Золотой ретривер

Вступление

Приходилось ли вам когда–нибудь предавать все, что вам было дорого, или, во всяком случае, вы считали его дорогим, ради богатства материального? Сможете ли вы обчистить кредитную карту отчима, пока он имеет вашу мать? Смогли бы ли вы унижаться на улице прося милостыню, хотя у вас в распоряжении трехкомнатная квартира в центре города, со всеми удобствами — горячей водой, отоплением, компьютерной аппаратурой, плюс ко всему, в тумбочке лежат деньги на элитную проститутку Эльвиру с пятым размером груди, красными губами, стройными ногами и умениями удовлетворить любого импотента и старого сифилитика? Нагло напрашиваться в гости к незнакомым людям с просьбой заплатить штраф за то, что они якобы не отреагировали на две повестки в суд. Причем для убеждения достаточно «корочки» и служебной формы с алмазным покрытием, если вы, например, захотите на пустой парковке побыть волонтером, предлагая парковать чужие автомобили, а когда их владельцы уходят за угол — резко давать деру.

Аферисты — это, зачастую, люди без высшего образования, хотя бы потому, что если им нужно устроиться на работу, они с легкостью подделают документы об образовании в Кембридже. Они циничны, беспринципны — вы сами можете продолжить словесный ряд словами «суки», «моральные уроды» и так далее, ведь наверняка вы попадались на удочку мошенников, а ваши деньги, которые вы заработали взятками, продажей наркотиков, сутенерством, подпольными казино, пошли под нож. Тем не менее аферисты умнее вас, но это им дорогого стоит — они вынуждены отрекаться от мамы, менявшая подгузники, кормившая грудью, и не бросавшая вас в отличии от гребанного отца, заряжавшего семенем девственных монашек. От бабушки, вкусно готовившей и едва ли не сошедшей с ума, когда в три года ты чуть не умер от удушья. От деда, учившего тебя водить старые автомобили, по вечерам он возле камина рассказывал интересные истории своей молодости, а ты в это время развалившись сидел в кресле и ел бабушкины печеньки и пирожки, запивая их молоком. От тети, являющейся тебе крестной мамой.

Я говорю о хронических аферистах, просекших, что обман — лучший метод заработка. Не от хорошей жизни они бросают колледж — их оттуда выгоняют из–за того, что ваша мать всю свою жизнь работает бухгалтером, и не успела насобирать и половины суммы, необходимой для обучения; ты подрабатываешь официантом на половину ставки в дешевой забегаловке; бабушка с дедушкой к старости набрались огромных долгов, а их пожилые руки, которые укрыты морщинами, похожими на дно высушенной реки, больше не способны зарабатывать деньги. Разница между вором и аферистом в том, что вор вырвет вашу сумку с рук, а аферист вежливо ее попросит. Эта история — история с историй.

Здесь не место Майклу Корлеоне

— Ян, ты будешь называть меня идиотом, но кажется я забыл кошелек дома, а в кармане у меня лишь несколько «бумажек». — послышался тихий голос за столиком в загородном кафе, за которым сидели доедавшие свои порции лазаньи два парня в джинсовых брюках, спортивных кроссовках и цветных «гавайских» рубашках, выдавливавшие наружу все имеющиеся цвета, как свет с лампочки.

Парень, к которому обращался его товарищ, имел крепкое телосложение лесника, как будто он несколькими пальцами может свалить секвойю. На круглой голове красовались волосы каштанового цвета, корнями въедавшиеся в череп. Лицо имело большие округлые черты, из–за чего лицо почти целиком занимало переднюю часть головы, «ликвидируя» лоб, скулы и подбородок. Другой же мужчина был среднего роста, имеет коротко стриженные волосы темного цвета, а также довольно–таки привлекательную внешность, иногда упрощающая ему бытие. Широкая грудная клетка и плечи указывали на то, что легкие хотят вырваться наружу. Ну или, как бы некрасиво я не выражался, намекали. Но что–то этого парня разительно отличало от других.

— Ты предлагаешь мне остаться здесь в качестве залога, пока ты сбегаешь за деньгами? Или же попросту уйдем, поменяв наши чеки на чужие?

— Никак нет. Мы поступим проще. Ты хорошо разбираешься в физике? — не успел его собеседник ответить на довольно риторический вопрос, как тот продолжил, — Сейчас я подойду к барной стойке и кое–что закажу, а ты тем временем поройся у себя в барсетке и найди какую–нибудь визитку. ОК?

— Ладно. — робко, но с интересом в голосе произнес Ян.

Тем временем его друг уже подошел к стойке каштанового цвета, которая была отполирована до легкого блеска. Через двадцать секунд он уже возвращался с двумя стопками в руках — в одной была коричневато–оранжевая жидкость, скорее всего виски Jack Daniel’s Old No.7, которое он так любил, а в другой — прозрачная, может быть водка. Выпивка в этом кафе–баре — отдельный разговор. То и дело звучали возгласы завсегдатаев, как например, «Эй, бармен! Чего ты сегодня домешал, бальзам для ног или средство от простуды?» По–видимому, бармен пытался игнорировать эту ироничную критику репутации ассортимента алкогольных напитков, потирая тряпками свои бокалы. Официантки же, слыхавшие пьяные низкие голоса, лишь хихикали. Я не кокетничаю, именно хихикали.

Люди, пережившие психоз, обычно не помнят то, что происходило с ними во времена болезни. Я же предпочитаю записывать свой бред.

Не успел Ян спросить, что его товарищ собирается делать, тот пытается его опередить и спрашивает нашел ли Ян визитку. Получив позитивный ответ, товарищ Яна начинает рыскать глазами по кафе (где сегодня было довольно много народу), будто хищное насекомое ищет свою жертву. Насекомому глупо нападать на существо, превосходящее его в габаритах, хотя бы потому, что когда будет пытаться глотать разные части добычи, то вероятней всего подавится. Но богомолы и птицееды–голиафы знают, что они крупнейшие существа в этих кустах.

— Марк, что ты собираешься делать с этими жижами? — спросил Ян.

— Когда я «закину крючок» — подойдешь поближе ко мне и сам все увидишь.

Ян просто кивнул своей головой, поняв, что Марк подобно волшебнику–иллюзионисту не хочет раскрывать все карты. Марк тем временем уже направлялся к столику, который наметил заранее. Проходя мимо столов с «неподходящими кандидатурами» он даже не кидал ленивого взгляда на предметы, окружавшие его по сторонам, кроме какого–то предмета либо человека, находящегося в другом конце зала и привлекавший его, словно Тайгера Вудса деньги и девушки легкого поведения. Марк остановился возле столика, где сидели два амбала и один парень, более хилого телосложения, в смокингах. Эдакие «охранники для дочери». Когда Марк начал им что–то говорить, один с громил захлебнулся супом оттого, что Марк начал говорить прямо у него за спиной. Ян решил подойти к пустовавшему столику рядом, и на нем, кроме пачки салфеток, зубочистки и списка меню ничего не было. Сделав ставку на то, что три больших парня его до этого в кафе не замечали, он присел, взял в руки меню и делал вид, что начал тщательно изучать список блюд, предлагаемых данным заведением.

— Может все же раскошелитесь хотя бы на 90 гривен? — услышал голос Марка Ян. — Ведь если вы догадаетесь как это выполнить, то я вам буду должен 180 гривен. — объяснял Марк громилам так, как будто общался с умственно отсталыми детьми, ведь это был один из легких способов заставить «больших мальчиков» «выложить деньги на бочку». В конце концов послышалось тихое и неуверенное угукание одного из ребят и каждый решился выложить по тридцатке.

— Есть мысли как это сделать? — спрашивал Марк с надеждой, что парни не догадались сделать то, что хотел выполнить он.

Один с них резво взял пустой стакан, стоявший без дела возле него и едва ли начал он лить прозрачную жидкость из стопки в граненый стакан, как Марк делает ему замечание:

— Эй, погоди! Не знаю, что ты задумал сделать, но я же говорил, что нельзя пользоваться предметами, в которые можно выливать жидкости. Ты проиграл. Еще есть у кого–нибудь идеи?

Дав им пищу для размышлений и подождав пять секунд, Марк достал с кармана гостиничную визитку синеватого цвета и утвердительно кивнул парням, мол, «смотрите и дайте мне гребаные 90 гривен». Положив визитку на стопку заполненную прозрачной жидкостью, он эту же стопку положил на другую вверх дном. Немного сдвинув карточку, Марк заставил прозрачную жидкость стремится вниз, а оранжеватое виски — вверх, таким образом меняя их местами. Они переливались, как детский калейдоскоп. Увидев как процесс замещения завершился, Марк резво снял верхнюю стопку, которая была уже наполнена виски, при этом пролив пару капель на стол соперников. Забрав свою визитку и весь «банк», он уходил с довольным видом, как мартовский кот после совокупления с самкой своего вида. Ян через полминуты также пошел к столику, находившемуся ближе к их собственному, при этом прихватив с собой меню, как будто столик, за которым он сидел несколько мгновений спустя, его не устраивал. Посидев еще несколько минут и обсудив что–то, «громилы и товарищ» заплатили официантке и вышли с кафе.

— Может теперь и нам пора уйти? — спросил Ян, подойдя вплотную к столу, за которым расслаблено сидел Марк и потягивал апельсиновый сок через трубочку.

— Мне дома сейчас нечего делать. — тихо, едва приоткрывая рот произнес Марк.

— Поехали вместе со мной, проедемся по вечернему городу.

— Может ты удивишься, но в этот раз тебе не придется меня уговаривать.

Расплатившись с официанткой, они вышли на улицу и подошли к «Крайслеру», который по взмаху руки с ключами радостно встречает владельцев, подобно преданому псу. Проехав около километра, Марк приглушил песню Yonkers (Tyler, the Creator, альбом Goblin), доносившеюся со встроенной аудиосистемы Beats, и помолчав четыре секунды решился сказать то, что хотел:

— Не знаю как ты будешь воспринимать то, что я тебе сейчас скажу, но я требую от тебя понимания, договорились?

— Ладушки–оладушки.

Погода изобиловала дружелюбием: после слабого дождя появилась вечерняя луна из–за темных туч, сливающихся с таким же смутным небом. Кое–где показываются звезды.

— Ты ведь понимаешь кто мы, и как к нам относятся остальные?

— Не понимал бы — не стал с тобой на одну колею. Продолжай.

На небе висел огрызок луны.

— У нас денег хватает, хотя бы для того, чтобы жить лучше, чем большая часть общества в нашем городе. Но какими силами они нам даются? Я не хотел бы умирать с чуством, что часть денег я заработал, считай, зря. Среди людей, которых мы обманывали были и вполне добропорядочные граждане. Просто они появлялись в ненужном месте в ненужное время, и в этом их беда. Я клоню к тому, что я не хочу растрачивать деньги ради пустяков, чтобы тогда, когда я буду старым пердуном, я зарабатывал себе на кусок хлеба. Я хочу, чтобы ты поступал так же, как я. Это не потому, что я хочу быть для тебя вечным примером для подражания, уж на это точно не гожусь ввиду некоторых причин, а потому, что я забочусь о твоих сбережениях, о твоей жизни. Помнишь, как в детстве постоянно наказывали меня из–за того, что ты был криворуким слюнтяем? — не дождавшись ответа, Марк продолжил, — Это потому, что на мне висела большая ответственность, чем на тебе, и говоря честно, я к этому привык. Но я редко жалел о том, что мне доставалось за твои проступки. И сейчас я хочу улучшить твою будущую жизнь. Возможно ты сочтешь, что это не мои дела, но как бы странно это не звучало, я хочу, чтобы ты умер холостяком.

— А трахаться с педиками ты мне разрешишь? — язвительно спросил Ян, пытаясь искоренить развитие мысли Марка.

— Прошу, не сбивай меня с мысли. Благодарю. Хвала Господу, у нас есть деньги на шлюх и лицензионную порнографию, поэтому от спермотоксикоза не умрем. Я не говорю, что любовь — это чисто сексуальное влечение, но я не один раз был влюблен, потому могу сказать, что либо девушка, в которую как тебе кажется ты влюблен, либо сама любовь — полнейшая сука. Они будут высасывать с тебя деньги, а еще больше — твои мозги. Не потому, что они стервы, вовсе нет. Испокон веков представительницы женского пола жили за счет мужчины. Знаешь, недавно я видел по телевидению репортаж об одном из видов африканских птиц. Их «изюминка» в том, что самки после совокупления с самцами выклевывают им грудную клетку и съедают их сердце. Ученые говорят, что это помогает будущему поколению вырасти более сильным. Но знаешь, что я думаю? Это потому, что эти «сердцееды» — суки! — на несколько секунд губы Марка то ли онемели, то ли вдруг застеснялись.

— Мне кажется ты слишком эгоистичен, хотя бы потому, что советуешь другим как жить! Это очень нагло с твоей стороны.

— Я тебе плохого не посоветовал бы, и ты это прекрасно знаешь. Если бы я желал тебе неприятностей — мы бы уже оба сидели в тюрьме. Но нет, я пытаюсь делать все чисто. Тогда, когда мы грабили дома, я забирал с собой всевозможные улики. Мы умнее тех подонков, которые вырывают сумки с рук старушек. Или тех придурков с полуавтоматами, которые неделю назад пытались ограбить букмекерскую контору на главной улице. Ты должен доверять мне, либо в ином случае — ты должен оставить меня.

— Не ставь меня перед выбором. Ты мой кузен, и между нами должно быть мало–мальски ценное уважение.

— Черт, я хочу чего–нибудь купить. Останови возле этого магазина. — спокойно, как бы только что ни о чем не разговаривал, произнес Марк.

Ян, руководивший транспортным средством, аккуратно свернул на обочину. Только Марк поставил ноги на сухой асфальт и прикрыл за собой двери, как автомобиль устремился вдаль, набирая скорость. Ян был разозлен и взбешен, хотя бы потому, что еще с детства он не любил, чтобы ему указывали. Однажды, лет так в четырнадцать, мать просила вынести мусор — Ян нашел чужих заблудившихся маленьких котиков, бродивших по двору их дома, вязал в мешок, топал в шлепанцах к ручью и выбрасывал мешок на волю течения. Будь ручей одушевленным предметом, смиловался ли бы он?

Марк рассчитывал на то, что его товарищ сжалится над ним так, как сжалилась бы домохозяйка над маленьким котенком не приученному к туалету и оставляющего за собой «пометки территории». Всматриваясь секунду–другую, то на водителя, то на место, где ему суждено выйти, Марк все же понимает, что это не шутка. Он дожидался завтрашнего дня, для того, чтобы окончить разговор и довести свою спонтанную мысль до логического конца.

— Не обижайся, детка! — как бы шутя и вдогонку крикнул Марк, после того, как вышел с машины.

Глаза горе–пассажира осмотрели окрестности. Пустынно? Вокруг бегают лишь коты, городом и его законами здесь даже не пахнет, ибо дорога окружена пшеничными полями, лишь в дали нескольких километров виднелись желтые цвета городских многоэтажек, подобные свету в конце тоннеля, а по мелким ухабам по обе стороны от дороги сбегают тонкие полоски воды, от которой отражался свет от прожекторов, охранявших дорогу. Простояв возле дороги полминуты в надежде, что его друг передумает и заберет его обратно в машину, Марк все же решил что–нибудь купить в магазине. Зайдя, он увидел на полках, находившихся ближе к выходу, дешевые пиратские DVD и BluRay–диски низкого качества от которых рябит в глазах после их просмотра. На полках подальше находились чипсы, сухари, закуски к пиву, безалкогольные напитки и прочее. В холодильниках находившихся у дальней стены было мороженое и пиво. Подойдя к кассе и спросив есть ли у них Mentos, Марк сквозь стены с пуленепробиваемого стекла, краем глаза заметил припарковавшийся неподалеку черный BMW старой модели. Купив жевательную резинку, расплатившись поддельной пятидесяткой и получив сдачу, аферист пошагал к выходу. Отойдя от магазина на тридцать метров в противоположную сторону от припарковавшегося автомобиля, Марк услышал крики, как будто на спортивной тренировке: —

— Ты готов?!!

— Да, я готов!!!

И спустя мгновение Марк услышал, как с BMW выбежали два, а может три человека. Шум создавали не только их тяжелые военные ботинки, но и железные предметы, находившееся возле их тела. Звук был такой, как будто к бегунам на средние дистанции привязали железные цепи. И здесь было серьезное психологическое испытание — нужно было понять куда направляются «бегуны» — в магазин, или же на уязвимого человека, гуляющего ночью по окраинам города. Не оборачиваясь назад, Марк продолжал идти неторопливым шагом, будто он ничего не замечает, и надеяться, что судьба в этот раз его не подведет.

Он давно перестал верить в Бога. С того момента, когда этот говнюк не захотел оставить при жизни его дедушку, попавшего в автокатастрофу. Не взирая на мольбы Марка и его стояния на коленях у больничной койки, Бог, Иисус и Святой Дух решили испытать его веру. Пошли они к черту. Единственное о чем он жалеет в этот момент — то, что он забыл дома свой Беретта 92.

Его тело самопроизвольно расслабилось, а в желудке образовалась приятная тяжесть, когда он услышал, как тяжелые ботинки зашагали по кирпичному полу магазина. Спустя две секунды криков грабителей послышались выстрелы. Когда продавец решился отдать содержимое кассы, один из пистолетов–автоматов был наведен на него. Спустя несколько коротких мгновений тело, продававшее Марку жвачку, было издырявлено в некоторых местах до такой степени, что могло выполнять функцию сита. Марк был уже далеко.

Проснувшись после короткого сна в придорожном отеле, на который Марк наткнулся после ночных приключений, мошенник решил первым делом пойти умыться и обдумать то, что случилось вчера ночью. Он снял номер, тянувший на класс «Люкс». По меркам этого отеля. По крайней мере, здесь было кондиционирование, которое уж никак не мешало. Хоть на протяжении всей ночи моросил дождь, но в номере было душно. Сотка за день — цена сего номера. Но оно того стоит.

Было уже обеденное время. Одев свои линзы (в этот раз он решил одеть белые, для того, чтобы было видно лишь маленькую часть зрачка), он услышал как в дверь к нему кто–то стучится. С опаской, тяжестью в ногах, а также кремом для бритья на лице, он посмотрел в глазок. Увидев, что это все лишь горничная, он приоткрыл дверь. Когда женщина посмотрела в лицо Марка, она вздрогнула. Ее можно понять — лицо, намазанное пеной от подбородка до скул и ушей, да еще и с белыми глазами, в которых едва виднелись черные точки немногих оставит равнодушными.

— Сейчас я должна проводить здесь уборку, вы не могли бы выйти на двадцать минут? — спросила девушка тихим дрожащим голосом. — С вами все в порядке?

Хоть и уборщица была блондинкой, но на «типичную» она не тянула. Одна из помех тому — возраст, счетчик которого остановился на отметке «около сорока». Марк даже было подумал, что она была не так уж красива и в молодости.

— Я только что хотел побриться, а это, — указывая на глаза, — линзы. Не беспокойтесь, я как раз хотел собирать свои вещи. Можете радоваться, больше вы меня здесь вряд ли увидите. — попытался было пошутить он.

— Если учитывать наше финансовое положение, то сейчас клиенты нам нужны как никогда ранее. Прошу, не расстраивайте нас.

— Да ладно вам, я пошутил. Все, закончили. Я не буду вас задерживать. — сказал Марк и пошел снова в ванну. Всматриваясь в свои глаза он видит, что они сделаны с бакелита. Не только глаза, а и все остальные части его невысокого широкоплечего тела. Его образ-я потерялся на школьных вечеринках. Скорее всего оно сейчас в стельку пьяно. Раздается внезапный звонок со спальни в которой Марк оставил свой смартфон. Подойдя к телефону, Марк едва не збил уборщицу, стоявшую у выхода с ванны и уже начавшую смахивать пыль с тумбочек.

— Алло.

— Доброго вам утра, мистер Блащиковски.

— Ян, чего тебе нужно? Оставь мне хоть немного чести и гордости.

— У тебя этого наверняка не отберешь. Его у тебя слишком много. Твои поступки отличаются от поступков простых грешных. Не всегда в лучшую сторону, но в основном ты поступаешь правильно. Например ты… — произнес Ян такой интонацией, что непроизвольно хочется продолжить начатое предложение.

— Например, я никогда не делал кунилингус. Но это мало как относится к нашему разговору. — его слова заставили хихикнуть горничную, неторопливо работающую у него за спиной, отчего ее лицо стало почти красивым. — Почему ты позвонил?

— Что бы ты не говорил, но мы команда. До последнего. А сегодня в обеденное время мы хотели кое–что сделать. Вот я и решил тебе напомнить.

— Ты действительно хочешь переться в наш городской аэропорт, ради дешевого ноутбука или каких–то жалких бумаг?

— Стоило бы рискнуть. В общем, если ты хочешь это сделать — встречаемся через час возле терминала B.

— ОК, сегодня мы будем в шоколаде. Не забудь взять сумку. До встречи.

Одевшись, забрав телефон и кошелек, попрощавшись с горничной и коридорным, которого он встретил, когда шел к выходу, Марк увидел около выхода такси, которое он заказал после разговора с Яном. Эта была Toyota, раскрашенная в желтый цвет, под стать американским такси. Марк сел на заднее сиденье автомобиля, водитель лишь мельком взглянул на его слегка помятую одежду и довольно–таки странные глаза.

— Куда вам?

— Городской аэропорт. Сегодня лечу в Сеул. Перелет с пересадками отнимет у меня много времени и сил. Жаль что по дороге нельзя для расслабления воспользоваться древним ритуалом дальнобойщиков. Я имею ввиду «ночных бабочек».

— А как же стюардессы? — метко и со сдавленным смешком подчеркнул водитель такси, у которого Марк заметил на руке обручальное кольцо.

Они поехали по шоссе, которое вело за пределы города. Дома по дороге в аэропорт встречаются все реже, как и то, что пассажир на заднем кресле все реже видит близких и дорогих ему людей. Березовые чащи пролетают перед глазами, как и хорошие моменты жизни. Закрыв глаза, он увидит дом, где вырос, в котором происходили самые интересные, самые восхитительные и самые важные моменты его дешевой жизни. Но тоннель все сильнее затягивает его к себе, подобно черной дыре. Он уже не имеет сил держаться на ногах, но какая–то противоположная сила держит его так, как будто его ноги так крепко прибиты гвоздями к почве, что обычным гвоздодером их не вырвешь. Камни в его почках превратились в скалы на берегу моря.

Ощущения такие, как и в тот раз, когда он вместе с ребятами проводил на уроках по химии, так называемые, «кислотные тесты». И тогда, и сейчас Марк чувствует вину, и знает, что лучше бы он этого не делал.

Чайки больше сюда не залетают: я заметил, что в этом году они стали облетать эти места стороной. Возможно, причиной столь явной антипатии стало уменьшение популяции рыбы. А может это моя вина? Впервые ступивший на эти берега, мой знакомый повествовал, что эти острова, именуемые Хебридскими, населяют убогие пастухи, занимавшиеся выпасом таких же дряхлых стад. Спустя три сотни лет, ретировались даже они.

Эти острова вдалеке, не более, чем напоминание из прошлого — спящие гиганты, боги сомнамбул, ждущие своего часа. Я смыл песок со своих губ и прижал запястье еще плотнее, трясущееся руки не продолжат жизни моего затлевшего дневника.

Оказалось, что я столь же невыразителен, как этот океан, столь же поверхностен и необитаем, как эта бухта, апатичное судно на мели без каких–либо отличий. Мои скалы — эти кости, а аккуратная изгородь огораживает крутой утес в бухте. Выстрел сквозь меня — пещера, мой лоб — гора, эта антенна также вещает прямо в меня. Все в перенапряжении, нервная система в том числе, там, где мои ботинки все еще топчутся. Я буду нести факел для тебя, я оставлю его у подножия моего надгробия. Он будет нужен тебе для тоннелей, уносящих меня.

Никто не брал книгу Донелли из библиотеки из 1997‑го года. Я решил, что ее никто и не хватится, пока нес ее, засунув под свой плащ и избегая посторонних взглядов. Когда смысл описываемого сокрыт, то и стиль писателя возвышен, это не слащавый текст репортера первых полос. Вероятно, поэтому единственным моим подходящим спутником тех последних дней была украденная книга, написанная умирающим человеком.

Когда кто–то умирал, или был при смерти, или тяжело заболевал, и не оставалось никакой мало–мальской надежды, они вырезали в скале параллельные линии, обнажая находящийся под поверхностью камня мел. В правильном ракурсе линии можно было увидеть с материка или рыбацкого судна, чтобы принять решение либо об оказании помощи, либо о полной изоляции. И переждать поколение, независимо от того, какая чума преследовала утесы и их обитателей. Мои же линии нужны для другого: держать любых возможных спасателей в страхе. Инфекция — это не просто болезнь плоти.

Эти пастухи были богобоязненным народом. Их отношения не знали любви. «Знакомый» рассказывал мне, что у них была одна Библия, передававшаяся по кругу в строгом порядке. Эту книгу выкрали путешествующие монахи в 1776 году, остров же двумя годами ранее был пастухами покинут. Иногда я удивляюсь, как они смогли воплотить главы и стихи в камне и траве, создав географию с религиозной значимостью. Значит, они действительно могли гулять по Библии и наполняющим ее противоречием?

Я встретил Драго. Я совершил свое маленькое паломничество. Дамаск — мой маленький дом на окраине Одессы. Мы пили кофе у него на кухне, пытаясь найти общий язык. И даже осознавая, что я прибыл не в поисках извинений, первопричины или воздаяния, он по–прежнему не находил себе места в своих волнениях, словно под кайфом или в бреду. Ответственность превратила его в старца: как и все мы, он давно перешагнул все мыслимые границы жизни.

Я бы оставил тебе подарки за убежищем, в этом временном месте между утесом и пляжем. Я бы оставил тебе хлеб и рыбу, но рыбные запасы кончились и у меня хлеба не осталось. Мы бы поплыли с тобой обратно на твою родную землю в лодке без дна, но я боюсь, что мы сойдем с ума от болтовни морских существ.

Он все еще утверждал, что он не пьян, а устал. Я не могу судить или различать что–то теперь. Я был пьяным, когда я оказался здесь, и уставшим. Я взобрался по тропе на утес в практически полной темноте и прилег в бухте, где траулер лежит брошенным на пляже. Только к рассвету я увидел хибару и решил приостановиться здесь. Я ожидал, что антенна и передатчик находятся в погодоустойчивой коробке где–то на горе. Коробка дышала неровным постоянством, как и все здесь, эрозия, кажется, покинула эти края навсегда.

Я объездил участок М 5 уже более 21‑го раза, но хотя у меня есть все отчеты и все свидетели и я перерыл все связи по миллиметру, используя карту военно–топографической съемки, я все равно не могу найти положение. Ты бы подумал, что там могли бы быть метки в качестве обозначений. Это где–то между поворотом на Николаев и сервисом Welcome Break. Но хотя я всегда наблюдаю это в зеркале заднего вида, я все еще не могу вытащить это на берег.

Там должно быть отверстие в днище лодки. Как иначе новые отшельники прибыли?

У меня были камни в почках и ты навестил меня в больнице. После операции, когда я еще не до конца отошел от анестезии, твои очертания и речь были словно размыты. Теперь мои камни совершили побег, и выросли в остров, а ты оказался мраком на машине пьяного.

Я начал свое восхождение по безветренному склону с западной стороны. Солнце на закате было похоже на огненный глаз, сжимавшееся под светом докторского фонарика. Моя шея болит от постоянного вытягивания головы для того, чтобы не терять свет антенны. Я должен посмотреть вниз, следовать дорожке, ведущей под остров к новому началу.

Убежище было построено здесь в начале 17‑го века. К тому времени пастухи стали отдельной специальностью. Первого пастуха звали Якобсон, он происходил из рода мигрировавших скандинавов. Местные не считали его скотоводом. Он приходил сюда каждое лето, строил убежище, надеясь в конечном счете, что подняв хозяйство, он обеспечит себя, жену и потомков. Записи «Знакомого» гласят, что это не вышло: он подхватил лихорадку от дойных коз и скончался спустя два года после окончания работ. И даже не было никого, чтобы вырезать эпитафию на белом утесе.

Три баклана видны сквозь сумрак, они парят в воздухе. Этот дом, построен из камня давно умершим пастухом. Содержимое: моя раскладушка, печь, стол, стулья. Моя одежда, мои книги. Пещеры, что испещряют желудок этого острова, голодны. Мой желудок голоден. Эта кожа, эти органы, это увядающее зрение. Когда иссякнет батарея моего фонарика, я спущусь в пещеры, ведомый лишь свечением.

В сноске редактор подмечает, что в этом месте «Знакомый» сошел с ума, так как сифилис прорывался в его систему словно пьяный водитель. Ему нельзя доверять — многое из того, что он говорит — безосновательно. И хотя он действительно рисует красочную картину, многое могло бы быть сказано им в пылу лихорадки. Но я был здесь и знаю, так же как и «Знакомый», что это место всегда наполовину придумано. Даже в здоровом глазу скалы и пещеры мерцают и размываются.

Они нашли Якобсона ранней весной, оттепель только наступила. Хотя он был мертв уже почти 7 месяцев, его тело было заморожено вплоть до нервов и даже не начало разлагаться. Все жило вокруг него: маленькие цветы тянулись к слабому солнцу, козы приспособились жить без пастуха и свободно гуляли по долине. «Знакомый» докладывает, что они разорвали тело в страхе и с отвращением бросили в шахту, но я не могу согласится с этой историей.

Спускаясь в пещеры, я поскользнулся, упал и повредил ногу. Кажется, я сломал бедро. Видно, что оно заражено: кожа стала ярко–розовой и боль подступает волнами, зимними приливами к берегу, глуша боль от моих камней. Я старался найти хибару для отдыха, но стало ясно, что только у этого всего есть один конец. Стало понятно, для чего могут понадобиться те медикаменты, что я украл с траулера — они помогут мне оставаться в сознании во время моего последнего подъема.

«Знакомый» не прошел через пещеры. С этого момента, его указания, как таковые, покинули меня. Теперь я понимаю, что это было между нами двумя, и все эти переписки, которые могли быть вычерчены на мокрых скалах.

Как будто кто–то взял машину и потряс ее, словно готовя коктейль. Бардачок был открыт и выпотрошен, как и пепельница с багажником. Смятые для музея разбитых вдребезги.

В моем последнем сне, я сидел в тишине с Якобсоном и наблюдал за луной, за козами, пасущимися на обочине проезжей части, мир в искуплении и очищении. Он показал мне свои лихорадочные шрамы, а я свои, между каждыми плечами возник полет.

Это лицо утопленника отраженное в лунной воде. Это мог быть только мертвый пастух, который привез тебя домой.

Луна над Одессой оставляла отпечаток в глазах. «Знакомый» поехал на сером хэтчбеке без днища, все существа на асфальте поднялись, чтобы спеть ему. Все символы нацарапанные на скале олицетворяли мое беспокойство. Моя жизнь похожа на электрическую схему. Все мои чайки улетели, не вынося своих насестов. Соблазн луны над Одессой слишком силен.

Мы начнем собирать нашу собственную версию северного берега. Мы будем небрежно писать на мертвых языках, составлять электрические диаграммы и спрячем их для будущих теологов, чтобы погрузить их в размышления и споры. Мы смешаем краску с прахом, дегтебетоном и светом от наших инфекций. Мы раскрасим луну над поворотом на Одессу и голубые огни, падающие подобно звездам на обочину.

Драго, по придорожной полосе, по выходу в Дамаск, весь кипящий и прохладный, весь в перьях и сожалениях — все эти сигналы обращались в беспорядочное бегство, словно ток через схематические диаграммы наших внутренностей, те исписанные лодки, у которых оторвало дно, что смывают нас обратно на берег.

Отсюда я могу видеть свою армаду. Я собрал все письма, что я тебе когда–либо хотел послать, если бы я когда–нибудь добрался до материка, но вместо того я собрал их в рюкзак и раскидал по пляжу. Затем я взял каждую и свернул их в кораблики. Я свернул тебя в множество изгибов и затем, пока солнце садилось, я отправил флот в плавание. Разбитый на 21 обломок, я отправил тебя в Атлантику и теперь я сижу здесь, наблюдая, как вы все тонете.

Боль в моей ноге на пару минут ослепила меня, когда я изо всех сил взбирался вверх по скале. Я проглотил очередную горсть обезбаливающего и теперь чувствовал себя почти ясно. Остров вокруг меня отступил во мглу, в то время как луна, кажется, сошла в мою ладонь, чтобы вести меня. Я мог видеть широкую черную линию инфекции, достигающую мое сердце от пояса на моих брюках. Сквозь фугу, весь этот мир как срезанный путь, с низин к антенне.

Я начал свое путешествие на бумажном кораблике без днища, я полечу на нем на Луну. Я был согнут по линии со временем, ослабел лист жизни. Сейчас, ты остановился на противоположной стороне листа, я вижу твои следы из чернил, которые впитываются через волокна растительной целлюлозы. Когда лист пропитывается водой и клетки разрушаются — мы перемещаемся. Когда этот бумажный самолетик покинет край обрыва и высечет параллельные тропы в пара в темноте — мы будем вместе.

Если бы «Знакомый» пережил это, он бы понял, что, как и я, сам был собственной границей между землей и водой. И в то время, как я стал этим островом, он превратился в его сифилис, отступая в горящие синапсы, камни, инфекцию.

Изогнутый назад, как ноготь, как заусенец, как утопающий человек цепляющийся за спасательный круг, выброшенный на заброшенный берег под луной, такой сломанной, как раздробленное крыло. Мы разбились, мы летели и остановились, эти никуда не годные обезболивающие, эта форма не постоянна. Я отправлюсь в полет.

Ослепший от паники, оглохший от рева огородившего его траффика, его сердце остановилось по дороге в Дамаск. Драго, присевший у обочины, съежившийся словно чайка, словно окровавленная чайка. Бесполезный и приговоренный словно сифилисный картограф, умирающий пастух, зараженная нога, камень в почке, блокирующий движение на автостраде. Он не был пьян, он вовсе не был пьян. Все его дороги, и тоннели, и пути вели к этому моменту столкновения. Это не отмеченное естественное состояние: он не должен был там сидеть со всеми его химикатами и диаграммами схем, он вообще не должен был там сидеть.

Мы оставим сдвоенные следы пара в воздухе, белые линии, выгравированные на этих скалах.

Я сжег свои пожитки, книги, свидетельство о смерти. Моим свидетельством будет весь остров. Кем был Якобсон? Кто помнит о нем? О нем писал «Знакомый», но кто есть «Знакомый»? Кто вспомнит о нем? Я нарисовал, вырезал, вытравил, высек в пространстве все, что перенял от него. Придет на эти берега другой, чтобы вспомнить и меня. И встану я из океана, словно остров без дна, соберусь воедино словно камень, стану маяком, сигнальным буем, чтобы помнили тебя. Нас всегда тянуло сюда. И однажды чайки вернуться и совьют гнезда в костях наших историй. И взгляну я налево, и увижу тебя, летящего около меня. И взгляну направо, и увижу Якобсона, Драго, и «Знакомого» летящих рядом. Они прочертят белые линии, врезанные в воздух, дабы достичь большой земли, откуда придет помощь…

Простите за столь длинный монолог. Вам пора привыкать.

— Приехали! С вас 40 гривен. — произнес водитель такси, замедляя свой автомобиль.

Заплатив таксисту и отблагодарив его, Марк начал неспешно втягивать в себя воздух, окружавший его, но он чувствовал, что воздух кончится, рано или поздно. Медленным шагом Марк зашел в огромное здание аэропорта, вызывавшее чувство противоположное клаустрофобии. Создавалось такое впечатление, как будто здесь потеряться проще, чем в гребанной Сахаре. Он приближался к терминалу B, возле которого его должен был ждать Ян.

Я хочу вас призывать к тому, что ничего не потеряно. Все еще можно изменить. Рано или поздно создадут работающую машину времени. Сколько на это уйдет? Десять лет или пятнадцать (я думаю, что пятнадцать. Это сложно)? Ничего не потеряно. Кроме климата. Его мы просрали.

Зайдя в аэропорт, Марк почувствовал то, что радовало его собственное эго. То, что могло изменить его жизнь и его самого. Чувство того, что можно улететь прочь со страны с постоянными кризисами, финансовой нестабильностю, с извращенными понятиями моды и стиля, с неуважением людей друг к другу, где продавец может сломать мальчишке ноги так, что повылазят кости, за то, что парень украл яблоко с его прилавка. Он был так близок к всему этому.

— Эй, приятель, ты случайно не заблудился? — произнес из–за спины Марка Ян.

— Я тебя тоже рад видеть. Ну что скажешь, приступаем?

— Нет, будем стоять здесь и наслаждаться тем, как люди бегают туда и обратно, а нам напротив некуда спешить. — прозвучал саркастичный голос Яна.

— Тогда пошли пройдемся по залу ожиданий.

Ян с черной сумкой в левой руке впереди, Марк сзади, и оба они двигались медленно, при этом оглядываясь по сторонам в поисках чего–то важного, чего–то такого, что даже сможет наградить зрением Стиви Уандера. На местах в зале ожидания были разные слои народа. Им не суждено сидеть в одном классе. Кто–то продал свою почку, как например, та старушка лет пятидесяти пяти, которая собирается лететь к своему ребенку–инвалиду у которого, помимо прочего, подписка о невыезде из чужой страны. Или как тот парень в очках с изящной оправой, читающий сегодняшные новости на своем десятидюймовом планшетном компьютере Samsung. Его компания отсылает его в командировку, которую будет оплачивать его же «контора».

Когда они прошли почти половину зала, Ян почесал свой затылок правой рукой. Это был знак. Немного присмотревшись в правую сторону своими молочными глазами с маленькими темными пятнами, Марк заметил солидного мужчину, державшего на коленях приоткрытым свой ноутбук. Но самая главная вещь находилась у него возле ног — сумка, которая была чрезвычайно похожа на их собственную, которую в левой руке нес Ян. Когда аферисты сделали еще пару шагов, они завалились в жутко неудобные пластиковые кресла. И стали выжидать. Марк хотел говорить о том, что вчера он встретил ребят с пушками, которые отрывают ноги несколькими выстрелами, либо закончить вчера начатую им самим же, но незаконченую тему. Решив, что начатая им речь о поддельности любви и о том, что выгоднее по субботним вечерам ездить в гости к семнадцатилетним девочкам, сбежавшими с дома, а теперь ищут случайного заработка, нежели предпочитать жизнь с одной женщиной, пускай и допускать довольно–таки частые измены, будет казаться баловством своей любознательности. Поэтому он решил выбрать первый вариант. Но позже… Если настанет подходящий момент…

Ян легонько толкнул Марка своим локтем в бок, намекая на то, что их жертва готовится к посадке на борт самолета.

— Ты готов?

— Да, я готов.

Они встали со своих мест и направились за мужчиной с ноутбуком в черной сумке. Парни точно знали чего они хотели. Никогда еще прежде их планы не награждали их фатальными исходами. И в этот раз их смекалка и общая работа не подведут. Они были уверены в этом, как и Мартин Палермо был уверен в том, что не забъет пенальти. Сквозь тело и душу ребят ранее, когда они лишь начинали проворачивать свои грязные делишки, проносилось странное чувство: смесь страха, неуверенности, азарта и возможности подзаработать вкупе.

Цель двигалась неспешно к месту проверки багажа, общаясь по мобильному телефону со своей семьей и спрашивая их, какие сувениры привести с Южной Кореи. Он, как бы шутя, предложил жареных собак, обещая, что это будет так же вкусно, как и лягушачьи лапки, которые он привез с Франции, когда был там две недели назад. Ян и Марк поспешили, дабы занять место перед ним, ибо это была часть их плана. Ян кинул свою сумку на конвеер, сканирующий вещи на предмет оружия и прочих запрещенных предметов, подобно тому, как хирург ищет опухоль в брюхе пациента. За ними припарковался тот же мужик с ноутбуком в сумке, державшаяся у него на сальных пальцах, а также с iPhone'ом, лежащим в кармане его аккуратно выглаженых женой брюк. Он положил свою сумку в полуметре от сумки парней.

Главная проблема была в том, что он, во–первых мог заметить, как Ян будет забирать его сумку с конвеера (в этом Яна поддержут двадцать восемь ангелом в лице Марка), во–вторых — чтобы не заметил малейшей разницы между двумя практически одинаковыми саквояжами, а также нужно, чтобы сумка данного мужчины была максимально приближена к их собственной, ради облегчения задания. Марк, стоявший в сорока сантиметрах пытается уловить тот самый момент, когда фанат продукции «наследников» Джобса отвернется на секунду. На несчастную долю секунды. Ловкость верхних конечностей Марка успеет сделать свое дело и он сумеет придвинуть его сумку на несколько дюймов ближе к их сумке, внутри которой была деревянная доска, для веса, пропорций, тактильного ощущения и максимального ощущуния ноутбука в черной ткани.

Перед тремя парнями впереди еще стоят несколько людей: симпатичная девушка–брюнетка, одетая в тонкую, легкую блузку, а также леггинсы, в которых ее задница казалась непропорциально большой; молодой худощавый парень, лет двадцати, по видимым причинам — студент. Страдает от себореи. Несложно догадаться об этом, хотя бы потому, что его лицо в отдельно взятых местах преобладает неестественно розовым цветом, а когда он он проводил рукой по своим жирным волосам, казалось, что его голова — небеса, откуда природа ниспослала снежную погоду, а сам он — Санта — Клаус, привезший с собой праздник. Первым в этой очереди стоял гость с Ближнего Востока, невероятно походивший на преспешника Усамы бен Ладдена и на месте человека, который занимается «шмоном», вряд ли много процентов людей допустили бы его попадание на борт воздушного транспорта. У этих сволочей есть деньги на войну, но нету денег, чтобы накормить своих детей.

Наконец–то ожидания не прошли зря и уловив момент, когда владелец черной сумки отвернулся ради того, чтобы осмотреть внутреннюю часть аэропорта, Марк подтолкнул сумку своей рукой. Но это был лишь шаг к облегчению их миссии. Оставшаяся часть плана — забрать чужой саквояж и сделать так, чтобы его владелец не заметил подмены. Но если бы у парней не было все продумано, они бы вряд ли решились на это. Потенциальный террорист и парень, чей домашний питомец — себорея, уже прошли через металлоискатель, и к удивлению, успешно. Ожидая, пока вещи девушки, обладающей выпирающей задницей, пройдут проверку, Марк филосовски размышлял о том, как любой человек может крайне близок к гибели. А что потом? Наивные религиозные фанатики могут уповать на жизнь в раю, либо же, если они были плохими девочками и мальчиками — в аду. Или какая–то такая хрень. Но мы умные люди, и вследствии данного факта должны понимать, что наш мозг состоит с нейронов, в нашей крови полно лимфы, а наш желудок создает желудочный сок, способный разъедать ржавые гвозди. И все это можно устранить несколькими выстрелами, удушением, фатальным избиеним, смертельной вакциной, электрическим стулом, попросту болезнью и старостью. И вам уже будет все равно, как там ваши родственники и близкие друзья. Религия отыгрывает функцию воспитательного процесса, так как пытается сводить на нет существующую злость, подлость и фрустрацию человечества. Но Библию придумал человек. Обычная человеческая сущность, такая же, как и вы. Эта сущность тоже питалась пищей, ходила испражняться, трахалась, употребляла психоделические вещества.

По существу, каждый день становится все более непонятнее, мрачнее и более страшнее с тысячами людей, теряющими свои дома и страдающими по разным причинам. Вы можете видеть столько огромного количества негатива по новостям, особенно это чувство жестокости, которое становится деиствительно сумашедшим. Идя далее с этим всем, очень легко почувствовать себя на грани, но не важно как темно становится, надежда всегда есть в новом дне и оставаться позитивным — это первый шаг. И когда вы все это переживаете, Христос — единственный кто дает причины жить и Он наш герой, что борется со всем этим угнетением и несправедливостью.

Когда жирная задница увиляла прочь, Ян прошел через металлоискатель, его ощупал охранник и Ян сделал вид, что положил свою сумку после воображаемой личной сумки Марка, являющейся их собственной, прихватив при этом сумку с дорогим ноутбуком. Но пока охрана это поймет, Марк и Ян будут смеяться им в лицо, попивая дорогое виски. Когда Ян поправлял свою рубашку, ковырялся в кармане своих джинс, Марк тоже начал проходить проверку. Едва он ступил по металлоискатель, как запищали скверным, противным звуком сирены. Но этот звук был спасательным кругом для ребят.

— Почему вы меня настолько агрессивно обыскиваете? Я и сам мог бы вытянуть вещи с карманов. Это потому, что я черный? — пытался отшутиться Марк, а охранник в это время тратил свои усилия на то, чтобы не смотреть в его пустые глаза с черными дырами посередине.

Охранник шмонал Марка, доставая у него с карманов ключи и iPhone, которого у него, когда он заходил в аэропорт, не было. Ян, уже издали наблюдавший за этим, потянул улыбку на своем широком лице. Дав добро, и отпустив Марка, прежде опустошивший его карманы охранник, пожелал приятной дороги. Легкой походкой Марк направился к Яну, несшему добычу.

Выйдя на место для посадки, Марк и Ян заметили, как тучи низко лягли и начали давить на них и людей вокруг, в такой степени, что приходилось пригибаться, дабы не касаться серых исполинов. В это время как раз приземлился самолет, едва прилетевший со столицы. Ребята подождали, пока его пассажиры выйдут, и тогда они смогут изобразить из себя людей вышедших с этого летательного аппарата, пристроившись сзади остальных, ведь это был один с немногих способов снова войти в здание аэропорта. Билетов у них не наблюдалось, а потому лететь они никуда не собирались.

Вот они заметили за своими спинами человека, которого они несколькими минутами ранее обокрали. Он прошел мимо ребят к самолету, на который совершалась посадка, а они в свою очередь тянули расслабленную самодовольную улыбку на своих лицах оттого, что на сумке, которую несла жертва, красовался маленький пластмассовый значок, которого мужчина не замечал (пока что), и который гласил «Вы обмануты», как говорится, в лучших традициях драмы.

Люди, прилетевшие со столицы, уже заходили в огромное бетонное сооружение, которое было даже больше, чем сам Валуев. Мошенники последовали за ними, вновь прошли «контроль качества». Каждый размышлял о том, что можно было бы провести остаток сего дня, ибо сейчас полудень, а задание выполнено.

— Марк, скажи мне на милость, откуда у тебя в кармане эта хипстерская вещь? — намекая на смартфон под управлением iOS.

— Видеоуроки пенспиннинга не прошли зря, и теперь я чувствую, что мои пальцы сильнее Вирастюка и быстрее Усейна Болта. В общем, сегодня с одного зайца мы содрали две шкуры.

— Ну ты даешь! Лишил беднягу кроме яблочного пюре еще и фруктового сока. М-да, так умеешь только ты. — с восторгом и удивлением повторял Ян. Когда парни вышли на обширную, но заполненую автомобильную стоянку, послышался звук, издаваемый Крайслером, когда его хозяин приближался к нему. Ребята примостились поудобнее на передние кресла.

— Можно на сей раз я поведу? Пожалуйста. — тихим и ненавязчивым тоном произнес Марк.

— Да без проблем. Отчего такие желания?

— Я уже давненько не сидел за рулем хорошей машины. А мужчина без авто, это как Odd Future без Тайлера. Вроде бы у них есть неплохие песни, и слушать их приятно, но уже не то ощущение.

— Ладно, валяй.

Поменявшись местами, ребята включили радио. С него как раз доносились новости:

— Вчера около полуночи был ограблен придорожный магазин на окраине города. С кассы была украдена сумма около двадцати тысяч гривен, также огнестрельным оружием были нанесены смертельные ранения продавцу. Количество нападавших неизвестно, но уже ведется активное расследование. (Короткая пауза). Через несколько минут вы услышите пару–другую треков от Basshunter'а! Слушайте лучшие музыку и новости, только на Kiss FM.

Марк предпочитал умалчивать о вчерашнем происшествии. Незачем забивать голову обыденными делами. Марк протянул руку в которой утопал смартфон.

— Вытяни «симку». Пинцет лежит в бардачке. Нам не нужны сыщики в виде ловцов IMSI.

Ловец IMSI — станция сотовой телефонной сети, вылавливающая номера IMSI, интегрированые в SIM-карты, а также способна без ведома оператора сотовой связи прослушивать сообщения и разговоры. Я надеюсь, что сэкономил ваше время, ведь вам не пришлось искать статью про эту чушь в Википедии. Вдруг с колонок полилась электронная музыка. Спустя сорок секунд Ян вытянул руку из окна и выкинул SIM-карту.

— Где провел вчерашнюю ночь? — как бы невзначай спросил Ян.

— В дешевом отеле, где даже нету обслуживания, мини–баров и спа–процедур. Не по мне это. Не для меня. — с улыбкой ответил Марк. — Куда мы сейчас едем?

— Вообще–то ты держишь баранку, и если судить по логике, то ты должен знать куда мы направляемся. Разве не так?

— Отдадим добычу нашему старому другу? Ты как считаешь?

Ян лишь покивал головой, выражая согласие. На окраинах поживал их реализатор, если его можно так называть. Чтобы то ни было — от дизайнерской ручки до свежеугнанного автомобиля. Он мог в тот же день продать буквально все. Даже если бы парни украли небоскреб, он бы все равно нашел арабских шейхов, которые согласились выкупить его. Еще одно доказательство того, что связи могут решать некоторые проблемы.

Наконец они пересекли городскую черту. Уже виднелись многоэтажки самых разных типовых серий, стоявшие, как свечки на праздничном торте. Проехав около пятиста метров, колеса автомобиля направили транспортное средство во дворы, где столбами стояли подобия советских 121–60–25, но данные сооружения сильнее стремились вверх, отчего их этажность имела немного более высокий коэффициент.

— Может он опять укурился в усмерть? — вырвались звуки с гортани Марка, когда они припарковали машину и уже выходили с нее. — Он нам не поможет, а мы его лишь потревожим. Бессмысленно это. Говорю тебе — бессмысленно. Нужно искать нового «продавца».

— По–моему это уже является его постоянным состоянием. Образом жизни, если угодно. Но он нам до сих пор верен и может выполнять свои функции, как бы он не был пьян. А это главное. Наверное.

— Как считаешь. Тогда потопали.

Парочка зашла в подъезд, разукрашенный аккуратным, но бессмысленным граффити. В смысле, разумеется существуют «философско–повествовательные» граффити, например, творения Бэнкси, но данный подъезд — явно не тот случай. Самая сильная смысловая нагрузка, которую несут надписи, колонизировавшие стены, — признание в любви 16-тилетней девочке, ждущей ребенка от своего сверстника.

Ребята подошли к лифту. Понадеявшись в работоспособности лифта, Ян нажал на волшебную кнопку, которая не менее волшебным образом должна была пригнать лифт прямо к их ногам. Но тщетно.

— Ну нахер все это! — вскрикнул Ян эхом, разкатывавшемся волнами по этажам. — Теперь пока я дойду к нему на 15-ый этаж, то умру от бронхиальной астмы. Я хочу себе гроб с канадского клена, чтобы внутри играли симфонии Моцарта. И чтобы была прочая мура. — только хотел Марк ответить на услышаные слова, как Ян ответил так, как будто забыл сказать что–то невероятно важное. — Ах да! Устроишь стриптиз на моих похоронах?

— Не страдай паранойей. Твоему чахлому сердцу это будет лишь на пользу. — наконец воспользовавшись моментом сказал Марк и начал преодолевать первые ступеньки, подобно альпинисту, ступившему на подножие Эльбруса.

— Это у меня–то чахлое? А кто по утрам бегает «пятикилометровки»?

— Уж точно не ты.

— Ладно, я устал от этого разговора. Спорить у кого сильнее и лучше работает серце, не то же самое, что мерятся пенисами. Коротче, бессмысленно.

Когда Ян замолк, они уже преодолели четыре этажа. «Любитель травки» не пользовался телефоном, а потому нельзя заранее узнать где он находился. Но почти всегда он сидит дома в джинсах, крутит косяк и смотрит «Южный парк» на плазменной панели Viera. Не пользовался телефонам он не из–за паранойи (кусочек которой засел у него в груди в виде осколка), а из–за того, что жил девяностыми, и предел его мечтаний — золотая цепь и пейджер.

Через долгое время ребята поднялись на столь желанный 15-ый этаж. Неработающие лифты еще большее разочарование, нежели проиграши киевского футбольного клуба «Динамо». Но лифт, ко всему, еще и приносит боль, заседавшую в ногах, а неудачные игры «Динамо» — проблемы их же болельщиков, уповающих на чудо. Когда Марк потянулся к звонку, послышалось красивое пение лесных птиц. Навеяно ли это наркотическим опьянением? Или желание расты сблизится с природой?

Ноги парней устали, а легкие были так же слабы, как и спущенное колесо у автомобиля. Даже неизвестно, сможет ли кто–либо с них выдавить хоть слово. Дверь распахнулась, и пред нею встал смуглый человек в джинсах с голым торсом, шапкой, которая с помощью оттенков цветов, в которые была окрашена, притворялась радугой, а также короткими дредами, не успевшими отрасти после стрижки, случившейся несколько месяцев назад, в свою очередь прятавшимися под символом гомосексуальности. Я хочу видеть причины того, почему лесбиянки ненавидят члены.

— Хай, чуваки! Как оно!? Принесли мне товар? — начал говорить глухим голосом, как будто сквозь вату, не останавливаясь и без припинаний их знакомый. Человек, впервые услышавший его, мог бы подумать, что у европейских растаманов есть свой акцент, а мало того — целый язык, таким он был непривычным для простого слушателя.

— Привет, Руф! Твоя интуиция с каждым днем все мощнее. Ты ее чем–то кормишь? — цинично спросил Марк.

— Эй, смешная шутка, пареньки. Ты сам знаешь, что мне помогает быть в тонусе. То, что мой отец привез с родины. Кусочек патриотизма.

— Твой отец местный, а не с Ямайки. Или я ошибаюсь?

— Боб Марли — вот мой отец.

— Ай, ладно. Мы приехали не для того, чтобы с тобой общатся. Вот, — говорил Марк, доставая телефон с кармана. — продашь какому–нибудь хипстеру. И еще… — на сей раз указывал на сумку, державшуюся в руке Яна.

— Санта привез тебе подарки. — едва ли не напевая, выговаривал Ян, расстегивая змейку и засовывая руки в сумку, как лопату в землю. — Тоже знаешь, что с этим делать.

Раста осмотрел ноутбук и телефон. Его лицо с длинным носом, пораженное то ли солнцем, то ли солярием, выражало удовлетворение.

— Сколько хотите за все?

— Долларов эдак 1400.

— Нет. Вы перегибаете палку дружбы и мира между нами. Они новыми столько стоят вместе.

— Ты чего?

— Серьезно. Я не пытаюсь вас обманывать, хотя бы потому, что не тем людям это говорю.

— Ты забыл кто тебя кормит? Подскажи–ка, на какие деньги ты покупаешь свою вонючую шмаль? — уже более разсерженым голосом произносил Марк. — Не уж на деньги, вырастающими со стен, как грибы? О, смотри! Кажется у тебя мухомор вырос! — указывая на флаг Ямайки. — Растафарианство это лишь мотив быть барыгой? Сомнительный мотив. От того, что ты сделаешь несколько затяжек, мир лучше не станет. Ей богу, не раздражай меня! В противном случае — в следующем месяце ты будешь на улице просить мелочь. Я тебе не угрожаю, но мы ради этого мусора ездили в аэропорт и обокрали мужика, собирающегося в командировку.

— Пошел ты козе в трещину. — прошептал Руф так, что никто не услышал, прикрывая ладонью рот, с которого по прежнему искал выход дым, засевший в легких, сделал шаг назад и полез рукой в приоткрытую тумбочку.

Через несколько секунд в загорелой руке уже лежала кипа долларов. Когда–то Марк несколько месяцев работал ради прибыли в таком виде. Руф отсчитал более десятка бумажек и передал их в руки Марка, которые уже были наготове и протянуты для получения заработка, после чего закрыл дверь, не попрощавшись.

— Да у него уже мозги поджарились. Теперь я даже не сомневаюсь, что ему нужно искать замену. — возмущался Ян, немного с запозданием решивший поддержать своего товарища.

— К черту его! К черту.

Ребята шустро спустились вниз по ступенькам, ибо их сзади толкало желание побыстрее выйти с этого «притона». Они вышли на улицу и сели в Крайслер.

— Где сейчас «затусим»?

— Ну, я планировал заехать в «ловушку». — так парни называли место, где находился гипоталамус их афер — компьютерная аппаратура, городские телефоны с бесплатной связью, разнообразная уйма инструментов — от ножниц, которыми они вырезают «фальшивки», до металлорежущего станка, помогающего им изготавливать поддельные автомобильные номера. — Ты не будешь против?

— Разумеется, не буду.

Они ехали вдоль широкой дороги, ведущую в центр города, где жизнь простого люду кипела. Мальчишки, шедшие по тротуару оборачивались для того, чтобы лицезреть их транспортное средство, ибо автомобилей такого класса в городе было довольно–таки немного. Марка и Яна эти взгляды радовали, баловали их самолюбие и придавали еще большей уверенности в том, что они совершают эти мелкие преступления не зря. Уж точно не зря. Хотя бы то, что они не платят налоги стоит того. Ребята притворяются лягушками, вообразившими, что они — драконы? Нет, скорее вороны, нарастившие соколинный клюв.

Спустя несколько минут езды по дневным улицам города, Марк направляет автомобиль в глухой проулок, где была асфальтированная дорожка, но на ней не было ничего: ни мусорных баков, ни лавочек, попросту пустой «голый» проулок со стенами пятиэтажных зданий, давлящими на него, и гаражные ворота на одной из них. Подъехав к оным, Марк попросил Яна выйти и открыть ворота. Второй неохотно согласился. Марк достал какой–то брелок с бардачка машины. Когда Марк нажал волшебную кнопочку на своем «брелке», ворота открылись, но всего–лишь на треть, из–за того, что в последнее время они стали клинить. Именно по этой причине Марк попросил Яна помочь.

Подковырнув «врата в ад» своими руками и открыв их до конца, Ян полез рыскать ладонью по внутренней части стены. Спустя несколько мгновений большое высокое помещение озарило слабое холодное освещение, которое образовывали MR16 на потолке. Но казалось, что этого света действительно не хватает, хотя бы потому, что помещение реально здоровское, и к тому же оно было наполовину забито рабочими столами, ящиками с‑под техники и других товаров, например краски, в одном из углов стоял диван, а у противоположной стены — три кресла со стеклянным столиком, на котором красовались разные журналы и книги, в том числе американский выпуск Playboy с Эли Лейс на обложке. Около ворот начинались ступеньки, которые вели на так называемый, «второй уровень» (высота потолков позволяла делать подобие смотровых площадок наверху). На столах, размещавшимися у разных стен, стояли компьютеры, такие как ноутбук Dell с операционной системой Ubuntu на борту, и iMac; принтер; разные листовки, предлагавшие секономить деньги и с помощью одного билета отведать все музеи и достопримечательности города, или просто рекламирующие товар; лотерейные билеты, которым грош–цена, хотя бы потому, что сделаны они руками аферистов и красками принтера, упомянутого выше; «кукольная мебель», которую мошенники собираются продать по цене настоящей, а также прочие безделушки.

Припарковав Crysler на свободное место в двести–пятидесяти–квадратно–метровом (ах, какое некрасивое слово) помещении, Марк вышел с авто и произнес:

— Мда, здесь требуется немного убраться.

— Давно уже требуется. Может поработать тут сегодня? Или ты хотел бы вызвать сюда уборщицу?

— Ну уж нет! В новостях это будет глупо звучать: «великих мошенников раскусила домработница, пробравшаяся в их «логово».

— Почему ты называешь нас «великими»? Ничего выдающегося мы не сделали, лекарство от СПИД'а не изобрели. Чего уж там — мы даже вживую никогда не видели задницу Ники Минаж, а на это стоит посмотреть.

— Как говорил Янукович: «Мы, как минимум, не должны торговать зерном, а должны перерабатывать его, например, в мясо или в мясную продукцию».

По помещению прокатился двухголосый смех, вгрызавшийся в голые стены и отдавался слабым приглушенным эхо.

— Ладно, наведем здесь порядки сегодня, заодно обсудим план наших дальнейших действий. — сделав глубокий вдох, наполняющий его легкие бодрящим кислородом, произнес Марк.

— Разве тебе не хочется хотя бы недельку отдохнуть? Поездить по нашей живописной области, поесть пищи в дорогих ресторанах, покурить травку в конце концов? Еще немного времени пройдет — и мы уже не сможем так свободно передвигатся по городу, в особенности ты. Тебе нужно расслабиться.

— Расслабляться будем на небесах с бриджем и шлюхами, в то время, как Бог и Иисус будут нам показывать фокусы, например, хождение по воде. Кроме того, один человек с Донецка однажды сказал: «Мы с Дмитрием договорились, что не будем говорить о плохом, а лучше сделаем». — снова послышались смешки. — А когда наступит время, когда нас начнут узнавать на улице — значит пора ставить гребанную звезду на «Аллее славы». А сейчас — к уборке.

Ребята решили, что в первую очередь они вынесут с «ловушки» коробки, пустовавшие на холодном бетонном полу и отнимавшие драгоценное пространство у парней, как Microsoft у Apple идеи в восьмидесятых. Когда они выносили по нескольку коробок в мусорный контейнер на соседний проулок, они вели себя, ей богу, как малые дети — бегали с утрамбованными коробками в руках на перегонки, при этом споря, что каждый сможет вынести больше и быстрее, чем другой, толкались, теряя картонные кубы, спотыкались об асфальт. Когда Ян упал — завопил на всю улицу, после чего мгновенно встал и стал доганять Марка. Слаживалось такое впечатление, как будто они забыли, что такое анонимность, скрытность и профессионализм, несмотря на то, что людей на этой улице было как мух в сельском сортире.

Закончив с коробками, и таким образом освободив место в помещении, парни захотели избавится от пыли методом влажной уборки. Спустя двадцать пять минут от того момента, как они взяли влажные швабры в руки и стали елозить ими по полу, Ян произнес:

— Ну что товарищ, передохнем?

— С преогромнейшим удовольствием!

Только они рухнули в диван, стоявший в углу, как Марк о чем–то вспомнил. Он встал и попялился в сторону автомобиля, волоча за собой ноги. Открыв двери машины, он достал с заднего сиденья три бутылки напитка Mountain Dew и несколько батончиков Chocodile. Выложив все это на стол, он завалился на мягкий диван и оперелся на подлокотник, а также предложил отведать угощений Яну. Тот согласился, руководствуясь чувстом голода, пытающееся выедать его пищеварительную систему. Марку теперь казалось, что с ним управляется невидимый гипнотизер, желающий их отвлечь лишь ради того, чтобы украсть их закуску и бутылку газировки. Глупость конечно, учитывая стоявшую в десяти метрах от ребят, довольно–таки недешевую машину, но веки Марка тяжелели, а также ему хотелось спать — все, как в мистификациях о гипнотизерах.

Стало темно, как будто Джон Крамер выключил свет. Стала ощутимой коридорная прохлада. Вокруг суета, люди в белых халатах занимаются спортивной ходьбой. Белые стены и потолки должны успокаивать, ибо именно с этой целью их часто окрашивают именно в белый. Возле одного с кабинетов собралось несколько человек, забарикадировавшие проход, и молодым тощим медсестрам приходилось вылаживать все свои усилия для того, чтобы оттолкнуть толпу и пройти по узкому коридору.

С разных кабинетов доносились самые разнообразные тембры и октавы голосов — от «сирены» новорожденного ребенка, до женского ревенья. В кабинете, взгляд на который изредка бросала толпа, никак не мог начаться акт начала новой жизни — плод вовсю упирался, то ли от того, что боялся начать дышать кислородом, то ли от того, что он чувствовал, что все, что будет впереди, будет тяжело даваться. Но деваться уже некуда, единственный способ избежать жизни — умереть. Но в этом случае он сильно расстроит свою мамочку.

Вот уже около десяти длинных часов с кабинета доносятся прерывистые крики, скрывающимися либо за кратковременной тишиной, либо за громкими указаниями врача, уставшего не меньше, нежели женщина, лежавшая на акушерской кровати. Врач давно решился делать кесарево сечение, но медсестры, сменявшие друг друга в долгом ожидании, пытались всеми способами отказать его от затеи. Это были первые роды представительницы женского пола, а потому это и являлось одной с причин этих «долгоиграющих» родов. Доносился разозленный, уставший и одновеменно взволнованый голос акушера.

— Знаете что?! Это уже вовсе не смешно! Или мы жертвуем жизнью ребенка, или же делаем кесарево! Сестра, прошу инструменты!

Повинуясь наказам врача, одна из сестер потянулась за подносом с «экстримальными» приборами. Медсестры окружили роженицу, говорили вещи, которые должны ее успокоить. Удивительно, как люди готовы хорошо выполнять работу, если у них есть стимул в виде хороших чаевых от семьи рождавшей женщины.

В коридоре уже несколько часов ждали и общались близкие для «мученицы» люди. Здесь были ее родители, сестра, два двоюродных брата, лучшая подруга. Отец новорожденного не присутсвовал. Даже тогда эта сука умудрилась бросить первенца в сложный момент. К чертям его! Было бы ущербным помногу думать о его предательствах.

Беременной уже вставляли катетер в мочевой пузырь, дабы облегчить сокращения матки, так как пустой мочевой пузырь не будет давить на нее. После хирург делал разрез на брюшной полости над лобком. Если бы вразумительный человек не знал, что так будет лучше и для матери, и для младенца, то скорее всего подумал, что это изощренный древнеиндейский способ жертвоприношения. Зрелище жуткое настолько, что будь кто–нибудь другой на месте врача, руководившего этими качелями, то начал бы либо блевать на месте, либо падать в обморок от сильного головокружения и помутнения сознания. Хирург берет нежно в руку мочевой пузырь, как плюшевого медвеженка, которого он подарит засранцу не желающему лезть наружу, и немного отодвигает его в сторону.

Позже врач разрезает матку и вскрывает плодный пузырь. Наконец–то отчетливо виден малыш. Хирург достает его и пересекает пуповину, после чего показывает тельце матери. Женщина настолько уставшая, что не знает как ей быть — радоваться или же не напрягать мышцы лица, которые могли лишь выдавить кислую циничную улыбку. Врач поздравил женщину, которую клонило в сон от наркоза.

Руки врача взялись за специальные нити с викрилового материала, а также несколько игл и ножницы, и начали сшивать «место ранения». Когда врач закончил заниматся своей дивной работой, через некоторое время толпе ожидавших было позволено войти, дабы воочию узреть новорожденного, который никак не умолкал от того, что его легкие привыкли к плаценте и у них еще не было опыта использования полноценного кислорода. Все физиономии выражали радость, равнодушие и удивление вперемешку, такое себе изобразительно–эмоциональное оливье. Все внимание было обращено к голому и лысому инопланетянину. Его голосовые связки все отказывались умолкать, а глаза были прикрыты. Сложно верить в то, что к человеку, который еще ни черта не сделал, не имеет власти, связей и денег, может быть обращено внимание десятка людей.

— Отец скоро приедет? — спросил у всех, кто мог его слышать, один из двоюродных братьев новоиспеченной матери. В ответ отдавался лишь противные вопли малыша и возгласы женской половины:

— Какой он милый!

— Весь в своего папу, а глаза мамины! Надо же такое!

— Вот он — достойный наследник нашего рода! Я так щаслива!

И плевать, что они еще не знали его судьбу. Но все в него верили, на него надеялись. Кто знал, что он мог бы стать президентом всея страны, гениальным фармацевтом, который изобретет волшебную вакцину от всех напастей, обладателем четырех «Гремми» и трьох золотых статуэток в 33 сантиметра длиной, а также Нобелевской Премии. Но этому было не суждено случится. Мать мальчика уже спала крепким сном, который было нелегко прервать, хотя никто и не пытался, ибо все знали, что, во–первых — ей нужен хотя бы кратковременный отдых, во–вторых — ее после этого наркоза хрен разбудишь.

Спустя несколько мимолетных минут на запястье младенца красовалась повязка с клеймом, на которой было сказано лишь имя новорожденного — «Марк», а также дата рождения. Имя Марк было ранее единогласно принято семьей родившей, и мать была не против. Малыша хотели назвать в честь его славного дедушки, который должен был его воспитывать мужчиной, ввиду отсутсвия донора спермы мальчишки. Дед чувствовал, как на его плечи ложится груз ответсвенности, походивший на лавину, сходящую с гор. Но он топил эту лавину, превращяя ее в пресную воду и поил бедных детей Африки, подобно тому, как Иисус превращал воду в вино. Но уже к тому времени у семьи было премного долгов, от чего они через несколько лет забросят аграрный бизнес и станут банкротами. Временная неудача? Нет, просто гребанная слабость и жизнь в глупой стране, где решения принимают люди, которые в течении двух десятков лет не могут выучить государственный язык. Эти депутаты не идиоты, отнюдь. Они приехали с других стран, чтобы строить здесь свою карьеру и денежную империю, а сами гнобятся над страной и ее культурой. Это особая разновидность моральных извращений.

Когда мать проснулась, врач дал ей пару–другую указаний на несколько дней для того, чтобы зажили раны и полностью рассосались швы, а также сказал, что день или два ей прийдется побыть в больнице под наблюдением специалистов. Ребенка ей дали подержать на руках, которые были слабы и легонько дрожали. Она шутила, что сейчас упустит его на колени ввиду того, что не чувствовала рук, но волновалась и была счастлива.

— Крошка, ты мне дался с трудом. Не разочаруй меня. — прошептала мать. Если бы ребенок понимал новоявленый для него язык и умел разговаривать или хотя бы жестикулировать, то непременно сказал бы что–то вроде — «Конечно, мам. Я тебя не подведу. Ты будешь мной гордится». Кто–то с кучки людей предложил запечатлеть этот момент на фотографии. Все улыбчивые, или как минимум — не грустные, ибо на их глазах психует их наследие, надежда и вера в лучшее будущее.

Вместо того, чтобы учится задувать торт с одной восковой свечой на вершине, которая уже начала плавится и принимала причудливые образы, испоганивая вкус десерта, малыш слушает, как плачет мать. Он не понимает суть причины по которой с ее глаз льется прозрачная жидкость. Почему она не сюсюкается с мальчишкой в этот праздник? Может ее кто–то обидел? Может быть кто–нибудь забрал ее любимую игрушку?

— Марк! Марк, проснись! Уже семь часов вечера. Я планировал разъехатся по домам к восьми. — услышал голос своего напарника Марк, не утруждая себя приоткрыть глаза. Его товарищ нависал над ним, подобно тяжелой осенней туче, которая вот–вот решится использовать ресурсы, копившие внутри себя.

— И тебе доброго вечера, Ян. Насколько долго я кемарил?

— С обеденного времени. Вообщем, я думаю, что за это время тебе уже успели наснится химические таблицы.

Марк промолчав, принял сидячее положение на диване и начал водить кулаками в области глаз, как ребенок утирает слезы.

— Знаешь что? Я пожалуй поработаю здесь ночью.

— У тебя стены дома плесенью не покрылись?

— Хех, надеюсь, что нет. Я как глупый американский кочевник, которому не сидится на одном месте. Возможно это паталогия, но я в старческие годы больше всего хотел бы поездить по самым отдаленным странам.

— Я это уже от тебя слышал.

— Дело в том, что мне все время кажется, что на соседнем холме трава сочнее, даже если мозг указывает, что это не так.

— ОК! Кстати вкусные пироженки, спасибо.

— И все же твинки мне больше нравяться.

Марк пошел в помещение внутри их «логова», которое служило ванной и туалетом. Он подошел к раковине, сиявшую белизной, не взирая на долговременные и частые отсутствия «хозяев замка», посмотрел в зеркало, высевшее над раковиной и снял линзы, которые носил на протяжении всего дня, и вследсвии этого в глазах было неприятное режущее чувство.

— Ян! Будь послушной зайкой, принеси мне футляр для моих линз! Он лежит на заднем сиденье авто!

— Мне неприятны слова вроде «зайка», «солнышко», «медвеженок». А особенно от тебя.

— Знаю. Потому и говорю это.

Впоследствии Ян приподнес Марку футляр, в который «мистер Блащиковски» положил свои белые опуклые кольца, помещавшиеся на кончике пальца.

— Я уже буду отлучаться. Заодно отведаю мать, мы с ней давненько не виделись. Ты без меня не будешь скучать? — вопрошал Ян.

— С чего я должен грустить по тебе? — ничего остоумней, чем это, Марк не придумал. — Завтра с утра я тебе позвоню. Захвати свой ноутбук, я уже знаю, что мы будем делать.

— Бывай.

Парни пожали друг другу руки и по–братски обнялись. Ян вышел с ванной, сел в машину и поехал. Марк остался в одиночестве, которое являлось для него делом привычным, но вызывало сожаления о том, что ты должен работать, заниматся настоящими делами, вместо того, чтобы шататся по подворотням после раскрутейшей вечеринки с братьями–собутильниками. Он решил закрыть ворота, ибо улицы начали покрыватся сумерками, а непрошеные гости в виде бродячих собак или бездомных ему не нужны. Зачем что–то делить с существом, которое ни черта в своей жизни не делает? Люди должны оплачивать их очередную дозу или бутылку дешевой выпивки? Ну уж нет.

Тем временем Марк присел в кожаное кресло рядом с рабочим столом, на котором лежал закрытым ноутбук темно–синего цвета. Оборачиваясь назад, туда в прошлое — в шести метрах от левой руки — можно понять, что его «детские проделки», которые он совершал в не полностью осознаном возрасте, были так же нелогичны и бессмыслены, как черные скинхеды. Они существовали по подобию Кота Шредингера — вроде бы жизнеспособны и выполнимы, но одновременно их исполнение было кривым и не давало ожидаемых результатов. А чего еще ждать от четырнадцатилетнего парня, пытающегося сбывать поддельные деньги в мелких магазинах, после чего получал по щам от охранника, который на пару лет старше него и мама ему советует, что одеть сегодня на работу? Можно было пойти торговать наркотиками, подобно Кертису Джексону, но город, замуровавший Марка в себе, был настолько глухим и отсталым в плане неформальной экономики, что «драг» продают мексиканские шлюхи, продержавшие второсортный кокаин в своей пищеварительной системе около 14-ти часов. Можно воровать дешевые безделушки на рынке, а позже — перепродавать их. Это было бы ущербным и уж слишком по–детски, чтобы зарабатывать на жизнь, которая была бы похожа на житие простых детей, которые по утрам завтракают сэндвичами с говядиной и Heinz'ом. Предел мечтаний, до которых не дотянутся короткими рученками с пальцами, ломающимися от внезапной вспышки света.

Марк начал внимательно и усердно клацать по клавиатуре. Взгляд, бодрствовавший после сна, прицеливался на монитор. В помещении было настолько тихо, что Марк слышал свое тяжелое дыхание, и вдруг он почувствовал себя одиноко. Прямо как в тот момент, когда он плутал в темноте по холодной пустыне с тушканчиками и пустынными лисами, следившими за ним. Выжидавших его плоть.

Галогенные лампы, нависавшие над головой Марка, не позволяли рассмотреть темные углы помещения, но производимого света было достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно. Стены обычно ограничивают пространство, но в этом случае они придавали помещению некоего величия, делали его более «контурным». Черное кожаное кресло придавало рабочему месту Марка некоторой официальности. Это напомнило Марку собственный период жизни, когда он работал в местном издательстве «Playboy», где писал интервью различных знаменитостей с его страны. Та еще работенка. Дело не в том, что она была «чрезвычайно сложной» и утомляла. Вовсе нет. Просто довольно–таки часто приходилось общатся с самыми настоящими моральными уродами, взгляды на жизнь у которых были попросту извращенными. Например, брав интервью у одной певички, та говорила, что фильм «Войны» пропогандирует насилие и хаос на улицах. Глупейшая вещь, которую когда–либо слышал «мистер Блащиковски». Мнение, которым она владела, мог изменить лишь бэтмобиль, переехавший ее маленькое хрупкое тело, вместе с глупой головой, с которой выливалась жижа, несколько мгновений спустя очень сильно напоминавшая подобие мозгов.

Наконец он отвлекся от своих бестолковых воспоминаний и начал настраивать сканер уязвимостей Ettercap, который через некоторое время подсобит Марку купить новый бильярдный стол. Еще чуть–чуть. Уже скоро. Сопоставимы ли желания Марка с его возможностями? Более, чем да! Уверенность в себе придает сил и устраняет страх. Такие себе колеса, при правильном подборе которых ты можешь улететь на луну. Но хочеться ли Марку страдать детскими фантазиями, которые он всеми правдами и неправдами воплощал в жизнь? Ведь любой вразумительный человек не отказался бы от вернякового перепихона с 17-тилетней девушкой посреди ночи. Вместо этого Марка мучают вопросы о заработке, о том, что купить на заработаные деньги, как замазать следы.

Гребанные несколько часов он сидит за монитором компьютерного устройства, лишь изредка заходя на «второй уровень» «ловушки», куда вели ступеньки, начинавшиеся в нескольких метрах от ворот. Сверху находились холодильник, микроволновая печь, кухонная плита, мини–бар, и все это было огорожено блестяще–серебристыми перилами, от которых отбивался и заламливался слабый свет лампочек, нависавших на потолке. На «втором уровне» мошенники могли расслабится и удовлетворить чувство голода.

«Мистер эМБи» достал со стола блокнот, позже вырвав оттуда лист. Принялся писать кому–то послание:

«Дорогая бабушка. Привет, мы с тобой давненько не виделись. Скоро обязательно к тебе приеду. Кстати, хочу услышать как тебе там, на побережье, живется. Надеюсь ты довольна. Понимаю, что самой тебе там скучно и сложно, но попытаюсь осладить твою жизнь. Если хочешь узнать детали моей жизни — я до сих пор работаю внештатным журналистом в столичном журнале. Зарабатываю неплохо, но своей суженой еще не нашел. Да и не уверен, что уж сильно нуждаюсь в ней сейчас. В начале лета снова ездили вместе с Яном в Марокко. Там было весело, все люди такие приветливые и добрые. В следующий раз возьмем тебя с собой. Ты всем покажешь как надо «зажигать». В двух словах: там было очень хорошо. Хотелось, чтобы те многочисленные мгновения задержались. Но я понимаю, что это невозможно. Жаль, что тот период детства, когда я верил в это, уже прошел. Если тебе что–то нужно — сразу говори мне, а я уж попытаюсь тебе подсобить в твоих потребностях. Жди меня в гостях в ближайшее время. Целую. И как там принято прощаться в письмах? Твой внук Марк.»

Отложив Space Pen в сторону, Марк принялся искать конверт. Не найдя оного, просто отложил лист туда, где и взял.

Конфигурирую свой ноутбук, Марк заметил, как в маленькие окошки, находившиеся едва ли не у потолка, начал пробиватся лучистый свет, затмевая искуственное освещение. Нужно быть готовым к поездке в ближайшее кафе со свободным Wifi'ем. И таким образом, девушка, решившая поставить несколько «лайков» на Facebook, лишится средств на своей кредитной карте. Уж аферисты постараются оживить данный план. Марк пошел выключать свет, постоял у ворот несколько мгновений, размышляя о том, как скоро прибудет подмога в лице Яна. Посмотрев на часы, Марк понял, что сейчас лишь полдевятого утра, а это значит, что во–первых — Ян никогда так рано не просыпается, а во–вторых — большинство кафе и закусочных сейчас закрыто, потому спешить некуда.

Поднявшись наверх, к холодильнику, «мистер Блащиковски» достал с него ведерце фруктового мороженого, отнес вниз к рабочему месту и начал неспеша ковырять его ложкой. Свободной рукой он листал страницы Kickstarter'а на компьютере. Ну разве не лохотрон? Псевдо–предприниматели предлагают людям сделать предзаказ на флешки с аппаратным шифрованием, стоящие по 150 долларов за каждую, а после — попросту смываются, заработав 200000 «зеленых». Чем они лучше пары мошенников? Если Бог существует, то он им — судья. Но эта теория маловероятна и попросту банальна, ввиду того, что даже атеисты, которые не протестуют против религии, как минимум — скептически относятся к ней. Хорошее поведение — последствие эволюции. Человек, совершающий хорошие поступки, помогающий другим, отзывающийся на крики о помощи, сам редко будет попадать в неприятные ситуации, ввиду того, что те, кому он помог когда–либо — ему обязаны. Вот такие у нас пироги! Уж лучше смотреть порноролики с Одри Битони, заедая зрелище цитрусовым холодным шариком — это доставит больше удовольствия. Ничто так не тонизирует, как вид и осязание голой женской плоти. Особенно плоти с большой, упругой грудью и такой же задницей.

Опустошив пластиковую посудину и посмотрев несколько коротких «клубничных» видео, Марк услышал приглушенный стук, доносившийся с той стороны ворот. Марк быстро, но с опаской подошел к ним. Он посмотрел в одно из мелких отверсий во вратах, проделаных дрелью, которое служило глазком, и кроме того — мало–мальски проветривало помещение, когда здесь долгое время никого не бывает. По ту сторону виднелось немного распухшее, но узнаваемое лицо, принадлежавшее Яну. Марк решил произнести пару лишних слов, перед тем, как впускать своего друга. Такая себе «двухэтапная аутентификация».

— Пароль?!

— lke271tyr299odn314. — четко по звукам произнес неразборчивые индейские заклинания Ян, подобно профессиональному логопеду.

— Да не пароль от твоих аккаунтов социальных сетей, а пароль для входа в «логово».

— Кажется над этим мы еще не работали. — уставшим голосом промямлил Ян. — Ты меня собираешься впускать?

В тот же момент врата начали приподыматся, а через несколько мгновений их снизу подхватывает пара рук, подобно тому, как родители учат ребенка кататся на двухколесном велосипеде, поддерживая малыша сзади.

Кем является Ян? Это отличнейший парень, который, если не оставит тебя в беде, то обязательно даст необходимое альпийское снаряжение, чтобы ты выбрался с нее. Если сравнивать с литературными героями, то он более всего походил на Лиланда Стэмпера. Отличия: Ян обладал более мясистым телосложением, не носил очков. В общем на этом самые главные отличия заканчивались. Он всегда был «на стреме», как будто кто–то хочет использовать его плоть и мысли, как начинку для пирога. Марка всегда это бесило и волновало. Для того, чтобы разслабить Яна, Марк пытался его несколько раз спаивать, подобно девушке с которой он хотел провести грядущую ночь. Может хотя бы это на время смачивало его эмоции, как река орошает прибережные поля.

Несмотря на тот факт, что его паспорт говорил о более мелком возрасте, нежели у его старшего коллеги, выглядел он как игрок в американский футбол — плечи стремились к тому, чтобы почесать небесную голубизну, голова преклонялась перед тем, как войти в двери, а туловище и ноги создавали непоколебимую конструкцию. В юношеские годы он не пользовался популярностью у девченок. Но скорее ввиду своего стеснительного поведения, нежели комплексов внешности.

Что его привело на тропу, шедшую вровень с тропой Марка? Наверное желание новых ощущений, которых ему не хватало с малых лет. Впервые он попробовал алкоголь и табачные изделия лет так в девятнадцать. Довольно–таки поздно, как для самопознания. Я не знаю хорошо это или плохо, но знаю одно — этому парню явно не хватало адреналина в чертовой крови. Деньги здесь не играли даже малейшей роли, ведь ему в наследство от отца осталась автомойка.

Почему он до сих пор с Марком? Да потому что совместные приключения его изменили и теперь он хочет оставлять более четкие и глубокие следы от своих кроссовок Nike на земле, которую увлажняют дожди с зеленой бумаги.

— Что с твоим лицом? — вопросил единажды Марк, позже услышав как закрутились шестеренки в голове его напарника.

— Черт, лучше не спрашивай. Сегодня всю ночь приходилось забрасыватся снотворным, для того, чтобы удалось отдохнуть. Вот теперь это вылазит через одно мягкое место.

— Ладно. Тебя интересует, что мы сегодня собираемся делать? — в ответ Ян лишь отрицательно помахал головой, да так быстро, что казалось, что подшипники не выдержат и голова сейчас покатится вниз по склону. Марк продолжил: — Меня заинтересовали способы извлечения данных кредитных карт. Сегодня нам в этом поможет 21-ый век, уверенно шагающий даже по самым глухим селам. Помнишь, как мы единажды воровали логины и пароли от чужих аккаунтов, сидя на тротуаре около ресторана?

— В последнее время происходит очень много вещей. Все не могут уместится у меня в голове, но, хвала небесам, это я помню.

Марк секунду посмотрел в стену, как будто задумаясь о том, что подразумевалось в предложении, сказаном несколькими моментами ранее.

— Это хорошо! Ты помнишь как это делается?

— Ясен хрен.

— Именно такой оптимистичный ответ я от тебя и ожидал. Отлично. По коням! Давай поспорим кто идет в кафе за рогом, а кто ищет в нескольких кварталах отсюда.

— По–мужски?

— Именно так!

И они начали играть в детскую забаву под названием «камень, ножницы, бумага». Действительно невероятно действенный метод решения споров. Если бы Гитлер и Сталин так решали проблемы, то Гитлер поставил бы ножницы, а товарищ Сталин прервал бы старание Адольфа в корню, поставив Спока. Чертовски продуманый и хитрый ход. Так этому ублюдку и нужно.

Если бы Марк обладал силой Хиро Накамура, то предупредил граждан Алоис и Клару о том, что у них родится мальчик с причудами, так плотно всевшими в его голову, как мартышка цепляется за ветви лиан, так и норовящих выскользнуть с ее лап. Марк объявил бы бойкот взлету А-310 с Йемена; поехал бы на встречу к Мартину Лютеру Кингу, после речи показал бы фото Барка Обамы; находился бы в храме Гарлема, столкнул со сцены Малкольма и пуля его уже не достигла бы; был в камере Манделы и сказал бы: «Не беспокойтесь, ваши идеи приведут вас к посту президента Южной Африки»; влюбленный в леди Диану, он бы огромной пробкой заткнул тоннель под мостом Альма; был бы на Багамах, но не для отдыха, но для очистки самолета Алии; увидел бы бой Мухаммеда Али в Киншасе; после отправился в тур Париж — Дакар, проходивший в саванне, где отменил взлет вертолета Балавуана; лопнул бы шины Колюша; два часа спустя стал бы варить соль с Ганди; затем отправился в Вудсток, чтобы прожить жизнь Джимми Хендрикса; был бы на годовщине Motown и увидел лунную походку Майкла; был бы в Нью — Йорке, там, в семь часов, включил бы сирену о воздушной атаке для двух башен; был бы в Афганистане, там он убрал бы камеру во время интервью командира Массуда; был бы в Анголе, чтобы сказать команде Адебайора: «Не идите по этому пути»; был бы в Клиши–су–Буа, отключил трансформаторы EDF; был бы на Кинт Кунта или Гора, и дал бы им оружие, прежде, чем прибудут колонисты; пошел к африканским стрелкам и сказал, что к их детям относятся, как к грязным иммигрантам.

Даже, если у него были бы возможности Накамуры, что смог бы сделать для Гаити, против цунами или Катрины? Все то, что природа нам дала, она же отберет. Так много вещей, которые он хочет изменить или прожить. Так много вещей, которые он хотел стереть или пережить. Но это невозможно.

В конечном счете победил Марк, выставив ножницы против уязвимой бумаги.

— Ты планируешь окончательно испоганить начало дня? — с усталой раздраженностью произнес Ян.

— Прости. По факту, я эту ночь также проактивничал. Жаль, что не с симпотной малолеткой, но все же…

— Черт, надеюсь оно стоит того, и в сей раз я поймаю рыбку побольше твоей. Честно тебе говорю!

— Я и не спорю. — доброжелательно ухмыляясь выдавил с ротовой полости Марк.

Парни взяли ноутбуки в сумках на плечи, и пошли по своим «тропинкам». Марк побрел к маленькому ресторанчику через дорогу, который назывался «Камелия». Яна же ждала немного более долгая путевка, особенно учитывая то, что он не знал куда стремится. Ян пробрел первый квартал… Второй… Третий… По пути встречались забегаловки, но, вспоминая слова, которые он сказал Марку перед «рыбалкой», он все никак не мог вспомнить кафе, где найдутся один–два человека, которые будут настолько доверчивыми, либо попросту «толстосумными», что с легкостью смогут распрощатся с копиями данных кредитных карт. Кафе должно быть как минимум — респектабельным. Но тогда оно уже будет иметь статус ресторана. Неважно. Главное — людное место с бесплатным WiFi'ем, где часто встречаются люди с беспроводными устройствами. Пускай это даже будет сеть бесплатных туалетов по всей стране, носившее странное название (кажется McDonalds).

Я не знаю, как на самом деле происходили дела у Яна. Я же не был вместе с ним. Я попросту выстраиваю свою вариацию.

В один быстрый, но воистину дивный момент, Ян замечает, как на углу одного из зданий закрасовался ресторанчик, именованый «Торетти», что указывало на то, что его основали — разбогатевшие на территории этой страны гастарбайтеры (по всей видимости, хотя я склонен к ошибкам). Оно подходило по единственно видимой причине — возле него были припаркованы автомобили, в сумме стоявшие дороже самой «забегаловки».

Такое чувство, что ресторан здесь стоял все время, лишь дожидавшись Яна. Либо же иной вариант — увидев, в каких беспорядошных поисках находится Ян, Дарт Вейдер спустил его на землю в тожечасье. Как бы то ни было — он восстал перед взором весьма кстати. Следующих шаг — зайти в ресторан и найти «лохов», внимательно изучающих гамму цветов на мониторах. Отлично, если они вообще там будут. Но, ура, таковые находятся уже тогда, когда Ян заходит внутрь помещения.

— Добрый день! — произнесла официантка, стоявшая у входа. Ян спугнулся и резко дернул головой в сторону обидчицы.

— И вам всего хорошего.

— Сейчас свободны несколько столиков, выбирайте тот, который вам по душе.

— Там, где вкуснее кормят, тот и выбираю. Шутка. Давайте вон тот — у стены.

Несмотря на тот факт, что сейчас было лишь десять часов утра, несколько столиков уже были заняты. А ведь мало какие кафе и рестораны открываются в такое время. Прежде, чем совершать преступление против собственности, Ян взял в руки список меню, который, хоть и был тонким, но обладал красивым переплетом. Но одна загвоздка мешала Яну усидеть на месте, как будто его пятая точка приземлилась на дикообраза. А именно — цены. На те деньги, которые стоил стейк из какой–то непонятной рыбы, можно было бы купить ящик дешевого пива, после которого ты будешь оставлять ярко–оранжевые следы (прямо, как омлет, предлагаемый этим заведением) на унитазе.

Заказав фруктовый салат, жареную картошку и виноградный сок, Ян достал со своей сумки ноутбук Toshiba. Уважаемые пациенты, хочу объявить, что сейчас начнется тест на доверчивость. Пристегните, пожалуйста, ваши ремни безопасности. Включив свой прибор, Ян запустил сканер уязвимостей Ettercap. Если вам не по душе «гиковская чушь», то можете смело спускатся на следующий абзац. Ettercap был запущен в среде, являющейся порочным адом среди операционных систем. Ее создала «корпорация мелкомягких» еще в середине восьмидесятых годов 20‑го столетия. По настоящее время выходят обновленные версии, несущие с собой плохую ауру, в следствии чего человек, купивший лицензионную версию, заболевает неизлечимой болезнью. Вирус, передающийся человеку от пиратских копий не настолько силен, но все же человека может повалить. Во всем мире, в каждом городе есть случаи, когда болезнью болеют целые компании, у которых установлены «окна» (будем так ее называть). Болезнь заседает в голове каждого из работника компании так сильно, что они уже не в силах самостоятельно перейти на другую операционную систему, либо свободное программное обеспечение. Человека, создавшего настолько гениальный механизм уничтожения человечества, зовут Гилл Бейтс. Также этот вирус помогает ему овладевать сознанием управляющих фондовыми биржами и банками. Ярчайший пример — мистер Мэйдофф, отдавший треть своих «доходов», которые он хотел «отмыть», своему партнеру — Гиллу.

Теперь, когда я вернулся с мира вольных интерпретаций, можно продолжать. Ян, не без помощи интегрированного сетевого адаптера, открыл собственную точку доступа, именованую «FreeFi», как будто так и просящей — «войди в меня, быстрее» (попрошу без пошлых шуток на эту тему). Когда кто–нибудь подключался к этой сети и заходил в веб–браузер, то их приветсвовала, так называемая, «welcome–страница». С дружелюбными оттенками цветов, красивым интерфейсом, хорошими фразами, вроде, «мы делаем интернет доступным для всех и для каждого. Но лишь для тех, кто находится рядом с нами. Будьте с нами». Но вот официальный человек, сидевший в другом конце зала с Macbook'ом на столе, рассчитывал, что запрос кредитных данных, с помощью которых пользователь заплатит один доллар для частичных расходов «свободного покрытия», тоже является дружелюбным. Данное предположение оказалось ложным.

Запустив системный кейлоггер в сети, Ян смог «прочесть» все — от имени, на которое зарегистрирована карта, до CVV-кода и места проживания персоны. Разумееться, если потерпевший здесь завтракает, то он потеряет немногое. Но для Яна с Марком — это очередная марка в их коллекцию. Теперь, самое сложное — рыскать по интернет–магазинам, которые принимают оплату кредитными картами, и искать полезные вещицы, которые принесут удовольствия ровно столько же, сколько радости приносят байки о Деде Морозе детям. IT-специалисты могут сказать, что, если вы обналичиваете счет на каком–нибудь сайте, то ваше местонахождение и личность можно вычислить. Но черт!.. Вы и вправду думаете, что у ребят не хватило мозгов воспользоваться взломанным прокси–сервером и ботнетом? Тогда вы попросту не дооцениваете героев.

Непонятно откуда в зал проникает музыка жанра блюз:

Тем временем, слушая песни Ледбеттера, Ян ходил по интернет–магазинам, искушавшими прикупить себе что–нибудь. «Грязными деньгами» можно расплатится за довольно неплохие вещички — от банки газировки Mountain Dew до вагона, наполненого ликвидированым азидом свинца. Ян давно заметил тягу ко всему взрывоопасному. Порой казалось, что он любит играть с огнем даже больше, нежели «Разрушители легенд».

В его доме лежит коробка детонатора, которая обязательно среагирует, если откроется входная дверь. В его организме расщепляются 70 мг амфетамина и 0.2 грамма амобарбитала. Первый позволяет мозгу и телу действовать сообща и собранно для того, чтобы увидеть момент, когда дверь дернется, второй же — дурманит, доводя до стадии наркоза, для того, чтобы не чувствовать боли от ударных вибраций и последующих ожогов. Такая себе карусель эмоционального состояния, когда ты думаешь, что можешь ходить по воде, но хоть это и неправда, ты не утонешь, ибо работники психиатрической больницы дали тебе спасательный жилет.

А с восточной стороны дома почтальон опускает открытку в щель, и будто в ответ на это мирное действие гремит взрыв, подхватывает почтальона, как цунами — винную пробку, и отшвыривает назад, на середину лужайки. Вынырнув из мучительного небытия, когда сознание кое–как упорядочилось, хотя бы, чтобы оценить беспорядок на лужайке, разом сделавшейся похожей на вздыбленное валами изумрудное море, — почтальон слышит звон в ушах. Этот звон постепенно заполняет разломы, произведенные взрывом в тверди восприятия. Почтальон отупело поднимается на четвереньки и наблюдает время, капающее красным с кончика розбитого носа. Он так и стоит на четвереньках, ошарашенный, ничего не замечая, кроме своего кровоточащего носа и осколков бывшего окна, разбросанных окрест, покуда хруст стекла под чьим–то ботинком у крыльца коттеджа не побудит почтальона вскочить на ноги и широко открыть круглые от ярости глаза.

— Что за… — восклицает он. — Какого дьявольского черта… — он пошатывается, крепко прижимая свою сумку к ширинке, будто страшась повторного посягательства на естество.

Легкий, пахнущий горелой ватой дымок развеивается, открывая взору высокого молодого человека, чье лицо вымазано сажей и осыпано табачной крошкой. Почтальон видит, как этот опаленный призрак наклоняет голову, встречая вопрошающий взгляд, и облизывает почерневшие губы над обгорелыми остатками едва ли отросшей бороденки. Миссия провалена. Поначалу лицо имело вид бледный и потерянный, но тотчас черты складываются в маску щеголеватой надменности, комичная закопченость физиономии еще более оттесняет это нестерпимое выражение высокомерия и презрительности, делает его до того насыщенным, что в нем видится не искусственность, но скорее карикатура на снобизм, исполненная искусным мимом. И все же есть нечто в фальшивости этого выражения — быть может, осознанность фальши — что премного усугубляет язвительность насмешки. Почтальон снова принимается возмущаться:

— Ты думаешь, что творишь?! Ты… — но эта глумливая физиономия слишком бесит его: вал гнева разбивается в безобидные брызги изо рта. Они стояли друг против друга несколько мгновений, затем опаленная маска смежает лишившиеся ресниц веки, словно давно насыщена зрелищем разъяренных госслужащих, и уведомляет почтальона:

— Думаю, я пытался покончить с собой, спасибо за внимание. Но теперь я не вполне уверен в действенности избранного метода. И, с вашего позволения, попробую что–нибудь еще.

Погуляв еще немного по страницам, предлагавшим покупки, Ян решил отложить это на потом, и уйти с кафе с пустыми руками, как девушка после неудавшегося шопинга. Но у него были записаны все данные чужой кредитной карты, а это являлось основной целью. Поблагодарив официантку и выйдя на улицу, прихватив при этом устройство, так подсобившее ему, Ян всматривался в «предметы роскоши» расположившиеся на автомобильной стоянке около ресторанчика. Возможно именно они — будущие цели и впоследствии — возможные добычи. Но не сегодня.

Топая назад к «ловушке», Ян размышлял о том, что мог бы «наловить» Марк. Яну же казалось, что он потяжелел. Не только от поглощенной пищи, но и от виртуальной валюты, отяжеляющей его бюджет. Но в этом случае количество обратно пропорционально тяготам жизни. И пусть заткнутся те, кто сидят в яхтах и говорят, что деньги — не самое важное в жизни. Если романтики говорят, что самое важное — любовь — невозможно купить презерватив, а уж тем более — подарки любимой, хотя бы в виде цветов (именно любимой, потому что здесь не идет речь о гомосексуализме. Нужно быть просто полным придурком, чтобы получать удовольствие от связей с однополыми существами. Я ненавижу это!). Если люди говорят, что самое важное — взаимоотношения — невозможно напиться крепкоалкогольных напитков вместе с новыми знакомыми, для того, чтобы лучше познать их, да и социальный статус будет так же омерзителен, как и внешность Сары Джессики Паркер. Если говорят, что самое главное — хобби и увлечения, то лишь процесс вдыхания–выдыхания воздуха на скорость можно считать полноценно бесплатным. Если самое главное — работа на пользу обществу, то лишь Ганди и Мать Тереза работали бы на благо общества за бесплатно, даже если антипотребительство уравнивает права людей. Надеюсь я вас убедил, моралисты херовы.

Ян никогда не хотел превзойти своего учителя. Хотя бы потому, что он не воспринимал Марка как сэнсэя. «Мистер Блащиковски» пришел в эту сферу раньше, он более опытный, но не более того. Его вынудили обстоятельства. Ян перенял некоторые умения, его руки больше не дрожат, когда он лезит в чужой карман (можете воспринимать это как в прямом, так и в переносном значении).

Прогулявшись несколько минут в сторону «логова», Ян увидел Марка, ждавшего его около обочины дороги, и спросившего, когда Ян подошел ближе:

— Что ты наловил?

— Одну достойную карту я наковырял, но не решился что–нибудь купить. А ты?

— VISA поймалась мне на крючок и я прикупил дурацкий дизайнерский блокнот, потратив крошечную часть с заработаной суммы. Что дальше?

— Может быть я съезжу на мойку. А ты поедь домой, отдохни, выспись хорошенько. Тебе это явно не помешает.

— ОК! Если мне в голову придет очередная глупая идея — я обязательно с тобой свяжусь.

— Пока, брат.

Они пожали друг другу руки и пошли по своим тропам — Ян к Крайслеру, а Марк, увидев такси, остановившееся в пятидесяти метрах отсюда, пошел навстречу ему. Направлясь к своему дому, Марк не проявлял энтузизма к тому, чтобы вновь увидеть свою хижину холостяка. Не потому, что с ней связаны плохие воспоминания или он, находясь в ней, чувствовал себя некомфортно. Просто его квартира являлась для него местом отдыха, а Марк за свою недолгую жизнь понял, что отдых — удел слабых. Это просто чертова слабость и ничего более.

Но пока его мозг не постигла идея, он может расслабиться, поиграть в AssaultCube, и поедать жареную картошку. Но он позволяет себе это лишь потому, что у него временная буксировка идей, завязших в грязи неопределенности. Он был слаб, когда находился в больнице около мертвого тела. Больше он этого не допустит. Даже в моменты розслабления его мозг сконцентрирован на генерацию идей, крадущих чужое материальное имущество. Это паталогия. Болен ли он? В некоторой степени, но эта болезнь помогает оставатся ему сильным.

Марк приехал в собственный дом, находящийся в центре города. Он расположился в комфортабельном 14-тиэтажном здании. Это была трехкомнатная квартира на седьмом этаже. Зайдя в квартиру, он увидел бордовый ковер, расстелившийся на полу коридора, словно змея на горячем пустынном песке. В гостиной и спальне расположилась дизайнерская мебель. Пейзаж для глаз. Кто–то скажет, что это пустая трата денег и признак того, что человеку, обетаванному здесь, некуда девать свои деньги. Но порыскав по истории жизни, можно догадаться, что когда–то они принадлежали другому человеку и грехом было бы не завладеть ими. Хотя у Бога есть свое мнение по поводу грехов. Целые алгоритмы, вычерченые эпитафиями на скалах с оголенным мелом.

Боже, если ты это когда–нибудь прочитаешь, то я хотел бы тебя спросить — однажды я украл Библию. Считается ли это грехом?

Стены были раскрашены в молочный цвет, а в мебели сочетались, переливались, гармонизировали преимущественно светлые тона, такие как: коричневый, подобающий коре молодого дерева, оранжевый, напоминающий спелый тропический плод, зеленый, похожий на сочную траву, разросшуюся на западном склоне холма.

Усевшись на светло–коричневое кресло, созданое руками мастера, шарлатана и лицемера в одном лице, Марк почувствовал, как силы покидают его. Усталость взобралась на вершину его состояния.

— Сынок, просыпайся! Пора в школу, сегодня твой первый день. — сказала мать, пробуждая своего сына и поталкивая его рукой в бок.

— Сейчас иду, мам. А ты уверена, что мне понравиться?

— Конечно, сынок. Поторапливайся, я приготовила тебе завтрак.

Маленькие ножки шестилетнего мальчика ступили на пол, укрытый линолеумом. Мать собрала сына в школу, а позже взяла его за руку и повела, как ей казалось, в будущее, обещая, что там он наберется знаний и станет таким же умным, образованным и компетентным, как и его дед. Он мечтал об этом и это было его единственным мотивом и убеждением для «путешествия».

Преодолев путь ровно в шестсот шагов, и сын, и его мать увидели двухэтажное здание, около которого собрались дети и люди в несколько раз старше этих же детей. Почему то все оборачивались для того, чтобы посмотреть на Марка. Не так с удивлением, как с интересом. Что с его лицом не так? Вокруг стояли люди, для которых сегодня был праздник, а для другой половины — начало или продолжение нового этапа в их жизни.

В первых классах нам внушают, что если мы будем плохо учиться, то нас заберет мифическая бабайка. Лишь спустя несколько лет, мы понимаем, насколько это бредово. Неужели кто–то верит в то, что если их ребенок будет хорошо учиться, то он тут же поступит в Гарвард? Черта с два! Для того чтобы поступить хоть куда–нибудь, нужно иметь либо деньги, либо же «связи». А еще — лучше смешать это в салат, заправив умениями поступающего. К сожалению, «заправка» играет довольно посредственную роль. Разумеется, для того, чтобы заводились деньги и «связи», нужно хоть что–нибудь делать, вместо того, чтобы ходить по ночным клубам, употреблять настойку с опиума, заводить знакомства со СПИДозными сучками. Хотя возможно, «Янукович и команда» скоро признают это профессией (проффесией: —)), особенно, учитывая то, что их дети и внуки проводят так едва ли не каждый день. Их дело. Пускай в семнадцать лет грабят магазины, ломбарды и банки, а позже — становятся президентами страны. А я, тем временем, выпью виноградного сока и покатаюсь на скейте. Как и Виктор Федорович, я являюсь членом Калифорнийской международной академии науки, образования, индустрии и исскуств. Или просто членом. Но в хорошем смысле. Как 2Pac. Где моя страна, чувак? Скажите мне, кто посмотрел в мое окно. Тот солнечный свет? Или господа полицейские? Позвольте тому солнцу сиять через мою гостиную. Гостеприимство — то, что я даю Вам. Суровая реальность — то, чем я был. Но я не один, спросите ее и его. Нет ничего лучше, чем запах нового дня. И я знаю, что океан высыхает, и небо темнеет. И я знаю, что стена может казаться высокой. Но если мы поможем друг другу, то я гарантирую, что мы преобладаем. И как только я закончу, я уйду назад в тень. Кто сказал, что черный человек не может быть иллюминатом? Любовь живет жизнью.

Когда же мать вела за руку мальчугана обратно, домой, тот в своей крошечной головке продумывал стереотипы о школе и том, что он там будет делать в первый год обучения, как будет взаимодействовать со сверстниками, которых несколькими минутами ранее видел воочию.

Звонит будильник, который Марк настроил для того, чтобы тот ежедневно пробуждал владельца. Уже было четыре часа утра. Почему Марк так долго спал? Возможно это связано с амфетаминами, которые «мистер Блащиковски» употреблял, когда нужно было сосредоточится на чем–нибудь или его мозгу не хватало топлива. Тогда–то и приходил Мансур бин Зайед Аль Нахьян, питающий его мечты и надежды. А вернее — Марк долго спал, когда наступал «отходняк» (которого быть не должно. Это же старый добрый амфетамин).

Нажав клавишу на настольных часах, Марк проводил руками по лицевым впадинам. Спустя несколько мгновений ноги уже несли его на кухню за чашкой ароматного кофе, запах которого пробирался в дыхательные пути подобно исследователю пещер. Сев за квадратный столик посреди кухни и потягивая губами только что заваренный напиток, «мистер Блащиковски» начал подумывать, мол, «какую бы гадость сделать сегодня или завтра?». Кратковременные и свежие (впоследствии сна, вышедшего несколькими минутами ранее погулять) идеи были не напрасны — уже через минуту после раздумий, в голову парня, сидевшего на высоком стуле посреди кухни, пришло наведатся воспоминание о том, что сейчас у него в тумбочке лежит странное устройство, носившее не менее странное название — скиммер, еще ни разу не использовавшийся. Историю пишут победители? Тогда скиммер поможет стать таковым. Или по крайней мере — поможет заработать. Но Марк не торопился. Нужно было взвесить все имеющиеся «за» и «против», определиться с местом проведения «мероприятия», самое главное — допить свой кофе.

Отмыв чашку от кофейной гущи, Марк прошел в гостиную, уселся за ноутбук Dell, принялся писать хоть какие слова. Они были адресованы его тетушке. Благо, она, в отличии от бабушки, умела пользоваться электронной почтой.

«Уважаемая тетушка. Решил Вам написать не столь от желания поделиться своей жизнью, как узнать подробности Вашей. Знаю, что можно позвонить, но я люблю поразмышлять над написанным. Кроме того, в голос могу сказать то, чего совсем не подразумевал (одна из отрицательных черт моего характера, правда?). Надеюсь, что у Вас все отлично. Передавайте привет дяде. А вообще я хотел бы поговорить с Вами и дядей. За эти недели у меня насобиралось много тем для разговора. В телефоне их не расскажешь. Давайте когда–нибудь сходить с Яном, дядей и Вами в какой–либо ресторан? Я угощаю: —) (этот знак, который, вполне возможно, Вас озадачил, обозначает юмор). Можете не отвечать, если согласны — позвоните мне и обсудим все в ресторане. Договорились? Обнимаю, Ваш преданный слуга Марк.»

Одев новую одежду, на сей раз — джинсовые бриджи, кеды лимонного цвета, которые он одевал на голую кожу, без носков, такого же цвета бомбер, а также накинул на голову красную бейсболку, таким образом, своим внешним видом он подобал своим братьям с далекого Запада. Выйдя на улицу, нейроны засевшие в его голове словно снайперы, готовящиеся сбежать при опасности, начали вспоминать местоположение всех банкоматов, находящихся поблизости.

Армада выполнила свое задание, направив тело в сторону ближайшего супермаркета. Теперь уже ноги, одетые в лимонный цвет, вели его к новой цели. Он шел по городу, оглядываясь по сторонам, пытаясь заметить что–нибудь мало–мальски интересное. Посмотрев на табло своих наручных часов Atlantic, Марк понял, что уже восемь часов утра. Как раз все возможные жертвы идут или собираются на работу. Теперь, когда он подошел к торговому центру Auchan, можно лишь устанавливать устройство и ожидать. Или просто сбегать за стаканчиком фисташкового мороженого, ибо солнечным лучам все равно, что сейчас утро. Так Марк все это и сделал. К тому времени возле банкомата уже прошло несколько человек, но так и не решились доверить данные своих кредитных карт автомату. Впрочем, они не знали, что с помощью маленького устройства, одевающегося на прорез для карт, банкомат является обманом.

Марк присел на деревянную лавочку, поедал мороженое и наблюдал за тем, как кто–нибудь захочет снять некую сумму с карты, для того, чтобы купить несколько ящиков мартини и Carlsberg, для предстоящей вечеринки, где, по большей части, будут наблюдаться лишь 14-летние подростки. Вдруг к банкомату подошла девушка лет 22-ух. Она положила карту в отверстие, а спустя минуту в ее сумочке уже лежала приличная сума, которая вылезла с банкомата, как дождевой червь.

Дожевав вафельный кусок и кинув обертку в мусорку, которая «забронировала» место около лавочки, Марк направился в сторону банкомата. Подойдя поближе, Марк закрыл взор банкомата своим телом, для того, чтобы не было видно, что он достает с щели пластиковую хрень с проводками и встроенной маленькой веб–камерой.

Когда он выполнил свою миссию и теперь может идти домой и декодировать на компьютере полученные данные, то на что–то отвлекается. Он увидел кого–то, кто сильно походил на Яна. Возможно это и был Ян, но близорукость налаживала на глаза пелену, а очков, либо линз, которые разрезали бы эту пелену, не нашлось. Человек передвигался быстром шагом в сторону противоположную от супермаркета. Эти два случайных взгляда встретились, расстояние между ними составляло около тридцати метров.

— Марк! — окрикнул встречный.

Встречный, быстро подбежавший к Марку, действительно оказался Яном. Но почему именно сейчас они встретились?

— Пошли в машину! — сказал Ян и потянул Марка за рукав бомбера.

Они легким бегом направлялись в сторону автомобильной стоянки, находившейся рядом с парком, распластавшимся около торгового центра. Марк был озадачен. Когда парни нашли свой автомобиль, они тут же запрыгнули в него.

— Что происходит? Ты ограбил супермаркет?

Ян ничего не ответил, лишь достав с кармана красивый, и скорее всего — дорогой кулон, сделанный из золота.

— Нравится?

— Да. Но у меня вопрос — оно ведь женское. Как ты умудрился его взять?

— У волшебников свои секреты. — улыбаясь, сказал Ян.

Ступня Яна устремилась в пол и они тронулись с места. Вдруг к водителю пришло прозрение:

— Кстати, что ты тут делал?

— У неудачников свои методы. — Марк тихо хмыкнул, надеясь, что аллюзия на слова Яна рассмешит того же Яна. Этого не произошло, но и не больно хотелось. — Почему ты так спешил?

— То, что я сделал — по большей части — грабеж среди бела дня. Но у меня получилось, а это главное.

— Стой, ты говоришь о том, что устроил разбой?! — еще более нервно проговаривал Марк. — Или я неправильно тебя понимаю?

— Вовсе нет, брат. У меня даже игрушечного пистолета дома нету. Разумеется, мне помогли силы свыше, но мне нельзя было там задерживаться.

— Черт, я тебе поверю, но ты меня до смерти перепугал.

— Расслабься, чувак.

Машина ехала по проезжей части, оставляя за собой пыльный дымок, взмывавший ввысь и тут же развеивавшийся. Марк предложил Яну зайти к нему домой, попить чаю или чего покрепче. Ян, разумеется, не мог отказать столь высокому искушению. Ян припарковал машину на стоянку около 14-этажного дома, куда иногда заходил его старший товарищ. Они поднялись на седьмой этаж с помощью лифта, слава Летающему Макаронному Монстру, что хотя бы здесь он работал исправно. Когда двери в квартиру распахнулись, Ян вбежал внутрь быстрее владельца, как будто бывал здесь чаще Марка, почувствовал себя хозяином помещения и зашел на кухню, открыл дверцу шкафчика, находящуюся под микроволновой печью. Оттуда он достал бутылку, просвечивающуюся сквозь стекло медовым цветом. Не желая отравиться, Ян спросил:

— Это пригодно к употреблению?

— Вполне. Штопор возьми в маленьком отделении возле холодильника.

— Да не… Я глазом открою. Теперь это мое новое хобби. — пошутил Ян, но все одно заглянул в отдел, где покоились столовые приборы. Марк в ответ смог лишь хмыкнуть.

— Я думал, что твое хобби — проводить холодные и темные ночи в компании престарелой проститутки, которая шлепает тебя плеткой.

— Иди в задницу!

Марк присел на высокий стул посреди кухни, опершись локтями на стол. Вскоре Ян, прихватив с собой два шота. Выпив некоторое количество огненной воды, у ребят тело полегчало на пять килограмм, выросло на двадцать сантиметров в высоту, а мысли начали вырываться с оков. Но у этого всего был негативный эффект — головокружение, неосмысленность действий (скорее минус, нежели плюс), а после сна — легкий отходняк.

Ребята произносили тосты, вроде, «желаю нам дальнейшего успеха и возможности полапать искусственную задницу Никки. Присоединяешься?», а также общались на отвлеченные темы.

— Чего ты желаешь в данный момент?

— Мечтаю о том, как бы мне прикупить «Феррари» и погонять наперегонки с Gucci Mane по Лос — Анджелесу. Ладно, шутка. На самом деле я не знаю. — голос Марка был волнистым и колыхался снизу вверх, как американские горки. — Раньше я всегда мечтал о всем материальном, а сейчас — пустота.

Или вот еще диалог, который начал Ян:

— Слышал, что американский певец… Забыл как его зовут. Кажется, Бастин Джибер. В общем, неважно. Смысл в том, что он выпустил новый альбом и теперь все школьницы скидываются ему на новый дом в Майами и Феррари в гараже.

— Я не знаю кто это такой.

— Слава Летающему Макаронному Монстру. О! Давай выпьем за ЛММ!?

— Давай!

Так парни провели около часа, может быть немного больше этого. По истечению этого времени Ян сказал:

— Прости, брат, но мне нужно по нужде.

— Я тебя и не держу здесь.

Ян пошел в сторону сортира, опираясь на стены.

— Слабак. — подумал было Марк, ибо почувствовал себя победителем в алкогольном забеге.

Руки Марка полезли как удавы по влажной почве, удобренной тропическими дождями. Их мышью был мобильный телефон, небрежно оставленный Яном на другой стороне стола. Марк немного поводил пальцами по тачскрину, ища информацию, которая ему сгодилась бы. Какое бы сопротивление не применял Марк, но алкоголь управлял частью его огромной армады, расширяя взор на века.

Мам, я наберу и тебе бледно–розовых яблок. Жаль, что сады сторожат… И стреляют без промаха в лоб. Я найду причины, по которым гепатит заполонил твой организм, убью их. Искореню, вырву с почвы и подарю тебе как сувенир. Я найду на трассе следы от шин, обнаружу опьянение, поставлю патруль.

Вдруг мысли Марка сбиваются с нужной волны от резкого звука. Это Ян опрокинул что–то с раковины в ванной комнате. Ну и хорошо, с помощью этого сигнала Марк успеет положить смартфон на место, а после появления Яна делать вид, что он в стельку пьян.

— Скучал без меня? — произнес Ян, думая, что обладает невероятной ловкостью и решившись красиво выпрыгнуть из–за спины. Не получилось. Марк демонстративно, как будто игнорируя слова и глупое действие Яна, выливает остатки виски себе в шот. Но все же решается произнести несколько слов:

— Нет. Но прекрасно слышал, как твои ручьи бьются об унитаз. Надеюсь это был не пол, а именно унитаз?

— Вроде.

Ян присел, уперся локтями в стол, а голову нежно положил в ладони. Марк спорил сам с собой о том, сколько еще протянет Ян.

— Откроем еще бутылочку? — сказал незаметно издевательским тоном Марк.

— Нет, благодарю тебя.

— Как хочешь.

Более еще нисколько не протянул. Теперь, когда Яна ничего не сковывает, Марк может вопрошать о том, что стало причиной визита Яна в квартиру Марка.

— И все же — кто такая Юля?

В опьяненных глазах Яна читались одновременно несколько эмоций — и удивление от того, что Марк смог выведать «сверхсекретную» информацию, и страх от того, что его старший кузен может обозлиться от того, что он скрывал от брата отношения с кем–то «левым». Мог хотя бы познакомить. Онемевшие губы начали бормотать:

— Видишь ли, друг мой, это моя знакомая с которой я недавно познакомился. Она удивительна.

— Погоди! То есть это твоя девушка? Я подозреваю, что ты чего то, да не договариваешь.

— Не-а. Скорее просто друг.

Марк в легком озарении гнева все чаще перебивал Яна.

— Так это она тебе сегодня подсобила?

— Почему сразу она?

— Ну уж не бабка твоя, это точно. — Ян уже приоткрыл рот, чтобы исправить или дополнить услышанные слова, но Марк поднял и быстро покачал указательным пальцем, для того, чтобы Ян дослушал. — Даже если так, то как ты ее уговорил?

Ян ничего не мог выдавить из себя. Либо ввиду того, что его от принятого алкоголя уже клонило в сон, или же от того, что не мог придумать оправдания. Так они посидели около тридцати секунд, Марк вглядывался в лицо Яна, а тот в свою очередь стыдливо опускал глаза, как будто ученика в школе вызывают к доске, а он не знает ответа на заданный вопрос.

— Черт! — взревел Марк, испугав Яна так, что тот дернулся. — Я тебе мамка?! Если будешь так самовольничать и тебя из–за твоих же шалостей посадят, то я тебя намеренно не вытащу. Плохо это, мальчик мой, очень плохо.

Наконец в кухне обрелась тишина, так сподобившаяся Яну. Как бы подведя итог, Марк произнес:

— Иди в мою спальню, выспись. А когда протрезвеешь — мы поговорим более серьезно.

Ян медленно приподнялся, опираясь на стол, а уже через несколько мгновений виляя шел по коридору в сторону спальни, где обычно спал «мистер Блащиковски». Он же, в свою очередь, наблюдал за крайне неуверенным передвижением своего товарища. Когда тот зашел в комнату, Марк облегченно вздохнул от того, что ему не придется помогать вставать Яну. Сам же Марк потопал в гостиную комнату, где уселся на кресло перед журнальным столиком, включил ноутбук, запустив на нем фильм «Зеленая миля». Но никакой кофе не мог уклонить его от неизбежного — сна. Последнее время он слишком часто спит, правда? Надо с этим не так сильно частить. С окна соседской квартиры вылетают песни Высоцкого, делают петлю, и, подобно голодным птицам, залетают в окна комнаты, где на кресле разлегся Марк:

«Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?

Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб…»

Марк со стороны наблюдает проявления агрессии, страха и дискриминации одновременно в представлении, отлично справляющимся с показанием проявления эмоций и психологических состояний. В школьном дворе ребята решили избить своего сверстника. Тот пытается отбиваться, машет руками, но толку от этого мало. Все равно, что дергать руками, когда падаешь с высоты птичьего полета. А развлекавшимся парням не ведомо правило «лежачего не бьют».

Избитый уже безнадежно испачкал свою одежку, а по количеству красной жидкости истекающей из носа, можно догадаться о количестве времени, в течении которого над ним измываются. И никого осведомленного вокруг нету, нету человека, который мог бы, по крайней мере, узнать причину передряги, или же друга пострадавшего, попытавшегося унять это беспокойство. Но уже читаются симптомы скуки, окутывающей парней, стоявших на ногах и этими же ногами пинали мальчика. Вдруг кто–то услышал как с другого конца города его зовет мать, для того, чтобы он вынес мусор, пошел в магазин за продуктами и сделал уроки:

— Довольно! С него хватит.

Парни ударили по юбилейному и уже ноги захотели понести их подальше от избитого паренька. Но этот же малыш захотел им что–то доказать и кровью выдавливал со своей ротовой полости слова:

— Знаете причину по которой вы меня избиваете толпой?

Ребята остановились, услышав то, что парень решился сказать хоть что–нибудь. Он, сделав паузу, продолжил:

— Потому, что я отличаюсь от вас. Но почему это обязательно плохо? Кроме того, по одиночке вы меня никогда не осмелились бы ударить. Вы хотите показать своим друзьям, что можете ударить меня ни за что? — услышав в ответ тишину, он набрался смелости и его слова оседлали дикого жеребца и поскакали дальше, а сам он смог приподняться на ноги. — Вы хотите показать, что вы злые? Но хорошо ли это? Вспомните мультфильмы, которые вы смотрели, да и сейчас смотрите. Там всегда побеждает добро, а зло проигрывает. Вы думаете, что люди, делающие мультики, обманывали нас?

Оратор на секунду замолчал и это было его ошибкой. Один с его «товарищей» подошел поближе, замахнулся маленьким кулачком и направил всю кинетическую силу в сторону потерпевшего:

— Speak white!

Потерпевший же, в свою очередь, не смог увернутся оттого, что головокружение мешало ему среагировать на удар, и упал на сухой грунт, где даже трава не росла. А возможно именно головокружение являлось причиной столь бурной речи. А теперь, когда он поражен, как он покажется мамочке в таком виде?

Марк, наблюдавший за всем этим с самого начала, знал, что не может ввязываться во все это, ибо высока вероятность того, что он нарушит пространственно–временной континуум. Когда парни ушли по своим тропам, Марк все же подошел к малышу, спросил как он себя чувствует, помог ему встать и дал носовой платок, чтобы тот вытер красные пятна со своего лица.

— Спасибо, дядь.

Кто знал, что встреча прошлого и настоящего так сильно изменит жизнь десятилетнего парня? Обочина, объездная дорога, что–то второстепенное не должно возвышаться на пьедестале сознательности.

Громкий звук с улицы настолько осмелел, что решил сравняться в величии с песнями Высоцкого и встрепенуть дремлющего Марка. Это была автомобильная сигнализация. Но явно не принадлежащая Крайслеру. Наверняка опять уличные мальчишки резвятся. Марк поглядел на свои наручные часы, которые он до сих пор не снял. Они кричали о том, что сейчас ровно один час дня. Марк привстал, потрепал свои коротко стриженные волосы и отправился в сторону своей спальни, где сейчас должен почивать Ян. Так оно и было. Марк же знал, что могло помочь ему же завестись после короткого сна. Он шел в гостиную, где на титрах красовалось имя Томаса Ньюмена. Один черт знает кто это такой. Как оказалось впоследствии, чертов в этом мире довольно много.

Руки Марка полезли на сей раз в потайное, как самому Марку казалось, место за шкафом, стоявшим, как казалось, вплотную к стене, да так, что лезвие ножа не просунешь. Но уже через несколько секунд Марк доставал оттуда маленький пакетик с таблетками. Может именно этот пакетик не даст ему упасть в пропасть. Пропасть, в которую он летит — ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой–то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что–нибудь найти. Я буду репетировать свои похороны 666 раз. Но прежде я должен убедится, что бросаться с машины яйцами по прохожим так же круто и весело, как и слушать Waka Flocka Flame.

Марк достал перочинный ножик откуда–то из своих штанин, после чего принялся кромсать пакетик. Захватив на палец крошечную часть, он употребил ее перорально, запив глотком воды.

Кто прибыл первым? Я. Кто бежал на месте? Вы. Кого вы пытались найти и отомстить? Но все это время я был перед вами. Я уже на другом уровне, у меня скоро будет собственный музыкальный лейбл. Игроки не умирают, и когда я проиграю, я встану на ноги для того, чтобы побеждать. Пускай даже буду прыгать по ступенькам туда–обратно. Идеальное предложение? Я не идеален. Но я пытаюсь двигать карандаши, а не рисовать с помощью трафарета. И делать это вручную так, чтобы меня уважали. Мне знакомо чувство, когда вы имеете дело с достижениями. Вас критикуют, вместо того, чтобы осыпать комплиментами, как космической пылью. Вот что сделало вас тем, кем вы являетесь, а не тем, кем стали. Но как вы сможете выиграть? Торчать на амфетаминах? Они чертовски дорого стоят. Шесть миллионов способов умереть, пойдите вперед и выберете один. Я думаю, что один из нас должен пойти вперед, в пещеры, для того, чтобы расставить свечи. Разыскиваемый за кражу, они сказали, что я буду нести ответственность. Я не могу определить, что является реальностью, а что — вымыслом. Вижу, что вы могли бы выиграть, но вы потеряли хватку.

С новым глотком жизни Марк может приняться за извлечение нужной информации на карты пополнения телефонного счета. В то же время, сны Яна блуждали по тропинкам, которые они же создавали, а время наслаивалось само на себя.

" — Да, я знаю, но…

— Но ты почти с ней не говорил.

— Ну, верно, но…

— Такое впечатление, словно ты даже избегаешь ее.

— Впечатление, наверное, и такое, но…

— Я в тревоге… Она слишком мила… Лучше поберегись.

— Поберечься? А почему еще, на твой подслеповатый взгляд, я стараюсь держаться от нее подальше? Я берегусь! Потому что она слишком мила! Она добра, нежна и опасна. Следует быть с нею поосторожнее…»

Сказать по правде, оба кузена, находящиеся в одной квартире, тревожились. И боялись. Ибо дело было не только в «загадочной девушке»: вся маленькая «общая» семейка была доброй, нежной и опасной, от дедов до последнего червячка–детеныша. Они стали небезразличны. И по мере того, как в сердце разрасталась раковая опухоль этого чувства, сердце набухало страхом. «Сердечная избыточность». Самый коварный недуг, зачастую поражающий тот мифический орган, что гонит жизнь по жилам: щемящая ишемия, осложненная аритмией страха. Детская игра «холодно–горячо» в степени лихорадки. Мы тоскуем по близости — и почитаем ее за яд, когда она ниспослана. Мы сызмальства учимся остерегаться близости: «никогда не раскрывайся» — учимся мы… Неужто ты хочешь, чтобы чьи–то грязные заскорузлые пальцы теребили сокровенные фибры твоей души? Никогда не бери конфетку у незнакомца. Или даже у друзей. Стащи тайком мешок ирисок, когда никто тебя не видит, но не принимай, никогда не принимай от чужих… Неужто ты хочешь быть кому–то обязан? А главное — забудь о заботе, забудь навсегда. Ибо забота, симпатия заставят тебя опустить мост своего замка и высунуться из панциря…

И к этому списку можно добавить еще одно простое правило: «Никогда не напивайся сверх своей меры». Ибо, как мне представляется, именно выпивка, чертов алкоголь окончательно протравил замок на последней двери, хранящей пошедшее уж было на поправку эго… Он протравил замки, засовы, расшатал петли, и не успел сообразить о надвигающейся опасности.

В коридоре послышались шаги, уже немного более уверенные, нежели несколькими часами ранее. Ян прошелся по ковру, заглянул в комнату, где его товарищ уже управился с декодированием аудиочастот, записью на SSD-накопитель отснятого с помощью скиммера видео и просмотром «Зеленой мили».

— Сколько сейчас времени?

— Пять. — ответил Марк, не посматривая в сторону силуэта Яна.

— Надеюсь, что пять часов дня?

— Вид с окна подскажет тебе правильный ответ. — все так же безпристрастно говорил «мистер Блащиковски».

— Ура. — промычал Ян. — Я был прав. Где сейчас еще пять часов?

— В смысле? — с удивлением от глупого вопроса, но все же решился взглянуть на кузена Марк.

— Учитывая географическое положение.

— Везде.

Ян все еще простаивал на пороге, как опытный водитель прогревает свой ржавый драндулет. Спустя десяток–другой секунд Ян произнес:

— Чего у тебя есть попить?

— Лишь виски да вино, но от этого ты будешь не в восторге. Попей воды с‑под крана.

Ничего не ответив, Ян развернулся и пошлепал своим 45‑м размером ноги на кухню. Марка же в это время изнутри распирало. В эмоциональном плане. Злость и интерес к новоиспеченной персоне формировали фрустрации и возможную несдержанность, а переизбыток дофамина в организме лишь способствует этому. Но Марк держался как мог, и для того, чтобы не заорать во всю глотку сгоряча, он даже пытался не смотреть в глаза своему другу. Хотя, компетентность и интеллигентность здесь не к месту.

Ян возвращался с кухни в своей же помятой одежде. Он присел на диван рядом с креслом Марка, и обхватил руками собственную голову — то ли от стыда и чувства вины, то ли попросту от головной боли. Вот так они и сидели. Марк сидел и просматривал моменты фильма, которые он упустил за сном, а Ян о чем–то размышлял или готовился к предстоящей буре. Но «мистер Блащиковски» не сдержался.

— И все же: кто она?

Ян плавно, даже элегантно, отдернул голову от ладоней, и сделал вид, как будто не понимает о чем допрашивает его Марк. Господи, какой же идиот. Спили, как дешевую шлюху. Еще и деньги отняли. Но поняв, что его равнодушие тщетно, Ян все же решился на издавание звуков:

— Знаешь, возможно я и виноват. Виноват в том, что не посоветовался с тобой. Виноват в том, что самовольничал и ничего тебе не говорил. Взять хотя бы сегоднешний случай. Да, это была она вместе со мной в супермаркете. — Марк теперь с немного большим интересом вглядывался в лицо Яна. — И вообще, раз уж мы о ней заговорили, то вынужден сказать, что мы с ней уже знакомы несколько месяцев.

— Да уж, ты меня делаешь глупцом. Но меня больше интересует то, как вы познакомились. А уж тем более — как ты заставил ее помочь тебе? Знает ли она, что ты частенько таким балуешься? И какого лешего ты «спалился» о своем «хобби»? Зачем, черт бы тебя имел!? — в последнее предложение Марк отдал всего себя и свой голос.

— В общем–то, если бы не ее возраст, а ей 25 (я лично заглядывал в ее паспорт), то я мог бы подумать, что она немногим меньше нас в этом «бизнесе».

— Как вы познакомились? — перебил речь Яна Марк, говоря уже более мягким и спокойным голосом.

— Я к этому и веду. Так сложилось, что впервые мы встретились на моей мойке. Она приехала на Audi TT, в дорогой одежонке. Я было подумал, что она — девушка какого–нибудь богатого хмыря, но оказалось иначе.

— Она хотя бы красивая? — еще раз прервал «мистер Блащиковски» своего младшего кузена.

— Невероятно. Не буду ее описывать, потому что боюсь, что ты ее встретишь. Молю, ничего не сделай ей, если увидишь ее вместо со мной.

— А кто сказал, что ты сам ее когда–нибудь увидишь?

— Сейчас я попытаюсь тебя переубедить. Смысл в том, что мы встретились при своеобразных обстоятельствах. В тот день я был на мойке, присматривал за рабочими, ибо дома делать нечего, а тогда была ясная солнечная погода. Вот, значит, заезжает она на своем родстере. Когда ее машина уже была свеженькая, она заплатила. Ее первая ошибка была в том, что она отдала деньги прямиком мне в руки, а не через мойщиков. Я увидел, что на цифрах не было краски OVI. То, что она этого не учла, либо не заметила, в случае, если не она изготовляла их, стало ее второй ошибкой. Я, как подобает порядочному гражданину, — Ян сделал смешок, Марк же лишь дожидался окончания истории. — вызвал «стражей порядка». Ведь, нам не нужны лишние люди для привлечения лишнего внимания к мошенничеству в нашем городе. Я прав?

Марк лишь утвердительно кивнул.

— В общем, приехали двое в полицейской форме, начали разбирать ситуацию, задавать вопросы. Когда ее посадили в авто, для того, чтобы отвезти в участок и оформить подобающие документы, ко мне подошел один с полицейских, поблагодарил за вызов. Но самым главным было то, — Ян решил, что в этом моменте не помешает эпическая пауза. — что он мне поведал, что это уже не первая ее проделка. Я решил, что она попросту не опытная мошенница и решил дать ей еще один шанс.

— Ты дал тому мудаку в погонах денег?

— Увы, но это так. На следующий день она опять приехала на мойку, я там был вновь, она меня отблагодарила.

— В устной форме, небось? — с улыбкой на лице произнес Марк.

— Да. Но потом мы пошли в кафе неподалеку. Посидели, я поспрашивал ее о том, как долго она в «игре».

— В кафе? Ты в своем уме? — уже с ироничной насмешкой говорил Марк.

— Тогда там было всего несколько человек, расположившихся в другом конце помещения. Кроме того, мы едва ли не перешептывались. Она сказала, что всего несколько месяцев, а я то думал, что немногим больше. Потом, она буквально настояла к поездке к ней домой, наверное, ясно зачем?

— А ты не отказал?

— Нет, но послушай…

— Да какого черта я должен слушать идиота?! — Марк буквально вскочил со своего места, так, что нечаянно ударил ногой столик, столик перевернулся, но уцелел, а с него полетели карты с магнитными лентами, ноутбук, картридер и мини–видеокамера.

— Чтоб тебя..! Какого хрена ты не даешь мне закончить? — также неловко, но резво вздернулся на ноги Ян, управляемые озлобленностью, безысходностью и чувством вины. Жуткое месиво. Еще более жуткое месиво может ниспослаться с небес и материализоваться в этой комнате, если через мгновение младший кузен не придумает оправдание, каким бы ложным оно ни было. Особенно учитывая тот факт, что Марк частенько «выводил подышать свежим воздухом» свой перочинный ножик. Несколькими минутами ранее он уже воспользовался им, а сейчас водимый амфетамином в той же мере, что желание Яна хотя бы на короткий отрезок времени отбить желание Марка побыстрее достать влажные факты, он может бессознательно угрожать своему кузену, как они оба это называют, «для профилактики». Хотя, не только это является причиной возможного нападения. — Подумай хоть немного более масштабно! Изначально моей целью был не перепихон с нею, а желание изучить ее как аферистку, узнать ее сильные стороны, подумать можно ли их развить и использовать в наших корыстных целях! Обман в обмане, сечешь?!

Ян понадеялся, что эти слова склонят Марка к киванию головой. Но напрасно. Со всех движущихся частей тела можно была усмотреть лишь ноздри, движущиеся, как воздушный шарик, надуваемый и вновь спускаемый ребенком.

— Братец, ты даже не замечаешь кому втираешь свою ложь.

— ОК! Тогда спорим на пять штук «зеленых», что она в силах подсобить нам, при этом не оплошав?

— Ты бросаешь мне вызов?

— Вроде того. Принимаешь бой?

Слова Яна перетекли с посудины страха в посудину вызова и принципов. Уж этот говнюк знал, на какую наживку нужно цеплять «мистера эМБи». Если бы принципы были материальными, то не Марк воровал бы, а даже наоборот. Все равно столько враждебной чести, лживой доблести и дурно попахивающих принципов ему ни к чему. Но отнюдь, до какого–то момента не хотел двигаться по ложному, как ему в детстве врали родители и учителя, пути.

Несколькими годами ранее он вознамерился зарыть топор войны между ним и «обманутыми», как он сам их наименовал. А в печальных обстоятельствах своего жизненного старта он будет винить лишь самого себя. Живи сам и дай жить другим. Простите мне, как я прощаю должникам своим. Не рой другому яму… пригодится воды напиться.

— Идет! Чур, я выбираю метод обмана.

— Без проблем. Я, тем временем, пойду домой и окончательно отосплюсь.

— Можешь не слишком расслабляться. У меня уже есть шаловливая идейка. Завтра я арендую платный телефонный номер в городе, а уже через несколько дней мы будем обходить офисы компаний в мотоциклетных костюмах.

— Вот потом детальней и расскажешь. У тебя эта аферка крутилась в голове еще несколько дней назад?

— Можешь и так считать.

Выпроводив Яна к себе домой, Марк уразумел, как хорош и уютен его дом в тишине и покое. Ян же направлялся к себе домой, где его ждала кошка Тина, выпрашивающая еду и ласку, когда хозяин пересекает порог «берлоги». Ян движется к письму, адресованному не существуещему адресату, лежавшее в столику на балконе. Письмо, въевшееся в душу, корнями порвавшее оковы. Его намерения явно не были таковыми.

Осталось три недели к Дню Рождения. Двадцать один день. Когда говоришь «неделя», кажется, что это понятие сопоставимо с понятием «месяц». Но это все те же крошечные семь дней.

Страх и ненависть где–либо

«Я бы извинился, что не писал столь долго, не будь я уверен, что куда больше любых извинений тебя порадует затейливая предыстория сего послания: я как раз вернулся к себе в комнату после суровой стычки с братцем Марком (припоминаешь? Думаю, ты уже свел знакомство с его фантомным двойником в кофейне Деревни), и я решил, что будет только справедливо утешить свои нервные окончания дымом косяка. Трава была в целости и сохранности, где я ее припрятал — в коробочке из–под кольдкрема из того бритвенного набора, что подарила мне Мона. Но где проклятые бумажки? Даже дети знают, что трава без штакета — одно лишь недоразумение! Как пиво без открывашки. Как опиум без трубки. По самой меньшей мере, девять десятых нашей термосианской жизни — суть вакуум, что запечатан серебристым плавленым песком. Но несмотря на всю искусственность такого бытия, мы все ж способны временами вырываться, открываться и наслаждаться малой толикой пустоголовой свободы. Так ведь, друже? Я хочу сказать, что даже самый правильный, морально стойкий, социально безопасный твердолобый жлоб хоть раз за жизнь, да напивается до вышибания пробки и наслаждается разгулом своего безумства. И то — лишь с пошлого какого–то бухла. Так как же может праздник полной банки ганджи быть омрачен отсутствием штакета? Я весь горел, я весь ревел негодованием. И уж подумывал над тем, чтобы скрутить косяк из глянцевой журнальной шкуры. Но — случилось озарение: мой бумажник! Ужель не положил туда я пачку пусть потертых, пусть обветшалых, но штакетин — в ту ночь, когда мы удолбались в смерть у тебя дома (с нами, кажись, была какая–то девица в тот вечер), а также вместе сложили свой шедевр бессмертной детской классики? Я опрометью ринулся к штанам — и вот мой бумажник. Ах! Ах да! На месте три бумажки, и там же рукопись поэмы — «Вот петух за клушкой мчится. Вот он топчет эту птицу. В грязь вдавил и кинул палку — до чего же птичку жалко!» А это еще что за листочек спорхнул на пол, точно умирающий мотылек? А это клочок салфетки для очков, измазанный губной помадой, и на нем записан телефон рабочий Драго! Вздохнул я, преисполнившись воспоминаниями. Дружище Драго, старина… я снова окунулся в наше беззаботное школярское житье. Хмм, уж верно, не повредит душе моей измученной общение с ним. И надо б черкнуть ему хоть пару строк. И вот я их черкаю (и хорошо б, кабы эта шариковая дрянь прекратила свой саботаж!), с намерением выдуть три косяка, скрученных мною. Три? — слышу я твой ропот. — Три косяка? На одного? И целых три?

Да, целых три, спокойно отвечаю я. Ибо на первый я заработал право в сей нелегкий день, второй — желаю, а в третьем, бог свидетель, я нуждаюсь! Первый — всего лишь плата за хорошее поведение и тяжкий труд. Второй — для удовольствия. А третий — как напоминание мне, чтоб никогда и никогда и никогда не вздумал вновь поддаться каким–либо иллюзиям касательно своей родни. Перефразируя изречение Филдса, «Как может кто–либо, любящий собак и маленьких детей, быть хоть сколько–нибудь приличным человеком?» А для начала, подорвав косяк под номером один, я, сколь сумею, вкратце изложу свою историю. Променяв юдоль разума на мир мышц, я обречен был понести урон и там, и там. Физически я был приговорен к проклятой каторге, по десять трудовых часов, по шесть свинцовых дней в неделю, и мое тело подверглось таким садистским экзерсисам, как: ходьба, бег, спотыкание, копошение, и падание, и вставание, и дальше — волочение ржавого железного троса, с которым соперничать в упрямстве может лишь гиппопотамское бревно, которое я должен тросом обмотать. И мои косточки хрустели и трещали, я ноги в кровь сбивал о твердокаменные корни, когда спасался от бревна, влекомого тросом. И я стоял, едва дыша и дух теряя, изранен терниями, съеден комарами, обожжен крапивой и палящим солнцем, света белого не видя и пользуясь короткой передышкой, пока тот трос тащил бревно за сотню метров, а потом, шипя и проклиная все, стремился в новый бой (что–то из Данте, не находишь?) Но дело не ограничивалось физическими страданиями — в этой земле, куда я приехал, чтобы дать рассудку роздых, возросли миллионно мои мысленные муки! (Пардон за скверную аллитерацию и прости мне небольшую паузу: я прикуриваю по новой свой косяк и едем дальше!)

Дорогой товарищ, смысл всей этой витиеватой преамбулы сводится к тому, что я попросту был слишком загружен, чтобы оторвать свою ленивую задницу, напрячь свой ленивый ум и отплатить любезностью в ответ на твое чудесное письмо, осиявшее эти доисторические земли. Кроме того, рискуя быть честным, я как никогда оказался подвержен пращам и стрелам яростного самокопания… куда больше, чем даже месяц назад. (Что сказал Роман по поводу наших апартаментов? В прошлом письме ты ни словом об этом не обмолвился.) А причины парадоксальны до смешного: видишь ли, по прошествии этих кошмарных недель в доме, который я пришел сравнять с землей, живя с этими троллями, которых я вознамерился истребить, я подхватил недуг, от которого считал себя абсолютно привитым; меня сразило Благодушие в тяжелой форме, осложненное Любовью и Злокачественным Состраданием. Ты смеешься? Ты хихикаешь в свою щегольскую бородку, дивясь, что я так низко уронил свою защиту, чтоб самому пасть жертвой подобного вируса? Что ж, если так, мне остается лишь указать на соседнюю дверь и молвить мстительно: «Ну ладно, друг мой ерник! Поживи недельки три под крышей одной с сей девой — и поглядим, как сохранится твой иммунитет!» Ибо, думаю, то именно она, эта девчонка, дикая лесная орхидея моего заклятого братца, остановила мою карающую десницу и до сей поры удерживала мой гнев на весу. Три недели вычеркнуты из моего замысла. Потому что, ты должен понять, именно в ней я видел уязвимую пяту моего ахиллоподобного братца, и она же была единственным в доме созданием, которому я не решался навредить. А поскольку и брат был необычайно любезен со мной, ситуация сложилась патовая. Я не мог возненавидеть его в достаточной мере, дабы пустить побег симпатии к этой девочке. Дилемма- проблема. До этой ночи.

И с этого места. Драго, ты уже должен разгадать сюжет, даже если б начал чтение где–то так с пятидесятой страницы. И даже если до тебя не дошли первые четыре главы, вот краткое изложение предыдущих серий: Скорбный Ян Матросов возвращается домой с намерением подвергнуть своего старшего кузена не вполне ясной, но ужасной каре. Но вопреки своему замечательному намерению, он постепенно размякает симпатией к своему демону: в начале данной серии мы застаем Яна пьяного в хлам и до беспамятства, после того, как он весь вечер сосал означенную симпатию. Дело плохо. Кажется, парень совсем скис. Но, как ты увидишь, нечаянное происшествие, почти что чудо, приводит нашего героя в чувство. И во славу этого чуда я сейчас воскурю второй косяк на алтаре Великого Ганжа. Мы как раз вернулись из небольшого набега на леса и решили подзакусить останками чудесного ужина. И на исходе ночи я таял, опошлялся все больше и как–то разговорился с братцем по пьяни — слово за слово: начали со школьных воспоминаний, дошли до моей учебы — «А что именно ты изучал?» — затем до окончания учебы — «И как ты собираешься зарабатывать этим на жизнь?» — говорили о том о сем и в конце концов добрели до беседы о музыке, Драго, о музыке! Сказать по правде, я не помню, как мы скатились на эту тему — алкоголь, утомление и трава подзатупили кромку моей памяти — но, кажется, мы дискутировали (дискутировали, прошу заметить: мы уже нашли точки соприкосновения для дискуссии — неблизкий путь за три недели, от молчаливого строительства планов лютой мести) — дискутировали о достоинствах жития на милом месте теперешнего бытия, на милом, но захолустном островке в сравнении с просвещенным, но гнилым городом. И я, отстаивая честь городишки, заметил, что хотя бы в одном остров уступает городку безнадежно: в возможности послушать качественную музыку. Здесь ее попросту не было! Мы начали спорить о таком неоднозначном направлении музыки, как джаз. Старый добрый американский джаз середины прошлого века. Вот… послушай:

«Не надо ля–ля! — сказал он в своей изысканной манере. — Ты что, сам цифирки рисуешь на шкале? То, что ты считаешь хорошей музыкой, по мне, возможно… ну, в смысле, не все метки, наверное, на наших линейках совпадают. Что ты имеешь ввиду под «качественной музыкой»?»

Я пребывал в филантропическом расположении духа и потому ради поддерживания диспута согласился сойтись с ним на честном ринге. Припомнив древние, безжалостно угарные ритм–н–блюзы Джо Тернера и Фэтса Домино, которыми Марк, бывало, насиловал ночи моего детства, я предложил говорить только о джазе. И надлежащим образом похмыкав, и помекав, и повиляв, мы пришли к тому, к чему неизбежно приходят поклонники джаза в своих спорах: извлекли на свет божий свои треки лучших исполнителей. Марк принялся обшаривать свой Walkman на предмет «раритетных» альбомов. Я искал «эдакое» в своем iPod'е. Но, опять же, мы с Марком весьма скоро поняли, что даже по признании джаза Хорошей Музыкой, меж нами пропасть в суждении о том, что есть Хороший Джаз.

(Они сидели долго, в разных углах комнаты, склонивши головы, локти на коленях… сосредоточенные, как шахматисты, и обменивались музыкальными ходами. Ян поставил сборник Брубека; Марк врубил Джо Уильямса, «Красные паруса на закате»; Ян ответил Фредом Катцем; Марк парировал Фэтсом Домино…)

«Вся эта твоя чихня, — сказал Марк. — звучит так, как будто музыканты присели поссать на корточки!»

«А твоя чихня, — сказал я. — звучит так, будто у музыкантов пляска святого Витта. Марш эпилептиков…»

(-Погоди–погоди, — сказал Марк, наставив палец на Яна. — Зачем, по–твоему, эти парни учатся лабать на своих дудках? Зачем учатся петь? А? Не просто же затем, чтоб показать, как они классно перебирают пальчиками. Или как круто и затейливо выводят всякие рифы, блюзовые квадраты, переборы всякого рода… стаккаты–легаты там. Да–ду–ди-да–да–да — ну и все такое дерьмо. Малой, вся эта мутотень, может, и не по–детски пропрет какого–нибудь белого пианиста, который сам закончил консерваторию и для него это навроде как кроссворд разгадывать, но парень, который сам учится дудеть, чтоб дудеть джаз — ему вообще пофиг, какую оценку ему влепил какой–нибудь томный профессор!

— Да вы только его послушайте! — хмыкнул Ян. — Братец Марк извлекает кролика из шляпы: надо же, он умеет рассуждать о чем–то еще, кроме своих темных идеи и «сукинсынского» профсоюза! Вопреки гнусным слухам, он прирожденный оратор!

Марк склонил голову и ухмыльнулся.

— Да иди ты! — он потер кончик носа костяшкой большого пальца. — Это я че–то как на трибуну взгромоздился, да уж, но ежели по существу, мне есть, что сказать. Так уж вышло, что если меня что по–настоящему и цепляет — кроме сукинсынского профсоюза, конечно — так это музыка. Было время, мы — я, да Драго, да Роман, да вся шайка–лейка… и Нико тоже, покуда совсем уж на всю голову спасение не обрел — мы часами тусовались в мотоциклетной лавке «Харви» и слушали записи с великих коллекций… и видел бы ты нас тогда! Нам казалось, будто Джо Тернер спустился прямо с небес, чтоб показать нам, почем фунт света. Нам казалось, что наконец–то кто–то играет нашу музыку — до того–то мы все вестерн слушали, а тут, значит, раскололись во вкусах. В смысле, разошлись по сторонам: были фанаты вестерна, были фанаты хип–хопа «старой школы»… и мы махались нешуточно по этой теме. Впрочем, мы готовы были драться за что угодно. А потому и эти самые боповые пластинки за нормальный повод канали. — Марк откинул голову на спинку кресла, ностальгично зажмурился и несколько минут изливался воспоминаниями о каких–то позабытых тенорах и барабанщиках, совершенно невосприимчивый к бескостному танцу Джимми Джюффри под иглой радиолы… — Но, может, ты и прав. — сказал он уложившись как раз к последним тактам Джюффри. — Может, я подотстал малость от моды. Но одно знаю: в старых блюзах, буги и бопах — в них было что–то реальное, мужское).

И Марк сказал: «В этом дерьме, что они тут пилят, яиц не больше, чем ритма. А все, что без яиц, мне не по кайфу».

А я: «Подобный предрассудок сулит тебе суровые ограничения в жизни».

А он: «Мы ругаться будем?»

А я: «Думаю, тебе следовало бы исключить из своей категорической декларации хотя бы такие штуки, как прекрасный пол».

А он: «Думаю, эта штучка, что притулилась у меня под бочком, посчитает подобную оговорку категорически нафиг лишней, но если ты намерен занудствовать…»

Но я великодушно отмахнулся (смотри: я все еще пытаюсь быть доброжелательным. Хорошим Парнем) и сказал: «Да ладно, Марк, не обижайся». А потом, мой друг — суди сам, сколь пагубным был мой недуг, как глубоко укоренились метастазы — я докатился до того, что взялся залатать прореху в нашей новой нежной дружбе, что прободел неосторожный мой язык. То была лишь шутка, брат мой, молвил я, и уж, конечно, мне понятно, что сказанное тобою относится только лишь к музыке. Я поведал ему, что на самом деле существуют две признанные школы джаза: черный джаз и белый джаз. И то, что он называет «мужественной» музыкой — это, без сомнений, черный джаз. Я же пока ставил только Брубека, Джюффри и Тьядера. Но вот послушай кое–что из настоящего черного джаза: зацени вот это!

(Ян порылся в своем проигрывателе, нашел искомые композиции.)

И я поставил — что? Конечно. Джон Колтрейн. «Африка/Медь». Не помню, чтоб я руководствовался каким–либо злым умыслом, делая подобный выбор, но как знать? Разве всякий раз, ставя Колтрейна перед неофитом, не ждешь подсознательно наихудшего? Как бы то ни было, если таково и было мое истинное чаяние, мое подсознание, вероятно, осталось весьма довольно. Ибо уже через несколько минут этой ультразвуковой саксофонной резни, раздиравшей стены, Марк среагировал точно по сценарию:

«Что ж это за дерьмо такое? — Ярость, обескураженность, великий скрежет зубовный — все классические симптомы. — Что это за сраная куча навоза?»

«Это? О чем ты? Ведь это джаз, черный, как чернозем, и черные яйца до самой земли…»

«Да, но… погоди…»

«Что, разве не так? Да ты послушай! Или это тоже «ля–ля–ля»?»

«Не знаю, но…»

«Нет, послушай: разве нет?»

«В смысле, что здесь есть яйца? Наверное… да, но я говорю не о…»

(-Итак, брат, тебе придется подыскать другой критерий под свое предубеждение.

— Господи боже мой, но ведь это дерьмо слушать невозможно! Йи–онк, онк–ииик. Может у него и есть яйца, но звук такой, будто кто–то конкретно по ним топчется!

— Именно! Именно! Уж сотни лет топчутся, начиная с работорговцев. Об этом–то он и рассказывает! И без прикрас… но так, как есть! Ужасное, гиблое прозябание существа, обтянутого черной кожей. И мы все окружены этой кожей, и он пытается показать нам некую красоту этого состояния. И если тебя это распалило — так потому, что он честен в своих откровениях, потому что он честно рисует жизнь в черном теле и топтание по яйцам, а не довольствуется вялым скулежом, как всякие Дяди Томы, что были до него.

— Черт, Джо Уильямс, Фэтс Уоллер, Гейллард, все эти ребята… они тоже никогда не скулили. Может, ворчали малость, но делали это весело. Они никогда не скулили, черт возьми. И никогда не скатывались на… на… черномазость и топтание по яйцам, не пытались сделать все это красивым ни хрена, потому что это не красиво. Это уродливо, как смертный грех!)

С тем Братец Марк захлопнул пасть и сидел молча до конца альбома. Я же поглядывал на его булыжно–улыбчатое упрямство сквозь пальцы, которыми прикрыл глаза от света. Позволь припомнить, Драго! Уж не тогда ли, в том напряженнейшем сеансе, вновь ожило во мне желанье мести? Дай–ка вспомнить… Нет. Нет, ах нет. По–прежнему был кроток я… Ох! А случилось это — нет… да; признавайся! признавайся! — то было сразу после… сразу после Колтрейна, когда Марк задал мне вопрос, в его глазах невиннейший, маленький такой вопросик для разрядки напряженности. Да, сразу после… «Откуда у тебя эти записи, Ян?» — лучшего вопроса он и придумать не мог. Исключительно для снятия напряженности. Совершенно невинный вопрос с его стороны. Ибо не будь он таким невинным- неужто б я ответил на него столь беспечно, забыв, где нахожусь? «Моя мать слушала этих исполнителей. Матушка всегда…»

Я был так рассеян, что и не понял, какую дал промашку, пока Марк не усмехнулся: «Ну ясный пень! — Пока он не сказал: Конечно, мог бы и сам допереть — это ж проще пареной репы. Как раз того сорта унылая муть, от которой она так тащилась, верно? Ясный пень, это как раз того сорта сраный навоз, который твоя мамаша всегда…»

Но лучше поспешить мне с продолжением, пока еще не слишком поздно, слишком сонно, слишком обдолбанно. Я бы хотел изобразить перед тобой всю сцену, ибо знаю, как ты смакуешь всякие нюансы, коварные полутона, пастель противоборства, но я уж слишком притомился, чтоб уделить всем тайным знакам все, их достойное, вниманье. Ладно, как бы то ни было. Вот я и Марк сцепились из–за матери моей. И мое сочное благодушие разбилось в брызги. А в голову проникает хладный и горький свет разума. Перемирие со всей очевидностью окончено. Время снова подумать о битве. Я составляю план, как завладеть искомым оружием, и немедля выдвигаюсь в свой поход…

«Что ж, Марк, — я замечаю со смешком. — найдется немало людей, вполне сведущих в музыке, которые поспорят с твоей оценкой мастеров джаза. Так может ли статься, что ты немного, скажем так, уперт? Узколоб?»

Жертва смаргивает, шокированная дерзостью Младшего Братца. Уж не заболел ли он? «Да… — выдавливает он из себя. — Возможно». Я перебиваю его, наступаю задорно, обхожу с фланга:

«С другой стороны, «узколобый» — это, пожалуй, незаслуженный эпитет. Его семантическая специфика может оказаться вовсе неадекватна истине. И в любом случае, он неуместен: мы ведь о яйцах толкуем, верно? О яйцах как — для целей диспута — эвфимизме, символизирующем мужественность, силу, крепость духа и прочих частей тела. Что ж, брат, неужто ты считаешь, что если у кого–то есть мозги, чтоб играть чуть сложнее твоего «бам–бам–бам» — три аккорда, две струны — так невозможно, чтоб у него были также и яйца? Или же наличие одного исключает возможность другого?»

«Погоди! — Жертва пыхтит, косится исподлобья. — Попридержи коней!» — Наверное, он чует ловушку неким звериным чутьем. Но вот чего ему не дано почувствовать — что ловушка непростая, поставленная на охотника, а не на дичь.

«Давай посмотрим на это по–другому. — напираю я, выдвигая все новые все более каверзные аргументы. — … Или как насчет этого… — давлю я к него. — Или хотя бы прими во внимание…» — требую я, подкалывая его во все места и нагнетая пар. Но не открыто провоцирую вражду — бог упаси, чтоб он хоть заподозрил — но, видишь ли, искусно, тонко, с намеками на прошлое, что только Марку да Мне самому понятны. И когда я стал подергивать наживку, клиент уж был готов.

«Ты хочешь сказать, что Чемпион Джек Дюпре — чей–то визгливый–паршивый Дядя Том? — негодует он, живо откликаясь на случайно брошенную мною фразу. — И Элвис, по–твоему, тоже? Раз уж об этом речь. Я знаю, что про него болтают — да не пошли б они! Когда Элвис начинал, у него было кое–что, у него был…»

«Тонзиллит? Рахит?»

«… у него было побольше, чем у этого мудака, играющего не то в классики, не то в домино. И дай–ка я отключу его уже! Черт, ты десять раз прокрутил — теперь моя очередь!»

«Нет! Не трогай. Я сам отключу.»

«Ладно, ладно, только отключи!»

И так, изящными финтами, я довел его до красных глаз и сжатых кулаков.

«Марк, ну позволь мне ее проиграть. И тогда, может, ты…»

«И тогда я не «может», а точно сдохну! Эта хрень…» — Рычит, встает. Гляньте все: братец Марк наконец–то проявился! Точь–в–точь как показал свое истинное нутро. Любуйтесь на братца Марка без его фольговой–фальшивой упаковки! Смотри как он орет на бедного Яна. Смотри, как он играет мускулами. — то что, интересно, ты будешь делать?»

Видишь, как несправедливо? И видишь, как Ян пытается быть милым, а Марк все бесится с чего–то? Словно школьный хулиган, гроза малышей: «Да плевать, кто тут прав, а я завсегда в своем праве!» Смотри: он здоровее, круче, смотри на него, потому как, малой, если тебе что не нравится — что ты можешь поделать? Какие у него шансы против этого хищника, клацающего клыками, против этого кабацкого хама, этого морпеха корейской закваски. Какие шансы? Ни единого шанса на свете — и бедный мальчик это знает. Да, знает, и понимает, что станет инвалидом, как бы ни ответил он на вызов Марка. О, как сие должно быть ужасно, не правда ли? Для мальчика — сгорая со стыда, терзаться унижением, проклиная свою трусость. Он знает, что трусишка он — смотри — но ничего поделать он не может. О, гляди: он знает! Знает! Боится драться — и осознает свою он робость! И тем куда страшнее боль его, ты понимаешь? Как он жалок! Как презренно (но ты, товарищ, уж вернее, скажешь: «Как лукаво!») он голову склоняет в знак смирения, в ничтожестве своем он мямлит извинения, хотя и знает, что был прав! Но, воистину, права — одни слова.

Марк гордой поступью удаляется, могучий, непобежденный (с крючком в брюхе). Ян стоит побитый, посрамленный (коварный). Трус! Слабак! Неудачник! (хитрый лис…).

«Нет, он был прав. Он абсолютно прав во всем, что сказал».

«Нет, он не прав!»

«Да. Он был прав и доказал это. Не в смысле музыки. Это не важно. Но в смысле… того, что он сказал».

«О, Ян, но он на самом деле так не думает».

«Думает, не думает — но это ж правда! — посмотри сколь нуждается Ян. Погляди, как он мал против этого мира. — Это правда».

«Нет, Ян. Поверь. Ты не… О, если б кто–то переубедил тебя…»

«Завтра».

«Что?»

«У нас свидание завтра. Если оно, конечно, в силе?»

«Да не было никакого свидания. Я просто…»

«А я так и думал…»

«Ян, ну пожалуйста, не будь таким…»

«А каким я должен быть? Скажи сначала…»

«Ладно. Завтра. — видите его лицо? — Если ты считаешь, что нужно… — видишь, сколь он нуждается? — Жаль, что я так мало знаю и не понимаю, с чего вы оба…» — ты многого о нем не знаешь. Что еще больше умаляет его.

Ты не ведаешь всего его стыда, даже представления не имеешь. Стыд душит его. Воистину, никто не терпел подобного позора. Да! Ты не знаешь. Ты видишь лишь тот стыд, что на поверхности. Но прямо под ним — второй слой, устыженный первым: стыд за то, что был так слаб, чтоб прибегнуть к стыду, стыд за свою потребность в стыде. Отсюда весь его гнев, и его хитроумие растет оттуда же, его ненависть… ах, его ненависть… как много лет назад? ненавидит? когда он заглянул в ту дырочку в стене? он заглядывал в нее чаще, чем требовала его ненависть… Он подошел в первый раз, и заглянул, и ненависть возгорелась, и он подошел снова, и был стыд, ибо хотя ненависть придала ему сил, чтобы смотреть снова на то, что он видел в первый раз, второй взгляд уже не открывал ничего нового и не давал никакой новой пищи для его ненависти, и уж тем более не давал и не открывал третий взгляд, и с каждым разом все меньше, и ненависть не нуждалась в этом. Но того третьего раза — его требовал Стыд. Его требовала слабость. Его требовала Порочность. А ненависть — она расплосталась, покрывая это все. Итак, видишь? Все именно так. Нужда Стыд Слабость все томится, тушится в кастрюле имени меня под крышкой ненависти, и видеть я должен, должен, долж…

бубны, бубны, бубны — это барабаны смерти ву–бубны ду–бубны ха–ааа под них скелеты пляшут свои костлявые балеты, сквозь зелено–паравозные саксофонные синглы и визгливые сэмплы джунглей. Омерзительно омертвело он прав — именно такого черта, такого сорта дерьмо обожала моя мамаша. Он прав и в брани прав и за то он проклят на вечный ад!

Бубны бубны грозные барабаны грузной грязи, вопиющие камни трещат на солнце и разверзся криком медный клюв отточенный как бритва ха–а–а… и это Колтрейн, и это правда… и правда что то была мать а ныне а я Марк прав и я ему задам, задам, задам…

Дам… дам… дум–дум ИИха–а–а есть чернота в его музыке, чернота, врезанная красным. Жестокая и бессмысленная боль. Перекрученная, порванная и дышащая любовью и да — при том уродливая, гротескная, но он делает ее прекрасной, убеждая ее в истинности. Безумно выпученное, ужасное, черное на красном — но это истинное лицо ее. А красота должна состоять из того из чего должна быть настоятельно состоящей сиречь состоятельно настоящей

Черные вороны, черные вороны. Над кукурузным полем. Ну и что они играют. «Ну и что» — это название их пьесы, я знаю его. Послушайте их, угрюмых миссионеров бога Ну И Что! Три укутаных в шоколад вакуума призывают Ну И Что! Вся конница, и вся рать, и всякая всячина, и всего понемножку, и всего ничего и ничего–ничегошеньки — Ну И Что! Все трое вопрошают вместе, затем по очереди, потом снова вместе. НУ И ЧТО? НУ-НУ И ЧТООО ну–ну и что? Все вместе, потом бас, потом тенор, потом альт, потом все вместе: НУУУ и что? Все три вакуума, прозрачные губы трех медных рожков льнут к стекольным колокольчикам, пальцы перебирают музыку отчаяния, играя картины пустыни НУ и что? играют в кости скелетов на бархате баханов… на выжженной земле, выжженых небесах, выжженной черной луне… выжженные города рассыпают ветром свои ноты, ноты протеста, которые никто не прочтет. НУ И что? Похоромлены в скромных хоромах — и НУУУ И кто?.. сгореть, если не устыдиться, не услоить, не осладить пустоту — НУ и что? Взгляд в пустоту, шаг в пустоту, жар стал так стыл, что и кто…»

Я знаю, что там написано. Я читал это.

Марк стоял посреди комнаты и напрягал лицо в такой манере, в какой люди прочищают горло. Как реагировать на не очевидные поступки товарища? Возможен вариант, что Марк где–нибудь допустил ошибку, а Ян не пользуется, но вернее — мстит за это. Что он может сделать Марку? Марк должен уразуметь, что он не так уж высоко взобрался, чтобы больно падать. Берегись. Есть в этом всем загвоздка. Уж не просто ли так Ян умалчивал события, а «потому что так всем лучше и хорошо»? Мнимо.

Теперь следует узнать из какого сорта силикона сделана эта девчушка. Хотя бы на ощупь. А уж лучше — на ощупь. Но проблема не в материале, с которого некий «преподобный» сотворил ее, а в том, на что она способна. Она должна доказать, что у женского пола бывает (вернее — случается) харизма, толстая кишка, и уж если мы завели разговор о крепости духа — яйца. Но я не хочу распространяться на эту тему. Ибо трансики — это хер пойми что. Дети, не балуйтесь со своими гениталиями, которые вам ниспослала матушка–природа.

Каков же выход с этой ситуации, кто подскажет? Самый вероятностный и очевидный — устроить для девочки испытание. Если она его пройдет — отлично и неплохо. Если нет — Марк имеет право высказать свое мнение о ней, а Ян, как проигравший и униженый, должен хранить молчание, пока его старший коллега не выженет ее с шайки, в которую ей так и не удалось влиться. Высок риск того, что Ян обозлится и будет искать отдушины, но еще большей проблемой нависал риск быть съеденным заживо этой редкой птицей. В Японии сэнсэи стремились передавать свой опыт и мастерство преспешникам. Это же — совершенно противоположный случай. Живи сам — и дай жить другим. Если кто–либо думает, что обналичивать чужие чеки — это круто и романтично, то, увы и ах, они немножечко ошибаются. Спросите Фрэнка Абигнейла, для него это добром не кончилось. А уж он должен в этом смыслить. Будда для мошенников, как ни спорь.

Также из–за угла выглядывала, но пыталась не попадаться на глаза еще одна проблема — замена Руфа. Нужно найти смекалистого человека, при деньгах. Было бы лучше, разумеется, если бы парней поддержал кто–либо с их знакомых, кто хотя бы краем уха слышал или догадывается об их баловстве и шалостях. Но такой категории людей попросту не существует. Даже если бы были, то совершили самоубийство, ввиду того, что чувствовали себя виноватыми за какой–либо поступок (читайте — «проступок»).

В целом, проблем не так уж и много, но они настолько весомы, что могут запросто превратить подушку, на которой почивала карьера Марка, в поролоновую лепешку. Может, пора и вовсе скинуть с себя эти проблемы, как бык с себя наездника? Марк упадет без звука, как дерево посреди леса, попросту потому, что некому слушать его падение. Он может прожить безбедно на деньги, которые он заработал угоном дорогостоящих автомобилей и аферами с переводчиком (одна с которых закончилась приблизительно вот так:

Марк:

«Я хочу быть уверенным, что на этих дисках именно та информация, которая мне нужна»

Ян:

«Насчет этого можете не переживать»

Переводчик:

«Что?»

Удар, бег.)

Здесь дело коснулось принципов. Мысль–то простая. Есть они — Большие Задницы, и есть Маленькие Задницы. При этом сложно отнести «мистера эМБи» к кому бы то ни было. Больших Задниц мало; они владеют миром и зерном. А Маленьких Задниц миллионы; они растят зерно, а сами голодают. Большие Задницы думают, что им сойдет все с рук, что они — лучше, порой только тем, что кто–то умер и оставил им кучу денег, и теперь они могут платить Маленьким Задницам, чтобы те растили для них зерно, а платят — по своему разумению. И нам придется поприжать их, понял? Надо показать, что мы не рабы. Никто не раб. И все растят зерно. И все кушают! И все просто!

Марк полез в свой список контактов ради того, чтобы отыскать старого знакомого, подсобившего несколькими месяцами ранее с арендой платных телефонных номеров. В конце концов, Марк находит того индивида, которого он искал.

— Алло, это Нико?

— Абсолютно верно, Марк.

— Здравствуй, друг! Как у тебя дела, как семья?

— Я вместе с семьей — отлично. Но ты редко когда звонишь просто так. Чего тебе нужно?

— Прости, но ты знаешь, что несмотря на шифрование звонков в Blackberry, я не могу совершать много лишних звонков.

— Да я понимаю, я ведь тебя не критикую за это и не обижаюсь.

— В общем, помнишь, как я просил тебя арендовать для меня номер? — Марк не давал шанса ответить собеседнику. — Вот теперь такая же история, но уже в другой обертке.

— К какому времени это нужно сделать?

— На послезавтра. Успеешь?

— Успею, в случае, если мне ничто не будет мешать. Я тебе тут же скину номер телефона, когда все будет готово. Мне что–нибудь полагается?

— Для пущей уверенности ты лично можешь принимать звонки. Тогда–то ты и наработаешь на больше. Идет?

— Без проблем. Бывай.

— Пока.

Уже вечерело, а на улице сверху падали слезы туч. Марк точно не заснет, вы и сами знаете почему. Нужно найти себе развлечение и ждать. У Марка уже есть грандиозный план. Не только мошеннический, но и тот, который подарит ему приятное времяпровождение. Стоит учитывать то, что амфетамин подарил ему энергию дикого жеребца. Марк этим непременно воспользуется.

Он едет в другой конец города для выплеска своей энергии. Подъехав к ночному клубу «Миллениум», он высматривает подходящую «бабочку». Ведь не зря проституция считается древнейшей профессией. Заглядевшись на одну девчушку, он решает, что она — именно та, кто сумеет удовлетворить его желания и тяготы. Он подъезжает поближе, обращается к девчушке, стоявшей на тротуаре и дожидавшуюся своего клиента. Она одета в мини-юбку, розовую кофточку с вырезом на груди (по взгляду — так не меньше третьего размера, а того и больше), а также кожаные ботинки с высоченными каблучками (по меркам Марка, ведь он и вовсе носит кроссовки, а ходить, хотя бы, в мужских туфлях с крошечным, едва видимым каблуком — дикая дикость), облегающими ее маленькие ножки. Светлые волосы ниспадали на худые, изящные плечи. Ситуация станет вовсе неудобной, если эта представительница женского пола окажется не проституткой. Марк начинает «знакомство»:

— Привет!

— Доброго времени суток. Должна предупредить, что если хочешь развлечься часик–другой, то это будет стоить минимум двести долларов. Детка, ты в силах?

Девушка осматривала автомобиль Марка, используя его как инструмент для оценки благосостояния владельца. Это был Ford Mustang.

— А ты сомневаешься?

— Вовсе нет, даже наоборот — я считаю, что такой как ты, сможет десятерых таких как я… — она хмыкнула, думая над тем, как бы сказать то, что вырывалось у нее. — Прикупить.

— Тогда залезай.

Они проехали около двух кварталов, заехали в глухой переулок. Там, прямо в автомобиле, началось то, из–за чего, собственно говоря, и приехал Марк. Если бы Марк в подростковом возрасте занимался сексом со шлюхой, которая была на ранней стадии беременности, то непременно хвастался друзьям, что у него был секс втроем. Wolf Gang. Но раньше у него и денег–то не было.

На то время, когда он переехал к своим бабушкой с дедушкой, электричество в доме проникало лишь в кухню и гостиную, а оставшуюся без надежд остальную часть дома нужно было освещать с помощью «колемана», никелированного ручного насоса и очищенного бензина — слишком трудно устроенный механизм для четвероклассника, уже засыпающего, хвала высшим силам, без светильника у подголовья кровати. А комнатка на втором этаже была что надо — мрачная, как сама смерть, а окошко служило серебристой косой, от которой отбивался и преломлялся свет, исходящий от луны, застеснявшейся и спрятавшейся за тучи. Эта луна не рассеивала тьму, а скорее подчеркивала ее. В первую ночь было особенно страшно, учитывая странные звуки, заигрывавшие с мальчиком. Они доносились с коридора. Пугающие, леденящие жилы, они пытались пробивать запертую дверь. Представьте лишь, каким страхом было это — слушать в темноте то, что тебе не ведомо, а уж тем более — рискнуть приоткрыть скрипучую дверь и заглянуть в глаза неведомому. Но, запасшись смелостью и злобой за то, что кто–то смеет мешать уснуть, Марк медленно, маленькими шажками двигался в сторону своего страха, прихватив с собой фонарик, нашедшейся в тумбочке. Каждый шаг давался с трудом лесника, уставшего после рабочего дня. Но ни капли усталости не читалось в движениях парнишки, лишь живой интерес и желание поскорее выяснить — кто же так настырно топчется на месте, издавая звуки с повестей Стивена Кинга?

Подойдя вплотную к двери, он мялся, обдумывая вариант, что за дверкой прячется огромный человекообразный дикообраз, приснившейся мальчишке около месяца назад, да так сильно его испугал, что тот подорвался с кровати, смекая, что это — сон и сплошная фикция. Но зародыши смелости возмужали и подсобили отворить деревянную дверь. Луч света, гуляющий по коридору, в конце концов застывает на полу и освещает угрозу. Это оказалась крыса. Простая, безобидная, глупая крыса! Она катала по полу грецкий орех, ища, о что можно опереть добычу и погрызть ее зубами. Она пыталась упирать ее в стену (отчего и звуки), но шарообразный норовил выскользнуть с цепких лап, что порождало очередную погоню крысы за орехом. Марк закинул свою голову на подушку. Уже через несколько месяцев октябрьский дождь изгнал крыс из своих нор.

Марк возвращается домой после своего маленького путешествия, принесшее ему столько наслаждения. Это одна из вещей, отрабатывающих свою цену с лихвой. Каково же будет негодование девчушки, с которой познакомился Марк, если она узнает, что бумаги, которыми ее вознаградил Марк — подделка. Как и, кстати, их кратковременное любовное действо. Марка же волнует лишь одно — за ночь отстирать следы от спермы на своей одежде.

Без толку рассказывать, как Марк провел грядущий день. Кофе с утра, фильм «Тринадцать друзей Оушена» (ненавижу это название!), обед со стейка и жареной картошки, прием горячей ванны с ароматизированными таблетками, звонки Яну с подкалываниями и подробным разъяснением надвигающегося действа, где будет проходить испытание его «дитя», ужин с пельменями обваленными в уксусе.

Под вечер Марка захлестнуло спонтанное желание написать письмо еще одному знакомому ему человеку:

«Привет, пап. Я тебя никогда не видел, и полагаю, что тебе на меня насрать. Впрочем, как и мне на тебя. В этом мы схожи. Ах да, еще ты подарил большую часть своей дивной внешности. Ненавижу тебя за это! Я надеюсь, что дьявол как следует поизмывается над тобой. А еще лучше — чтобы он сейчас поизмывался. Если бы я знал где ты сейчас, то тут же примчался, прихватив с собой охотничий нож, порезал бы глотку, чтобы потекла твоя черная кровь (или какая там кровь у ниггеров? У меня, по крайней мере, красная, первой группы, резус отрицательный. Но тебе и на это наплевать. Во всяком случае, я себя никогда не считал «чистокровным негром»). Больше всего меня смущает тот факт, что ты имел половое сношение с моей матерью. Из–за того, что я ненавижу тебя, я все больше ненавижу себя. Ты сделал меня уродом, в том числе — моральным. Не было бы тебя, если бы моим донором спермы был кто–либо другой — все было бы не так плачевно. Но ты даже не удосужился перевезти нас с матерью в другое место, где я был бы «своим». Ты вонючая обезьяна, питающаяся бананами и стремлением к совокуплению. Я бы обрезал ветвь, на которой твоя жирная черная задница уселась, да вот только ты натуральный ссыкун. Еще больший, нежели я, когда носил подгузники. Ты замел следы своего пребывания. Представляю как мой кулак врезается тебе в рот и забивает вставные зубы в глотку. И «Полидент» на закуску, приятель. Повторюсь — надеюсь, что ты уже подох. Я тебя ненавижу…»

Скомкав клочок бумаги, «мистер Блащиковски» кинул его в мусоропровод.

На следующий день Марк проснулся утром после трехчасового сна в своей спальне. Более долгого сна Марк не нуждался ввиду того, что амфетамин еще не выдохся. Марк проснулся с чувством вызова. Осилит ли он? Осилит ли она? В одиннадцать часов утра он взялся дозваниваться до Яна, предвествуя деяние:

— Алло, Ян?

— Да. — проговаривал он сонным голосом, едва оклемавшись. — Ты уже готов?

— А у меня к тебе другой вопрос — готова ли твоя подруга?

— Скорее всего — да. Я ей звонил, сейчас поеду за ней.

Далее Марк объяснял все тонкости аферы, предварительно получив звонок от Нико. Марк уж на полдюжины страниц намел сугробов философии и дури в своих блокнотах, пытаясь понять, объяснить самому себе причины того, почему он всем этим еще занимается. Уж сколько дней меня снедал недуг нерешительности, и я мог до черта времени потратить, объясняя это, когда сам был далек от понимания. Микробов, повинных в нынешнем моем приступе долготерпения, было куда труднее выявить, чем я помышлял. Эта жизнь — игра, если хочешь играть. Подсчет всех собственных ошибок. Я схожу с ума, а все проблемы растут с моим растущим возрастом. Я не жалуюсь, но ребенок во мне чувствует себя настолько ограниченным. Позвольте желанию разжигать пламя. Я был хорошим ребенком, я бы не причинил вам вреда. Я был хорошим ребенком, простите мне любую боль. Я всегда буду близко к вам, но Иисус причинил мне боль, когда покинул меня. Но простил Иисусу, как прощаю должникам своим. Я был хорошим ребенком. Через снег и град я пошел бы на луну к вам, неся сердце в руке. Вы понимаете? Когда нет никого, к кому я мог повернуться с этой любовью. В понедельник — оскорбление, во вторник — удушение, в среду — снисходительность, четверг вызывает жалость. К пятнице жизнь убила меня. Зачем ты мне дал столько желания, которое некуда выплеснуть? Зачем ты мне дал столько любви в этом нелюбивом мире, в котором нет никого и ничего, куда я бы мог ее применить? Иисус, ты ненавидишь меня?

Ян, на пару с Марком, приодел кожаный костюм, в котором лишь сутенером подрабатывать. Мотоциклетные шлемы занемели у парней в подмышке. Ян двигался к зданию компании TRH (ничего не напоминает?) в своем Крайслере, который он намеревался оставить за углом здания, нагло войти, расспрашивая секретарей о том, что у них должна находиться посылка от С-16.

Когда все озадаченно крутят головой и отнекиваются, Ян достает рацию, застрявшую в нагрудном кармашке, прям возле шлема. Ян выходит на улицу, чтобы, якобы, поймать сигнал. Через несколько мимолетных мгновений он снова небрежно заходит, высказывая недовольство тем, что «у сукиной рации села батарея». Он просит воспользоваться городским телефоном. Набирает номер. Полминуты молчания… Денежки капают…

— Алло, это диспетчерская?.. Это 186-ой… У меня здесь нелады, вы, по моему разумению, перепутали адрес… — на другой стороне телефонного провода время безразмерно тянется в каждой паузе, окутанной молчанием. — Да, улица Большая Морская… Поймите меня, это уже не впервой… Дык, что же теперь делать?.. Я не собираюсь здесь торчать, пока вы разберетесь со своими проблемами!.. Всего доброго! — саркастически закончил разговор Ян. Плюс три тысячи на счет!

В подобной манере проделывал этот незамысловатый трюк и «мистер Блащиковски», но добирался он к другому офису в городе на мотоцикле «Honda». А как же девчушка? Она тоже была посвящена в суть дела, одета в обтягивающую ее гениталии кожу, она выходила с Крайслера, принадлежавшего знакомому нам (и ей самой) лицу. Как раз вовремя подкатил на своем двухколесном Марк. Он успел лицезреть ее внешность. Марк был вызван Яном сразу после успешного деяние обоих, для того, чтобы Марк не думал, что это халтура. «Мистер эМБи» припарковался на другой стороне улицы, дабы не привлекать внимание «новобранца».

Пора бы уж рассказать о ее внешности: она была высока (уж даже немногим выше Марка, но до Яна ей не дотянутся), стройна, ее длинные, прямые, черные волосы ниспадали едва ли не на филейную часть, которая, без преувеличений, была очень красивой и даже немного манящей (а может быть, это кожа придавала такой вид?). Марк даже успел лицезреть лицо, слава, он не забыл одеть линзы (сегодня — прозрачные, открывающие всю зелень его очей (кстати, у девчонки были также зеленые глаза, но более светлого оттенка. Это так, к слову)). Ее лицо имело стройные, как и ее тело, четкие черты. Обладательница «римского носика», тонких и ярких губ. Яркие не так от помады, как от крови, играющей в сиечасье в ее теле, и отдающейся чертам лица. В целом, о таких говорят — «слишком красива, чтобы быть девственницей». Она зашла в здание. Уже не перед кем отчитываться. Она должна действовать так, чтобы когда она выйдет, в ее светло–зеленых глазах сиял знак доллара.

В ясную погоду с вершины холма она наблюдала, как солнце тонет в море, а в ненастье слушала симфонию буйков в бухте — колокольные буи гремели тугим размеренным набатом, сирены кричали протяжно и тоскливо, вздымаясь на волнах. Ее брат ворчал, что зря она выбирает для прогулок раннее утро или поздний вечер, говорил, что полдень и теплее, и яснее. Пару раз она пробовала последовать ее совету, но потом вернулась к прежнему расписанию. Вечерами она обожала смотреть, как идеально круглое светило скатывается за идеально ровный горизонт, столь непохожий на ломаную линию гор, которые солнце ее детства обращало в пламенеющие вулканы; здесь все было куда проще — просто, как апельсин, перекатившийся через край сине–зеленого бильярдного стола. По утрам же она наслаждалась шелестом темного, затянутого туманом леса внизу, пробуждающегося к наступлению дня.

В то лето прогулки к хижине сделались для нее почти каждодневным ритуалом. Когда мужчины отправлялись на работу, она составляла посуду в большую раковину, чтоб отмокла, заливала в термос кофе, брала одну собаку из своры, для компании, и шла к хижине слушать птиц. Первые минуты собака обнюхивала все вокруг, а Юля накрывала припасенным в хижине пластиковым пакетом большой замшелый пень, чтоб не сидеть на влажном. Потом пес метил тот же шест и ложился спать на ту же подстилку из мешковины, что и всякий его предшественник.

Потом и вовсе не было никакого движения — или же так казалось. Но постепенно ее слух улавливал крошечные нюансы кипучей жизни в окрестных кустах, где пробуждались дубоносы. Из чащи под холмом слышался печальный зов незримой горлицы — гулкий, чистый, упругий звук, словно теннисный мячик упал на нижнюю пластинку ксилофона: «Тууу… туу ту ту». И откуда–то издалека ему отвечала другая горлица. Время от времени они снова перекликались, с каждым разом все ближе друг к другу; затем их голоса сливались, сизокрылые птицы возносились над благодатным покровом сизой дымки, сам словно ее обрывки, и летели, крыло к крылу, точно отражения друг друга в небесном стекле. Красноплечие трупиалы просыпались все разом, будто солдаты на побудке. Они дружно вытряхивались из рощи, переносились мельтешащей оравой в ближайшие заросли дерна, где выжидали, пока туман не сойдет с зарослей рогоза, неустанно выводили рулады или же неторопливо чистили клювами свои гагатовые мундиры. Присутствие парадных алых эполетов в их черной униформе убеждало Юлию в том, что всякий раз они готовятся не меньше, чем к инспекции войск королем. Потом голубой тетерев барабанным клекотом призывал свое потомство на прогулку, а пугливый веретенник, завидев солнце, поднимал истошную тревогу. Дикие голуби, перелетая с ветки на ветку, соблазнительно ворковали голосом Марлен Дитрих. Дятлы принимались выстукивать завтрак в сосновых стволах… И лишь когда все прочие птицы уже проснулись и занялись своими делами — даже после сонной сойки, каждое утро взрывавшейся в тумане гневным криком, с праведным возмущением кляня всех этих чертовых ранних пташек, не дающих поспать собратьям — следовало торжественное явление ворон. Они поднимались с макушек елей, в своем безжалостном веселье осмеивая всяких прочих пигалиц, и нестройными эскадрильями устремлялись на штурм взморья и плесов, временами порождая в Юле некое странное смятение. Возможно, потому, что они напоминали ей колорадских сорок — падальщиц, что облепляли тушки сбитых на шоссе кроликов, питались чужой смертью — но она думала, что было за этим чувством и нечто большее. Сороки, в общем и целом, довольно глупы. Вороны же, несмотря на глумливый хохот, глупыми никогда не казались. Чайки улетели с побережья…

Когда же последние вороны скрывались из виду, она пила кофе, возвращалась в хижину, оставляла пластиковый пакет и свистом подзывала собаку. На обратном пути она заходила во фруктовый сад, а затем возвращалась в дом, чтоб убраться после завтрака.

Через пятнадцать минут девушка уже выходила со здания легкой походкой. Марк боялся, что она управилась лучше парней, судя по времени, проведенному внутри. И в этом есть доля цинизма. Она подошла к автомобилю, где ее ждал Ян. Они о чем–то говорили. Все прошло успешно. Через десяток секунд Ян махнул рукой Марку, подзывая подъехать к ним. Игра слов начнется, не иначе. Марк осторожно подъехал, как будто боялся наехать колесом на гвоздь. Внимание девушки также обратилось в сторону двухколесного мотоцикла, на котором сидел всадник. Марк осторожничал, но не по причине смятения, а уж тем более боязни. Он хотел не спеша изучать новые знания о людях. Когда он припарковался вблизи авто, то снял шлем и тут же начал разговор, не так обращаясь к девушке, как к Яну:

— Получилось?

— Неплохо получилось. — ответил Ян.

— Привет, Юль!

Безмятежная девушка не знала кто это. Еще больше интересовала причина, по которой Ян подозвал этого парня к себе. А еще больше — почему он спрашивает об исходе мошенничества?

— Ян, кто этот парень? — лился плавный голос со сладким привкусом.

— Это — твой гуру. Знаешь почему? — девушка завертела головой. — Потому что он — мой гуру.

«Зачем Ян так слащаво обо мне отзывается?» — безмолвно подумал Марк. «Неужто хочет смазать ситуацию? Не самая лучшая стратегия. Но я польщен. Как бы то ни было, нужно разузнать, что из себя представляет эта Юля»

— Марк — Юлия, Юлия — Марк.

— Спасибо Ян, мы и сами разберемся. — с недовольством выдавил Марк, после чего обратился к девчушке. — Сколько тебе лет? — амфетамин еще утром выдохся… — И главный вопрос, так беспокоящий мои нервы — почему ты решила этим заниматься? А в общем, лучше бы это обсудить в местечке поуютней.

— Согласен.

Они расселись по транспортным средствам и по обоюдному согласию поехали к Марку домой, потому что его квартира находилась ближе всего к месту их нынешнего пребывания. Для Юлии это было страшнейшим местом на данный момент. Боязнь неизвестного. Птица наловила морской рыбы, но возле гнезда с ее детенышами летает всеядный сокол… Она должна доказать Марку, что она способна на это, а также способна находиться в их команде не создавая проблем. Или это еще не все? Это не единственное испытание? Может ребята сейчас устроят стрессовое собеседование? Она к этому не готовилась. Братья ее этому не учили. Но она должна справиться во имя Чести, Благородства и Денег. Должна доказать не только Марку с Яном, но и этой троице, которую она пообещала беречь и заботится, пока они сидят в ее сознании, как опухоль, порождающая медленную и мучительную смерть.

Они на месте, Марк оставил на улице отдыхать своего двухколесного дружка и уже заходил в подъезд. Ян же и Юлия лишь неторопливо выходили с авто. Ян понимал волнения, колыхающие его подружку. Несколько лет назад он сам испытывал подобные чувства. Но ситуацию смягчал тот факт, что Марк приходился ему кузеном. В данный же момент все сложнее, и костью в глотке стал тот факт, что на протяжении некоторого времени Ян скрывал информацию от Марка. А информация порой дорого стоит в этом гребанном мире. Может Ян и вовсе зря все это затеял и игра не стоит свеч? Но уже поздно, сердце в истошных криках бьется, а кислород пульсирует по легким. Даже сильнее, нежели в момент первой аферки. Это было очищение банковского счета с помощью кейлоггера на компьютере и телефонного звонка жертве. Марк, сволочь эдакая, подсунул нехилую аферку (в плане сложности выполнения). Добыча могла и вовсе не окупить бюджет мошенничества. Но все прошло так–сяк, но точно.

Марк ждал (читайте — «поджидал») Яна с его подружкой около лифта. Когда они зашли и двери тихо, но с характерным шумом закрылись, наступил неловкий момент, когда смотришь в стену, думаешь чего бы такого сказать. Но слова не лезут. А молчать тоже глупо. Вот и жди, пока лифт проползет вверх на шесть этажей. Лифт открылся, ребята поочередно вышли. Марк достал из своих джинсов связку ключей, отыскивая подходящий.

Юлия судила так — хочется тянуть момент ковыряния ключей, но рано или поздно он наступит; чем быстрее наступит — тем быстрее кончится. Нельзя форсировать события. Непозволительно. Признак слабости. Наконец Марк отворяет дверь и они заходят. Марк первым делом предлагает гостям присесть в гостиной, а он тем временем принесет что–нибудь перекусить. Ян и Юля присели в кресла, стоявшие вблизи друг от друга, таким образом оставляя Марку возможность расположится на диване. Спустя минуту–другую Марк приходит с подносом, где находились сендвичи и две бутылки 7UP. Ни Ян, ни, уж тем более, Юлия не взяли угощения.

— А я не откажусь. — с этими словами Марк поднес ко рту сендвич с беконом. Несколько мгновений Ян и Юлия озадаченно пересматривались.

Марк, поняв, что они жаждут как можно скорейшего разговора (а некоторые — его окончания), сглотнул остатки и начал молвить:

— Прошу прощения, просто я голоден. Так о чем мы?

Марк смотрел на пару, как будто ожидал услышать от них ответ. Кресла уподобились стальной леди, сковывая движения и отнимая возможность двигаться. Неужели времена инквизиции не прошли?

— Ах да! Юль. Как тебя угораздило? Зачем ты это делаешь?

Теперь Ян видит не того, кого знал на протяжении некоторых лет, но подлого ящера, желающего выпотрошить мышь. Ящер, шипящий своим раздвоенным языком, окутывающего и похищающего кислород вокруг пасти. Настолько жадное и подлое существо, что не готово отдать жменю песка в пустыне.

К большому удивлению, девушка все же решилась ответить на его вопрос, несущий некую скрытую долю сарказма:

— Марк, прости, тебя ведь так зовут? Я боюсь ошибиться. — ее нежный и взволнованный голос волновал обстановку в комнате и пол под ногами Марка. Марк одобрительно кивнул, не показывая на лице никаких эмоций. — Тебе известно такое понятие как «свобода»?

— Я участник движения за свободное программное обеспечение, поэтому имею общие представления о такой штуке, как «свобода».

— Ты хочешь историю?

— Угу.

— История. Хотя вначале не помешало бы услышать твою историю. Зачем это делаешь ты?

— Итааак. В общем, я мог привести несколько аналогий, помогающих мне в рассказе. Например, Данте рьяно описывал ад, ибо наличие ада де–факто подразумевает наличие рая. Чувак, написавший «Беофульфа», да и тот малый, что написал повесть о мошенниках в 2013-ом году. Все они уповали на хорошее будущее, пытались создавать своеобразные «хеппи–энды». Они говорили, что завтра — лучше сегодняшнего дня. Они ждали этого завтра, описывали его. Как ты думаешь, это мифическое «завтра» наступило?

— Наверное вряд ли.

— Вот именно! — возгласил Марк с большим энтузизмом, контрастно вступившим в борьбу со спокойствием и плавным рассказом. — Именно! И оно редко наступает. И по этой причине мне пришлось, будучи подростком, совершать свои подвиги для того, чтобы заработать на новые кроссовки. Моя мать умерла от гепатита, а вскоре я переехал жить к бабушке с дедушкой. Мне хотелось сделать что–нибудь полезное, пускай голодающих в Африке я не смог бы накормить. Разумеется, сначала было страшно, но каково это — испытывать чувство, что ты финансово независим. Бабушка лишь кормила меня и давала мне жилье. Когда спрашивала, мол, «сынок, где ты взял этот новый батник?», я со скрытной гордостью заявлял — «поработал, раздавая листовки». Понимаешь? Это внушало в меня оптимизм, помогало переживать сложные моменты жизни, когда я делал все для того, чтобы мы с бабушкой и дедушкой не голодали. — Марк в более расслабленой манере уселся на диван. — Я хотел быстрее стать взрослым, какими бы трудностями меня от этого не ограждали. Какова же твоя история? Я сомневаюсь, что ты это делаешь не зря.

Обдумывая сказанное, Юлия не хотела драматизировать, повествуя причины, сподвигнувшие ее стать тем, кем она стремилась стать. Но ничего не помешало ей сказать то, что вырывалось с ее тонких уст:

— Омг… Я сейчас не уверена, что моя история сильнее твоей, но раз уж ты спросил… — Ян потянулся к столику и взял сендвич, как будто зритель в кинотеатре запасается попкорном перед киносеансом. — До недавнего времени я жила в небольшом городке на юге страны. Вместе со мной жили два брата, отец, а также жена и дочь старшего братца. Испокон веков наша семья зарабатывала на жизнь лесным хозяйством, заключая контракты на древисину с компаниями Запада. — Марк внимательно слушал, сравнивая свою историю с ее. Неужели она думает, что это так легко и она способна на это? — Каждый день я просыпалась в полпятого утра, приготавливая завтрак мужской части семьи, готовящейся к очередному трудному дню. А поздним вечером встречала их вместе с женой старшего брата. Я не говорю, что когда–то, даже в детстве, мечтала о цветастых дорожках, где будут ходить мои маленькие ножки. — оба парня мельком взглянули на ее нижнюю часть тела, сделав обоюдный вывод, что ножки действительно не такие уж большие. Не обращая внимания на соскочивший взгляд Марка, она продолжала — Я далека от всего этого «гламура» и прочих ему синонимов. Но между нами с тобой можно провести общую черту. Знаешь какую? — Марк лишь сидел неподвижно и не выдавал никаких эмоций, как он это мастерски умел. — Самостоятельность. Да. Независимость. Именно они являются резонным ответом на твои и мои вопросы.

— Твои родственники хотя бы знают где ты и что ты пытаешься заниматся «плохими делишками»? — с ироничной ухмылкой на лице произнес Марк.

Выражение лица Юлии посуровело, что казалось еще немного — и ее внешность станет брутальней, нежели у парней, сидевших по обе стороны от нее.

— Нет. Но я подстроила сцену своей гибели, оставив на краю отвесной скалы на побережье свой автомобиль, а в нем — записку, где говорится о том, что я совершила самоубийство.

— Ты опять забыла в тот раз выпить свои таблетки?

— Погоди, не думай, что я шизофреник, а то чего и похуже. Они без меня обойдутся.

— Кажется, ты перечиталась биографии Кена Кизи.

— Я там не особо и нужна. Но перспектива провести всю жизнь в своеобразной темнице меня не радовала. Ты знаешь, каково это — быть замкнутой в стенах своего же жилища? Утренние и вечерние прогулки на поляну — выгул заключенных, не удовлетворяющий потребности, но подчеркивающий лишение свободы. Я люблю свою семью, но мне хотелось новых ощущений. Можешь думать обо мне все, что угодно, говорить, что я выбрала далеко не оптимальнейший вариант побега. Я хочу быть самостоятельной. — (эпическая пауза) — С детства я зависела от родителей. Когда подросла — от братьев. Я всегда чувствовала себя ребенком. Даже когда мне исполнилось двадцать лет.

— Увы, я прерву твой монолог. Прости, когда я могу — я уважаю чужое мнение и выбор. Сейчас я уважаю, пускай и не совсем понимаю. Далай — Лама тоже стремился к независимости. Но твоя независимость и его независимость — разные понятие. Здесь ты со мной согласишься?

Одобрительный кивок.

— Когда ты говоришь, что у нас с тобой есть что–то общее, общая цель, увы, ты ошибаешься. Людям свойственно ошибаться. Вот только мотивы у нас совершенно противоположные. Ты хотела избавиться от семьи. Я же — совершенно другой индивид. Сейчас я жалею, что Ян «вывел» тебя на меня. Понятное дело, ты нам можешь пригодится. Даже не так, как в том анекдоте про проститутку и ГАИшника. Но с зерна мяса не сделаешь, и ты это, в отличии от некоторых, понимаешь. Я не уверен и не знаю, можно ли с тебя что–нибудь соорудить.

Ян доел свой сендвич, облизывая пальцы от бекона.

— Я не прошу, но уверена, что ты сможешь мне помочь. Ян о тебе рассказывал едва ли не мифы. Например, несмотря на то, что уже несколько лет обкрадываешь жителей города, тебя не знают в лицо и ты еще ни разу не был в полицейском участке. Это ли не подвиг?

— Не подлизывайся. — «неужели эта жалкая девчушка думает, что она способна? Глупость, маразм, шизофрения смешавшеяся с паранойей» — неслышимо произнес Марк. — Я могу дать тебе тестовое задание. Не ручаюсь, что оно будет легким, но попытаюсь тебя не утруждать. Вот тебе мой номер. — Марк протянул визитку, где значилось, что он хирург. — Да не рассматривай ты! Это точно мой номер. Завтра мне позвонишь, а к тому времени я придумаю, что с тобой делать. А ты, — указывает на Яна. — Больше не смей знакомиться с кем попало и рассказывать басни обо мне. Усек?

Улыбаясь, Ян привстал, одобрительно махнул. Он взял за рукав девушку, нежно, как будто удерживает на игле воздушный шарик. Они попятились к выходу. Обувшись, они попрощались, Ян саркастично, заместо Юлии, поблагодарил Марка за предоставленный шанс. Марк выпровадил их, закрыв двери. Они подошли к лифту.

— Поздравляю, ты прошла один их тестов.

Неужели глупая девочка думает, что способна? Она действительно думает, что это так легко? Тогда Джессика Джейн Клемент слишком драматизирует свою роль. Я не против, но… Это глупо. Она не справится. Я хотел бы верить в иное, но здравый разум мне подсказывает совсем иное тому, во что я хотел бы верить. Черт. Зачем я пошел на это? Она смеет насмехаться над бедами моих близких и бедами собственными?

Что за чушь — бросать семью ради сюжета «Отвязных каникул». Я не Джеймс Франко. Да и пока что я не видел ее в бикини. Лягушка, возомнившая себя драконом. А еще у нее нету того, что есть у меня. И я не имею ввиду мужской детородный орган. И не свой Беретта. Отчаяние. Она хочет романтики — я не могу в ее горячей ванне наставить свеч. Я могу создать иллюзию, туманнящую ей мозги. Да. Так я и сделаю.

Подле дома пролетали вороны, не замолкающие даже в полете. Но они хотя бы не заставляют тебя подняться с кровати, подойти к телефону и сказать «Алло». Нос Марка с точностью стрелки компаса направлялся в сторону кровати. Блаженный отдых от блаженнейших дел. Тело потопает в матрасе, а одна с рук свисает норэном с края кровати. Сознание охватывается приятным туманом, тело обретает свойства тряпичной куклы.

Зимняя метель, завивающая и просящаяся в окна. По городу путешествуют либо те, кто не успел справится со своими делами, либо любители такой погоды (странно, правда?), либо просто дураки. Один парень, выделяющийся сквозь белую пелену, как дождь топит в себе туман, идет по городу, выискивая киоски и магазины, где он может совершить «серьезный поступок», как он сам его именовал. В кармане у него «волшебные вещички», которые он обменяет на такую штуку, как «деньги». Не благой ли поступок, вспоминая, что он сейчас нуждается в них как никогда. Ведь скоро Рождество, а подарок самому себе — лучший вариант, в случае, если бабушка с дедушкой на мели. То же самое, что украсть Библию. Разве я не прав?

Марк подходит к магазину кондитерских изделий, именующаяся «Шоколадный мир». Там есть все, что могло частично утешить хотя бы нутро мальчика. Ограбить? Не вариант, к тому же глупо, как и грабеж в фильме «Отвязные каникулы». Продавщица в дряблой форме болтает у кассы по телефону. На ее чашке с‑под кофе губная помада. Унылые россыпи матовых шоколадок. Пластиковое корытце с пончиками. И поверх крикливого календаря от «Кока — Колы» — кривая минутная стрелка, методично вскрикивая, ковыляет по циферблату часов от «Доктора Пеппера».

Марк выкупил на свободу несколько томимых неволей пончиков. Продавщица отсчитала сдачу и вернулась развлекать свою заскучавшую подружку на другом конце провода игрой на аккордеоне шеи. Так ни разу толком и не осознав мое присутствие. Минутная стрелка скорбела в бессмысленной панихиде, скрипучим криком пролетая над черствыми фастфудными секундами, над нудными минутами, отмеряя бремя унылой диеты, коей обречен довольствоваться Тот, Кто Колеблится.

Гуляю я по городу, без страха и забот

Иду все время прямо я, беспечный пешеход.

Смотри на пончик, на дырку не смотри… Волнения захлыстнуло мышцы и глотку парня. Осмелиться сказать, даже обвинить, что одна с купюр поддельная? Да ни в жизнь! Но ходу назад нету. Нужно действовать. Ведь ты не хочешь, чтобы в это Рождество ты остался без подарка? Первый шаг, за которым последуют другие попроще. Еще пять–шесть магазинчиков — и твои первые нажитые деньги. Счастье! Гордость! Отчаяние!

— П-простите… Из–звините, но кажется эта пятидесятка… В общем, с ней что–то не так. Можете поменять?

Продавщица поверила звукам инструмента, но ведь это лишь аккомпанемент созданный на синтезаторе. Это не живой звук. Лишь ложь, прикрытая возрастом.

— Мальчик, ты кого пытаешься обмануть? Я ощупываю каждую купюру перед тем, как дать ее кому–то. Охрану вызвать?

Как Марк был глуп. Какая к чертям собачьим охрана в магазине, где торгуют засохшим печеньем? Они бы попросту разорились. Но Марк запаниковал и ушел, как мелкая шавка, изгнанная с дома во время дождя своим хозяином. Говорят, первый блин — комом? Как бы не так. Но ведь нужно что–то делать. Нужно убить корову для того, чтобы отведать говядины. Странно, что защитники прав животных употребляют в пищу мясо, рыбу и яйца. Существа, думающие, что мясо делается с растений (диво, не так ли?).

Когда парень пришел домой и от бездейства заснул, ему приснился чудной сон. Он встретил Френка Абигнейла. Они общались в помещении, залитом лучезарным светом. Настолько яркое помещение, что стены не различались, а углы были невидимы. Иллюзия безграничности.

— Ты должен это сделать, обязан.

— Почему? Ведь я могу пойти учиться, или работать на стройке.

— Все не так просто. Ты ведь хочешь обеспечить будущее для себя и осладить жизнь дедушке и бабушке.

— А вдруг для меня это плохо кончится? Почему Вы мне говорите, что я должен это обязательно сделать?

— Не будь параноиком! Потому что ты — Марк Блащиковски.

Марк проснулся, почесав затылок. За ночь его рот прокис, делясь с нюховыми рецепторами неприятным запахом. «Мистер Блащиковски» пошел в ванну, дабы избавиться от этих запахом путем чистки зубов. Он обдумывал дальнейшие шаги. Как выудить выгоду и при этом задействовать Юлию. Хорошо, кабы она была склонна и талантлива к такому виду искуства, как «мошенничество». Быть утонченным вором — ведь так отлично.

Мы берем от жизни ровно столько же, сколько даем ей. В этом случае — инвестиции, смелость, дерзость, наглость, хитрость, смекалка — все это единая команда, которую вкладывает Тот, Кто Старается И Нуждается. И все, притершись друг к другу, соединились совершенно… Некое подобное и прекрасное единение можно изредка наблюдать в джаз–бэнде, когда у него взаправду получается, когда музыканты свингуют разом, или же когда баскетбольная команда на своем поле и до того выкладывавшияся из последних сил, внезапно вдохновляется вторым и многими дыханиями, единым дыханием, и разом вырывают победу у пришельцев… Ребята знают, что проиграть невозможно; потому что все — передачи, ведение, розыгрыш — каждая крошечная деталька идеально притерта к другим. И когда такое происходит, каждый зритель понимает, что они… Будь то пять парней в баскетболе, или четверо в джаз–бэнде, или же трое лесорубов… Что они, эта команда — вот сейчас, вот в эту секунду — одна из лучших в своем роде на свете! Но чтобы стать таковой, команда должна задействовать все свои компоненты, и наилучшим образом подогнать их друг к другу — и все их безжалостно бросить на алтарь победы, возводя их к абсолютным вершинам и выше.

Пройдя на кухню, Марк приготовил себе овсянку. Как же чертовски круто, когда ты можешь ежедневно покупать себе овсянку, приходить домой, усаживаться на диван и смотреть фильмы. Это ли не счастье? После этого он включил свой компьютер и начал играть в AssaultCube. У него в голове крутилась возможность избавиться от ненужного человека в дуэте Яна и Марка. Как варенье в печеночном торте. Захват флага на douze. Но с другой стороны — если он ее недооценивает, то она принесет некоторую пользу. Фрагнул ALGOZ'а.

Желание позвонить Юлии превосходило желание поиграть в компьютерную игру. Марк потянулся к телефону, находившемся на столике рядом с компьютером. И как–то неудобно сравнивать мобильник с капканом. Возможно это золотое руно. Лоторея для глупцов. Все лотореи для глупцов. Непонятно как лотореи могут быть более выгодными для участников, нежели для «главных» в лотореях.

— Алло. Юль?.. Да, это я… Неважно как быстро, главное — результат и вид самой аферки… Ты должна будешь быстро среагировать на мое местоположение… Около полудня… Начало будет зависеть от меня… Я тебе завтра объясню все более детально… ОК! Пока, обнимаю…

По смешку, являющемуся ответом на саркастичное окончание разговора, связь окончилась. Звонок Яну:

— Здорово… Мне нужен не так ты, как твой автомобиль… Завтра, не сейчас… Скажем так, аренда… Смысл в том, что я тебе завтра «звякну», а ты должен будешь пригнать Крайслер в надлежащее место… Это основано на психологии, а конкретнее — на доверии мужчины к женщине. А уж твоя подруга вызовет доверия побольше, чем кто–либо из нас… А еще нам придется устроить небольшой маскарадный спектакль. У тебя есть набор извращенца?.. Мне нужны наручники для пущего убеждения… Все, пока. Люблю тебя.

На сей раз смешка не последовало.

Жить, пользуясь обманом. Обманывать людей. Неужели есть люди, которые по своей воли это делают? Это дерьмовая работенка. Но не обманывают ли аферисты сами себя? Ведь можно устроиться на работу, завести семью, затереть ластиком прошлое, если оно тебя не устраивает. Свобода? Что это?

Марк нашел в интернете фотографии Крайслера, выудил подходящий сайт для продажи, создал предложение продажи. Самое сложное — перешагнуть черту, которую стопа Марка до сего времени не решалась переступить. Криминальное преступление может усугубиться, если он это проделает неудачно. Раньше он это делал, но это занимало десяток минут. А сейчас все зависит от местонахождения владельцев, длительности их прогулки, быстроты действия Юлии. Да и долгое ожидание покупателя тоже может сыграть злую шутку. Но разве Марк не азартный игрок? Не впервой. Самое смешное — «мистер эМБи» должен пойти на ненужный криминальный поступок лишь ради того, чтобы оставить жертву с носом. Образно говоря — даже одежду с него снять и лишить возможности возмущаться.

Я грешник, который, скорее всего, согрешит опять. Господи, прости меня, Господи, прости мне. То, чего мне не понять. Иногда мне нужно побыть в одиночестве. Сука, не сбивай меня с настроя. Загляни в мою душу: найдешь там золото, и, может, даже разбогатеешь. Загляни в свою душу и поймешь, что с тобой такого никогда не будет. Я ощущаю перемены, я ощущаю новое в жизни. Я всегда знал, что она может быть опасной. Могу сказать, что я — вызов, но не тебе со мной тягаться. Ты не знаешь, что такое боль. Как же я смогу составить картину, если не различаю цветов, когда ты рядом? Я падал вниз лицом и на нем остался шрам. Другая ошибка ранила меня глубоко в сердце, но я готов выставить ее на всеобщее обозрение. И признаю, что она похожа на твою. Почему вам не нравится то, что я сделал? Твои намерения в очередной раз мелки, но даже искра способна сжечь мосты. Я ощущаю перемены. Я чувствую, что новые люди в моем окружении просто хотят прославиться. Видишь, мой город взрастил меня и вывел на сцену. Для меня — это потрясающе, а для тебя — это быстрые деньги. Позволь сказать тебе со всем презрением… Я пытаюсь сохранить живость и не уничтожить эмоции. Я смотрю сквозь тебя. Мы живем в одном мире, мы живем в одном мире, но на разных полюсах. Ты живешь в мире, стоя за зеркалом, не видя отражения. Я знаю, чего ты боишься — ощутить скудность своей гаммы эмоций. Это дерьмо жизненно необходимо, я тебя в чем–то понимаю. Жалко умирать, не пожив на широкую ногу. Ты рассказываешь мне о часах и цепях, что они полновеснее. Но мой возможный успех будет больше, чем у «просто поветрия», и пусть люди узнают, что в этом вам остается винить только себя. Вы можете так и остатся запертыми в клетке, а я вырвусь и спрячу все замки.

Марк приоделся в респектабельную одежду, нацепив на пиджак бэйдж с именем Макс Кривошапко. Также он одел темные штаны, украсив их снизу еще более темными туфлями. Кто–то умер? Он вышел на улицу спустя несколько минут и поехал на своем байке Honda, прихватив с собой барсетку, содержащую некие «украшательные» документы. Они остались у него после того, как он осмелился проделать то, что хочет рискнуть проделать сейчас. Но жертвы в этот раз лишатся не столько уж и многого. Марку просто нужна чужая хижинка для того, чтобы провести предстоящее, помахиваещее ему сейчас из завтра. Он поехал в район города, где находились, по большей части, коттеджи. Вот «мистер Блащиковски» уже на месте. Он высаживается со своего транспортного средства, подходит к дому, предварительно осмотрев его. Звонок в дверь.

— Здравствуйте, я Вас не отвлекаю от дел?

Дверь открыл мужчина низкого роста, одетый в белую «армейскую» майку, шорты, подходящие для похода на пляж (смущает то, что в диапазоне нескольких десятков километров не наблюдалось хоть каких унылых речных пляжей), усеяные полевыми цветами на синем фоне, и домашные тапочки (по видимому, для выравнивания плоскостопия, ибо в их передней части просматривалась деревянная подошва). Мужчина обладал черной шевелюрой с зализанной наверх челкой. На лице волос было едва меньше, а с уголка рта торчала сигарета.

— Неа, валяй.

— Меня зовут Макс Кривошапко. Я представитель фирмы «Помощь соседу». Я заметил, что у Вас на входе нету сигнализации, а забор слишком хлипок и мал для того, чтобы сдерживать потенциальных грабителей, особенно это актуально, если на заднем дворе у Вас всегда открыт вход.

— Угу.

— Смысл нашей организации в том, что мы предостовляем обеспечение безопасности по социальным ценам. Если Вы заинтересованы в нашей помощи, то мы можем обсудить это более детально.

— Нет, спасибо. Мы такой херней не страдаем.

Провал.

Следущая возможная жертва (женщина лет сорока) также отказалась от предложения «обезопасить» дом, мотивируя это тем, что они живут в безопасном районе и у них на слуху не было ни одного ограбления поблизости. Неудача.

А вот с третьего раза Марк забил пенальти. Палермо, я бросаю тебе вызов! Милая семейная пара была не прочь завтра пообедать в ресторане, пока им будут делать «ремонт». Марк предоставил им свою липовую визитку и сказал, что если они будут довольны результатом, то подпишут еще несколько бумаг. Успех.

Марк приехал домой, снял похоронный костюм и принялся бездействовать, ожидая. Как там говорят, «время лечит»? Так вот сейчас ход времени был на стороне Марка.

А теперь можно нырнуть в историю, не уповая на сон Марка.

По автостраде Марка ведет блажь, окутанная тайной и желанием. Автострада же тянется в Крым, оставляя свой раздвоенный ядовитый язык у побережья. Не смотря на вопиюще отрадную погоду, Марк едет, увы, не на отдых. Он едет туда, дабы заручиться помощью и поддержкой. Марк ведет свой старенький Chevrolet. Есть в некоторых раритетных вещичках что–то эдакое, что удерживает эти вещи подальше от свалки, несмотря на ржавчину, начинающую буянить с крыши и заканчивает где–то около топливного бака. В этом случае так и хочеться петь:

«Моя коробочка «Шеви»,

она моя детка,

она моя девушка,

я получаю от нее ровно столько же,

сколько отдаю.

А даю я ей много.»

Но никакие арии не смогут сниспослать на душу огнетушитель. Нужно убедить этих преступных личностей, что можно привнести «кислинку» в список занятий их группировки. Нельзя же наживаться лишь тем, что перерезать глотки беременным девушкам. Возможно то, что предложит Марк, будет подливой для второго блюда. А возможно — зубной пастой в бутерброде. Во всяком случае Марк будет глупцом, если не попытается. Уж лучше попытаться и пожалеть, что не получилось, нежели жалеть, что вовсе не пытался.

Вот он заехал в городишко, останавливался для того, чтобы спросить о местоположении ресторана «Сэйлем». Некоторые затруднялись ответить, но не в силу неосведомленности. Им мешало что–то другое. Все же отыскав людей, способных дать устраивающий ответ на его вопрос, Марк тут же уверенно ринулся в указанную сторону, как гепард на антилопу. Хотя в равной степени он мог ощущать себя и антилопой.

Когда Марк остановился на ресторанной парковке, его глаза омылись воздухом, оглядев неоновые вывески, красивые деревянные столики на улице, пустовавшие ввиду того, что солнечный свет спускал на них свою теплую гильотину. В общем и целом, ресторанчик небольшой, выполнен в итальянском стиле, увенчал разнообразными предметами декора. Видимо кто–то пересмотрел саги об итальянской мафии. А сейчас — сложнейший спектакль, где главный актер должен войти и спросить, мол, «кто у вас тут главный» (пускай даже не в таком эпичном стиле, как это могло бы прозвучать)? Марк вошел. Он оглядел по сторонам большую часть присутствующих. Что ж пришло время рисковать. Сердце просилось наружу как никогда ранее. Но ведь не зря «мистер эМБи» сжег столько горючего по пути сюда. В ресторане менее половины столиков были заняты. Сложно упрекнуть 60-тилетнего дедулю и его внука в том, что они — участники организованной преступной группировки. Нужно бы повнимательней вглядеться. Тут Марка озаряет очень даже неплохая идейка. В это время как раз подошла официантка, каверкая своим тихим, высоким голосом:

— Добрый день, добро пожаловать в «Сэйлем». Присаживайтесь за любой свободный столик.

— Да нет, спасибо. Мне нужен ваш менеджер.

Вот оно! Главный менеджер! Не он ли так нужен Тому, Кто Нуждается?

— Зачем он Вам? На некоторые вопросы наш персонал может дать Вам ответы. Не хотелось бы попусту беспокоить Андрея Виленовича.

— Не беспокойтесь, мы с ним бизнес–парнеры. А теперь, будьте любезны, проведите меня к нему.

Официантка молча повиновалась, проводив Марка в отдельное закрытое помещение. Сначало было Марк подумал, что это зал для курящих. Но все мужчины, сидевшие за большим овальным столом общались, словно с детства знали друг друга. Официантка резко взмахнула ладонью вверх, указывая на то, чтобы Марк остался ждать на пороге. Сама же она подошла к человеку, сидевшему далее всего от Марка, и, пригнувшись, начала ему что–то нашептывать.

Некоторые взгляды были прикованы к молодому парню, который замлел на пороге. Но больше парня удивило то, что некоторые взгляды так и остались непоколебимы по отношению к нему. Официантка, на миг подработавшая в роли секретарши, двинулась к выходу, посторонив Марка и оставив его наедине с добрым десятком мужчин в одной комнатке. Теперь уж все наблюдали за пришельцем, кроме мужчины, сидевшего ближе всего ко входу и жадно покуривал сигарету (он уже вдоволь насмотрелся на Марка, пока псевдо–секретарша демонстрировала свои окорочка). Большинство с них были пьяны от солнца, разговора и коньяков, расположившихся на овальном столе. «Главный» начал молвить:

— Привет, дорогуша! Что тебя занесло к нам?

— Добрый день, господа. Меня зовут Марк. Я пришел к вам с…

— Тебе в детстве никогда не давали прозвища «Мрак»?

«Главный» начал заливаться хохотом, остальные же либо издавали короткие смешки, либо лениво тянули уголки ртов. Марк продолжил, делая вид, что не замечал:

— Я пришел к вам с предложением о сотрудничестве. Я премного наслышан о ваших деяниях.

— Конкретизируй.

— Моя сфера — мошенничество. Мне сейчас не хватает людей для масштабных операций. Вы же можете мне помочь, если дадите в помощники нескольких смышленных парней.

— Мозг, — произнес «Главный», обращаясь к кому–то из парней по левую руку. — у тебя табачок при себе?

— Конечно, конечно. — он вытащил жестянку из кармана пиджака. — Вот, позвольте я…

— Давай сюда!

«Мозг» сморгнул, затем осторожно двинул жестянку по столу, прямо как бармен — напитки по стойке, нераспечатанную. Андрей Виленович поймал ее. Принялся вертеть баночку в розовой ладони, натужно толкая крышку большим пальцем; по чуть–чуть, по чуть–чуть, по чуть–чуть… Марку страстно хотелось выхватить эту жестянку, быстро свинтить крышку, избавить и себя, и «Главного» от этого скорбного труда, что казался все бессмысленнее. Но мялся, пока дело не разрешилось без его участия.

Крышка свалилась. Бурая табачная крошка обильно окропила древесину. Андрюха выругался, затем терпеливо — «Мозг» смотрел, недвижный — собрал беглую табачную горку обратно в жестянку, придавил ее крышкой, стиснув пальцами, и отправил обратно «Мозгу».

— Премного обязан.

Затем сгреб остатки в кучку на столе, смял из них шарик и засунул его под нижнюю губу. Какое–то время сосредоточенно маневрировал жвачкой, устраивая поудобнее, и победным взмахом стряхнул табачную пыль со стола. Заляпанные губы прорезались широкой ухмылкой, обращенной к Марку:

— Откуда нам знать, что ты — не легавый?

— Просто поверьте мне. А уж я в долгу не останусь.

Но даже без оптических линз или очков читалось подозрение. Не оставив времени на реакцию, тот самый «Андрей Виленович» взмахнул рукой, выставив вверх несколько пальцев. Такие «распальцовки» применяются в афроамериканских бандах. Вот только что значит конкретно этот знак? Спустя несколько минут Марк это узнает. Из–за столов вздернулись несколько парней, мгновенно схватили Марка, не давая шанса на побег. Они вышли незаметно для «туристов», потянули Марка через черный ход на улицу. Вот там и таился ответ на вопрос — его повалили на землю и избивали. Не для того, чтобы убить, нет. Слишком вяло старались. Но для преподнесения урока. Ведь нельзя отвлекать босса от общения с «братьями». Особенно, если твоя идея смердит. Парни помахали руками и ногами до степени изнеможения собственной и Марка. Они оставили его на асфальте, сами зашли обратно, не издав ни звука. Что ж, по крайней мере, Марк попытался.

Спустя несколько часов Марк проснулся от того, что ему на мобильний звонил Иисус Христос. Чувак из Назарета говорил, что устал от всего этого. Марк ответил, чтобы он перестал ныть. Это не горячая линия. Вот номер моего терапевта. Расскажи ему о своих проблемах, он отличный слушатель.

Доселе Марк ходил по квартире, завтракал, болтал со своим подсознанием, используя сознание как переводчика. Тут его осенило, что есть возможность порыться в старых вещичках, пока он ждет обеденного времени. Он двинулся в спальню резиново–подошвенным баритоном. Его руки потянулись к деревянным ручкам на столь же деревянных шкафчиках, окруживших кровать по обе стороны. В бюро передо мной был тщательно подобранный бардак… Из приглашений на танцульки в старшей школе, с приколотыми ржавыми и хрупкими гвоздиками… Почетных грамот, наградных сертификатов… Ошейников собачьих, шарфиков пушистых, купюр с датами чернильными поверх тисненых лиц — все свалено в лоток из булочной с выжженой по дереву надписью: «Не богом Единым!». Была там невзрачная коллекция марок и коллекция раковин, драгоценных, как бриллианты на прилавке ювелира… И флажок с присоскою, и расклинок, рождественских открыток пачки, и сигарета, скуренная до выцветших отметин губной помады, пивная банка, медальон, стакан стеклянный, каска мятая, и снимки, снимки, снимки…

Были там серии снимков в желтых конвертиках; и студийные портреты в рамках под стеклом; семейные собрания, где мелкие чертенята корчили рожи, копошась в ногах у напыщенных взрослых; и открыточки, на какие разменивается последний школьный год и какие обычно выбрасываются год спустя. Я взял одну такую с лотка; на белом поле страстная рука шестнадцатилетней зазнобы написала: «Душке Марку. В надежде, что мой блистательный герой снова приберется в салоне моей машины. Мила».

Другая надеялась, что он «будет чуточку любезнее в будущем с определенными заинтересованными лицами». Третья предостерегала, что подобный интерес «ни к чему не приведет, поэтому и думать забудь о всяком таком». Я насмотрелся достаточно; отбросил пачку… Школьные открытки! Никогда бы не подумал, что я столь банален.

В ежечасье как Марк положил записки и конверты на место, ему в голову пришла мысль наведать «подсобников», которые предоставят ему собственный дом для осуществления плана. Он пошел в ванную комнату, принял холодный душ. Холодный душ — отличная вещь. По крайней мере ты знаешь, что в течении дня с тобой ничего хуже не произойдет. Приодевшись во все ту же одеженку, которую он использовал вчера, Марк вышел с дома, уселся на свою «Хонду».

Сейчас хотелось бы рассказать одну историю со своей жизни. Она не связана с сюжетом происходящего, поэтому, если вы сочтете сей факт необязательным — можете смело его пропускать. Я для этого пропущу строку, для того, чтобы было легко отыскать окончание. Это не фабула и не «что–то чрезвычайное», но я подумал, что сейчас можно эту мелкую историю вставить.

В начальной школе я был знаком с одним парнем, его звали Паша. Он выделялся тем, что всегда хотел быть лидером среди своих сверстников. Его не небольшие размеры позволяли надрать задницу любому второклашке, ходившему в детский клуб боевых искуств. При этом сам он был самоучкой, отрабатывая свои приемы на товарищах (в том числе — на мне). Эти приемчики он узнавал с мелкой книженции, называвшеюся «Маленький дракон». Такой себе детский справочник по дзюдо. Некоторым приемам он научил и меня. Ах, помню, как я кидал через плечо своих недоброжелателей. Так вот, я не думаю, что он это делал с целью «повыеживаться». Он рос в бедной, неблагополучной семье. Возможно, в «доморощенном» дзюдо он видел выход с ситуации. Или попросту это был метод измывания своих обидчиков, хотя, насколько мне не изменяет память, он за просто так никого не трогал. Назвать его «шизиком» — ничего не сказать. Иногда он нес полнейшую ахинею, украшая ее всевозможными эпитетами, метафорами и фабулами, при этом, как я думаю, не имея понятия, что оно такое, эти «митаворы». Он рассказывал о лучшем завтра, о том, что о людях нельзя судить, пока близко не познакомишься с ними (разумеется, в подобающей десятилетнему ребенку манере). Но бывали случаи, когда во время прогулки по парку всем классом, дети скандировали незатейлевые песенки, где в главных ролях выступали такие слова, как «Пашек–запашек» (очевидно, не в прямом смысле, имея ввиду, что от пованивало. Во всяком случае, я со своим вполне нормальным нюхом никогда не замечал чего–то подобного. Скорее всего имелась ввиду его манера одеваться. Он на протяжении всего учебного года носил одну и ту же пару «свитер–футболка». Дополняли его гардероб светлые, затертые джинсы. И судя лишь по этому, дети догадывались о, как минимум, нереспектабельности его семьи) В классе эдак четвертом, его мать, которая до этого на протяжении двух–трех лет была холостой, нашла мужчину отнюдь не богатого, но и не голодающего. Они переехали всей семьей в Житомир, где обзавелись новым жилищем, его мать — постоянной работой, а он сам — новой школой. Через несколько лет он вернулся на пару дней в Кировоград, как он сказал, «для прогулки». Я его встретил в не совсем обычном (а точнее — совсем необычном) одеянии. Он носил рубашку без рукавов, синевато–голубого цвета, идеально выглаженную, а также почти идеально гармонирующую с джинсами, совсем не походившими на те, которые он носил в первых классах школы. Его щиколотку и часть ноги ниже зажищали кроссовки Nike AirMax. На запястье красовались наручные часы серебристого цвета, а на голове была довольно опрятная и даже симпатичная прическа. Мы ходили по городу, подходили к его старой, а моей тогда нынешней, школе. Через час или около того, мы решили перекусить в забегаловке, встретившуюся нам на пути. Заказав по одной порции жаренной картошки, салата и стакана кваса, мы болтали невесть о чем. И вот как–то я смог выдавить то, что не решался сказать за час до этого: я спросил, мол, «лучше ли тебе живется в новом составе семьи?». Он ответил не однозначно, но одну его фразу я запомнил надолго — «мне не важно, кто живет с моей матерью, а также общается ли он со мной. Главное — он обеспечивает меня и мою мамочку.» Как думаете, он стал нормальнее или более шизонутым?

Марк припарковал свой спортивный мотоцикл на автостоянке за квартал от места назначения. В жизни каждого случаются положения, когда человек — всего лишь ниточка в вышивке, своевольно сочиняемой… Кем, мне сказать? Богом? Желание узнать конец и заставляет нас верить — в Бога, в колдовство… Во что–нибудь верить. Дорога к счастью не всегда асфальтовая. Мир — пугающее место — да, он знал это, — ненадежное: что в нем вечно? Или хоть кажется таким? Скала выветривается, реки замерзают, яблоко гниет; от ножа кровь одинаково течет у черного, и у белого; ученый попугай скажет больше правды, чем многие люди; и кто более одинок — ястреб или червь? Цветок расцветет и ссохнется, пожухнет, как зелень, над которой он поднялся, и старик становится похож на старую деву, а у жены его отрастают усы; миг за мигом, за переменой перемена, как люльки в чертовом колесе. Трава и любовь всего зеленее; а помнишь Маленькую Трехглазку? Ты к ней с любовью, и яблоки спеют золотом; любовь побеждает Снежную королеву, с нею имя узнают — будь то Румпельштильцхен или просто Джоул Нокс: вот что постоянно. Добрые умирают холодом, злые — огнем. Мертвые так же одиноки, как живые?

Так, как–то я отвлекся. Марк, значится, прошелся кварталом, охватывая своими глазными яблоками другие возможные места проведения, расположившиеся по обе руки от него. Как раз вовремя позвонила жертва. Это был парень, точно не старше 25-ти, звонивший «мистеру Блащиковски» вчера вечером. Он был слишком заинтересован в покупке автомобиля на батины деньги. И это, как, впрочем, и в случае предыдущих жертв, было его ошибкой. Марк сказал, чтобы тот подошел к 24‑ому дому на улице Братиславской. Марк был уже почти на месте. Он аккуратно и даже вежливо, если так можно выразиться, постучался в дверь. Ему открыл тот парень, которому он вешал вчера лапшу на уши. Но сейчас без своей подруги.

— Добрый день. Вы готовы к поездке в ресторан, пока мы будем устанавливать сигнализацию и новые входные двери?

— Да, моя жена как раз собирается. Можете пока что пройти внутрь. Кофе будете?

— Нет, я предпочитаю чай.

Они зашли внутрь, а до Марка дошло, что внутри все еще намного лучше, нежели казалось с порога. Эта мебель, эта електроаппаратура…

— Вы даже не представляете как мы с женушкой рады вашему предложению. Вам чай с сахаром?

— Наша компания спонсируется Нестором Шуфричем. Уж ему деньги точно некуда девать. Одну чайную ложку.

Присев на мягкий кожаный диван в гостиной, Марк невольно начал примеряться к его стоимости. Как ничтожно низки его амбиции. Через минуту–другую с ванной комнаты вышла девушка, налаживавшая до этого себе косметику на лицо. Но, по–моему, независимо от количества «штукатурки» и оттенков цветов, ее выражение лица стабильно спокойное, возможно даже скучное. Марк поздоровался с ней, она же, не ожидая гостей в доме, также не отказалась от приветствия и пошла на второй этаж, по–видимому — улаживать прическу, ибо до этого на ее голове держалось полотенце, с‑под которого выглядывали светлые влажные локоны.

Как только лестница перестала надоедать своим тихим ублажающим скрипом, в гостиную зашел мужчина, несший на громозких руках не менее громозкий фарфоровый поднос с присутсвующим на нем чаем и всевозможными угощениями к последнему. Мужчина оставил поднос почевать на столике перед Марком, присев на другом конце дивана. И они ждали девушку, готовящуюся к выходу, дабы пойти в ресторан, пока прарабы будут латать дыры в их дворце. Марк достал с кармана телефон и отправил SMS, решив, что сейчас — подходящий момент. Кстати, о прарабах:

— А когда приедут работники? Или Вы сами будете выполнять всю работу? В этом случае Вы одеты в не совсем подходящую одежду.

— Когда я выезжал с дома, то сделал контрольный звонок. Ребята сказали, что уже почти собраны. Осталось собрать необходимые инструменты и погрузить двери. Я думая, что через полчаса они уже будут здесь.

Черт! Сейчас вы осуждаете Марка? Считаете, что он неправ? Все вы считаетесь достойными гражданами, а сами только и глядите, как бы заграбастать побольше, не давая взамен ни шиша. Не будь вас, разве существовали бы в нашей стране биржевики, перехватчики чужих телеграмм, шантажисты, продавцы несуществующих шахт, устроиватели фальшивых лотерей? Не будь вас, эти социальные язвы исчезли бы сами собой. А для Марка это просто бизнес. Каждый доллар в руке у другого он воспринимал как личное для себя оскорбление, если не мог воспринять его как добычу. Я снова забыл выпить свои таблетки.

И вот — девушка наконец–то спускается с лестницы, подобно Нептуну, выходящему с воды. Парень, мельтешащий в руках автомобильные ключи, облегченно вздохнул.

— Ну все, пошли. Ты и так уже нас малость задержала. И еще… — вдогонку сказал парень, одевая на себя жакет и доставая с кармана жакета ключи. — На всякий случай.

Девушка же оглядела своего суженного осудительно–подозрительно–озадаченным взглядом. Возможно, что не зря.

Молодая семейная пара вышла, оставив Марка на попечение шуму от внезапно действующего автоматического освежителя воздуха в гостиной. Теперь нужно подождать Яна и Юлию, а дальше все будет как надо. Неужели так легко завладеть целым домом? Вот так, без проблем, даже завладев ключами. Когда я в следующий буду устраивать алкогольные посиделки со своими дружками, то тоже так сделаю. Зато секономлю на съеме жилья. Неплохо я придумал, мдаа…

Арендуйте суперкар на один день, двигайте по городу со своими друзьями, выкурите грамм того тумана. Это всего лишь унция, но ее хватит на весь день. Экстрасенсы всегда были лгунами, но теперь я сам могу покупать хрустальные шары.

Входная дверь разносится вежливым стуком. Марк лениво встал с дивана и открыл дверь. Пред ним стояли Ян, а позади — Юлия.

— Привет, Ян.

— Добрый день.

— Привет. — озарным голоском выдавила Юлия. — Может ты мне объяснишь мою роль более подробно?

— Разумеется. Кроме того, у тебя главная роль. Ян, можешь оставить свою машину на крыльце? Юль, проходи внутрь.

Ян направился в сторону Крайслера, а Марк учтиво предложил чай в той же манере, что и предлагал ему парень, владеющий этим домиком. Юля отказалась, вместо этого вопрошав:

— Ты снял этот дом?

— Можно и так сказать. Итак, давай к сути. Ты должна будешь рассказать парню о причине продажи автомобиля. — девушка элегантно уселась на дальнюю сторону дивана, внимательно вникая. — Скажешь ему, что твой муж продает ее по причине покупки нового авто.

— А сам «муж»?

— В командировке. Твоя главная задача — провести его на кухню, усадить за столик, начать разговор, забрать деньги, сделав вид, что ложешь их в этот сундучок. — Марк показал деревянный маленький сундук, который он нашел в одном из шкафчиков на кухне. Тот был пустым. — А сама же положишь себе пачку бумаг за пояс. А уже потом явимся мы с Яном.

— Легко сказать. Главное — недолго задерживайтесь. Я не уверена, что смогу его сдерживать здесь пять минут.

— Мы обо всем позаботимся. Так-с… Он уже через пару минут должен быть на месте. Ну что делают обычно в таких случаях? Желают удачи?

— Я в сомнениях по поводу того, что есть специальные традиции для таких случаев.

— Ладно, неважно. Я сейчас заберу Яна и мы отойдем на пару сотню метров отсюда, спрячемся за углом, дабы возможный покупатель не заприметил нас. Когда он зайдет, я буду пытаться не проспать нужный момент. Ну что? Полетела душа в рай?

— Полетела, полетела.

Марк вышел, схватил за рукав Яна, копошившегося около машины. Ян озадаченный и обескураженный повиновался, как дрессированный песик, которого оторвали от приема пищи. Парни на месте и нужно сказать, что как раз вовремя. Когда они спрятались за угол, было видно, как около ближайшего дома промчалось такси, обдирая до костей воздух.

Недолго постояв и увидев, что с такси выходит молодой низкорослый парень, ребята медленным шагом попятились обратно. Парень зашел в дом, а там его, наверняка, любезно встречала Юлия. Через три минуты к дому подошли парни и постучались в дверь, обивая слегка вызженную древесину на откосах дверей, скрывающихся за тонким слоем лака. Подошвы примерзли к порогу, язык — к небу, а мысли о том, какое впечатление они создадут еще более напрягало обстановку. Такая аферка была впервой для Марка и Яна. Это уже не банальная кража дорожной сумки.

Дверь распахнулась, в ней гляделось удивленное лицо Юлии. Удивление было от того, что ребята успели переодеться в полицейскую форму, зажав в руках липовые удостоверения. Марк просто качнул в сторону головой, а сам поднял шуму на половину улицы, которую украшали декоративные кусты, двухэтажные домики и несколько десятков полусонных людей:

— Городская полиция! Вы обвиняетесь в краже транспортного средства! — более всего Марк беспокоился о репутации в глазах «жертвы». — Советуем сохранять молчание! В доме еще кто–то есть?

Юлия кивнула, ибо Марк сделал вид, что не видел парня, попивающего чай, при этом сам потянул Юлю к порогу кухни. Марк произнес, посматривая то на Яна, то на парня:

— Разберись с ним!

Ян, державший в руках наручники, двинулся на кухню, охваченный желанием побыстрее забрать деньги и свалить отсюда на машине к чертовой матери. Если Мария — мать Иисуса, то кто мать Люцифера? С горем пополам и Марку, И Яну удалось связать Юлию и парня, теперь казавшегося беззащитным подростком, соответственно.

— Вы кем являетесь для этой дамы?

— Я… Я… Я всего ли… Лишь покупатель, я хотел ку… Купить машину. — вырывался голос, томимый в легких астмой.

— Вы понимаете, что она могла продать Вам краденную машину? Ваше счастье, что здесь явились мы. Останьтесь пока здесь, а мы, тем временем, разберемся с этой леди. Это займет не более десяти минут.

Ян бросил свою жертву в наручниках около столика, где все более жидкими дымистыми клубами взмывала вверх вода. Марк же, повязав девушку, вырвал ее на улицу, усадив в автомобиль. Она со всей своей лесбийской повадкой повиновалась. Или же я не до конца понимаю значение слова «лесбиянка». Через восемь секунд к ним присоединился Ян, севший за руль. Двигатель злобно, но тихо и играюче зарычал, двигая Крайслер вперед. Вся троица занемела от анестезии в лице Леди Победы.

— Дааа!!! — завыл Марк, сотрясая своих товарищей и деревья вокруг.

В машине восцарились радость, покой и блаженство. Дивное чувство, когда ты наслаждаешься прибылью в пятьсот и более процентов. Делов то.

— Что, по домам, по кроваткам?

— Может следовало бы это отметить где–нибудь?

— Например?

Последнее, что я помню — мы все едино согласились заехать куда–то выпить. Рассказывать последующие события того дня не имеет смысла ровно в такой же степени, как и пытаться добыть золото с ближайшей березы. Скорее всего, я нажрался по самое не балуй, а потому случилась короткая амнезия. Сейчас нужно пойти и убедится, что поставил свой Беретта на предохранитель. Еще отужинаю, после покупавшись. Черт, как же круто тратить чверть миллиона на носки. Но вы ведь знаете, что я это делаю не просто так.

Теперь, когда память Марка решила вернуться к нему, вразумев, что лучшего хозяина она не найдет, можно продолжать. Марк на следующий день проснулся с головной болью, сжимающей головные сосуды. «Что вчера произошло? О, точно. Мы обокрали парнишу. По–крупному обокрали, ободрали, если угодно.» Желание выпить жидкости не являлось проблемой как таковой. Но немного позже Марка проснулось в нем желание денег и лжи. Ложь как смысл жизни. Это отнюдь не плохо, но в современных реалиях Марка сложно назвать доблесным рыцарем. Скорее наоборот, Остап Бендер местного разлива.

Года эдак три назад была зафиксирована рекордно высокая летняя температура в этих местах. Люди предпочитали побыстрее свалить поближе к морю, сидеть дома, а те, кто путешествовал по просторам города, обмахивали запотевшие лица тем, что попадалось под руку, будь то газета, веер или чек на миллион долларов США (или как там поется в той песне белорусского репера?). Марк со своим протеже сидят в фургоне, но не для того, чтобы укрыться от злорадных солнечных лучей, питающих кожу ультрафиолетом. Они звонят к женщине в здании неподалеку, являющимся местным отделением банка VAB. Марк выуживает нужную ему информацию подобно тому, как опытный рыбак выуживает рыбу из пруда. Наживка уже закинута, теперь все зависит от желания рыбы поживиться на халяву. Не попадет ли Марк в такую передрягу когда–нибудь?

— Добрый день, меня зовут Марк Кривошапко, я директор одного из «VAB» в Киеве. Мы заметили подозрительную активность в наших счетах, по большей части в центральной части страны. Если желаете, мы можем изменить Ваш пароль в нашей сети. Все, что от Вас требуеться — сообщить Ваши имя и фамилию, а также первый и третий знак Вашего теперишнего пароля.

На другом конце связи соперничает подозрительность с желанием обезопасить свой счет:

— Знаете, я не хотела бы этого делать. Я считаю, что ничего страшного не произойдет. А почему, собственно говоря, Вы звоните именно мне, а не нашему директору?

— Мы уже пытались, но его телефон на протяжении дня был выключен. Ладно, дело ваше. Всего доброго.

Загорелый товарищ «мистера эМБи», несколькими днями ранее вернувшийся с отдыха, контролирует изображения на мониторе ноутбука. Через несколько минут рыба задергала леску. Женщина все же решилась зайти на сайт, убедившись, что все в порядке. Наверное, вам уже не стоит говорить, что это было ее ошибкой. Реквизиты банковского аккаунта сохранены, тела в прохладе и можно сворачиваться. Ребята разделились, но Марк попросил забрать своего деда с больницы.

Проснувшись, Марк заприметил, что на другом конце дивана лежит окурок от Chesterfield. Но ведь я не курю. Или мозг Марка был в повиновении алкоголя, а табак должен быть нейтрализовать депрессант? Марк осторожно взял его в руку, дабы не испачкать руки в остатки пепла на конце, понеся на кухню, прямым рейсом в мусорное ведро. Что, мое сознание? Что ты говоришь? Готовиться к очередной проделке? Да пошло оно все! Нужно соблюдать меру. По той же причине, что и школьник не покупает блоки сигарет, всего лишь одну пачку. Первая причина — даже самая «нечестная» продавщица не рискнет продать целый блок на глазах у прохожих. Вторая причина — блок премного сложнее спрятать, нежели пачку. Сюда еще можно добавить весьма весомую причину нехватки денег. Ибо, как мне кажется, именно по этой причине мои друзья никогда не пытались покупать «громадину».

Ух ты! Как непривычно! Несмотря на последствия алкоголя, мысли Марка свежи, девственно чисты, и самое главное — Марк не стремится выдумывать новые планы. Может зря он так недолюбливал алкогольные напитки? Может, теперь пора и завести домашнего питомца? Но я боюсь, что случится рецидив. О черт, в насколько же большой степени Марк болен. Многие люди желают исцеления от всевозможных напастей, а я желаю эти напасти присвоить себе. Может поэтому Марк атеист? Ему не нужно исцеление. Да и это не болезнь вовсе, а скорее дар. Дар даром не дается. Но хавать–то хочется. Так… Что у нас в холодильнике? Ага, несколько баночек Dr Pepper, одна пластиковая бутылка Ubuntu Cola, пачка пельменей, связка сосисок, Domino's Pizza, два Биг — Мака. Что ж, неплохо. Возьму–ка пиццу, а то совсем пропадет родимая. Может позже, когда Марк покушает, стоит ему заработать деньги честным путем? Например, устроиться на работу. О, нет. Есть другая идея. Нужно выполнить «трюк Стеллы». Сейчас пойду в McDonalds и заляпаю себе штаны мороженым, после чего потребую компенсацию в десять миллионов. Черт, что Марк несет? Нужно еще отоспаться, еще отоспаться…

Зря он попросил Драго об одолжении. Теперь будет жалеть до своего скончания.

Случайный дисклеймер: эй, не делайте ничего из того, что я говорю в этой книге, окей? Это ж выдумка! Если что–нибудь произойдет, не надо обвинять меня! Иди к черту, Билл О'Райли! На кого же я похож, когда извиняюсь перед кучкой гребанных гомосексуалов, которые мне даже навредить никак не могут? Я никогда не буду кланяться перед вашими ожиданиями! К тому же, у меня есть шестьдесят гребанных волков, готовых защитить меня! Круто катающиеся на скейте, в черных худи от Thrasher. Попробуй что–нибудь из этого. Убедись, что твои херовы чувства закончатся в пакетике от Glad. Нахрен все ваши мнения, когда все подростки поют:

Убивай людей, кури дурь, нахер школу! Я радикал, я офигенно радикальный! Левой, правой, левой, правой.

Odd Future, Wolf Gang! Они объединились, потому что у них больше никого нет. А ты? Ты ведь тоже можешь быть одним из них, не так ли? Куда подальше копов, я охрененная рок–звезда! От мятежей и неповиновения у меня встает половой орган! К черту свиней, далеко и прямо охранников и прочих умственно отсталых! Нахер школу! Я слишком много говорю лишнего? Ну и нахрен Гарвард! У меня же нету денег. Эй, мам! У меня нет гребанного отца. Он не научил меня ничему! Алименты не приходят, этот педик до сих пор ничего мне не купил! В задницу эту жирную леди! От нас хотят, чтобы мы ходили в эти школы. Но не пошли бы они?! Они несчасны в своем гребанном колледже, изучая все это дерьмо. К черту это! Так занимайся тем, что тебя делает счастливым! Ведь, в конце концов, чья это жизнь? Твоя. Ты слышишь это? Это охеренно круто. Wolf Gang! Пошли все остальные к черту! Отстаивай что–то, заработай деньги! Я на шести футах под землей. Odd Future.

Я не говорю, что нужно выходить на улицы и делать всякое глупое дерьмо, совершать преступления. Все, что я пытаюсь сказать вам — делайте то, что хотите! Боритесь за то, во что верите! И не позволяйте никому говорить вам, что, мол, нельзя делать то, что хочется. Я гребанный единорог, и пошли козе в трещину те, кто скажет, что это не так! Wolf Gang! Нахрен вашу религию, нахер ваши мнения, нахрен ваши традиции, нахер ваши решения. Видишь, они не мои, поэтому тебе нужно отпустить их. Видишь, мы можем быть самими собой, но тебе нужно нам сообщить… Тебе нужно отпустить их…

Проснувшись около полудня, Марк пошел в ванную комнату дабы помыться, почистить зубы, после чего оделся, захватил ключи от квартиры в заложники, положив их себе в карман. Марк решился пройтись по родному городу, подарившему ему приют. Шикарный подарок, если бы Марк не был тем, кем является. Пройдя несколько кварталов, «мистер эМБи» увидел как около здания какого–то городского совета проводилась пародия на забастовку. Около семи немолодых человек, в их числе две женщины, рисовали шагами маленький круг, напевая протестанские песенки. «Снова повысили стоимость коммунальных услуг» — услышал свои мысли Марк. Он зашел в табачный магазин, находившийся через дорогу, где купил пачку «Kent».

Усевшись на лавочку неподалеку от протестующих, Марк закурил, прищуривая один глаз от потока дыма. Ирония взяла верх, после чего Марк начал кривляться, сворачивая ладони в трубочку и приставляя их к глазам, изображая театральный бинокль. Один из протестантов заметил это, но лишь неслышимо хмыкнул и продолжил топтаться на месте. Все не сообразив суть его вчерашнего желания закурить, Марк кинул бычок вместе с целой пачкой. В конец танцы надоели и он двинулся дальше.

Походив минут десять–пятнадцать, Марк не заметил как он далеко отдалился от дома. Пустующие дома, напоминавшие лица людей, страдающих от жуткой душевной болезни. Заброшенный сарай на городской окраине, чья дверь медленно поворачивалась на ржавых петлях, открывая темноту, пряча, снова открывая. Детская площадка с медленно вращающейся каруселью, которую никто не раскручивал — ни дети, ни ветер. При ее движении невидимые подшипники громко скрипели. Однажды я увидел грубо вырезанного из дерева Иисуса, плывшего по реке, и который исчез в тоннеле. Длиной три фута. С оскаленными зубами. В терновой короне, сдвинутой набок и съехавшей на лоб. С кровавыми слезами, нарисованными под странными белыми глазами. Этот Иисус напоминал колдовской фетиш. На так называемом Мостике влюбленных в парке Победы, среди надписей о школьном духе и вечной любви, кто–то вырезал: «Я скоро убью свою мать», а ниже кто–то другой добавил: «Давно пора она уже вся прагнила от балезней». Как–то, шагая по восточной Пустоши, я услышал жуткий визг, поднял голову и увидел силуэт тощего мужчины, стоявшего на эстакаде железной дороги не так далеко от меня. Он поднимал и опускал руку с зажатой в ней палкой. Визг прекратился, и я подумал: Это собака, и он ее прикончил. Привел туда на веревке и бил, пока она не подохла. Разумеется, я никак не мог этого знать… И, однако, знал. Не испытывал ни тени сомнений.

Нужно было зайти по нужде в туалет. Дверь «Сонного серебряного доллара» находилась ближе всего. Рывком распахнул ее, я влетел в полумрак и дрожжевой запах пива.

Зал пустовал, если не считать мужчины, сидевшего за пустым столиком, и бармена, который склонился над стойкой, решал кроссворд в утренней газете. Бармен вскинул голову, посмотрел на меня.

— Туалет. — прохрипел я.

Он указал вглубь зала, и я помчался к дверям с надписями «Мальчишки» и «Девчонки». Атаковал первую, как нападающий футбольной команды, вырвавшийся в открытую зону.

Когда я вышел, увидел единственного посетителя бара, удивленно наблюдавшего за моим рывком к туалету. Но посетителя ли? На столике перед ним ничего не стояло. Он просто сидел. Через несколько минут он вышел. Я прямиком направился к бармену.

— Этот парень. Кто он?

Бармен оторвался от кроссворда.

— Никого не видел.

Я достал бумажник, вытащил пресловутую пятидесятку, положил на стойку возле подставки под пивную кружку с рекламой «Budweiser».

— Имя.

После короткого молчаливого диалога с самим собой бармен посмотрел на банку для чаевых, в которой лежала одинокая монетка в десять копеек, на другую банку, с маринованными яйцами, и пятерка исчезла.

— Иван Прокопенко.

Ни имя, ни фамилия мне ничего не говорили. И пустой столик, возможно, ничего не означал, но с другой стороны…

— Он приходил, чтобы приглядывать за мной?

Положительный ответ означал бы, что за мной следили. И не только сегодня. Но почему?

— Я только знаю, что он приходит сюда выпить пива, и не одну кружку.

— Тогда почему сегодня он ушел, не выпив ни одной?

— Может, заглянул в бумажник и обнаружил в нем лишь пустоту. Я что, похож на гребаную Брайди Мерфи? А теперь, раз уж заглянули в мой туалет, почему бы вам не заказать что–нибудь?

— Там так же воняло и до моего прихода, друг мой.

Не самая лучшая завершающая реплика, но в сложившихся обстоятельствах на большее меня не хватило. Я вышел, постоял на тротуаре, оглядываясь в поисках Прокопенко. Его я не заметил.

Решил вернуться обратно, но другим путем, сделав петлю. Смотри, школа родимая. Несмотря ни на что, я скучаю за ней. Вечеринки, первые поцелуи, катание вместе с друзьями на скейтах, игра в футбол (ненавижу слово «соккер». Гребанные янки!). Газон глаз Марка, куда его никогда никто не приглашал. Никогда и еще доселе не были слышны восклики:

" — Эй, Марк. Иди в нашу команду!

— Нет, в нашу команду!

— С какой это стати он должен играть за вас?

— С той стати, что с ним наша команда будет сильнее ваших инвалидов ходячих!»

Никто не делился завтраком в бумажном пакете, где хранились бутерброды с колбасой. Когда Марк осмелел и делал попытки по приглашению девушек на свидания, они его непременно отшивали. Не всегда сразу, но все же… Никто не принимал его в свою компанию. Все это продолжалось даже тогда, когда у него появились первые «крупные» деньги. Мда, обидно. К черту! По крайней мере, сейчас меня все устраивает.

Вернувшись домой, захлопнув за собой дверь, Марк почувствовал, как болезнь снова овладевает им. То чувство, когда хочется послать куда подальше тех, кто говорит, что деньги не пахнут. Еще как пахнут! Даже бьют во всю силу в нос своим затейливым запахом. Берегись. Снова хочется мечтать о блаженстве. Но разве оно еще не снизошло? Лучше не баловаться, жить свою жизнь вразумительно, как бы это вернее сказать? Правильно, что–ли.

Раздевшись, умывшись, Марк решил прозвонить Яну, дабы хотя бы под вечер узнать подробности произошедшего вчера:

— Алло, братец.

На другом конце голос искажался, как это бывает в фильмах. Увы, я в этом не разбираюсь, но уповаю на низкий битрейт и пропускную способность 2G:

— Привет. Ты хочешь узнать детали вчерашнего вечера?

— Да уж пожалуй.

— Мы вчера заехали в бар, дабы, кто–то из нас предложил, «отметить». Но, кажется, ты вместе с Юлей немного переусердствовали. Я‑то выпил всего одну кружку «Budweiser» и стопочку виски. А тебя, друг мой пришлось затащить буквально на руках в кроватку.

— Так, это ясно. Но одна деталь вызывает недоумение — почему я нашел на краю кровати окурок?

— Как я уже говорил, Юлия также далека от образа убежденного трезвенника, как и ты. Вот она и решила подняться вместе со мной, когда я тебя держал в лифте, дабы, чего доброго, ты не упал и не ушибся. Она решила закурить на лоджие, когда покурила — выбросила окурок не в окно, а тебе на кровать. Я, тем временем, ничего не заметил. Так я думаю.

— Весело. А как она сейчас?

— Не в лучших кондициях, но здраво. Говорила, что ей понравилась твоя выдумка. И да — она еще добавила, что ты — чокнутый выдумщик. В шутку, разумеется.

— Ну да, я понял. Что же, тогда давай до встречи…

— Стоп–стоп–стоп… Я хотел спросить нету ли у тебя еще идейки. Просто беспокоюсь о том, что ты можешь вновь застать меня врасплох, поэтому хочу быть начеку.

— Не волнуйся. Пока что я пуст, как и чаша моей совести. Пока.

— Пока.

Что же, теперь хотя малая часть любопытства удовлетворена. А насчет нового плана… Что же, надо так надо. Еще ладно, если бы эти идейки нисходили раз в неделю, но едва ли каждый день — это, простите мой французкий, звездец, господа.

Если вы когда–нибудь играли в любительском спектакле или выступали в роли режиссера школьной постановки, то знаете, как я провел дни перед Хеллоуином. Поначалу репетиции идут ни шатко ни валко. Есть место для импровизации, шуток, баловства и флирта, раз уж определяются отношения между представителями разных полов. Чей–то промах или отсутствие должной реакции на реплику на этих ранних репетициях — всего лишь повод для смешков. Если актер–актриса опаздывает на пятнадцать минут, он–она может услышать легкий упрек, но скорее всего и только.

А потом премьера начинает трансформироваться из фантастической грезы в реальность. Импровизации пресекаются, пропадает баловство, а шутки, хотя и остаются, встречаются истерическим смехом, чего не случалось ранее. Проваленные сцены или пропущенные реплики уже не смешат, а раздражают. Актер, опоздавший на репетицию, когда декорации уже на сцене и до премьеры — считанные дни, обязательно получает от режиссера крепкий нагоняй.

И вот наступает этот вечер. Актеры в костюмах и гриме. Некоторые в диком ужасе; все чувствуют, что не вполне готовы. Скоро они предстанут перед людьми, пришедшими оценить их мастерство. То, что раньше, на пустой сцене, казалось чем–то далеким и эфимерным, вот–вот свершится. И прежде чем поднимется занавес, некоторым Гамлетам, Уилли Ломанам или Бланш Дюбуа придется рвануть в ближайший туалет и проблеваться. Без этого никогда не обходится.

Поверьте мне насчет блевоты. Я знаю.

Но к афере, даже к самой мелкой, никогда нельзя быть готовым на все сто процентов. Поэтому Марк не особо и упорствовал. На этот раз нужно придумать что–нибудь попроще, сродни кражи сумки в аэропорту. Ян победил в споре. Оставалось надеяться, что он забыл об этом пари. А впрочем, даже если вспомнит, то Марк не многое потеряет.

Слишком много бутылок этого вина, мы не сможет их осилить. Слишком много мисок того зеленого очарования. Слишком много девиц приходят в руки, слишком мало внимания родителей. Слишком много лжи во спасение. Супер богатые дети только освобождают концы, супер богатые дети фальсифицируют друзей. Запустите мой день на крыше. Я предпочитаю дорогие новости: новый автомобиль, новая девочка, новый лед, новое стекло, новые часы. Один миллион, первый… Два миллиона. Настоящая любовь, я ищу настоящую любовь.

Вы можете мне верить, а можете попросту проигнорировать то, что я говорю. Но истина одна — зарабатывай деньги, развлекайся на эти деньги, покупай себе еду, не злоупотребляй любовью, злоупотребляй злоупотреблением доверием. Ведь те, кого ты обманешь, вновь попадутся на удочку, вот только уже не к тебе, а к твоему коллеге, возможно дилетанту. Поэтому решай сам, нужно ли тебе это. И еще одно — никогда не показывайте слишком явно, что вы при деньгах.

Так-с, удочки на месте, осталось сделать их тоньше, короче, а также приделать к ним магниты и крючки.

Теперь когда Драго вне игры, Марк должен найти себе помощника.

Услуги парковщика все более популярны, а в Штатах это уже норма. Это способ нажиться для мошенников. Несколько лет назад на бульваре Голливуд происходило крупное мероприятие и все места для парковки были заняты. И некоторые предприимчивые махинаторы открыли свои собственные парковочные места. Но вот когда люди вовзвращались за своими машинами, то уже не могли найти ни машин, ни парковщиков. Конечно, такое не может случится здесь. Ведь правда, верно?

Я пытаюсь намекнуть на то, что в тот отрезок (сразу после того, как Драго выбыл с игры) времени произошла аферка, которую я почти детально описал во вступлении.

Марк стоял около платной парковки, осматривая ворота, делая замеры тротуара. При этом, одет в светоотражающий жакет. Он ждет, пока парковщик не уйдет на заслуженный обед.

Движения «присядь–вытяни рулетку–сделай вид, что что–то замеряешь (например, ширину тротуара) — встань» надоели. Марк просто стоял, делая вид, что кого–то ждет, в свою очередь, наблюдая за прохожими. Дверь «Rotary Apartments», находившегося через дорогу, открылась, и на улицу вышел худощавый молодой человек. Он придержал дверь, пропуская женщину в пальто из шотландки и белых туфлях с закругленными мысками, какие носят медсестры. Крепкого телосложения, она едва доставала молодому человеку до плеча. Седеющие волосы зачесаны назад, лицо испещряет преждевременные морщины. Голова повязана красным платком. Помада такого же цвета подчеркивала маленький рот, недовольный и сварливый, рот женщины, верящей, что весь мир настроен против нее, и за годы собравшей немало тому доказательств. Парень быстро пошел по тротуару. Его мать поспешила следом, схватила его сзади за пальто. Он повернулся к ней. Они ссорились, но говорила главным образом женщина. Трясла пальцем перед его лицом. Я не мог расслышать слов — нас разделяли добрых полтора квартала. Потом он двинулся к углу Западной Седьмой и Саммит–авеню, как я и ожидал. Он приехал на автобусе, а ближайшая остановка находилась там.

Женщина какое–то время постояла, словно в нерешительности. Давай, Мама, подумал я. Ты же не собираешься так легко его отпустить, правда? Он всего лишь в половине квартала.

Она последовала за ним, а когда они приблизились к углу, возвысила голос, и до меня донеслись ее слова:

— Остановись, не иди так быстро, я еще с тобой не закончила!

Он оглянулся, но продолжал идти. Она догнала его у автобусной остановки и дергала за рукав, пока он посмотрел на нее. Палец тут же закачался, как маятник. Я слышал только обрывки фраз: ты обещал, и отдала тебе все, и — думаю — кто ты такой, чтобы судить меня. Я не мог видеть лицо парня, потому что он стоял спиной ко мне, но его поникшие плечи говорили о многом. Я сомневался, что Мама впервые выскакивала следом за ним на улицу, непрерывно тараторя, никого не замечая вокруг. Она прижала руку к груди вечным материнским жестом: Смотри на меня, ты, неблагодарное дитя.

Паренек сунул руку в задний карман, достал бумажник, дал ей купюру. Она бросила деньги в сумочку, не взглянув на номинал, и пошла к «Rotary Apartments». Потом что–то вспомнила и вновь вернулась к нему. Марк уже не слышал то, что говорила эта мадам. Мимо проходил какой–то мужчина. Он демонстративно заткнул пальцем ухо, улыбаясь. Если Мама заметила, то не подала и виду. Она не желала замечать и смущения на лице сына.

Показался автобус. Когда он подъезжал к остановке, парень возвысил голос, чтобы перекрыть шипение пневматических тормозов. Но и этот крик Марк не смог разобрать.

Марка отвлек восклик. Не там, вдалеке, а прямо у него под носом. Он твердил о том, чтобы Марк закатил его «Кадиллак» на парковку. Мужчина заплатил, ушел за угол. Дальше сами можете догадаться о том, что произошло.

После кражи автомобиля, в предрассветные часы послехеллоуинского утра, я оказался не дома, а в океане. В штормящем океане. Я цеплялся за планширь большого судна — думаю, яхты — и меня едва не смывало за борт. Ревущий ветер швырял капли дождя мне в лицо. Гигантские волны, черные у основания и пенно–зеленые на гребне, накатывали на меня. Яхта поднималась, накренялась, потом вворачивалась вглубь, словно штопор в бутылочную пробку. Я вырвался из этого сна с гулко бьющимся сердцем и скрюченными руками, пытающимися ухватиться за воображаемый планширь. Да только ощущение, что кровать ходит вверх–вниз, осталось. Мой желудок будто отцепился от мышц, которым полагалось удерживать его на месте.

В такие моменты тело почти всегда мудрее рассудка. Я отбросил одеяло и рванул в ванную, по дороге пнув ненавистный желтый стул. Потом, конечно, пальцы ног болели, но в тот момент я ничего не почувствовал. Я пытался целиком и полностью перекрыть горло, однако добился лишь частичного успеха. Слышал, как странный звук просачивается через него в рот. Что–то вроде: алк–алк–арп–алк. Яхтой оказался мой желудок, сначала поднимающийся, а потом, опускаясь, входил в штопор.

На побережье Марк начал разговор с человеком, которого практически не знал:

— Слушай, ты должен меня понять правильно. Если не восприймешь информацию, с которой я с тобой поделюсь, то просто сделаешь вид, что нашего разговора не было. Хотя сейчас я рискую ухудшить свой авторитет в твоих глазах, но я знаю на что иду. Ты согласен принять мои правила?

— Целиком и полностью.

— Дело в том, что сейчас мне как никогда нужна помощь. Драго от меня ушел, хоть и не по своей воле. Как я полагаю, ты станешь достойной заменой.

— Что от меня требуется?

— Для тебя это будет диковинкой, но лучше–ка я покажу на примере.

Марк принялся обходить пляж, атакуемый морским бризом со стороны воды. Не сразу стало понятно, чего он добивается. «Мистер Блащиковски» подходил к туристам, отдыхающим на лежаках, а они в свою очередь давали ему некоторое количество денег, сродни тому, как бы они участвовали в благотворительности. По сути, это и является благотворительностью. Люди скидываются во имя излечения больной души.

Когда Марк вернулся и объяснил все более детально, тучи рассеялись, как и в прямом смысле, так и тучи над сознанием собеседника «мистера эМБи».

Проснувшись на следующий день, в горсти опилок на ногах, Марк позвонил Яну:

— Доброго утра, соня. Ты не поверишь, что со мной случилось.

— Не поверил бы, если бы не знал тебя. Каков наш план?

— Заедь забери удочки, а вечером я буду на месте, указываемом в сообщении, которое отошлю немного позже. Я не решил, куда следует поехать.

— Мы будем на рыбалку собираться?

— Можно и так сказать. Хотя я и был не единажды с дедушкой на рыбалке, но не помню, чтобы он поймал хотя бы одну рыбешку. Обычно мы ставили удочку, а сами накрывали поляну, осыпая ее всякими вкусностями, приготовленными бабушкой.

— Небось, именно с дедушкой ты впервые попробывал алкоголь. Мне кажется, что это вполне вероятная ситуация.

— Да, но именно поэтому я больше никогда не притрагивался к водке. Меня просто воротит от нее.

— Ладно, я буду через час. Юлие нужно быть вместе с нами?

— Я захватил три удочки, поэтому твоя подруга будет весьма кстати. Больше наловим.

— Понял, уже собираюсь.

На этом разговор окончился.

Приехавший Ян был в недоумении по поводу плана, но недоумение вызывало еще большую заинтересованность и азарт. Подкормил интерес внешний вид переделанных удочек: на одной был на конце нацеплен большой круглый магнит, на другом — крючок, на третьем — маленький пакет, скрывающий еще что–то определенно интересное. Погрузив в машину дивные и странные приспособления, парни пожелали друг друг скорой встречи. Через двадцать минут на Nokia Яна пришло сообщение:

«Пролетарская улица, на углу третьей больницы. 23:20.»

Вызов принят. Ян позвонил Юлие, сообщив, что ее ждет, хотя и сам не был уверен. Не уверившись, что она заинтригована, Ян окончил общение.

Марк же тем временем был полностью расслаблен, развалившись на диване, употребляя перорально Биг — Мак и запивая его бутылочкой Ubuntu Cola, смотрел на Blu — Ray–проигрывателе «Симпсонов». Время дает подарок в виде расслабления и отдыха. Но не для того Марк строил свое королевство, чтобы расслабляться. Расслабся, покажи, что ты слаб — тебя разорвут на части, скормив медвеженку Тедди. Но ничего более не оставалось делать. Но «мистеру Блащиковски» становилось все хуже.

Вечером Марк очутился наедине с парализующей головной болью, какой не испытывал никогда в жизни. Должно быть, с мигренью. Точно сказать я не мог, потому что еще с ней не сталкивался. Даже от тусклого света в голове все гудело, а глаза слезились.

Я поднялся (боль только усилилась), принял пять таблеток аспирина. Их хватило, чтобы одеться и влезть в пальто. Я понимал, что оно мне не помешает. Вечер выдался холодным и серым, с минуты на минуту мог пойти дождь. В определенном смысле такая погода играла мне на руку. Боюсь, при солнечном свете я бы не выжил.

Я решил не бриться, хотя на подбородке и щеках вылезла щетина. Если бы встал под яркий свет — удвоенной силы, спасибо зеркалу — мои мозги точно расплавились бы. Я не мог представить как переживу это, и не стал даже пытаться. Шаг за шагом, говорил я себе, медленно подходя к лифту. Одной рукой я держался за стены.

Боль пульсировала синхронно с громовыми ударами сердца. Слезящиеся глаза не умещались в глазницах. Я мог бы сказать, что мне хотелось уползти обратно в квартиру и на все плюнуть, но это ложь. Если по правде, мне хотелось умереть прямо там, в лифте, и покончить с миром. Неужели есть люди, которые мучаются такой головной болью не единажды, а часто? Если так — да поможет им Бог.

— Все хорошо, — пробормотал я. — Все хорошо, да, все хорошо.

Вышел в сумрачный день, который все же казался мне невыносимо ярким, как полдень в Сахаре. Полез за ключами. Не нашел их. Зато нащупал здоровенную дыру в правом переднем кармане. Прошлым вечером никакой дыры не было. Я мог в этом поклясться. Маленькими шажками я развернулся. Ключи в комнате, на журнальном столике среди россыпи мелочи. Я потянулся к ним, почувствовал, как свинцовый шар покатился ко лбу.

Поднял ключи и направился к «Мустангу». Когда повернул ключ зажигания, мой ранее надежный Ford отказался заводится. Щелкнул соленоид. И все.

Этого я в принципе и ожидал. Не приготовился к другому: я забыл свой мобильник и мне вновь предстояло подниматься наверх. Будь он у меня, я смог бы позвонить, сидя за рулем, а потом, закрыв глаза, спокойно дожидаться прихода механика.

Но каким–то образом мне удалось подняться. Трубку в мастерской никто не снял — слишком поздно для воскресенья — поэтому я позвонил знакомому механику домой.

Конечно, он умер, подумал я. Ночью его сразил инфаркт. Его убило упрямое прошлое.

Мой механик не умер. Ответил усталым голосом после второго гудка, а когда я сказал, что мой автомобиль не заводится, задал логичный вопрос: «Откуда вы знали об этом вчера?»

— У меня сильно развита интуиция. — ответил я. — Приезжайте как можно быстрее, хорошо? Если сможете его завести, еще одна сотка будет вашей.

Почему же Марк не воспользовался «Хондой»? Решил, что умрет лишь придав газу. То ли дело — автомобиль.

Механик подсоединил кабель, ночью загадочным образом соскочивший с клеммы аккумулятора (возможно, в тот самый момент, когда в кармане брюк появилась дыра), но двигатель Ford'а все равно не завелся. Механик проверил свечи и обнаружил, что две основательно проржавели. В его большом зеленом ящике для инструментов нашлись запасные, и когда он их поставил, мой родстер ожил.

— Это, конечно, не мое дело, но я думаю, что сейчас вам одна дорога — обратно в постель. Или к врачу. Вы дурно выглядите.

— Это всего лишь мигрень. Все будет хорошо. Давайте заглянем в багажник. Я хочу проверить запаску.

Проверили. Спущена.

Начал моросить дождь, когда я последовал за ним к заправочной станции «ОККО». Автомобили ехали с включенными фарами, и каждый прожигал в моем мозгу две дыры. Механик открыл мастерскую и попытался накачать запаску. Напрасный труд. Воздух выходил из десятка дыр, крошечных, как поры человеческой кожи.

— Ух ты, — удивился он. — Никогда такого не видел. Думаю, бракованная камера.

— Замените на другую. — попросил я.

Вышел из мастерской, обошел ее, привалился к стене. Стук компрессора сводил с ума. Подняв голову, я подставил лицо дождю, наслаждаясь холодным туманом, облепляющим разгоряченную кожу. Шаг за шагом, повторил я себе. Шаг за шагом.

Когда я попытался заплатить механику за камеру, он покачал головой.

— Вы уже дали мне часть моего недельного заработка. Брать с вас еще — это свинство. Я только волнуюсь, как бы вы не съехали в кювет или с вами не случилось чего другого. Вам обязательно ехать?

— Больной родственник.

— Да вы и сами больны!

Этого я отрицать не мог.

Я поехал по трассе Н 14, решив, что так быстрее доберусь к другому концу города. Сбавлял ход у каждого перекрестка, чтобы посмотреть в обе стороны, независимо от приоритета проезда. Как выяснилось, только благодаря этому и остался цел и невридим, потому что на пересечении Н 14 и старой городской дороги большой грузовик з гравием проскочил на красный свет. Не остановись я, хотя передо мной горел зеленый, мой «Форд» превратился бы в лепешку, а я — в гамбургер внутри него. Я посигналил, несмотря на дикую головную боль, но водитель грузовика и бровью не повел. Он напоминал зомби за рулем.

Наконец приехав в место назначения (то, которое изменить невозможно), Марк заметил что–то очень странное. Около больницы патрулировала машина полиции, причем с включенными мигалками. Это не спроста.

Вдоль дороги росли ели. Я припарковался за ними, заглушил двигатель. «Крайслер» Яна не фигурировал перед глазами. Попытался выйти из кабины. Не смог. Дверь не открывалась. Я пару раз толкнул ее плечом, но она все равно не открылась, и тут я заметил, что кнопка блокировки дверного замка нажата. Нажимал на ключе клавишу, потянул ее вверх. Она не желала подниматься. И как я ни старался, ничего не вышло. Я опустил стекло, высунулся, вставил ключ в замочную скважину под хромированной дверной ручкой, повернул. На этот раз кнопка поднялась. Я вылез, потом сунулся в кабину за Blackberry, оставленным между пассажирскими сиденьями.

Сопротивление возрастает пропорционально масштабу изменения будущего, которое может вызвать то или иное вмешательство. Только я понятия не имел, какую цену приходится платить тому, кто вмешивается в ход времени. Теперь узнал.

Я медленно шел по улице, подняв воротник, чтобы защитить шею от дождя. Когда проезжали автомобили, а такое случалось не часто, уходил под деревья, растущие с моей стороны дороги. Думаю, пару раз коснулся головы руками, чтобы убедиться, что ее не раздуло. По внутренним ощущениям она точно увеличилась в размерах. Яна Марк так и не смог разглядеть. Его подругу тоже.

Боль начала спадать и теперь Марк мог оценивать ее не в девять балов по десятибальной шкале, а всего в семь. Но, черт! В глаза бросилась одна деталь — двое блюстителей порядка вязали какого–то паренька. Разглядеть Марк его не мог, хоть и нацепил на глазные яблоки линзы. Подсказка пришла сама собой — тот парень вскинул руку, указывая куда–то в сторону глухого переулка. Один с полицейских быстрым шагом направился туда, ударяя подошвой по лужицам на асфальте. Марк решил взглянуть на лицо «пострадавшего». Нет… Этого быть не может… Черт!..

Буквами не передать, что я чувствовал в тот момент. Как будто ты танцуешь ламбаду под заводные ритмы. Вдруг колонки становятся немыми, а ты делаешь несколько автоматических движений, которые были выполнены ранее. Все же наступает тот момент, когда ты вынужден не замедлиться, но остановиться. Вот это неприятно.

Какого дьявольского хрена Яна укутали в наручники? Точно, все те же голубые глаза, высокие плечи, то же неуклюжее телосложение, по которому невозможно было определить его вес. Если бы он выступал на ярмарках, где одним из аттракционов были весы, на которых нужно было угадать вес участника, то разница всегда колебалась бы от минус тридцати до плюс двадцати. Никто бы не смог попасть в яблочко. На это я мог поспорить. Часы показывали ровно 23:00, а это значит, что Марк не опоздал.

Неужели он столь бестолковый, что забыл застегнуть ремень безопасности или разговаривал по телефону сидя за рулем? Нет уж, не может быть все так просто. Мигалки атаковали темноту в десятках метрах от них, но целились прямо Марку в глаза, порождая новые громовые раскаты боли в сосудах. А что, если Яна увязали за то, что он хотел проделать? Этот вариант также исключается. Не могли человека, перевозившего удочки в своем автомобиле, взять под арест за то, что он захотел половить окуней. Подойти разобраться в сложившейся ситуации было бы крайне рискованной затеей. И что Марк должен был сказать? «Привет, я его напарник–аферист. В чем ваши проблемы, начальники?». На что бы они ответили: «Проблемы у тебя, сынок.». Я бы ничего другого и не ждал, несмотря на уйму вариаций событий.

Сложно объяснить то, что испытывал Марк. Да я и не хочу объяснять. Объяснения — это такая дешевая поэзия.

Также было сложно воспринимать ситуацию, когда тебя донимала головная боль. Остается уповать на то, что сложившияся ситуация разрулится сама собой. Понял, что это не так, лишь когда возвращался второй полицейский, неся в руках те палки с крюками и магнитами, которые я попросил попридержать Яна. В другой руке находилась вещица, которая была Марку не ведома. Это был бумажный пакетик. В конец Яна погрузили, как мешок картошки в грузовик. На протяжении всего действа, которое Марк наблюдал с обочины другой стороны улицы, Юлия замечена не была, как говорят в криминальных хрониках. Увидев, как Яна увозят на мигающем транспортном средстве, издалека напоминающее неопознаный летающий объект, Марк сам развернулся, последовав к своему предательскому Ford'у.

Приехав домой, Марк завалился в кровать лицом вниз, надеясь, что так он утихомирит головную боль и сведет коэфициент к четырем баллам.

Марк не мог вмешаться ввиду того, что была слишком высока вероятность того, что его могли загробастать в тюрьму за попытку мелкого мошенничества (повезет, если именно мелкого). Провести несколько месяцев, ничем не занимаясь, тратя свою жизнь впустую — жесточайшее наказание, после казни, разумеется. Кроме того, если и есть в русском языке более глупая метафора, чем «цепочка событий», мне она не известна. Цепи (полагаю, за исключением тех, что мы учимся делать из полосок цветной бумаги в детском саду) — крепкие штуки. Мы используем их, чтобы вытаскивать двигатели из грузовиков и заковывать опасных преступников. Реальности, как я понимал, больше не существовало. События могут случиться, а могут не случиться, они — карточные домики.

Я отличный парень с отличными мечтами. Видишь этот сияющий прикид? Роллс — Ройс Фантом, его экстерьер как рыбьи яйца. Интерьер — алый, как запястье самоубийцы. Так что не пытайся ездить по ушам и не задавай тупых вопросов (попробуйте перевести это на латынь).

На следующий день боль стихла, но ее место заняла тревога. Приодевшись, следовало бы отправиться в отделение полиции, дабы распросить у Яна состояние его дел. Немного помявшись, Марк все же решил наведать Яна, а господам полицейским сказать, что о заточении его кузена его оповестила тетушка. На бетонном фундаменте, напротив маленького парка через дорогу, стояло грустное трехэтажное здание серого цвета с ярко–синей вывеской на фасаде «Первый городской отдел полиции». Рано или поздно нужно побеждать свои страхи. Именно поэтому Марк решился войти. Марк был почти наверняка уверен, что Ян здесь. Но все же решил убедиться, спросив у дежурной на первом этаже о месте пребывания своего кузена. Она ответила, что нужно разрешение от некоего мифического «начальника». Она вышла со своей кабинки, приказав последовать Марку за ней. Они поднялись на второй этаж по ступеням. Дежурная зашла в кабинет, находившейся справа от лестничной площадки, что–то пробормотала тихим голосом, обращаясь к кому–то находившемуся в заточении стен. И я говорю не о Яне, а о мужчине, сидевшему около него. Дежурная махнула рукой, как бы говоря: «Давай. Ну же! Заходи. Найти себе проблемы.». Марк вошел и увидел сидевшего Яна, склонившего голову в такой манере, как будто уснул. За другой стороной стола вальяжно расселся «начальник». Вдруг у Марка что–то внутри екнуло, и он со всех сил старался не дернуться от неожиданности: этот вальяжный мужчина был именно тем легавым, которого его напарник направил в переулок, вероятно, где Ян укрыл машину от посторонних взглядов. Полицейский обратился:

— Добрый день. — беспристрасно завибрировали его голосовые связки. — Так вы, значит, кузен этого молодого господина?

— Совершенно верно. — чуть менее беспристрастно ответил Марк. — Мне позвонила его мать, сказала, что получилась какая–то нелепая ситуация. — Марк был уверен, что в такой ситуации его друг оповестил свою мать в первую очередь, потратив «право на звонок».

— Нелепая или не нелепая — пусть он сам вам все расскажет. Я оставлю вас наедине.

«Начальник» вышел, забрав с собой дежурную. Марк уселся на кожаное кресло, предварительно нагретое полицейским.

— Что случилось? — кратко вопрошал Марк.

— Тебе действительно звонила моя мать?

— Да. — ответил Марк, в свою очередь покачивая отрицательно головой. Марк указал на дверь, намекая, что легавый мог не уйти далеко. — Еще раз спрошу — что произошло?

— Когда я прибыл на место, припарковал «Крайслер» около больницы. — едва ни шептав, говорил Ян. — Ко мне подошли два копа и устроили обыск. Как позже выяснилось, кто–то сообщил о том, что в моей машине находился пакетик кокаина.

— Дай угадаю. И он все таки нашелся?

— Именно. Но ты ведь знаешь, что… — уже более тихим, дрожащим и встревоженным голосом ответил Ян.

— Знаю, знаю. Есть мысли о том, кто это мог сделать? — спросил Марк, хотя и сам знал ответ в глубине души. — Скажи громко «нет». — шепнул «мистер эМБи».

— Нет! — выполнил требования Ян, слегка переупорствовав.

Марк взял со стола кусок бумаги, достал с подставки ручку, что–то начертил. Передал листок и ручку Яну. Ян тоже что–то царапал дрожащими руками. Через несколько секунд на листе бумаги ясно читалось: «улица Дворцовая 6, кв.27».

— Благодарю. Я разберусь с этим. Поверь мне. — пообещал «мистер Блащиковски».

Парни пожали руки (Ян, в том числе, с надеждой и верой в обещание).

Марк вышел со здания столь не понравившегося. Если говорить с вами честно, арест Яна развязал Марку руки, избавив его от болезни любого ученого. Теперь можно забыть об экспериментах, о повторяющихся пробах и ошибках, с помощью которых ученые со всего света хотят зарабатывать на пищу своим отрокам. Можно сосредоточиться на жизни. Головная боль уже полностью прошла. Приехав домой, Марк заказал пиццу. Через тридцать минут паренек, лет эдак девятнадцати, занес пиццу, потребовав за нее «выкуп».

На следующий день Марк очнулся, словно в трансе, предвкушая то, что он задумал. Эта девчушка оказалась не так глупа, как Марк помышлял. Приготовил себе завтрак с овсянки. Решила устранить и Марка, и Яна. Пошел в ванную комнату, дабы принять душ. «Выдумщик», значит? Марк ей покажет выдумщика. Стащила мои записки с… Как Марк это называл? «Историями», что ли? Почистил зубы зубной пастой Colgate (как и советуют стоматологи в телевизоре). Решила угробить мой любимый Ford. Нашел в шкафе «Беретта». Как же давно не чувствовал его в своих ладонях. Подложила кокаин, предварительно позвонив копам? Также положил на видное место охотничий нож, дабы не забыть его забрать на «миссию». Решила устранить конкурентов в городе? Детка, ты возомнила себе невесть чем.

Ожидая вечера, Марк проверял патроны, тщательно продувая пылинки с каждого малыша. Берегись… Точил нож о столовых собратов. Самое скорбное — у нее есть блокнот с детальным описанием афер, ранее проводимых Марком. Если Марк ее не приструнит, она будет следовать инструкциям и повторно наживаться на честном народе. Нельзя этого позволять.

Наконец Марк дождался того момента, когда можно выходить на охоту. Часы восклицали, что нужно одевать трико, трусы поверх трико и вылетать с окна квартиры (намек на Супермена, если кто не понял). Но стены кричали: «Нет, останься! Ты ведь не хочешь присоединиться к Яну?! Она слишком ничтожна для этой затеи! А что, если она просчитала и этот ход?! Представь, как она ждет тебя на пороге своей квартиры, держа в руках Mossberg 500A Cruiser?! И не вздумай сказать, что не слушал нас!»

Сделала все возможное, чтобы я вчера опоздал. Но у нее не получилось. Что она уготовала для меня?

На сей раз «мистер Блащиковски» не доверился своему «Мустангу», решив, что более безопасным и незаметным средством передвижения будет Honda. Рано или поздно приходит ощущение, что столь понравившиеся и приевшиеся песни начинают казаться отстоем. То, чем ты занимаешься вызывает у тебя дискомфорт и депрессию, несмотря на тот факт, что ты полюбил свое ремесло именно за интерес и склонности к нему. Порою хочется не врать, выставляя все, так, как оно есть (эту фразу я слышал в какой–то песне). До меня это дошло лишь сейчас и отныне не буду пытаться вести рассказ от третьего лица (что мне, по–моему, не особо–то и удавалось).

Я мчался на своем байке, гонимый жаждой мести. Не так хотелось отомстить за Яна, как защитить свою территорию и свое ремесло. Ведь лев защищает своих львиц, солдат — родину, мать — детей. Я ехал по той же причине, что и Че Гевара — в Конго. Я защищал то, что мне было дорого. Пусть не сейчас, когда–то. Кстати, я тоже на мотоцикле. Посмотрите на своего мужчину… Кхм… Ладно, я отвлекся. Все больше заплескивает адреналин, я буквально тону в нем. Улица Дворцовая. Отличненько, как любил говаривать один с моих дедов. Вот она — цифра 6. Одна из тех мифических несчастливых цифр.

Я взобрался на пятый этаж. Пешком, чтобы не привлекать внимания, в случае, если лифт оказался шумным. Попытался выбить двери, как «беркутенок». С первого раза двери не поддались, но со второго ввалились внутрь помещения на пару со мной. Я быстро пробежался к ближайшей двери, особо не вглядываясь в интерьер здешнего жилья. Первая дверь оказалась гостиной. Там Юлии не обнаружилось. Выбежал в коридор, заглянул во вторую дверь. Открыв оную, увидел, что Юля лежит на кровати. Встревоженная. Не смотрит на меня, хотя и знает кто я. Копошится в тумбе около ложа. Можно назвать даже «любовным ложе», ибо я увидел в углу какого–то мужика, поспешно натягивающего штаны, оставляя торс голым. Братик, твоя любовь изменила тебе. Так быстро?

В один момент они обратили все свое внимание на меня. Тут до меня дошло, что я что–то, да забыл. Оказалось, что все это время я бегал по квартире с пустыми руками. Невежливо приходить в гости без подарка.

— Сделай что–нибудь с ним! — рявкнула Юлия своему любовнику.

Мужчина, постарше Яна, но могу поспорить (в последнее время я стал более азартным, не так ли?), что младше меня, набросился что есть духу. Я, среагировав, провел ему хук в подбородок, апперкот, снова хук. Он уже лежит на пороге, скрючившись. Я присел, пытаясь его поизбивать что есть мощи. Да, мне, как и моим школьным обидчикам, неводомо правило «лежачего не бьют». Казалось, что один зуб я ему уже выбил. С его ноздрей текла кровь, прямо–таки, счетчик нанесенных повреждений. Так продолжалось секунд пятнадцать. Пока к нему не дошло, что я могу забить его до смерти. Он быстро встал, сбросив меня с себя. Я так же быстро отреагировал на это, но к тому времени он прописал мне мощный удар левой рукой в печень. Я рефлекторно немного согнулся. Он этим воспользовался, выписав еще один удар по черепу. Но после этого он допустил ошибку, послав свой кулак мимо моей головы. Я этим воспользовался, выполнив контрудар. Мы оба не ожидали, что он врежется в стену коридора от моего одного удара. Решив, что с этим пора заканчивать, я достал с пояса, где положено хранить свой мобильник, нож. Никогда еще я не был столь жесток. А вот почему: когда он посмотрел на меня, я инстинктивно воткнул нож ему в глаз. Может не поверите, но меня всего перекосило, когда я увидел, как с места, где прежде был глаз, лилась красная струйка. Кажется, я немного переборщил. Ну да ладно. Осталась еще одна цель.

Юля также видела то, что происходило в коридоре. Она стояла, занемев, окутанная простыней. Что–то бубнила, но ее можно было понять. Хотелось еще добавить что–то вроде «Аста ла виста, бэйби». Но даже, если бы от этой фразы зависела моя жизнь, все равно не мог произнести это, ибо ужас был велик. Мы секунд пять всматривались друг другу в глаза, пытаясь найти истину. Она со страхом, я же не знал, как называется та эмоция, которую испытывал. Вернее даже будет сказать — переживал. Она заплакала, что–то говоря. Теперь я уже мог разобрать. Она не просила, но молила:

— Прошу! Не надо. Не надо… Прости меня! Прости, как я прощаю должникам своим.

— Я атеист. — сказал я более писклявым голосом, чем задумывал. С этими словами нажал на курок.

Лишь выбегая с ее квартиры, я подумал, что это могла быть и не она. В смысле, могла и не она подставить Яна. Но я считал, что с вероятностью девяносто восемь процентов — именно она. Но потом в моей голове, которая в отличии от остальных частей тела, осталась чистой, без следов крови, образовалось воспоминание о том, что она говорила. Она говорила: «Прости». Не спроста она это говорила. За тот короткий отрезок времени, который мы знакомы, она мне ничего не задолжала. Но уже успела обмануть. А может быть, именно в этом талант настоящего пройдохи? Влиться в окружение, запудрить мозги, а потом — нанести решающий удар. Теперь это не суть как важно. Я поехал домой, чтобы переодеться. Благо, по дороге и когда высаживался с мотоцикла около моего подъезда, я не встретил людей, так как на улице уже вовсю разгуливал поздний вечер. Даже самые непослушные и «экстримальные» дети уже спят. Ночь их убаюкала. Как и, впрочем, мои действия — совесть. Думаю, что вам будет не очень интересно, но подумайте — почти в каждом литературном творении, даже в самом великом (к примеру — «Гамлет»), в главной роли фигурирует смерть. Нет, она не глупа, она не высовывается. Но главные герои либо манипулируют ею, либо страдают от нее. В моем случае — у меня погибла мать, когда я был в третьем или четвертом классе. Дедушка — несколькими годами позже. Спустя много лет — потерял Драго, хотя и не уверен, что он погиб. Наверняка зажигает где–нибудь на Гавайях, осыпая деньгами элитных девочек. А тем временем, я овладел смертью, направив ее на своего обидчика. Никогда не думал, что это будет девушка.

Я свободен.

Я ехал по автостраде. Часто ел в придорожных ресторанах с «маминой домашней кухней», где «Синяя тарелка», включая фруктовый салат на закуску и пирог с шариком мороженого на десерт, стоила полтора доллара. Не встретил ни одного кафе быстрого обслуживания, если не считать таковым «Говард Джонсон» с его двадцатью восемью вкусами и Простаком Саймоном на логотипе. Видел отряд бойскаутов, жгущих костер из осенних листьев под присмотром командира отряда. Видел женщин в длинных пальто и галошах, пасмурным днем снимавших с веревок выстиранное белье из опасения, что пойдет дождь. Видел пассажирские поезда с названием «South Express» или «Star of Alice», мчавшиеся в те австралийские края, где зиму не пускали на порог. Видел стариков, куривших трубки на скамейках городских площадей. Видел миллион церквей и кладбище, на котором не меньше сотни прихожан стояли вокруг еще не засыпанной могилы и пели. Я видел людей, строящий амбары. Я видел людей, помогающих людям. Двое таких, ехавших на пикапе, остановились, чтобы помочь мне, когда у «Мустанга» выбило крышку радиатора. Произошло это около Дарвина, где–то в четыре часа дня, и один из них спросил, не нужно ли мне место для ночлега. Я могу представить, что такое возможно и в Украине, но с большой натяжкой.

Видите? Я могу вам рассказывать где езжу, что ем, и вообще как у меня дела, хотя я уверен, что вас это не особо сильно волнует (разумеется, если книга вообще найдет своего читателя). Наконец я избавился от сюжета «проснулся–афера–сон». Я свободен во всех смыслах.

В один благословенный день я добрался до города Алис — Спрингс. На широкой, обсаженной деревьями Главной улице я заметил небольшой ресторан. На табличке в витрине прочитал: «Лучшие молочные коктейли, жареный картофель и бургеры во всей Австралии!»

Я оставил Ford перед рестораном на одной из парковочных клеток, вошел и заказал бургер. Выяснилось, что это двойной чизбургер с соусом барбекю. К нему полагались мескито–фрайс и родео–шейк, с клубничным, шоколадным или ванильным мороженым на выбор. Картофель оказался какой я люблю: хрустящий, солоноватый и чуть пережаренный.

Ко мне подошел мужчина средних лет, худощавый. Прическа в стиле рокабилли, тронутые сединой бандитские усы, густой выговор, шляпа из газеты, сдвинутая на один глаз. Когда я спросил его, сколько стоит аренда в Алис, он рассмеялся и ответил: «Цену будете назначать вы. Но если речь зайдет о работе, с этим у нас туго. По большей части ее можно найти только на ранчо, а вы, уж простите, на ковбоя не похожи».

— Я точно не ковбой. — подтвердил я. — Если на то пошло, больше тяну на писателя.

— Да вы что! Я мог что–то читать?

— Еще нет. — ответил я. — Я в самом начале пути. Написал большую часть романа, и пара издателей проявила интерес. Я ищу тихое место, чтобы закончить его.

— Что ж, Алис — тихий городок, это точно. — мой собеседник закатил глаза. — Если речь о тишине, думаю, мы могли бы получить патент. Шумят здесь только по пятницам.

— Регби?

— Да, сэр. Ходит весь город. В перерыве между таймами они все ревут, как львы, потом приветствуют Джима. Слышно за две мили. Довольно забавно.

— Кто такой Джим?

— Ладью, куотербек. Иногда у нас подбирался хороший состав, но никогда в команде Денхолма не бывало такого куотербека, как Ладью. И он еще в одиннадцатом классе. Люди уже говорят о первенстве Австралии. По мне, это чрезмерный оптимизм, учитывая большие школы Сиднея, Аделаиды, Мельбурна. Но чуточка надежды никому не повредит, так я, во всяком случае, думаю.

— Как я понимаю, регби сосредоточен на юге?

— Совершенно верно!

Так мы просидели еще минут двадцать. Для меня это была интересная и занимательная информация. В течении следующих часов я пытался заблудиться в городе, чтобы найти снимающийся домик. В конец я такой нашел. Он находился едва ли не у подножия хребта Мак — Доннел. Райский уголок на краю городка, в свою очередь расположившегося на краю света. Но я не боялся этой дали, я ею наслаждался.

По утрам я ходил вдоль горного хребта туда–обратно. Иногда вечером. Но не днем, ибо даже в самые, как казалось, прохладные дни меня донимало солнце. Несколько раз ездил к ближайшему озеру (впрочем, «ближайший» — не самое подходящее слово. Я к нему ехал два часа на своем «Мустанге»), чтобы половить рыбы. Мне не понравилось.

Я уже почти дописал книгу и надеюсь, что оставлю после себя память, пускай и не оставил после себя детей. Надеюсь, что эта книга найдет своего читателя и меня будут помнить.

Я лег, чтобы расслабиться. Прилечь, смотря в потолок, где медленно крутился вентилятор.

Марк ждет, скрестив руки.

Ян, ты будешь называть меня идиотом…