка. От ожидания изменений в личной жизни у меня помутился рассудок, в то время я была уверена, что выйду замуж за первого ответившего абонента.

Я потеряла чувство реальности. Вчитывалась в каждое слово, жаждая прочесть между строк самое сокровенное. Перечитывала письмо снова и снова. Неряшливо вырванный из ученической тетради лист, исписанный небрежными каракулями, был для меня дороже золота. Обилие грамматических ошибок и что-то среднее между точкой и запятой вместо знаков препинания не отрезвили меня. Лопоухое лицо дробненького сельского паренька в цветастой рубахе с расстегнутым воротом казалось достойным кисти Микеланджело. «Не красавец, но не в красоте счастье, — внушала я себе, — с лица воды не пить. А за невзрачной оболочкой, возможно, кроется глубокое внутреннее содержание…» Я была без ума от того, что ко мне наконец прислушались, откликнулись на мой слепой посыл.

В тот же день я ответила. Написала, что безумно рада получить его письмо, и что тоже не ищу красивых и богатых, лишь бы человек был хороший… Словом, я сгорала от нетерпения и слабо соображала. Сергей Горохов тоже, кажется, спешил, потому что очень скоро пришло ответное послание с предложением увидеться в Москве в назначенный день и час.

Наша встреча состоялась на Красной площади у Мавзолея. Сергей прежде никогда не бывал в столице и, боясь заблудиться, выбрал известное всем место.

Я волновалась, собираясь на свидание, как Наташа Ростова перед балом. Мне казалось, это единственный шанс, дарованный судьбой за долгое терпение, и внушила себе, что второго случая никогда не будет и нужно удержать Сергея Горохова, не разочаровать его с первой же встречи.

Я вертелась у зеркала часами, приводя в порядок свои пережженные химической завивкой волосы, пытаясь сочетать старообрядную черную юбку-четырехклинку с банальной розовой кофтой на пуговицах. Наводя макияж, я стремилась хоть немного добавить чувственности и сочности губам, уверенности взгляду и очарования улыбке, — словом, лезла из кожи вон и отчаянно хотела выглядеть лучше, чем создала меня матушка-природа.

От нетерпения я прибыла на Красную площадь за полчаса до свидания и еще минут двадцать ловила свой испуганный взгляд во всех зеркалах ГУМа, лихорадочно взбивая локоны и меняя прическу, подкрашивалась и одергивала хипповую черную юбку.

С самого начала все пошло вкривь и вкось. Роскошный букет чудесных алых роз — мечта любой девушки, спешащей на свидание, — так и не был мне дарован. Сергей Горохов оказался ниже меня ростом, и мои высокие шпильки это только подчеркивали. У него было какое-то сонное выражение, давно не стриженные соломенные волосы, безразличный взгляд. Невеселое лицо лишь изредка озарялось подобием улыбки, когда он с глубокомысленным видом растягивал один уголок рта. Маской безразличия меня не так просто сбить с толку, я знаю, как легко за ней спрятать свои истинные чувства и скрыть волнение, но, признаться, тогда меня покоробила его кислая гримаса. Одет он был в старые полинявшие вельветовые брюки и ту же цветастую рубаху, что на фотографии, — стандартная внешность сельского комбайнера, любителя хорошо выпить после работы. Я не привередлива и простила бы ему любой внешний недостаток, но это неприветливое выражение… За что же так?

Он был ошеломлен, увидев Жар-птицу в человеческом облике: от меня за километр несло дешевыми духами, лицо ярко размалевано и мало походило на посланную фотографию. Я сгорала от любопытства и в то же время безумно волновалась, заранее переживая за исход этой встречи. Даже не могла сказать ничего вразумительного, когда он буркнул мне «здрасте» и исподлобья зыркнул глазами на мой фантастический гребень на макушке, и после неловкого молчания попыталась узнать, что бы он хотел увидеть в Москве.

С первой минуты нашей встречи Сергей Горохов как более слабый партнер целиком положился на меня. Пришлось взвалить на себя роль гида, шута и даже гаишника — Сергей упрямо порывался перейти улицу, не глядя на светофор. Но беда в том, что мне всегда плохо удавалась роль лидера.

Для начала я предложила прогуляться по Тверской и купить билеты на какое-нибудь представление, но по его кислой мине поняла — эта идея ему не по душе, и нужно срочно придумать другое и «оригинальное» развлечение на этот вечер.

Я боялась, что мой гребень расстегнется и покрытые лаком волосы рассыплются, будут метаться по ветру, что долго не смогу шагать по тротуару на высоких каблуках — ноги уже начинали ныть. У меня было столько причин для страха — не размазать макияж, не забрызгать колготки, не измять юбку, — я была не в силах решить, чем заняться.

— Давай сходим в кино, — схватилась я за палочку-выручалочку. — Популярный фильм.

Купили билеты на «Маленькую Веру», и я облегченно вздохнула. Мы разошлись по туалетам и договорились встретиться в буфете. Когда я вернулась, Сергей уже занял очередь.

— Что будешь? — в лоб спросил он.

Привыкшая считать каждую копейку, я заказала бутерброд с сыром и чай. Из-за страха показаться женщиной легкого поведения не посмела даже заикнуться о ста граммах шампанского, которые были бы сейчас как нельзя кстати.

Его молчание давило на меня, и, когда в зале погас свет, огромная тяжесть свалилась с моих плеч. Я разулась, пошевелила пальцами ног и почувствовала облегчение. Фильм мы смотрели молча, как случайные соседи по ряду. Во время знаменитой эротической сцены кровь прилила к моему лицу, и оно покрылось румянцем. Исподтишка покосилась на Сергея, застывшего от волнения. Он явно был возбужден.

Фильм закончился, и мы с толпой зрителей медленно потянулись к выходу. Я все еще находилась в смятении из-за откровенной сцены, которую только что просмотрела как бы с предполагаемым супругом. Сердце бешено колотилось. Конечно, мне и раньше доводилось видеть подобное, но не в присутствии мужчины, поэтому все происходящее воспринималось во сто крат острее. Представив, как мы с Сергеем Гороховым занимаемся любовью на супружеском ложе, я задрожала от ужаса и стыда. Можно только предполагать, какие мысли роились в его голове.

Заторможенность длилась не менее получаса, за это время Сергей успел пожаловаться на дикую дороговизну убогого койко-места в общежитии железнодорожников, без горячей воды и кухни, куда ему посоветовали обратиться соседи по купе, а также на то, что с первых шагов его тянет домой, в деревню. Я молча кивала и постепенно приходила в себя.

К моему огорчению, у Сергея начисто отсутствовало чувство юмора. Шутки и остроты были для него настолько бессмысленны, что он становился еще более серьезным и отвечал невпопад. Наша хромая беседа тянулась через пень-колоду, и часа через два, устав от безуспешных попыток выжать улыбку на его лице и хоть как-то его очаровать, мне захотелось просто избавиться от него. Конечно, не насовсем, а только на этот вечер. «Раз уж не удался вечер, стоит его поскорее прервать, а завтра все начать сначала», — подумала я.

Но и здесь наши желания разошлись, и Сергей потащился провожать меня в общежитие. Мы ехали молча в пустом вагоне метро, время тянулось медленно. Когда же наконец доволоклись до места, он назначил встречу на завтра в том же месте в тот же час и укатил на другой конец Москвы.

На вторую встречу я собиралась уже без прежнего волнения, но все-таки потрудилась накрутиться на бигуди и выгладить, за неимением лучшего, бордовое шерстяное платье, скучное и надоевшее. На Красной площади была вовремя, без опоздания, и только через час поняла, что Горохов не придет. Прошвырнувшись по ГУМу и съев для утешения мороженое, напоследок еще раз проверила — не появился ли?

Я еще долго пыталась объяснить столь внезапное его исчезновение скандалом в общежитии, болезнью, дорожной аварией и прочими ЧП и даже написала письмо в Прибужанку. Но, конечно же, не дождалась ответа. Как ни печально, я не разбила сердце Сергея Горохова, не стала женщиной его мечты, хоть, признаться, и хотелось.

Эта первая неудача вернула меня с небес на землю, надежда на то, что слепой случай поможет развязать гордиев узел моих комплексов и предрассудков, пропала навсегда. Но появился опыт, я взвесила все «за» и «против» и пришла к выводу: это какой-никакой, а все-таки шанс избавиться от одиночества.

Когда начали приходить письма из-за границы, я воспряла духом, решив не спешить. Первое письмо было из Швеции от Эдварда Бергера, без фотографии.

Писать Бергеру я не стала, решив, что жить с человеком еще более ущербным, чем сама, вряд ли смогу. Но если мое одиночество продлится еще десяток лет — все возможно.

Из магнитофона рвется моя любимая песня «Странник» Преснякова, я мысленно подпеваю и меланхолично размешиваю сахар, не замечая того, что музыка звучит очень громко и Лерка уже ворочается и ворчит спросонья себе под нос. Неплохо бы сделать потише, но, слушая знакомую мелодию, я размякла и мне не хочется заглушать звук.

Лениво постанывая, Лерка оторвала голову от подушки и протерла глаза. Может быть, я и не чувствовала бы себя такой закомплексованной, если бы жила со скромной девочкой-отличницей, озабоченной учебой и проблемами родителей. Но моей соседкой была Лерка уже третий год, и ее успехи на личном фронте просто сводили с ума. Конечно, я завидовала.

Природа наградила ее щедро — белозубая улыбка, безукоризненная фигура и нежно-розовый цвет лица, удачно оттеняемый крашеными блондинистыми кудрями. Был в ней какой-то шарм, позволяющий не замечать веснушек и большого рта. С такой внешностью она не могла остаться незамеченной — воздыхателей у нее было море. Но Лера знала себе цену.

Когда она пересекала коридор в пестром халате, довольно вульгарном, мужская половина выворачивала шеи, девушки нервно курили, стряхивая пепел себе на колготки. Если верить слухам, среди ее любовников был сын африканского министра, рэкетир-кавказец и режиссер Театра Моссовета. Но это была всего лишь игра больного воображения обиженных девиц, у которых Лерка по неосторожности отбила кавалеров. Сама она не раз жаловалась, что в ее сети попадается исключительно мелкая рыбешка.

Я не переставала удивляться ее непостоянству, ветрености и непрактичности, то есть тем качествам, которые мне были совершенно чужды. Я, как девушка из провинции, крепко держалась за моральные каноны, привитые мне с детства.

Познакомились мы при довольно странных обстоятельствах. Приехав с очередных каникул, я обнаружила на соседней койке лохматое существо женского пола. Лишь только захлопнулась дверь, как оно начало постанывать и нехотя просыпаться.

— Где я? — выдавила из себя незнакомка, вынырнув из мира ночных грез. Я сразу же ее узнала. — Ага, припоминаю. Вчера мы пили, слушали музыку, потом ко мне пристал один хмырь, а дальше что было? Кажется, один друг довел меня до двери и пожелал спокойной ночи… Кстати, милая, ты чего шумишь? — манерно обратилась она ко мне. — Не сыпь мне соль на рану, выруби, пожалуйста, маг.

Я убавила громкость только что включенного магнитофона, но полностью не выключила — очень хотелось дослушать песню. Она упала на подушку, слезы ручьем потекли по щекам. Хлюпая носом, Нечаева вытащила из тумбочки платок.

— Маркиз де Сад — ангел рядом с тобой, — продемонстрировала она высокий интеллект и, хлюпая носом, достала из тумбочки платок.

— А ты что, будешь здесь жить? — еще не веря в случившееся, спросила я.

— А ты, я вижу, не рада?

— Ну что ты, я просто счастлива.

Мне на мгновение стало не по себе. Моя соседка, с которой мы тихо-мирно жили почти год, вышла замуж и ушла в декрет, но ее место могла бы занять любая восстановившаяся в институте двоечница. Зачем же подселять ко мне шлюху? В то время я еще верила всем сплетням о Нечаевой.

Лера протерла кулаками глаза и громко высморкалась. Пятна от синей французской туши расплывались под глазами.

— Ну, давай знакомиться, что ли? — Тут Лера почувствовала шум в голове, дурноту. Она попробовала встать. — Что-то мне так хреново, Света…

— Я не Света, я…

— Это неважно, потому что сейчас… — Лера снова сделала попытку подняться с кровати.

Что-то с ней происходило неладное, и я решила помочь. Стащила с постели, взяла под руку и осторожно повела к умывальнику. Мы успели добраться только до двери. Едва она переступила через порог, как ее начало рвать прямо на пол. Кое-как дотащив ее до раковины, включила холодную воду и вышла в коридор, почувствовав: еще немного, — и меня вывернет наизнанку.

— Я умру, я сейчас умру, — захлебываясь, стонала Лера. Из ее горла вырывались спазматические звуки.

— Может, тебе «скорую» вызвать?

— Обалдела, что ли? — Сунула голову прямо под упруго бьющую ледяную струю и, умывшись холодной водой, она отжала мокрые волосы и, намотав на голову полотенце, возродилась, как Феникс из пепла, прямо на моих глазах. — Ну и веселая ты девчонка! Кто ж после пьянки «скорую» вызывает?

Легкий шок, как это ни странно, подействовал на меня благотворно. Я перестала видеть в ней дьявола во плоти, тем более что роль падшей женщины при ближайшем рассмотрении ей плохо удавалась. Она была сентиментальна, легко ранима и становилась агрессивной лишь в целях самозащиты. Я решила, что Нечаева — существо экстравагантное, взбалмошное, ленивое, но никак не опасное, скорее напротив, совершенно безвредное существо. И поймала себя на мысли — по крайней мере, мне хотелось так думать, — что в вопросах практических я могу дать ей сто очков вперед. Я решила, что раз уж мне выпал крест жить с общежитской Марией Магдалиной, не стоит обращать это в Голгофу для себя. В первый же день мы пригубили ее домашний клюквенный ликер и стали подругами.

— Очередной поклонник? — раздался над самым ухом голос, и я слегка струхнула. Лера вертела в руках конверт письма Тома Хэдфилда. — Не надоело?

После нескольких дежурных вопросов о том, кто и как провел лето, мы принялись за чай. Как и большинство студенток-старшекурсниц, Лера нещадно курила, и на ее тумбочке валялись сигареты и спички. Из-за вечной нехватки денег бывали и проблемы, тогда Лерка опускалась до «Астры» и «Беломорканала».

— Слушай, не займешь мне денег, а то я сейчас на такой мели, — она запалила грубую папиросу и, отвернувшись к стене, стала выпускать клубы удушливого дыма. — Я верну, когда приедут арабы и можно будет шмотками спекульнуть.

— Мне самой неплохо бы заработать.

Лера раздавила окурок в блюдце и придвинулась к столу. Из огромной сумки я извлекла жестяную банку «килек в томате» и хлеб. Лера смотрела на еду жадными глазами.

— Вчера раздавили на пятерых три бутылки «Столичной», а на закуску поклевали какие-то хлопья, — пожаловалась она.

Мы нарезали хлеб, разлили по чашкам чай, вскрыли банку ножом. Граненые стаканы, чашки с отбитыми ручками, ржавый чайник — все говорило о том, что я уже не дома, а в общежитии и нужно заново привыкать к казенной мебели, колотой посуде и всему нехитрому общежитскому скарбу.

— Вкусно, — Лерка аппетитно уминала бутерброд. — Я тоже из дома варенье привезла, но его уже сожрали мои друзья. Только и ищут, где б сорвать халяву.

— Так вы что, здесь пьянствовали?

— Ну почему же сразу пьянствовали? — вяло возмутилась Лера, но ничего опровергать не стала. Поев и напившись чаю, она закурила. Ее взгляд упал на плакат Владимира Преснякова над моей кроватью.

— Все еще бредишь этим мудаком? — она ткнула пальцем на портрет поп-звезды.

— Не называй его так.

— Да не обижайся ты! — на секунду Лера почувствовала какое-то подобие неловкости. — Между прочим, все мужчины мудаки, здесь спорить бесполезно.

— Ты не можешь знать всех, — не сдавалась я.

— Достаточно некоторых наиболее ярких представителей. А ты все еще переписываешься со своими «женихами»?

Я промолчала. Лерка давно была в курсе моих дел, мы давно обсудили тему знакомства по переписке и расставили все точки над «i». Искать себе пару через службу знакомств Лерка считала невозможным, была уверена, что через газету знакомятся исключительно дегенераты и старые девы. Какое-то время она даже подтрунивала надо мной и, поглядывая свысока, пару раз предлагала свести с кем-нибудь из своих отвергнутых поклонников. Но в конце концов мы сошлись на том, что все это касается только меня, ее же задача простая — держать язык за зубами.

С поклонниками у Лерки проблем не было. Даже сейчас, после похмелья, она выглядела роскошно. «Не хуже западных звезд», — с завистью подумала я. Лера и сама знала, что красива, и о внешности не беспокоилась — в ней она была уверена всегда. Закинув длинные загорелые ноги на спинку кровати, она вслух размышляла:

— Если я не ошибаюсь, — Лера выпустила тонкую струйку дыма, — тебе пишут из-за границы?

— Да. В основном из Штатов.

— Так в чем же дело? — Подходящей кандидатуры пока не нашлось.

Меня уже начинало раздражать ее любопытство.

— Слушай, пошли на концерт! — предложила я, чтобы переменить тему разговора.

— Ах да, ты же фанатка!

— Не фанатка, а поклонница, — уточнила я.

— Извини… И все-таки у тебя нездоровый интерес к этому делу.

Лера абсолютно не интересовалась российской поп-музыкой, гораздо больше ей нравились звезды Голливуда. Она была без ума от Мерилин Монро, боготворила Элизабет Тейлор, старалась не пропускать фильмы с участием Ким Бессинджер и Шэрон Стоун.

— Да у тебя же денег нет…

— Ну, на билетик наскребу, — замялась Лерка. — Но мне нужно успеть накраситься! — Она потушила папиросу. — А тебе что, очень нравится этот, как его…

— Пресняков? Вообще-то, да.

Я собрала грязную посуду и отнесла ее в умывальник. Лера подошла к зеркалу и, увидев свое отражение, испугалась, — срочно в душ!

Пока она плескалась в ванной, я просмотрела письмо еще раз и спрятала его в папку рядом с другими письмами. «Жаль, что у меня нет компьютера, — подумала я. — Можно было бы сделать банк данных, а так во всем полный хаос».

— Я уже обожралась ими! — сморщилась Лера при виде батончика «Марс» и последний раз спросила у торгаша-одиночки, сколько стоит бледно-розовый комплект трусиков «неделька». Впрочем, денег у нее все равно не было, и покупать их она не собиралась.

Рядом с выходом из метро толпа зевак наслаждалась бесплатным зрелищем: банда наперсточников одурачивала женщину сельского вида с двумя маленькими детьми. Из толпы уже доносился истошный вопль:

— Неправда, здесь был шарик, был, ты его спрятал! — Женщина заходилась в крике, дети ревели во весь голос, а уголовного вида наперсточник привычно объяснял толпе:

— Вы же видели, что шарика не было. Я же правду говорю, вот вы, мужчина, подтвердите.

— Я видела, — почти хрипела доверчивая мамаша, — ты спрятал его в карман, там был шарик! — Ладно, ладно, успокойтесь, женщина, — наперсточник наклонился, чтобы сгрести свой инструментарий и исчезнуть навсегда.

И тут жертва с силой оттолкнула вцепившихся в нее друзей бандита и с яростью обреченной набросилась на своего грабителя, с неимоверной силой царапая и раздирая ему лицо. Тот взвыл от дикой боли.

— Это мои последние деньги, мне на обратный билет не хватит! Отдай, скотина, — она рычала, собрав всю свою волю в кулак, буквально впивалась ногтями в телесную мякоть бандита. Ее допотопный сарафан расстегнулся на груди, волосы неровными прядями упали на лоб, от страшного напряжения на шее вздулись вены.

— Отпусти меня, е….ая б. дь! — кричал обезумевший от боли наперсточник, но жертва вцепилась в него мертвой хваткой и, казалось, еще немного, начнет отрывать от него куски.

Толпа испуганно молчала, друзья наперсточника оторопели и, как ни странно, с перепугу не спешили ему на помощь. Милиции, как всегда, не было. Вдруг наперсточник, под изумленные взгляды зевак, корчась от боли и матерясь, вытащил из кармана деньги, швырнул их на землю — «…уй с тобой…ная стерва!» — вырвался, перемахнул через забор и скрылся за лесами стройплощадки.

— Он вернул ей деньги, вы представляете! — шептала толпа. — Видать, и вправду они у нее последние.

Изучив афишу на Войковской, мы выбрали «солянку» — так называют концерт, где рядом с поп-звездами выступают артисты самых несовместимых, на мой взгляд, жанров — цирка, оперетты, классического балета и других. В «солянке» принимали участие популярные артисты — Пугачева, Вайкуле, Пресняков — и этого было достаточно, чтобы стерпеть кучу неизвестных рок-групп и фольклорных ансамблей.

К Олимпийскому мы приехали за полчаса до начала концерта, билетов в кассе уже не было. Безрезультатно прождав, когда появится лишний билетик, мы решили прорываться на концерт через охраняемый служебный вход.

— Девушка, кто вам нужен? — не без галантности спросил молодой человек в форме, сразу обратив внимание на Леру. В отчаянно короткой мини-юбке, яркой блузе с рюшами и бантами, с удачным макияжем и роскошной прической она выглядела королевой в серой толпе.

— Вы нам нужны, — улыбнулась Лера, обнажая великолепные жемчужные зубы.

Воспользовавшись игривым настроением мента, я тут же принялась упрашивать его пропустить нас в Олимпийский через служебный вход. Но, обнаружив, что девушки хотят проскочить на халяву, сержант решительно перешел на официальный тон:

— Я ничего не знаю, посторонним вход воспрещен, — упрямо, как попугай, твердил он.

Мои уговоры оказались напрасны, но мало того, даже Леркин шарм не возымел никакого действия — страж порядка уже начинал угрожать дубинкой. До начала концерта оставалось всего десять минут. Делать было нечего, я достала из сумки кошелек и протянула вредному фараону полусотенную бумажку.

Когда прозвучал третий звонок, мы уже стояли в фойе и высматривали свободные места в партере. Зрители еще торопливо дожевывали бутерброды и допивали свои коктейли, а мы уже наметили места поближе к сцене. Как только свет начал меркнуть, я дернула Лерку за рукав, и мы бросились протискиваться к середине третьего ряда, стремясь опередить двух теток, счастливых обладательниц билетов, замешкавшихся в туалете. Наконец свет погас, заиграла музыка, и мы расслабились, но все еще оглядывались по сторонам.

Как и положено по законам шоу-индустрии, все более-менее известные артисты выступали во втором отделении. Первое состояло из народных песен и цирковых номеров. Ряженые матрешки выкатывались на сцену в ярких сарафанах и кокошниках, водили хороводы, кланялись, исчезали, их место занимали акробаты, которые, держась за канат, кувыркались под самым потолком.

Второе отделение было целиком отдано «звездам». Вначале проследовала череда неизвестных мне рок-групп, исполняющих по одной-две песни, похожих одна на другую. Поклонники рокеров — подростки в кожаных куртках с немытыми головами — выкрикивали из зала лестные эпитеты кумирам, но хмурые лица музыкантов были сосредоточены и безучастны.

Дальше шли Владимир Пресняков, группа «На-на», кабаре-дуэт «Академия», а в самом конце в своей коронной тунике на сцену вышла Пугачева и, исполнив шесть песен, довела до умопомрачения своих фэнов — разношерстных девчат и ребят с лужеными глотками. Не обошлось и без легкого надувательства — в концерте не было Лаймы Вайкуле, а Лерка, как назло, захотела ее увидеть.

— Всегда так, — презрительно поджала она губы, — куда ни придешь, всюду сплошная туфта.

Сия ложка дегтя не испортила мне удовольствия. Пугачева, Вайкуле и прочие звезды меня интересовали постольку-поскольку — я пришла на концерт исключительно ради Владимира Преснякова. Но именно во время его выступления Лерка полезла с дурацкими вопросами о том, кто на ком женат и кто кому кем приходится. Я еле удержалась, чтобы не послать ее к черту.

После концерта поклонники ждали своих кумиров у служебного входа, мы тоже затесались в эту толпу. Фэны переругивались с милицией, ржали и поминутно оборачивались на служебку — не появится ли кто. Часа через полтора стали появляться артисты. В толпе начались волнения. Каждая группа при появлении своего кумира начинала визжать, верещать и кидаться на охранников. Мы не стали в этой сумятице дожидаться Преснякова и отправились домой.

Ровно в час ночи мы были в общежитии. Баба Маша дремала на вахте, четверо армян c технологического факультета галдели, обсуждая что-то на своем языке. По привычке они осмотрели дам и отпустили нам вслед пару дежурных реплик.

— Дэвушка, тэбя Оля завут? — спросил у меня самый неказистый из этой компании.

Пока Лерка кокетничала с армянами, я перебирала почту. Перелистав письма в своей ячейке, обнаружила еще одно из-за границы и рванула на четвертый этаж пешком, не дожидаясь, пока кому-нибудь из случайных знакомых взбредет в голову напроситься к нам в гости. Я поставила чайник на плитку и вытащила из тумбочки банку рыбных консервов. Скоро пришла Лерка, с ходу завалилась на кровать и закурила. Я заварила чай, сунула руку в мешок и вытащила заплесневелый огрызок рогалика.

— А хлеба-то нет!

— Я у Костика попрошу, — Лера резво поднялась, хлопнула дверью и отправилась на промысел.

Воспользовавшись моментом, я вскрыла конверт и принялась за чтение. Письмо было из США, напечатано на компьютере, без фотографии.

В послании ни разу не упоминалось мое имя, то есть я получила универсальную копию, которую, кроме меня, получат еще несколько девушек. Но должна признать, получать даже такие письма весьма приятно. Главное — внимание.

Несмотря на столь поздний час — половина второго ночи, — в коридоре общежития кипела жизнь. Из конца в конец сновали студенты с чайниками и сковородками, темные личности, давно живущие в общежитии и не имеющие к институту никакого отношения. Забравшись с ногами на подоконник, покуривали три сонные девицы, аккуратно стряхивая пепел в консервную банку с водой.

Незнакомец с кавказским акцентом громко окликнул Леру. Он поинтересовался, не осталась ли у нее курсовая по электротехнике. «Нет, конечно», — ответила Лера, и тот, обидевшись, ушел.

Обогнув мусоропровод, Лера поднялась на седьмой этаж и, громко постучав, вошла в комнату, где жили ее старые друзья из Болгарии.

— Не включай свет! — прямо с порога услышала она раздраженный вопль Костика.

Присмотревшись, Лера разглядела девицу, натянувшую на себя одеяло. В темноте Костя натянул штаны и вывел Леру за дверь.

— Тебе чего не спится, а?

— Дай хлеба, Костик.

В бешенстве он приоткрыл дверь, схватил почти неначатый батон, отдал ей и захлопнул дверь перед носом.

Больше всех Лере понравился какой-то мальчик-гитарист из группы «На-на», но я, как ни старалась, не могла его вспомнить.

— А как тебе Пресняков? — спросила я.

— Третий сорт не брак… Знаешь, если честно, он мне… глубоко параллелен.

Мы пили чай с вареньем, ковыряли вилкой рыбу и слушали музыку. Наш ужин затянулся. Наконец мы завалились в койки.

Впотьмах нас потянуло на откровения. Когда в общаге не спится, развязываются языки. Лера пожаловалась на своего парня, который уже несколько дней в открытую гулял с полькой Маженой Пиларска.

— Вначале с болгаркой крутил, теперь с ней… За границу мылится, вот и ищет невесту-иностранку. И я его понимаю, хоть подружка и страшнее смертного часа.

— Да, с тобой, конечно, не сравнишь.

— Вот видишь, — благодарно подтвердила Лера. Перевернувшись на другой бок, она начала рассказ о том, как познакомилась с этим другом на вечеринке и отбила его у какой-то аспирантки-заочницы.

Обычно эти разговоры только усыпляли меня, но сейчас, что называется, накатило. Слушая ее, я думала: «Мне бы ее проблемы. Как это, интересно, бывает, когда у кого-то отбиваешь парня? В свои двадцать семь лет я этого не знаю и даже не представляю. А ведь в этом возрасте многие девушки вообще-то уже и не девушки…»

Меня часто мучил один вопрос: почему парни из общежития или мужчины на улице не знакомятся со мной? И внешность вполне приемлемая, по крайней мере, ничем не хуже, чем у Мажены. Да и с интеллектом не полный провал — той же Лерке я дала бы фору.

На моих глазах знакомые студентки крутили романы, выходили замуж, рожали детей. Я же живу в общежитии уже пятый год и ни разу не сходила даже в кино с парнем, если не считать Сергея Горохова. Про поцелуй, хотя бы самый дружеский и невинный, даже говорить не приходится.

Когда-то я не сомневалась, что секс для меня возможен только после брака, и дело тут не только в воспитании. Мне не свойственны пороки и страсти, слепое безрассудство. Поэтому восхищаюсь Леркой, которая может не задумываясь влюбиться и идти до конца, ни на что не надеясь.

В общем, это как раз тот случай, когда замуж никто не берет, а любви все-таки хочется. Да, именно так со мной и произошло, да плюс ко всему эта дьявольская стеснительность, которую никак не удается перебороть. Каждая постельная сцена в книге или фильме служит для меня болезненным напоминанием о том, что меня еще ни разу не целовал мужчина.

— Слушай, а сколько у тебя было мужчин? — с обезоруживающей простотой спросила вдруг Лерка.

Вопрос был риторический, она все обо мне знала, но, видно, ей не терпелось что-то рассказать.

— Никого, — честно призналась я. Пауза длилась бесконечно долго, после чего Лера шепотом спросила:

— Это в наше-то время? Ну, ты даешь! А у меня их много было. Замуж предлагали несколько раз, один даже жену пообещал бросить. Но ни одного москвича, представляешь? Все «Жигули» да «Запорожцы». А куда они мне? Если уж выходить замуж, то за иностранца, ну, на худой конец, за нашего бизнесмена. А еще лучше за бизнесмена-иностранца, — громким ржанием она сама же оценила свой юмор. — Да, бизнесмен-американец — это, пожалуй, то, что нужно.

— Ладно, давай спать, — прервала я ее, — день был тяжелый.

Лера заснула. Меня же долго мучила мысль, что жизнь проходит, а я никому не нужна. «Неужели я не могу привлечь внимание? Разве нельзя в меня влюбиться в конце концов? Возможно, моя внешность и не тянет на обложку «Плейбоя», но, честно говоря, у меня множество приятных черт — и волосы красивые, и глаза, губы тоже ничего. Все вроде бы на месте, а никто этого не замечает…»

Когда я проснулась, был первый час дня, Лера еще спала. Приоткрыв дверь, убедилась, что душевая занята и за водой опять придется тащиться на кухню. Каждое утро я прихожу в состояние легкого бешенства оттого, что Джафал, наш сосед по блоку, с утра занимает душ и мне не удается набрать воду в чайник. С Джафалом и его подружкой Наташей мы живем в одном блоке уже третий год. Соседи они вполне терпимые, если не считать нашего совместного пользования санузлом, из-за которого часто возникают проблемы.

Наташа и Джафал живут вместе уже четыре года, но пожениться вряд ли смогут — и его, и ее родители категорически против. Наташа с великолепными светло-русыми косами, бледным кукольным личиком, серо-голубыми кроткими очами, милым курносым носиком и нежным ртом — классический образец неброской русской красоты. Ее главное достоинство, если не брать в расчет почти безупречную фигуру, — безропотный нрав. Джафал часто приводит к себе земляков, человек по пять-шесть. Они много едят и курят, шумно обсуждают проблемы, и по всему блоку витает аромат крепкого кофе и дорогого табака. А Наташа мечется по коридору с огромными кусками мяса, пакетами кофе и чайником.

Джафал, маленький щуплый сириец, улыбчивый, но хитроватый и в меру прижимистый, в праздники становится на удивление щедрым. Когда он выпьет, приглашает нас с Леркой к себе, угощает шашлыком, дорогим вином и конфетами, доводя Наташу до тихого бешенства своим гостеприимством.

Накинув халат, я отправилась за водой. На кухне две первокурсницы жарили картошку, а из одинокой кастрюли валил пар. Я убавила огонь, наполнила чайник и вернулась в комнату. Лерка уже не спала, но вставать не собиралась, лениво кутаясь в одеяло.

— Ты чего шумишь? — спросила она, приподнимая голову с подушки. — Что есть будем?

— То же, что и вчера.

Я взяла заварочный чайник и опять пошла на кухню, чтобы вылить вчерашнюю заварку. Когда вернулась, Леры в комнате уже не было. «Пошла по общежитию шататься», — обиделась я на то, что она исчезла, не предупредив.

Лера получила перевод из дома и предложила сходить на вчерашний концерт еще раз. Мы выбрали ей наряд, потом вымыли и высушили волосы, подкрасились. Столь тщательные приготовления заняли слишком много времени, так что всю дорогу пришлось бежать, просачиваясь сквозь толпу. И все равно опоздали. Но расстроились не сильно — выпили кофе, съели мороженое, отдышались и прогулялись по фойе.

Когда объявили антракт и в буфете выстроились длинные хвосты за мороженым, мы вошли в зал, чтобы занять свободные места ближе к сцене.

В конце второго отделения выступал Пресняков. Фэны встретили певца истошным визгом. Одного даже милиционеры выволокли из зала.

После концерта мы в толпе поклонников терпеливо ждали артистов у служебного входа. Но при появлении Преснякова кучка самых ретивых фанаток окружила его плотной стеной, пробиться через которую было невозможно. Мы двинулись к метро.

Было поздно. Осенний ветер дул в лицо, осыпая нас пылью и мелким мусором.

— Может, пива купим? — предложила Лера.

Мы подошли к толстой тетке, одиноко стоящей над ящиком пива с недопитой бутылкой в руках.

— Покупайте, девчата, наше, «Жигулевское», — предложила она. — На пятьдесят рублей дешевле!

Лера, покопавшись в сумочке, расплатилась и убрала покупку.

— Красавицы, как дела? — раздался совсем рядом чей-то голос. Мы обе испугались. На Леру в упор смотрел смазливый тип в супермодном кашемировом пальто, сильно подвыпивший.

Я давно привыкла к тому, что Лера привлекает к себе внимание — порой с ней просто невозможно идти рядом по улице. Но сейчас это особенно раздражало: было холодно, хотелось поскорее добраться до общежития и напиться горячего чая, а этот хам, кажется, никуда не торопился и буквально пожирал Леру глазами.

— Может, прогуляемся? — парень приблизился к ней, но я уже не слышала, о чем идет речь. Мне ужасно не терпелось очутиться дома и завалиться спать, поэтому я грубо спросила:

— Лера, остаешься или уходишь? Мне некогда.

Она заволновалась, полезла в сумку и что-то написала на клочке бумаги.

— Пока! До завтра, — как с хорошим знакомым, распрощалась она и без тени смущения добавила: — Я буду ждать.

Не без усилий мы пробрались через толпу темпераментных южан у коммерческих киосков. «Красавица, со мной пойти не хочешь?», «Девушки, присоединяйтесь к нам», — неслось нам вослед. К Лерке приставали какие-то типы, хватали за руки. Она же только кокетливо улыбалась, стреляла глазками и жаловалась: «Ах, как я устала!» Я же чувствовала себя не в своей тарелке.

В общежитие мы приехали, как всегда, поздно. Сначала Лера открыла бутылку не слишком холодного пива, мы выпили его, закусывая соленой рыбой. Потом, отмывшись от рыбного запаха, завели никчемный разговор за чаем с вареньем.

— С тобой не соскучишься, — я не могла скрыть своего раздражения. — Тащишь к себе всех подряд с улицы, не страшно?

— Да ладно, — безразлично отмахнулась она, — он же пьяный был, не придет.

— Но не первого же встречного все-таки домой приглашать! — настаивала я.

— А в жизни надо ценить каждый шанс, — спокойно объяснила мне Лерка. — Да и мальчик ничего. Посидим, музыку послушаем… Он с другом придет, я его предупредила.

— Я убью тебя! — процедила я сквозь зубы, не придумав ничего лучшего, но про себя решила — пусть потешится, у некоторых девиц просто мания сводничать.

Перед приходом гостей Лера схватилась за веник и начала было мести пол, но, решив, что уютней наше логово от этого не станет, оставила экспромт с уборкой. Осторожно сняв зеркало со стены, она прислонила его к подушке на кровати и, оседлав стул, устроилась напротив поудобнее и обложилась флакончиками с духами, косметикой и бижутерией.

— Я и правда похожа на Мадонну, — сказала она, завершив туалет и любуясь собственным отражением. — Хотя Мадонна — коротышка. Я тяну на Ким Бессинджер!

Чтобы не выглядеть совсем уж блекло на фоне Леркиной красоты, я тоже приукрасилась — обвела карандашом губы, уложила феном волосы и напялила все то же надоевшее бордовое платье. На этом мой туалет был завершен.

Студенты института стали и сплавов Дима Понизовский и Леня Павлов — москвичи. Как и многие домашние мальчики, Дима и Леня любят приходить в гости к девочкам в общежитие — место абсолютной свободы. Явились они слегка навеселе, прихватив гитару и пару бутылок вина.

— Здорово, ребята, проходите! — встретила их Лера, стрельнув подведенными глазками.

Мы уселись за стол, разлили вино, выпили. Закуска была скудновата — Лера отказалась идти в магазин, я тоже не стала утруждаться. Но гостей это нисколько не смущало, они непринужденно общались между собой и бросали на нас взгляды.

Скоро Лера под предлогом «покурить» попробовала увести Леню, более высокого, атлетического сложения, в коридор. Я разрешила курить в комнате. Второй парень, интеллигентного вида, достал гитару и запел.

— Эту песню я посвящаю прекрасным дамам, — Дима затянул какой-то романс. Все ждали, когда же ему наконец надоест. Но Дима все повторял по нескольку раз припев, самозабвенно аккомпанируя себе на гитаре. Первой не выдержала Лера:

— Брависсимо, Дима, ты гений! — Ее восторги выглядели вполне натурально, но я-то знала ее отношение к такой музыке. — Ты, наверно, сам сочиняешь и музыку, и стихи? Может, допьем бутылку?

— Какая проза — допьем бутылку! — обиделся Дима.

— Но вино-то выдыхается.

На Диминых щеках заиграл румянец, он разгорячился, полез в сумку и протянул Лере толстый альбом:

— Вот, здесь в основном лирика и…

Лера спрятала руки под стол.

— Спасибо, не надо, — обрубила она доморощенного поэта. — Я не читаю стихи. Извини.

Дима был сильно обескуражен и какое-то время сидел молча. Мы еще немного выпили, затем поделились впечатлениями о студенческой жизни, а потом Лера увела-таки Леню в коридор. И Дима, воспользовавшись Леркиным отсутствием, продолжил концерт.

Умирая от скуки, я время от времени вставляла «хорошо» и «здорово». И уже совсем потеряв терпение, не выдержала и кивнула на недопитую бутылку:

— Может, еще нальешь?

Мы допили остатки вина, и я потащилась на кухню набрать воды в чайник. Но, распахнув дверь, тут же вылетела оттуда пулей. Чей-то чайник исходил паром, в мусорном бачке рылся кот, а Лера и Леня самозабвенно целовались у раковины. Как ошпаренная прибежала в комнату, упала на стул, схватила со стола бутерброд и машинально прожевала его, думая о том, что никогда не смогла бы вот так запросто целоваться на кухне с незнакомым мужчиной.

Неожиданно вошли Лера и Леня, задумчивые, пропахшие табаком. Воцарилось молчание, Лера меланхолично допила остатки вина в стакане. Леня принялся изучать скромное убранство нашего жилища. Его внимание привлекла исписанная ругательствами чертежная доска.

— Кто у вас такой художник?

— Казенная собственность, — ответила я. — Доске лет двадцать, и каждый оставляет на ней свой автограф.

— Регина, выйдем на минутку, — неожиданно попросила Лера, — надо поговорить.

Сначала она никак не могла сформулировать свою мысль. Наконец решилась.

— Я хочу тебя попросить. Как ты отнесешься к тому, что… — Она затянулась и выпустила дым. — Как ты отнесешься к тому… если Леня у нас сегодня переночует?

Я хотела сказать, что наша комната не публичный дом, но у меня пересохло в горле.

— Нет, не хочу! — прохрипела я. — Совсем, что ли, рехнулась? — Слезы выступили у меня на глазах, я показалась себе жалкой и смешной, но уступать ей не собиралась. — Не хочу быть третьей, мне это не нравится.

— Да ладно, что ты опять…

— Я тебя предупредила.

— Забудь об этом. Я пойду, а ты остынь немного, а то вид у тебя слегка пришибленный.

Как только я осталась одна, из комнаты вышел Дима в куртке и с гитарой.

— Так и знал, что возвращаться придется одному, — сказал он. — Слушай, какие у тебя планы на завтра? Может, встретимся? В пять часов заеду за тобой?

Когда Лера и Леня ушли, я еще долго не ложилась спать и прислушивалась к голосам в коридоре. Дверь поминутно вздрагивала от ударов упругого предмета — чьи-то дети затеяли футбол на нашем этаже. Мне все казалось, что Лера и Леня проникнут в комнату и займутся любовью. Но я зря боялась, они нашли себе пристанище покомфортней.

После вечеринки парочка приютилась у Тики, студента из Нигерии, женатого на русской девушке Оксане. Когда-то они были в одной компании — негр Тика клеился к Лере, Оксана делила ложе с болгарином Костей, и все были довольны и счастливы. Но неожиданно Оксана «залетела» от того самого Тики, который страстно клялся Лере в любви и обещал золотые горы. Женившись, Тика и Оксана посерьезнели, превратились в достойную семейную пару. Сейчас они гостили у родственников в Африке, великодушно предоставляя комнату друзьям.

Ключ Лера взяла у Сисяя, Тикиного земляка.

— Чья это хата? — спросил Леня, разглядывая импортную технику и мысленно сравнивая шикарное убранство с обшарпанной комнатенкой Леры.

— Одних знакомых нигерийцев. — Лера деловито расстелила на шикарное супружеское ложе предусмотрительно захваченную простыню.

— Ну и живут же негры!

После интимных ласк они договорились встретиться завтра.

Проснувшись, я бросила взгляд на соседнюю койку. Лера безмятежно спала. Я решила разбудить ее, чтобы вместе пойти в институт.

Первое после каникул свидание с институтом не заставило трепетать наши сердца. Учеба давно перестала быть для меня делом номер один. Про Леру и говорить не стоит. Когда-то она поступала в театральный, но не прошла даже предварительный конкурс. Таких случайных людей в институте было много — несостоявшихся художников, актрис, архитекторов и прочих непризнанных талантов. Сама я неплохо училась, чем заслужила репутацию «серьезной» студентки, но на третьем курсе, озабоченная не складывающейся личной жизнью, махнула на занятия рукой.

Купив пачку газет в киоске, я поднялась в аудиторию и забралась повыше. В прессе я нашла пару интересных интервью и длинный кусок какого-то детектива. Этого мне хватило, чтоб дождаться конца невыносимо скучных лекций. Лерка, зевая, перелистывала последний номер «Бурда моден».

Едва заслышав долгожданный звонок, мы рванули в буфет, но там толпилась длинная очередь за сосисками. Уложиться в небольшой перерыв не было ни малейшего шанса. Получили свой обед ровно за две минуты до начала занятий и, молча проглотив его, мы ушли прочь из института.

В общежитии, напившись горячего чая, я достала очередное письмо, которое взяла на вахте, и зачитала его вслух, чтобы развеселить Лерку, не в меру грустную и задумчивую.

В письме была цветная фотография мужчины в возрасте от сорока пяти до шестидесяти, с лукавым взглядом, рыжими кудряшками, кокетливой улыбкой-усмешкой. Полосатая рубашка, пестрый галстук со смелым орнаментом и темно-синяя безрукавка смотрелись безукоризненно.

Лера прослушала письмо без всякого интереса и, не утруждая себя вежливым переходом к другой теме, заявила:

— А Леня парень ничего, — она искоса глянула на меня, проверяя реакцию, — милый парнишка.

— Мой американец тоже премилый, — попыталась отшутиться я.

— Чего? Да он же уже в возрасте, дедуля, — Лера безразлично глянула на фото, — ему за семьдесят. На молоденьких потянуло? А как ты думаешь, придет он сегодня?

— Придет, конечно, к тебе всегда приходят, — ответила я и даже словом не обмолвилась о том, что Дима тоже пообещал зайти сегодня за мной. Не стала хвастать заранее, чтоб не попасть в смешное положение, если он вдруг передумает. Лера ведь не предполагала, какого успеха на личном фронте я добилась.

Я планировала собрать все письма, засесть за словари и написать всем длинные подробные ответы — мое женское любопытство не давало мне покоя, и хотелось узнать, напишут они еще раз или, как прежде, канут в небытие. Рассчитывать всерьез на иностранцев было бы самонадеянно, моя переписка с ними обычно далеко не заходила. Правда, год назад я получила четыре письма от Дэвида Макгрейди из Чикаго, тридцатитрехлетнего владельца компании по продаже недвижимости, американца в третьем поколении, предки которого — выходцы из России и Румынии. И уже было поверила, что за этим последует что-то серьезное и значительное, что парень познакомился с серьезными намерениями — он ведь подробно расписывал свой дом, рассказывал о родителях. Но неожиданно все прекратилось, а я тогда чуть не разорвалась, отправила несколько посланий, пыталась звонить и чуть не побежала в частное сыскное агентство.

Нужно отдать должное, американцы очень вежливы и после нескольких корреспонденций, если выбор пал не на меня, сообщают об этом, извиняются и желают счастья. Брайан Гиббсон, художник и скульптор по профессии из небольшого городка в Северной Каролине, даже прислал мне фото, на котором запечатлелся со своей избранницей Мариной. Брайан сокрушался, что долго морочил мне голову, желал счастья и предлагал сохранить хорошие отношения.

Предполагаемая встреча с Димой спутала все карты. Я положила письмо из Орегона в общую коллекцию и решила: если Дима сегодня не явится, завтра же отвечу всем сразу. А сейчас мои мысли были разрозненны, и сосредоточиться я не могла. Придет Дима или нет, готовиться к этому свиданию или не стоит — мне почему-то не верилось, что он захочет продолжить знакомство. К тому же было ужасно неловко вертеться у зеркала и наводить марафет, когда Лерка валяется на койке, красит ногти и болтает о том, как Элизабет Тейлор сбросила вес. Можно представить ее издевательские реплики, когда я при полном параде буду медленно чахнуть, ожидая Диму, а он так и не явится. Я решила отнестись к происходящему проще, не стала долго колдовать над внешностью, лишь вымыла голову и растерла по губам остатки бледно-розовой помады.

Дима пришел. Лера смерила меня насмешливо-высокомерным взглядом, и я подумала, какая опасная вещь — чувство женского превосходства. И как смешно, должно быть, наблюдать за мной, хроническим аутсайдером, который трепыхается и пробует сопротивляться привычному течению скучной жизни. В Леркином взгляде читалось полное неверие в то, что за моей встречей с Димой последует что-либо серьезное — уж слишком невыигрышно я смотрелась в незатейливом сером костюмчике, который прикупила года три назад на Рижском рынке по дешевке и носила в институт каждый день, как школьную форму.

— Это к тебе, что ли? — она пренебрежительно глянула на Диму, отчего улыбка исчезла с его лица. — Подожди за дверью.

Мы вместе вышли из комнаты. Парень, с которым свела меня Лера, хорошо воспитан и позволил себе роскошь не заметить ее хамства.

Как и прежде, мне было достаточно уже того, что он просто не забыл о встрече, — я моментально загорелась и почувствовала себя чуть ли не влюбленной. «Господи, как мало, оказывается, для счастья надо, — думала я. — Знали бы мужчины, как легко соблазняются перезрелые девственницы. Знали бы они…»

Меня удивляло, что он как бы и вовсе не замечает моей замкнутости и стеснительности. Общаться с ним оказалось легко, что придавало мне уверенности. Он был музыкальным фэном Владимира Преснякова, и я, совершенно не склонная к фанатизму, смотрела на него как на некое уникальное явление. Мне тоже нравился Пресняков, но было непонятно, как можно превращать это в культ и видеть в этом чуть ли не смысл жизни.

Дима бывал на гастролях Преснякова десятки раз, исколесил всю страну в погоне за кумиром. Имея за плечами два класса музыкальной школы, он и сам пробовал писать и неоднократно исполнял свои шедевры. Первое произведение Дима записал на кассету и отправил Алле Пугачевой почтой. Полгода прошло в томительном ожидании, но ответа не последовало, и после долгих и мучительных размышлений он решил сменить тактику — влился в тусовку музыкальных фэнов.

Там быстро нашлись единомышленники. За четыре года он познакомился с фанатами многих звезд и изучил околомузыкальные нравы тусовки от и до. Мог часами рассказывать о жизни рок– и поп-фэнов, мог прочитать лекцию о том, чем отличаются поклонники Пугачевой от любителей, например, группы «На-на».

Ему очень хотелось прославиться, и его постоянно распирало от всяческих проектов: найти спонсора и записать свой компакт-диск, организовать фэн-клуб, издать бестселлер или что-то в этом роде. Я слушала его с открытым ртом и начинала верить, что все это возможно.

Последней идеей была книга о музыкальных фэнах. Дима не сомневался, что она обязательно попадет в разряд бестселлеров, ведь в ней он собирался изложить подробно свою теорию. Вот коротко основные идеи этого ненаписанного шедевра. Согласно его теории, все музыкальные фанаты разделяются на четыре группы.

Первая группа — фэны по убеждению. Они боготворят своего любимого артиста, следят за каждым его шагом, ведут дневники, собирают пластинки, альбомы, фотографии. Знают всех жен и мужей, любовниц и любовников, всегда скажут, в порядке ли у него здоровье и на каком месяце беременности его последняя жена. Внешне фэн по убеждению старается быть похожим на объект своего поклонения: копирует прическу, грим, повторяет привычки, жесты, манеру одеваться. Но внешнее сходство относительно, а главная его черта — верность. Он знает, что его любимый артист поет лучшие песни, пишет лучшую музыку, сногсшибательно одевается и роскошно выглядит, а потому, даже если постареет и потеряет голос, фанат по убеждению не бросит его, напротив, будет приходить на редкие концерты и дарить цветы в полупустом зале.

Вторая группа фэнов — несостоявшиеся артисты, поэты и композиторы. Это интеллигентного вида ребята, мечтающие о славе. Они стараются притереться поближе к людям из шоу-бизнеса, надеясь через них завязать нужные знакомства. Ну а если удастся войти в фавор к нужному человеку, можно, выбившись из общей массы, сделать карьеру. Предел мечтаний девушки-фэнки второй категории — брак со знаменитостью.

Третья группа — фэны от нечего делать. У них много свободного времени, которое они весело проводят на репетициях, развлекаются тем, что действуют на нервы обожаемому кумиру: курят, вызывающе ржут при неудачных репликах звезды и переругиваются с ней. Наконец кто-нибудь из охраны, а то и сама разъяренная прима выталкивает за шиворот наглеца, а на следующий день видит в зале все ту же наглую рожу.

Четвертая категория — случайные фэны. Обычно они попадают в тусовки за компанию с фэнами по убеждению, их привлекает веселая жизнь и интриги вокруг известного имени. Они обычно недолго задерживаются в компании и бесследно исчезают, как только найдется развлечение поинтереснее.

Проблема в том, что Дима никогда раньше литературой не занимался, хоть и владел информацией — он рассказал мне столько историй из жизни поп-звезд, что от избытка сведений у меня едва не замутился разум. Кажется, я начинала его понимать и в душе даже порадовалась тому, что все эти идеи и проекты не оставляют времени для изучения моей скромной персоны.

Первое время я не верила в его искренность и ждала подвоха, но потом решила — парень действительно не от мира сего. Мы стали встречаться. Отношения между нами были не совсем обычными, за два месяца регулярных свиданий он не позволил себе ни малейшего сексуального поползновения. Честно говоря, это радовало — с моей неуклюжестью и неопытностью все могло бы кончиться плохо.

Зато Лерка гуляла напропалую и каждый вечер делилась впечатлениями. Когда я уходила, в ее распоряжении оставалась комната. Леня покупал шампанское, они запирались, включали музыку, и им никто не мешал. Они были красивой парой — высокие, стройные, пышущие здоровьем, но когда Леня открывал рот, его красота меркла. Парень был недалек и очень обидчив. Словечки «чувак», «телка» и «крутой мэн», которыми пестрила его речь, смешили меня. Я умилялась, когда Лерка, слушая его, отвечала глупостью на глупость и уморительно кивала головкой. Вот уж действительно, — рыбак рыбака…

Однажды я не удержалась и воткнула пару шпилек в его рассказ о «крутом рэкетире», который якобы держит в руках весь Рижский рынок. Между нами возникла перепалка, Леня обозвал меня облезлой курицей, я его идиотом, тут вмешалась Лера и помирила нас.

— Да что ты, Леня, — сказала она, — она вредная, но добрая. Региночке просто не сильно везет в жизни. Не обижайся на нее.

После такого пассажа я была готова запустить в Лерку утюгом, но, на ее счастье, быстро остывала.

Когда я возвращалась в общежитие после свидания с Димой, они шли в коридор и ворковали на подоконнике до глубокой ночи.

Однажды Леня пришел к Лере, как всегда, с бутылкой, а я совершенно некстати оказалась дома. Мне некуда было податься, встреча с Димой назначена на завтра, и я валялась на кровати с книгой в руках — в мои планы не входило освобождать им комнату. Мы явно не поняли друг друга — Леня и Лера, как два мотылька, сели за стол и принялись чего-то ждать. Я увлеченно листала страницы какого-то фантастического романа, хрустела яблоком и не желала никуда сматываться. Потеряв терпение, Леня открыл здоровенную бутыль «Абсолюта».

Они выпили, и очень много, их обоих так развезло, что Лера еле смогла встать из-за стола и дойти до кровати.

— Я люблю водку, от нее веселее, — старательно выговаривала она, еле ворочая языком. Отпила еще немного и упала на постель, уронив на пол стакан.

Я с любопытством наблюдала этот спектакль, но дело принимало странный оборот. Леня сел рядом и просунул руку ей под свитер, отчего ее передернуло:

— Убери свои холодные лапы! — взвизгнула она. — Не лезь ко мне!

— Что здесь происходит? Ведите себя прилично! — возмутилась я.

— Заткнись, выдра. — Леня ловкими движениями стащил с себя галстук и свалился рядом с Лерой. — Черт, почему кровать такая скрипучая?

Я захлопнула книгу и вышла за дверь, они меня победили. Вспомнила Диму, милого и интеллигентного, который все-таки есть у меня. При мысли о том, что есть на свете человек, который не позволит себе обращаться со мной так по-свински, стало тепло на сердце.

Обычно мы встречались у Олимпийского или у театра, куда заранее покупали билеты, а затем не спеша возвращались в общежитие. Иногда он заходил за мной пораньше, чтобы посидеть в кафе. Однажды после спектакля Дима предложил заехать к нему домой посмотреть видео. Я понимала, что это только предлог, — я ведь не девочка-восьмиклассница, но согласилась, тем более в общежитии у нас телевизора не было.

Когда вышли из театра, было уже совсем темно, мокрый снег слепил глаза, ветер пронизывал насквозь. Мы долго стояли на остановке и совсем окоченели, пока дождались автобуса.

Меня поразил запущенный вид его квартиры: огромные тюки и коробки в углах, на шкафах и под кроватями, повсюду пыль и хлам. Причина беспорядка выяснилась очень скоро. На запыленном серванте я увидела несколько визитных карточек и прочла: «Понизовский Леонид Аркадьевич, доктор физико-математических наук, профессор».

— Мой папаша, — без особой гордости сказал Дима, заметив мой интерес, — он профессор, но в наше время лучше бы он был швейцаром в хорошем ресторане. У него целый букет званий, а сейчас торгует на рынке женским бельем, косметикой и «тампаксами».

Дима нажал кнопку включения на пульте дистанционного управления и исчез. Я сидела в мягком кресле и смотрела старый фильм с Мордюковой и Ульяновым. Мне нравились наши старые фильмы, наивные и смешные, с простыми и добрыми лицами, искренними чувствами, немудреным сюжетом. Дима принес чай, поставил на стол чашки и по-хозяйски развалился в соседнем кресле.

— Недавно папаша приехал из Швейцарии с международной конференции по математическому моделированию. Он, кроме того, что профессор, еще и челнок-бизнесмен, могу угостить шампанским и прочими трофеями.

Из холодильника он принес шоколадные конфеты, печенье и пластиковую бутыль кока-колы. Аккуратно поставив все на стол, выбрал кассету, и на экране телевизора появилась могучая фигура Арнольда Шварценеггера. Шампанское было холодное, с кисловатым привкусом, я медленно смаковала его и даже немного размякла, как вдруг неожиданный вопрос огорошил меня:

— А спать будем на диване?

Дима выглядел домашним мальчиком, скромным, чуть ли не маменькиным сынком, и отважиться на такое предложение было для него непросто. Лицо искривилось в вымученной улыбке, на щеках заиграл румянец.

— Наконец-то мы коснулись этого, — холодно ответила я. Как ни странно, запретная тема не казалась сейчас неприличной, я мысленно оценила его мужские достоинства и решила — мне нечего бояться. Я умела держать себя в руках и при необходимости принимать неприступную позу, поэтому скептически усмехнулась и спросила: а стоит ли портить отношения?

— Ты считаешь, это их испортит? — поразился он. — Наоборот!

— Я старше тебя, Дима, — усталым голосом умудренной опытом светской львицы произнесла я, — и знаю, что может повлиять на отношение мужчины к женщине, закончим этот разговор. И… должна предупредить, — добавила я уже без сарказма, — я полный ноль в этих делах.

— Да? Честно? Вот и я тоже. Ладно, тогда отложим. — В голосе слышалась обида, и мне захотелось его утешить, я даже пожалела, что не могу оказать ему эту услугу.

Огромная тяжесть свалилась с наших плеч, когда вопрос был исчерпан. Мы ни словом не обмолвились об этом за весь вечер и, молча просмотрев несколько боевиков, разошлись спать по разным комнатам.

С этого дня между нами появилась некоторая напряженность. Казалось, он вот-вот опять вернется к этому разговору, я психологически готовилась к нему, подбирала слова и аргументы, взвешивала все «за» и «против», но он ходил вокруг да около. Сейчас, задним числом, понимаю, что парень тоже робел, ему было нелегко, ведь один раз его уже отвергли. Но я тогда считала, что все мужчины многоопытны, ведь, по Леркиным рассказам, редко кто из них остается девственником до восемнадцати лет. И подумать только, что мне подвернулся именно такой редкий экземпляр.

Эти мысли не выходили из головы. Должна признаться, будь Дима чуть настойчивее, он и тогда, в первый же вечер у себя дома, легко смог бы овладеть мною, несмотря на напускную холодность. Я боялась очень многого: боялась и забеременеть, и боли в первую «брачную» ночь, и того, что Дима сразу меня бросит, боялась показаться слишком толстой… Но в то же время жутко не хотела остаться старой девой. И хоть сначала я отвергла его, сейчас, поразмыслив, понимала, тянуть дальше нельзя — либо «да», либо «нет», середины быть не может.

Мы оба были неопытными, робели и не решались заговорить об этом снова. А мне так хотелось, чтобы он сделал первый шаг и дал мне повод ответить: «А почему бы и нет?» Меня мучили сомнения, я понимала, наши отношения не настолько серьезны, чтобы рассчитывать на продолжительную связь, не говоря уж о браке, но, почти не имея поклонников, не избалованная вниманием мужчин, я боялась потерять и его. Мне хотелось любой ценой продлить наши отношения и, раз уж подвернулся случай, — идти до конца.

Новый год мы собирались отметить в обществе Леры и Лени, но неожиданно они поругались, и все пошло прахом. Лера ушла в другую компанию, на праздничном столе, кроме бутылки шампанского и апельсинов, ничего не оказалось, а мы остались одни. Делать было нечего; разлив вино по бокалам, Дима настроил гитару и исполнил песню-тост, подготовленную специально для этого вечера. Потом выпили еще немного, и нам стало веселее, почувствовалась атмосфера праздника.

Я подошла и положила руки ему на плечи, он не растерялся и плавно провел ладонью по моей груди. Потом как-то странно посмотрел на меня, словно ждал чего-то. Мы разделись и легли на кровать, в темноте его тело казалось теплым, мягким и каким-то по-детски нежным, отчего мне вдруг стало стыдно и неловко. Казалось, я вот-вот лишусь чувств. У нас было все необходимое: свободная комната, покой и относительный комфорт, таинство новогодней ночи, но почему-то ничего не выходило.

Дима попробовал возбудиться при помощи рук, но ничего не добился. Помучившись некоторое время, тяжело выдохнул:

— Извини, не получается…

Мне хотелось разреветься: столько страхов и сомнений преодолено, я наконец-то решилась, и все зря? Какое страшное разочарование! Раз он ничего не может, значит, я непривлекательна и совсем несексуальна. Мы лежали рядом, держась за руки, наши тела соприкасались, а у нас ничего, ну совсем ничего не выходило.

— Это целиком моя вина, — не выдержала и расплакалась я.

— Ты мне нравишься, не плачь, — успокаивал меня Дима, — у нас сегодня все впервые, мы оба волнуемся. Завтра попробуем еще, и все будет отлично. Не думай, я не импотент…

— Это я виновата! — упрямо твердила я.

На следующий день Дима купил на Новом Арбате пять толстых книг о сексе, неделю мы сосредоточенно читали и разглядывали картинки — можно представить, чего мне это стоило, ведь Лерка тоже читала, да еще с каким интересом! Кое-как успокоились: специалисты советовали не вешать нос при первой неудаче и поскорее забыть о печальном опыте, в следующий раз все обязательно получится.

В тот день Дима взял бутылку шампанского в театральном буфете, я купила свечи и шоколадные конфеты, мы встретились и поехали к нему домой. Там мы, немного выпив, перевели дух и согрелись. Стопа книг о любви аккуратно лежала на диване, и я про себя отметила, что Дима серьезно занимается изучением предмета.

Лежа под теплым ватным одеялом и едва касаясь друг друга, мы все еще верили — сегодняшняя ночь будет началом. Но трудности начались сразу: Дима долго возился в темноте, неуклюже обнимал меня, терся носом о мою шею, но ничего не выходило. — Я тебя не возбуждаю? — готовая опять разреветься, спросила я. — Что-то не так делаю?

— Лучше закрой глаза и помолчи. — Дима энергично массировал свое орудие любви, добиваясь эрекции, как советовали в какой-то книге. Неожиданно замер, растерянно посмотрел на свою правую руку и взял со стола газету.

— Ничего страшного, — прокомментировал он, вытирая руки старым номером «Известий». — Выражаясь по-научному, произошла преждевременная эякуляция. Никогда не думал, что это такая адская работа.

Затем мы спохватились — заводить детей в наши планы не входило — и купили десять упаковок презервативов. Начались новые страдания. Хорошо советовать в книжках — натягивай резину спокойно и смело приступай к делу. В жизни все оказалось далеко не так просто. Когда возникало желание — а именно так предлагают начинающим: заниматься любовью не по графику, а под настроение, — Дима соскакивал с кровати и бежал к тумбочке, лихорадочно искал пакетик и ножницы. Когда молодой любовник возвращался, надевать презерватив было уже не на что. Приходилось возбуждаться повторно, но прикосновение мерзко пахнущей резины все портило. Желание заниматься любовью пропадало и у него, и у меня.

Скоро я поняла, что вообще не хочу так мазохистски расставаться с девственностью, это утомительно и скучно, а главное — не доставляет ни малейшего удовлетворения. Всякий раз, когда Дима успокаивал меня после очередной неудачи, мне становилось легче оттого, что на сегодня все кончено.

— Ты не волнуйся, все будет нормально, — говорил он мне после очередного сеанса, — этот аппарат достал меня до печенок. Кажется, уже наметился небольшой прогресс?.. Только вот эта проклятая резина!

Я видела, как он переживает, но успокаивать его не могла. Чего хорошего-то? Иногда задумывались, а стоило ли хранить невинность так долго? Может быть, лучше было бы начать половую жизнь лет в четырнадцать, у подростков все легче и проще получается? Но потом наступало раскаяние, я вспоминала, как редко пользовалась успехом у мужчин, и готова была терпеть любой секс, даже самый убогий.

В конце концов мы оба устали. Я страдала потому, что не могла ему помочь, он тоже вымотался, осунулся и стал нервным. Мы решили оставить эти попытки, не мучиться больше и подождать. Дима обещал, что, когда я начну принимать противозачаточные таблетки, проблем у нас не будет. Действительно, их у нас больше не было, наши отношения выдохлись и сами собой сошли на нет. Наши встречи прекратились.

В ту самую новогоднюю ночь, когда мы с Димой пришли к согласию и прошли первый круг ада на моей койке, Лера порядком выпила и ее долго рвало в туалете. Чтобы привести себя в чувство, она вышла на улицу и стала, как рыба, заглатывать ртом воздух, пока не почувствовала облегчение. Холодный ветер пронизывал насквозь, она ежилась и мечтала о том, как натравить на Леню ребят с тяжелыми кулаками в отместку за грубое обращение. Мерзавец предложил ей оформить фиктивный брак аж за полторы тысячи баксов!

Лера замерзла, но возвращаться к друзьям не спешила — компания была на редкость скучной. Размазывая слезы по щекам, курила одну сигарету за другой. Неожиданно перед ней возник пожилой мужчина в кожаном пальто.

— Извините, девушка, могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил неизвестный.

Столь неожиданное появление незнакомого человека в новогоднюю ночь на пустынном общежитском дворике производило почти мистическое впечатление. Лера утерла нос платком, поправила прическу. Обнажив в дежурной улыбке зубы, девушка кокетливо стрельнула глазками и подозрительно спросила:

— А что вы здесь делаете так поздно?

Таинственный незнакомец как бы не услышал вопроса, он взглянул на нее маленькими масляными глазками и пропел:

— Вы очень красивы, вы похожи на одну артистку…

— Только не надо этой пошлости! — Лера решительно хлюпнула носом и запрятала подальше носовой платок. — Я ни на кого не похожа, я — уникальна.

Чем-то ей понравился этот упитанный, барственного вида пожилой мужчина, лет шестидесяти — шестидесяти двух, с холеным подбородком. Он кивнул в сторону красного «москвича» на обочине: «Вон моя машина, я живу недалеко. У меня прекрасный французский коньяк и…»

— Нет, коньяк я не пью! — Леру передернуло при воспоминании о тошнотворном вкусе грузинского, которым ее сегодня угощали.

— А что вас устроит? Вино, ром, шампанское?

Старик внушал доверие, к тому же ужасно хотелось разнообразия, и, представив себе перспективу новогодней ночи в скучной малознакомой компании, она согласилась:

— Шампанское? А что, я не откажусь.

Они сели в машину и покатили в неизвестность. Притормозив у давно закрытого магазина «Вина», увидели двух несущих ночную вахту спекулянток. Шампанского у них не оказалось, зато имелась бутылка «Салюта». Столь неравноценная замена мало расстроила Леру, но на всякий случай она состроила капризную гримаску:

— Сначала «Салют» вместо шампанского, а потом вы замените бриллиант на стекляшку? — пропела капризным голоском и тут же спохватилась: «Я порю сущий бред… Видно, перепила».

Но незнакомец, казалось, ничего не замечал и, как ни в чем не бывало, крутил баранку.

— А сигареты-то у вас есть? — смелее спросила Лера, закинув ногу за ногу. — Я «Моre» предпочитаю.

Он достал из бардачка распечатанную пачку дорогих дамских сигарет и протянул ей. Сладковатый дым и гул мотора усыпляли, она согрелась и откинулась на сиденье. Приехали они очень скоро. В темноте Лера не разглядела дорогу и сейчас не знала, куда ее привез этот таинственный пожилой мужчина.

Поразило обилие книг, журналов, папок с газетами и какими-то вырезками. Бумаги были разбросаны повсюду, даже на полу, на письменном столе стояла допотопная пишущая машинка с заправленным листом.

— Не обращай внимание на беспорядок, присаживайся. — Он сгреб листы со стола, собрал их с пола и затолкал неровную кипу в переполненный ящик стола. — Сейчас много работы и нет времени прибраться.

— Нет-нет, все очень мило, — поспешила успокоить его Лера. Внезапно ее осенило, — мы ведь с вами даже не познакомились! Я — Лера, студентка.

— Меня можешь звать Мишей.

— А точнее?

— Михаил Яковлевич Врублевский, писатель, это на всякий случай. — Он откупорил бутылку и налил два полных бокала густой пахучей жидкости цвета граната. — Ну что, можно выпить за знакомство? Извини, у меня только конфеты.

Но про конфеты Лера уже не слышала. Она не сводила глаз с седого старика и думала — неужели перед ней самый настоящий писатель? Кто бы мог подумать, что в такую мерзлоту, среди ночи можно подцепить такого человека! Ей всегда нравились люди творческих профессий.

— Вы серьезно?

— Не бери в голову, выпей и расслабься. — Врублевский добавил ей ликера в бокал. Он был слегка разочарован тем, что его не узнали, вернее, просто не знали. — Сегодня прекрасный вечер, давай видео посмотрим?

Но Лера стала допытываться, о чем он пишет, угрожая сейчас же уйти, если не узнает, как называются его книги. В конце концов выяснилось, что Михаил Яковлевич — автор пяти книг о Ленине, а года три назад один солидный московский журнал напечатал его коронную пьесу о вожде мирового пролетариата, которую не поставил ни один театр.

Он пододвинул ей бокал, подсел ближе и положил руку на плечо. Лера осторожно, чтобы не обидеть писателя, отстранилась и взяла с полки первую попавшуюся книгу.

— М. Врублевский «Рассказы о Ленине», — прочла она. — Это ваше? Подарите на память, пожалуйста, с автографом.

— Знаешь, Лерочка, — елейным голоском пропел Врублевский, аккуратно заталкивая книгу на прежнее место, как бы не замечая ее просьбы, — ты очень красива. Ты похожа… ах, да! Кстати, я мог бы познакомить тебя с одним известным режиссером, который снимает фильм о манекенщицах.

Он включил видеомагнитофон, с экрана повалила крутая немецкая порнография. «Наверно, это помогает ему сосредоточиться перед сеансом мастурбации», — подумала Лера. Она еще немного выпила и переключилась на шоколадные конфеты. Делать было нечего, становилось скучно. Ликер, который они пили, был приторный и с каким-то синтетическим ароматом.

— Случайно, не такие фильмы снимает ваш знакомый? — Лера кивнула на экран.

— Ну зачем же так… — замялся писатель. Заметив кислое выражение на лице прекрасной незнакомки, Врублевский извлек из книжного шкафа толстый альбом с фотографиями. Лера перелистала несколько страниц, и ей стало еще тоскливее: на фотографиях высокорослые дамы в остатках кружевного нижнего белья демонстрировали свои прелести на фоне фальшивых интерьеров времен Людовика какого-то.

Тем временем Врублевский, видимо, решил, что пора перевести отношения в новую плоскость.

Он положил руку ей на грудь, потом забрался под блузку и расстегнул бюстгальтер. Оставалось снять брюки, и тут Лера сама помогла ему. «С таким стариком я впервые», — мелькнуло у нее в голове.

Они перебрались на мягкую продавленную кушетку. Там занялись любовью: сначала он сверху, потом она забралась на него и попробовала завладеть инициативой, но ничего не вышло — мешал его живот. Кроме того, отвлекал телевизор, пришлось встать, чтобы выключить видео. Лера встала на четвереньки, Врублевский пристроился сзади, минут пять они барахтались в такой позиции, потом опять легли и закончили уже стандартно.

«Боже, неужели это я», — подумала Лера, глядя на себя в зеркало ванной. Белокурые кудряшки растрепались и спутались, помада размазалась по подбородку, под глазами отпечатались жирные черные пятна туши. Чтобы привести себя в порядок, она заплела растрепанные волосы в короткую косичку и ополоснулась холодной водой. Когда она вернулась, Врублевский крепко спал, свет из окна падал на его двойной подбородок.

Телефон упрямо трезвонил, но никто не поднимал трубку, это начинало раздражать. «Сколько же можно звонить?» — простонала Лера спросонья, но ответа не последовало, в квартире было пусто, Врублевский тоже исчез.

Она нехотя встала и поплелась к телефону, опоздала и разозлилась. Раскуроченная постель, мятые простыни, бокалы с ликером на столе, тошнота и головная боль… Тщетно старалась вспомнить, сколько же она вчера выпила в общежитии, а потом здесь?

Постояв под душем и отряхнувшись от сна, кое-как расчесала волосы маленькой мужской расческой с выломанными зубцами и пошла одеваться. Лера уже была готова уйти, когда дверь широко распахнулась и появился Врублевский. Он был бодр и свеж, одет в спортивный костюм и кроссовки, на щеках играл здоровый румянец, и весь его облик излучал удаль и отвагу.

— Привет! Как дела? — Врублевский был явно доволен тем, что вовремя вернулся и застал ее. — Ты что, уходишь? Оставайся, у меня хорошее пиво, не хочешь?

Лера подумала, что холодное пиво сейчас будет как нельзя кстати, и согласилась, но при условии, что потом она сразу же отправится домой. В отличие от Врублевского, успевшего позаниматься спортом и избавиться от похмелья, Лера чувствовала себя плохо. Она смогла сделать лишь два глотка пива.

— Я ухожу, Миша, — слабым голосом предупредила девушка, — а вечером вернусь.

Но писатель оказался настойчивым, он облизал губы и пошел в очередную атаку:

— Я так рад, что ты здесь, Лера, — он гладил ее по животу, — ты восхитительная девушка…

Она старалась не замечать его возраст, да это и не имело сейчас значения, потому что ей было нехорошо, ее мутило, и нужно было поскорее закончить этот визит. Да и так ли уж важно, сколько мужчине лет, если он имеет какое-то положение в обществе и даже совершает пробежки по утрам? Его брюшко и двойной подбородок не имели никакого значения.

Для Леры я добрая, рассудительная старая дева, душевная, совершенно бесполая и мало привлекательная. Меня это не огорчает, даже трогает такое доверительное, почти дочернее отношение. Она обращается ко мне за советом, делится обидами, плачется и ждет поддержки, а я ловлю себя на том, что все ее шатания по чужим постелям воспринимаю как выходки нашкодившего дитяти. Она почему-то считает, что небольшая разница в возрасте делает меня намного умнее и опытнее, и всерьез надеется на мой ум и опыт.

Каждый вечер она рассказывает о своих приключениях, а я даю советы. Слава Богу, мы живем вместе не первый год, и мне хорошо известны ее похождения. Но никак не могу понять, чего она добивается от этого старика.

Я специально нашла в библиотеке сборник его незамысловатых рассказов и, прочитав, долго и тщетно пыталась заинтересовать Лерку, но та лишь отмахивалась. Она прибегала в общежитие за деньгами или одеждой, ночи напролет проводила у Врублевского, а потом хвасталась, какие у того связи, какой он талантливый писатель и как интересно и в то же время тяжело с творческой натурой жить.

И действительно, Михаил Яковлевич ее баловал. Брал ее с собой на вечера и юбилеи, банкеты и фуршеты, и это Лерке особенно нравилось. Поначалу, правда, она жутко переживала перед каждым выходом в свет, ходила за Врублевским, как тень, и боялась вставить слово. Но при ближайшем рассмотрении представители творческого бомонда оказались своими в доску ребятами. Известный на всю страну деятель мог громко сказать какую-нибудь пошлость и зычным ржанием оценить свой же юмор или напиться вдрызг, а потом как бы невзначай положить руку Лере на бедро. Словом, для общения с ними вполне хватало тех манер, которые она усвоила в общежитии.

Большинство на этих сборищах составляли случайные люди: разодетые в соболя девицы и бизнесмены с неясным происхождением капиталов. Когда Лера убедилась, что выглядит гораздо привлекательнее очень многих дам света и полусвета, она окончательно избавилась от комплексов, и у нее появился свой круг знакомых.

Такая жизнь ей нравилась. Но тут, как назло, Врублевский засел за новую пьесу и заявил, что больше никуда выходить не будет. Целыми днями рылся в своем архиве, печатал на машинке, пил кофе и валялся на диване с бумагами.

Когда после обеда он садился за письменный стол, на Леру находил непреодолимый приступ бешенства. «Кому нужна твоя ахинея?» — думала девушка, пожирая труженика пера огненными глазами. Но Врублевский рассуждал иначе, он часто пускался в долгие и нудные разглагольствования о неординарности личности вождя, противоречивости эпохи, опасности вульгарного истолкования переломных моментов развития истории — от его речей у Леры сводило скулы.

— Неужели нельзя работать утром, а вечером отдыхать? — гнула она свое. — Да и вредно перетруждаться в твоем возрасте.

На ту презентацию они пришли с опозданием: чтобы попасть на нее, Лере пришлось устроить скандал. После торжественной церемонии Врублевский встретил знакомого кинокритика и завел бесконечный нудный разговор о коварстве коллег-»перевертышей». Лера оставила их.

У стойки бара к ней подошел парень явно артистической наружности — с длинной русой шевелюрой до пояса, ленточкой на лбу, в широком свитере грубой домашней вязки и затертых джинсах. Как старой знакомой, он предложил Лере выпить. Привыкшая к простоте нравов людей искусства, она не отказалась.

— Ты здесь одна или с кем-то? — поинтересовался он.

— Я здесь с Врублевским, это мой папаша, — соврала она, недолго думая, — но у него сейчас важный разговор, а у меня — свободное время.

Они закурили. Его звали Серж, он заканчивал актерский факультет ГИТИСа и мечтал о работе в московском театре, хоть столичной прописки и не имел. Они выбрали дальний столик и заказали бутылку ликера. «Я здесь живу недалеко, зайдем?» — предложил Серж, кося замутненным глазом в ее глубокое декольте.

Вместе с шестью сокурсниками он занимал две маленькие комнаты на улице Герцена. Прямо на пороге Лера споткнулась о какой-то ящик, оказавшийся сортиром здоровенного рыжего кота.

— Осторожно, лампочка перегорела, — предупредил Серж, но было поздно. Больно ударившись лбом о деревянную перегородку, она шагнула в темный, огороженный шкафами и занавесками угол.

— Вот мой ковчег, — Серж задвинул подальше под кровать таз с грязным бельем. В темном маленьком закутке было не повернуться. Бросив на кровать сумку, Лера предложила покурить на кухне.

В кастрюле на плите что-то кипело, разнося по квартире не сильно приятный запах, чуть позже растрепанная девица в футболке сняла кастрюлю с плиты и понесла в комнату.

— Это тоже артистка?

— Нет, просто живет с нашим парнем.

— Говорят, в театральном — сплошной бордель! — сказала Лера. — А трудно туда поступить?

Серж закатил глаза:

— Боже, как мне надоела эта тема! — Он демонстративно выдохнул в потолок ровное кольцо дыма и снова затянулся. — Блатных много, а так было бы нетрудно, если есть способности. Ясно?

— Спасибо, — Лера посмотрела на часы. — Мне пора уходить, уже поздно. Даже не знаю, зачем я сюда пришла.

— Останься, — спохватился Серж, — хотя бы ненадолго.

— Я серьезно не могу, — чуть мягче объяснила Лера, — папаша уже икру мечет. Ему домой пора.

— А чем он занимается?

— Пьесу пишет. Окончательно свихнулся: сейчас на спектакли о Ленине палками не загонишь, если только Владимир Ильич не скинет трусы и не займется на сцене онанизмом. Но у папаши фантазии на это не хватит.

— Ты уж совсем сурова к предку, нельзя же так…

После разрыва с Димой все мне было безразлично. Я коротко написала всем иностранцам и сейчас ждала ответов, но их все не было. Механически ходила в институт, возвращалась, варила супы из пакетов и яйца, по вечерам много читала и спала. С одинаковым безразличием я могла проглатывать второсортное чтиво и путевые заметки, просматривать русско-немецкий разговорник или справочник технолога-машиностроителя. Лерка поражалась моей всеядности, а мне хотелось просто уйти от реальности, как-то от нее отстраниться.

Казалось, жизнь моя проходит, а одиночеству не будет конца, но письмо Эдуарда Басарова возродило меня к жизни. Оно было написано несколько небрежно, с грубыми поправками, и состояло из общих фраз. Фотографии не было.

Меня удивляет способность некоторых людей писать ни о чем. Таких корреспонденций мне приходило немало — путаных и не содержащих конкретной информации. Зачастую приходилось выспрашивать и возраст, и профессию, по ходу обмена информацией всплывали дети от первого или второго брака, болезни или прочие неприятности, но в первом письме все, как правило, «порядочные», «добрые», «надежные», и не более того.

Однажды я попала в дурацкое положение. Перед самыми каникулами получила письмо из Сочи от «симпатичного парня, без вредных привычек, немного романтика» — так он себя охарактеризовал в письме. Не удосужившись сообщить ни место работы, ни профессию и даже не намекнув о материальном положении, Рома Понтус, так его звали, с лета назначил мне встречу. А я, в то время еще пылкая и доверчивая, сдав последний экзамен, пулей вылетела на юг, даже не известив родителей, которые ждали меня.

Промучившись двое суток в душном вагоне, помятая и растрепанная, шагнула на перрон. Мое женское самолюбие было задето с самого начала — Рома не потрудился даже встретить меня, хоть я и послала ему телеграмму. Потом, увидев себя в зеркале, порадовалась этому обстоятельству — негоже являться на первое свидание в таком виде. В платном туалете я кое-как накрасилась, умылась и вылили на себя полфлакона духов, но все равно я выглядела уставшей.

Часа два я плутала по городу, пока не нашла нужную улицу и дом. Дверь долго не открывали, слышались какие-то шорохи. Наконец передо мной возникла худосочная фигура с бледным лицом и мешками под глазами.

Поначалу Рома изображал радушие, я тоже вымученно улыбалась. В квартире был страшный развал и спертый воздух, хотелось открыть все окна и впустить в мрачное помещение хоть немного света. В комнате стояли пузырьки с лекарствами и валялись пачки таблеток, пахло больницей, а лицо Ромы передергивал нервный тик.

Когда выяснилось, что несчастный имеет вторую группу инвалидности, мне стало неловко. Мой растерянный и даже немного глупый вид расстроил его слабые нервы, он стал повышать голос, намекать на то, что и сама я не шибко-то большая красавица и в моем возрасте и положении привередничать не стоит. Я чуть не выпалила, что мое положение вполне нормально, а ему следовало бы не обманывать, а написать обо всем заранее. Но, пожалев несчастного, промолчала.

Впрочем, терпения моего хватило ненадолго. После того как Рома предложил мне разместиться в его однокомнатной квартире, где имелась только одна кровать, я оторопела. А когда я окончательно отказалась от его услуг, он перешел на оскорбления и угрозы. Этим все и кончилось, я захлопнула за собой дверь.

На вокзале пьяница-пенсионерка предлагала на ночь койки случайным парам. Мне повезло, моя спальня находилась отдельно, на небольшом балкончике. Я приходила туда лишь на ночь, предпочитая днем валяться на пляже или шляться по городу.

Полная впечатлений, обгорев под жарким южным солнцем, вернулась в Москву. С тех пор я была умнее и, прежде чем лететь очертя голову за сотни километров, заранее узнавала некоторые детали биографии — семейное положение, количество детей от предыдущих браков, состояние здоровья и пресловутый «квартирный вопрос».

А в нашем общежитии жизнь бьет ключом, как на карнавале: вечеринки у негров, парочки на подоконниках, использованные презервативы в мусорных бачках под утро. А для меня утешением служат Леркины откровения: она искренне делится со мной, как на исповеди.

Тем не менее Эдуард Басаров вывел меня из заторможенного состояния — я воспряла духом. Достала старые письма, перечитала их и решила ответить Эдуарду. Заварила крепкий чай, взяла лист бумаги, но тут в комнату влетела Лерка и обрушила на меня шквал своих проблем. Пришлось заняться ею.

Роман с Врублевским протекал бурно, они часто ссорились, и после очередной стычки Лера прибегала ко мне жаловаться. Но были и другие откровения.

— Ну почему, как только я познакомлюсь с одним мужчиной, — удивлялась она, — мне тут же, ну буквально в этот же день, начинает нравиться другой?

Я не знала, что и сказать: у меня никогда не было таких проблем, а искать логику в Лериных поступках безнадежно.

— Ты понимаешь, чем это закончится, если они оба узнают?

— Понимаю. — Она достала платок и устроила маленький спектакль со слезами, чтобы дать мне возможность оценить ее артистические способности. — Я — блядь! Я — блядь! — рыдала она. — Мое место в борделе!

— Глупая, успокойся, — я принесла ей стакан воды и усадила на кровать. — Ты такая красивая, у тебя еще будут мужчины, — уговаривала я.

— Да, конечно! — неожиданно возмутилась она, — куда они денутся? Но мне нравится этот! Что делать с Врублевским, а?

— Ну, скажи, что усиленно готовишься к защите диплома, наври что-нибудь.

— Ты умная женщина, — поощрила она меня, — счастливая! Не то что я. Восемь лет живу в Москве и не могу замуж выйти. Тратила время на мусор, вместо того чтобы крутить с арабами. Может, что и вышло бы, а? У меня глаза красные?

— Красные.

Лера побежала умываться.

Через несколько дней после знакомства на презентации Лера зашла к Сержу — там как раз затевалась гулянка. Они неплохо погудели до утра, потом отсыпались до вечера. Выспавшись и протрезвев, Серж предложил ей встретиться наедине на следующий день, но Лера отказалась — это могло вызвать справедливые подозрения у Врублевского. Однако заглянула к нему позже, а потом еще и еще.

Писатель тем временем совсем закопался в своей пьесе, рылся в архивах, библиотеках, делал какие-то вырезки и ксерокопии, но работа шла через пень-колоду, Муза упорно не посещала его. Творческие муки доводили Леру до белого каления, ей хотелось подойти к Врублевскому и хорошенько встряхнуть его.

Она больше не упрашивала сходить на вечер или банкет, а веселилась с Сержем. Это было куда приятнее, ведь Серж почти боготворил ее. Он даже почти признался ей в любви, хоть и превратил объяснение в балаган: напялил шляпу с полями, прочел длинный монолог из какой-то комедии.

Но как только Серж узнал, что Лера совсем не дочь Михаила Врублевского, их отношения заметно охладели. Когда же выяснилось, что и прописки в Москве у нее тоже нет, кроме дружбы, между ними ничего не осталось.

Лера и сама понимала: жить ему тоже негде, так что иллюзии питать не стоит. Они продолжали встречаться как хорошие знакомые, и не более того.

Когда же Лера приходила к Врублевскому, он либо рассеянно смотрел на нее и говорил о революции, Ленине и коварстве эпохи, либо перелистывал свой альбом с порнографическими открытками. От этой скуки она готова была бежать куда угодно. А с ребятами из театрального было весело, они много спорили об искусстве, щеголяли цитатами, читали отрывки из пьес и небрежно бросали фамилии известных режиссеров и актеров. Леру распирало от уважения к себе: с какими интересными людьми она общается и какой у нее изысканный круг знакомых.

— Ребята, вы большие интеллектуалы… — говорила подвыпившая Лера.

Очень часто к ней подходил Игорь Лабицкий с актерского факультета и пытался рассуждать о смысле жизни. От него пахло дешевым одеколоном, а его интонация почему-то вызывала у Леры дикий смех.

К красивым дамам в компании отношение было несколько своеобразное. Так, сокурсник Сержа хвастал, что переспал со всеми сидящими за столом дамами. Лера разбивалась в лепешку, доказывая: это чистый блеф, но ей никто не верил.

На одной из таких вечеринок Лера познакомилась с Лилькой. Если верить Сержу, когда-то та училась в театральном, но потом стала брокером на бирже. Она и теперь проведывает старых друзей, которые всегда рады ее видеть. У Лильки своеобразная восточная внешность: огромные карие глаза, легкий пушок над верхней губой, смуглая кожа. В ее жилах течет армянская, сирийская и даже ассирийская кровь, чем она очень гордится.

Лерка увидела ее на кухне, пытаясь соорудить закуску к очередной «презентации». Готовить пришлось почти из топора, но Лилька, взяв дело в свои руки — Лера была на посылках, — спасла положение. Они сотворили несколько салатов буквально на пустом месте. Поговорив о своем, девичьем, сошлись на том, что неплохо бы сходить в приличный ресторан без общества неплатежеспособных. Выбрали «Карусель».

Потратив два часа на макияж и собрав все имеющиеся в наличии финансы, Лера вышла из общежития и поехала к ресторану, где они договорились встретиться.

В «Карусель» они приехали к одиннадцати вечера. Ожидалось выступление какой-то западной рок-звезды, но в последний момент его отменили и теперь вместо заезжих звезд выступали местные. Зрители равнодушно поглядывали на сцену, вяло аплодировали.

Во втором часу Лилька откололась с пожилым итальянцем, и Лера заскучала одна. Тут в зал с шумом ввалился взъерошенный тип в кожаной куртке. Он заказал две бутылки виски и шашлык. Потом огляделся и выбрал самую роскошную даму.

Неудивительно, что подвернувшейся красавицей оказалась Лера: она сверлила парня испепеляющим взглядом. Он неуверенно держался на ногах. От него несло перегаром, табаком и еще чем-то, да и у нее кружилась голова от выпитого, клонило ко сну.

Парень оказался солистом недавно созданной, но уже успевшей побывать на гастролях в Штатах рок-группы. Около месяца они выступали в дешевых дискотеках Нью-Йорка и кое-что заработали, а сейчас проматывали деньги.

— А ты кто? — спросил Стас Шеколян, так звали музыканта. — Модель?

— Не угадали. Но очень хочу ею стать, — удачно вывернулась Лера.

Стас окинул ее оценивающим взглядом:

— Экстерьер что надо — все на месте.

Если это была и шутка, то весьма неудачная, но Лера, не обращая внимания на грубость, спросила:

— Над чем вы сейчас работаете?

— А ты не думай об этом, крошка, — Стас потрепал ее по щеке, — от тяжелых мыслей у таких девочек портится цвет лица.

Официант убрал посуду и принес два бокала сухого вина. Лера и Стас, выпив, почувствовали, что земля уходит у них из-под ног. В четыре часа Шеколян взял такси, и они покатили к нему. Стас подгонял шофера. Лера смеялась и визжала на поворотах.

Шеколян снимал трехкомнатную квартиру на Кропоткинской. Он уже слегка пришел в себя. Лера решила принять ванну. Когда она вернулась, Стас лежал на кровати, пил пиво и смотрел запись своего выступления по видику. На тумбочке стояло несколько бутылок, на полу валялась кожаная куртка, обувь и носки. Стас был настолько пьян, что не смог заниматься любовью. Его тошнило, и он бегал в туалет, потом опять пил, и любовь у них получилась только один раз, да и то кое-как.

На следующий день Лера проснулась в три часа дня, Стаса уже не было. Она просидела в квартире весь день в надежде, что он позвонит, а утром уехала в общежитие, предусмотрительно захватив ключи. Мысль о Шеколяне не давала покоя, и через три дня она снова решила наведаться к нему.

Открыв дверь, Лера вошла в квартиру и оглядела пустые комнаты. Недопитые бутылки, грязная посуда на столе и неубранная постель — все говорило о том, что Стас уже явился. «Ты где, Стас? Выходи!» — крикнула Лера, но никто не отозвался.