Зов черной бездны

Чарльз Харнесс «Зов черной бездны» Charles L. Harness «The Call of the Black Lagoon» (1953)

5-е января. Поместье

Через старинное решётчатое окно сельской гостиницы я устремил взор на унылые просторы одетых снегом торфяников, и моим глазам предстало поместье Чёрная Пустошь.

Вот оно… мрачное и вместе с тем притягательное, зловещее и вместе с тем интригующее. Руины с единственной уцелевшей башней, что, будто лапа неведомого зверя, резко выделяется своим чёрным пурпуром на шафрановом фоне туманного западного неба.

— Она призывает меня! — вскричал я.

Так я сказал пьяницам из гостиничного паба, грубым провинциалам, чьи физиономии были такими же остроконечными, как крыши их домов. Ну и отпрянули же они от меня! Один даже выронил кружку с пивом.

Пытаясь остановить, они хватали меня за плечо мясистыми ручищами, рассказывали о тварях, что хозяйничают в этой древней груде развалин, и судьбе, постигшей всех незваных гостей. Так блеяли деревенщины, которым боязно перейти дорогу после чёрной кошки. Так они квохтали надо мной — Аланом Фёрволлом — который возымел намерение перевести Понту!

Посему я поспешил покинуть пьянчуг, чтобы не надумали остановить меня силой. Работа моя не терпит отлагательства. Мир ждёт её!

Я направился через торфяники к поместью, и вскоре деревня превратилась в размытое, серебристое пятно, что пронзало густеющие сумерки точками льдистого пламени. Вслед мне, словно заупокойная месса, нёсся тоскливый собачий вой. Согнутый под весом мешка с поклажей, я, должно быть, напоминал гнома, пока боролся с рыхлыми сугробами.

Выбиваясь из сил, я тащил свой груз по хрусткому снегу и ближе к рассвету одолел очередной низкий пригорок и, тяжело дыша, рухнул на его вершине.

Там сквозь серебристую пелену лунного света я устремил взгляд в ложбину, откуда начинались заросли узловатых деревьев-скелетов. Из самой высокой купы, словно из сжатых пальцев костлявой руки, вставала столь притягательная для меня башня.

Казалось, передо мной само олицетворение упадка. Груды осыпавшегося кирпича вокруг, мрачные, увитые густым плющом стены, сердито глядящие окна и размытый силуэт разрушенных башенок и дымоходов. Моё внимание привлекло мерцание за стеной деревьев. Оно исходило от тёмной, ледяной поверхности озерца неподалёку. Пока я смотрел, до моих ушей донёсся слабый треск.

По заснеженной узкой тропинке я проковылял под обрушившиеся своды сторожки и наконец сбросил мешок перед огромной дверью в готическом стиле. Я толкнул её плечом — не поддаётся! Налёг сильней, и она с треском раскололась подо мной.

От неожиданности я растянулся на полу холодного, тёмного коридора, затем, покопавшись в недрах мешка, извлёк огарок свечи. Найдя в его неровном свете винтовую лестницу, я стал медленно подниматься по крошащимся ступеням, и моя тень нерешительно попрыгала за мной. Целью была комната под самой крышей. Толкнув скрипучую дверь, я сразу за ней увидел колченогий табурет и доломал его. Вскоре в камине весело затрещало пламя.

Несколько минут назад я подкормил огонь половиной дубового шкафа, но в комнате всё ещё довольно холодно. Надо бы создать в ней уют, а заодно найти топливо.

Чу! Опять этот резкий треск, пробился даже сквозь рёв пламени. Явно сук переломился под весом снега.

В углу раскинулась старинная и сильно покосившаяся кровать под балдахином. Несмотря на гирлянды паутины и прелый запах, она влечёт меня сильней легендарной перины Сарданапала[1]. Я больше не могу противиться соблазну…

Этот же день, позднее

Сделал комнату более пригодной для жизни. Единственное стрельчатое окно выглядит очень живописно, но, увы, большая часть старинных ромбовидных стёклышек исчезла, а следовательно, внутрь задувает ветер. Первым делом я стал заделывать прорехи кусками тлеющих гобеленов и ветхого балдахина.

Пока я занимался окном, моё внимание привлекла вспышка света. Глянув вниз, я вновь увидел замёрзшее озеро. Из конца в конец его пересекали тонкие, зигзагообразные трещины… определённо, странные, как будто что-то било в лёд снизу.

6-е января

Я облазил укромные углы в этой древней груде развалин — в основном с прозаической целью найти топливо для очага.

Теперь зима мне больше не страшна. Обломки потолка в галерее, упавшего много поколений назад, вне сомнения, послужат прекрасной заменой вязанкам дубового хвороста, сваливаемые у очага в былые времена. Кроме того, нижние ступени винтовой лестницы устланы обрывками манускриптов, из которых, если как следует просушить, получится великолепная растопка.

8-е января

Провёл несколько плодотворных часов, несмотря на унылость этих руин. Более того, меня подстёгивало само их запустение: в мозгу роились образы, вопреки обыкновению я без труда преодолевал чужую грамматику и синтаксис. От конца «Большого завета» теперь отделяют всего четыре баллады.

Как поразится дилетант силе и проникновенности моих строк! Как восхитит учёного филигранный подбор каждого слова, мастерская модуляция каждой метрической единицы! И как я посмеюсь над теми, кто задавал мне вопросы! Но нет, смеяться нельзя… только не здесь.

9-е января

Сегодня чувствую странную подавленность. Возможно, тому виной унылая разноголосица вокруг. Потрескивают деревья-скелеты, жалобно прокричал, пролетая, кулик, плющ шуршит за окном, точно мыши, стенает в полуразрушенных каминах ветер… все эти звуки не только не рассеивают одиночества, а только больше его нагнетают. Дошло до того, что кажется, будто уныние и мрак вот-вот обретут материальность и засочатся из сырых стен.

10-е января

Весьма утомительный день, но вместе с тем я доволен. Избавиться бы ещё от странного, необъяснимого беспокойства, и славно!

Утром меня дважды будил резкий треск, явно со стороны озера.

Тем не менее работа движется превосходно. До конца «Большого завета» осталось всего две баллады.

11-е января

Должен сообщить об одном диковинном происшествии.

За ночь совершенно не отдохнул, всё из-за смутных снов, которых не помню, знаю только, что были они неприятного свойства. Понадеявшись разогнать туман в голове моционом, я решил тщательно обследовать окрестности.

Хорошо, что на всём лежал снег, иначе местность выглядела бы ещё более безотрадно. Тут и там уродливыми серыми пятнами маячили неправильные очертания нескольких мрачных холмов. Запорошенные заросли и низкие, пространные хребты, сверкавшие ослепительной белизной, лишь подчёркивали, как неумолимо время. От сторожки у ворот остались только покосившиеся руины. Довольно любопытно: разбитый краеугольный камень, торчащий из снега, указывает прямо на озеро неподалёку.

Однако вода притянула бы мой взгляд и без этого каменного указателя, потому что влечёт меня с тех пор, как я увидел её блеск сквозь деревья при свете луны. Право, такой интерес мне и самому кажется странным, и я даже не берусь его объяснить.

Хоть это и невероятно, но водоём явно искусственный и, более того, поразительно древний, ибо тонкая полоска уцелевшей кладки, что переливается чернотой над водою, стала гладкой, словно галька, отшлифованная природой за несметные столетия. Как ни странно, стока нет.

Очертаниями водоём слегка напоминает уродливого зверя — тело вытянуто к сторожке, голова смотрит на главный вход в поместье. Снежные наносы в той точке странно похожи на ступеньки в озеро. Либо из него. Чушь, конечно.

Количество тонких трещин во льду невероятно возросло, и теперь они чёрными паутинами сплетаются и переплетаются между собой. Местами лёд приподнялся. Вне сомнений, это и есть источник так поразившего меня странного треска.

Размышляя над этими вопросами, я отковырнул кусочек от выступающей над водой стены и бездумно бросил его в озеро.

К моему удивлению, тот не отрекошетил, а с резким звоном пробил лёд, взметнув крошечный фонтанчик тёмной воды. И это несмотря на холод. Стоял такой лютый холод, что я дрожал несмотря на тёплое, тяжёлое пальто.

13-е января, утро

Последние две ночи я спал как младенец, благодаря чему изрядно воспрянул духом. Даже морозные гравюры на оконных стёклышках кажутся красивее обычного: образуют чёткие, похожие на листья папоротника узоры, которые переплетаются с серебристыми завитками и спиралями и уже одним своим изяществом рассеивают ауру одиночества и запустения. Однако к такому часу морозные узоры обычно тают. Видно, воздух снаружи студёный.

Тот же день, под вечер

Лед на озере растаял! Осталось только несколько жалких льдин, да и те стремительно уменьшаются. Невероятно, учитывая адский мороз, и всё же приходится верить глазам. Над озерцом стоит очень странный запах вроде как от мокрой звериной шкуры, он слабый, но вместе с тем отчётливый. На ощупь вода тёплая и чуть маслянистая, а на вкус до того отвратительна, что ей, увы, никак не заменить талого снега.

Это таяние льда — поразительное явление и, по всей видимости, им объясняются вернувшиеся ко мне дурные предчувствия.

14-е января

Работа движется очень бодро. В приливе сил смог завершить последнюю балладу «Большого завета», Слишком устал, дальше писать не могу… жаль, что здесь так пустынно.

15-е января

Сегодня произошло довольно необычное событие. Вскоре после заката я прогуливался по берегу озера и внезапно почувствовал на себе взгляды бесчисленных глаз. Ощущение было столь ярким, что я невольно обернулся. Ничего, только слабая рябь на чёрной воде, чуть возмутившейся, словно буквально миг назад в неё кто-то нырнул. Может ли водиться в таком месте рыба?

16-е января

Почти не продвинулся в работе, поскольку весь день одолевала апатия.

Я пишу эти слова в дрожащем свете очень старых свечей. Нашёл целую связку в дубовом сундуке, что стоит в разрушенной кладовой. Они угольно-чёрные и, по всей видимости, призваны изображать некое отвратительное чудовище, пусть и в упрощённом виде. Не могу определить какое именно, потому что края свечей сильно повреждены.

17-е января

Я только что прошёл мимо озера. Как ни странно, в воду действительно ведут ступеньки. Интересно, зачем?

18-е января

В этом угрюмом месте наверняка водятся крысы, но, чем они здесь питаются, ума не приложу. Так или иначе, их присутствие несомненно. Вчера перед сном я открыл дверь, чтобы подышать свежим воздухом, и отчётливо услышал слабый шорох, явно доносившийся снизу. Казалось, кто-то крадётся по разбросанным на лестнице бумажным обрывкам. Звук действовал мне на нервы несоразмерно своей громкости и, тщетно попытавшись хоть что-то высмотреть в темноте, я неожиданно для себя самого заорал во всю силу лёгких. Шорохи резко прекратились… даже слишком резко, вообще-то, потому что обычные крысы разбегаются более шумно.

Тот же день, позднее

Я тщательно обследовал завалы мусора внизу лестницы, но не нашёл ничего подозрительного. Разве крысы стали бы есть заплесневелую бумагу? Я недостаточно знаком с их привычками для ответа, но точно знаю, что ни следов от зубов, ни прочих схожих отметин не обнаружил.

Однако в воздухе пованивало чем-то странным. Почти неуловимо, и всё же достаточно отчётливо, чтобы пробудить неприятные воспоминания. Где-то я уже слышал этот запах, причём относительно недавно. Но где?

19 января, перед сном

Весь день чувствовал себя подавленным. Совершенно не мог сосредоточиться и один за другим швырял в огонь шарики скомканной бумаги, наблюдая как они с треском исчезают во вспышках жёлтого пламени. Зачем я вообще приехал в это пустынное место? Сейчас, особенно после наступления темноты, кажется, будто поместье находится под властью некой злой силы. Стоны голых деревьев, вой ветра в разрушенных дымоходах, дребезг старинных оконных рам лишь усиливают это впечатление.

И воспоминания о свисте, услышанном с час назад, отнюдь не помогают развеять скверное предчувствие. Я уловил этот звук всего раз, очень и очень слабо, но он был таким пронзительным, что у меня забегали мурашки по коже. Дикая утка, кулик, ржанка… какая птица могла его издать? К тому же он вроде как шёл снизу и почему-то заставил меня вспомнить слова Боттомли[2]: «Дух, что зовёт на древнем, древнем языке…».

20-е января

Ещё одно занятное происшествие. Я подбрасывал в камин обломки древесины, собранные в одном из разрушенных залов, и вдруг мой глаз привлекла необычная резьба на куске дуба — явно часть сложного гротескного орнамента, когда-то украшавшего центральную потолочную балку. Похоже, мастер пытался изобразить некого ужасного зверя, но черты сильно пострадали и с полной уверенностью я судить не мог. Однако чудище смотрело на меня с такой злобой, что я бросил его в огонь, а затем тщательно вытер руки. Вне сомнения, люди, которые отлили найденные мною свечи, вдохновлялись тем же отвратительным созданием.

21-е января

Непонятно, почему я так и не увидел крыс, ведь их отчётливо слышно.

Вчера ночью моё писчее перо упало с секретера и выкатилось за порог. Я бросился доставать и, распахнув дверь, c ужасом услышал на лестнице чьи-то тихие, но отчётливые шаги. Снова повеяло тем трудноопределимым запахом. На сей раз, каким бы это ни казалось нелепым, мне он напомнил вонь лагуны. Подобрав перо, я вернулся в комнату.

Право, тревога по поводу такой мелочи лишний раз свидетельствует о плачевном состоянии моих нервов! Как бы там ни было, перед сном я проверил, заперта ли дверь.

22-е января

Сегодня решился выйти на воздух и, несомненно, эта рискованная затея пошла мне на пользу. Внимание вновь привлекла поверхность озера. На чернильных водах теперь покачиваются разноразмерные клочья пены, окружённые маслянистой плёнкой такой отвратительной зеленовато-чёрной слизи, что невольно думаешь о веках разложения и тлена… морального и физического. Всё тот же тошнотворный запах стелется над озерцом, подобно туману.

Ну и занимательные же мысли лезли мне в голову, пока я, съёжившись, прятался в дверном проёме. Из какого бездонного источника берут начало смрадные воды? Как глубоко уходят в них искрошенные ступени? Зачем они понадобились? Что за сила владычествует над этим заброшенным миром? Ответов у меня не было.

23-е января

Прошлой ночью снова раздался тот невыносимо пронзительный свист. На сей раз, как бы ни была нелепа эта мысль, он вроде бы исходил из самого озера.

24-е января

На лестнице шуршали вовсе не крысы.

Вчера я заработался допоздна. В комнате было тихо, если не считать слабого скрипа моего пера и редких потрескиваний в очаге. Затем со стороны двери донёсся странный скребущий звук, будто кто-то о неё тёрся. Она немного задребезжала.

Я подскочил к ней и рывком распахнул — никого. Лестничная площадка была совершенно пуста, но, вглядываясь в темноту, я вновь уловил отчётливые шлепки ног, сбегающих по ступеням. В воздухе висел уже знакомый неописуемый запах… тошнотворная вонь озера.

Вскоре шум резко смолк и осталась лишь глубокая, гнетущая тишина. Я чувствовал, что в темноте поджидают эти твари. Вернулся я в свою тёплую комнату, ощущая странное беспокойство.

26-е января, перед рассветом

Пока царапаю эти слова, в очаге высоко подскакивает пламя, и все оставшиеся у меня свечи занимаются огнём.

Я заработался допоздна и клевал носом над второй из меньших баллад, и вдруг уголком глаза смутно уловил какое-то стремительное движение. Полусонно повернул голову и подпрыгнул в кресле. Глазам предстала не рука, но и не лапа, а, скорее, отвратительное подобие обеих: раздутая, мохнатая культя, что яростно проталкивалась под дверь, тужилась и скребла по шершавому полу. Вновь повеяло тошнотворным запахом смерти и разложения.

Я вскочил на ноги. Подбежать к двери и распахнуть её хватит секунды. И вдруг меня охватила нерешительность. На этот раз они могли и не отступить.

Будто в жутком сне, я смотрел на эту культю, и тут вновь слабо донёсся тот полный безумия, надсадный и жуткий свист. Шаривший под дверью рука отпрянула, точно чёрная вспышка, послышалась возня, а потом твари с визгом бросились вниз по лестнице. Их голоса звучали всё тише и наконец после ряда всплесков исчезли.

Тот же день, позднее

Ко мне быстро возвращается самоуверенность. Спокойно и трезво прокручивая в уме недавнее происшествие, я понимаю, что, скорее всего, пал жертвой галлюцинации… возможно, застал концовку какого-нибудь сна наяву. Определённо, я слишком переработался. Нужно ложиться спать в более разумное время.

27-е января

Я только что стал очевидцем сущего пустяка, и всё же он произвёл на меня ненормально гнетущее впечатление. Час назад я подошёл к окну, и мой глаз привлекла лёгкая дрожь. Исследовав, я увидел, что в паучьей паутине запуталось маленькое насекомое. Оно отчаянно било крылышками, но от каждого лихорадочного рывка нити только затягивались. Паук наблюдал за слабеющей жертвой из глубины своего логова и, когда раскинутая им сеть перестала дёргаться, гагатово-чёрным пятном метнулся по серебристым нитям и неспешно потащил беспомощную добычу домой.

28-е января, вечер

Пальцы так дрожат, что я с трудом удерживаю перо.

Я увещевал самого себя, пока окончательно не убедил, что недавние происшествия объясняются расшатанными нервами и больше ничем, что безлюдность этого места исподволь подтачивает мою силу воли. Итак, в попытке упрочить связь с действительностью, а также из желания временно переменить обстановку, я предпринял долгую прогулку по торфяникам и продирался сквозь вязкие сугробы, пока здоровая усталость не развеяла все мои больные фантазии. Холодный воздух дышал свежестью, снег укутывал землю мантией из горностаев. Никакого нездорового разложения, ни физического, ни какого-либо ещё.

Вдалеке возникли красные огоньки. Та самая деревня, которую я столь внезапно покинул, как теперь казалось, целую вечность назад. Глядя через заснеженные просторы, я внезапно почувствовал тоску по дому. Простыни с ароматом лаванды, полная бутыль вина, просто дружеская рука на плече — всё это было сравнительно недалеко. Я нерешительно шагнул к деревне.

Но нет! Ещё чуть-чуть и я завершу Понту, так что о подобном трусливом отступлении не могло быть и речи. Я понуро побрёл прочь, и пейзаж внезапно померк: небо стало свинцовым, над торфяниками нависли серые тучи.

В поместье я вернулся уже в сумерках. Неясно вырисовываясь средь своего одра из голых деревьев, оно тянуло меня к себе взглядом василиска.

Мне всё больше казалось, что за мной кто-то наблюдает.

Поравнявшись с озером, я вновь ощутил дурное предчувствие и вперился сквозь густеющую тьму почти в самый конёк башни, отмечая костлявые очертания разрушенных дымовых труб, затем сместился ниже, к бугру из покрытого снегом плюща над пояском кладки, а оттуда — к поблёскивающему стрельчатому окну собственной комнаты. И вдруг, прямо под ним, я заметил нечто вроде большой мокрой тени, взгромоздившейся на запорошенный подоконник окна, дававшего свет лестнице. Неровности чёрного силуэта намекали на объём, и волоски у меня на шее встали дыбом.

Казалось, из теней на меня смотрят глаза, зелёные глаза… но не того чистого цвета, что у изумрудов и бериллов. Скорее, они тлели холодной, склизкой зеленью, наводящей на мысль о бессчетных столетиях непомерного зла.

С безумным криком я бросился вверх по винтовой лестнице и наконец добрался до того окна. Пусто.

29-е января

Вчера ночью мне приснилось, что кто-то за мной наблюдает. Утром дверь комнаты была приоткрыта, а я готов поклясться, что перед сном закрыл её и дважды провернул ключ в замке. И снова тот ужасный запах озера!

31-е января

Это произошло несколько часов назад, но только теперь я унял нервную дрожь и смог взяться за перо.

Казалось, я едва задремал, и вдруг меня захлестнул поток кошмарных видений. Вокруг кружился легион зелёных глаз, над которыми маячила титаническая, бесформенная тень, что без конца свистела одним и тем же невыносимо пронзительным голосом. Все они соблазняли меня совершить что-то несказанно ужасное. Я нерешительно сделал несколько шагов и… порыв холодного сквозняка привёл меня в чувство.

Весь дрожа, я стоял на второй лестничной площадке, а снизу меня манило нечто скрючившееся в темноте. С диким визгом я взлетел по ступенькам, забежал в комнату и захлопнул дверь с таким грохотом, что подскочили угли в камине.

2-е февраля, полночь

Поспал днём. С наступлением сумерек не решаюсь смыкать глаза. И всё же за дверью ничего не слышно, даже наоборот, тихо, как в могиле.

4-е февраля, 3 часа ночи

Если рассудок ускользнёт ещё раз…

Вскоре после полуночи на меня внезапно напала сонливость, и я принялся яростно расхаживать из угла в угол, надеясь таким образом прояснить мозг, но увы. Перед глазами поплыло, комната закружилась, и я рухнул в постель, точно камень.

Мне снова приснился сон, и вот какой: я тихо крался по сырому, узкому коридору, сжатому с обеих сторон мрачными стенами. Рядом скользило какое-то существо, то тёрлось о ноги, то привставало и тыкалось носом мне в руку.

«Кошка», — подумал я и нагнулся погладить.

Его голова, медленно покачиваясь, поравнялась с моей. Я почувствовал на лице дыхание. Оно было ледяным… таким неестественно ледяным, что я с содроганием проснулся.

Я обнаружил себя распластавшимся на нижней площадке лестницы. Было адски холодно и неимоверно тихо. Сквозь окошко-бойницу просачивался лунный свет, рисуя на полу тусклые узоры.

В руках кто-то шевельнулся. Я опустил взгляд и… Теперь я понимаю, что выл, как умалишённый, когда поднимался по ступеням к себе в комнату.

Перевод переводом, но нужно убираться из этого места как можно быстрее.

Тот же день, полдень

Хвала богу! За Понту! Вот событие, которое поможет восстановиться моему пошатнувшемуся рассудку. У меня гость, точнее, двое: доктор Данкирк и его помощник Скэггс. Они сбились с дороги и с час назад забрели сюда, а поскольку явились с запада, не проезжали через деревню.

Даже за это короткое время их присутствие подействовало на меня сродни целительному бальзаму. Более того, я совершенно забыл свои страхи и едва не рассмеялся, когда доктор, и заодно антиквар, по совиному моргнул за толстыми линзами очков и раскатистым басом объявил, что считал поместье Чёрная Пустошь необитаемым, но, раз уж это не так, с моего дозволения хотел бы обследовать древнюю кладку вокруг озера (он слышал о нём сумбурные, но мучительно притягательные слухи), и мне следует без вопросов пойти им навстречу и помочь внести впечатляющий вклад в науку. Бесспорно, доктор уже немало для неё потрудился, написав совместно с достопочтенным мистером Симпкинсоном из Инголдсби брошюру об истоках обычая покрывать имбирные пряники сусальным золотом.

Слуга был менее словоохотлив.

— Проклятье! — ревел он, забрасывая в башню поклажу. — По каким только сраным дырам не таскал меня док, но такой я ещё не видывал… что б мне провалиться!

Я отправил их на первый уровень башни, в единственную пригодную для жизни комнату, помимо моей.

5-е февраля, на рассвете

Ночка выдалась «весёлая». Просунул под дверь тонкую дубовую доску, заткнул уши скомканной тканью и не давал себе спать с помощью уколов пером. Дверь подрагивала несколько раз.

Тот же день, позднее

Пишу эти строки и вижу, как доктор с помощником изучают стены вокруг озера. Первый деловито стучит по древним камням геологическим молотком. Отсюда этот круглолицый толстячок выглядит сильно укороченным, напоминая огромный, обтянутый твидом мяч.

Вот он вскинул голову и, сверкнув большими, кроличьими зубами, выкрикнул Скэггсу какой-то приказ. Сей достойный малый бежит к хозяину с небольшой лупой, которую тот выхватывает из рук. С моей высоты Скэггс очень похож на лоснящуюся, жирную крысу, чему в немалой степени обязан своими покатыми плечами и блестящими глазами-бусинками.

У каждого нос закрыт туго повязанным платком… право, очень странно. Мне казалось, что запах озера исчез, по крайней мере, меня он не беспокоит уже несколько дней.

Нужно скрывать свои галлюцинации от гостей. Даже вчера они всё время как-то странно поглядывали на меня.

6-е февраля

Данкирк имел наглость заявить, что никогда не слышал о Понту! Мало того, что доктор прискорбным образом выставил себя невеждой, так ещё и позднее, когда работал с помощником подле сторожки, хитро подмигнул ему поверх очков, и тот, опустив левое веко, странно постучал себя по лбу. Я тогда случайно глянул на них с порога башни и всё отчётливо видел.

От такого к себе отношения я оставил всякую мысль об отъезде. Я им докажу! Докажу!

7-е февраля, ближе к вечеру

Я только что пережил кое-что мучительное. Возможно, причина в общей слабости либо нервном приступе, но мне кажется, что я действовал помимо собственной воли.

Вчера вечером запыхавшийся антиквар поднялся ко мне в комнату, чтобы почтить меня своим визитом. Я подвёл его к единственному креслу — скрипучему сооружению из осколков дуба — и начал разводить пламя.

Он остановил меня взмахом пухлой руки.

— Чёрт возьми! — взревел он, промакая толстые, обвислые щёки батистовым платочком. — Да в этом камине быка изжарить можно! Будь я проклят, если понимаю, как вы терпите такую жару!

Почему-то я поспешил сменить тему.

— Как ваши успехи на озере?

Носовой платок доктора внезапно прекратил порхать по красным, блестящим складкам его бычьей шеи.

— Слабо, сэр, даже очень слабо! — проревел он, выбрасывая в огонь промокший комок батиста. — Кладка очень древняя… явно сложена за много столетий до кельтов. А вот канализационный запах, вызванный, как вы понимаете естественными причинами, всё же препятствует исследованиям. Более того, настолько мерзок, что напомнил мне о… — Тут он громко расхохотался и хлопнул себя по толстым ляжкам. — Вы знакомы с «Иллюстратой» Элферда?

Меня так и подмывало заткнуть уши пальцами, но я, мучимый всё сильнее тревогой, только покачал головой.

— Элферд был монахом из клюнийского ордена, — пророкотал антиквар, метнув на меня проницательный взгляд, — чудным шарлатаном, который, согласно «Аналектам» Паркера, жил не тужил во времена Генриха Второго. В перерывах между схватками с жареными каплунами и чашами монастырского эля он каким-то образом нашёл время на «Британнику Иллюстрату», якобы естествоведческий труд, который теперь считают не более чем нелепым собранием од и народных сказок.

Наивысшее достижение в нём это так называемый перевод, по уверениям бесстыжего Элферда сделанный с ряда очень древних загадочных рун. В истории рассказывается об одном элементале, невероятно опасном демоне, которого, подобно хатифу из арабских легенд, никогда не видно. Обитает он в зловонной бездне, что из-за своего гнилостного, сводящего с ума запаха называется «озером яда».

Казалось, голос доктора бился прямо в мои барабанные перепонки. Меня охватило безумное желание завопить.

— Это злое существо, — продолжал антиквар, бросая на меня ещё один проницательный взгляд, — владычествует над сворой странных тварей, которыми управляет при помощи пронзительного, демонического свиста дудочки, совсем как заклинатели кобрами, согласно распространённому мнению. Полагаю, Эльфред подхлёстывал воображение, поглощая мальвазию бутылка за бутылкой. Он утверждает, будто эти твари идут первыми, заманивают новых слуг и подстрекают к…

Здесь мой разум, по всей видимости, не выдержал, потому что помню, как кружился в пируэте, выделывая странные скользящие движения, и сотрясался в приступах жутко звучавшего хохота. А затем меня окутала чернота.

Очнувшись, я обнаружил, что лежу в постели и в окно жизнерадостно заглядывает солнце. Сверху лучезарно улыбалось красное лицо Данкирка. Заметив под глазами у доктора тёмные круги, я вопросительно посмотрел на него.

Тут в комнату ворвался крысоподобный Скэггс и как раз успел перехватить мой взгляд.

— Ей-бо, хозяин нянчился с тобой, как с младенцем, — возмущённо проверещал он. — Восемь часов кряду сиднем просидел у твоей кровати!

Доктор взглядом заставил его замолкнуть.

— Я ждал что-то в этом роде, — повернувшись ко мне, начал он своим раскатистым голосом. — Всё это проклятое озеро: ядовитые пары, как вы знаете, имеют свойство порождать нездоровые иллюзии. Плохое питание, опять же, но главным образом эта вонючая лужа. Чёрт возьми! Это место следовало бы уничтожить!

— Что я говорил?

— Всякие безумные бредни. — Антиквар поднёс к моим губам целебное снадобье, — в которых большая доля моей вины. Рассказ о легендарном демоне из «озера яда», должно быть, взволновал вас без меры, — заключил он с весёлым смешком. — А теперь, голубчик, гоните от себя все эти больные фантазии, и ручаюсь, что вскоре вы станете на путь выздоровления.

8-е февраля, утро

Чувствую себя не хуже обычного, несмотря на недавний приступ. И, что удивительно, ночь прошла спокойно, хотя я проспал несколько часов. Видно, я и впрямь «на пути выздоровления».

Тот же день, вечером

Незадолго до заката я без труда спустился по лестнице и, проходя мимо открытой двери в комнату антиквара, заметил проблеск света. Я тихо переступил порог и обнаружил, что этот свет исходил от зеркальца, которое доктор поместил у окна.

Повинуясь внезапному порыву, я заглянул в его кристальные глубины, и на меня зло уставилось незнакомое лицо. Длинное, узкое, ненормально худое, заросшее густой, длинной щетиной. Из-под гривы влажных, чёрных волос, что отливали тут и там синевой и были сплошь в колтунах, выглядывали заострённые уши. Тонкие, посеверевшие губы поражали бледностью. Довершали картину узкие глаза, горевшие зеленью из глубины запавших глазниц.

Я отпрянул, не в силах поверить, что вижу самого себя. Эти глаза…

Мои размышления прервал громкий оклик доктора.

Я бросился ко входу и уставился в густеющую темноту. Весь восток заволокла чёрная мгла, всё больше расползавшаяся по небу.

Передо мной темнели две фигуры, каждая прижимала к носу платок. Ближняя поманила меня свободной рукой. То был антиквар.

— Здешний воздух растлит и святого! — проревел он. — Проклятье, Фёрволл, не понимаю, как вы его выносите… усталость обонятельных нервов, не иначе. Не мешало бы эту лужу уничтожить, скажу я вам. Её пары обладают тлетворным влиянием… бесконечно тлетворным… Она позорное пятно на чистом гербовом щите природы. Взгляните! Вон тот газ, который я хотел вам показать… Полагаю, именно в нём корень всех ваших бед.

Тонкая плёнка слизи на чёрных водах подёрнулась рябью и задрожала, точно чёрное желе. К поверхности то и дело поднимались пузыри, наполненные бледным, светящимся газом, что, встречаясь с воздухом, взрывался в тусклой вспышке зеленоватого пламени.

Ну и зелёными они были, право!.. эти склизкие пузыри, пронизывающие черноту нечистот, мигающие в ночи… зелёными, как те глаза… боже! Они были глазами тех безымянных тварей, что подстрекали, совращали, склоняли меня к…

— Тогда уничтожьте этот рассадник зла! — вскричал я, закрывая лицо руками. — Сотрите, взорвите к чёртовой матери, пока не поздно!..

Меня провели по винтовой лестнице в мою комнату.

— Крепитесь, сэр, крепитесь, — похлопав меня по плечу, громовым голосом пророкотал доктор. — Надежда есть, хоть и с одной оговоркой. Ваши галлюцинации настолько тесно связаны с озером, что избавиться от них, по моему убеждению, можно только его уничтожив. Скэггс завтра съездит в ближайший город за порохом и фульминатом. Несколько зарядов под сторожкой обрушат её прямо в воду. Затем, разумеется, вы вернётесь с нами… не годится человеку жить в таком месте.

Тот же день, перед сном

Всё-таки жаль уничтожать озеро. Его чёрные воды так хорошо символизируют смерть, а зелёные пузырьки — упадок и вырождение. Лёгкий снежок — падающий поток. Возможно… Скэггс никуда завтра не уедет.

9-е февраля, на рассвете

Клонит в сон, чувствую себя странно усталым. Ночью снова заснул… рваный, хаотичный кошмар, в котором кто-то с криками бежал впереди меня. А затем что-то вроде громкого всплеска, за которым последовала полная темнота.

Тот же день, позднее

Скэггс исчез!

— Испугался этого треклятого озера и удрал! — разбушевался доктор после нескольких часов бесплодных поисков. — Даже не оделся толком. Когда я утром встал, постель Скэггса была холодной. Я сплю точно убитый, иначе бы услышал, как он меня бросил. Будь он проклят! Вернее, не он, а эта лужа! Сегодня утром она смердит ещё хуже. Эту гадость непременно нужно уничтожить, даже если придётся отправиться за порохом самолично! Чёрт! Так и поступлю! Завтра на рассвете уеду!

Какое выражение мелькнуло в моих глазах после его слов? Не знаю. Однако антиквар пристально посмотрел на меня, а затем порывисто хлопнул пухлой рукой по моему плечу.

— Сэр, вам ещё нездоровится, — поморгав, добродушно произнёс он. — Может, переночуете у меня?

Но я стряхнул его ладонь и, взлетев по лестнице, оглянулся. Сквозь тени угадывалась его грузная фигура. Он всё ещё смотрел мне вслед, покачивая головой.

Итак, доктор думает, что уедет утром.

10-е февраля, на рассвете

Эта запись будет моей последней, и я пока неуверен, что мне позволят закончить её. Жестокая ироничность этих строк не укладывается в уме.

Ночью, закончив последнюю из малых баллад, я заснул и увидел кошмар.

Полчища уродливых тварей проскользнули в комнату, где на залитой лунным светом постели неподвижно лежало тело спящего мужчины. Лицо его лоснилось, толстые складки жира под подбородком колыхались в такт дыханию.

Затем, доведённая до ярости пронзительным, искусительным свистом одна из этих мерзостей во плоти прыгнула из толпы себе подобных прямо к горлу спящего. В этот миг над чудовищной сценой заклубился чёрный туман и я, жутко дрожа и обливаясь потом, проснулся у себя в постели.

Я должен зайти! Нужно спуститься к доктору и проверить!

Я проверил.

Он лежал на постели, резко выделяясь при свете луны. Тело били ужасные судороги, глаза вылезали из орбит, а горло, разорванное в буквальном смысле в клочья, превратилось в чёрное кровавое месиво.

Что-то капнуло мне на руку, и я безотчётно глянул в зеркало. У меня с бороды капала кровь.

Сейчас я сижу и пишу, но знаю, что дверь позади открывается и в коридоре горят зеленью нетерпеливые, но уверенные глаза. И вслушиваюсь в свист дудочки, в этот демонический, колдовской сви…

Перевод — Анастасия Вий, Л. Козлова