Звуки выстрелов

Очередь-очередь-очередь. Стреляют по нам.

Мы сидим, спрятавшись за дорожной насыпью среди поля. Нам скучно. На четверых один автомат. Толку от него никакого, ведь никто из нас не понимает, откуда ведется огонь и насколько далеко стрелок. Сообразить мы ничего не успели, действуя скорее инстинктивно, скатились с дороги, как только первые пули упали в грунт перед нами и сидим так уже минут пять. Понятно одно: патронов у этого придурка очень много.

Я иглой полирую бляху ремня. Тупейшее занятие, но у меня уже вошло в привычку. В учебке этим занимались все и постоянно. В первый же день когда нашу команду привезли в Саратов, до распределения по учебным батареям, один из сержантов, усадил нас в ряд по четыре человека и сказал полировать иглами бляхи. Мы даже посмеялись, приняв это за шутку, но дело в том, что командир части считал некрасивыми зеленые крашеные бляхи. Потому нам предстояло соскоблить с них всю краску и заполировать до блеска. Уходило на это от трех дней до недели, в зависимости от упорства и наличия времени. Со временем, металл мутнел, терял блеск, потому полировку приходилось периодически повторять.

Во Владикавказе этим никто не занимался и первое время я с удовольствием это забросил. Но бляха темнела, темнела, темнела… В определенный момент, я не выдержал, скинул ремень привычным движением, взял иглу и наполировал ее до блеска. Пожалуй, именно с того момента, это и вошло у меня в привычку по-настоящему.

Иваныч копается в своей разгрузке. Достает пачку «Winston». Протягивает мне одну мятую сигарету, вторую закуривает сам. Вчера вечером он громче всех причитал, как ему надоел «Перекур», как не хватает обычных магазинов и ларьков где можно купить нормальных сигарет, а сейчас делится со мной сигаретой из тайной заначки, не дожидаясь, когда я об этом попрошу. Дело вовсе не в ситуации, в которую мы вляпались – ему очевидно просто захотелось покурить нормальную сигарету, а сделать это незаметно для меня он не мог бы. Будь я на его месте, я бы тоже молчал о своих заначках.

Москва издал нечленораздельное мычание, означавшее, в его случае, что он вот-вот заговорит. И действительно, заговорил:

– Интересно, что за дебил по нам стреляет?

Мы – я, Иваныч и Малой – неопределенно жмем плечами: «Какая разница?». На возобновление боевых действий не похоже. Партизан среди грузин нет. Определенно, какой-то одиночка. Точно не в себе: стреляет без остановки и не целится. Выпускает обойму за обоймой в глинистый грунт дороги, словно обезумевший. Либо скоро у него закончатся боеприпасы, либо его уберут. Кто уберет не ясно, но слишком уж много от него шуму. Игнорировать его не станут.

Звук выстрелов меняется. Стрелок взялся за пулемет.

Москва мычит, качает головой, восклицает:

– У него там арсенал что ли?

Мы – я, Иваныч и Малой – молчим. Какая разница?

Не задаваться лишними вопросами в армии учишься сходу. По факту: мы под обстрелом и не можем сменить позицию. Ситуация так себе, но могло быть и гораздо хуже. Непосредственной опасности нет – мы за укрытием, а вокруг только наши войска. Наше дело – переждать. Москва, я уверен, обеспокоен не больше нашего. Все мы четверо одного призыва. Срочники. Примерно одинаково осталось до дембеля. Все мы четверо одинаково видим и оцениваем эту ситуацию. Москве просто скучно, а когда ему скучно – он говорит. Кто-то, не помню кто, назвал это «говорит Москва». В тот момент это прозвучало смешно. Малой откровенно зевает. Когда скучно Малому – Малой спит. Завидное свойство для солдата. Случилась бы эта история чуть позже, на обратном пути, мы бы ели персики, но их у нас пока нет. Поэтому Малой уже дремлет, я полирую бляху, «говорит Москва»:

– Придурок какой-то. Палит и палит. Не, ну хорошо, что он не особо целился, конечно. Если бы попал по кому это было б конечно… Плохо… Но че он стреляет вообще? Просто от скуки? Я прямо пересрался сначала, если честно. Резко все как в кино все стало. Земля взорвалась прямо. Пыль, куски глины. Сухая тут она. Как по кирпичной стене очередь пустили. Тут вообще все какое-то другое. Климат совсем другой. И природа. А проехали километров двести всего-то от «Владика». Никогда бы не подумал, что так резко все меняется. По телику смотришь обычно – везде как – будто все одно и то же. Даже прогноз погоды похож. Чуть теплее тут, чуть теплее там. Но не особо большая разница. А вдруг бах – и все другое.

Я не выдерживаю:

– А это ничего, что Кавказ к северу от нас остался? Вон он, посмотри. А прогноз погоды похож от того, что мы все еще в северном полушарии. Зима совпадает с зимой, лето с летом… Ну ты понял, я надеюсь? Слышал же про науку «география»?

– У нас географичка классухой была! У нас почти у всего класса «5» по географии!

– Какая она молодец! Пятерок всем нарисовала. – смеюсь в голос – А рассказать что-то успела по предмету? Про климатические пояса, например?

– Да мы все сами учили. И про пояса.

– Тогда чего ты тут несешь? Небольшая разница! В море Лаптевых искупайся, тогда расскажешь.

Иваныч хохотнул. С завистью глянул на спящего Малого. Достал сигарету, на этот раз уже «перекур». Принялся тщательно разминать ее и подсушивать над огнем зажигалки, чтобы та хоть как-то тянулась. Я достал свою пачку:

– Мои два дня на броне сушились. Будешь?

– Уже не надо. Все-таки дерьмо это, а не сигареты. В учебке хотя бы «Ленинград» выдавали. Тоже не «парламент», но можно было курить.

– «Контрабасы» у меня вчера три блока этого дерьма купили. По сотке за каждый.

– Да ладно? И заплатили?

– Само собой.

– Кузьма?

– Хм… Как понял?

Иваныч смеется:

– Видел как он своим что-то продает активно. Там чуть не драка была.

– Тем раньше еще раз придет.

– Это точно.

– Только ты даже и не думай… Коробка моя. Я сам ее таскаю, как ты и сказал. Понял?

– Угу.

Не верю я его «угу». Перепрятать надо будет мой «стратегический запас».

Сборы перед отъездом были сумбурными. Мы месяц, не подозревая о том, что может произойти, простояли в лесу на полковых учениях. Было много свинины – какая-то африканская свиная чума перепугала местных фермеров, и все хрюшки в Осетии пошли под нож. Было много свободного времени – никто не знал чем нас занять в лесу и в итоге нас почти не трогали. Было много, очень-очень много, комаров. Затем перешли в поле – на общие учения артиллерии всей 58 армии. Точнее, готовились перейти. Мы не успели до конца выстроить палатки, когда пришел приказ строиться в походную колонну для переброски к грузинской границе. Часть вещей в лесу, часть в поле, часть неизвестно где… Я вернулся за пакетом, в котором лежали мои умывальные принадлежности – чуть и его не забыл в суматохе – и обнаружил полную коробку уставных сигарет. Вещь необходимой не показалась, но пройти мимо чего-то, что лежит настолько плохо, я физически не мог – солдат все-таки. Так и началась история нашего с Иванычем противостояния. Будучи механиком-водителем, он полагал себя единственным хозяином свободных мест и заначек нашей «мотолыги». Перспектива, разместить в машине что-то настолько громоздкое и настолько не его собственное расстроила беднягу до глубины души. Он долго возмущался и даже грозил выкинуть всю коробку, но я стойко отбивал ее, предвидя скорые перебои с сигаретами. Иваныч всегда старался выкинуть все, что считал лишним или не нужным. Усугублялось это свойство тем, что человеком он был сравнительно честным. То есть, вещей сослуживцев он не присваивал. Как следствие, вещи ему не принадлежащие автоматически получали статус «лишнее/ненужное», и он постоянно пытался их где-нибудь «потерять». Когда стояли под Цхинвалом, выехали на пару «экскурсий» по брошенным грузинами военным базам. Переоделись в натовскую форму, забили закрома боеприпасами и консервами, а его тяга к высвобождению места усилилась до степени маниакальной. Он все время ждал, что отхватит нечто реально ценное, а спрятать это окажется негде.