Зульфагар. Меч калифа

«Зульфагар» – Священный меч-истребитель халифа Али, родственника и сподвижника Пророка Магомета.

В основе повести лежат подлинные события, происшедшие в период между чеченскими кампаниями. Тем не менее, считать ее документальной не следует.

Всякое сходство героев с реальными людьми является случайным, за исключением особо оговоренных случаев.

Северный Кавказ. Перевал Халам-Самбулак

«Мстители ислама»

Когда ожидание стало уж совсем нестерпимым, легкий шум эфира прервался коротким сообщением:

– Я – Мент. Они выехали. Прошли пост.

– Наконец-то! – с облегчением отозвался Шанияз. – Сколько коробок?

– Три. Две маленьких и одна с охраной.

– Маршрут движения?

– По плану.

– Понято. Отбой.

Командир группы специального назначения «Мстители ислама» Министерства шариатской госбезопасности Чеченской Республики Ичкерия, выступающей под зеленым знаменем Пророка против неверных гяуров, капитан Шанияз Хамлаев с позывным «Зульфагар» (он его сам себе придумал и очень им гордился) сунул в нарукавный карман куртки «дальнобойную» рацию и из кармашка новенькой «разгрузки» (типа «Тарзан» – очень удобная штука, не то что какая-нибудь самоделка) достал другую, маломощную, работающую только на короткие расстояния, да и то исключительно на прямую видимость. Разговор, который ведется при использовании таких раций, подслушать очень трудно, а уж запеленговать и вовсе практически невозможно, что чрезвычайно важно для диверсантов.

– Готовность «один», – сказал он в микрофон. – Все слышали?

Ответы послышались вразнобой, но дружно:

– Я – Муса. Готов… Я – Зангар. Готов… Я – Каландар. Готов…

Иного, впрочем, и быть не могло.

– Отлично. Ждем, ребята.

Захотелось добавить что-то типа «без команды не стрелять» или «будьте внимательны»… Однако Шанияз удержался. Знал, что в его группе подобраны профессионалы экстра-класса, а потому подобные напоминания, бесполезные по сути и банальные по форме, вызовут у подчиненных только кривые ухмылки да ехидные перемигивания – мол, перестраховывается командир, нервничает; да оно, мол, и понятно, как ни говори, а это у него, молодого, первое самостоятельное задание. И невдомек им, рядовым боевикам, что каждый из них, прекрасно зная свое место и свою роль в предстоящей акции, отвечает только за себя и за выполнение поставленной ему лично задачи – в то время как командир несет ответственность за все и вся; потому и рвутся у него призывы к осторожности и внимательности.

…Хамлаев чуть поерзал, устраиваясь поудобнее. Проверяя – в который раз! – полноту наполнения автоматных магазинов патронами, взглянул на контрольные отверстия; «рожки» были между собой смотаны изолентой попарно, по «афганскому» образцу. На всякий случай расстегнул на «разгрузке» клапаны кармашков с гранатами с заблаговременно ввинченными в гнезда запалами, хотя искренне надеялся, что пользоваться «карманной артиллерией» не придется. Локтем коснулся кобуры пистолета – это была новая модель «Макарова», куда удобнее старой, большинство офицеров-гяуров такие еще не только в руках не держали, но даже и в глаза не видели, в то время как «мстители ислама» через посредников получили их целую партию едва ли не непосредственно с завода.

Все было в порядке. Оставалось только одно – ждать.

Это очень нелегко – просто лежать и ждать, когда же появится противник. Однако для диверсанта умение ждать – качество просто незаменимое. В засаде выдержку нужно иметь железную. Тут какие-нибудь нервные холерики, пусть будут самыми что ни на есть умницами в теории организации засад и супер-снайперами, только испортят все дело.

Одно сейчас утешало: осознание, что ждать оставалось совсем недолго.

– Зульфагар, они появились, – опять донесла рация.

– Кто говорит? – спросил Шанияз.

Он прекрасно понял, кто именно вышел на связь, и тем не менее счел необходимым уточнить. Командир требовал от подчиненных точности в соблюдении подобных мелочей. Потому что мелочами их не считал. Неверно или неточно переданная информация в ответственный момент может дорого обойтись.

– Это Арсен, – поправил свой доклад подчиненный. – Они появились. Только что прошли меня.

– Сколько? – уточнил Хамлаев, решив перед боем ограничиться вопросом.

Вот при разборе этому армяшке-наемнику нужно будет не забыть напомнить о том, что доклад должен звучать четко, кратко, чтобы не возникало нужды в уточнениях.

– Как и было сказано, три.

– Хорошо, понято. Все по плану.

Для Арсена, который сейчас находился на наблюдательном пункте у входа в ущелье, главным было пропустить колонну мимо себя и, убедившись в том, что ее состав не изменился, что это не приманка, за которой следует мощная бронегруппа, сесть на свой мотоцикл – выбранный специально для операции мощный и надежный «Ямаха V-Мах», который выпускается уже полтора десятка лет – и следовать за гяурами на безопасном расстоянии. На этот раз в бою участвовать ему не придется.

Другими словами, в данном случае Арсен особенно ничем не рискует – даже если гяуры его почему-то попытаются задержать и выяснить, кто он такой и что делает в горах, претензий к нему возникнуть не могло. Но с другой стороны, если наблюдатель не успеет присоединиться к товарищам, он рискует остаться здесь один, специально ждать его никто не будет. Тут как на подводной лодке: при аварии все люки и двери задраиваются, независимо от того, остались в соседнем помещении твои товарищи или нет. Впрочем, если подобное произойдет и Арсен в самом деле отстанет, для него это не так страшно – просто придется до базы добираться в одиночку и самостоятельно. На подобный крайний случай документы у каждого имеются вполне надежные. К тому же Арсен не чеченец, а потому выпутаться ему будет куда легче, чем, скажем, тем же Каландару или Мусе.

…Наконец и сам Шанияз увидел, где идет колонна. Сначала вдалеке в воздухе появился мутный шлейф пыли. Попервости он был почти неразличим на фоне серых выгоревших гор, но потом вдруг разом обозначился совсем недалеко. Одновременно донесся и звук моторов. Привычное ухо отметило: идут только обыкновенные автомобили – «движки» «брони» ревут не так.

– Готовность «ноль», – произнес он в микрофон.

Теперь отменить операцию не могло уже ничто. Кроме, понятно, неожиданного появления «вертушек» или бронегруппы гяуров. Но такого произойти никак не должно – в пункте постоянной дислокации русаков сидит проверенный агент Зульфагара по кличке Мент, который сообщил бы о столь опасном повороте дел. Значит, неверные о подготовленной засаде не подозревают. Что ж, тем хуже для них!

Из-за поворота появилась первая машина. Это был видавший виды запыленный «уазик» под серым выгоревшим тентом. Боковые стекла у него отсутствовали – жарко. Внутри машины можно было разглядеть людей в «камуфляже»; виднелось богатое золотое шитье на фуражках.

…О, Аллах! Сколько же этих кяфиров нужно бить, чтобы они наконец поняли, насколько глупо на войне выпячивать свое генеральство! Им целых десять лет Афганистана потребовалось, чтобы сделать открытие, давным-давно известное всему миру: у воюющих людей одной армии форма, независимо от чина, должна быть одинаковой, чтобы в бою противник с расстояния был не в силах отличить офицера от солдата, а, скажем, техника самолета от собственно пилота. Там офицеры целых пять лет подставлялись под пули, отличаясь от рядовых подчиненных фуражками и портупеями… Казалось бы, теперь-то уж все: ввели единую униформу, чтобы в бою невозможно было бы различить командира и подчиненного. Так нет же: здесь, на Северном Кавказе, генералы сплошь и рядом щеголяют в каком-нибудь немыслимом «камуфляже», которого не может быть у простого смертного вояки (кроме, понятно, прапорщика-завскладом), да еще непременно в фуражке с шитьем.

Как они вообще сумели создать такую огромную и могучую – во всяком случае, до недавнего прошлого могучую – страну, эти русские, при их-то врожденной безалаберности!..

За первой машиной появилась вторая, тоже легковой УАЗ. Она шла на некотором расстоянии, чтобы пыль, поднятая первой, успевала хоть немного рассеяться. И лишь затем, тоже на некотором расстоянии, следовал приотставший крытый ГАЗ-66 под тентом которого должна была находиться охрана. Впрочем, назвать этих сидящих в кузове бойцов охраной трудновато: как и кого они могут оберегать, если под брезентом они, по сути, слепы?..

Все правильно – так Мент и докладывал.

Ну что ж, гяуры, у вас танки и самолеты, у вас «Грады» и гаубицы Д-30, а у нас горы и вера в Аллаха! И еще посмотрим, кто кого победит!

Не зря же Аль-Мугизз (Дающий мощь) Аллах[1] напутствовал Пророка:

Шанияз припал к автомату. В проезжающем мимо автомобиле было хорошо видно плечо человека с двумя звездами на зеленом защитном погоне. О дверцу опиралась загорелая рука в закатанном выше локтя рукаве. Хамлаев взял прицел чуть выше, туда, где должна была находиться скрытая от него тентом голова генерала.

И мягко повел лежащий на спусковом крючке палец на себя…

– Помоги нам, Аль-Мунтаким Аль-Мумит Аллах! – пробормотал Хамлаев.

Он воззвал к Аллаху «мстящему» и «умертвляющему». Шанияз знал, что эти и другие священные для любого правоверного слова сейчас произносят все его подчиненные…

Место для засады они выбрали идеальное. Словно утомившись петлять среди скал и расщелин, горная дорога, достигнув высшей точки перевала, выпрямлялась и метров триста, если не больше, тянулась почти по прямой. С двух сторон ее сжимали невысокие, до полусотни метров, старые оплывшие холмы, покрытые огромными потрескавшимися валунами и редко поросшие жесткими скрюченными деревцами, вцепившимися корявыми корнями в глубокие расщелины. Отсюда можно было спокойно расстрелять и более могучую колонну, не опасаясь как серьезного сопротивления со стороны жертв, так и того, чтобы случайно попасть в своих, засевших на высотках вдоль дороги с противоположной стороны.

…Первая очередь прогремела очень громко, отразившись раскатистым эхом со всех сторон. И в следующий миг выстрелы слились в единый грохот.

Шедший впереди «уазик» замер мгновенно – либо водитель от неожиданности резко ударил по тормозам, либо от пуль заклинило колеса. Даже с такого расстояния было видно, что в его бортах и тенте десятками появляются новые и новые пробоины.

«Газон» с охраной подпрыгнул, налетев на разрыв умело, точно под передние колеса, выпущенного выстрела гранатомета. Автомобиль мгновенно окутался дымнооранжевым облаком взорвавшегося бензина. Из кузова вывалились и покатились по земле две объятые пламенем фигурки; наверное, они отчаянно кричали сейчас от боли, эти горящие русские солдаты, но за грохотом автоматных очередей этого не было слышно. Да и не воспринимались эти фигурки на таком расстоянии как люди – просто как виртуальные компьютерные иллюстрации к фильму о расстреле колонны… От взрыва кабину «газона» сорвало со стопора и она, раза два качнувшись на пружине, замерла в поднятом положении. Оба человека, сидевшие внутри, вывалились сквозь лобовое разбитое стекло наружу и теперь висели головами вниз; их тела время от времени делались невидимыми в языках огня и клубах дыма.

В этой ситуации не растерялся и сумел хоть что-то сделать для спасения себя и сидевших в машине пассажиров водитель второго «уазика». В первый момент, едва началась стрельба, автомобиль только чуть притормозил. Стремясь закупорить узкую дорогу, боевики основной огонь сосредоточили на первой и последней машинах. Это давало шанс, хоть и мизерный, второй – и водитель этим шансом воспользовался на сто процентов. Машина вдруг рванула вперед и, оттолкнув бампером замершую, проскочила в узкую щель между скалой и обреченным автомобилем. После этого, оказавшись на открытом участке дороги, водитель резко добавил газу.

– Достаньте его кто-нибудь! – не сдержавшись, прекрасно понимая, что его никто услышать не сможет, заорал Хамлаев. – Кто-нибудь же!..

Он уже стоял во весь рост и, прижав автомат к плечу, прицельно бил короткими очередями, стараясь поймать на мушку быстро удаляющийся, подпрыгивающий на камнях автомобиль. По нему же, беглецу, строчили и остальные. Кто-то выстрелил из гранатомета. Боевик промахнулся – снаряд, пролетев едва не в метре за кормой машины, угодил в огромный валун. «Уазик» взрывной волной швырнуло вперед, но он удержался на колесах. На дорогу посыпались обломки породы раздробленного взрывом камня.

– А, Шайтан!..

Машину-беглянку мотало из стороны в сторону. Вряд ли пытавшийся вырваться из засады водитель делал это осознанно, но именно это его спасало. Пули густо сыпались вокруг удаляющейся коробочки «уазика», счастливо минуя его.

Гранатометчик выстрелил еще раз. На этот раз снаряд взорвался перед самой машиной. И вновь водитель каким-то чудом сумел увернуться от вспучившегося перед автомобилем облака разрыва. На какое-то время машина исчезла из вида – взметнувшиеся клубы пыли заслонили ее от «мстителей ислама».

– Зачем ты помогаешь ему, Аллах? – кощунственно не то прокричал, не то подумал Хамлаев, одной очередью достреливая магазин до конца сквозь эту пылевую завесу.

Такая стрельба наугад редко бывает успешной, но и удержаться он не мог. Так удачно все начиналось, а теперь тревога у гяуров поднимется раньше, чем они планировали, а соответственно и времени на отход у них будет меньше.

Когда поднятая разрывом пыль немного рассеялась, машины-беглянки, как и следовало ожидать, уже не было видно – она скрылась за поворотом. Только теперь Зульфагар осознал, какую грубейшую ошибку он изначально допустил при расстановке подчиненных – необходимо было парочку своих ребят поставить подальше, у самого поворота, именно на случай прорыва. Подвела элементарная самоуверенность – кто ж мог предположить, что в такой лавине огня и свинца может хоть что-нибудь уцелеть!..

По противоположному склону сверху к замершей на дороге машине уже спускались боевики. Зульфагар тоже заскользил по осыпающемся откосу им навстречу. И только теперь в разлившейся тишине стали слышны пронзительно громкие крики-стоны, которые неслись из расстрелянного «уазика».

– Зульфагар, сразу добьем? – услышал он из рации голос Мусы. – Или будем брать?

– Смотря кого там не добили, – отозвался Хамлаев. – Посмотрим и тогда решим.

В самом деле, если в машине заходится от боли рядовой боец или прапор, да еще «тяжелый», то на фиг он кому нужен – добить, да и вся недолга, времени нет с ним возиться. Впрочем, если легко раненый, можно будет прихватить с собой даже рядового бойца, тем более, что его ведь не придется тащить на горбу, поедет на машине, с комфортом – как любит говорить Аргун, лишний заложник никогда не бывает лишним… Ну а если там раненый генерал или старший офицер, его нужно будет брать и тащить в любом состоянии. Даже если он подохнет по дороге – генерал, даже мертвый, он и в Африке генерал, на его тело можно было бы кого-нибудь и обменять. На рядовых и офицеров русское начальство плевать хотело, а о генералах еще как-то пекутся…

Боевики уже спустились к машине, сгрудились возле нее. В голове у Шанияза мелькнула мысль, что, получив в себя столько пуль, она уже давно должна была бы взорваться. В каком-нибудь американском фильме так произошло бы непременно – если бы, конечно, внутри не находился главный герой…

Муса – кажется, это был он – взялся за ручку дверцы, готовый ее распахнуть…

Зульфагар, у которого в голове проскочила мысль о возможном взрыве, вдруг почувствовал какое-то беспокойство… На дверцу, за ручку которой взялся Муса, навалился тот самый генерал, с выстрела в которого началось побоище. По безжизненно свесившейся загорелой руке, на которой ярко блестели крупные часы, причудливыми узорами стекала капающая из пробитой головы алая кровь…

И Шанияз вдруг понял, что сейчас произойдет. Не предположил, не засомневался, не заподозрил, а именно понял.

– Стой! – заорал он, останавливаясь и хватаясь за корявый ствол низкорослого колючего деревца. – Стой, Муса!..

Однако Муса уже начал движение и остановиться не успел. Он, всем телом поворачиваясь в сторону голоса, уже повернул ручку дверцы и потянул ее на себя.

Несмотря на большое расстояние, на потрескивание, доносящееся от горящего в стороне «газона», на часто щелкающие у него внутри рвущиеся патроны, на громкий говор боевиков, Шанияз отчетливо услышал щелчок чеки гранаты и шипение порохового замедлителя. На столь значительном расстоянии услышать такое невозможно – это было лишь его воображение, основанное на опыте и едва ли не на зверином чутье, которым он всегда предчувствовал опасность.

Во всяком случае, стоявшие вокруг машины боевики услышали эти звуки не все. Хотя кто-то и попытался рвануться в сторону, было уже поздно…

Дверца распахнулась. Генерал вывалился в открывшийся проем. А вслед ему изнутри рванул взрыв.

Сначала сработала одна граната. Потом сразу несколько. Потом сдетонировали бензобак и канистры с бензином. Потом раздалось еще несколько взрывов…

Шанияз почувствовал, как его в лицо жарко толкнула упругая горячая волна. Вокруг густо и звонко цокали о камни осколки гранат, рваные ошметки корпуса «уазика»; некоторые из них горели. Неподалеку грохнулась и скользнула вниз по склону искореженная дверца машины; в ее ручку намертво вцепилась оторванная человеческая ладонь… Однако командир отряда боевиков не обращал на это внимания. Целое мгновение он смотрел на тугие жгуты пламени, охватившие искореженный остов машины, и на разбросанные вокруг тела людей.

Как все нелепо получилось…

Впрочем, в растерянности Хамлаев находился недолго – он был человеком действия, к тому же попадать в самые неожиданные передряги ему было не впервой. Потому его замешательство просто не могло быть слишком продолжительным.

Зульфагар отшвырнул в сторону ставший ненужным автомат, в несколько скачков спустился на дорогу и бросился к оказавшемуся ближе всего телу лежавшего на земле человека. От полыхающей машины нестерпимо несло жаром. Затрещали волосы… Хамлаев хотел натянуть на голову куртку, однако сделать это не удалось – мешала плотно подогнанная к телу «разгрузка», которой он так гордился. Тогда он закрыл лицо локтем и сделал еще несколько шагов. Схватил лежавшего на земле за шиворот и поволок прочь, подальше от разлившегося и полыхающего на земле бензина.

Нет, это бесполезно. В одиночку тут не справишься. Неужели все погибли?..

Хамлаев огляделся. По противоположному склону к нему спешили Каландар с напарником. Все правильно – по плану боя они должны были страховать остальных, на всякий случай оставаясь наверху.

– Я пытался их остановить… – глухо сказал Шанияз.

– Я видел, – подтвердил Каландар. И прагматично добавил: – Сматываться надо.

– Надо, – согласился Зульфагар, доставая «дальнобойную» рацию. – Но и наших так не бросишь же… – кивнул он на разбросанные тела.

Они лежали в разных позах, на разном расстоянии от полыхающих останков «уазика». Никто не шевелился – даже если кто-то из ребят уцелел от взрыва, того добил жар. Их души сейчас мчались в рай. Однако это не утешало…

Хамлаев включил рацию.

– «Колеса»! – вызвал он.

– Есть.

– Пулей сюда!

– Понято… Там у вас все нормально?

– Приедешь – сам увидишь, – раздраженно оборвал Хамлаев подчиненного.

Тот понял, что командир чем-то недоволен, больше ничего спрашивать не стал.

– Мы быстро, – торопливо проговорил водитель и отключился.

– Меня дождитесь! – подхватил разговор в эфире запыхавшийся голос Арсена. – Я скоро буду. У меня мотоцикл накрылся, так я его бросил и бегом…

– Ладно, – буркнул Шанияз.

Мотоцикл у него накрылся, видите ли… Денек сегодня – все одно к одному… Тут его лишняя пара рук сейчас во как нужна была бы. Хотя… Что тут сейчас сделаешь?

Нужно ждать, пока пламя хоть немного ослабеет… Вот машины нужны – там огнетушители… Да и убитых погрузить…

А бросать погибших тут никак нельзя.

По шариату человек, умерший днем, должен быть похоронен до захода солнца. Понятно, война может внести какие-то коррективы в соблюдение этих законов, однако как бы то ни было, бросать тела ребят нельзя. По тому же шариату человек, который не смог вынести с поля боя труп товарища, автоматически становится кровным врагом для всей родни павшего.

Впрочем, это последнее обстоятельство Шанияза Хамлаева сейчас волновало меньше всего – он о нем даже не подумал. Просто знал, что убитых надо вывезти. Любой солдат, когда идет в бой, должен быть уверен: товарищи, что бы с ним ни случилось, его не бросят – тогда он воюет смелее.

Пламя начало немного ослабевать – бензин и брезент выгорают достаточно быстро, лишь скаты продолжали дымить по-прежнему жарко и чадно.

– Ну где эти шайтановы водилы?! – зло проговорил Каландар, который тоже попытался подбежать к самой машине, чтобы оттащить чье-то обуглившееся тело, однако не выдержал раскаленного воздуха и отскочил обратно. – Вечно отсиживаются в безопасности, а когда нужно, их не дождешься…

Шанияз не ответил. Торопливо разлепляя «липучки» «разгрузки» и стаскивая с себя этот жилет со множеством кармашков для магазинов и гранат, чтобы он не мешал выносить убитых, Зульфагар лихорадочно думал о том, как действовать дальше, что предпринять в первую очередь.

Вырвавшийся из боя УАЗ уже, скорее всего, доехал до ближайшего блокпоста. Даже если не доехал, вот-вот будет там. Кроме того, у кого-нибудь из тех, кто находился в машине, могла оказаться рация. И даже если сделать поправку на то, что горы создают множество зон радионевидимости, нет сомнения, что у гяуров уже поднялась или вот-вот поднимется тревога. В любом случае приходится исходить из самого неблагоприятного варианта развития ситуации… Неверные и ради заштатной хозяйственной команды направили бы сюда подмогу. Ну а из-за этой группы генералов шум пойдет – ого-го-го какой.

Следовательно, даже если сделать скидку на извечное русское разгильдяйство, скорее всего сюда очень скоро прилетят «вертушки» и примчится бронегруппа.

Спасаться нужно, Зульфагар, срочно спасаться! – со всей очевидностью осознал Хамлаев. Он едва не кожей ощущал приближение опасности – она словно бы материализовалась, как бы сгущалась вокруг «мстителей ислама». Шанияз словно наяву слышал, как где-то в гарнизонах гяуров затрещали сигналы тревоги, как запели, зазвенели, заверещали зуммеры телефонов, как завыли сирены, как затопали тяжелые ботинки по направлению к боевой технике.

Да, рассуждал Хамлаев, доставая из кармана вязаную шапочку, похоже, им, остаткам диверсионной группы, отсюда не уйти. Никак не уйти… Если только не применить какую-нибудь хитрость. Но какую?.. После столь нелепой трагедии все предварительные планы-задумки полетели к чертовой матери. Хитрость… Что-то надо срочно придумать.

Похоже, выход оставался только один. Поняв это, Шанияз почувствовал, что у него по душе словно потянуло морозцем. Обмануть неверного грехом не считается и в мирной жизни. А уж на войне… Однако, сейчас, похоже, придется обмануть не только и даже не столько врага… Ну да тут ничего не поделаешь – каждый умирает в одиночку, пытался себя успокоить Шанияз.

…Наконец-то! Из-за холма вылетели два «внедорожника» «Хаммер» с «кенгурятниками» перед радиаторами и с предусмотрительно снятыми тентами. И оба тут же резко остановились – водители не могли предположить, что перед ними откроется такое зрелище.

– Чего хлебальники раззявили? – привычным русским матом заорал на них Каландар, отчаянно махая руками. – Быстрее сюда, так вашу мать!..

Вряд ли водители могли расслышать его крик, однако все поняли по жестикуляции. Джипы дружно, как по команде, развернулись на узкой дороге и рядышком начали сдавать назад. Теперь нужно было браться за дело без промедления.

Шанияз, торопливо натянул на голову плотную шапочку и, стараясь не обращать внимания на жар, струящийся от останков машины, и не дышать, чтобы этот жар не проникал в легкие, бросился к ближайшему телу. Схватил его затянутыми в перчатки ладонями просто за одежду и потащил по земле, словно обыкновенный мешок. Швырнул по направлению к машинам.

– Грузите, чего возитесь?.. – крикнул он водителям.

Те, растерявшись от увиденного, никак не могли откинуть задние борта своих джипов.

– Убью! – неожиданно даже для себя самого спокойным голосом пообещал им Шанияз и бросился за следующим трупом.

Тут-то и подоспел Арсен. Он, запыхавшийся, появился на дороге из-за поворота. Очевидно, он очень боялся опоздать к отъезду машин, а потому едва не всю дорогу бежал. «Почему пешком?.. Что у него там с мотоциклом?.. – скользнула по сознанию Хамлаева мысль. – А, сломался… Странно…». Мысль скользнула и тут же угасла. Было не до нее сейчас, не до мысли.

– Шанияз, тут один наш живой, – окликнул командира Каландар.

Хамлаев бросился к нему.

На земле и в самом деле лежал боевик, подающий признаки жизни. Он был без сознания, однако чуть заметно дышал, выдавливая из губ кровавую пену. Это был Зангар, наемник, прибывший сюда откуда-то из Средней Азии.

– Что у него?

Каландар уже вспорол кинжалом на груди у раненого куртку, рывком обнажил грудь. И присвистнул. На смуглой коже виднелась большая рваная рана, из которой торчал острый розоватый обломок кости. Кровь вокруг обломка также пузырилась, словно вскипала от дыхания.

– Пневмоторакс, – со знанием дела прокомментировал Зульфагар. – Плохо дело…

– Пневмо… Что? – не понял один из водителей.

Сзади, в продолжавшем гореть «газоне» взорвалась очередная граната. Шайтан, сколько же их там у гяуров было? И сколько еще осталось?..

– Пневмоторакс. Это когда в результате ранения в грудь воздух в легкие попадает сквозь рану… – не обращая внимания на взрыв, пояснил Хамлаев.

Опытный в таких вопросах Каландар покосился на командира.

– Не жилец, – проговорил он. – Что будем делать?

– Все равно перевяжи, – распорядился тот.

Хамлаев понимал, что все, что он сейчас скажет, станет известно родственникам погибших, а также тем, кто будет беседовать с уцелевшими «мстителями ислама», разбираясь в причинах столь ощутимых потерь. Следовательно, необходимо, чтобы все запомнили, как он позаботился о раненом, пусть и обреченном, товарище.

– Про язык не забудь! – напомнил Зульфагар Каландару.

– Конечно, – буркнул тот.

Сам Шанияз устремился к очередному убитому.

Каландар склонился над раненым. Первым делом он ножом разжал зубы Зангара. Бесцеремонно сунул палец в грязной перчатке тому в рот и вытащил наружу покрытый кровью язык.

– Пакет! – скомандовал оказавшемуся рядом водителю.

– Что?

– Пакет, говорю, давай! Медицинский…

Тот с готовностью выхватил из нарукавного кармана индивидуальный перевязочный пакет, протянул его Каландару.

– Вскрой! – рявкнул Каландар.

Водитель послушно рванул оболочку.

– Там внутри булавка, достань!

Водитель, ни разу до того не вскрывавший медицинский пакет, суетливо извлек из него бинт, кусок марли, булавку и хотел отбросить плотную серую оболочку за ненадобностью в сторону.

– Ты что, идиот? – прорычал Каландар. – Она нужна…

Окончательно растерявшийся водитель молча переминался рядом, теребил оболочку в руках, не зная, что предпринять дальше.

Между тем Каландар ловко проткнул булавкой язык раненого и пришпилил к воротнику его же куртки.

– Это зачем? – изумленно спросил водитель.

– Чтобы язык в глотку не запал, – торопливо разъяснил Каландар. – Если западет, Зангар вообще задохнется.

– Ему же больно… – осмелился посочувствовать раненому водитель.

– Основная рана больнее. Зато живой будет… Он все равно сейчас ничего не чувствует.

Теперь Каландар занялся раной в груди.

– Может, кость выдернем? – предложил водитель. – Она же острая…

– Без твоих советов обойдусь, – оборвал его Каландар. Однако снизошел до объяснения: – Этого делать нельзя – еще больше вреда причиним…

Он взял оболочку пакета, которую едва не выбросил водитель, разорвал ее, внутренней стороной прижал к ране. Начал сноровисто прибинтовывать ее к телу.

– Она прорезиненная и изнутри стерильная, – продолжал он пояснения. – Теперь воздух будет проникать в легкие только через горло, а не через рану…

– Откуда ты все это знаешь? – с уважением поинтересовался водитель – до сих пор он считал Каландара безнадежно тупым боевиком, не умеющим ничего, кроме как жрать и убивать.

– В лагере у Эмира Хаттаба учили… – с деланным равнодушием отозвался Каландар. На самом деле искренне восхищение водителя ему было приятно. – Нас там много чему учили… Ну вот и все! – сказал он, затянув тугой узел. – Грузи! Только положи аккуратно, сверху не навали кого…

– Да уж конечно…

…Шанияз схватил за камуфлированную одежду очередного убитого. Мимоходом отметил про себя, что труп по сравнению с другими на удивление хорошо сохранился – наверное, взрывом его отбросило чуть дальше от пламени.

В следующее мгновение боевик увидел на руке с высоко закатанным рукавом и в темных потеках крови крупные часы с граненым стеклом. Где он их видел, эти часы? Совсем недавно… Погоди-ка, погоди-ка… Хамлаев рывком перевернул труп на спину.

Это был тот самый генерал, в которого он стрелял в самом начале боя. Очевидно, в момент, когда Муса распахнул дверцу и остававшийся в живых гяур отпустил прижимную планку гранаты, труп этого русака еще не успел выпасть и его взрывной волной отшвырнуло далеко в сторону.

Зульфагар мимоходом профессионально отметил, что его выстрел был отличным – пуля попала в голову за ухом, почти в то место, куда он целился сквозь брезент тента. И теперь мягкие серебристо-седые волнистые волосы убитого, шевелившиеся от легкого ветерка, вокруг раны были буровато-красными от крови.

Шайтан забери его душу! Тела моджахедов обуглились так, что невозможно определить, кто из них есть кто, а этот…

Захотелось плюнуть в эту ненавистную славянскую морду, отрезать эти уши, вырезать на этом лбу крест или звезду, вспороть это брюхо и распустить по дороге все десять метров сокрытых там вонючих кишок, выколоть эти глаза, размозжить прикладом эту голову…

Да, все это очень хотелось сделать. Однако Зульфагар не дал захлестнуть себя темной ярости. Потому что он понял, что данное, вполне опознаваемое, тело можно как-то использовать для пользы дела. Каким образом? Этого он пока не знал. Может, обменять на кого-нибудь из тех соратников, которые содержатся у гяуров в тюрьме, может, за него заплатят деньги, может, даже оружия подкинут… Шанияз этого не знал. В конце концов, в горах есть люди, которые сообразят лучше, что делать со жмуриком. Так что лучше взять его с собой.

И потом… Даже несмотря на ненависть, которую Зульфагар питал к врагам, он считал ниже своего достоинства издеваться над убитыми. Пока гяур жив, его можно и должно убить. Но когда он повержен… Нет, до издевательства над мертвым истинный шахид не опустится.

– Этого тоже берем, – со злостью швырнул он тело по направлению к машинам.

Подчиненные ничего спрашивать не стали – он командир, ему виднее.

– Давайте-ка продолжайте! – махнул Хамлаев остальным. – И ты подключайся! – крикнул остановившемуся Арсену, который, наклонившись вперед и опершись ладонями о колени, все никак не мог отдышаться после такой пробежки. – Потом отдохнешь… А ты иди сюда, – отозвал он Каландара.

Тот дотащил до машины очередной труп, уронил его на землю и, вытирая рукавом пот со лба, торопливо направился за Зульфагаром, который отошел чуть в сторону.

– Что такое?

Шанияз чуть помедлил с ответом. Нелегко было произнести роковые слова. И хотя он знал, что все равно произнесет их, начать было трудно.

– Так что? Время поджимает… – нетерпеливо напомнил Каландар.

– У русских уже, наверное, поднялась тревога… – начал-таки, хоть и издалека, Хамлаев.

– Да уж скорее всего… – согласился Каландар. – Тем более нужно спешить.

Шанияз делал вид, что размышляет вслух:

– Всем вместе нам спастись будет трудно.

– Это точно, – согласился Каландар, хотя никак не мог понять, куда клонит командир. – Если догонят – враз обе машины накроют… И что ты предлагаешь?

– Нужно разделиться, – решился Зульфагар. – Тогда хоть у кого-нибудь из нас будет шанс прорваться к нашим.

В этом был резон, признал Каландар. Он промолчал, выжидательно глядя на Хамлаева.

– Давай так, – преодолев первичную моральную преграду и начав говорить, Шанияз немного успокоился, рассуждал теперь четко и уверенно. – Ты забираешь ребят, – кивнул он на убитых, – и дуешь прямиком к границе. А я постараюсь увести вертолеты, если, конечно, они появятся, за собой. Мне самому будет оторваться легче. Ну а у тебя, соответственно, больше шансов проскочить…

Каландар, выслушав план командира, подвоха не почувствовал.

– А если «вертушки» рванут все-таки за мной? – деловито спросил он.

– Я специально задержусь вон за той скалой, – махнул рукой Хамлаев в сторону, куда уехал сбежавший «уазик». – Когда услышу, что они летят, поеду по дороге, да так, чтобы побольше пыли поднять… Да еще популяю по ним… К тому же они мнят себя слишком умными и решат, что мы не такие дураки, чтобы рвать когти прямо к границе. Они сначала тут по округе пошарят… Пока они разберутся, пока то да сё, у тебя будет шанс оторваться.

Звучало убедительно.

– А ты как же? – дрогнувшим голосом спросил Каландар.

– Да уж как-нибудь прорвусь, – с облегчением (разговор пошел в выгодном русле!) отозвался Зульфагар. – В крайнем случае машину бросим, а без нее в горах, сам знаешь, от “вертушки” спрятаться проблем нет… Главное – у меня с собой не будет трупов, а потому налегке и скрыться легче… Так что давай-ка по-быстрому загружайся – и вперед!

Растроганный таким благородством командира, Каландар на прощание сжатым кулаком в потрепанной, испачканной кровью Зангара, перчатке слегка стукнул его в плечо и побежал к боевикам, которые заканчивали забрасывать в кузова джипов мертвые тела.

– Так, ребята, все трупы быстренько перегрузить в одну машину!.. – скомандовал он.

– Зачем?

– Так надо. Без вопросов, быстренько!..

Командир группы спецназа «Мстители ислама» капитан Шанияз Хамлаев некоторое время смотрел ему вслед. Потом что-то проговорил сквозь зубы и поспешил за ним. Все получилось именно так, как он того хотел. Однако облегчения Зульфагар не почувствовал. Он знал, что благодарный взгляд товарища, которого он только что обрек на смерть, ему не забыть никогда.

Так увеличь мою правоту, о Аллах, ты же видишь, что я избрал правый путь и действую Тебе во благо! А по этому пути не всегда возможно идти ровно, не спотыкаясь…

Аллах акбар!

Северная Осетия. Моздок. Авиабаза Минобороны России.

Калюжный – Соломатов – тревога – трагедия

Константин Калюжный с откровенным удовольствием взял свою большую, с отколотой кое-где синей эмалью, кружку, плотоядно облизнулся и, затаив дыхание, крупными глотками протолкнул в себя жидкость.

– Кгрха! – громко выдохнул он. – Клава, хорошо-то как!..

Он блаженно откинулся на обитую деревом стену предбанника. Немного подождал, что товарищ по предстоящей парилке подхватит анекдот, однако тот промолчал – громко сопел, возился с затянувшимися шнурками ботинок, которые никак не мог распутать.

Тогда Константин решил продолжить известный анекдот сам.

– Я не Клава, – сообщил он, довольно улыбаясь. И сам себе ответил: – А мне все равно хорошо.

Константин тут же набулькал себе из фляжки еще полкружки и с тем же наслаждением проглотил добавку. После этого двумя руками схватил запотевшую банку с водой и начал жадно пить прямо из нее, проливая студеную влагу на голую, покрытую крупными каплями пота, грудь.

– Не боисси, перед баней-то? – покосился на него Михаил. – Сердечко-то, не того, такую наглость стерпит?..

Он старательно ковырял нестрижеными ногтями тугой заскорузлый узел шнурков пропыленного ботинка, который (узел) никак не желал поддаваться его усилиям.

– Сам не боись, пяхота, – миролюбиво отмахнулся Константин. И тут же предложил: – Может, и сам того, дернешь маненько, для разминки?

Михаил мгновение колебался – уж очень вкусно выпил Калюжный. Но потом решительно покачал головой.

– Нет уж, я лучше потом, опосля того как.

– Ну, гляди… – не стал настаивать Константин. – Вольному воля, спасенному рай. – Снисходительно добавил: – Что вертолетчику во благо, то пехоте – смерть… Мы могем в любом виде летать. Или забыл уже?

Михаил отвечать не стал. Он облегченно вздохнул – один узел наконец-то поддался – и тут же принялся за другой. Как это получилось, что умудрился затянуть в узел оба шнурка?.. Впрочем, одевался-то сегодня рано утром в темноте, не хотелось будить остальных офицеров, спавших с ним в одной огромной комнате, потому и не стал включать свет. Вот и затянулись узлы, черт бы их побрал, в самом деле…

Что же касается того, забыл ли он ту историю, на которую намекал вертолетчик… Разве ж такое когда-нибудь забудешь?..

Это было еще в начале той чеченской кампании. Тогда в конце марта 1995 года военное руководство решило направить в отбитые у мятежников-сепаратистов районы республики группу журналистов для того, чтобы они посмотрели на войну воочию. Реальной целью того “медиа-десанта” было, понятно, основательно подзапоздавшее желание руководства страны и Вооруженных сил переломить настроение журналистов и, через их посредство, всего общества в пользу федеральных войск, которых пресса к тому времени пренебрежительно окрестила «федералами». Так получилось, что старшим в группе пишуще-снимающей братии, которую «вертушкой» доставили под Гудермес, оказался Михаил. Со склона хребта, который вытянулся вдоль железной дороги и шоссе, ведущих в сторону Дагестана, второй по величине город Чечни, в котором как раз происходила «зачистка», был виден как на ладони. Время от времени вдалеке, в так называемой Промзоне, вздымались к небу серые султаны разрывов «градовских» ракет, раскатистый звук от которых докатывался до хребта нескоро. Телевизионщики все это активно запечатлевали на пленку, фотокорреспонденты щелкали затворами своих камер, и все вместе они пытали воинов сводного батальона Псковской десантной дивизии, которые прикрывали действия бойцов Внутренних войск, занимавшихся «зачисткой» Гудермеса, о том, как им служится-воюется…

Для них, для журналистов, все было в диковинку. Одни снимали, как из вертолета прямо на расстеленный потрепанный, в лохматых дырках, брезент выкидывают буханки серого хлеба и как они, буханки, скатываются на прелую прошлогоднюю листву; фотокорр «Красной звезды» Миша Сидельников обнаружил первый, едва проклюнувшийся, весенний цветок и улегся прямо на сырую холодную землю, чтобы увековечить память об этом чуде природы; все вместе осматривали брошенные боевиками позиции и обнаруженный склад боеприпасов, который отступающие заминировали, а саперы успели обезвредить; смеялись над остроумной выдумкой десантников, которые на борту одной из боевых машин укрепили невесть откуда попавшую сюда табличку-указатель с железнодорожного вагона «Грозный Псков», стерев тире между названиями городов…

Командовавший взятием города генерал Александр Скородумов, которого – кто уважительно, а кто и снисходительно – за глаза называли «окопным генералом» за то, что он не отсиживался в штабах, а делил с подчиненными все трудности боевой обстановки, смотрел на журналистов с нескрываемой тоской. Ночью, по всем признакам, готовилось нападение на десантников с тыла, со стороны села Белоречье, где окопались боевики, а потому ответственность за эту шумную ораву ему брать на себя не хотелось.

– Может, вы на ночь не будете здесь оставаться? – пытался он уговорить Михаила.

Тому тоже не хотелось отвечать за гражданских «пиджаков». Случись что-нибудь с любым из них – вся ответственность ляжет на него, военного контрразведчика майора Михаила Соломатова.

– Ладно, вызывайте вертолет! – решил он.

Скородумов откровенно обрадовался. Журналисты же, во всяком случае, большинство из них, расстроились. Во всяком случае, делали вид, что расстроились. И в самом деле, кто знает, какие чувства они испытывали на самом деле? Быть может, только изображали недовольство, а сами рады-радешеньки, что кто-то принял решение отправить их вертолетом подальше от этой опасной вершинки…

– Миша, мы же отсюда такие репортажи сделаем! – наседали на Соломатова телевизионщики с канала НТВ. Они принимали его за своего армейского коллегу, не подозревая, что общаются с военным контрразведчиком. – Ведь такая удача подвернулась!.. Мы же сами за себя отвечаем!..

– Это вам только кажется, – ухмыльнулся Михаил. – Если будете на коне – обо мне никто не вспомнит, а случись что – ваше же руководство поднимет вой: кто лично виноват и что с ним делать… И потребуют подать им Ляпкина-Тяпкина…

Короче говоря, вертолет прилетел[4].

Вертолетчики были злые, как черти. Оказалось, они только собрались в баню, а их выдернули едва не из парной.

– Кто тут старший? – зарычал на оробевших журналистов командир экипажа.

Позднее Михаил с ним познакомился и даже подружился. Это и был Константин

Калюжный. Но это было позднее. А в тот раз даже ему, на что ко всему привычному человеку, стало не по себе под грозным взором командира экипажа.

– Я, – не стал запираться Михаил.

Калюжный смерил его тяжелым взглядом и процедил:

– Быть в готовности, скоро вылетаем…

Тут-то Соломатов и допустил ошибку, о которой затем пришлось здорово пожалеть.

– Слышь, командир… – отвел он Константина в сторону. – На вот тебе, к бане, чтобы не сердился.

Он протянул Калюжному банку водки. Тогда в Москве продавались такие жестяные баночки, по 0,33 литра. Удобные они были тем, что их никогда не подделывали (алкомафии заниматься этим было невыгодно – потому, наверное, их выпуск вскорости и запретили) и в дорогу такие брать было удобно: не бьются и тара почти ничего не весит.

– Спасибо, – уже мягче буркнул тот.

И ушел. Через несколько минут Соломатова отыскал борттехник вертолета.

– Вас командир вызывает, – сообщил он.

– Вызывает? – с нажимом переспросил Михаил.

– Ну, приглашает, – нехотя поправился борттехник.

В силовых структурах всего мира вообще очень болезненно относятся к подобным вещам: вызывать к себе офицера может только его прямой начальник. Любой другой, пусть даже генерал, и уж тем более другого ведомства, может только приглашать.

Оказалось, в салоне «вертушки» уже накрыт импровизированный столик, на котором одиноко торчала подаренная банка водки, а вокруг теснились небрежно, с зазубринами, вскрытые банки консервов и прочая немудреная армейская закуска – невесть откуда взявшиеся свежие парниковые огурцы, колбаса, толсто нарезанное размякшее серое сало, крохкий хлеб из полевой пекарни…

Поначалу Миша отреагировал на это вполне спокойно – ну что такое 0,33 на четверых здоровых мужиков, да еще при такой закуси? Но, как вскоре выяснилось, все получилось согласно известной шутке: «Сначала было пиво…». У вертолетчиков в «заначке» нашлась изрядная фляжка чистого медицинского спирта… А команды на взлет все не было – как потом выяснилось, «борт» должен был по пути забрать из Ханкалы известного всей стране генерала (не будем вспоминать его имя всуе и бередить душевную рану), у которого накануне погиб единственный сын-офицер и который прилетал позаботиться о его останках…

Короче говоря, пока ждали команду, прикончили и спирт. Вертолетчики заметно захмелели, разговаривали громко, начали вспоминать эпизоды из службы… Михаил несколько раз пытался напомнить им, что они «за рулем», но те только безмятежно отмахивались и наливали еще.

– В воздухе ГАИ пока не придумали, – раскатисто смеялся Калюжный. – Не боись, пяхота, доставим вас в лучшем виде! На всю жизнь запомнишь!

И ведь действительно запомнил – разве такое забудешь…

В конце концов, команда на старт последовала. Лететь предстояло прямо в Моздок, к счастью, не залетая за генералом.

Что это был за полет!..

Вертолет мчался над самой землей, едва не задевая передним колесом за поверхность. Он резко перепрыгивал через оказавшиеся на пути лесополосы, отдельные деревья и линии электропередач, причем, перепрыгивал так, что, казалось, трещала хвостовая балка. Геликоптер вдруг падал с обрыва к самой поверхности Терека, когда эта извилистая, со множеством рукавов, река оказывалась на пути. А потом вдруг свечой взмывал в синее небо…

Журналисты негромко поругивали вертолетчиков, особо, впрочем, не переживая: считали, что подобным полетом те мстят им за сорвавшуюся баню, свято веря при этом в их мастерство. И только Михаил, зная, сколько те «приняли на грудь», с замиранием сердца ожидал каждой их очередной выходки. А ну как что-нибудь не рассчитают в своих виражах!..

Нигде не ошиблись и доставили в Моздок и в самом деле в лучшем виде. Однако даже теперь, в жарко натопленной бане, и то Михаил почувствовал, как по телу прошелся холодок от тех давнишних воспоминаний.

…В конце концов поддался и этот узел. Соломатов скинул второй ботинок. С удовольствием стянул жесткие носки и безжалостно швырнул их в угол, где валялись какие-то тряпки. Предвкушая нынешнюю помывку, он специально зашел в магазин и купил пару новых. Наслаждаясь, пошевелил освободившимися от обуви грязными пальцами ног – за последние дни пришлось немало помотаться, а помыться все не удавалось.

И вдруг принял решение:

– А, ладно, уговорил, была не была, плесни и мне чуток.

– То-то же! – засмеялся Калюжный. – А то девочку нецелованную строит…

Он уже взялся за фляжку, когда дверь в предбанник распахнулась и в проем всунулась голова в форменной фуражке с «крылышками» на высокой тулье и жетоном дежурного на груди.

– Калюжный, Костя! Ты здесь?.. – обрадовался появившийся. – Хорошо, что я тебя нашел… Срочно на взлет!

– Чего? – летчику настолько не хотелось выбираться отсюда, что он решил понадеяться на то, что ослышался. – Мне же сегодня выходной дали – подмыться-подбриться!.. Ты же знаешь!

– На вылет! – перебил его дежурный. – Там что-то серьезное стряслось… Каких-то генералов раздолбали, – матюком разъяснил он ситуацию.

Голова дежурного исчезла. И только тогда Калюжный разразился длинной тирадой отборных ругательств.

– Опять из-за тебя баня срывается! – с досадой сорвался он на Михаила.

Какие-то генералы, которых где-то кто-то раздолбал, были, во-первых, далеко, а во-вторых, они были понятием отвлеченным, абстрактным. А друг, на котором можно сорвать злость – вот он, рядом сидит.

– Я-то тут при чем? – ошарашенный несправедливым обвинением, уставился на Константина Соломатов.

– A-а, при чем, не при чем… – махнул рукой вертолетчик и принялся натягивать комбинезон прямо на влажное от пота тело. – Как с тобой свяжешься, так обязательно баня сорвется, – уже более миролюбиво, стараясь придать голосу шутливые интонации, ворчал он. – Одно слово – пяхота…

Михаил, вздохнув, тоже принялся торопливо надевать свой «камуфляж».

– У сильного всегда бессильный виноват… – процитировал он по памяти дедушку Крылова.

– Ты-то куда собираешься?.. Тебя-то эти дела вообще никаким боком не касаются, – с завистливой досадой продолжал ворчать Калюжный.

– Да ну? – хмыкнул Михаил. – «Не касаются…», – язвительно передразнил он. – Да если я сейчас с тобой не полечу, ты ж меня потом вообще совсем с белу свету сживешь!.. Пошли, ас!..

Видя, что Константин влез в комбинезон быстрее, чем он натянул свой «камуфляж», ботинки Соломатов натянул прямо на босу ногу, без носков – старые, заскорузлые, надевать не хотелось, а новые, на немытые ноги, жалко… Даже завязывать шнурки не стал – просто небрежно заткнул их длинные концы за разлаписто оттопырившиеся берцы. Новенькие же, с необорванной еще этикеткой, носки так и остались дожидаться возвращения хозяина в предбаннике на лавке из обожженного дерева.

…Плохая примета, надо сказать…

Они выскочили из бани вместе.

– Не улетай без меня! – попросил Михаил друга. – Я только на КП заскочу…

Калюжный не ответил. Соломатов понял, что подождать вертолетчик его подождет, но только до разумных пределов – будет команда срочно вылетать, он полетит, специально для Михаила задерживаться не станет.

Константин поспешил к своему вертолету, стоящему на бетоне «рулежки» в общем ряду со своими трудягами-собратьями «Ми-восьмыми». Свой аппарат он ласкательно называл «Ми-шкой» – и Соломатову было приятно думать, что тут прослеживается ассоциативная связь с его именем…

Михаил быстрым шагом, едва не бегом, направился к башенке командного пункта с застекленным «фонарем» наверху. Нужно было точнее узнать, что же стряслось такое, что поднимают в воздух именно Калюжного. Здесь выходных как таковых не бывает, но время от времени летчикам, да и не только летчикам, всем офицерам давали отдохнуть – сходить в баню и побаловаться спиртным. И вызвать с такого полуофициального выходного человека могли только по причине очень актуальной.

Соломатову же быть в курсе происходящего полагалось по должности. Особенно если информация о разгромленной колонне и в самом деле верна – мог ведь дежурный и приврать что-нибудь, чтобы поторопить Калюжного, или сказать что-то не в полной мере соответствующее действительности, не разобравшись толком в ситуации…

На КП он сразу ткнулся в дверь с биркой «Посторонним вход воспрещен». По большому счету, Соломатов был здесь абсолютно посторонним. Однако его знали хорошо, а потому запретов для него не существовало.

В двери он столкнулся со знакомым офицером.

– Ты Калюжного не видел? – озабоченно спросил тот. – Его тут ищут…

– Он уже в «вертушке», – сообщил Михаил. – Его из бани вызвали, – счел нужным добавить он.

– Что значит быть лучшим летчиком полка… – с непонятной интонацией обронил знакомый и хотел уже идти дальше.

– Так что там стряслось-то? – остановил его Соломатов.

– Какие-то боевики на перевале Халам-Самбулак колонну вдребезги расхреначили, – покосившись на разномастную группу военных, толпившихся возле окошка диспетчера по полетам, негромко сказал тот. – А там – одни генералы… Море крови, куча трупов…

– Понятно…

Офицер кивнул и поспешил по своим делам. Михаил вошел в комнату дежурного. Собираясь в баню, он оставил здесь на хранение свой автомат.

По большому счету, оружие, тем более автомат, ему в командировке было абсолютно не нужно. Однако приказ есть приказ – в эти края летать только с личным оружием. Ну а коль уж прилетел со «стволом», никуда не денешься, приходится таскать его все время с собой. Особенно когда садишься в «вертушку», автомат нужно обязательно забирать – неведомо, куда вертолет полетит дальше, какую задачу получит экипаж по ходу дела. Вертолет – дело такое: можно вылететь на час куда-нибудь в соседний гарнизон за полсотни километров, а потом оказаться за тридевять земель и пробыть незнамо где невесть сколько времени. Направят в какой-нибудь Беташ-Юрт, и сиди там несколько суток, дергайся, переживай, что там с оружием!..

– Где Майданов? – спросил Михаил у дежурного, пока тот возился с замком сейфа, в который сунул укороченный «Калашников» Соломатова.

– На вылете, – отозвался тот. – Он по связи и сказал Косте лететь.

– Понятно…

Николай Майданов был старинным, еще по Афгану, знакомым Михаила. Здесь, в Моздоке, он командовал полком вертолетчиков. Невысокого роста, крепкий и подвижный красавец, Николай вообще был личностью уникальной. Еще за Афганистан он получил звезду Героя. В первую чеченскую кампанию оттарабанил на Кавказе по полной программе. Когда Басаев с Хаттабом вторглись в Дагестан, он был уже там. Именно Майданов сумел сделать то, что до него не удавалось никому – Николай на своей старенькой «восьмерке», на внешней подвеске, смог поднять в горы на немыслимую высоту гаубицу, чем по сути спас засевших там десантников…

«Если бы Коля был здесь, он бы полетел сам», – расценил ситуацию Михаил[5].

Но так как командира на месте не оказалось, лететь пришлось Калюжному – и в самом деле лучшему (после командира?) вертолетчику полка.

– Ладно, все, пока…

Соломатов схватил автомат, прищелкнул магазин и торопливо направился к выходу.

– Давайте, ни пуха… – напутствовал дежурный.

– К черту!

Еще издалека было видно, как медленно пошли по кругу лопасти несущего винта вертолета Калюжного. Хорошо, что Михаил знал, где именно тот стоит – с тех пор, как «вертушки», исходя из интересов секретности и безопасности, обезличили и на них перестали крупно рисовать номера «бортов», распознать их на расстоянии стало намного сложнее.

Только бы не улетел!..

Соломатов знал, что на подготовку двигателей вертолета к запуску, на их прогрев требуется какое-то время. Причем, для Ми-8, на котором летал Калюжный, этого времени требуется меньше, чем, скажем, для Ми-24, которого невесть за что окрестили «крокодилом». Но знал Михаил и другое – в случае внезапного тревожного вылета время подготовки можно несколько сократить. Понятно, что это нарушение инструкций, ну да только, как пелось в старой песне, «я жизнь живу не по учебникам…». Понимая это, Михаил побежал по кочковатому, покрытому выгоревшей травой и сухими шарами перекати-поля, замусоренному полю к «вертушке», винты которой уже слились в размытые мельтешащие диски. Над полем пронесся хлопающе-ниспадающий звук – машина была готова взлететь в любое мгновение.

Лесенка-трап была еще в пазах, борттехник стоял в проеме открытой дверцы, кричал что-то неслышимое за ревом двигателей и нетерпеливо махал рукой. Михаил и без того бежал уже из последних сил. Без разминки, по неровному полю, в хлюпающих незашнурованных ботинках на босу ногу, с автоматом в руке – к такому спурту он явно готов не был.

Добежав до вертолета, задыхающийся Михаил попытался с ходу взбежать по трапу. Но сил на это у него уже не осталось. Нога соскользнула со ступеньки и Соломатов с размаху упал, больно ударившись локтем о металл лесенки. Автомат отлетел в сторону и, звонко срикошетив от стойки колеса, шлепнулся в пересохшую траву.

– A-а, черт бы тебя побрал! – заорал раздосадованный внезапным вылетом, а потому очень злой борттехник.

Он одним махом спрыгнул на землю, подхватил автомат, помог подняться Михаилу и довольно бесцеремонно впихнул его в открытый проем. Взобравшись сам, с досадой швырнул укороченного «Калашникова» на небрежно свернутый валяющийся на ребристом полу брезент. После этого ловко выдернул из пазов лесенку-трап, втащил ее внутрь. Дальнейшее произошло одновременно: машина резко, с места, без обязательного контрольного зависания, пошла вверх, а борттехник начал закрывать дверь в разверзшуюся у него под ногами пропасть. Одно неудачное движение – пилота ли, борттехника или порыв ветра качнет вертолет – и прапорщик мог выпасть наружу…

Насколько же они все доверяют друг другу, – невольно оценил задыхающийся после пробежки, Михаил. Все: и Калюжный, и борттехник, имени которого Соломатов не знал, и правый пилот, которого звали Евгений, и… вертолет. Воистину – одна команда.

Константин обернулся через плечо со своего места, призывно махнул ему рукой. Михаил, все еще тяжело дыша, поднялся и, придерживаясь за переборку, подошел к летчику. Уже застопоривший дверь борттехник стоял рядом.

– Чемпиён! – насмешливо прокричал Калюжный, подражая неподражаемой героине «Покровских ворот» Маргарите Хоботовой. – Как бок? Побаливает?.. Это аппендикс…

– Иди к черту!

Все трое вертолетчиков довольно захохотали.

Михаил освободил проход борттехнику и уселся на левое место, между закрытой дверцей и огромной желтой бочкой с топливом. Выглянул в иллюминатор. Под брюхом вертолета быстро уплывали назад коробочки домов, утопающие в густой зелени садов. Промелькнули Терско-кумский канал, щебеночный карьер с замершим на дне экскаватором, широкая пойма извилистого, текущего несколькими руслами, Терека, железная дорога, шоссе со снующими туда-сюда машинами…

Моздок с хорошо видной отсюда телевышкой остался слева. Геликоптер мчался строго на юг.

Где-то там, на перевале горной дороги, попала в засаду колонна… Как они умудрились так классно подставиться, эти наши доблестные генералы?.. Какие умные головы готовили их поездку, если информация о ней перестала быть секретом для боевиков с таким временным запасом, что те успели организовать засаду?.. Не иначе, как их кто-то «заложил»… Кто? Кто знал об этой поездке?.. Похоже, предстоит серьезное разбирательство. Михаил к нему отношение будет иметь весьма опосредованное, конкретно этим случаем станут заниматься его местные коллеги, однако… Однако факт остается фактом: уже не в первый раз появляются серьезные основания подозревать, что из авиагарнизона происходит утечка секретной информации.

Впрочем, сначала нужно разобраться, что там и в самом деле произошло.

…Поначалу Константин вел машину над дорогой. Она, эта дорога, поражала отсутствием на ней движения.

Рассказывали, что ее сразу после войны, той, Великой, построили немецкие военнопленные. Построили как временную – первоначально она была рассчитана лет на десять эксплуатации. Однако сказалась немецкая добросовестность – дорога практически без ремонта обходилась почти сорок лет. Да и в дальнейшем здесь достаточно было лишь регулярно кое-где подсыпать щебенки… Так и делали, не считаясь с тем, что щебень брали на территории одной республики, а рытвины засыпали на территории другой – при советской власти все это было понятиями более чем относительными… Ну а потом пришли оголтелые товарно-денежные отношения. И дармовой щебень просто так отсыпать друг другу перестали, потребовали платить. Не помогли аргументы, что, мол, у соседей нет щебеночного карьера, что дорога позарез необходима обеим республикам, что они обе входят в состав России, что так было всегда, что соседям надо помогать…

Так и заглохла дорога – теперь по ней лишь изредка ездили, подпрыгивая на рытвинах, военные машины. Ну а трасса, по которой не ездит транспорт, выходит из строя куда быстрее, чем та, которая эксплуатируется на полную катушку.

Странное дело, если разобраться. В стране, где еще полтораста лет назад поэт писал, что «вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи», и в которой поныне хорошие дороги в дефиците, мы позволяем себе роскошь терять уже имеющиеся трассы. На всю территорию государства, занимающее самую большую площадь в мире, у нас имеется всего 87 тысяч километров железных дорог и полмиллиона километров автомобильных, из которых всего 330 тысяч с улучшенным покрытием, в отличие от остальной Европы, где протянуто 156 тысяч километров железных дорог и 4 миллиона автомобильных. Вот такая арифметика-с… Воистину следует задуматься, кто мы: не то Евразия, не то Азиопа…

На ней-то, на этой полузаброшенной трассе, и поджидали «мстители ислама» московскую инспекцию.

…С высоты полета было хорошо видно, как прямая дорога, втягиваясь в предгорья, приноравливаясь к природному рельефу, начала причудливо петлять. Константин потянул на себя ручку шаг-газа, поднимая вертолет повыше. В горах, где прячутся боевики, для вертолета это чревато неприятностями – с любого склона может стартовать ракета, у которой шансов попасть в летящую тихоходную машину тем больше, чем та поднимется выше. Однако Калюжный решил, что в данном случае риск не только оправдан, даже необходим – чтобы не выписывать все замысловатые кривые дороги в поисках места, где произошла трагедия, лучше подняться вверх и попытаться разглядеть шлейф дыма, ориентируясь в дальнейшем по нему. А в том, что такой шлейф будет, он не сомневался – слишком много довелось повоевать, чтобы знать, как выглядит с высоты место, где автоколонна попадает в засаду.

Борттехник обернулся в салон, выразительно показал Михаилу на висящую на тросе «сбрую» – ремни, к которым при случае можно быстро прицепить парашют. Их, эти ремни надевают на себя заранее, чтобы потом, при опасности, одним движением карабинами прищелкнуть к ним лежащий под лавкой ранец с уложенным шелковым куполом на длинных стропах. Соломатов небрежно отмахнулся, мол, к чему все это – на самом деле не хотелось признаваться, что он не умеет облачиться в это устройство самостоятельно. Между тем Михаил знал, что если неправильно надеть «сбрую», в момент раскрытия парашюта от резкого рывка ремни могут попросту отщипнуть мужское «хозяйство»… Нет уж, лучше разбиться, чем стать транссексуалом (или безсексуалом?) поневоле.

…Вскоре и в самом деле далеко впереди стал виден черный колышущийся дымный султан – так чадят горящие скаты.

– Вижу дым, – сообщил он на базу. – Квадрат 34–92, по «улитке» 6… Или 9… Короче, на самой верхотуре перевала.

– Вас понял. Будь на связи, Костя.

– Да куда ж я от тебя денусь…

Вскоре достигли места расстрела. Вертолет на своем стремительно вращающемся винте завис немного в стороне от места побоища – близко подлетать не стали. Прежде всего, так лучше видно; а потом – на поле боя обязательно должны быть какие-нибудь следы бандитов, а потоки воздуха от лопастей могут их разметать, засыпать.

Даже с такого расстояния было видно, что бой тут произошел нешуточный. Ошметки вдребезги растерзанного «уазика» уже лишь слегка курились дымком; зато «газон» продолжал полыхать. Кое-где лежали обгоревшие трупы.

– Сволочи… – процедил сквозь зубы Калюжный.

– А что ж ты хочешь? Война, ё-мое, – философски заметил борттехник. – Сегодня ты, завтра тебя… – И спросил: – Что дальше делаем?

– В погоню, – решительно сказал командир. – Здесь мы все равно ничего уже не сделаем, сюда «броня» идет, там они сами без нас разберутся…

Он слегка повел ручку от себя. Висевший над полем боя вертолет поплыл над дорогой дальше.

– Где их искать-то? – проворчал Евгений – правый пилот. – Здесь в горах им спрятаться – как два пальца оросить.

Борттехник уже держал перед ними развернутую на нужном месте полетную карту.

– Здесь прятаться они не будут, – раздумчиво сказал Калюжный. – Знают ведь, что скоро тут все оцепят и начнут проческу. Значит, они должны рвать когти. Но куда?

– Как куда? – переспросил борттехник. – Конечно, к границе Чечни! Там и постараются укрыться, ё-моё!..

– Если они дураки, конечно, так и сделают, – согласился Константин. – А если нет?

– То есть как это нет? – для борттехника это было слишком мудрено. – А куда же еще? Тут всего-то и вариантов: по дороге назад, на Моздок, вперед на Назрань…

– Да очень просто, – нетерпеливо перебил его Константин. – Если они дураки, просто рванут в сторону границы, да и вся недолга – благо, тут мандех проходит…

– Какой мандех?

– Мандех – это высохшее русло реки, которая тут текла хрен знает когда… Старица, если по-русски. Не перебивай, вот он, – Константин показал висящим перед ним на пружинистом шнуре карандашом прерывистую черточку, прорезающую густую коричневую паутину гор. – Если же они не конченные дураки, то поймут, что мы поднимем вертолеты, которые начнут их искать в первую очередь именно в этом направлении…

– Вон и ответ на твои мудреные умозаключения, – перебил рассуждения Калюжного Евгений, показывая пальцем вниз.

Там на обочине дороги отчетливо были видны ребристые следы автомобильных покрышек, ведущие с дороги именно в сторону мандеха.

– Значит, дураки, – немного разочарованно протянул Константин.

В самом деле, всегда приятно придумать что-либо нестандартное, оригинальное, а потом получить подтверждение своей прозорливости.

– Ну что ж, пусть будет хуже для них, – сказал он и решительно повернул машину налево.

Теперь вертолет мчался сквозь горы, ориентируясь по серой каменистой ленте, змеящейся среди холмов. Протекавшая здесь в незапамятные времена вода проторила себе путь и тщательно отполировала камни, служившие ей ложем. И они теперь четко выделяются на фоне зеленовато-желтоватых “берегов” бывшей речки. Сбиться с пути при таком ориентире было попросту невозможно. Это чуть южнее, ближе к Большому и Боковому Кавказским хребтам, таких промоин становится больше и они редко бывают сухими – здесь, в отрогах хребта Пастбищного, мандех – надежный поводырь.

– Достанем, – уверенно проговорил Калюжный. – Как пить дать, достанем…

– Лишь бы они по пути где не свернули, – с сомнением проговорил правый.

– Раз к границе рванули, значит, не свернут, – возразил Константин. – Раз к границе свернули, значит, на скорость своей машины надеются.

Вертолет мчался над глубокой промоиной между двух высоких скально-холмистых склонов.

– «Полета второй», ответь «десятому», – раздалось в наушниках.

«Десятый» – позывной Майданова. Сегодня утром он улетел, кажется, куда-то в Дагестан. Так он что, уже вернулся, что ли? Или оттуда вызывает?.. Впрочем, командиру подобные вопросы не задают…

– Я «полета второй». Слушаю вас, – отозвался Калюжный.

– Здравствуй, Костя! – раздалось в наушниках. – Доложи обстановку.

– Добрый день, если он, конечно, добрый, – подчеркнуто буднично хмыкнул в ответ Калюжный, намекая на отнятый у себя выходной, и заговорил четко: – Преследую машину бандюков. Они уходят в сторону границы… Я их достану, командир, – прервал свой доклад Константин.

– Достанешь – не достанешь… Четко доложи, где ты находишься!..

– Вон они! – ткнул пальцем вперед правый.

Впереди действительно показалась легкая дымка, шлейфом поднимавшаяся из-за холма.

– Мы их нагнали, командир, – быстро доложил Калюжный. – От места боя строго на восток километров тридцать-сорок… Все, командир, атакуем!..

Он отключился.

И в следующий миг под вертолетом открылась низина, из которой струилась пыль.

– А, черт!..

Под брюхом геликоптера в панике разбегалась большая отара овец. Чабан в лохматой папахе стоял и смотрел вверх, прикрыв глаза от солнца сложенными козырьком пальцами руки. Вокруг отары метались несколько больших лохматых собак, стараясь сбить в кучу перепуганных подопечных травоядных.

…Убегающую машину они увидели через несколько минут – сразу все одновременно. Подпрыгивающий на камнях открытый джип мчался по промоине. Все трое пассажиров встревоженно смотрели в сторону вывалившегося из-за гор вертолета. Только водитель лишь оглянулся вверх и опять припал к «баранке». В кузове навалом лежали какие-то черные тюки.

– Будем останавливать! – крикнул Калюжный.

Он откинул предохранительную скобу и приготовился дать залп ракетами.

– Да ну их на хрен! – сказал борттехник. – Долбануть прямо по ним – да и вся недолга. А то возись потом…

– Сказал же: будем брать!

Распушив огненные хвосты, несколько ракет устремились вперед. Далеко по ходу движения машины взметнулись разрывы.

В ответ один из боевиков поднялся с места, схватил пулемет, примостил его на дуге, выгнувшейся над сиденьями, и открыл огонь в сторону нагнавшего беглецов вертолета. Понятно, ни о каком прицельном огне в этих условиях не могло быть и речи: машина подпрыгивала, петляла, объезжая ухабы и рытвины, сам пулеметчик вынужден был стоять согнувшись, в неудобной позе, левой рукой держась за ту же дугу… Однако любой человек, хоть изредка имеющий дело с оружием, тем более побывавший на войне, хорошо знает, что такое «дурная пуля» – в самой спокойной обстановке самый лучший снайпер может неожиданно промахнуться, зато в самой невероятной ситуации сделанный наугад выстрел человека, впервые взявшего в руки оружие, может для кого-то стать роковым. Кроме того, когда в тебя стреляют, чувствуешь себя очень неуютно, даже если и знаешь, что вероятность того, что «поймаешь» пулю, мизерная…

– По ним, Костя! По ним!..

– Будем брать, я сказал!..

Вертолет промчался над головами бандитов и заложил крутой вираж. Борттехник услышал сзади знакомый звук. Он оглянулся. Сзади Михаил, распахнув дверь и навалившись грудью на откинутую турель, короткими очередями стрелял из своего укороченного автомата куда-то вниз. Стрелянные гильзы вылетали из-под затворной рамы и, срикошетив от передней стенки салона, раскатывались по полу.

– Пристегнись! – крикнул ему борттехник. – Слышишь? Вывалишься, дурак…

Михаил нетерпеливо отмахнулся.

– Что там? – спросил слившийся с ручкой шаг-газа Калюжный.

– Твой друг в стрельбе упражняется, – насмешливо отозвался борттехник. – А «сбрую» не надел…

Константин выругался.

– Тогда надо поосторожнее… – подхватил правый. – А то еще вывалится, дурак…

– Так ведь и я о том же.

Михаил и в самом деле едва не вывалился из машины, когда она, оставив сзади отстреливающийся автомобиль, круто завалилась на бок для второго захода. Все же пристегиваться страховочным фалом при открытой двери необходимо. Вот он – обшитый потрепанным дерматином пояс на тросике – висит на передней панели. Да только возни с ним сейчас, когда вертолет опять заходит на цель…

– Сдаются!..

Борттехник мог бы этого и не кричать. Калюжный с правым пилотом уже и сами видели, что джип резко остановился и бандиты, бросая оружие и показывая, что больше не собираются сопротивляться, начали выбираться из машины.

– То-то же, суки! – удовлетворенно проговорил прапорщик. – Обделались со страху-то, ё-моё…

– Мало нас… – озабоченно отозвался Калюжный.

– Так я ж и говорил: «замочить» их нужно было сверху, да и все! – охотно подхватил борттехник. – При попытке к бегству и за оказание сопротивления…

У Константина и у самого было сильное желание дать залп по бандитской машине и тем самым разом избавиться от всех проблем. Но только он, как командир, не имел права так поступить. Он понимал, что бандитов нужно обязательно «повязать», что их обязательно должны допросить «где положено». Потому что такой налет «чечики» сами, без помощи кого-то из местных, работающих, скорее всего, либо на самой базе, либо в «силовых» структурах, совершить не смогли бы. Ведь даже о самом существовании «генеральской» колонны, о маршруте ее движения, о времени выхода – слишком о многом должны были заблаговременно быть проинформированы бандиты, чтобы успеть так классно подготовить засаду. Все это нужно обязательно выведать у пленных.

Кроме того, командир прекрасно помнил, что сзади, в салоне вертолета находился Михаил. А при нем руки Константина оказывались в значительной степени связанными. Потому что тот являлся сотрудником военной контрразведки. «Особистом» по-старому или, как их за глаза называют в армии, «молчи-молчи». Конечно же, если бы джип таки расстреляли, Миша подтвердил бы, что бандиты пытались отстреливаться. Однако он вынужден был бы сказать и то, что Калюжный не использовал все возможности для того, чтобы захватить их в плен живыми. Тем более, что теперь они подняли руки вверх, сдавались.

– Я остаюсь в машине, прикрою вас если что… А вы трое давайте все вместе к ним, – приказал Константин. – Страхуйте друг друга, свяжите уродов…

– Да ладно, не переживай, «дюдики» тоже смотрим и читаем… – отозвался Евгений, выдергивая из крепления свой автомат. – Пошли! – сказал он борттехнику.

Тот уже в предвкушении приключений возбужденно топтался в салоне.

Едва вертолет завис, коснувшись одним колесом склона, прямо из его чрева, без стремянки, на землю спрыгнули трое – Михаил, борттехник, правый летчик. Все трое с автоматами, они направились к замершим возле джипа троим бандитам. Шли быстро, стараясь поскорее отойти от вертолета, который упруго гнал винтами воздух.

Трое на трое… А ведь бандиты тоже вооружены, они не могут не понимать, что расстрел колонны им не простится… Правда, они не знают, что в «вертушке» остался всего лишь один член экипажа… Тем не менее, нужно с ними ухо держать востро – опыта воевать на земле, с использованием стрелкового и холодного оружия, у них несравнимо больше, чем у воинов небесного или бойца невидимого фронтов.

– Ты отойди чуть в сторонку, – громко, чтобы перекричать рев двигателей, показал рукой правый Михаилу. – Страховать нас будешь.

Тот предпочел бы более активную роль, однако теперь было не до препирательств.

– Понял.

Винты геликоптера мощно гнали воздух, заставлявший всех троих пригибаться и стремиться поскорее отойти от винтокрылой машины. Впрочем, это продолжалось недолго – едва вертолетчики и особист оказались на земле, «Ми-шка» оторвалась от поверхности и, приподнявшись, отплыла чуть в сторону, зависнув над густыми зарослями колючего кустарника. Оттуда, с высоты в несколько метров, Калюжный страховал действия товарищей. Удерживать вертолет в таком положении и управлять одному непросто, однако Константин рассудил, что так будет правильнее – держать под прицелом бандитскую троицу с высоты.

Соломатов отошел чуть в сторону. Вспомнив, что стрелял из вертолета, он быстро поменял в автомате «рожок». В старом еще оставались патроны, но лучше на всякий случай иметь полный… Это закон боя.

Вертолетчики направились к бандитам.

– Отойдите от машины! – скомандовал борттехник, показывая направление стволом автомата. – Шевелитесь, суки!..

Возле автомобиля лежали брошенные боевиками автоматы и пулемет. Оружие могло оказаться и в самой машине. Так что лучше было отвести их подальше от соблазна. Каландар с подручными беспрекословно подчинились требованию – они отошли от машины в указанном направлении шагов на пять и замерли с поднятыми руками, преданно глядя на стоящих перед ними вертолетчиков.

– Раздевайтесь! – опять скомандовал борттехник.

– Зачем? – удивился Каландар.

Это было первое слово, которое произнес кто-нибудь из бандитов после того, как они вынуждены были остановиться.

– Чтобы у вас оружия не осталось, – снизошел до объяснений вертолетчик. – Раздевайтесь, я сказал!

Каландар первый, а за ним и оба подчиненных начали стаскивать с себя разгрузочные жилеты, «камуфляж»…

Что-то было не так. Что-то происходило совсем не так, как должно было бы происходить.

Соломатов смотрел на то, как спокойно, без заметного волнения раздеваются бандиты. У каждого и в самом деле оказались спрятанные в одежде пистолеты и кинжалы – а они особого беспокойства не проявляют!

– Вот-вот, ё-моё, я так и знал!.. – довольный своей прозорливостью, между тем коротко хохотнул вертолетчик. – А теперь – еще десять шагов назад!..

Бандиты переглянулись между собой. Один из них, очевидно, старший, чуть кивнул головой. Полуголые люди дружно попятились к скале.

Они с готовностью попятились!.. Что-то не так…

А как бы ты сам, Михаил, поступил бы, окажись в подобной ситуации? Я бы…

Погоди-ка!..

Михаил вдруг отчетливо вспомнил, как он стрелял по прыгающему на камнях джипу. В машине тогда было ЧЕТВЕРО бандитов – водитель, один человек возле него, один стрелял из пулемета и еще один рядом с ним на заднем сиденье! Если бы в кого-нибудь из них попала пуля, его тело осталось бы в машине. А тут – дверцы джипа открыты и видно, что на сиденьях никого нет. И эти трое так спокойны, будто ждут чего-то, будто знают, что их вот-вот освободят…

Значит, этот четвертый из машины выпрыгнул! Выпрыгнул в тот момент, когда вертолет, промчавшись мимо огрызающейся огнем машины, разворачивался над горой и на какое-то мгновение потерял ее из вида. И этот четвертый… Этот четвертый сейчас сидит в кустах и целится в «вертушку»!

– Ложись! – заорал Михаил. – Не оборачиваться!..

Подчиняясь неожиданной команде, на землю рухнули все – и вертолетчики, и бандиты. Сам же Михаил повернулся к кустарнику и длинной очередью, веером прошелся по зарослям. Он не надеялся попасть в бандита – ему нужно было отвлечь боевика от вертолета, вызвать огонь на себя.

И он этого добился.

Михаил не успел расстрелять магазин, как из кустов в него ударила очередь. Боевики любят стрелять трассирующими пулями. И теперь было видно, как вылетающие из «зеленки» стремительные, едва заметные в солнечных лучах, светлячки один за другим гаснут, впиваясь в тело Михаила. Он даже несколько мгновений не мог упасть – пробивающие его насквозь пули подбрасывали тело, словно поддерживая его на весу.

Огонь прекратился внезапно.

– Ёбнть, Шайтан забери твою душу! – сразу на двух языках выругался сидевший в кустах бандит.

Поддавшись на провокацию русского, он потерял время и раскрыл себя. Умом-то он понимал, что тот попасть в него не может. Но это он понимал сейчас, когда что-то переиграть было уже поздно, а в первый момент, когда понял, что стреляют именно в него, отвлекся от вертолета и ответил огнем. Между тем вертолет в тот момент уже прочно сидел у него на «мушке»…

Бандит опять вскинул автомат и взялся на ручку подствольного гранатомета. Однако Калюжный не случайно считался лучшим вертолетчиком полка – иначе его не стали бы выдергивать из бани; реакция у него была, как говорится, будь здоров!.. Увидев, что происходит внизу, даже еще не осознав всей трагедии происшедшего, Константин едва не рефлекторно мгновенно увел вертолет на вираж. Так и получилось, что в момент, когда бандит спустил курок, машина резко ушла с прицела и граната «подствольника» взорвалась, ударившись в скалу далеко в стороне от цели.

– Ёбнть! – в полный голос заорал боевик, понимая, что теперь, после неудачного выстрела, он обречен. – Почему им так везет?..

Он прекрасно понимал, что зарядить в подствольник новую гранату не успеет. Однако сунул руку в подсумок за ВОГом.

Между тем вертолет мгновенно развернулся…

Со стороны это выглядело эффектно. И страшно.

Бока вертолета вдруг вспушились черно-огненными сполохами пуска неуправляемых ракет. Часть кустарника, где укрывался выпрыгнувший из машины боевик, вскипела обширным буруном разрывов. С такой высоты, под таким углом, с такого расстояния… Так стрелять нельзя. Но правила пишутся для полигонов – тот, кто свято придерживается их в бою, побеждает редко…

Первыми опомнились бандиты – все же они знали, что их товарищ должен что-то предпринять, для них фактор неожиданности играл роль в значительно меньшей степени.

Полураздетые, они, сначала Каландар, а за ним остальные, вскочили и бросились к оружию, которое побросали возле джипа.

…По сути вертолетчиков спасло лишь то, что они боевиков заставили так далеко отойти от их оружия…

– Стоять, гады!..

Это крикнул борттехник. Он, увидев движение врагов, еще не осознав, что произошло у него за спиной, столь же рефлекторно приподнялся, вскинул автомат и коротко нажал на спусковой крючок. Он стрелял не прицельно, просто в сторону рванувшихся к оружию бандитов. Но не попал ни в одного. Это только в кино бывает, что стрелок навскидку разит всех налево и направо… Да и не стремился он кого-то подстрелить… Услышав выстрелы, а возможно и свист пуль возле ушей, бандиты вновь рухнули на землю.

– Лежать, суки!.. – орал борттехник. – Всех замочу!..

Только теперь он позволил себе обернуться. Сзади на камнях лежал Михаил; даже одного взгляда с такого расстояния было достаточно, чтобы понять, что он мертв – настолько тело было истерзано пулями. Из зарослей кустарника кучерявился столб дыма, сквозь который кое-где коротко прорывались языки огня. И с неба опускалась грязнозеленая туша вертолета с закопченой бордовой звездой на борту.

– Встать!

Это уже скомандовал правый пилот. Полуголые люди, подняв руки, начали подниматься. Теперь в поведении бандитов отчетливо стал проглядываться страх. Потому что теперь они и в самом деле оказались пленными. И их судьба, даже сама жизнь с этого мгновения находятся в руках оставшихся людей, у которых только что погиб товарищ.

Слишком многих они сами убили, чтобы рассчитывать теперь на милосердие.

– Теперь нам звездец, – сумрачно прокомментировал ситуацию Каландар.

– Может, обойдется? – с нескрываемым страхом произнес щуплый водитель.

– А у нас обошлось бы? – зло оборвал третий. И тоскливо добавил: – Елинский Шанияз… Это он все подстроил…

Каландар ошеломленно молчал. На какое-то мгновение он даже забыл о том, что стоит под дулами автоматов, что только что был убит один из русаков, что в любой момент их могут расстрелять… Ведь и в самом деле, получается, что Хамлаев их классически подставил. Вертолетчики и в самом деле должны были первым делом устремиться к границе, потому что любой нормальный человек устремился бы туда же… Зульфагар просчитал ситуацию и подставил его, дурака Каландара, его команду, под удар вертолета. И он, старый опытный пройдоха Каландар, так легко купился!..

– А, гад!..

Каландар выкрикнул эти слова так громко, что их услышали все.

– Еще слово – и тебе кранты! – рявкнул принявший восклицание на свой счет борттехник. – Понял, гнида?

– Все-все, молчу, командир…

Теперь Каландар думал только об одном: лишь бы их не расстреляли на месте, тогда будет шанс остаться в живых. Ну а из «предвариловки», где бы она ни находилась, Аргун его вытащит – у него, известного в России криминального «авторитета», для этого возможностей вполне достаточно. В крайнем случае обменяет его на кого-нибудь – благо, в зинданах у него содержится вполне достаточно пленных… Если, конечно, захочет – Аргун тот еще деловар, его логику хрен просчитаешь… Да только теперь надеяться можно только на него, больше не на кого. Гнида Шанияз, так подставил, а еще кличку «Зульфагар» себе взял… Плохо, что идиот Салман замочил этого русака, ох, как плохо… Кретин, сбил бы «вертушку» вместо этого – все теперь было бы по-другому…

Каландар лихорадочно думал, что предпринять, чтобы их не расстреляли на месте. Однако ничего не придумывалось. Оставалось уповать только на Аллаха. Неужто ж он не придет на помощь его верным моджахедам, идущим по пути джихада?..

Ведь сказано же Пророком:

Ох, этот идиот Салман, Шайтан забери его душу в свои чертоги!

Чечня. Станица Хутор-Андреевский

Ибрагим – банда – Малика

С глубокого синего неба ярко сияло солнце. Оно словно пыталось предотвратить кощунство, которое должно было вот-вот свершиться на земле.

Только не под силу светилу разобраться в человеческих делах…

– Не делай этого, Ибрагим!

– Это почему же?

– Не делай! – упрямо повторил старик. – Так нельзя…

Ибрагим какое-то время молча смотрел на него.

Не то чтобы он вдруг засомневался в правильности того, что сейчас сделает. Вернее, не сам, конечно, а прикажет сделать подручным. Он не понимал другого: почему этот старик – чистокровный чеченец, пусть и не коренного, захолустного, тейпа! – пытается заступиться за русских. Его-то лично, старика-чеченца, каким боком касается все то, что сейчас здесь будет происходить?..

Со стороны они смотрелись словно иллюстрация к какой-нибудь пропагандистской газетной или журнальной публикации о контрастах жизни в Чечне. Просто, по-деревенски, одетый морщинистый старик в высокой смушковой папахе и поношенных мягких сапогах, с резной клюкой в узловатых натруженных руках, на которую он тяжело опирался – и высокий здоровенный сытый детина лет тридцати с небольшим в камуфляжной форме, весь увешанный оружием. За спиной старика робко теснились его односельчане, за жизнь и имущество которых он пытался вступиться. А по краям центральной площади станицы стояли сподвижники Ибрагима – такие же сытые здоровяки в камуфляже, так же обвешанные оружием. Они откровенно тяготились затянувшимся диалогом своего главаря со старейшиной.

– Ладно, дед, кончай трепаться! – чувствуя настроение подчиненных, наконец произнес Ибрагим. – Ты мне надоел.

Старик тоже ответил не сразу. Он попросту не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне.

– Здесь мои односельчане, – вновь заговорил старик – он все еще надеялся что-то доказать грозному пришельцу. – Мы всегда жили и работали дружно и вместе…

Он еще что-то пытался ему объяснить, говорить, что грабеж мирных жителей – это не по-мусульмански, что это противоречит исламу… Однако Ибрагим уже слушал его вполуха.

В толпе собравшихся сельчан он вдруг разглядел одну девушку. То есть девушек там было много. Но эта… Эта заметно выделялась среди всех своей красотой и статью.

Сейчас она станет его. А тут этот дед что-то бубнит и бубнит…

– Заткнись! – рявкнул на старика Ибрагим. – Как я решил, так и сделаю!..

Он попытался рукой небрежно отодвинуть деда в сторону. Тот не ожидал такой грубости и, зацепившись ногой за клюку, упал в дорожную пыль. Ибрагим равнодушно перешагнул через него и хотел направиться в сторону понравившейся ему девушки.

– Ах ты ишак облезлый!..

С неожиданным для его возраста проворством старик вскочил с земли и, размахнувшись, ударил Ибрагима клюкой по спине.

– Что такое?

Командир отряда практически не ощутил боли. Он даже не почувствовал себя оскорбленным. Он был попросту поражен происшедшим. Его, сильного, даже всесильного в этих краях, Ибрагима, ударили!.. И кто! Какой-то немощный старик. Причем, ударил его чеченец! Один из тех многих стариков-чеченцев, за которых он, Ибрагим, и его люди борются с русскими свиноедами!..

Ибрагим повернулся к старику. И зловеще улыбнулся.

– О, да ты, кажется, торопишься попробовать вкус вина, которое течет в источнике Зем-зем[7]? – спросил он деда. – Ну так я тебе сейчас помогу…

Аксакал, увидев эту улыбку, попятился назад.

– Ты не посмеешь… – забормотал он.

– Это почему же?.. – ухмыльнулся бандит. – Ты только что на глазах у всех ударил моджахеда, слугу Аллаха на земле, человека, который осуществляет священный джихад… А ты что сделал для Аллаха? За гяуров заступаешься?..

Старика уже держали под руки двое молодых подручных Ибрагима.

– Так я, говоришь, ишак? Слугу Аллаха, идущего по пути джихада, ты назвал ишаком? – надвинулся на него Ибрагим. – Ну так ты сейчас будешь бараном! – Он кивнул подручным: – Зарезать его!

А сам повернулся к толпе сельчан. Он знал, что сейчас будет происходить за спиной – сколько раз сам проделывал такое же. И теперь ему куда интереснее было наблюдать за реакцией тех, кто никогда раньше воочию не видел, как режут человека.

Обводя глазами толпу, наблюдая за выражением глаз согнанных сюда людей, Ибрагим наслаждался зрелищем. Этот парализующий волю ужас, который буквально струится от каждого из зрителей, сливаясь в один мощный поток, превращает скопище людей в безвольное стадо! Каждая отдельная единица этого быдла сейчас думает только об одном: согласиться на все что угодно, лишь бы только не оказаться на месте этого старика. И в то же время едва ли не каждого из них сейчас можно точно так же зарезать – и лишь очень и очень немногие из них, случись такое, попытаются активно сопротивляться! Буквально единицы, если повести их на закланье, осмелятся оказать сопротивление!

Что значит быть одним из охваченной общим страхом толпы!..

Воистину, люди из толпы сродни баранам! Вот они стоят, их много, куда больше, чем моджахедов! Если сельчане сейчас бросятся на бойцов Аллаха, они сомнут их, даже несмотря на то, что те вооружены… Тем более, что у многих из согнанных на площадь имеется свое оружие – полностью разоружить чеченцев не сумела даже Советская власть. Однако они не бросятся! Каждый из них сейчас думает только об одном: пусть режут кого угодно, лишь бы не тронули меня!

И чуть позже, когда моджахеды будут ходить из двора во двор, когда будут отбирать деньги, еду, вещи, когда будут избивать и насиловать – даже тогда никто из этого стада на станет сопротивляться!.. Ладно, пусть не никто, кто-нибудь, несомненно, попытается вступиться за свое жалкое имущество, за свою жену или девушку. Но это будут, во-первых, очень немногие, а во-вторых, сопротивляться станут не слишком активно, лишь для успокоения собственной совести, чтобы не довести моджахеда до желания тебя убить…

Ибрагим уже усвоил, насколько парализует волю к сопротивлению толпы такое вот демонстративное убийство одного из представителей этой самой толпы. Он и сейчас заранее планировал кого-нибудь убить. Правда, не старика-соплеменника… Ну да только тот сам напросился. Тем больше будут бояться его, Ибрагима!

В конце концов Аржи Эбиев в селе Первомайском Надтеречного района зарезал не просто страйшину – Селим-муллу! – и то ему все сошло с рук.[8] А тут простой старикан!..

Аллаху акбар!

Обводя глазами толпу, Ибрагим думал еще об одном. Все собравшиеся охвачены ужасом. И вместе с тем никто из них не отводит взгляда от происходящего. Смотрят, как завороженные. Толпа!.. Испокон веку она таращится на убийство, ходит полюбоваться на казни. Толпа всегда осуждала палача, а сама наблюдала за тем, как человека сжигали на костре, как его до смерти забивали камнями, как его голову отсекали гильотиной… Все-таки есть что-то привлекательное в том мгновении, которое отделяет человека живого от человека мертвого!..

Между тем молодые бандиты ловко опрокинули старика на спину. Один из них выхватил из ножен большой кинжал. Остро отточенное, тщательно отполированное лезвие ярко блеснуло на солнце. Бандит чуть поводил им, стараясь направить блик в глаза жертве.

– Погоди, – остановил его второй. – Он же мусульманин! Пусть помолится…

Они переглянулись. И поняли друг друга! Одно дело быстро, одним взмахом клинка, оборвать жизнь человека. И совсем другое растянуть этот процесс, довести жертву до того, чтобы она ждала роковой взмах кинжала едва ли не с облегчением.

– Что вы делаете? – раздался крик из толпы. – Остановитесь, мусульмане!..

– О! – довольно осклабился Ибрагим. – Кажется кто-то еще хочет попасть в руки моим мальчикам?.. Или кто-то желает заменить старика?.. Так это мы запросто!.. Ну давай, выходи сюда, если ты такой смелый!..

В толпе произошло какое-то движение. Очевидно, кто-то и в самом деле хотел выйти, однако его удержали. Ибрагим настаивать не стал – хватит убийства одного старика. Возникнет необходимость – потом можно будет зарезать еще кого-нибудь. В конце концов, само по себе убийство не самоцель, а лишь средство достижения цели!

Да и вообще, убийство единоверца-соплеменника… Пусть он и ударил тебя… Все же законы шариата…

Ибрагим ощутил, что у него в душе вдруг шевельнулось нечто… Нет, не раскаяние… Предощущение того, что он делает нечто такое, что не следует делать.

Но ведь не отступать же, в самом деле!..

– Ну чего вы тянете? – обернулся он на палачей.

– Да вот предложили ему помолиться, – ухмыляясь, отозвался один из них. – А он не хочет…

– Шакалы! – прохрипел старик. – Проклятие на вас!..

– Кончайте! – велел Ибрагим. – Пора браться за дело!

Оглядывая толпу, он опять увидел понравившуюся ему девушку. И теперь ему не терпелось поскорее затащить ее в дом или в кусты. Она словно снимала с него сомнения в том, что он поступает со стариком не по закону…

Молодые парни опять переглянулись. Кончать, так кончать! Жаль, конечно, что зрелище придется скомкать, да только ослушаться Ибрагима – себе дороже выйдет. Кроме того, повальный обыск в такой вот деревеньке – занятие и в самом деле интересное, сулящее прибыль и развлечения… Так что можно и поторопиться…

Один из них рывком перевернул старика на живот, прижал его коленом к земле и, схватив за волосы, запрокинул голову к спине. Второй рукой, в которой держал кинжал, поправил бороду жертвы, чтобы волосы не мешались.

– Проклятие на вас! – еще раз, обреченно прохрипел старик.

А сам и в самом деле торопливо зашевелил губами. Молился.

– Умри! Аллах акбар!

Отточенный клинок легко, с громким хрустом, вспорол горло. На дорожную пыль широко хлынула кровь. По толпе пронесся единый вскрик.

Можно подумать, что они, эти людишки, надеялись, что после удара клюкой старик мог быть помилован!..

– Бисмилля! – дурашливо произнес боевик, вытирая об одежду убитого кинжал.

Второму шутка понравилась – он громко расхохотался. Дело в том, что слово «бисмилля» правоверный обязан произносить, когда убивает животное, предназначенное в пищу. И теперь оно и в самом деле приравняло старика к барану!..

– Больше желающих нет? – громко спросил Ибрагим, а сам не удержался, чуть скосил глаза в сторону казненного.

Так и есть, отметил он про себя, все как он и предполагал. Тело старика сотрясалось в конвульсиях – уже практически мертвое, оно еще чувствовало боль и по-прежнему хотело жить.

У его подручных особым шиком считалось перерезать горло так, чтобы жизнь человека оборвалась не сразу. Тогда тело, из которого уже готова отлететь душа, еще долго корчится на земле, царапает ее, словно старается побыстрее забраться внутрь, разбрызгивая вокруг кровь… А случается и еще похлеще: кто-то пытается даже встать… Забавное зрелище! Сколько подобного насмотрелся за последние годы Ибрагим, даже скучно уже…

– Ну что ж, – громко сказал Ибрагим. – За дело, моджахеды! Все, что может послужить моджахедам и святому делу борьбы с неверными, принадлежит вам! Всякий, кто попытается воспрепятствовать моджахеду, тем самым пытается оказать сопротивление Аллаху, а потому может быть наказан любым способом вплоть до казни. Аллаху акбар!..

Кому что делать, он не указывал – подручные и без того хорошо знали свое дело. А потому Ибрагим сразу направился прямо к понравившейся ему девушке.

Она, судя по всему, уже давно почувствовала, что главарь выделил ее из толпы. И теперь, когда этот страшный человек, настолько равнодушно обрекающий людей на смерть, направился к ней, окончательно в этом убедилась.

Малика попятилась, стараясь укрыться от Ибрагима за спинами односельчан. Однако те, тоже смекнув в чем дело, подобострастно расступались, образовав коридор, стараясь, чтобы грозный глаз главаря банды случайно не пал на кого-нибудь из них.

– Ну куда же ты, красавица? – ухмыльнулся Ибрагим. – Постой! Я тебя не обижу…

Она остановилась. Смотрела на него исподлобья, с покорным страхом. Как затравленный зверек.

Ох и хороша!..

– Я чеченка… – тихо сказала Малика, изо всех сил надеясь, что это сообщение отрезвит главаря налетчиков.

Ибрагим словно споткнулся. Этого только не хватало! Что за день, в самом деле: только что по его приказу зарезали одного соплеменника, а теперь…

Убийство старика еще может проститься – в конце концов, тот сам поднял руку на воина Аллаха, а потому, если уж в самом деле припрет, можно будет откупиться от его рода за чисто символическую дииа – денежную компенсацию, в крайнем случае, как того требует Коран, назначить себе еще два месяца поста. А изнасилование чеченки… За это полагается по шариатскому суду 100 ударов палкой, а то и смертная казнь “через побитие камнями”… Статья 35 Шариатского уголовного кодекса. Впрочем, Шайтан с ним, с шариатским судом! Главное, что против насильника восстанет весь ее род, весь тейп!..

Чеченка… А не очень-то похожа… Может, врет, чтобы избавиться от него?.. Ладно, потом разберемся! Нельзя же вот так пасовать на глазах у всей толпы!

Кроме того, вряд ли в этой небольшой станице проживают представители какого-нибудь сильного тейпа. Так что очень маловероятно, что у девицы найдется какой-нибудь достаточно могущественный заступник.

– Ну и что, что чеченка? – громко сказал Ибрагим. – Это не освобождает тебя от обязанности материальной поддержки джихада!.. Каждый обязан по мере сил и достатка участвовать в джихаде! Где твои родственники? Веди меня в свой дом!..

– Не ходи, Малика! – неожиданно раздался из толпы юношеский крик.

Снова по людскому скопищу прошлась волна – на защиту девушки кто-то рвался.

Ну уж что-что, а этого вполне можно было ожидать. Чтобы у такой красавицы – да не было лихого джигита!.. Вот его-то как раз Ибрагим и не пощадит! Не сметь становиться на его пути, кто бы ты ни был!

Сквозь плотную стену людского коридора к девушке прорвался совсем еще молодой светловолосый парень лет семнадцати.

– Славик, стой!.. – несся ему вслед женский крик.

Славик! Русский! – возликовал Ибрагим. Этот факт многое ему спишет, даже если вдруг – во что он, впрочем, не верил – им займется Шариатская госбезопасность. Или, скажем, ее родня… Если чеченка связалась с грязной русской свиньей, тогда и она заслуживает наказания! Аллах акбар!..

Парень стоял набычившись, закрывая собой Малику и с ненавистью глядя на главаря бандитов.

– Не трогай ее!

– Сыно-ок!.. – надрывался голос из толпы.

Было очевидно, что мать этого безумца тоже выбежала б сюда, но ее удерживали односельчане. Вот только рот закрыть не могли.

– Не трогай!..

Славик очень хотел выглядеть мужественно и решительно. Однако это получилось у него нелепо и смешно. Он был мертвенно бледным, по лицу стекали крупные капли пота, его кулаки были сжаты, однако как-то нестрашно сжаты!.. Да и сам он, бедно, по-деревенски, одетый, худой и нескладный юноша, рядом с откормленным, добротно экипированным бандитом смотрелся неубедительно.

Ибрагим откровенно расхохотался.

– А то что будет? – издевательски спросил он. – А, щенок паршивой собаки?..

– Слави-ик!..

Бандит демонстративно шумно потянул в себя носом воздух, втягивая в себя содержимое носоглотки, собрал во рту побольше слизи и громко харкнул ею в лицо заступника. Белая и густая, похожая на сопли, она ляпнулась возле носа Славика, размазавшись на его губы. Того передернуло, он начал торопливо стирать плевок ладонью. На глазах обозначились слезы отчаяния, обиды и осознания собственного бессилия.

– Не трогай его, изверг!.. Отпустите меня!.. – по голосу чувствовалось, что мать пытается вырваться из удерживающих ее рук. – Оставь ребенка!..

Между тем Ибрагим шагнул к юному заступнику, взял его за воротник рубашки и легко швырнул назад, за свою спину. Парень упасть не успел – его подхватили шедшие за главарем подручные. Двое тут же ловко, без малейшего труда, завели руки Славика за спину, третий запустил свою руку в его волосы и крепко их сжал.

– Что с этим делать? – спросил кто-то из них у Ибрагима.

– Что хотите, – обронил тот.

Между ним и Маликой больше никого не было и судьба мальчишки его больше не волновала ни в малейшей степени. Он попросту тут же забыл о нем.

…Если бы только Ибрагим знал, чем грозит ему подобная забывчивость!..

– Ты против кого попер, русак траханный? – грубо и громко обматерил парня один из громил, увлекая того в сторону, чтобы не мешать главарю общаться с девушкой.

– А может еще не траханный? – с ухмылкой предположил другой.

– Так за чем дело стало?.. Организуем! – подхватил шутку третий. – Люблю иногда с мальчиками побаловаться…

Они загоготали. Несмотря на заломленные за спину руки и зажатые волосы, Славик, поняв, о чем говорят бандиты, отчаянно забился в их сильных руках.

– Не хочет! Значит, девочка еще!.. – потешались бандиты. – Ничего, разок попробует, в другой раз дергаться не будет!.. Да и наука тоже: не суйся, куда не следует – задница останется целой! Га-га-га!..

– Мусульмане, вы-то что молчите! – неслось из толпы надсадное. – Вы-то что молчите? Они же ваши единоверцы… Деда Таира убили, Малику изнасиловать хотят… А вы молчите?.. Один Славик заступился… А вы молчите?.. Да будьте вы прокляты со своим Аллахом!.. Сыно-ок!..

В другое время проклятие в адрес Аллаха (да простит Он, Ат-Тавваб, Приемлющий покаяние, правоверным то, что их уши услышали подобное богохульство!) ей не сошло бы с рук. Однако теперь бандитам было не до какой-то обезумевшей от горя женщины, тем более русской. Одни уже пошли по домам, грабить. Другие, всего несколько моджахедов, стояли поодаль, наблюдая, в качестве резерва, за общим порядком – вдруг все-таки кто-то попытается организовать сопротивление. Веселая троица потащила дергающегося в крепких руках, уже откровенно плачущего Славика куда-то в сторону.

А Ибрагим опять занялся Маликой.

Толпа вокруг начала быстро рассасываться. Каждый спешил к своему имуществу. Да и не хотелось становиться свидетелем очередного преступления. Крик матери Славика становился все тише – ее уводили, спасая от верной гибели, соседи.

– Так где же твои родные, красавица? – продолжал допытываться Ибрагим.

– У меня только один дядя, – видя, что за нее больше вступиться некому, обреченно ответила Малика.

– И где же он?

– Дома.

Главарь нахмурился.

– А почему он сюда не пришел? Я же приказал всем собраться!..

Надо будет запомнить этот факт! Потом, вечером, при разборе нападения, необходимо разобраться, кто из подручных не выполнил его приказ. И примерно наказать – своих тоже необходимо держать в страхе. Чтобы не расхолаживались и не забывали, кто среди них главный!..

– Он инвалид. Ходить не может…

А, ну что ж, тогда другое дело…

– Ну ладно, веди в дом, показывай!

Под взглядами немногих оставшихся на площади сельчан Малика и Ибрагим направились по одной из улиц. Она шла понуро, еще слабо на что-то надеясь. Он – с осознанием собственной власти над всеми этими людишками.

– Бедная девочка… – жалостливо проговорила русская женщина им вслед.

– Не тронет, – отозвался пожилой чеченец.

Он сказал это твердо и уверенно.

– У него ж ничего святого нет! – не согласилась женщина. – Бандит, он и есть бандит… Что ж его остановит?

Чеченец снова ответил громко – наверное, он сейчас убеждал не только, даже не столько эту соседку, сколько остальных, кто мог его слышать. В самом деле, начни потом разбираться в происшедшем родственники девушки, каждый вспомнит эти его слова и подтвердит, что он верил в благоразумие Ибрагима.

– Что остановит, говоришь?.. А кто у нее дядя? Ее дядя был ранен в девяносто пятом, когда воевал вместе с самим Басаевым!.. Нет, Ибрагим не посмеет ее тронуть!

– Ага, как же, станет твой Басаев заступаться за какого-то инвалида! – не согласилась женщина, но уже с некоторым сомнением. – Вон Тамарке Топчаевой он даже денег на лечение ребенка не дал. И когда у нее кафе сожгли, тоже разбираться с поджигателями-ваххабитами не стал… А у той ведь орден, «Честь нации» или какой там… Она ведь с ним, с Басаевым этим вашим, на Буденновск ходила, а он все равно ей не помог[9]. А тут – какой-то инвалид, – повторилась она. – Нет, не станет Басаев вмешиваться – слишком большой он теперь чин!..

– Все равно Ибрагим ее не тронет! – еще тверже заверил чеченец. – Он же мусульманин!..

Остальные молчали. Всем хотелось увериться, что с Маликой и в самом деле ничего не произойдет. Ну а себя в чем-то уверить – дело не такое уж и сложное.

А о Славике вообще ничего не говорили. Старались делать вид, что забыли. Его судьба была предрешена – и об это все знали. Не знали только, что ему предписана судьбой отнюдь не смерть…

Между тем в это время Славика неподалеку в чьем-то саду готовились насиловать. С него содрали штаны, завалили грудью на какую-то колоду… Юноша пытался сопротивляться, дергался, выл, захлебываясь слезами… Но этим только еще больше возбуждал бандитов.

– Не дергайся! – не выдержал наконец самый молодой из них, понимая, что его очередь будет последней. – Все равно не поможет. А то ведь убьем, нам нетрудно, и никто с нас не спросит за это, – он достал из кобуры пистолет и ткнул в лицо жертве. – А так хоть жив останешься…

Увидев перед собой оружие, Славик сдался. Он плакал, но теперь был готов на все.

… – Так где твой дом, красавица? – настаивал Ибрагим, перейдя на чеченский язык.

До сих пор он говорил по-русски.

Помимо того, что практически все чеченцы владеют этим, как не так давно говорили, «языком межнационального общения», русский вынуждены были знать приезжающие со всего света боевики-наемники. Никуда не денешься – должен же быть единый язык, который понимали бы все и в данном случае на эту роль больше всего годился российский. Что бы там по этому поводу ни говорили, но русский по-прежнему занимает пятое место в мире по числу людей, владеющих им.

Ибрагим уже знал, что не сможет устоять перед чарами этой девушки. И тем не менее по-прежнему испытывал некоторую неуверенность. Все же чеченка, а своих насиловать нельзя… И чего она не русская?.. Тогда и вопросов не возникло бы… А так – столько свидетелей видели, как он ее увел…

Но с другой стороны, сам себя уговаривал бандит, кто из них, свидетелей, будет знать, что здесь произойдет? Вернее, будут знать, во всяком случае, догадываться, все – а вот кто осмелится открыто об этом говорить? Не будет же она сама трезвонить об этом и поднимать шум! Все остальные из страха перед ним, Ибрагимом, будут молчать и делать вид, что ни о чем не догадываются. Во всяком случае, официально в суд на него не подадут, в этом нет сомнения. Ну а слух, как говорится, к делу не пришьешь. Шариатские суды забиты сейчас таким количеством разбирательств, что никто не станет педалировать ситуацию, если не появится официального обращения.

Рассуждая подобным образом, Ибрагим откровенно храбрился. Потому что знал: помимо суда шариатского официального, есть еще и суд просто шариатский, народный. Однако привычка к вседозволенности, уверенность в собственной неприкосновенности легко побеждали чувство осторожности. И этому он тоже отдавал отчет.

…Малика вела бандита в дом, надеясь теперь только на дядю. Уж тот наверняка сумеет поставить на место этого увешанного оружием громилу…

Тем более, рассуждала девушка, что аргументов в ее защиту имеется немало. У Малики в марте девяносто шестого в Орехово погибла практически вся родня. Тогда русские попытались взять штурмом этот небольшой поселок в предгорьях, однако отряд моджахедов (настоящих моджахедов, а не бандитов, подобных этим, которые только прикрываются именем Аллаха и джихадом) дал гяурам хороший отпор. Особенно досталось казакам, которые без нормальной разведки пошли в атаку и напоролись на минное поле… Не сумев взять поселок штурмом, русские начали расстреливать Орехово из пушек, из этих современных «катюш» или как они там называются, с вертолетов… Одна из бомб или ракет попала в дом, где жила семья Малики. Засыпанные в подвале, они погибли все – мать, обе сестры и младший братишка. Сама Малика уцелела только потому, что в это время находилась у соседей… Оба старших брата, которые с началом войны были мобилизованы в дудаевскую армию, домой так и не вернулись, где-то сгинули. Ну а отца она лишилась еще раньше – он работал в милиции, простым постовым сержантом, и его невесть кто и за что убил осенью девяносто первого…

Так и оказалась Малика у дяди, брата матери, который жил здесь, в некогда казачьей, а сейчас все более очеченивающейся, станице Хутор-Андреевский. До сегодняшнего дня девушка чувствовала себя здесь в полной безопасности, не допуская даже мысли, что в отношение нее хоть кто-то может совершить нечто постыдное. Она знала, что ее соплеменники-чеченцы нередко подкарауливают и, вывезя из станицы, насилуют русских женщин и девушек. Иногда об этом становилось известно, однако обычно жертвы шум не поднимали и в органы шариатской госбезопасности не обращались – все равно бесполезно, зато позора не оберешься. Малика к подобным поступкам относилась резко отрицательно, но вслух особенно не возмущалась. Прежде всего, после происшедшего в Орехово к русским вообще она испытывала неприязнь, а во-вторых, была убеждена, что уж с ней-то ничего подобного произойти не может…

И вот на же тебе! Местные русские парни и казаки никогда не смели ее обидеть, хотя и знали, что ее дядя и братья воевали на стороне Дудаева – русские вообще на редкость незлобливый и немстительный народ. Так неужто ж…

И никто – никто! – из земляков за нее не вступился! Только Славка, давно и безответно влюбленный в нее соседский паренек… Что с ним сделали? Убили, наверное, как старика Таира…

– Далеко еще?

Ибрагим уже с трудом себя сдерживал. Но не валить же эту молчунью прямо здесь на землю!.. А внутри, снизу, уже поднималась горячая волна, готовая захлестнуть разум. Слишком он привык, что любая его прихоть выполняется беспрекословно.

Малика толкнула калитку и шагнула во двор. Ибрагим торопливо проследовал за ней. Лишь на мгновение приостановился, оглянулся вдоль улицы. Она была пуста. Да только уж он-то знал деревню – за ними сейчас наблюдали множество глаз… Ну ладно, не множество – большинство людей сейчас заняты своими проблемами, пытаются защитить свое имущество – но то, что такие всевидящие глаза имеются, нет сомнения. Ну и Шайтан с ними!

…Дядя привычно полулежал в своем кресле и, кажется, дремал. На его худом землистом небритом лице навечно застыла кривая ухмылка – результат ранения и контузии. Правая нога у него отсутствовала выше колена и правая же рука была уродливо скрючена.

Услышав шаги, он встрепенулся, поднял голову, повернул ее видящим, левым, глазом в сторону калитки.

– Малика, девочка моя, что там… – зашамкал он плохо сросшейся челюстью, однако, увидев Ибрагима, замер.

Девушка же, увидев дядю, свою последнюю надежду, казалось, лишилась сил. Она подбежала к родственнику и тут едва не упала возле его кресла, ухватившись за изученную руку.

– Дядя, он хочет меня изнасиловать… – громко, едва не крича, сказала Малика.

– Что?

Ибрагим испытывал замешательство. В самом деле, он не ожидал увидеть и услышать такое…

– Но-но, спокойно, кто тут что про изнасиловать… – забормотал он. – Я только вошел…

– Что?.. Да я тебя… – не слушая его оправдания, пошел по лицу пятнами инвалид.

Он вдруг весь напрягся, выгнулся дугой, видящий глаз его выкатился, наливаясь кровью, изо рта густо полезла пена.

– Да я воевал!.. – рычал он сквозь брызжущую лохмотьями пену. – А ты…

Ветеран вдруг обмяк, торопливо сунул левую руку под кресло и вытащил оттуда… пистолет.

– Мою племянницу… – ему все никак не удавалось большим пальцем трясущейся левой руки сбить вниз «флажок» предохранителя. – Изнасиловать…

Было похоже, что он теперь ничего не понимал, кроме одного: стоящий перед ним человек хочет обидеть единственное дорогое ему существо, оставшееся на белом свете.

– Но-но, ты это прекрати! – попытался остановить его Ибрагим.

Он шагнул по направлению к креслу. И тут раздался легкий щелчок предохранителя. Инвалид ловко – чувствовался навык – взвел курок. Значит, патрон уже в патроннике – выстрел может грохнуть в любой момент… Начал поворачивать трясущийся в ослабевшей после припадка руке пистолет в сторону приближающегося врага…