ФЕЛЬТОН И БЭКИНГЕМ

Народ поддержит лишь процветающий режим

Франсуа де Нешато

В 1628 году ненависть английского народа и парламента к фавориту короля Карла I герцогу Бэкингему (он же Джордж Вильерс) достигла предела. Несмотря на то, что в романе А. Дюма-отца «Три мушкетера» о романтичном герцоге было сказано много теплых слов, в реальной жизни это был казнокрад, развратник и интриган, пользовавшийся расположением короля, который в нем души не чаял. Прибрав к рукам всю власть в королевстве и должность первого министра правительства, Бэкингем поневоле взвалил на себя и всю полноту ответственности за неустроенность дел в стране. Английский парламент выступил против первого министра. Член парламента Элиот разразился пламенной речью, назвав Бэкингема «врагом королевства», и речь эта была опубликована.

Армия и флот были в очень напряженном состоянии духа. Они желали сразиться с кардиналом Ришелье, как их отцы сражались против кардинала Альбрехта. Копия протеста палаты и речь Элиота ходили по рукам солдат и моряков. Командовать ими должен был «враг королевства». Можно ли было доверить такому человеку свою жизнь? Многие из солдат не имели оружия и обуви. Ирландский отряд, состоявший из диких распущенных молодцов, был послан в провинцию и грабил днем и ночью фермеров. Повсюду произошли столкновения. В Госпорте солдаты взбунтовались, и четверо было убито. Повсюду шли аресты. В Спитхэде какой-то матрос оскорбил Вильерса, тот его арестовал и велел повесить. Товарищи матроса окружили дом, в котором он был заперт, но потом отступили, чтобы не возбудить мятежа. Когда Карл с Бэкингемом в Дептфорде осматривал корабли, он шепотом произнес: «Джордж, многие желают, чтоб эти корабли погибли вместе с тобою, не думай об этом, если ты погибнешь, то мы погибнем вместе». Действительно, они оба погибли и за одно дело, но не вместе, как предсказывал король.

«Не лучше ли, — спросил Трогмортон у герцога накануне отъезда в армию, — вам надеть под платье тайную кольчугу?»

Однако люди часто бывают слепы, когда идут на погибель, и Вильерс, обращаясь к своему осторожному другу воскликнул: «Нет более римлян!» В Портсмуте для герцога был приготовлен небольшой каменный двухэтажный дом, стоявший на главной улице города и принадлежавший капитану Масону. В этом доме в субботу утром 23 августа 1628 года собралась знать — адмиралы, генералы, государственные чиновники, молодая герцогиня леди Англьси и другие дамы. У дверей стояла карета. Лорд Дорчестер только что приехал от короля, и герцог Бэкингем с веселым лицом отправлялся на свидание к Карлу. Он объявил, что получены хорошие вести об освобождении Ла-Рошели от осады, следовательно, отпадала необходимость отправляться в поход. Но Субиз, зная, что эти вести были ложные, явился к герцогу и вступил с ним в горячий спор, требуя немедленного отплытия английского флота, если Англия хотела спасти Ла-Рошель. Пока в доме обсуждали этот вопрос, на улицах происходило волнение. Толпа матросов бегала по городу, называя Вичьерса тираном и убийцей за повешение их товарища. На их усмирение был послан отряд солдат. Солдаты стали стрелять, и весь город превратился в кровавое поле битвы. Герцог во главе кавалерийского отряда бросился на мятежников и отбросил их в гавань, где они искали спасения на кораблях. Двое было убитых и множество раненых. Герцог знал очень хорошо, что ему было не безопасно отправляться на корабли. Экипаж его был готов, а свита садилась на коней. Герцог пошел на улицу, но, проходя по узкому коридору, вдруг остановился и закачался.

Лорд Клевеланд, шедший рядом с ним, услыхал глухой удар и слова, произнесенные кем-то вполголоса: «Помилуй, Господи, его душу».

Герцог снова пошатнулся, пробормотал чуть слышно «злодей», выхватил из груди нож и грохнулся на землю. Кровь брызнула из его рта, глаза закатились, сердце перестало биться. Бэкингем умер. Вначале свита подумала, что его убил гугенот. Сотни шпаг блеснули в воздухе, и раздался крик: «Француз! Француз!». Когда они поднимали принца, офицер небольшого роста, смуглый, без шляпы, в запыленной одежде и со шпагой в руке, вышел из какой-то двери во двор и воскликнул: «Я убийца». Все взгляды устремились на него. «Это я!» — прибавил офицер и отдал свою шпагу. На допросе он назвался Джоном Фельтоном и признался в совершении убийства, сказав, что он был лишь орудием провидения. Он служил офицером в армии и имел чин поручика, участвовал во многих битвах во Фландрии, на Рейне и под Ла-Рошелью. Ему не заплатили положенное жалованье и не дали роты, но убить герцога он вздумал вовсе не из личных интересов. Он прочел протест палаты, провозглашавшей главнокомандующего общественным врагом, и какой-то внутренний голос призвал его исполнить приговор. Никто его не подстрекал, и он не имел сообщника. Один только внутренний голос побудил его к этому. Парламент указал всей стране врага общества. Преступный сановник открыто нарушал закон, и земное правосудие не могло до него добраться. Власть выше человеческой избрала его орудием справедливого возмездия. Убив Бэкингема, доказывал Фельтон, он исполнил лишь свой долг и надеялся снискать мученический венец. Лорды, допрашивавшие его, объявили между прочим, что герцог вовсе не убит. На мрачном, смуглом лице Фельтона появилась улыбка. «Этот удар убил бы его даже сквозь кольчугу», — сказал опытный воин. Шляпа, потерянная им в толпе, была найдена, и в ней оказалась записка, писанная его рукой, в которой он заявлял, что не имел никаких личных обид против герцога, что решился убить врага общества, объявленного таковым высшим судом в Англии — парламентом. Услыхав весть об убийстве Бэкингема, стоя на коленях за утренней молитвой, Карл объявил, что у Фельтона должен был быть соучастник, и прямо указал на этого участника. Это, решил он, был Элиот, тот самый красноречивый трибун, который назвал Вильерса преступником и предал его народной мести, заявив: «Се человек». Карл приказал привезти убийцу в Лондон, поместить в Лондонскую Башню и подвергнуть допросу. Сэр Лод, наследовавший после герцога доверие короля, принял на себя большую часть трудов по расследованию заговора.

Как только по городу разнеслась весть, что офицера, убившего герцога, везут в Лондон, громадные толпы народа вышли к нему навстречу, чтоб выразить ему свою благодарность. По дороге он слышал крики: «Да благословит тебя Господь, маленький Давид», а в Сити из всех лавок и окон раздавались одни и те же слова: «Да помилует тебя Господь!» Когда он проходил в мрачные своды Лондонской Башни с достоинством мученика, то из тысячи сердец вырвался вопль: «Да благословит тебя Господь!» Для народа этот бедный убийца был героем, поднявшим меч за святое дело, подобно Матфею на горе Модине, и освободившим свое отечество от чужестранного ига. В эту ночь за его здоровье пили во всем городе, в тавернах и частных домах, а на другой день за его здоровье пили в Оксфордском университете с завистью к такому классическому подвигу. Никто, кроме короля и двух или трех женщин, никто не был огорчен случившимся. Даже лорды были довольны смертью герцога, ибо, по их словам, наконец-то исчезла причина распри между королем и народом и Англия насладится миром. Даже те, которые не могли выпить за здоровье убийцы, видели во всем происшедшем десницу Господню. В эту ночь имя Фельтона было у всех на устах: некоторые его прославляли, но большинство за него молилось. На следующий день и в продолжении многих недель народ толпился у тюрьмы, чтобы взглянуть на своего «Маленького Давида», на своего «Освободителя». Небольшого роста, слабого сложения, с опущенными глазами, бледным лицом и тяжелой поступью, Джон Фельтон был типичным фанатиком. На одном из его пальцев был отрублен кончик и всякий, спрашивавший у него, как это с ним случилось, с ужасом отворачивался, когда Фельтон спокойным голосом рассказывал свою трагическую повесть. Однажды какой-то сосед его оскорбил, он потребовал удовлетворения, и когда сосед усомнился в его искренности, то он отрубил себе палец и послал его своему сопернику в знак его готовности с ним драться. Выведенный из себя, Фельтон был способен на все, а тем более когда он считал себя призванным небом на какое-нибудь особое дело.

Вся страна рукоплескала подвигу Фельтона. Поэты воспевали его в стихах, а досужие остряки составляли анаграммы из его имени. В этом отношении были особенно замечательны Таунли, друг Камдена, и Джиль, друг Мильтона. Гимн Таунли в честь убийцы был так великолепен, что Джонсона заподозрили в его сочинении. Джонсона призвали в суд, но поэт под присягой показал, что стихи были не его, а Таунли. Таунли был его другом, он ужинал с ним недавно и получил от него в подарок кинжал. Джиль был арестован, а Таунли бежал в Гаагу.

Вскоре случилось еще более знаменательное событие. Некий Роберт Саведж публично похвастался, что он друг Фельтона, помогал ему в его подвиге и намерен был сам убить герцога, если бы попытка Фельтона не увенчалась успехом. Арестованный и представленный в Королевский совет, Саведж подтвердил свое участие в заговоре. Лод решил, что он уже напал на следы громадного заговора, и тотчас заточил его в Лондонскую Башню. Но он не мог сообщить никаких подробностей, а Фельтон объявил, что никогда не видал этого человека. Тогда Лод придумал испытание. Он приказал удалить Фельтона из Башни и на его место посадить другого арестанта, когда в комнату ввели Саведжа, он подошел к арестанту и пожал ему руку со словами: «Здравствуйте, мистер Фельтон».

Саведжа тотчас удалили из Лондонской Башни, как обманщика, и подвергли унизительному наказанию; он был прогнан сквозь строй от Флит-стрита до Вестминстера, выставлен к позорному столбу, заклеймен на обеих щеках и под конец у него были отрублены уши.

Но жестокость Лода встретила себе достойного соперника в хитрости Фельтона. «Вы должны во всем признаться! — восклицал Лод. — Или я вас подвергну пытке». — «Если я буду подвергнут пытке, милорд, — отвечал Фельтон, — то в агонии могу обвинить и вас».

Все, что Лод узнал о своем узнике, не имело ничего общего с заговором. Джон Фельтон был бедным, одиноким человеком; он вечно был сосредоточен, мало говорил, постоянно читал Библию и ходил в церковь; страстно любил Англию и всей душой ненавидел Рим и Испанию. Лишь за месяц до того, войдя в лавочку уличного писца в Голборне и увидав копию парламентского акта, которым Вильерс был признан врагом общества, он почувствовал в себе призвание исполнить этот приговор народных представителей. Не сразу поддался он этому внутреннему голосу. В продолжении нескольких недель он сопротивлялся ему и горячо молился. Но все было тщетно; он должен был повиноваться небесному голосу. Тогда Фельтон снова отправился в лавочку писца, чтоб еще раз прочесть роковой документ; писец, занятый своим делом, отказался ему дать копию иначе, как если он ее купит. «Позвольте мне ее прежде прочесть?» — сказал Фельтон. «Хорошо», — отвечал писец и послал своего мальчика с Фельтоном в таверну «Мельница», где будущий убийца в продолжение двух часов читал и перечитывал документ. Наконец он заплатил за него мальчику и унес с собой. Целых пять недель он изучал и обдумывал приговор высшего суда Англии, горячо молясь о лучшем его понимании. Небесный голос продолжал его призывать к совершению великого дела, и он в глубине души отвечал, что готов исполнить свое призвание.

Отправляясь на кровавый подвиг, он зашел в церковь и попросил, чтобы в следующее воскресенье его упомянули в молитве, как человека, особенно нуждавшегося в милости неба; потом он купил простой нож за два пенса и написал несколько слов на бумажке, которую приколол внутри своей шляпы.

На суде прокурор выступил в качестве обвинителя. Он особенно распространялся о потере, понесенной его величеством со смертью такого великого и доброго человека, как герцог. Фельтон встал и, протянув правую руку, сказал, что сожалеет, что убил хорошего королевского слугу, и попросил отрубить руку, совершившую это дело.

Джон Фельтон умер как жил: верующий, но не раскаявшийся, внешне бесчувственный, но преданный отечеству, обагренный кровью, но осененный венцом патриота.

Загрузка...