100 знаменитых любовниц и фавориток королей

XVIII век

Считается, что Мария Кантемир (1700–1757) была последней и самой сильной любовью российского императора Петра Великого. Однако многие полагают, что именно она стала причиной гибели Петра I: мол, еще в отрочестве княжна узнала, что должна продолжить род своего предка Тамерлана, родив сына от российского императора. На ладони княжны якобы был выжжен магический знак Тамерлана — три соединенных кольца, ей часто являлись видения и слышались голоса. Есть свидетельства того, что Мария опаивала Петра I приворотными зельями, отчего он делался буйным в ревности и терял здоровье. Но судьба сыграла злую шутку с княжной — она влюбилась в Петра и сильно страдала, причиняя ему вред. Якобы даже хотела убрать действие приворотных зелий, но не знала, как это сделать. Петр умер, а Мария до конца своих дней оплакивала государя и их общего сына, который мог бы стать наследником империи, но не выжил.

Сказанное выше, конечно, лишь красивая легенда, но людям свойственно верить в чудеса. Однако происхождение княжны Марии Кантемир действительно необыкновенно.

Татарин Темир, называвший себя не только мурзою, но и ханом, в местном произношении молдаван — Кантемир, поселясь в Молдавии в 1540 году и приняв христианство, стал родоначальником князей, права которых на титул никто не оспаривал. Один из представителей рода был выбран в господари Молдавии и правил ею до смерти. Это был князь Константин Федорович Кантемир (1627–1693), женатый три раза. Старшие сыновья были господарями после отца, но князь Димитрий, при вступлении Петра I в пределы княжества в апреле 1711 года присоединившийся к нему и при неудаче на Пруте не выданный туркам, стал верой и правдой служить русскому царю.

Заключив Прутский мир, Петр I дал князю Димитрию Константиновичу хорошие средства и обширные поместья вдобавок к тем землям, которые были выделены под поселение его людей и свиты. Бывшему господарю пожалованы Петром I титул светлости, чин тайного советника и сан сенатора. Князь был женат два раза: в первом браке — на дочери валахского господаря княжне Кассандре Щербановне Кантакузен (1682–1713), а во втором браке — на княжне Настасье Ивановне Трубецкой. От первой жены князь Димитрий Константинович Кантемир имел пять сыновей и двух дочерей.

Мария еще в младенческом возрасте попала вместе с родителями в Стамбул, где служил ее отец. Как и отца, ее учили греческому, латыни, итальянскому и французскому. А по своему воспитанию это была уникальная православная христианка — она грезила об освобождении своей родины от турецкого ига и видела в Московском государстве прежде всего силу, способную освободить христиан от власти мусульманской Турции. Образованием детей князя Димитрия Кантемира занимался греческий монах Анастасий Кандоиди, по некоторым сведениям, секретный информатор русского посла в Стамбуле Петра Толстого. Их учили также основам математики, астрономии, риторики, философии. Мария особенно увлекалась античной и западноевропейской литературой, древней историей, рисованием и музыкой.

С 1710 года князь Димитрий вернулся с семьей в Яссы и стал править как молдавский господарь, однако вскоре, поддержав царя Петра, лишился своих владений по Прутскому договору. Поэтому с 1711 года семья Кантемиров жила в Харькове, а с 1713-го — в Москве и подмосковном поместье Черная Грязь. Уже в России Мария начала обучаться русской грамоте у литератора Ивана Ильинского.

В доме отца Мария познакомилась с царем Петром I. В 1720 году, ожидая обещанного вознаграждения за поддержку в войне, Кантемиры перебираются в Петербург. Овдовевший Димитрий женится на юной красавице Настасье Трубецкой и окунается в вихрь светской жизни. Мария пыталась избегать утомительных увеселений и этим навлекла недовольство царя. Он приказал начать расследование, которое вели Павел Ягужинский и доктор Блументрост. 1 ноября в дневнике Ильинского записано: «Павел Иванович Ягужинский с доктором Лаврентием Лаврентьевичем (Блументростом) да с Татищевым (царским денщиком) приезжали осматривать княгиню и княжну: в правды ли немогут (нездоровы), понеже в воскресенье в сенате не были».

В родительском доме Мария принимала Петра I, Александра Меншикова, Федора Апраксина, французского посла Кампредона. Поддерживала дружеские связи с Толстым, прусскими, австрийскими и другими дипломатами. Зимой 1721 года начался роман царя с двадцатилетней Марией, который поощрял ее отец и, по некоторым догадкам, его старый знакомец — дипломат и интриган Петр Толстой. В начале 1722 года в Москве княжна отказала Ивану Григорьевичу Долгорукову.

В 1722 году началась Персидская кампания, и царь отбыл из Москвы в Нижний Новгород, затем посетил Казань и Астрахань. Царя сопровождала большая свита, в том числе и жена Екатерина, и Мария вместе с отцом. Однако княжна Кантемир осталась в Астрахани с мачехой и младшим братом Антиохом, потому что к тому времени уже была беременна. Французский дипломат Кампредон сообщал на родину, что «…в случае рождения сына у княгини, царица опасается развода с нею и брака с любовницею, по наущению Валахского князя» (депеша от 8 июня 1722 года). По некоторым данным, друзья Екатерины ухитрились оградить ее от этой опасности — возвратившись из кампании, Петр застал любовницу в постели, в опасном положении после выкидыша. Но по другим свидетельствам, Мария все же смогла родить раньше срока живого сына, но он почти сразу умер.

Современники рассказывали, что «…пока происходила эта экспедиция, в Астрахани, на государевом рыбном дворе, где было отведено помещение для Кантемирова семейства, совершилось издалека подготовленное темное дело. Княжна Мария преждевременно разрешилась недоношенным младенцем. Есть известие, что эти роды были искусственно ускорены мерами, которые принял Поликала, врач семьи Кантемиров, состоявший также при царицыном дворе, — руководил же действиями Поликалы не кто иной, как приятель князя Димитрия П. А. Толстой. Ему не впервой было играть двойственную роль: сближая княжну с Петром, он в то же время хотел быть угодным Екатерине; несчастная княжна оказалась его жертвой, хрупкою игрушкой в его жестких руках. Теперь супруга Петра могла быть покойна; опасность, которой она боялась, была устранена».

После случившегося Кантемиры уехали в свое орловское имение — Дмитровку. Там в 1723 году умер князь Димитрий. По завещанию Мария получила драгоценности матери стоимостью в 10 тысяч рублей. Свои имения господарь завещал тому из сыновей, кто по достижении возраста окажется наиболее достойным. Эта странная формулировка привела к многолетнему судебному спору четырех сыновей с их мачехой, которая требовала 1/4 (вдовью) часть состояния. В итоге судебные тяжбы тянулись вплоть до 1739 года, и результат зависел от того, кто будет на престоле — человек, расположенный к Кантемирам или нет.

Весной 1724 года Екатерина стала императрицей, а Толстой — возведен в графы. Когда осенью 1724 года Екатерина увлеклась Уильямом Монсом, Петр нашел утешение в объятиях преданной ему несмотря ни на что Марии. Однако отношениям не суждено было развиться, потому что в январе 1725 года император скончался. Известие о смерти Петра чуть не свело Марию в могилу — она серьезно заболела, составила завещание в пользу братьев, назначив своим душеприказчиком Антиоха.

Однако судьба ее хранила — княжна выздоровела и осталась жить в Санкт-Петербурге, но отошла от жизни двора. При Екатерине I ее постигла вполне понятная опала, а при Петре II она переехала в Москву, где служили ее братья, и подружилась с сестрой нового царя, Натальей. Благодаря близости к придворным кругам Мария способствовала свадьбе своего брата Константина с княжной М. Д. Голицыной. Анна Иоанновна пригласила ее ко двору фрейлиной (1730), но когда двор решил вернуться в 1731 году в Петербург, Мария получила разрешение остаться в Москве. Эти милости были оказаны ей, потому что ее брат Антиох способствовал восшествию Анны на престол.

В начале 1732 года Мария приехала в Санкт-Петербург, чтобы добиться получения новых вотчин. Она посетила Анну Иоанновну, Елизавету Петровну, Бирона, Остермана, А. И. Ушакова. Хлопоты были связаны с продолжающейся тяжбой о наследстве отца. Несмотря на многочисленные предложения руки и сердца, молдавская княжна замуж не собирается. К примеру, она отвергает руку грузинского царевича Александра Бакаровича, сына выехавшего в Россию в 1724 году карталинского царя Бакара.

Мария удаляется от двора и подолгу живет в своем московском доме. Правда, светскую жизнь она ведет и с московской знатью не порывает. На коронации в Москве императрицы Елизаветы Мария сумела расположить к себе доктора Лестока и канцлера Воронцова. В 1730-х в ее московском доме был литературный салон. В 1737 году к ней сватается Федор Васильевич Наумов, но она отказывает, понимая, что его больше интересует ее предполагаемое состояние.

Она ведет интенсивную переписку с братом Антиохом, находя лишь в нем родственную душу. Но брат проживает то в Париже, то на водах в Германии, то в Италии, пытаясь поправить здоровье, потому что врачи не в состоянии поставить ему диагноз. В начале января 1744 года Мария писала Антиоху, что намеревается продать свои земли брату Сергею, а себе оставит лишь небольшой клочок, чтобы построить монастырь и постричься в нем. Больной брат в гневе ответил сестре письмом на русском языке: «О том вас прилежно прошу, чтоб мне никогда не упоминать о монастыре и пострижении вашем; я чернецов весьма гнушаюсь и никогда не стерплю, чтоб вы вступили в такой гнусной чин, или буде то противно моей воли учините, то я в век уже больше вас не увижу. Я желаю, чтоб по приезде моем в отечестве, вы прожили всю жизнь со мною и в доме моем были хозяйкою, чтоб сбирали и потчивали гостей, одним словом — чтоб были мне увеселением и спомощницей».

Так и не оправившись, Антиох скончался в марте 1744 года. На свои средства Мария перевезла тело брата из Парижа в Москву и похоронила его рядом с отцом — в нижней церкви Никольского монастыря. После этого княжна всецело посвятила себя строительству — сначала она занималась подмосковной усадьбой Улиткино (или Черная Грязь, или позже — Марьино), а в 1747 году построила там церковь Марии Магдалины. Выбор усадьбы для покупки, видимо, был связан с тем, что соседнее поместье Гребнево принадлежало отцу ее мачехи Настасьи Ивановны, князю И. Ю. Трубецкому. Когда здоровье начало подводить ее, княжна решила составить завещание.

Она завещала построить в Марьине женский монастырь — княжна как бы желала исправить то, что не исполнила данного ею обета. Точно определен был штат монастыря и назначены средства на его сооружение и содержание. Если же основание монастыря не разрешили бы, то часть определенной на него суммы назначалась на раздачу бедным, а остальные деньги и все движимое и недвижимое имущество предоставлялись братьям и другим родственникам. Похоронить себя княжна завещала в Марьине — она уже хворала в то время, когда писала эти строки, а месяц спустя, 9 сентября 1757 года, ее не стало. И сразу же ее предсмертные распоряжения были нарушены — тело предали земле не в Марьине, а в Никольском монастыре, уже служившем усыпальницей для отца, матери, брата и сестры Марии. Не основали и женскую обитель в Марьине — наследники не настаивали на исполнении этого пункта завещания, потому что сопровождавшая его оговорка давала им возможность уклониться от выполнения воли умершей. Естественно, что деньги, предназначенные для строительства, делились между всеми наследниками. Однако местные жители до сих пор уверены, что княжна Мария Кантемир похоронена в построенной ею церкви в Марьине.

Хедвига Ульрика Таубе (1714–1744) — любовница шведского короля Фредрика I, рейхсграфиня, мать его троих внебрачных детей.

Хедвига родилась 31 октября 1714 года в семье адмирала Эдварда Дидрика Таубе и Кристины Марии Фалькенберг. Пользуясь близостью своей красивой дочери к королю, имевшему слабость к женскому полу, Таубе с 1731 года занимал пост президента Адмиралтейской коллегии, а в 1734 году в обход прославленного адмирала Псиландера стал членом риксрода и получил графский титул. Английский посланник Финч в донесении своему правительству написал, что «продав свою дочь, он теперь продает наиболее щедрым все посты, на назначение на которые он может повлиять благодаря слабости короля к ней».

В 1730 году Фредрик I сделал 16-летнюю девушку своей любовницей. Правда, по совету родственников, Хедвига легко уступила домогательствам 54-летнего монарха. Удивительно было то, что связь эта оказалась настолько долгой и прочной. Весной 1734 года Хедвига тайно родила от короля дочь, но ребенок вскоре умер. Спустя еще год она произвела на свет сына от монарха, обе супруги которого были бездетными. После этого связь между королем и его любовницей стала открытой, что имело не слишком радужные последствия для монархии.

Отношения короля с юной Хедвигой Таубе вызывали раздражение народа. Поэтому во время риксдага 1738–1739 годов духовное сословие было вынуждено отправить к королю депутацию, высказавшую просьбу удалить Таубе от двора. В 1740 году Хедвига уехала в поместье Эстермальма, расположенное в Седерманланде. Однако несколько месяцев спустя, после смерти королевы Ульрики Элеоноры, она вернулась в столицу и, наплевав на общественное мнение и протесты духовных лиц, жила там открыто. В 1741 году связь короля приобрела черты морганатического брака, но слухи о супружестве не имели под собой оснований.

Как это часто бывает, личные отношения короля с Хедвигой Таубе имели и политические последствия. Оказывая поддержку Фредрику I, Карлу Юлленборгу удалось войти к королю в милость и сместить президента канцелярии Арвида Горна. В результате на риксдаге 1738–1739 годов к власти пришла так называемая «партия шляп». Таубе подвергся критике за служебную деятельность, а также за связь дочери с королем. Впрочем, «шляпы», лидеры которых, желая получить поддержку монарха в борьбе с Горном, ранее поощряли связь Хедвиги с королем, вероятно, хотели просто так надавить на последнего. Потому что Таубе так и не был отправлен в отставку, как это случилось с остальными членами риксрода, которые являлись сторонниками «партии шляп». Гораздо позднее Таубе получил отставку «по собственному желанию» и к тому же с пенсией большего размера, чем другие уволенные.

В 1743 году по просьбе короля Фредрика император Карл VII сделал Хедвигу Таубе имперской рейхсграфиней фон Гессенштайн. От короля она родила двух сыновей — Фредрика Вильгельма и Карла Эдварда, а также двух дочерей, но лишь сыновья дожили до зрелости.

Хедвига умерла в расцвете лет — 11 февраля 1744 года. Король пережил ее на семь лет, но так и не оставил законных наследников.

Мария Анна де Шатору (1717–1744) — фаворитка французского короля Людовика XV, имевшая очень большое влияние на своего любовника.

Мария Анна была пятой дочерью маркиза Луи III де Майи-Нель (1689–1767) и Арманды де Ля-Порт-Мазарен (1691–1729). Она получила достаточное для барышни голубых кровей воспитание и образование, к тому же была от природы умна и предприимчива. Рано потеряв мужа, Мария Анна, ставшая маркизой де ла Турнель, переселилась в Версаль к своей старшей сестре, госпоже де Мальи, которая на тот момент была фавориткой короля. Людовик XV, которому уже наскучила ее старшая сестра, сразу же пленился Марией. Она же была увлечена другим, но герцог Луи де Ришелье сделал все, чтобы освободить ее сердце — он отослал графа Аженуа от двора.

После этого король, снедаемый страстью, решился направиться к Марии, но для подстраховки взял с собой «удачно подвернувшегося» де Ришелье. Переодевшись врачом, Людовик появился глубокой ночью в покоях маркизы. Однако прежде чем взойти на ложе с монархом, молодая женщина выдвинула свои условия. Она потребовала от короля немедленно и публично отослать от двора ее сестру, а также захотела статуса официальной любовницы, какой был у де Монтеспан при прежнем короле. Заодно королю нужно было озаботиться поиском удобных апартаментов, достойных ее положения, потому что Мария не хотела, как ее сестра, ужинать с любовником и тайком предаваться страсти в маленьких комнатах, предназначенных для слуг. Также она хотела иметь свой двор и открыто ужинать вместе с королем в своих апартаментах. Помимо собственных весьма приличных средств она желала получать их в королевской казне с правом своей подписи. В случае же беременности ее дети от короля должны считаться законными.

Насколько сильно был влюблен Людовик XV, можно судить по тому, что он согласился на эти невиданные условия. Уже 17 января 1741 года палаты парламента узаконили королевский дар — герцогство де Шатору передавалось во владение маркизе де ла Турнель. По документам, де ла Турнель получила этот подарок за услуги, оказанные королеве. Однако вся Франция знала, что это были за услуги и кому они были оказаны.

Король Франции вынужден был вступить в союз с Пруссией во время войны за австрийское наследство. Положение было не блестящим — враг стоял на берегах Рейна и во Фландрии. Де Шатору в этот ответственный момент вдохновляла короля на активные действия и помогала ему советами, чем заслужила сравнение с Агнессой Сорель. Фаворитка дала ясно понять возлюбленному, что пришло время стать настоящим властителем, заняться военными делами и лично возглавить армию.

Вот строки из ее письма королю: «Вы не были бы королем, если бы вас можно было любить ради вас самого. Король сам должен заботиться о своем авторитете. Если народ ваш ропщет, сделайте так, чтобы голос ваш был для него все равно что голос отца. О сир! Что может быть важнее для короля, чем быть окруженным счастливыми людьми? Когда я предложила Вашему Величеству приступить к командованию армией, я была далека от мысли подвергнуть вашу жизнь опасности, — она принадлежит государству. Но отец отвечает за детей своих. Ваше присутствие, сир, вдохновит войска, вселит в них уверенность и заставит победить, — вы завоюете все сердца. Сир, простите мне мою откровенность — вы не можете вменить мне в вину то, что я ратую за вашу славу. Стоит ли опасаться, что правда может не понравиться вам? Когда она становится необходимой, ее не боятся. Если бы я не заботилась о вашем величии, это значило бы, что я не люблю вас».

Обращение любимой женщины затронуло Людовика XV за живое. Поэтому в 1744 году 34-летний Людовик XV, желая отличиться перед своей любимой Марией, принял командование французскими войсками во Фландрии и Эльзасе и одержал громкие победы. Но расстаться с де Шатору было выше его сил, поэтому Мария отправилась в поход вместе с королем. Это породило множество сплетен и возмущение народа, считавшего, что король выставляет армию на посмешище. В одном из городов из-за этого с Людовиком случилась неприятность: после ужина у де Ришелье монарх решил провести вечер с герцогиней де Шатору. Надеясь остаться незамеченным, Людовик вышел через потайную дверь, однако караулившие его местные жители стали приветствовать его во все горло. Король быстро скрылся в саду, но зеваки продолжали следовать за ним, так что влюбленному пришлось возвращаться к себе под иронические комментарии черни. Ну а герцогине — провести ночь в одиночестве…

Дабы избежать в дальнейшем таких ситуаций, Людовик XV приказал размещать герцогиню по соседству с его резиденцией — тайный ход должен был вести от одного дома к другому. Так во всех городах, где останавливался король, рабочие с усмешкой стали пробивать стены. Однако в Меце не удалось найти два подходящих дома, поэтому герцогиня вынуждена была остановиться в аббатстве Сен-Арну, а король — дальше по той же улице. Любовники не могли долгое время не видеться, и тогда аббат придумал выход — была выстроена деревянная галерея, соединившая резиденции. Народу объяснили, что так королю способнее ходить в церковь. Но горожане сразу догадались, какие «службы» там будет посещать король. А местные протестанты добавляли, что если Людовик XV приехал в Мец подать дурной пример провинциалкам, то лучше бы он оставался «служить» в Версале.

Маршал Франции герцог де Ришелье был известен как большой любитель хорошо провести время в веселой компании. Так, в начале августа 1744 года он устроил для короля и придворных изысканный ужин. На нем присутствовали также все придворные дамы, сопровождавшие фаворитку. Король, который мог на несколько часов забыть о тяготах войны, был весел и любезен со всеми дамами. Хозяин вечера герцог де Ришелье решил проводить Людовика XV, де Шатору и мадемуазель де Лорагэ, сестру фаворитки и тоже бывшую любовницу короля, в отдельную комнату с огромной кроватью. Что там происходило, покрыто мраком, но на следующий день король слег с тяжелейшей лихорадкой.

Жители Меца молились за здоровье короля, ставили свечи и пели псалмы. Людовик XV, боясь скорой кончины, послал за духовником, отцом Перюссо. А хитрый иезуит, ненавидевший де Шатору, заранее договорившись с епископом Суассонским Фитц-Джеймсом, решил не упускать удобный случай: он заявил королю, что последнее причастие тот получит, только если прогонит сожительницу. Пользуясь слабостью короля, вдвоем почтенные прелаты в конце концов сломили волю Людовика. В семь часов вечера, ощущая, что силы покидают его, король промолвил: «Пусть она уедет далеко, все равно куда…»

Тогда епископ немедля направился в комнату, где де Шатору и ее сестра с тревогой ожидали известий, и провозгласил: «Король приказывает вам, мадам, сейчас же покинуть этот город!» И тут же вышел, чтобы отдать приказ разобрать деревянную галерею, соединявшую апартаменты короля и герцогини, дабы все узнали о произошедшем разрыве короля и фаворитки. Герцог де Ришелье знал о страсти короля к мадам де Шатору и дал понять, что от имени монарха воспротивится ее отъезду. Фитц-Джеймс настаивал на своем: короля соборуют лишь после отъезда сестер.

Когда Людовик XV получал последнее причастие, Мария с сестрой спасались бегством, осыпаемые градом оскорблений и угроз черни: вслед им летели камни, ведра с водой и даже «ночные горшки, наполненные мочой». В Коммерси толпа готовилась разбить карету, а на пути следования крестьяне осыпали женщин грязными ругательствами, считая их виновницами болезни короля. Но до Парижа де Шатору не доехала, мудро объяснив свое решение в письме герцогу де Ришелье, которому она доверяла: «Думаю, что король набожен, пока он беспомощен… Когда немного поправится, он сразу же обо мне вспомнит, он не устоит — непременно заговорит обо мне, и тогда уж как-нибудь мягко и осторожно расспросит у Бебеля или Бишелье, что со мною сталось. Они же на моей стороне — дело мое будет выиграно. Верю, что короля вылечат и все уладится. Я не еду в Париж…»

Тем временем в Мец приехала обеспокоенная королева. Застав короля в постели, она разразилась рыданиями и стала его лобызать и обнимать. Король мужественно перетерпел эти проявления чувств и даже повинился перед женой: «Мадам, я прошу у вас прощения за скандал, которому я виной, за все горе и печали, что я вам причинил». Постельный режим положительно сказался на его здоровье, и уже через неделю королю стало лучше. Новость о выздоровлении монарха вызвала взрыв ликования во всем королевстве. Повсюду зазвонили колокола… Народ Франции так радовался за Людовика XV, что с тех пор прозвал его Возлюбленным.

Королева Мария надеялась, что король после болезни вернется к ней и будет делить с ней ложе, как раньше. Но монарх быстро набрался сил и стал жаловаться, что духовник коварно воспользовался его беспомощностью и вынудил недостойно поступить с «особой, чья вина заключалась лишь в чрезмерной любви к нему».

Целый месяц он собирался с духом, и 14 ноября в десять часов вечера, не в силах больше сдерживаться, покинул инкогнито Тюильри и отправился к герцогине. Король хотел вновь насладиться своей очаровательной возлюбленной и без посредников узнать, каковы будут условия ее возвращения ко двору. Но войдя к де Шатору, Людовик был неприятно удивлен огромным флюсом, исказившим красивое лицо молодой женщины. Он, разумеется, сделал вид, что ничего не заметил, и просил Марию вернуться в Версаль. Однако красавица стала в позу и сказала, что вернется лишь тогда, когда герцог де Буйон, герцог де Шатийон, Ларошфуко, Балерой, отец Перюссо и епископ Суассонский будут изгнаны.

Сгоравший от нетерпения король тут же согласился на все ее требования. И в знак примирения счастливые любовники немедленно отдались снедавшей их страсти. Несмотря на недомогание, мадам де Шатору решила доказать королю на деле свое расположение. Долгое путешествие, волнения и воздержание донельзя распалили любовников… В итоге король оставил фаворитку с приступом сильной головной боли и в горячке.

К несчастью, эта их встреча оказалась последней — Мария сгорела за две недели от лихорадки (вероятно, флюс вызвал нагноение и дальнейшее заражение крови). Ее не стало 8 декабря 1744 года.

Жанна Антуанетта Пуассон (1721–1764) — фаворитка французского короля Людовика XV, которая более 20 лет играла важную роль в политической и культурной жизни не только Франции, но и всей Европы.

Жанна происходила из семьи финансиста, фактически из третьего сословия. Ее отец был поставщиком провианта для армии, причем неумелым и нечестным. Когда ему пришлось бежать, бросив на произвол судьбы жену и детей, устройством жизни Антуанетты занимался синдик Ленорман де Турнем. Возможно, он был настоящим ее отцом. Благодаря ему Жанна получила отличное образование: она прекрасно музицировала, рисовала, пела, играла на сцене, декламировала.

Интересно, что мадам Лебон, гадалка на картах, предсказала девятилетней Жанне, что она будет любовницей Людовика XV. Эти слова Жанна никогда не забывала и затем с благодарностью вспоминала о Лебон.

Красивая девочка от природы отличалась живым умом. Поэтому 19-летняя Антуанетта расчетливо дала согласие на брак с племянником своего покровителя, Шарлем д’Этиолем. Ее невзрачный супруг был на пять лет старше, но, унаследовав состояние главного откупщика, стал очень богат. Жена при таком муже могла вести беззаботную жизнь, но Жанна открыто объявила, что никто на свете не может сбить ее с пути праведного, кроме разве что самого короля… Цена была объявлена, время пошло…

Жанна Антуанетта умела с блеском подать себя в высшем свете, и скоро о ней заговорили. Председатель парламента Эно, постоянный участник вечерних приемов у королевы, упоминал о ней как о прелестнейшей женщине. И если самый ожесточенный ее враг, Аржансон, говорил о ней, что она была блондинкой со слишком бледным лицом, полноватой и плохо сложенной, хотя и наделенной грацией и артистическими талантами, то другой ее современник, Леруа, обер-егерьмейстер лесов и парков Версаля, описывал ее с большей симпатией: среднего роста, стройная, с мягкими непринужденными манерами, элегантная; безукоризненно овальной формы лицо; шелковистые с каштановым отливом волосы, довольно большие глаза, прекрасные длинные ресницы; прямой правильный носик, чувственный рот, очень красивые зубы; чарующий смех и здоровый цвет лица; глаза же неопределенного цвета. «В них не было искрящейся живости, свойственной черным глазам, или нежной истомы, свойственной голубым, или благородства, свойственного серым. Их неопределенный цвет, казалось, обещал вам негу страстного соблазна и в то же время оставлял впечатление какой-то смутной тоски в мятущейся душе…»

Настоящее знакомство короля и Жанны Антуанетты состоялось во время грандиозного бала-маскарада 25 февраля 1745 года в Зеркальной галерее. Этот тисовый бал был дан в честь бракосочетания дофина. Короля заинтриговала очаровательная красавица под маской, а через три дня на балу в Парижской ратуше по случаю свадьбы дофина с испанской принцессой Марией Терезией ситуация повторилась. Однако теперь Людовик попросил незнакомку открыть лицо. Она намеренно уронила свой платок, король тотчас бросился его поднимать, и это стало началом их любовной связи, которую они поддерживали через доверенного камердинера Людовика Бине.

В начале апреля госпожа д’Этиоль появилась в Версале на представлении итальянской комедии в ложе рядом с ложей короля. И когда Людовик приказал подать ему ужин в кабинет, весь двор не сомневался, что единственной его сотрапезницей будет «малютка Этиоль». Здесь же она отдалась государю, однако после этого свидания интерес Людовика к ней уменьшился. Король сказал Бине, что госпожа д’Этиоль ему очень понравилась, но ему показалось, что ею во многом двигало честолюбие и корыстный интерес… Камердинер, наоборот, стал уверять короля, что Жанна без памяти влюблена в него, но она в отчаянье, так как разрывается между любовью к королю и долгом перед мужем, который полон подозрений и боготворит ее.

На очередном свидании с Людовиком госпожа д’Этиоль повела себя осторожнее, сыграв роль очаровательной и добродетельной женщины, которую король хотел в ней видеть. Она с ужасом в глазах и ломая прекрасные руки артистично рассказывала об ожидавшей ее мести мужа и сумела убедить Людовика оставить ее в Версале. Пресыщенный любовными интрижками и напрасно пытавшийся развеять скуку в обществе супруги король был впечатлен спектаклем Жанны Антуанетты. Позже она выхлопотала для своего мужа выгодное местечко в провинции и легко добилась от него развода. Теперь уже ничего не мешало ей стать официальной фавориткой короля.

Но пока в Версале готовили апартаменты для преемницы де Шатору, Жанна оставалась в Этиоле. Король часто писал ей нежные письма, обычно заканчивавшиеся словами «Любящий и преданный», и она тотчас отвечала в таком же духе, а аббат де Берни придавал им законченный вид, правя стилистику и добавляя остроумия. И вот в одном из писем Жанна прочитала: «Маркизе де Помпадур». Король издал указ о присвоении ей титула, ранее принадлежавшего одному угасшему роду из Лимузена.

Наконец, 14 сентября 1745 года, состоялось ее представление при дворе. Людовик чувствовал себя не в своей тарелке, но королева, уже давно привыкшая к подобным унижениям со стороны супруга, приняла новую фаворитку значительно дружелюбнее, чем ожидалось. Только дофин что-то пробурчал сквозь зубы. Однако положение маркизы при дворе было сложным: до сих пор король выбирал фавориток лишь из высших слоев общества. Урожденная Пуассон нарушила это правило, поэтому за ней следили особенно пристально и обсуждали особенно зло при самых незначительных ее промахах в этикете, ошибках в придворном языке или банальной забывчивости. Новоиспеченную маркизу за спиной презрительно называли гризеткой.

Но у Жанны хватило ума не размениваться на козни и борьбу с врагами — она пошла другим путем. Ведь только Помпадур обладала способностью развеять скуку пресыщенного всем и вся Людовика. Маркиза старалась каждый раз быть по-новому привлекательной и каждый раз придумывала для него новые развлечения. Она пела и играла специально для него или рассказывала со свойственной только ей пикантностью новые анекдоты. А когда какой-нибудь министр надоедал ему, она старалась выпроводить докладчика. Например, если это был Морепа: «В вашем присутствии король прямо желтеет. Прощайте, господин Морепа!» Она везде сопровождала короля — гуляла с ним по роскошным садам летних замков и ездила из Версаля в Кресси, а оттуда в Ла-Сель, а оттуда в Бельвю, а потом в Компьен и Фонтенбло.

Даже скучное духовное пение она превратила в забаву — на Святой неделе она развлекала его концертами духовной музыки и литургиями, в которых участвовала сама. Также Жанна играла на сцене в театре Этиоля или Шантмерле у госпожи де Вильмур, что очень нравилось Людовику, который позже позволил фаворитке открыть в Версале, в одной из примыкавших к Медальному кабинету галерей, небольшой «Камерный театр».

С годами положение ее упрочилось настолько, что она стала принимать у себя министров и послов, и только потом они могли рассчитывать на аудиенцию у короля. Теперь она жила в Версале, в апартаментах фаворитки Людовика XIV маркизы де Монтеспан. Интересно, что в комнате маркизы де Помпадур, где она принимала посетителей, было только одно кресло — все должны были стоять в присутствии сидящей фаворитки. Ложа маркизы в театре примыкала к ложе короля — там они тоже иногда уединялись. У Жанны Антуанетты с рождения был холодный темперамент и, чтобы не потерять любовь короля, ей приходилось изнурять себя диетой из трюфелей и сельдерея — признанных афродизиаков эпохи барокко.

Быт фаворитки отличался небывалой роскошью: молодой дворянин из старинного рода нес ее шлейф, по ее знаку подставлял ей кресло, ждал ее выхода в прихожей; на ее карете красовался герцогский герб; ее покои были обставлены самой дорогой мебелью… Также в пределах своего могущества она заботилась о своей семье, правда, не забывая и себя — как известно, век фавориток короток, поэтому им следует обезопасить себя от опалы и бедности, подстраховавшись материально. Помпадур владела таким огромным недвижимым имуществом, которым ни до нее, ни после нее во Франции не владела ни одна королевская фаворитка: она купила поместье Кресси в Дре за 650 000 ливров, построила здесь роскошный замок и заново обустроила огромный парк; она приобрела Монретон, однако тотчас выгодно перепродала его, купила Сель в миле от Версаля по дороге в Марли и здесь тоже перестроила все в соответствии со своими вкусами; недалеко от Версальского парка она построила уединенный домик с персидскими занавесями, расписными панелями, большим садом с кустами роз, в центре которого возвышался храм со статуей Адониса из белого мрамора. Подобные домики она построила в Фонтенбло и в Компьене, а в Версале устроила все так, что по специальному коридору из павильона можно было пройти прямо в замок.

В фешенебельном парижском отеле «Поншартрен» ей принадлежали роскошные апартаменты. За 700 000 ливров она купила в квартале Сен-Оноре отель графа д’Эвре, где полностью перестроила первый этаж. Понятно, что каждое такое мероприятие требовало огромных денег и привлечения множества художников, скульпторов, резчиков и мастеровых, которым тоже надо было платить. Вырос на песчаных дюнах прекрасный замок Бельвю, и уже 2 декабря 1750 года в декорированном в китайском стиле маленьком театре был показан балет «Амур-архитектор». На сцене можно было увидеть гору Лафонтена, на нее спускался замок фаворитки, а с улицы на сцену въезжала повозка с закрытым коробом, который опрокидывался, и из него высыпались хорошенькие женщины — балерины.

Строительство было основной заботой и хобби госпожи де Помпадур — тем более что для скучавшего короля все сделанное под ее руководством было развлечением и походило на постоянные сюрпризы из шкатулки. В своих владениях и в королевских покоях волшебница Жанна Антуанетта переносила Людовика в мир великолепной архитектуры, где, впрочем, все было удобно обустроено и каждый дом нес на себе отпечаток модной пасторали. Сады Помпадур, вопреки устоявшемуся мнению, далекие от обычной помпезности, представляли собой живописный мир из заросших жасмином и миртом уютных беседок, клумб с розами, статуй амуров в самых неожиданных местах, полей нарциссов, гвоздик, фиалок, тубероз… В столь прекрасных декорациях король снова начинал чувствовать вкус к жизни.

Пользуясь проверенным оружием — представать перед ним всякий раз новой и неожиданной, маркиза не давала ему даже шанса заскучать и посмотреть налево. В этом искусстве перевоплощения ей помогали изысканный макияж и множество костюмов. То она переодевалась султаншей с картин Ван Лоо, то прованской крестьянкой, то цветочницей. Сохранился портрет, где она изображена в кокетливой шляпке, в голубом платье с корзиночкой цветов в левой и букетом гиацинтов в правой руке. Кстати, именно с легкой руки Помпадур голубые платья стали называть «платьем маркизы».

Но даже столь мудрая фаворитка надорвалась в постоянной борьбе за сохранение влияния на короля и власти над двором. В угоду честолюбию приносилось хрупкое здоровье — единственная дочь Жанны дожила лишь до десяти лет, а все последующие беременности заканчивались выкидышами. Ей приходилось прибегать к различным ухищрениям, чтобы по-прежнему возбуждать чувственность короля. Однако вскоре медики и вовсе запретили ей интимные отношения, поэтому связь маркизы с королем переросла в дружескую привязанность — как у предыдущего короля с маркизой де Ментенон. Жанна пришла к разумному выводу: она не должна мешать Людовику заводить новых любовниц, просто этот процесс следует контролировать. И первую из девочек для пожилого короля она подобрала сама. Это была малышка О’Мерфи, чей образ запечатлен на портрете кисти Буше. Вскоре для встреч с нимфетками маркиза выделила так называемый Олений парк, где в укромном павильоне развлекался престарелый государь.

Маркиза же тем временем занялась покровительством деятелям науки и искусства: поддерживала Руссо, Дидро, выхлопотала пенсию для своего учителя декламации Кребильона, дружила с Бюффоном, которому она завещала своих зверей — обезьянку, собаку и попугая, Монтескье и Мармонтелем. Но ближе всего ей был Вольтер, старый друг маркизы и д’Этиоля. Помпадур сделала его академиком, главным историком Франции, главным камергером. В свою очередь он написал для придворных праздников «Наваррскую принцессу», «Храм Славы», посвятил маркизе «Танкреда» и прославил ее в стихах и прозе. «Помпадур, вы украшаете своей особой двор, Парнас и остров Гетер!» — восклицал он с восхищением и благодарностью, а когда она безвременно умерла, он написал Сидевилю: «Я глубоко потрясен кончиной госпожи де Помпадур. Я многим обязан ей, я оплакиваю ее. Какая ирония судьбы, что старик, который только и может, что пачкать бумагу, который едва в состоянии передвигаться, еще жив, а прелестная женщина умирает в 40 лет в расцвете самой чудесной в мире славы…»

С именем маркизы де Помпадур связаны и другие славные деяния. Она основала знаменитые Севрские фарфоровые фабрики. Желая создать серьезную конкуренцию дорогостоящему саксонскому фарфору, Помпадур перевела фабрики из Венсенна в Севр, неутомимо занималась экспериментами, приглашала искусных ремесленников и талантливых художников. Чайные нежные розы, которые она сажала, где только могла, украшая ими страну, были названы «розами Помпадур». Грациозность и вкус, свойственные всем без исключения произведениям искусства и моды того времени, — это результат ее влияния, поэтому маркиза де Помпадур по праву может считаться крестной матерью и королевой рококо.

Почти 20 лет продержалась маркиза у трона короля, хотя ее положение не раз могло радикально измениться. Она не была слишком жизнерадостным человеком, хотя хотела казаться им. Помпадур обладала холодным рассудком, честолюбивым характером и железной волей, что удивительным образом сочеталось с ее слабым, уставшим от неизлечимого недуга легких телом… В конце жизни она много писала брату: «Где бы ни встретили вы людей, вы обязательно найдете у них фальшивость и любые возможные пороки. Жить в одиночестве было бы слишком скучно, поэтому приходится принимать их такими, какие они есть, и делать вид, как будто не замечаешь этого…»

Однако 42-летняя маркиза сохраняла свое могущество даже с уже похолодевшими руками. После смерти в столе у нее нашли всего 37 луидоров. Финансовое положение женщины, которую народ обвинял в том, что она перевела за рубеж значительные суммы, было таким тяжелым, что ее управляющий был вынужден взять в долг 70 000 ливров на ее лечение.

Эпоха господства маркизы де Помпадур стоила Франции 36 миллионов франков. За двадцать лет при дворе она истратила на свои туалеты 350 035 ливров, ей принадлежало свыше трехсот ювелирных изделий, в том числе бриллиантовое колье стоимостью 9359 франков. Ее увлечение строительством, многочисленные приобретения, драгоценные камни, произведения искусства и мебель требовали значительных затрат. Но собственно ее содержание, обходившееся вначале в 24 000 ливров в месяц, к 1760 году уменьшилось в восемь раз — уже в 1750 году она не получала от короля богатых подарков. Ее единственным наследником был брат. В завещании были также упомянуты ее многочисленные друзья и слуги. Королю она оставила свой парижский отель и коллекцию камней.

Специальный указ запрещал оставлять тела усопших в королевском замке — ничего не должно было напоминать королю о смерти. Едва остывшее тело женщины, еще недавно видевшей у своих ног всю Францию, перенесли почти обнаженным через парк и оставили до погребения в специально выбранном для этого доме.

Когда хоронили маркизу, разразилась редкая для апреля буря. Король в задумчивости наблюдал за траурным кортежем с балкона. Затем, рыдая, он воскликнул: «Ах, это единственная честь, которую я мог ей оказать!»

Луиза О’Мерфи (1737–1814) — фаворитка престарелого короля Людовика XV, знаменитая модель художника Франсуа Буше, который изобразил ее на портрете «Светловолосая одалиска».

Луиза была пятой дочерью в семье Даниеля О’Мерфи, бывшего ирландского солдата, который остался во Франции, женился и стал сапожничать в Руане. После его смерти супруга переселилась вместе с детьми в Париж. Там она продавала подержанную одежду, а дочери работали натурщицами и актрисами. В 1752 году 15-летняя Луиза позирует Франсуа Буше для его знаменитой картины «Отдыхающая девушка». Красота Луизы не остается незамеченной — ее представляют Людовику XV. Она становится фавориткой короля и вскоре рожает ему незаконную дочь — Агату Луизу де Сен-Антуан (1754–1774). Будущий генерал де Бофранше также, по слухам, являлся плодом этой связи. Два года считаясь фавориткой Людовика XV, Луиза совершила общую для многих его любовниц ошибку — самонадеянно пыталась сместить с роли официальной фаворитки могущественную маркизу де Помпадур.

Естественно, попытка окончилась неудачей: О’Мерфи была выдана замуж за дворянина и отдалена от Версаля. Рыжая красотка выходила замуж еще дважды, причем последний муж был младше ее на тридцать лет, но все браки закончились разводом.

Во время Французской революции Луиза была на непродолжительное время заключена в тюрьму за связи с королевским двором, но все же благополучно пережила эпоху Террора и революционные потрясения. Умерла заслуженная прелестница в 1814 году.

Ее образ с картины Буше использует и интерпретирует по-своему в мемуарах Джакомо Казанова, как известно, вообще не чуравшийся банального вымысла: «Я дал шесть луидоров одному немецкому художнику, чтобы он написал ее с натуры обнаженной, и она вышла как живая. Он изобразил ее лежащей на животе, опираясь руками и грудью на подушку… Искусный художник нарисовал ноги ее и бедра так, что глаз не мог и желать большего. Внизу я велел написать: O-Morphi. Слово это не из Гомера, но вполне греческое; означает оно "красавица"».

Елизавета Воронцова (1739–1792) — преданная фаворитка несчастного Петра III, судьба которой с рождения и в дальнейшем была полна взлетов и падений.

Отец будущей камер-фрейлины Елизаветы Роман Воронцов служил сержантом под началом брата знаменитого фаворита Анны Иоанновны подполковника Густава Бирона и был на хорошем счету. В 1735 году Воронцов женился на 17-летней Марфе Сурминой, дочери богатого костромского дворянина, которая сбежала от бившего ее смертным боем первого супруга князя И. М. Долгорукого. Благодаря хорошему приданому скандальную историю удалось замять скорой свадьбой с сержантом Воронцовым. Марфа Ивановна при дворе подружилась с цесаревной Елизаветой и часто одалживала ей значительные суммы. Положение будущей императрицы при Анне Иоанновне было финансово нелегким, поэтому о возврате денег речи не шло. Зато цесаревна относилась к Воронцовым как к близким друзьям и стала крестной матерью их старшей дочери Марии.

В 1739 году Воронцов получил звание прапорщика, а супруга порадовала его рождением дочери Елизаветы. Будущая фаворитка росла слабой и болезненной, да и родители не особо занимались ею — внимание их было отдано выхаживанию младших детей: дочери Екатерины (будущей княгини Дашковой) и двух сыновей — Александра и Семена.

Роман Воронцов принял активное участие в подготовке дворцового переворота 1741 года, чем еще больше заслужил признательность взошедшей благодаря ему и его стараниям на престол императрицы Елизаветы Петровны. Именно ему доверила государыня сопровождать до Риги свергнутую брауншвейгскую фамилию — Анну Леопольдовну и ее семью. За верную службу получил Воронцов свое первое придворное звание камер-юнкера. К несчастью, когда Воронцов присутствовал вместе с другими придворными на церемонии бракосочетания великих князя и княжны — Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны, умерла его жена, оставив на его руках пятерых детей. Малыши воспитывались в семье родственника — вице-канцлера Михаила Воронцова.

Через пять лет дочерей, Марию и Елизавету, императрица определила ко двору: симпатичную Марию сделала своей фрейлиной, а невзрачную Елизавету — фрейлиной великой княжны Екатерины Алексеевны. Младших Воронцовых учили иностранным языкам, географии и танцам, они посещали французскую оперу. Воронцов хотел сделать из сыновей государственных деятелей, полезных Отечеству. Старшего сына Александра он в 1758 году отправил на учебу в аристократическую школу в Версале, а Семен должен был заняться управлением отцовскими имениями — от Подмосковья до Тобольска и Астрахани.

Правда, в каноны красоты того времени совсем не вписывалась простоватая внешность подраставшей Елизаветы Воронцовой — смуглая кожа с ярким румянцем, живость в глазах и угловатые манеры. Тем большее смятение при дворе вызвала явная симпатия, которую проявлял к фрейлине Воронцовой великий князь Петр Федорович. Императрица Елизавета дала ей прозвище Госпожа Помпадур, а придворные — Романовна. Романовной называл ее и Петр. Они близко сошлись, когда Петру было 27, а Елизавете — 16 лет. У них было много общего: не слишком любимые родителями в детстве, порывистые и вспыльчивые, будущий император и фрейлина питали слабость к военным мундирам, карточной игре, табаку и бургундскому вину.

Елизавета всегда поддерживала и утешала наследника престола, даже казалось, что она не просто участвует в забавах будущего императора, а как бы опекает его. Одновременно отец и дядя фаворитки стремились узаконить для дворянства вольности (экономические привилегии, беспрепятственный выезд за границу, освобождение от военной службы…), но при императрице Елизавете они не получили поддержки. Теперь Воронцовы рассчитывали на расположение будущего императора.

После смерти императрицы Елизаветы и восшествия на престол Петра Воронцовы получают все новые почести и награды. После коронации Петр III назначает отнюдь не похорошевшую после оспы Елизавету Воронцову камер-фрейлиной и отводит ей в Зимнем дворце комнаты рядом со своими. Император собирается обвенчаться с Елизаветой и отправить свою жену Екатерину в монастырь. В день подписания мира с Пруссией Петр III награждает Елизавету Романовну Воронцову орденом Святой Екатерины — честь, которой удостаивались только члены царской семьи.

Влюбленные даже не считали нужным скрывать детали своих отношений и демонстративно манкировали правилами приличия в присутствии не только придворных, но и самой императрицы Екатерины. Полгода правления всероссийского императора Петра III ознаменовались ликвидацией Тайной канцелярии и изданием Манифеста о вольности дворянской — это было прямым следствием влияния Романа Воронцова и его дочери Елизаветы. Эти указы весьма укрепили позиции в высшем обществе ранее нелюбимого «голштинца». Все это серьезно беспокоило Екатерину, однако ей на руку сыграло то, что у Петра III не было собственной программы реформ — пока он действовал лишь по указке Воронцовых.

Но несмотря на огромное влияние Елизаветы на великого князя и императора, в дела политические она не вмешивалась: ей нравилось демонстрировать свою власть на балах, парадных обедах и в узком кругу. Доброе сердце мешало ей подтолкнуть Петра III к расправе с нелюбимой и неверной женой, чтобы занять достойное положение при дворе и в государстве. Правда, Екатерина Воронцова, став фрейлиной императрицы и питая к ней искренние дружеские чувства, защищала просвещенную государыню и третировала собственную сестру — разлучницу Елизавету.

Петр III презирал чуждые ему русские традиции и религиозные обряды и не скрывал это. Свою коронованную супругу, которая выстаивала службы и старательно учила русский язык, он считал банальной лицемеркой. Эмоциональная неустойчивость и откровенная любовь ко всему прусскому и Пруссии, доходившая до предательства во время войны, оскорбляли патриотические и религиозные чувства не только двора, но и гвардии, а также прогрессивно мысливших сторонников Екатерины. 9 июня 1762 года во время обеда Петр III публично оскорбил Екатерину и отдал распоряжение о ее аресте. Только вмешательство принца Георга Голштинского, дяди императора, спасло Екатерину от заточения. Этот эпизод стал последней каплей.

Во время дворцового переворота Воронцовы вместе с остальным двором Петра III находились в Ораниенбауме. Утром 28 июня 1762 года все придворное общество направилось на празднование Дня святых Петра и Павла в Петергоф, где должна была их встречать императрица Екатерина. Ее неожиданное отсутствие вызвало тревогу и беспокойство. Петр III впадал попеременно то в гнев, то в панику. Елизавета пыталась его успокоить, но без особого успеха — император понимал, что ни армия, ни двор, ни народ его не поддержат. Он впадает в прострацию. Тем временем Екатерина II, прискакавшая в мужском костюме в сопровождении гвардейцев в Петербург, провозглашается у Казанского собора самодержавной императрицей, а Павел — наследником престола. Гвардия, двор и духовенство приняли присягу новой императрице.

Петр III по совету фельдмаршала Миниха решил отплыть в Кронштадт, но в это время кронштадтский гарнизон перешел на сторону Екатерины II. Петр вернулся в Петергоф, но туда уже прибыли гвардейцы под началом поручика Алексея Орлова. Вместе с бывшим императором арестовали и Елизавету Воронцову. Петр отказался добровольно отречься от престола, чтобы свободно уехать в Голштинию. Елизавета Воронцова слезно умоляла его согласиться и позволить ей сопровождать его куда угодно. Вскоре Екатерина II появилась верхом на коне, в сопровождении Екатерины Романовны Дашковой и конных гвардейцев. Она выглядела торжествующей. Морально сломленный Петр III подписал отречение от престола и под конвоем отправился во дворец в Ропше, из которого уже не вышел живым.

Елизавету Воронцову пришлось силой отрывать от бывшего императора, настолько крепки были их последние объятия. Елизавету под конвоем отправили в отцовский дом в Петербурге. Младшая сестра Екатерина пыталась облегчить ее участь — ослабить надзор и скрасить тяжесть заточения. Затем Елизавета была негласно выслана в Москву с указанием «жить в тишине и не привлекая внимания». Через секретаря Елагина Екатерина II купила для нее дом в Москве на свои личные деньги, проявив удивительную широту взглядов и заботу о бывшей сопернице.

По слухам, личную жизнь некогда могущественной конкурентки императрица Екатерина II тоже взялась устроить сама. В 1765 году Елизавета Романовна вышла замуж за А. И. Полянского и переехала в Санкт-Петербург. Не появляясь при дворе официально, она бывала на частных приемах и даже дружила с наперсницей Екатерины II — графиней А. Ф. Протасовой. У Елизаветы и Александра Полянского было двое детей. Дочь Анна, которая вышла впоследствии замуж за барона де Огер, получила в дар от императрицы Екатерины несколько поместий и была ее фрейлиной. Сын Александр, крестной которого была сама Екатерина, занимался государственной деятельностью и был сенатором.

Умерла Елизавета Романовна Воронцова в 1792 году.

Фаворитка французского короля Людовика XV, специально для которой был построен дворец Люсьенн, где она давала потрясающие балы.

Мария Жанна (1746–1793) родилась в Вокулере как внебрачная дочь некоей Анны Бекю по прозвищу Кантина. Женщина после смерти своего любовника переехала в Париж и стала искать покровительства богатого армейского интенданта Дюмонсо. Когда Жанне было 15, она уже торговала на улицах разной дребеденью, приторговывая по случаю и собой. Граф Жанлис через несколько лет был весьма удивлен, когда в очаровательной женщине, которой он был представлен в Версале, узнал юную продавщицу, которую слуга однажды привел ему на часок поразвлечься.

Позже барышня устроилась модисткой в ателье господина Лабиля на улице Сент-Оноре. Понятно, что при ее красоте и веселом нраве у нее завелось множество поклонников. В конце концов она стала любовницей графа дю Барри. 2 октября 1762 года парижский полицейский инспектор Сартин записал, что граф дю Барри тайно забрал у некоей владелицы магазина модной одежды какую-то мадемуазель Трико, чтобы «соответствующим образом одеть ее и направить в хорошее воспитательное заведение, где из нее сделают будущую куртизанку, которую он потом сможет предложить знатному господину». Так благодаря дю Барри Жанна из гризетки и модистки превратилась в светскую даму. При пепельно-сером цвете волос у нее были темные брови и темные, загибающиеся почти до бровей, ресницы, оттенявшие голубые, почти всегда подернутые поволокой глаза, прямой носик над изгибом чувственного рта, а цвет ее лица напоминал «лепесток розы в молоке». Длинная нежная шея и круглые низкие плечи довершали впечатление потрясающей женской красоты. Ее покровитель был достаточно умен, чтобы понять, какое сокровище у него в руках, и решил извлечь из воспитанницы максимальную выгоду.

Дю Барри прямо сказал фавориту короля Ришелье, что Жанна предназначается именно Его Величеству. Через некоторое время Ришелье ответил, что граф должен обратиться к Лебелю — может быть, малышка и заинтересует короля. Вскоре во время ужина у Лебеля Жанна после шампанского совершенно развеселилась, покорив своей непосредственностью короля. Людовик сначала тайно наблюдал за ней, а затем приказал привести ее к себе. Гризетка тут же показала, на что способна, и престарелый ловелас так влюбился в нее, что Лебелю приказали найти ей подходящую партию для замужества и устроить ее дела. Супруг был найден быстро — брат графа дю Барри, происхождение Жанны также претерпело трансформации, и в качестве благородного отца был назван Жан-Жак Гомар де Вобернье.

Через месяц была сыграна свадьба, и супруг вернулся к себе в Тулузу. А новоиспеченная графиня дю Барри поселилась во дворце. Ее апартаменты в Версале находились в непосредственной близости от королевских, так что Людовик мог незаметно заходить к ней в любое время. Юная Жанна обнаружила вкус к драгоценностям и предметам роскоши, быстро устроив у себя в апартаментах настоящий склад произведений искусства и мебели.

Но лишь через девять месяцев после замужества, преодолев разного рода интриги, в апреле 1769 года Жанна добилась представления при дворе. Ее красота в сочетании с драгоценным платьем и подаренными королем бриллиантами на 100 000 франков произвели фурор. Придворные, знать и даже придворный шут, герцог де Трем, зачастили к ней с визитами. С изъявлениями преданности являлись литераторы и деятели искусства.

В июле 1769 года король отправился в военный лагерь в Компьене, и Жанна поехала вместе с ним. Она присутствовала на смотре войск, стала настоящей королевой лагеря, а командир полка полковник Бос приветствовал ее точно так же, как членов королевской семьи.

Как и Помпадур, дю Барри начала привлекать внимание иностранцев. Когда английский литератор Уолпол отыскал ее у алтаря в Версале, она была без грима и в весьма скромном туалете. Жанна предпочитала кокетливые неглиже пышным официальным нарядам. Чаще всего она носила платья из мягких струящихся тканей и достаточно легкомысленного покроя — даже к праздничному столу она являлась в простых нарядах, выгодно отличавшихся от глубоко декольтированных и стоящих колом придворных туалетов других дам. А придуманная ею довольно легкомысленная прическа вскоре стала известна как «шиньон а-ля дю Барри».

Почувствовав свою власть, она позволила себе вмешаться в один судебный процесс — ее приятель д’Эгийон подозревался в растрате общественных денег. После решения дела в его пользу Арман отблагодарил Жанну роскошным подарком — великолепной каретой, на которой можно было увидеть новые фамильные цвета Жанны и ее девиз: «Нападает первой!» Девиз был окаймлен ветками роз, на которых были изображены голуби, пронзенные стрелами сердца, факелы и другие символы любви.

Но в отличие от Помпадур, она никогда не вмешивалась в политику. Ее интересовала только роскошь: одним взмахом руки она приводила в движение целый штат портных, модисток, вышивальщиц, мастеровых. Например, у знаменитого Лепота она купила костюмы из сукна, расшитого незабудками, с рисунком мозаикой, украшенные золотой тесьмой и обшитые бахромой из мирта, платья для верховой езды из белого индийского муслина, стоившие 6000 ливров. Принадлежавшие ей наряды стоили от 1000 до 15 000 ливров, огромные суммы уходили и на заколки для волос.

На фабрике в Севре дю Барри ящиками покупала великолепный фарфор, заказала мастерам столовый сервиз из чистого золота с ручками из кроваво-красной яшмы, а также золотой туалетный столик, который так и не был закончен, так как это требовало совсем уж небывалых расходов. Таким же роскошным был и построенный за три месяца архитектором Леду «дворец-будуар» Лувесьен. К богатому содержанию от короля прибавлялись еще подарки и подношения. А благодаря бесконечно преданному ей генеральному ревизору Террею Жанна имела неограниченный доступ к государственной казне — ревизор проводил все ее счета как королевские.

Ее балы в Лувесьене совершенно отличались от праздников Помпадур — здесь царили вкусы парижской улицы: непристойная комедия Колле «Истина в вине» вводила в краску светских дам из Версаля, неприличные куплеты смущали даже мужчин, а наибольшим успехом пользовались Одино, звезда парижского дна, и эротические танцы.

С усилением ощущения своей безграничной власти весь внешний лоск фаворитки постепенно пропал. Жанна стала разговаривать с королем, словно торговка знаменитого рынка «Чрево Парижа», но впавший в маразм Людовик и в этом нашел свой шарм. Дю Барри не знала, что такое стыдливость или сдержанность: едва проснувшись и лежа полуодетой в кровати, она принимала модных художников и мастеровых, при появлении посланников самого папы вставала с постели в ночной рубашке и с обнаженной грудью…

Однако Жанна все еще оставалась добродушной простой женщиной из народа — не была злопамятной, не знала предрассудков, по-детски сердилась, но быстро обо всем забывала. Искренне привечая всех, кто ей нравился и был готов услужить, она была привязана к своей семье и постоянно заботилась о родных. У нее самой детей не было, поэтому она женила и выдавала замуж детей всех своих родственников, а также устраивала все их дела.

Портило настроение дю Барри лишь презрительное отношение к ней Марии Антуанетты. Когда Жанна представляла своего племянника королю в Компьене, Мария Антуанетта только слегка ей кивнула. Жена дофина не удостаивала фаворитку короля даже приветливым словом.

Шли годы, и Жанна почувствовала, что король больше не привязан к ней так, как раньше. Ведь у нее не было таких, как у Помпадур, талантов, чтобы развлечь его чем-нибудь необычным. В любой момент ее могла сместить новая фаворитка — в Оленьем парке девочки исчезали так же быстро, как и появлялись.

Король стал принимать сильнодействующие средства, но вскоре они перестали помогать. «Я вижу, что уже немолод и должен остановиться», — сказал он как-то придворному врачу. Болезнь быстро прогрессировала, и вскоре короля не стало.

Жанна Бекю, графиня дю Барри, доиграла свою роль королевской куртизанки. 12 мая 1774 года курьер передал ей письмо из Версаля, где ей предписывалось переехать в аббатство Пон-о-Дам. Возликовала она через полтора года, когда в ноябре 1775-го получила разрешение отправиться в Лувесьен.

Здесь все было по ее вкусу, она даже завела короткий роман с английским послом лордом Сеймуром. Жизнь ее текла и дальше в окружении высокородных иностранцев, старых и новых друзей, в привычной роскоши. Однако со временем посетителей становилось все меньше…

Пришел 1789 год, была взята Бастилия, и Жанна с грустью повторяла: «Если бы Людовик XV был жив, ничего такого бы не произошло!» Смерть на гильотине многих известных ей людей повергла ее в ужас, а 6 декабря 1793 года ее вызвали в суд. В официальном обвинении говорилось о спрятанных ею сокровищах и о явном доказательстве ее связи с контрреволюцией — собрании антиправительственных листовок и карикатур, якобы найденных у нее в замке, а также о ее трауре после казни тирана Людовика XVI и оживленной переписке со злейшими врагами Республики. Председатель суда собрал все имеющиеся в деле факты и сделал из «куртизанки предшественника Людовика XVI» соучастницу выступления против Франции иностранных держав и бунтов внутри страны.

Через 5 часов 15 минут судебного разбирательства Жанна была приговорена к смертной казни. Она не верила, что это конец, даже тогда, когда ей обрезали волосы. По легенде, отрубил голову дю Барри палач, с которым она была близка много лет назад, еще в свою бытность парижской гризеткой…

Фаворитка прусского короля Фридриха Вильгельма II, которую называли «прусской мадам Помпадур».

Вильгельмина Энке (1753–1820) родилась в семье трубача, который позже получил место валторниста в королевской капелле. Почти ребенком Вильгельмина, в которой уже можно было увидеть будущую красоту и прелесть, встретила принца на проселочной дороге. Тогда он тоже заметил очаровательную малышку. А в доме ее старшей сестры, веселой красавицы, окруженной толпой кавалеров, Вильгельм познакомился с Вильгельминой и усмотрел в этом совпадении имен знак судьбы. Увлечение постепенно переросло в пылкую любовь. Вильгельмине едва исполнилось тринадцать лет, поэтому Фридрих Вильгельм стал наставником любимой девушки. В течение трех лет он изложил ей все важнейшие события всемирной истории, занимался с ней географией. Вильгельмина оказалась прилежной ученицей с живым умом — она занималась с удовольствием и не боялась трудностей. А мадам Жирар учила ее французскому.

По мере того как девушка взрослела, обычные уроки постепенно превратились в «уроки любви». Здесь принц также выступал в роли наставника, но скоро ученица превзошла учителя. Вильгельмина, сознавая всю силу своей прелести, была энергичной, умной и терпеливой. Она глубоко и страстно любила мужчину, который сделал из нее личность и пробудил в ней настоящую женщину.

Чтобы отшлифовать доставшийся ему алмаз, принц отправил возлюбленную, которую сопровождала ее старшая сестра, в Париж, в престижную школу благородных манер. Здесь Вильгельмина стала брать уроки танцев, а также под руководством своей многоопытной сестры погрузилась в бурную жизнь «столицы мира», так что из этой учебной поездки Вильгельмина вернулась барышней значительно более опытной. Но полученное ею «образование» только усилило взаимное влечение влюбленных, и отношения приобрели более интимный характер. Наследник пользовался каждой свободной минутой, чтобы быть с Вильгельминой. Современник Макс Ринг так изобразил ее в своем романе «Розенкрейцеры и иллюминаты»: «Ее гибкая фигура, ее свежее лицо напоминали вакханок с картин Рубенса. Все в ней дышало откровенной чувственностью и горячей жаждой жизни, что явственно сквозило в ее пылких взглядах, обольстительном смехе на ее полных губках и такой же полной белой груди…»

Принц разрывался между праздничными балами, знаменовавшими начало его супружеской жизни, и тайными любовными свиданиями с Вильгельминой. В первом браке его двадцатилетним юнцом женили на двоюродной сестре Элизабете Кристине Брауншвейгской, но супруги не любили друг друга. Поэтому, узнав об изменах жены, Вильгельм настоял на разводе, который последовал 21 апреля 1769 года. Элизабета Кристина была сослана в Штеттин. Однако государству нужен был наследник, поэтому замена на супружеском ложе принца последовала очень быстро — наследник сочетался браком с Фредерикой Луизой Гессен-Дармштадтской. Этот брак также не был счастливым, но, во всяком случае, супруга не изменяла Вильгельму открыто — ей просто было некогда за рождением и вынашиванием детей…

Именно в это время принц обратился к дяде — королю Фридриху Великому — и настоял на том, чтобы Вильгельмина была объявлена его официальной фавориткой с годовым доходом в 30 тысяч талеров и представлена ко двору. К удивлению принца, его возлюбленная держалась с поразительным хладнокровием в самых щекотливых ситуациях, которые с энтузиазмом и тайным злорадством подстраивали придворные. Любимая малышка еще больше притягивала принца — он был готов поклясться ей в вечной верности. И 27 января 1770 года они скрепили своей кровью клятву нерушимой взаимной верности.

Чтобы соблюсти приличия, Фридрих Вильгельм выдал фаворитку замуж за своего доверенного камердинера Рица. Это не понравилось Вильгельмине, однако она не хотела сердить любимого, тем более что все остальное осталось по-прежнему. В 1770 году Вильгельмина родила мальчика — Фридрих Вильгельм его очень полюбил и тотчас присвоил титул графа фон дер Марка. Всего Вильгельмина родила пятерых детей, из которых Фридрих Вильгельм официально признал двоих — сына и дочь. Но, к несчастью, графа фон дер Марка в возрасте восьми лет не стало. Памятник работы Шедова в церкви Святой Доротеи в Шарлоттенбурге до сих пор напоминает о скорби безутешного отца, который так и не смог оправиться от этой потери.

Хотя Вильгельмину часто обвиняли в чрезмерной роскоши и «грабеже» казны, на самом деле она обладала весьма скромным доходом и даже делилась с принцем тем немногим, чем располагала. Вильгельм часто бывал в стесненных обстоятельствах, а денег ему всегда нужно было очень много, так как прежние пассии требовали значительных затрат. Поэтому Вильгельмина вела очень скромный образ жизни и не высказывала никаких желаний. «Нужда была частым гостем у нас, — вспоминала она. — Если бы принц попал в беду, я отдала бы все, что у меня есть. Ведь мы любили друг друга. И это не было жертвой!»

Дворцовые интриги заставили принца в начале 1783 года временно расстаться с Вильгельминой. Но оказалось, что эта женщина навеки покорила его сердце своим безмятежным характером, прелестью, живым умом, а особенно своей способностью никогда не унывать и даже вдохновлять других.

Придворная клика решила навязать слабовольному монарху другую любовницу. Выбор пал на давнюю любовь кронпринца — три года он преследовал Юлию фон Фосс, но так и не достиг желанной цели. При дворе моментально разразилась скрытая война между партиями Риц и Фосс. Но Вильгельмина не стала в нее ввязываться — она всего лишь напомнила Фридриху их клятву верности, заканчивавшуюся словами «никогда с ней не разлучаться». Несмотря на то что Юлия фон Фосс родила мальчика, она спустя три месяца умерла от чахотки, и карта, разыгранная придворной партией, оказалась бита.

Тогда в смерти фон Фосс обвинили Вильгельмину. Когда же следов отравления на теле не обнаружили, была выдвинута версия воздействия магических сил. Но все было зря — Фридрих Вильгельм вернулся к верной фаворитке. Однако спустя год король угодил в другую любовную западню, приготовленную придворными для него. На этот раз его околдовала своими чарами графиня Денхофф, но ненадолго.

Вильгельмина же после всех этих испытаний только укрепила свое влияние на короля. Скоро она стала самой почитаемой дамой при дворе Фридриха Вильгельма II. Правда, на смену страсти пришла дружеская привязанность. Когда Вильгельмина заболела и ей прописали курс лечения водами на курорте в Пизе и в Неаполе, король выдал ей чеки на предъявителя в самые престижные банкирские дома Италии. Там Вильгельмину повсюду ждал триумф. Толпа художников, поэтов и ученых окружала фаворитку короля с утра до вечера — 43-летнюю «прусскую мадам Помпадур» находили очень остроумной и красивой. И только неаполитанская королева Каролина, дочь Марии Терезии, не захотела принять низкородную блудницу. Однако близкие ко двору круги приняли Вильгельмину — леди Эмма Гамильтон, супруга английского посла и подруга Каролины, посещала прусскую гостью несколько раз.

Из-за реакции неаполитанской королевы Вильгельмина чувствовала себя униженной и попросила короля пожаловать ей дворянство, чтобы исключить подобные ситуации. Фаворитка тут же получила титул графини фон Лихтенау, а также право включить в свой герб прусского орла и королевскую корону. Одновременно графиня получила поместья Лихтенау, Брайтенвердер и Росвизе. Щедрость короля тут же привела к появлению претендентов на ее руку. Например, ей сделал предложение лорд Темпелтаун, двоюродный брат английского министра Питта. Но король стал энергично противиться этому. Лорд Бристоль попытался убедить короля вверить судьбу графини Лихтенау в его руки, чтобы она в будущем ни в чем не испытывала нужды: «Я отдам ей во владение замок в Англии и назначу ежегодную ренту в 2000 фунтов». Фридрих Вильгельм вместо ответа подарил фаворитке 500 000 талеров в голландских долговых обязательствах. Когда узнали о королевском подарке, в народе поднялся ропот. А дворянство засыпало «доброго короля» прошениями о дополнительных привилегиях.

Когда Фридрих Вильгельм серьезно заболел, он попытался уговорить графиню уехать в Англию, но та решила остаться — она взяла на себя все заботы о больном монархе, который лежал в Мраморном дворце в Потсдаме. Ни явные, ни скрытые угрозы не могли вынудить Вильгельмину уехать — она хотела быть с любимым до тех пор, пока хватит сил, даже зная, что сын Фридриха Вильгельма после смерти отца не пощадит ее. 16 ноября 1797 года врач сообщил Лихтенау и королевской семье, что конец близок. Графиня, измученная длительным уходом за больным, упала в обморок, и ее отправили в собственные покои.

После смерти короля Вильгельмину покинули все друзья. Наконец ее уведомили, что она находится под арестом как шпионка и воровка, разорявшая государство. 17 февраля 1798 года ей зачитали указ, в котором Фридрих Вильгельм III повелевал, чтобы она вернула короне все подаренные ей его отцом ценности, дома в Шарлоттенбурге и Берлине и те самые 500 000 талеров в голландских ценных бумагах. Считалось, что все это она у короля выманила.

Графиня была сослана в крепость Глогау, затем у нее все отобрали и назначили пенсию 4000 талеров в год. Она не должна была оспаривать устно или письменно решение короля или как-либо пытаться скомпрометировать королевский дом. Со свойственным ей мужеством Вильгельмина вела себя и в новом положении. Ее современник Фридрих фон Кельн отмечал: «…Природа щедро одарила ее всеми чарами, чтобы соблазнять мужчин. Но она никогда не поддавалась легкомысленным связям. У нее была необыкновенно прекрасная фигура, совершенная и бесподобная. У нее были неплохой вкус и склонность к меценатству. У нее был самый изысканный в Берлине стол, самое непринужденное и веселое общество. Она была рождена и воспитана как куртизанка».

В 1802 году 48-летняя Вильгельмина вышла замуж за актера, поэта и музыканта Франца фон Гольбейна, который был младше нее более чем на двадцать лет. Правда, через несколько лет союз распался. За все радости бытия в молодости теперь графине Лихтенау приходилось расплачиваться одиночеством и нуждой. В отчаянии она обратилась к императору Наполеону и попросила вступиться за нее перед прусским двором. Стараясь лишний раз досадить прусскому королю, Наполеон добился, чтобы графине были возвращены поместья Лихтенау и Брайтенвердер.

Вильгельм Доров, который неоднократно встречался в Париже с графиней Лихтенау, характеризовал ее в мемуарах «О пережитом. 1813–1820» как «очень интересную и одаренную женщину, фигура которой еще сохраняла прежние формы, а шея была почти такой же безупречной, как у девушки». Умерла Вильгельмина летом 1820 года в Берлине.

Настоящее имя женщины, ставшей фавориткой Людовика XVIII и известной как Жозефина Луиза де Бальби, графиня де Комон, — Анна де Комон де ла Форс (1758–1842).

Была одной из четырех дочерей маркиза де Комон де ла Форс. В семнадцать лет Анна вышла замуж за полковника графа де Бальби.

Не прошло и года, как господин де Бальби застал свою жену в постели с шевалье де Жокуром. Разъяренный муж бросился со шпагой на неверную супругу и ранил ее. Пока он неистовствовал в гневе, шевалье де Жокур успел бежать через потайной ход. Анна не растерялась и сумела убедить мужа, что у того случилась галлюцинация и никакого любовника в ее покоях не было. А некоторое время спустя господина де Бальби признали сумасшедшим и заперли в Бисетре. Избавившись таким образом от неудачливого супруга, она настояла на том, чтобы ее любовник шевалье де Жокур получил все должности графа.

Вскоре графиня де Бальби оказалась при дворе графини Прованской. Анна была хороша собой, пикантна, остроумна и лукава. Став фрейлиной, она вознамерилась соблазнить супруга графини Прованской, в недалеком будущем короля Людовика XVIII. Это ей не стоило большого труда.

Став фавориткой графа Прованского, де Бальби захотела поселиться в Люксембургском дворце. Граф Прованский тут же приказал приготовить для нее роскошные апартаменты. «Входите, мадам. Все это — ваше!» — торжественно заявил он, показывая Анне специально отделанные для нее комнаты. Окинув придирчивым взглядом новое жилище, графиня сказала, что все это ей не нравится, а мебель просто ужасна. Графа это очень расстроило, и он решил: а что если списать все на гвардейцев? Допустим, они подожгли комнаты, и все сгорело?..

После «пожара» комнаты обставили в соответствии со вкусом новой фаворитки: зеленый с белым атлас, много золота…

Вскоре молодая фрейлина приобрела массу поклонников.

Когда грянула революция, правивший тогда король Людовик XVI, брат графа Прованского, бежал из Парижа. Госпожа де Бальби с первых же дней революции благоразумно решила держаться подальше от народного гнева. Но брат короля, на то время без пяти минут король Франции Людовик XVIII, испытывавший некоторую симпатию к революционерам и даже поддерживавший их своими нападками на Марию Антуанетту, не хотел покидать родину. Ему казалось, что народ потребует не более чем изгнания королевы и отречения короля, поэтому он решил остаться в Париже, чтобы тут же занять трон, на котором только что сидел его брат Людовик XVI.

Планы графа Прованского нарушила госпожа де Бальби. «Я уезжаю, — сказала она. — И вы должны последовать за мной! Через неделю я буду в Монсе… Устройте ваше бегство. Кстати, вы сможете лучше управлять событиями извне». Он обожал свою маленькую графиню и после недолгих раздумий согласился. В день бегства королевской семьи в Варенн (20 июня 1791 года) он покинул дворец, переодетый иностранным туристом, сел в карету и прибыл в Монс, где его ждали жена и графиня де Бальби. А 7 июля они, вместе с придворными, их женами и любовницами, прибыли в Кобленц. Разместились все в Шенборнлустском дворце, принадлежавшем Клеменсу Венцеславу Саксонскому, архиепископу Трирскому, дяде графа по материнской линии.

В Кобленце, куда перебрался и весь королевский двор Людовика из охваченного волнениями Парижа, главенствовала фаворитка графа Прованского. Ей удалось прибрать весь двор к рукам, как, собственно, и будущего короля, который теперь принадлежал ей безраздельно.

Госпожа де Бальби дергала за все ниточки, плела интриги, назначала офицеров армии Конде, прогоняла советников, отзывала дипломатов. Все их взлеты и падения зависели только от графини… О ее могуществе французский историк Жозеф Тюркан писал: «Вначале эмиграция была приятным времяпрепровождением для дворян, честолюбцев и хорошеньких женщин. Это было модой и только много позже стало необходимостью. Установлению моды больше всего способствовали женщины. Поэтому эмиграцию можно считать детищем слабого пола. Женщины — движущая сила и инструмент эмиграции. Кобленц принадлежит им, это их арена действий, их театр, и они прекрасно в нем играют. Главная роль, безусловно, отведена госпоже де Бальби».

Фаворитка принимала в своей комнате генералов, дипломатов и придворных, обсуждая с ними текущие события. Эти «совещания» были иногда очень легкомысленными и не соответствовали нашим представлениям о политике. Но тогда это никого не смущало. Властная, надменная, госпожа де Бальби позволяла себе обращаться с самыми знатными людьми Франции очень пренебрежительно.

Во дворце Шенборнлуст все знали, что фаворитка обманывает графа Прованского, изменяет ему. Но ее беззастенчивость никого не шокировала — фривольность при новообразовавшемся дворе была в порядке вещей, а распутные оргии — единственным развлечением эмигрантов в Кобленце. Там царила уютная обстановка интимных ужинов, и все были счастливы оттого, что, избежав опасностей революции, теперь могут предаваться приятным развлечениям.

Но в начале 1792 года, в день святого Епифания, разразился громкий скандал. На вечеринке у госпожи де Ланж был избит обратившийся за милостыней нищий немец. Де Бальби, немало раздосадованная скандалом, учиненным гостями госпожи де Ланж, лихорадочно искала способ поправить дело. Она понимала, что для дальнейшей поддержки эмигрантов нужен могущественный и богатый монарх, который согласился бы их финансировать. Фаворитка решила, что таким монархом могла бы стать Екатерина II, посланник которой, граф Романов, как раз пребывал в Кобленце.

Де Бальби пригласила к себе русского дипломата и кокетством да елейными речами соблазнила его. Уже через несколько недель русский посланник был у ног этой дьяволицы и уж постарался добиться от Екатерины поддержки для эмиграции…

Когда двор оставил Кобленц, де Бальби уехала в Голландию. Отношения с королем уже давно были омрачены, с одной стороны, вызывающей неверностью фаворитки, а с другой — скупостью венценосной особы. На новом же месте графине удалось привлечь к себе внимание графа д’Аршамбо, скандальная связь с которым в результате наделала много шума.

Пересидев за границей опасность быть сурово наказанной на родине, де Бальби возвратилась во Францию. Жила она в Монтобане и только после низложения Наполеона приехала в Париж в надежде возобновить старые связи с Людовиком XVIII. Долго он не давал ей аудиенции, но когда наконец она добилась ее, то была горько разочарована — ожидания ее на возобновление связи не оправдались.

Умерла Жозефина Луиза де Бальби, графиня де Комон в 1842 году. Похоронена на кладбище Пер-Лашез.

Катенька Нелидова (1756–1839), дочь поручика И. Д. Нелидова, родилась в смоленской деревне Климятино, принадлежавшей ее родителям. Некогда род Нелидовых был знатным, но со временем обеднел и, когда девочке пришла пора получать образование, родители, ограниченные в средствах, вынуждены были отдать ее в воспитательное заведение, только что созданное при Смольном монастыре (то, которое впоследствии станет знаменитым Смольным институтом). Они надеялись, что под присмотром самой императрицы Екатерины II их дочь добьется успехов.

Итак, Катенька стала ученицей первого, самого блестящего набора Смольного института. По масштабу личностей выпуск 1776 года можно сравнить разве что с первым, пушкинским выпуском Царскосельского лицея.

Девочка выделялась среди своих однокурсниц веселым нравом и остроумием, а еще была одарена музыкально, имела актерские способности. Так, известно, что она принимала участие в спектакле «Служанка-госпожа», поставленном по пьесе Дж. Перголези, и играла в нем молодую служанку Сербину, которая с помощью целого ряда уловок смогла вынудить своего господина жениться на ней.

На картинах художника Левицкого запечатлены для потомков наиболее талантливые ученицы Смольного института. Среди них Катенька Нелидова. На картине она танцует менуэт, изображая прелестницу Сербину. Ученический спектакль с пятнадцатилетней Нелидовой в главной роли произвел фурор в Петербурге. Многие столичные газеты написали о спектакле восторженные отзывы, а игра Нелидовой была особо отмечена.

Екатерина II назвала девушку «феноменом», а поэт Алексей Ржевский посвятил ей стихи, в которых выразил свое восхищение юной актрисой, сказав, что «всякую хвалу» та превзошла.

Смольный институт Екатерина Нелидова окончила с золотой медалью «второй величины» и была награждена вензелем Екатерины Великой. На выпускном акте 1776 года Нелидова от имени воспитанниц произнесла на немецком языке благодарственную речь.

Вскоре ее взяли ко двору, а через год назначили фрейлиной второй супруги наследника престола.

Привлекательной наружностью девушка не обладала. Бледная, небольшого росточка, она, тем не менее, очаровывала всех своей непринужденностью и обходительностью в общении.

Князь Ю. В. Долгоруков говорил о ней: «Девушка умная, но лицом отменно дурна, благородной осанки, но короткого роста».

Румяна, пудра и высокие каблуки стали верными помощниками фрейлины великой княгини Натальи Алексеевны, спустя год скончавшейся — великая княгиня умерла, не перенеся тяжелой беременности.

Сердце наследника престола Павла Петровича Катенька покорила простотой и скромностью. Знакомство их произошло в те дни, когда из Вюртемберга ждали невесту Павла принцессу Софию. После ее приезда Павел с принцессой Софией, крещенной в православие под именем Мария Федоровна, отправился в свадебное путешествие по странам Европы.

Молодая жена была очень недовольна, что их сопровождали фрейлины, приставленные по протоколу императрицей — матерью Павла. Среди молоденьких фрейлин была и Катенька Нелидова, на которую Павел поглядывал все с большим интересом. Изредка они уединялись и подолгу о чем-то беседовали.

«Наша дружба была чистой», — будет клясться Павел через несколько лет. Тогда он тяжело заболел в походе, и ему казалось, что он скоро умрет. Больше всего во время болезни его беспокоила судьба маленькой фрейлины Катеньки.

«Мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать, хотя бы негласно, из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между m-elle Нелидовой и мною. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог».

Павел Петрович тогда благополучно выздоровел и, беспокоясь о судьбе Нелидовой, подарил ее родителям две тысячи душ крестьян. Ее же братья получили высокие посты.

Придворным интриганам не нравилась привязанность Павла к Нелидовой. Он же писал ей: «Смею это высказать: связи, существующие между нами, их свойства, история этих отношений, их развитие — все это имеет нечто столь особенное, что мне невозможно упустить все это из моей памяти, из моего внимания, в особенности же в будущем… Простите мне все это; будьте снисходительны к человеку, любящему вас более, чем самого себя, и в этом духе примите все. Единому Богу известно, насколько и во имя чего вы мне дороги; призываю на вас самые святые Его благословения и остаюсь весь ваш, слуга и друг».

В тот период их отношений и в самом деле могло показаться, что Катенька управляет Павлом. По столице поползли нелестные слухи о ней, и она, дабы пресечь их, в 1792 году обратилась к императрице, не поставив в известность Павла, с просьбой даровать разрешение поселиться в Смольном монастыре. Она едет в свой родной Смольный и о своей жизни там пишет так: «У меня прекрасная библиотека, у меня моя арфа, мои карандаши, все предметы, которые так хорошо служили мне к развлечению в моменты, когда мне приходилось страдать… Я не буду так недовольна, порвав несколько связь со светом, который не умел или, скорее, не хотел отдать мне справедливость. Я оценила уже, чего он стоит, и мое сердце уже научилось не ставить своего счастья в зависимость от его суждений. Мне хорошо известно, что и при настоящем случае я не избегну его злобы и толков, большею частью развращенных, но я не хочу даже знать их. Я чувствую себя настолько выше их, что всего менее интересуюсь ими».

Нелидова не появлялась при дворе до самого 1796 года, и только смерть Екатерины II заставила ее покинуть добровольное заточение. Обиженный Павел сменил гнев на милость и в честь своего восшествия на престол назначил Екатерину Нелидову камер-фрейлиной.

Прощенная фаворитка имела очень сильное влияние на императора, о чем свидетельствует хотя бы то, что большинство придворных мест и руководящих должностей в государстве было занято ее родственниками или близкими друзьями (Куракиной, Нелидовым, Плещеевым и др.). Она защищала от нападок императора невиновных, ей даже приходилось заступаться перед ним за саму императрицу. Придворные льстецы не имели возможности восторгаться ее красотой, поэтому они воспевали ее «миловидность движений» и то, как она великолепно танцует.

Нелидова отличалась редким в то время бескорыстием и отказывалась даже от подарков императора. Историк Шумигорский, биограф Нелидовой, писал о ней как о важнейшей политической фигуре того времени. Авторитет ее пошатнулся с появлением при дворе Анны Лопухиной, к которой у Павла Петровича вспыхнула страсть. До этого Катя с блеском избавлялась от соперниц. Но с Лопухиной Нелидова не справилась. Тут свою роль сыграла не только молодость и красота новой фаворитки, но и влиятельные политические фигуры, стоявшие за ее спиной. После ее переезда в Санкт-Петербург Е. И. Нелидова приняла решение вновь удалиться в Смольный монастырь. Сразу же после отъезда Екатерины были вынуждены отказаться от своих постов ее многочисленные друзья и родственники.

В скором времени Нелидова попыталась заступиться за императрицу, которую Павел Петрович намеревался отправить на постоянное жительство в Холмогоры. Император был крайне недоволен своей бывшей фавориткой. После этого случая она постоянно испытывала на себе его немилость. Он даже приказал Нелидовой покинуть Петербург, и до самой смерти императора Екатерина Ивановна проживала в замке Лоде, находившемся близ Ревеля. Оттуда она переписывалась с императрицей, всячески поддерживая ее. Павел несколько раз порывался помириться с Нелидовой, но его отговаривали корыстолюбивые приближенные.

Из писем Екатерины Ивановны известно, как проходили дни в замке Лоде: «Встаю я между 6 и 7 часами; помолившись Богу за всех, кто нам дорог, кто любит нас и кто любим нами, выпиваю чашку чая — иногда с аппетитом, иногда без него; потом собираю карандаши и начинаю рисовать… Это занятие задерживается до одиннадцати часов, когда нужно заняться туалетом, чтобы выйти в 12 часов к обеду. После него, заменяющего завтрак, пользуюсь небольшим остатком дня, чтобы заняться чтением — серьезным или легким, или просто усыпительным. В три часа пополудни нужно уже зажигать свечу, а часом позже уже прекращать чтение, чтобы пощадить бедные глаза, которые пригодятся на завтрашний день; потом я обращаюсь к музыке, которая продолжается до восьми часов вечера…»

Екатерина Нелидова тяжело перенесла известие о смерти императора. Говорили, что она резко состарилась, узнав о его кончине.

В 1801 году после государственного переворота она возвратилась в петербургский Смольный монастырь, где продолжала оказывать помощь императрице Марии Федоровне в управлении благотворительными домами.

После смерти Марии Федоровны в 1828 году имя некогда знаменитой Екатерины Нелидовой начали забывать. Она умерла, не дожив до 83 лет. Ее коллеги по Смольному институту сказали о ней: «Уклоняясь всегда с редким самоотвержением от высших почестей и богатств, она старалась только облегчать, по возможности, участь ближних своих, преимущественно тех, которые, страдая более других, более нуждались в помощи. Она жила по слову евангельскому: будьте яко дети».

Екатерина Ивановна Нелидова умерла в 1839 году и была похоронена в Санкт-Петербурге на Охтинском кладбище.

Мари-Роз Жозефа Таше де ла Пажери (1763–1814), или Роз (именем Жозефина ее стал называть Наполеон), первая жена Наполеона I, была императрицей Франции с 1804 по 1809 год.

Родилась она 23 июня 1763 года на острове Мартиника в аристократической семье шевалье Жозефа Гаспара Таше де ла Пажери, отставного лейтенанта артиллерии, и Мари-Розы де Верже де Сануа, происходившей из старинной семьи уроженцев Бри.

В шестнадцать лет молодая креолка вместе с отцом и сестрой Розеттой покинула остров и прибыла в Брест, а вскоре переехала в Париж. С первым мужем, виконтом Александром де Богарне, Мари-Роз Жозефа прожила недолго. После рождения двоих детей (Евгений стал впоследствии вице-королем Италии, а Гортензия — женой голландского короля Людовика Бонапарта и матерью Наполеона III) она удалилась в аббатство Пантемон совершенствовать образование. Вскоре супруги приняли решение жить раздельно, после чего Мари-Роз Жозефа получила содержание размером 11 000 ливров. Это позволило ей поместить сына в парижский пансион. Сама же она с дочерью какое-то время жила на Мартинике, а затем, испуганная революционными потрясениями на острове в сентябре 1790 года, вернулась в Париж. Там, в апреле 1794 года, она была арестована и приговорена к казни с формулировкой: «…Гражданку Богарне, жену генерала, объявленную подозрительной в силу закона от 17 сентября, содержать в целях общественной безопасности впредь до новых распоряжений».

В заключении Жозефа умудрилась завести роман сначала с содержавшимся там же генералом Гошем, а затем с генералом Сантерром. Выйдя после переворота 9-го термидора и последующей казни Робеспьера на свободу, Жозефа становится содержанкой политического деятеля виконта Барраса. Он и познакомил госпожу де Богарне, к тому времени уже вдову генерала (по ложному доносу в бездеятельности при обороне Майнца генерал де Богарне был арестован как враг народа и 23 июня 1794 года гильотинирован), с Наполеоном Бонапартом.

В свою очередь Наполеон, молодой генерал, которому тогда не было и двадцати семи лет, быстро смекнул: дабы заручиться поддержкой одного из главных деятелей 9-го термидора, «короля Республики», как его называли, Барраса, необходимо, прежде всего, добиться расположения его знаменитой любовницы мадам Терезии Тальен, а для этого надо было появиться в свете.

И вот Наполеон отправляется в салон мадам Тальен. Неказистого вида, низкорослый, бедно одетый, молодой человек выглядел довольно жалким на фоне роялистов, щеголявших белокурыми париками и выставлявшими напоказ свои роскошные, броские наряды. Ни для кого из этих светских львов не прошло незамеченным появление в столь избранном обществе смуглолицего генерала с пронзительным взглядом.

Здесь, в салоне мадам Тальен, Наполеон и встретил Мари-Роз Жозефу де Богарне, еще одну королеву парижских салонов.

Увидев виконта Барраса, с которым был хорошо знаком, Наполеон решительно направился к нему. Виконт был с дамой. На его даме было простое муслиновое платье, свободно ниспадающее широкими складками, под которыми угадывались очертания груди и бедер. Хозяйка вечера окидывала каждого мужчину смелым, зовущим взглядом, словно предлагая им быть посмелее.

Очарованный красотой полуобнаженной дамы, Наполеон почтительно приблизился к Терезе Тальен. Баррас что-то шепнул ей на ухо. Мадам расплылась в почтительной улыбке. Виконт представил Наполеона как отличившегося при взятии Тулона.

В какое-то мгновение худой малозаметный офицер стал ярким и интересным… Каждую фразу своих собеседников он подхватывал буквально на лету, не упуская возможности показать себя во всем блеске. Заметив устремленный на него оценивающий взгляд Жозефы де Богарне, он обменялся и с ней парой слов. До него доходили слухи, что Терезия познакомилась с Жозефой в тюрьме и с тех пор они стали ближайшими подругами. Этим женщинам молва приписывала многочисленных любовников.

Наполеон был так остроумен, что Жозефина (именно так назвал он ее в разговоре) невольно перестала замечать, как убого одет новоиспеченный герой.

Дамы, в ходе беседы присоединившиеся к их обществу, постепенно, одна за другой, отошли от них, словно признав за Жозефиной де Богарне право на молодого генерала. Как бы между прочим, Жозефина не преминула пригласить Наполеона навестить ее дома, на улице Шантерен, 6.

У мадам де Богарне за плечами была уже целая жизнь. Ей было за тридцать. Ни ее манеры, ни плавные движения, ни кожа и безупречная фигура — ничто не выдавало возраст этой женщины. Все восхищались ею и почитали за честь дружить с ней. Она занимала центральное место в том мире, в который Наполеон только ступил. Наполеон был на шесть лет моложе ее, и в то время едва ли кто-то мог предугадать блестящую карьеру, ожидающую офицера артиллерии.

Казалось бы, между законодательницей моды парижской светской жизни и молодым генералом не может быть ничего общего. На самом же деле их роднило очень многое. Оба они родились на маленьких островах — Наполеон — на Корсике, Жозефина — на Мартинике. Его родным языком был итальянский, и поначалу он говорил по-французски с сильным акцентом. Жозефина покинула Западное полушарие и вышла замуж за молодого парижского аристократа. Оба они чувствовали себя во Франции чужими, должны были осваивать этикет парижского общества, и оба познали бедность, во время революции сидели в тюрьме. Оба также были страстными мечтателями.

Наполеон принял приглашение Жозефины и вскоре посетил уютный особняк на улице Шантерен, 6, который снимал для нее ее любовник виконт де Баррас. Нежная и страстная, Жозефина сразу же завладела всем существом Бонапарта, он сразу же без памяти влюбился в нее.

Однако Наполеона первое время не покидало ощущение, что эта женщина с шелковой гладкой кожей, с длинными ласкающими пальцами выскальзывает из его рук — будучи рядом с ним, она на самом деле находится где-то далеко…

Как-то, поджидая ее в приемной нотариуса господина Рагидо, где она назначила ему свидание, Наполеон услышал доносившийся из-за приоткрытой двери голос нотариуса: «Что это вам вздумалось! Выходить замуж за генерала, у которого нет ничего, кроме плаща и шпаги!»

О предстоящем бракосочетании публично было сообщено 7 февраля 1796 года, а 2 марта состоялось официальное назначение молодого генерала на пост главнокомандующего французскими войсками в Италии.

9 марта 1796 года сыграли свадьбу. Родственники Бонапарта прохладно отнеслись к его браку с овдовевшей матерью двоих детей, особенно мать и сестры. На протяжении всех тринадцати лет брака Наполеона и Жозефины семейство Бонапарт интриговало против «вдовы Богарне», непрестанно подталкивая Наполеона расстаться со «старухой».

В качестве свадебного подарка Наполеон преподнес Жозефине маленькое кольцо с сапфирами, внутри которого было выгравировано: «Это судьба».

После свадьбы Жозефина и Наполеон провели целых две ночи вместе, а спустя два дня генерал покинул свою жену, чтобы принять участие в итальянской кампании. Одиннадцать ночевок от Парижа до Ниццы. Почти с каждой почтовой станции, на которой Наполеон менял лошадей, летело письмо на улицу Шантерен.

«Когда я бываю готов проклясть жизнь, я кладу руку на сердце: там твой портрет, я на него смотрю, и любовь для меня — безмерное лучезарное счастье, омрачаемое только разлукой с тобой. Ты приедешь, правда? Ты будешь здесь, около меня, в моих объятиях! Лети на крыльях! Приезжай, приезжай!»

Но перспектива разделить с мужем солдатскую жизнь нисколько не привлекала Жозефину. Гораздо приятнее были великосветские салоны и роль одной из самых высокопоставленных львиц нового Парижа! Она была участницей всех празднеств, всех увеселений, всех приемов в Люксембурге, где при Баррасе была восстановлена королевская пышность и где рядом с хозяйкой, госпожой Терезией Тальен, ей отводилось почетное место. На его письма она отвечала сухо и небрежно. Муж продолжал настаивать на ее приезде. Тогда она придумала предлог: беременность!

Узнав эту новость, Бонапарт потерял голову. «Я так виноват перед тобой, — писал он ей, — что не знаю, как искупить мою вину».

Он не мог больше ждать; грозил, если его жена не приедет, подать в отставку, все бросить и помчаться в Париж. Жозефина поняла, что надо ехать, тем более что последнего предлога — беременности — нет. К тому же ему было известно, что она продолжала выезжать в свет, не отказывалась ни от одного праздника и прекрасно переносила все развлечения.

«Ты нужна мне, — писал Наполеон ей, — потому что я скоро сильно заболею». Жозефина сообщила ему, что ждет его в Милане, — куда он и помчался. Два дня сердечных излияний, любви, страстных ласк…

Дни, когда они бывали вместе, Наполеон проводил в преклонении перед ней; когда она уезжала — слал гонца за гонцом. Из каждой из безвестных деревень с гонцом летели письма с уверениями в любви, в признательности, со страстными, безумными словами ласки. Опытную светскую женщину ненасытные чувства двадцатишестилетнего мужчины, жившего до тех пор целомудренно, поначалу умиляли. Но со временем его экзальтация стала тяготить Жозефину. Его безрассудная страсть теперь не способна была разбудить ее притупившиеся чувства.

У Жозефины появился любовник. Им стал Ипполит Шарль, адъютант генерала Леклерка. Кроме любовных, ее связывали с Ипполитом и деловые отношения: совместно они принимали участие в финансовых махинациях на поставках в армию. Шарль был из того Парижа, который любила Жозефина, — разгульного, шумного, веселого. Ей нужен был Шарль, чтобы в отсутствие мужа легче было переносить скуку. Информация о недостойных финансовых сделках и предосудительном поведении Жозефины была передана Наполеону. Жозефине удалось унять его гнев, убедив супруга в беспочвенности слухов. Отрицая все обвинения, она предложила развод, если Бонапарт не доверяет ей. Тот простил жене измены — он все еще любил ее.

В мае 1798 года Наполеон во главе большой армии отправился в экспедицию в Египет, и Жозефина решила сопровождать его до Тулона.

Находясь в Египте, Наполеон вновь узнал о неверности супруги. Он не пожелал слушать ее объяснения и стал готовиться к разводу. Ничто не могло заглушить в нем справедливое негодование.

Когда же Наполеон прибыл во Францию, Жозефина, совершенно потерявшая голову, тут же отправилась к нему. Впервые в жизни она задумалась о своем положении, и весь ужас его внезапно предстал перед нею. Если ей не удастся завоевать его снова, что с ней будет?

Она и на этот раз сумела отговорить его от развода. Бонапарт же не только простил Жозефину, но и оплатил более двух миллионов ее долгов, которые она сделала в его отсутствие. Жозефина задумалась: муж, такой содержатель, какого нелегко найти, заслуживал того, чтобы для него кое-чем пожертвовать.

И Жозефина пожертвовала — своими отношениями с Ипполитом Шарлем. Теперь ее видимое поведение не давало противникам повода для нареканий. Сама же она слишком боялась утратить свое положение.

После этого эпизода отношение Бонапарта к Жозефине все же изменилось. Этому отчасти способствовало то обстоятельство, что во время египетской кампании любовницей Наполеона стала двадцатилетняя Маргарита Полина Бель-Иль — жена одного из младших офицеров французской армии. Сыграло роль и то, что Жозефина, которой было далеко за тридцать, уже была не так красива, как прежде. Бонапарт теперь легко заводил на стороне и кратковременные, и длительные любовные связи, а семейная жизнь продолжала омрачаться размолвками, связанными с новыми долгами Жозефины.

После возвращения из Тильзита мысли о разводе все чаще стали посещать Наполеона, и главной их причиной была неспособность Жозефины родить ребенка — наследника императора. Однако император в течение двух лет, с июля 1807 до октября 1809 года, колебался, взвешивая все за и против. Тем не менее он сам начал в Париже неприятный разговор, считая своим долгом известить Жозефину о принятом им решении. Решение это не было для нее неожиданным — она ждала этого, ждала всегда, все время. Без всякой надежды снова овладеть им, она все же прибегла к обморокам и слезам, теперь только для того, чтобы извлечь выгоды из положения, в котором она оказалась. Во-первых, ей надо было устроить сына — то, что он обещал ей раньше. Во-вторых, она не желала уезжать из Парижа и хотела получить Елисейский дворец как городскую резиденцию, Мальмезон — как летнюю, Наваррский замок — для охоты. Затем она потребовала, чтобы были уплачены ее долги, чтобы за ней сохранили ранг и прерогативы императрицы, чтобы у нее были деньги, много денег… И все это она получила: три миллиона в год, тот же почет, каким пользовалась раньше, и все внешние атрибуты царствующей императрицы: титул, гербы, охрану, эскорт.

Развод вступил в силу 16 декабря 1809 года, после чего император сочетался браком с австрийской принцессой Марией Луизой, родившей ему желанного наследника.

Сохранившая титул императрицы, Жозефина поселилась в Мальмезоне, который она превратила в подобие Версаля, куда в свое время не была допущена. Жила в нем пышно, окруженная своим прежним двором. По-прежнему привязанная к Наполеону, с которым они, расставшись, оставались в дружеских отношениях, она переписывалась с императором и с участием следила за его судьбой.

Жозефина Богарне скончалась вскоре после первого отречения Наполеона — 29 мая 1814 года.

Из дальних земель, теплых стран привозили в Умань дивные растения прямо с заморской землей. Водопады, зеркальные озера, чистые ручьи питали корни удивительных цветников. Посреди озер били фонтаны, гроты манили приятной прохладой, каменистые тропы уводили в лесные чащи…

Всю эту красоту подарил своей возлюбленной, своей жене Софье, известнейший польский аристократ граф Станислав Потоцкий. В этом сказочном саду в 1800 году ослепительная в своей красоте вышла к гостям греческой богиней сорокалетняя Софья Потоцкая (1760–1822). За гимн, воспевающий ее красоту, Потоцкий заплатил поэту 2000 золотых червонцев.

Из глубины веков со знаменитого портрета, написанного итальянским художником Сальватором Тончи, смотрит на нас нежное, почти детское лицо, обрамленное непослушными волосами. Улыбка едва трогает уста, беспомощно и маняще. Глаза полны чистоты и какой-то неуловимой прелести.

Женщина, ставшая легендой, похожей на сказку из «1000 и одной ночи»!

В одной из этих сказок говорится о том, что девчушку-гречанку купил в Турции у ее матери за сущие гроши королевский посол, который вез ее в подарок любвеобильному и не слишком разборчивому польскому королю Станиславу Августу. Затем ее увидел сын коменданта Каменец-Подольской пограничной крепости майор Иосиф Витт. За гречанку-жемчужинку в грязном изорванном платье с буйными спутанными локонами комендантский сын заплатил послу кучу золота. Он хотел сделать Софью своей любовницей, но получил решительный отказ и предложение взять ее в законные супруги. Предложение беспрецедентное, поскольку майор услышал его от рабы без рода, без имени.

Однако тринадцатилетнее создание было прелестно. Витт приставил к Софье учителя, чтобы та заговорила по-польски и по-французски, и объявил родителям, что собирается жениться на ней. Свадьба состоялась 14 июня 1779 года и стоила жизни матери жениха, не вынесшей семейного позора. Витт был на четверть века старше Софьи, грузный, кривоногий. Но для девушки это был старт для прыжка в высшее общество…

Итак, кто она на самом деле — Софья Константиновна Глявоне, в первом браке — Витт, во втором браке — Потоцкая, также известная как София де Челиче — гречанка из Константинополя, сожительница многих знаменитостей и государственных деятелей, по слухам, шпионка и авантюристка? Откуда взялась в наших краях? Есть две версии ее происхождения.

По версии самой Софьи, происходила она из знатного рода Панталиса Маврокордато, царской греческой семьи, породненной с византийскими императорами. (Эта версия, по мнению ее биографов, не выдерживает никакой критики.) По другой версии, она родилась в 1760 году в ста километрах от Стамбула в турецком городе Бурса, в провинции Битини, в семье обедневшего греческого торговца скотом.

После смерти отца мать Софьи привела ее к польскому послу в Турции Боскамп-Лясопольскому, который поселил ее в своем дворце и нанял для нее учителя французского языка.

На этой версии и остановимся. Возможно, она была придумана самой Софьей.

Софья пользовалась большим успехом в польской миссии. Боскамп бывал с нею на полуофициальных дипломатических приемах, на загородных прогулках. Затем посол отбыл в Варшаву, обеспечив Софью деньгами на проживание и счетом в банке в 1500 пиастров. Оставил он ей деньги как приданое, на случай, если она выйдет замуж.

Вскоре Софья должна была отбыть в Варшаву по приглашению Боскампа, но до польской столицы девушка так и не добралась: по дороге она вышла замуж за 39-летнего сына коменданта Каменецкой крепости майора Иосифа Витта. (Здесь биографические сведения выходят на финишную прямую.)

Молодожены отправились в свадебное путешествие по Европе. Муж Софьи был несказанно удивлен, заметив, каким бешеным успехом пользуется его жена при европейских королевских дворах: в Варшаве Софья была представлена королю Станиславу Августу, в Берлине — королю Пруссии Фридриху II, в городе Спа — австрийскому императору Иосифу II, порекомендовавшему своей сестре, французской королеве Марии Антуанетте, принять Софью при дворе.

И действительно, вскоре Софья была принята королевой Марией Антуанеттой в ее городской резиденции. В Париже на Софью обратили внимание граф Прованский (впоследствии король Людовик XVIII) и молодой граф д’Артуа (будущий французский король Карл X). Вскоре Софию стали называть графиней де Витт.

Вернувшись в Каменец-Подольскую крепость, родив сына Ивана и похоронив тестя, став комендантшей, госпожа Витт решила завоевать российскую столицу. Юная завоевательница, однако, понимала, что не может предстать перед матушкой-императрицей с пустыми руками. Прекрасная путешественница отправилась в Вену, посетила и Стамбул, где, очарованный ею, с ней мило беседовал французский посол. Он и не подозревал, что его собеседница, почти дитя, внимала каждому его слову и каждое его слово запоминала… Теперь прелестнице было что подарить государыне-императрице — информацию!

Софье покровительствовал сам фаворит Екатерины II князь Потемкин. Ее мужа он назначил комендантом Херсона и присвоил ему звание генерала российской армии с годовым окладом шесть тысяч рублей. Он-то и устроил встречу Софьи с российской царицей.

Князь Потемкин дарит графине де Витт земли в Симеизе и Мисхоре, дачу вблизи Симферополя и чудесный дворец в Петербурге. Но в 1791 году Потемкин, ее влиятельнейший покровитель, умирает, и Софья, будучи в Варшаве, обращает свой взгляд на Станислава Потоцкого, крупнейшего помещика, представителя древнего польского рода, яростного защитника интересов независимой Польши. Он в нее без памяти влюбляется…

Вскоре счет Потоцкому предъявит Польша — он не мог вернуться в Варшаву, там бы его встретили как вероломного изменника. Польский биограф Софьи Потоцкой свидетельствует: «У нас в руках почти доказательство того, что мадам Витт выступила здесь в роли политического агента, кокетством склоняя колеблющегося Потоцкого принять предложение «северной союзницы». На человека с небольшим умом слишком много было расставлено здесь сетей… А тут еще самая красивая женщина, ангел или сатана во плоти, вешается ему на шею, нашептывая сладкие слова любви, и со свойственной восточным наукам образностью рисует ему будущее счастье его отечества, а его самого в этом отечестве — первым гражданином, может быть, королем, которого благословят подданные».

Вершила ли Софья судьбы государств? Маршал конфедерации вельможный пан Станислав Феликс Потоцкий подписал акт конфедерации, решив судьбу Польши. А это означало полный передел ее границ и ввод русских войск под предлогом поддержания порядка. Польша теряла свою независимость. На церемонии подписания присутствовала главная виновница сего исторического события и главная награда пана — его возлюбленная и будущая супруга Софья.

Граф Потоцкий со своей возлюбленной был обречен испытать горечь презрения и изгнания. От него отвернулись друзья. В Тульчине, в роскошном особняке, а затем в Гамбурге они переживали почти что ссылку. Юзефина, урожденная Мнишек, супруга Потоцкого, обратилась к Екатерине с жалобой на Софью, отбившую у нее мужа. От угроз Екатерины Потоцкие благополучно укрылись в роскошном гамбургском дворце. Но и там их настигали новые и новые угрозы, уже реальные. Через два года смерть Юзефины освободила пана.

Расторгнув свой брак с Виттом, Софья в 1798 году становится законной женой вельможного пана Потоцкого.

Софье Потоцкой, своей возлюбленной, и подарил ее пан тот знаменитый сад среди камней возле маленькой речки, сделавший ее имя легендой.

Граф Потоцкий платил за свою любовь, не считая, неистово и страстно. Он был готов платить и дальше. Но от него потребовалось нечто большее, чем золотые червонцы. Да и чем можно было заплатить за такую любовь, кроме собственной жизни? Граф заплатил и эту цену, последнюю.

Впервые в жизни ясновельможная пани полюбила. Сердце мужа она разбила романом с его старшим сыном Юрием (Ежи). Разница в возрасте между мачехой и пасынком была 16 лет. В уманском дворце, под крылом заботливого и снисходительного отца, Юрий поставил на кон отцовскую любовь. Победила Софья. Желала ли она этой победы или просто находилась во власти любви? Желала ли она того, что случилось?.. В марте 1805 года Софья Потоцкая стала вдовой.

После смерти Потоцкого уманский дворец день и ночь был в угаре лихого кутежа. Здесь проигрывалось все: имения, драгоценности, надежды, любовь. Что творилось в женской душе, одержимой страстью? Больно было смотреть Софье на эту вакханалию, но она понимала одно: Юрия ей не удержать. Когда было проиграно все, что оставил ей несчастный супруг: имя, червонцы, землю, она наконец приняла решение: молодой Потоцкий должен уехать. Мудрая в своем решении, Софья поставила любимому условие: отдам долг, спасу от бесчестия, только уезжай… И он уехал. Через год Юрий умер в Париже. А Софья Потоцкая долгие годы выплачивала долг. Она изменилась. Разумно управляла заводами и поместьями пана… Все чаще помогала бедным и нищим, крепостные стали считать ее благодетельницей. Чем жила Софья Потоцкая, какие мысли приходили ей в голову длинными зимними вечерами? Она покорилась, смирилась, она просто жила.

Но смерть пришла и за ней, как приходит за всеми, не щадя никого. Потоцкая скончалась в 1822 году в Берлине, завещав похоронить себя в Умани.

Провожая Софью в последний путь, люди вдоль всей дороги до самой Умани жгли высокие костры, освещая дорогу своей госпоже. Костры пылали страстно, жарко. Как пылала ее жизнь, страстная, яркая, обжигающая всех, кто к ней прикасался.

Ольга Александровна Жеребцова (1766–1849) была родной сестрой последнего фаворита Екатерины II князя Платона Зубова, сменившего графа Дмитриева-Мамонова. Принадлежала она к небогатому старинному дворянскому роду. Ольга была уже замужем, когда ее в 1789 году приняли ко двору, но вошла она в жизнь столицы решительно, властно и всепобеждающе.

А замуж Ольга вышла рано. Муж ее, Александр Алексеевич Зубов, был человеком родовитым, но ничем примечательным не отличавшийся, и в судьбе ее занимал столь незначительное место, что многие еще при его жизни считали Ольгу Александровну вдовой.

Представленная государыне Платоном, Ольга приглянулась ей, — она была очень похожа на своего брата. А брат ее был очень хорош собой, собственно, как и весь род Зубовых, что и позволило молодому поручику Платону пленить сердце Екатерины II. Престарелая императрица, чувствуя, что это ее последняя любовь, многое позволяла новому фавориту. Недалекий Платон нуждался в почитании, и придворные всячески льстили ему: власть фаворита была весомой. Резким диссонансом в общем хоре льстецов звучал только голос всемогущего Потемкина, который не считал нужным скрывать от напыщенного фаворита того, что о нем думал.

Ольга Александровна была значительно умнее своего брата. Строгостью нрава она не отличалась, к тому же была очень корыстолюбива. Оказавшись при дворе и став любимицей государыни, молодая женщина брала реванш за долгую жизнь в глуши, в провинции, за бесцветное замужество, за долгое ожидание. У ног первой петербургской красавицы вскоре оказались многочисленные поклонники всех возрастов и чинов. Самые знатные вельможи мечтали добиться расположения столь влиятельной, да к тому же восхитительно красивой особы. Умная, темпераментная, обладающая необыкновенной интуицией, эта женщина жаждала действий.

Жизнь ее в царствование Екатерины II и Павла I тесно переплелась с жизнью английского посланника в Петербурге лорда Чарльза Уитворта, шумная связь с которым вылилась и на страницы истории российского государства.

Должность свою Чарльз Уитворт унаследовал от своего батюшки, служившего при дворе Петра Великого, знаменитого Джорджа Карла Уитворта. Свою карьеру, приехав в Россию в 1788 году, он начал весьма успешно.

Английский посланник покорял искренней симпатией к России, безупречной вежливостью, светскостью аристократа. Двери лучших домов Петербурга были распахнуты перед ним. Но тесно общался он лишь с теми, кто был близок к императрице и особенно любим ею. Став другом Платона Зубова, Чарльз часто бывал у него дома и там познакомился с его сестрой. Жеребцова произвела на молодого дипломата неотразимое впечатление.

Английский посланник был молодым человеком двадцати восьми лет, очень красивым, и у себя на родине, поговаривали, пользовался особым расположением самой королевы.

В качестве посланника Уитворт пробыл в России двенадцать лет. У петербургских дам он имел необыкновенный успех. В него были влюблены княгиня Елена Радзивилл, княгиня А. И. Толстая. Влюбилась в него и Ольга.

По Петербургу поползли слухи о пламенном романе Ольги Жеребцовой с английским посланником. Молодая женщина вовсе не скрывала своей страсти, — она не просто любила Чарльза, она готова была служить ему верой и правдой.

Перед Ольгой Жеребцовой, жаждущей деятельности, открылась возможность стать участницей политических интриг. При ее активном участии был подготовлен очень важный для Уитворта документ о союзе России с Англией. Но умерла Екатерина II, и он остался неподписанным. Царский трон занял ненавидевший ее наследник Павел I, и он жаждал мести.

Россию начало лихорадить. При русском дворе не было человека, над которым не висела бы угроза опалы — от казни до ссылки. Зубова лишили всего и со всей родней выкинули из Петербурга.

Во всех своих распоряжениях и решениях царь руководствовался ненавистью к революционной Франции. Но Павел был непредсказуем. Уже в 1800 году он стал благоволить Бонапарту. Английским судам было запрещено заходить в русские порты, Россия прервала торговлю с Англией. Отношения между Россией и Англией крайне обострились, — война казалась неизбежной. Грубо говоря, вопрос стоял так: если Павел будет жив, то Россия выступит с Францией против Великобритании, если скоропостижно скончается, Россия выступит с Великобританией против Франции.

Дилемму разрешили заговорщики.

Ольга Александровна стала одной из зачинщиц заговора против тирана Павла I. Ее дворец собирал в танцевальных залах виднейших военных, русских аристократов, всех недовольных подданных. Замышлялось покушение на царя, велись переговоры с адмиралом Осипом де Рибасом, со дня на день ожидавшим ссылки в Сибирь. Английский посланник не жалел золота, так хорошо подогревавшего ненависть к Павлу в его подданных. Во дворце Жеребцовой открыто говорили о перевороте. Единомышленником Жеребцовой был военный губернатор Петербурга граф Пален, к которому приходили все доносы.

Собирались заговорщики в доме Жеребцовых на Английской набережной, 52, и, как говорят историки, содержался весь дом на средства английского посланника. Ольга Александровна, как сестра опальных братьев Зубовых, сочувствовала заговору. Все три ее брата принимали непосредственное участие в деле, а граф Николай Зубов был одним из физических убийц императора. Переодеваясь нищенкой для конспирации, она передавала поручения заговорщикам.

В 1800 году Павел выслал из Петербурга Уитворта, а вслед за ним уехала за границу и влюбленная в него Жеребцова.

Близкий родственник Жеребцовой князь Лопухин раскрывает некоторые детали этого дела: «Уитворт через посредство О. А. Жеребцовой был в сношениях с заговорщиками; в ее доме происходили сборища, через ее руки должна была пройти сумма, назначенная за убийство или по меньшей мере за отстранение императора Павла от престола… За несколько дней до 11 марта Жеребцова нашла более безопасным для себя уехать за границу и в Берлине ожидала исхода событий… Как только известие о кончине императора Павла дошло до Берлина, Жеребцова отправилась дальше, в Лондон. Там она получила от английского правительства сумму, соответствовавшую 2 млн руб. Эти деньги должны были быть распределены между заговорщиками, в особенности между теми, которые принимали участие в убийстве. Но Жеребцова предпочла удержать всю сумму за собою, будучи уверена, что никто не отважится требовать заслуженного вознаграждения».

12 марта 1801 года всему миру было объявлено, что российский государь-император Павел I скоропостижно скончался от «апоплексического удара». Жеребцова получила известие о смерти царя на балу у прусского короля и высказала столь нескрываемую радость, что прусский король счел весьма неприличным ее поведение. Ей было предписано покинуть Пруссию в течение двадцати четырех часов.

Жеребцова тут же заторопилась в Англию, где ее должен был ожидать Уитворт, — это ради него она рисковала жизнью. Но тут ее ждал большой удар: ей стало известно о женитьбе лорда Уитворта. Избранницей его была герцогиня Дорсетская.

В Лондоне Ольга, однако, задержалась, скандально прославившись в свете своими откровенными претензиями к жене Уитворта. Посол граф С. Р. Воронцов писал в письме брату: «Здесь отказываются понять, каким образом дама из хорошего общества, замужняя, имеющая детей, сознается в своей любовной связи и выражает отчаяние по тому случаю, что не может продолжать прежних отношений со своим любовником, так как он женился». Герцогиня Дорсетская избавилась от притязаний Жеребцовой только тогда, когда заплатила ей (в виде компенсации?) десять тысяч фунтов стерлингов. Презрение лондонского общества вдруг сделало невозможное: влюбленная женщина стала вновь гордой, властной красавицей Ольгой Жеребцовой. В своей судьбе Ольга поставила царственную точку: ее возлюбленным стал любимец английского двора — юный наследник Георга III, принц Уэльский, будущий Георг IV. Теперь с Ольгой Жеребцовой вынуждены были считаться, у ее ног была вся Англия. Она обрела себя, она победила, она могла вернуться в Россию. Своего внебрачного сына Егора Норда Жеребцова выдавала за сына британского монарха.

В 1810 году после своих бурных лондонских приключений Жеребцова вернулась в Петербург. К этому времени ее законный супруг скончался. Она стала вести уединенную жизнь, в политику больше не вмешивалась, интригами не занималась.

Ольга Александровна пережила Чарльза Уитворта, короля Георга IV, супруга, детей, братьев и всех участников зловещего «павловского» заговора. С 73-летней Ольгой Александровной виделся А. И. Герцен и оставил о ней такую запись в своих мемуарах «Былое и думы»: «У нее была своя философия, основанная на глубоком презрении к людям».

Восьмидесятитрехлетняя О. А. Жеребцова скончалась 1 марта 1849 года и была погребена в родовой Зубовской усыпальнице в Троице-Сергиевой пустыни.

Луиза Пуаро, в замужестве Шевалье (1774—?), известная в свое время нашумевшими любовными историями как во Франции, так и в России, обладала магическим воздействием на окружающих. Мужчины дарили ей бриллианты, выполняли любые ее желания и даже сообщали важнейшие государственные тайны. Ей писали любовные письма, необыкновенные по своей проникновенности, посвящали восторженные поэмы. Ее пением наслаждались европейские государи, кронпринцы и князья, она безраздельно владела сердцами театральной публики Лиона, Парижа, Гамбурга и Санкт-Петербурга. Она была одной из богатейших женщин Европы. В ее жизни, окутанной легендами, трудно отделить правду от вымысла, но, так или иначе, она исполнена любопытных событий и по-своему интересна.

Итак, Луиза Пуаро родилась в 1774 году в Лионе, в бедной семье танцмейстера. От отца она и ее младший брат Огюст Пуаро (балетный танцовщик и хореограф, много и плодотворно работавший в Петербургской балетной императорской труппе) унаследовали природную грацию и необычайную музыкальность. Природа наделила Луизу небесной красотой: гибкая и стройная, подвижная и пластичная, небольшого роста, с выразительными ярко-синими глазами и копной светло-каштановых волос с золотистым отливом. Те, кто видел ее впервые, не могли отвести от нее глаз.

Впервые семнадцатилетняя Луиза выступила на сцене в 1791 году в родном городе и сразу же покорила зрителей голосом чистым, свежим и глубоким, а также редким сценическим обаянием. Критики, правда, отмечали, что голосу мадемуазель Пуаро не хватает ювелирной огранки, но что поделаешь — ее могла дать только школа.

В 1792 году юная актриса вышла замуж за Пьера Шевалье, балетмейстера труппы. Пьер не блистал талантами, зато обладал деловой хваткой и пробивными способностями. Он сразу по достоинству оценил дарование жены, и чета Шевалье отправилась покорять Париж. Вскоре Луиза устроилась на новом месте, по одним источникам — в Парижскую оперу, по другим — в парижский Итальянский театр.

Бурные революционные события не обошли стороной актеров, они оказались в самой гуще. После смерти Робеспьера актеров-революционеров, как и многих других тогда, заточили в тюрьму. Но вскоре чету Шевалье освободили, и Луиза вернулась на сцену.

Мадам Шевалье постепенно становилась одной из самых известных исполнительниц модных в ту пору комических опер. Так, она дебютировала в комической опере Крейцера «Поль и Виргиния». Трогательная история о влюбленных была известна читающей публике по роману Бернардена де Сен-Пьера, который пользовался тогда громадным успехом. Спектакль захватывал зрителей с первой же минуты. На глазах публики героиня превращалась из наивной девчушки в юную обаятельную девушку. Актриса мастерски изображала, как под воздействием драматических событий мужает характер Виргинии. Она была очень убедительна, когда играла преданную, беззаветно любящую своего Поля молодую женщину. Через несколько дней после представления хроникер газеты «Новый театральный бинокль» отметил очаровательную внешность актрисы, свежесть голоса, ум, тонкость и одухотворенность игры дебютантки. Сохранилась гравюра, изображающая Луизу в роли Виргинии, что уже само по себе свидетельствует о том внимании, которое публика проявляла к ней. Сейчас эта гравюра находится в Милане. На фоне полусидящего на земле негра, которого по сюжету опекала Виргиния, стоит удивительно стройная, кажется, парящая девушка в полупрозрачной одежде, которая не скрывает изящества ее ножек. Грациозным жестом она поит Заби родниковой водой…

После термидорианского переворота чета Шевалье эмигрировала в Гамбург, где слава Луизы заметно приумножилась. Известная певица охотно пожинала ее плоды, принимая дорогие подарки. Публика видела в актрисе воплощение парижского изыска, тонкости и вкуса.

Началом коллекции украшений Шевалье стало кольцо, отделанное бриллиантами, стоимостью 1500 талеров. Имя щедрого дарителя было оглашено в приложении к одному из гамбургских журналов: им был герцог фон Мекленбург-Шверинский…

Князь Николай Борисович Юсупов, директор музыкальных и всех зрелищных представлений в России, увидев актрису в Париже, отметил ее талант и по прошествии какого-то времени заключил контракт с нею, Пьером и ее братом — танцовщиком Огюстом. Так Луизу зачислили во французскую императорскую труппу Санкт-Петербурга, и в мае 1797 года она приехала в столицу Российской империи. Думала ли тогда мадам Шевалье, что в России судьба сведет ее с первыми лицами государства и сделает одной из самых богатых и могущественных женщин в Европе?

А восхождение французской певицы началось резко и стремительно.

По приезде в Санкт-Петербург Пьер тут же посетил театральную дирекцию. Там его ждал пакет для жены — приглашение к князю Н. Б. Юсупову.

На мадам Шевалье сильное впечатление произвел особняк князя Юсупова. Она рассматривала великолепные картины и скульптуры в большом зале, когда туда вошел князь, высокий, статный человек лет пятидесяти, в парике на прусский манер, одетый в мундир. В его восточных глазах светились искорки любопытства.

С первой минуты каким-то женским чутьем Луиза уловила, что перед ней — тонкий знаток дам и что не одну красавицу он покорил своим обаянием. Пока ей было невдомек, что перед ней особый тип вельможи екатерининских времен — человек не только большого природного ума, но и блестяще образованный. Юсупов умел блеснуть богатством и роскошью, но при этом не растратил огромное отцовское состояние, а напротив, умножил его.

Князь Николай Борисович с удовольствием рассматривал изящную красивую актрису. Не принимая во внимание ее мужа, он углубился в беседу с ней, и нежная французская речь напомнила ему о счастливых временах, проведенных когда-то в Париже…

Наконец заговорили об условиях, на которых мадам Шевалье, ее муж и брат поступали на императорскую сцену. Согласно контракту, ей полагалось 7000 рублей (до нее такого жалованья не получал никто в труппе), балетмейстеру Пьеру — 3000, Огюсту — 2000, а также предоставлялось право выбирать роли. Оговаривался и бенефис, полный сбор с которого принадлежал актрисе (им оплачивали квартиру, карету и дрова). Муж ее, балетмейстер, получил чин коллежского асессора, а 9 ноября 1799 года высочайшим указом П. Шевалье был назначен «отныне и впредь навсегда быть сочинителем балетов».

Князь предложил мадам Шевалье сопровождать ее при первом знакомстве с петербургской французской труппой.

17 июня 1797 года в Павловске, резиденции русского царя, состоялся дебют мадам Шевалье в комической опере Далейрака «Рено д’Аст». В этот день ей предстояло впервые показаться двору — самому императору Павлу I, его семье и фаворитам, и она нервничала больше обычного. После утомительного путешествия в Москву и Казань с посещением множества других городов государь прибыл в любимый им Павловск. Спектакль французской труппы должен был состояться в честь его приезда в одноярусном деревянном театре, располагавшемся напротив дворца, рядом с ведущей к нему липовой аллеей. Там и собрались зрители.

В комедии «Рено д’Аст» мадам Шевалье играла роль молодой девушки Цефизы, потерявшей жениха и нестерпимо о нем тосковавшей. Первые ее арии были исполнены глубокой печали, а когда она на особенно трогательной ноте закончила пение, у нее полились слезы…

Но, вопреки уверениям старика-опекуна Цефизы, ее жених оказывался жив. Любовь торжествовала, огромные синие глаза мадам Шевалье излучали радость, голос в финальном дуэте звучал страстно и взволнованно.

Когда она переоделась, ее вместе с мужем пригласили на ужин.

Во время трапезы в роскошном Итальянском зале государь Павел Петрович приветливо поинтересовался у мадам Шевалье о ее первых впечатлениях от России. Она, часто опуская глаза, отвечала почти односложно. Разговор поддержала государыня Мария Федоровна, начав расспрашивать Луизу о Гамбурге и его первых лицах. Беседа стала более непринужденной.

Государь остался доволен: рекомендации, которые дал актрисе опытный Юсупов, подтвердились.

В этот вечер на красавицу обратил внимание Иван Павлович Кутайсов, известный любимец Павла. Говорили, что при Екатерине II, во время осады и взятия Бендер, раздраженные упорством турок русские войска предали город огню и вырезали всех его жителей. Пощадили только десятилетнего мальчика по имени Кутай, который приглянулся русскому офицеру, взявшему его затем на попечение. Генерал Репнин дал за него щедрый выкуп и послал в подарок государыне. Мальчик пришелся ей по душе, она воспитала его вместе с Павлом. Его крестили в православную веру, и Кутай стал Иваном Павловичем Кутайсовым. Его отправили в Париж и Берлин для обучения фельдшерскому и парикмахерскому искусству. Кутайсов вскоре заговорил по-русски, а позже — на европейских языках. Когда Павел I взошел на престол, началось и возвышение Кутайсова. Павел пожаловал его в егермейстеры и наградил звездой Анны первой степени.

Теперь мадам Шевалье увидела мужчину лет сорока, высокого роста, со стройной фигурой; густые черные брови, темные глаза, орлиный нос…

Он смотрел на мадам Шевалье, не отводя от нее глаз. А после ужина Луиза получила записку, в которой Кутайсов назначал ей встречу в парке рядом с круглым озером.

Как отнестись к такой вольности? Оскорбиться? Или принять предложение? Она понимала, что его привлекла не актриса Шевалье — его привлекла женщина. Сильных чувств мадам Шевалье искренне боялась — она хорошо знала, чем могли обернуться безрассудные любовные страсти. Но теперь здравый смысл явно ее покидал.

Ее брак с Пьером свершился по холодному расчету, а муж со временем превратился в исправного эконома.

Все происходило, как в сказке, мадам Шевалье впервые по-знавала радость разделенной любви…

Сбывались самые заветные ее мечты. Кутайсов снял для нее особняк, роскошно его обставил, щедро одаривал редкими по красоте ценными бриллиантами. Она устраивала приемы, на которых бывали теперь не только актеры и французские эмигранты, но и высшие чины империи.

За несколько месяцев мадам Шевалье приобрела большой вес в петербургском светском обществе. Все искали ее внимания, дамы мечтали быть принятыми в особняке на Фонтанке.

Был еще один надежный способ снискать милость мадам Шевалье, а значит, и попасть в поле зрения всесильного Кутайсова, — бенефисы французской актрисы. Ее муж и брат по поручению мадам Шевалье занимались продажей лож в Каменном театре. Она же получала список с указанием фамилии и суммы, которую выкладывал за ложу тот или иной поклонник ее таланта. Цифра иногда вырастала до 1500 рублей! Самые щедрые зрители оказывались вознагражденными: одни получали приличное место, другие — повышение по службе. Князь Барятинский, например, подарил ей колье за шесть тысяч рублей в качестве платы за ходатайство.

Росли и ширились слухи о жадности и скупости актрисы, имевшие под собой основания. Так, заказывая самые модные туалеты в Париже, она по просьбе нуждающейся матери послала ей всего лишь двести рублей.

Постепенно провинциальная девушка Луиза превращалась в сильную, властную и умную женщину, обладавшую при этом красотой и актерским дарованием.

25 июня 1798 года мадам Шевалье дебютировала на сцене Большого Каменного театра в комической опере Дезеда «Алексис и Жюстина». Сбор был ошеломляющий: 1287 рублей 25 копеек. Это была победа! Тем более если учесть, что роль Жюстины была не очень выигрышной для актрисы: у нее была роль простой, сердечной девушки из небогатой семьи, а основной драматический материал больше приходился на мужские роли. Но мадам Шевалье сумела вывести свою героиню на первый план, приковав внимание зрителей к наивной девушке, которая на глазах превращалась в юную страстную женщину, отстаивающую свое право на любовь.

В Каменном театре мадам Шевалье выступала реже, чем в Эрмитажном театре, при дворе. В его небольшом партере расставлялись стулья только для членов царской фамилии, для остальных места располагались круглым амфитеатром в шесть рядов. Павел Петрович повелел давать здесь представления по вторникам и пятницам, так что именно в эти дни казенная карета отвозила актрису на Дворцовую набережную.

Император, конечно, часто бывал на представлениях мадам Шевалье и каждый раз преподносил ей ценные подарки. Однажды Павел Петрович посетил актрису за кулисами и недвусмысленно выразил свои намерения. Он удалил Кутайсова, чтобы безо всяких помех объясниться с его пассией. Мадам Шевалье ответила на воспламенившуюся страсть Павла, но официальной фавориткой императора все же по-прежнему оставалась Анна Лопухина.

К этому времени у мадам Шевалье уже была от Кутайсова маленькая дочь, но актрисе удавалось сохранять отношения одновременно с обоими поклонниками.

К концу царствования Павла актрису называли в числе тех лиц, кто мог бы сменить Марию Федоровну в случае развода. Говорили также, что, если бы не было переворота, то мадам Шевалье должна была бы через два дня, как объявленная фаворитка, занять во дворце комнаты княгини Гагариной.

В начале 1801 года Пьер Шевалье, к тому времени главный балетмейстер Петербургской императорской труппы, получил 2000 рублей, чтобы ангажировать в Париже новых артистов для Петербургской балетной труппы. Он отбыл в Париж с тем, чтобы вернуться через несколько месяцев и привезти с собой знаменитых французских танцоров. Однако все изменилось из-за убийства императора Павла.

Утром 12 марта 1801 года, после смерти императора, в особняк мадам Шевалье ворвались офицеры во главе с плац-майором Иваном Саввичем Горголи. По указанию графа Палена и нового императора Александра они получили приказ обыскать ее на предмет государственных бумаг. У нее были изъяты бланки с подписью покойного императора и перстень с его вензелем. А через два дня мадам получила предписание, по которому должна была покинуть пределы Российской империи. В отдельно приложенной и подписанной лично Александром бумаге указывалось, что она освобождается от обычной повинности к высланным, и поэтому от нее не требовалось отдать в казну десятую часть своего имущества.

Мадам Шевалье сначала отправилась в Германию, затем переехала в Париж. На сцену, судя по всему, она более не выходила. Ее встречали в Германии поклонники, найдя ее располневшей и еще более похорошевшей.

В Париже они вместе с мужем поселились в роскошном особняке, который посещали и Наполеон, и различные иностранные послы.

Императрица Жозефина писала в мемуарах, что из России мадам Шевалье отправилась в Польшу, где один богатый пфальцграф обратил на нее внимание, обеспечил ей развод с мужем и женился на ней.

Ее брат-балетмейстер навсегда остался в России. Когда Н. И. Греч спросил у него о судьбе мадам Шевалье, то с изумлением узнал, что она стала монахиней одного из маленьких монастырей под Дрезденом.

Вигель же пишет, что Кутайсов до самой своей смерти в 1834 году от холеры носил на груди вместе с образками портрет госпожи Шевалье.

Картину художника Ивана Крамского «Неизвестная» искусствоведы считают самым загадочным и интригующим произведением автора. Уже само название этой картины привлекает к себе внимание своей таинственностью. В самом деле, кто она, эта неизвестная для зрителя молодая женщина с горделивым взглядом?

Оказалось — грузинская княжна Варвара Туркестанишвили (Туркестанова), чья судьба и вдохновила Ивана Крамского на написание картины.

Княжна Варвара Ильинична Туркестанова (1775–1819) была представительницей знатного грузинского рода. Ее дед князь Борис, доверенное лицо царевича Вахтанга на переговорах с Петром I, стал родоначальником русской ветви рода князей Туркестановых.

Родилась она в столице Кахетии Телави. Варваре, старшему ребенку в семье, было всего тринадцать лет, когда умер ее отец князь Илья Борисович Туркестанов (похоронен в Москве в Донском монастыре). Из десяти детей князя Туркестанова достигли зрелого возраста только княжна Варвара и две ее сестры — Екатерина и Софья, остальные умерли в детстве. Сын Александр родился в год кончины своего отца в 1788 году.

Мария Алексеевна, мать княжны Варвары Ильиничны, была дочерью действительного статского советника Алексея Михайловича Еропкина и Анны Васильевны Салтыковой. Она умерла, когда Варваре было двадцать лет.

В 1808 году Варвара Ильинична была пожалована во фрейлины императрицы Марии Федоровны. Ее сразу заметили при императорском дворе. Она не была красавицей, но обладала особым обаянием, привлекая к себе окружающих приветливым обхождением, добрым характером. Разносторонне образованная, она выделялась своим умом среди прочих придворных. О княжне Туркестановой граф Ф. П. Толстой вспоминал, описывая свою жизнь в Петербурге: «…Очень часто бывала на вечерах и обедах у моего дяди княжна Туркестанова, самая короткая приятельница обеих сестер Голицыных, любимица Марии Алексеевны и ее мужа, девушка уже не первой молодости, очень умная, хитрая, ловкая, веселая и весьма занимательная в салонных беседах. Почтеннейший дядюшка, как мне казалось, очень за ней ухаживал, и она скоро, по его просьбе, была сделана фрейлиной большого двора».

При дворе вскоре заметили особый интерес императора Александра I, который он проявлял к фрейлине Туркестановой. Княжна, впрочем, тоже не была к нему безразлична. Но их отношения долго оставались дружескими.

В 1813 году фаворитка императора М. А. Нарышкина уехала за границу, и Александр Павлович все чаще стал обращать внимание на Варвару Ильиничну. Поговаривали даже, что у него появилась новая фаворитка.

Новый роман у 42-летней княжны Туркестановой вспыхнул в 1818 году с 24-летним князем Владимиром Сергеевичем Голицыным, сыном Варвары Энгельгардт. Яркую характеристику дал ему русский мемуарист Ф. Ф. Вигель. Он писал: «Более всех из братьев наделал шуму меньшой, Владимир, употребляя во зло дары природы. Его называли Аполлоном, он имел силу Геркулеса и был ума веселого, затейливого, и оттого вся жизнь его была сцепление проказ, иногда жестоких, иногда преступных, редко безвинных». Вигель рисует Владимира Голицына как человека, лишенного каких-либо моральных принципов и весомых достоинств. На самом деле Голицын участвовал в Отечественной войне 1812 года, в заграничных походах русской армии в 1813–1814 годах. Был знаком с Пушкиным и Лермонтовым, а Лермонтова именно он представил к награде — золотой сабле с надписью «За храбрость». Он рисовал, играл на сцене любительских театров, пел. И Варвара влюбилась в Голицына, веселого и остроумного, пользовавшегося в свете большим успехом. Что чувствовал он сам? Поговаривали, что он хотел жениться на ней, но, застав у нее однажды ночью Александра I, отказался от мысли о браке.

Слухов вокруг Варвары Ильиничны было много. Оказавшись в трудном положении, она пыталась скрыть обе свои связи. К ее нравственным страданиям добавились физические недомогания — она была беременна. И в таком положении, которое ей надо было скрывать от окружающих, ей предстояло сопровождать Марию Федоровну в длительной поездке по Европе.

В августе 1818 года А. Я. Булгаков писал П. А. Вяземскому: «А едут с императрицей Марией Федоровной: Александр Львович Нарышкин для шуток, Альбедиль — для денег, Туркестанова — для ума, графиня Самойлова — для рожицы…»

У Варвары Ильиничны хватило сил молчать — ни при дворе, ни среди окружающих никто не знал правды. Чтобы «оградить священную особу государя», придворные обвинили в разразившейся вскоре трагедии князя Голицына.

В Петербург княжна Туркестанова вернулась в конце 1818 года, а в апреле 1819 года она родила дочь Марию (1819–1843). Ей было тогда 43 года. Исходя из того, что в качестве фрейлин ко двору приглашали только девиц, ребенок у Варвары Ильиничны, скорее всего, был первым.

Современники так и не поняли, кто был отцом девочки, и обвиняли попеременно то Голицына, то императора. Доведенная до отчаяния, княжна Туркестанова приняла яд. Он подействовал не сразу, и, промучившись несколько недель, 20 мая 1819 года она умерла.

На следующий день П. А. Вяземский писал А. И. Тургеневу: «Вчера скончалась княжна Туркестанова. Что ни говори, но она была и добрая, и любезная, и необыкновенно умная женщина. Благодетельствовала многим, несмотря на недостаточное состояние, и оставила приятные о себе воспоминания в многочисленном знакомстве…»

Годы спустя, в марте 1834-го, А. С. Пушкин записал в своем дневнике: «Княжна Туркестанова, фрейлина, была в тайной связи с покойным государем и с кн. Владимиром Голицыным, который ее обрюхатил. Княжна призналась государю. Приняты были нужные меры, и она родила во дворце, так что никто и не подозревал. Императрица Мария Федоровна приходила к ней и читала ей Евангелие, в то время как она без памяти лежала в постели. Ее перевели в другие комнаты — и она умерла. Государыня сердилась, узнав обо всем; Вл. Голицын разболтал все по городу». К. Я. Булгаков писал из Москвы брату: «Все письма из Петербурга ко мне только и говорят о смерти княжны Туркестановой, все об ней жалеют. Императрица приезжала из Павловского нарочно, чтобы ее видеть, и провела с нею последние часы…»

При дворе было сказано, что фрейлина Туркестанова умерла от холеры. Похоронили ее в Александро-Невской лавре.

Дочь фрейлины Туркестановой Мария носила отчество Владимира Сергеевича Голицына и жила в его семье, где ее звали Мими. Она была замужем за Иваном Аркадьевичем Нелидовым и умерла в двадцать четыре года.

Светлейшая княжна Анна Петровна Лопухина (1777–1805) — дочь сенатора Петра Васильевича Лопухина, которому впоследствии был пожалован титул светлейшего князя вместе с чином председателя Государственного совета, и жены его, урожденной Левшиной, — родилась 8 ноября 1777 года. Когда Анне было всего три года, мать девочки умерла, поэтому ее воспитывала мачеха Екатерина Николаевна Лопухина (Шетнева), женщина плохо образованная и невысокой морали.

В 1798 году, когда император Павел I приехал в Москву по государственным делам, он на одном из балов обратил внимание на Анну Петровну Лопухину. Заметив, что молодая княжна произвела большое впечатление на императора, придворная знать, во главе которой стоял князь И. П. Кутайсов, любимец Павла I, решила воспользоваться этим. Сторонники императора крайне враждебно были настроены против императрицы Марии Федоровны и фаворитки императора Нелидовой. Они хотели заменить Екатерину Нелидову своей ставленницей, с помощью которой можно было бы осторожно решать важные политические вопросы. Поэтому императору и представили молодую девушку. А Кутайсов придумал историю, по которой Лопухина якобы уже два года была сильно влюблена в русского царя. Царь был так тронут, что еще больше воспылал симпатией к молоденькой и скромной девушке.

Семье Лопухиных было предложено переехать в Северную столицу. Началась подготовка к переезду. Когда об этом узнала Мария Федоровна, она написала Анне Петровне письмо, в котором просила ее остаться в Москве. Письмо попало к императору, и он был крайне недоволен действиями императрицы.

Осенью 1798 года Лопухины переехали в Санкт-Петербург. Сразу же после того, как семья стала жить в столице, отец Анны Петровны получил чин генерал-прокурора, а на следующий год ему было пожаловано княжеское достоинство с титулом светлости. Мачеха очень быстро была произведена в статс-дамы, а сама Анна Петровна в сентябре 1798 года была назначена камер-фрейлиной. В ее обязанности входило состоять при императрице и сопровождать царскую семью во все загородные резиденции. Таким образом, это давало возможность императору видеться с фрейлиной ежедневно.

В декабре того же года ее произвели в кавалерственные дамы Большого креста державного ордена святого Иоанна Иерусалимского, а в феврале следующего года она стала кавалерственной дамой Большого креста ордена святой великомученицы Екатерины.

Лопухина поселилась в маленьком особняке в Павловске, куда каждый вечер наведывался император. Анна была чувственна, спокойна и терпелива, могла часами выслушивать царя, к которому питала теплые и дружеские чувства. Она никогда не вмешивалась в государственные дела и не участвовала в дворцовых интригах, чем еще больше удивляла и привязывала к себе Павла.

Возле нее уходили все мучившие его страхи, отступали картины собственной смерти. После кончины Екатерины II они его все время преследовали. С первых дней правления самодержец предчувствовал трагический финал своей жизни.

И вот, незадолго до гибели, судьба преподнесла ему чудесный дар — роман с очаровательной женщиной. Он вернулся к нормальной жизни и решил построить в центре столицы укрепленный рыцарский замок.

Для этого он пригласил лучших европейских архитекторов. В 1800 году строительство уже почти заканчивалось, но архитектор долго не мог дождаться от Павла указания, какого цвета должны быть внешние стены замка. Царь никак не мог определиться с цветом, пока однажды на балу он не увидел оброненную его возлюбленной перчатку. Изящным движением Павел поднял перчатку с пола и тут заметил ее необычный, бледно-кирпичный цвет. Спросив разрешения у Анны, император распорядился отправить перчатку архитектору. Теперь он знал, какой цвет будет у его замка.

Замок сначала был назван Михайловским, позже — Инженерным.

По воспоминаниям современников, Лопухина не была красавицей, но имела очаровательную головку с огненными черными глазами и черными как смоль волосами и бровями, прелестным ртом и чрезвычайно приятным и добрым выражением лица. Хорошего образования она не получила, умом не блистала, но у нее было много такта и скромности, держалась она в стороне от придворных интриг и больше всего была склонна к тихой семейной жизни. Своим влиянием на императора Анна пользовалась лишь для того, чтобы оградить от его гнева попавших к нему в немилость людей или чтобы он наградил кого-то по заслугам. Зачастую, убеждая его, она начинала плакать и этим добивалась того, что ей было нужно.

Павел I не скрывал своих чувств к Лопухиной: в ее честь назывались корабли, ее имя было на знаменах гвардии. Искренность чувств императора по отношению к девушке ни у кого не вызывала сомнений. В ее обществе он находил отдохновение от всех текущих забот.

Но Анна влюбилась и спустя некоторое время призналась в этом императору. Избранником ее стал друг детства князь Павел Гаврилович Гагарин. Его не было в Петербурге, он находился в Италии, в действующей армии А. В. Суворова. Как призналась в том сама Лопухина брату, она открылась в своих чувствах императору для того, чтобы защитить себя от слишком бурных проявлений его симпатии. Гагарин тут же был отозван из армии в Петербург, а по приезде Павел Петрович щедро наградил его и начал устраивать брак с Лопухиной.

На набережной Невы император купил новобрачным три больших дома, которые были соединены в один. Предполагают, что имение Ясенево, хозяином которого сразу после свадьбы стал Павел Гагарин, было также подарено ему самим царем. Имение было куплено 8 февраля 1801 года, в тот день, когда Анна Лопухина стала княгиней Гагариной.

Никто не ожидал, что великодушие императора, которого все считали самодуром и тираном, будет столь велико.

Даже после замужества Лопухиной чувства императора к своей фаворитке нисколько не изменились.

Свое высокое положение княжне удалось сохранить вплоть до смерти Павла Петровича в 1801 году.

Анна Лопухина не была счастлива в браке. Александр I назначил Гагарина посланником при дворе в Сардинии, поэтому супруги два года прожили в Италии.

25 апреля 1805 года княгиня Гагарина скончалась после родов, всего на четыре года пережив своего друга и покровителя, императора Павла I.

Княжна Жанета Антоновна Четвертинская, в браке Вышковская (1777–1854) — представительница рода Святополк-Четвертинских, возлюбленная цесаревича Константина Павловича, сестра Марии Антоновны Нарышкиной. Жанета родилась в семье князя Антония Станислава Четвертинского, кастеляна Перемышля, и его первой жены Теклы Копенгаузен. Рано лишилась матери, а в 1794 году во время мятежа в Варшаве был убит ее отец, считавшийся сторонником России. После его гибели императрица Екатерина пожаловала его вторую жену, урожденную Холоневскую, в статс-дамы, а падчериц — во фрейлины и пригласила их в Россию — в Петербург, взяв на себя устройство их будущего.

Обе несовершеннолетние девочки — Жанета и младшая Мария — получили возможность жить во дворце. Уже в 1795 году Марию выдали замуж за тридцатиоднолетнего Дмитрия Нарышкина — одного из богатейших вельмож екатерининской эпохи.

Жанета еще долго оставалась при дворе. Ею серьезно увлекся великий князь Константин Павлович еще до своей женитьбы на Анне Федоровне. После отъезда супруги за границу он вспомнил свою былую привязанность и стал искать встреч с Жанетой Антоновной. Практически каждый день Константин Павлович обедал в доме Марии Нарышкиной, чтобы встретиться с дамой сердца.

В 1803 году цесаревич, по его же признанию, даже решил развестись, чтобы жениться на Четвертинской. Жанета, полюбившая великого князя, была счастлива в преддверии свадьбы. Но намерению Константина Павловича воспротивилась царская семья. Сопротивление со стороны вдовствующей императрицы Марии Федоровны и самого Александра I ему не удалось преодолеть. И Константин Павлович отказался от своих планов.

Потерпев крушение своих честолюбивых надежд, только в 1816 году, когда Константин Павлович уже был влюблен в другую — полячку Грудзинскую, Жанета Антоновна приняла предложение польского шляхтича — графа Северина Вышковского (1771–1859), давно ухаживавшего за ней.

Но на пути к браку возникло большое препятствие — отсутствие средств и у жениха, и у невесты. Царский жест был поистине щедр — Александр I пожаловал Жанете Антоновне в приданое двести тысяч рублей. Когда-то сестра Жанеты Мария своей ослепительной красотой и умением держать себя в свете привлекла к себе внимание цесаревича Александра Павловича. Их отношения вылились в подобие второй семьи. Хотя официально бездетный Александр был женат на Луизе Марии Августе Баденской, фактически в течение пятнадцати лет он жил с Марией Антоновной Нарышкиной и, по слухам, было у них несколько детей. И вот теперь он отнесся к Жанете, как к своей родственнице.

Александр Павлович оплатил наем дома для новобрачных. В нем и поселились молодые после свадьбы, состоявшейся 19 февраля 1816 года.

Граф Вышковский был ярым польским патриотом и противником всего русского, поэтому Жанета Антоновна отдалилась от России. Большую часть оставшейся жизни она провела за границей.

Скончалась Жанета Антоновна Вышковская 18 августа 1854 года в Мюнхене. Ее похоронили на мюнхенском Южном кладбище. К началу XX века ее могила была утеряна.

Жозефина Фридрихс, урожденная Мерсье (1778–1824), родилась в Париже в семье ремесленника. Когда девочке исполнилось четырнадцать, она поступила приказчицей в модный парижский магазин мадам де Террей. Юная красавица с выразительными карими глазами быстро завоевала расположение покупателей. Фифин, как ее ласково называли, сумела очаровать одного из них, богатого и уже немолодого английского лорда. Он обратился к хозяйке магазина с несколько необычной просьбой: отпустить Жозефину с ним в Лондон, где он даст ей хорошее образование, а затем женится на ней. Мадам де Террей сообщила об этом родителям девочки, и те в конце концов согласились.

Лорд сдержал свое слово: Фифин поступила в английский пансион, обучилась светским манерам, а в 18 лет бросила учебу и поселилась в квартире, которую снял для нее богатый покровитель. Вместе с ней жила служанка, исполнявшая все ее прихоти и заодно присматривавшая за ней. Но Жозефину это ни капельки не смущало: она жила в роскоши, меняла наряды, посещала театры — одним словом, наслаждалась жизнью. Но лорд неожиданно скончался, так и не успев сделать ее своей женой. Все его имущество и деньги забрали родственники, а Жозефина оказалась предоставлена самой себе. Оставшись одна, без связей, без средств и без друзей, она должна была вскоре внести очередной взнос за свою роскошную квартиру.

Чтобы выжить, девушке пришлось найти себе жилье поскромнее и расстаться с частью безделушек. Единственным ее спасением был успешный брак, поэтому она твердо решила найти себе достойного мужа. Одевшись, как подобает настоящей леди (наряды у нее были образцовые), Фифин совершала прогулки по улицам, ездила в театры, надеясь встретить свою судьбу. Но все ее отчаянные попытки выйти замуж терпели фиаско: вместо предложения руки и сердца Жозефина получала лишь вполне недвусмысленные намеки и с негодованием отвергала их.

Но однажды ей все же повезло. Она познакомилась с русским немцем, приехавшим в Лондон из Петербурга по делам, полковником и флигель-адъютантом, бароном Александром фон Фридрихсом. Соблазнившись состоянием Жозефины, о котором он мог судить по ее роскошным нарядам и хорошему воспитанию, Фридрихс предложил девушке стать его женой. Они обвенчались по католическому обряду, но, проведя вместе несколько счастливых недель, вынуждены были расстаться — барона ожидали в России срочные дела. Он обещал дать весточку молодой супруге, как только приедет, и вызвать ее к себе. Жозефина стала терпеливо ждать. Но в течение нескольких месяцев от Фридрихса не было никаких известий. Потратив все, что у нее было, доведенная до отчаяния девушка отправилась в Россию, на поиски пропавшего мужа.

Фридрихс рассказывал ей, что служит в Петербурге, и Жозефине удалось напасть на его след. Однако желанная находка обернулась огромным разочарованием. Барон фон Фридрихс оказался не полковником и даже не адъютантом, а всего лишь фельдъегерем Фридрихсом, действительно русским немцем (хоть в этом он не солгал), который жил не в большом доме со слугами, а в огромной казарме.

По описанию его внешности после подробных расспросов Жозефина абсолютно убедилась в том, что ее блестящий полковник и грубый фельдъегерь — один и тот же человек. К своему счастью, обманщик отсутствовал на тот момент в Петербурге.

Когда супруги наконец-то встретились, им было что сказать друг другу. Оба выдавали себя не за тех, кем являлись на самом деле. Он женился на богатой невесте из приличной семьи, она же стала женой полковника. Оказалось, что на этот брак их толкнули бедность и склонность к авантюризму. О любви здесь речь и не шла. Госпожа Фридрихс не захотела жить вместе с таким мужем, и судьба временно освободила ее от этой нужды — как-то раз на улице Петербурга она случайно встретила мадам де Террей, хозяйку той самой модной лавки в Париже, в которой Жозефина работала в юности. Женщина еле узнала в красавице маленькую Фифин! Теперь у мадам де Террей был свой магазин одежды в Санкт-Петербурге, так как французская мода в России тогда пользовалась огромным спросом. Некоторое время Фифин пожила в ее доме, но вскоре мадам понадобилось ехать в Москву. В сопровождении она не нуждалась, и Жозефина снова осталась одна. Ей не оставалось ничего, кроме как вернуться к ненавистному мужу. Они снова стали жить вместе, но грубое обращение Фридрихса было невыносимо для Фифин. Их отношения превратились в сплошные ссоры, скандалы, слезы, и девушку охватило отчаяние.

Она задумалась над своим будущим. Ей нужна была помощь. Но к кому она могла обратиться? Жозефина вспомнила об английском лорде, который был к ней так бескорыстно добр, и теперь ей казалось, что нет ничего лучше такого же щедрого покровительства и беззаботной жизни в нанятой уютной квартире. Наслушавшись историй о том, как милостива бывает некая высокопоставленная особа ко всем обездоленным и несправедливо оскорбленным, Фифин решила обратиться к великому князю Константину Павловичу. На одном из балов девушка бросилась к нему в ноги и, запинаясь, скороговоркой изложила ему грустную историю своей загубленной жизни, жалуясь на тот обман и зло, которые ей довелось испытать, и моля о защите. Знала ли она, к чему это приведет? Несомненно, да.

Цесаревич Константин отнесся к обездоленной девушке как настоящий джентльмен, и вскоре Жозефина навсегда забыла, что такое нужда. Она стала спутницей князя на четырнадцать лет (они познакомились около 1806 года, а расстались в 1820 году). «Роста среднего, с темно-русыми, почти черными волосами, зачесанными по современной моде маленькими кудрями на лбу, она… имела лицо неправильное; маленький носик, несколько вздернутый, губы тонкие, всегда улыбающиеся, цвет лица чистый, слегка румяный, придавали ей большую миловидность; но главную ее прелесть составляли глаза, большие, карие, с выражением необыкновенной доброты и осененные длинными черными ресницами». Такой Фифин впервые предстала перед Константином. Кроме миловидной внешности, у нее был необычайно веселый и легкий нрав: она часто смеялась, непринужденно болтала и, в отличие от законной супруги цесаревича Анны Федоровны, с удовольствием участвовала в его забавах. Жозефина развлекала князя, была для него своего рода шутихой, однако эта роль ее ничуть не тяготила. Константин обещал со временем на ней жениться и вел переговоры с императором и вдовствующей императрицей Марией Федоровной, пытаясь добиться разрешения на развод, но безуспешно.

24 марта 1808 года у Жозефины и Константина родился сын. Его назвали Павлом, в честь покойного деда. Ходили слухи, что мальчик не великокняжеского рода, так как цесаревич бесплоден. Однако подтвердить, равно как и опровергнуть подобные слухи было практически невозможно. Константин признал Павла своим сыном, дал ему хорошее воспитание и обеспечил прекрасную карьеру — ну кто бы стал так возиться с чужим отпрыском, даже ребенком любовницы? Хотя, учитывая природную доброту цесаревича, такое тоже было вполне вероятно.

Сначала мальчика записали Павлом Константиновичем Линдстремом (эту фамилию носил лейб-медик великого князя). Узнав о его рождении, император Александр решил сам стать крестным отцом племянника, а в крестные матери предложил великую княгиню Екатерину Павловну. Но, учитывая пикантность обстоятельств, ему пришлось отказаться от этой мысли «для соблюдения приличия». Крестным отцом Павла стал близкий друг Константина, полковник конно-гвардейского полка Николай Олсуфьев, а без крестной матери решили обойтись вовсе (это не противоречило церковным законам). Крестины прошли 5 апреля, тихо и без огласки, обряд совершил протоиерей придворной церкви Мраморного дворца отец Симеон Ласкин, который тоже пообещал молчать. В документах ребенка зачем-то состарили на неделю — записали, что он родился 1 апреля, а крещен был 5-го. Неизвестно, с какой целью это было сделано, но, когда Павлу исполнилось 20 лет, Константин попросил, чтобы ошибку исправили.

Император пожаловал Жозефине бриллиантовые серьги, которые ей вскоре преподнес Константин Павлович. В 1812 году государь велел дать мальчику другую фамилию, Александров, и даровал ему дворянское достоинство. А через четыре года Жозефина Фридрихс тоже стала русской дворянкой — Ульяной Михайловной Александровой.

Нельзя сказать наверняка, каким отцом был цесаревич Константин. Об этом можно судить лишь по его письмам. Например, в одном из посланий вышеупомянутому лейб-медику Линдстрему, заботившемуся о здоровье Павла Константиновича, Константин пишет: «Поцелуйте Павлика от меня и скажите ему, что нет на дню такой минуты, когда бы я не думал о нем и о его доброй прекрасной матери, которую я люблю всем сердцем».

Однако вскоре в жизни Константина Павловича произошли изменения — он влюбился в молодую польскую графиню Жанетту Грудзинскую. В течение четырех лет цесаревич добивался ее взаимности, но гордая полячка не соглашалась стать его любовницей. В конце концов Константин добился развода со своей первой супругой Анной Федоровной и женился на Жанетте.

Незадолго до свадьбы (27 мая 1820 года) великий князь Константин Павлович позаботился о дальнейшей судьбе Жозефины. Она стала женой его адъютанта, полковника Александра Сергеевича Вейса.

Вместе с супругом Жозефина уехала во Францию (по состоянию здоровья она нуждалась в более мягком климате). Чета поселилась в Ницце, где 5 апреля 1824 года Жозефина умерла.

Ее сын Павел Константинович Александров дослужился до генерал-адъютанта и был женат на фрейлине княжне Анне Александровне Щербатовой.

В сентябре 1798 года, во время египетской кампании, когда Наполеон I ехал верхом в сопровождении своего генерального штаба на праздник, организованный неподалеку от Каира, на дорогу выехал отряд солдат. Верхом на ослах, солдаты, весело перешучиваясь, возвращались в город с каких-то работ. Среди них была симпатичная голубоглазая блондинка, заразительный смех которой привлек внимание Бонапарта. Он вспомнил о ней, возвратившись в свой дворец, и тут же поинтересовался у своего адъютанта, кто она. Это была двадцатилетняя мадам Полина Фуре (1778–1869). В мужском костюме она приехала в Египет со своим мужем, пересекла пустыню под палящим солнцем без единой жалобы. Весь 22-й стрелковый полк, где служил ее муж, был влюблен в нее, но относился к ней с уважением, не позволяя себе никаких ухаживаний.

Маргарита Полина Белиль, ученица модистки в Каркасоне, вышла замуж за племянника своей хозяйки, хорошенького лейтенанта 22-го полка конных егерей и стала госпожой Фуре, а его в самый разгар медового месяца отправили в Египет.

…На одном из приемов Бонапарт снова увидел госпожу Фуре и на этот раз подошел к ней и заговорил.

Потом начались ухаживания. Был ли в этом какой-то расчет или же добродетель, но дама сдалась не сразу — понадобились уверения, объяснения, письма, богатые подарки.

17 декабря Фуре получил приказ доставить в Италию на корабле «Охотник» депеши Директории. В Париже он должен был повидать Люсьена и Жозефа Бонапартов и вернуться в Каир.

Но вернулся он раньше, чем его ожидали…

После отъезда Фуре Бонапарт пригласил его жену и других француженок на обед. Мадам Фуре сидела рядом с ним, и он, любезно ухаживая за ней, как бы нечаянно опрокинул на нее графин с водой. Это было поводом увлечь ее в свои апартаменты, чтобы там она привела себя в порядок. Приличия были соблюдены. Только вот отсутствовали генерал и госпожа Фуре слишком долго…

Вскоре Полина поселилась в доме, который Бонапарт меблировал для нее по соседству с дворцом Эльфи-Бей, в котором жил.

И тут неожиданно вернулся Фуре.

…«Охотник» поднял паруса 28 декабря и на следующий же день был захвачен английским судном «Лев». Англичане, прекрасно осведомленные о том, что творится во французской армии, отпустили Фуре, взяв с него слово, что тот, пока длится война, не будет служить во враждебной армии.

Приехавший в Каир Фуре, узнав обо всем, был, конечно, взбешен. Полина не захотела терпеть его оскорбления и потребовала развода.

Фуре был отправлен в экспедицию в Сирию, а затем ему предписывалось вернуться во Францию.

Полина же после развода, принявшая свою прежнюю фамилию Белиль (а в армии она была известна только под именем Белилот), стала вести себя как фаворитка Бонапарта. Она роскошно одевалась, дом обустроила с большой роскошью, угощала у себя обедами генералов, с придворными почестями принимала армейских француженок. Она любила прогуливаться с Бонапартом в карете, гарцевать в его присутствии на арабской лошади, обученной специально для нее, облачившись в генеральскую форму и надев треуголку. «Вот наша генеральша», — говорили солдаты. Остряки называли ее «Клиупатрой».

На шее на длинной цепочке она носила миниатюрный портрет своего любовника. Это была открытая связь, никого, впрочем, не шокировавшая. После 1792 года при каждом генеральном штабе республиканских армий можно было встретить молодых женщин в мужском платье, служивших адъютантами, а чаще несших иную службу.

Этот обычай — привозить с собой на войну любовницу или жену — глубоко укоренился среди генералов и просуществовал вплоть до конца империи. Бонапарт был так влюблен в Белилот, что не скрывал от нее намерения развестись с Жозефиной и жениться на ней (ученице из мастерской каркасонской модистки!), если только она родит ему ребенка.

Во время экспедиции в Сирию она оставалась в Каире, и Бонапарт писал ей самые нежные письма. По возвращении, отправляясь во Францию, генерал приказал, чтобы Полина приехала к нему как можно скорее, на первом же судне, которое будет готово к отплытию.

Клебер, преемник Бонапарта в командовании армией, считал обладание Белилот прерогативой главнокомандующего и всеми средствами препятствовал ее отъезду.

Наконец он все-таки отправил ее, но Белилот попала в плен и только спустя какое-то время была освобождена и доставлена во Францию.

А тем временем Жозефина и Бонапарт, отношения между которыми были на грани разрыва, помирились. Полина появилась в Париже, когда произошел государственный переворот во Франции, состоявшийся 18 брюмера VIII года Республики (то есть 9 ноября 1799 года по григорианскому календарю). В результате было создано новое правительство во главе с Наполеоном Бонапартом. Началось его правление.

Белилот приехала в Париж, но консул отказался принять ее.

Тем не менее Бонапарт был щедр на деньги: он их посылал ей каждый год и всегда, когда она об этом просила. Он купил для нее дачный дом в окрестностях Парижа и помог устроить брак с Анри де Раншу, бывшим пехотным офицером.

Она занимала прекрасную квартиру в Париже, жила на широкую ногу, отдавалась светской жизни, бывала на балах, посещала спектакли. У себя в доме мадам, теперь уже де Раншу, принимала гостей, среди них и россиян: Чернышева, Нарышкина, Демидова, Тетенборна и др. Любовниками у нее в ту пору были майор Полен, адъютант Бертрана, брат кассира государственного казначейства Пейрюсс. Это не мешало ей часто показываться на глаза императору, ловить его взгляды, ждать его улыбки. На всех публичных зрелищах, на которых можно было ожидать его появления, она сидела в первом ряду. Как-то на одном из маскарадов она узнала Наполеона, хотя на нем было домино, и заговорила с ним. По какому-то оброненному им слову Полине вдруг показалось, что ей удалось разбудить в нем воспоминание о прошлом. «Описать то радостное состояние, в котором я нашел ее на следующий день, трудно передать», — писал Полен.

Когда Полен уехал в Иллирию, у мадам де Раншу появились новые любовники. Одним из них был Реверон Сен-Сир, который помогал ей писать роман под названием «Лорд Уэнтуорт», другим — корсиканец Лепиди, адъютант герцога Падуанского, ангелоподобный, но довольно глупый. «Люблю красивых животных», — говорила она.

Муж Полины раскрыл обман и сослал супругу в Крапонн, сняв для нее там комнату. В Крапонне она представила себя как фрейлину императрицы и рассказывала, что является жертвой Наполеона. Мадам де Раншу забавляла местное общество тем, что у окна своей комнаты курила, усаживалась у дома и читала газеты, водила на прогулку большую собаку и даже брала ее с собою в церковь. Замужество ее вскоре закончилось разводом и разделом имущества. Она лишилась пристанища, денег и, разумеется, роскошных туалетов.

В 1813 году госпожа де Раншу появилась в Вероне. В один прекрасный день бывший ее любовник получил от нее записку. Отношения их возобновились и продолжались до тех пор, пока Полену не пришлось отбыть с генералом, которого он сопровождал в германскую армию. Госпожа де Раншу вернулась в Париж. Там она поддерживала отношения с братьями Пейрюсс и с некоторыми из их друзей. Ее также видели в модных клубах. Она бывала у баронессы Жирар, у графини Сюси, у баронессы Буайе. Полина была умна и привлекательна, ее общество нравилось как мужчинам, так и женщинам. Она написала роман «Лорд Уэнтуорт», выпустила его у Долона и тем самым заявила о себе как о писательнице.

Полина рисовала, и неплохо, об этом можно судить по автопортрету, на котором она срывает маргаритку. Она хороша на этом портрете — живое лицо, белокуро-пепельные волосы, большие голубые глаза, черные брови вразлет. И прекрасные руки, поза, исполненная грации…

К 1816 году она стала очень нуждаться, к ней пришла бедность, почти нищета. Тогда она распродала очень дорогую обстановку и уехала в Бразилию с неким Жаном Августом Белляром, отставным офицером гвардии. В Париже ходили слухи, что деньги от продажи имущества она собиралась употребить на то, чтобы устроить Наполеону побег с острова Святой Елены. Но в своих мемуарах она решительно опровергла эти слухи. Они могли ей повредить: полиция следила за ней, как за «старой подругой Бонапарта».

В 1825 году она вернулась с Белляром в Париж. Полиция ни на минуту не упускала ее из виду.

На самом деле целью ее постоянных вояжей из Парижа в Бразилию и обратно было желание поправить свои дела. Она покупала, продавала, меняла, пока наконец в 1837 году навсегда не обосновалась в Париже. Здесь она издала новый роман. В своей скромной квартире на улице Виль л’Эвек мадам де Раншу в окружении обожаемых ею обезьян и птиц прожила до глубокой старости. Она была активна, писала, рисовала, играла на арфе, скупала картины, поддерживала приятельские отношения с женщинами, с которыми когда-то общалась, завязывала новые знакомства.

Все письма от генерала Бонапарта госпожа де Раншу — графиня де Раншу, как она себя называла, — сожгла перед смертью.

Мария Антоновна Нарышкина (1779–1854), княжна Святополк-Четвертинская, жена обер-егермейстера Д. Л. Нарышкина, фаворитка императора Александра I.

Мария родилась 2 февраля 1779 года в Варшаве. Происходила она из польского княжеского рода, который был сторонником сближения с Россией. Когда в Варшаве началось восстание Костюшко, инсургенты повесили ее отца в центре города как предателя. Екатерина II щедро вознаградила за верность отца русским интересам вдову и троих детей — Бориса, Марию и Жанету. Красавица Мария уже в пятнадцать лет стала фрейлиной. Сестра ее Жанета тоже позже стала фрейлиной, а Бориса определили в Пажеский корпус. В шестнадцать лет Марию Четвертинскую выдали замуж за тридцатиоднолетнего князя Дмитрия Нарышкина, родственника императора (Наталья Нарышкина была матерью Петра I). Дмитрий Львович Нарышкин построил в Петербурге прекрасный дом, который стал известным всем жителям столицы. Свадьба и новоселье состоялись одновременно. По этому поводу Дмитрий Львович даже заказал поэту Державину стихотворение «Новоселье молодых».

На многочисленных портретах, дошедших до нас, Мария Нарышкина сияет своей ослепительной красотой. «Черными очей огнями, грудью пышною своей она чувствует, вздыхает, нежная видна душа, и сама того не знает, чем всех больше хороша», — так, величая, воспел ее Гаврила Державин.

Михаил Кутузов, искренне восхищаясь ею, говорил, что женщин надо любить уже хотя бы потому, что среди них есть такие красавицы, как Мария Антоновна. Английский посланник Вигель писал, что «красота ее была до того совершенна, что казалась невозможною, неестественною» и что ее «идеальные черты лица и безукоризненность фигуры выступали еще ярче при всегдашней простоте наряда».

Заняв выдающееся положение в высшем столичном обществе, Мария Антоновна вызвала глубокую сердечную привязанность императора Александра Павловича. «Молодая чета, одних лет, равной красоты, покорилась могуществу всесильной любви, страсти, хотя с опасением общественного порицания. Но кто мог устоять против пленительного Александра и очаровательной Марии?!» — писал Вигель. Душевные качества Нарышкиной гармонически дополняли неуравновешенную натуру Александра Павловича.

Мария Антоновна не вмешивалась в государственные дела, хотя одно время на нее возлагалось много надежд как ее соотечественниками, мечтавшими о возрождении Польши, так и сильной придворной партией, стремившейся отклонить государя от союза с Наполеоном.

«Муж Нарышкиной, — по мнению графа Головкина, — был снисходительным, причем красота очаровательной жены ничуть его не трогала».

Нарышкина была умна, тактична, ее высокие качества ума и сердца проявлялись в ее доброте, умении безукоризненно вести себя в высшем обществе. Глубоко привязанный к ней молодой император, со своей стороны, тщательно избегал проявления своего чувства такими внешними знаками отличия и почета, которые могли дать пищу излишним толкам.

Влияние Марии Антоновны на императора сказывалось более в мелочах, в просьбах и ходатайствах за разных лиц, пользовавшихся ее добротой. Со временем Марию Антоновну стало, видимо, тяготить ее исключительное положение, и она оборвала эту связь. Как резюмировала графиня Эдлинг, «сама порвала отношения, которых не умела ценить».

У Марии Антоновны от мужа Д. Л. Нарышкина родилась дочь Марина Дмитриевна. Ее единственную официальный отец признавал своим ребенком. От Александра I она родила троих детей (по другим данным — пятерых).

Время, проведенное Марией Антоновной в Петербурге, до 1813 года, было самым блестящим в ее жизни. Нарышкины зимой обитали в своем доме на Фонтанке, а летом — на даче. Семейство жило очень открыто, принимало у себя весь город и двор, давало блестящие праздники и балы, посещало театры. Возлюбленная императора занимала в театре центральную ложу. Окружало ее там изысканное общество. Все, кто был принят у Марии Нарышкиной, имели доступ во все дома столицы.

Болезнь ее дочери Софии побудила Марию Антоновну поехать на юг России, в Одессу. Там она провела лето, а осенью объехала весь Крым.

В 1813 году Нарышкина надолго уехала с дочерью за границу. Жила во Франции, Швейцарии, Германии и Лондоне. В Россию возвращалась лишь изредка и ненадолго. В один из приездов в Петербург в 1818 году она выдала замуж свою старшую дочь Марину. Мужем ее стал граф Гурьев.

Шестнадцатилетняя дочь Марии Антоновны София, уже будучи невестой графа А. П. Шувалова, в 1824 году скончалась в Петербурге. Александр Павлович послал императрице записку: «Она умерла. Я наказан за все мои грехи».

Сын Марии Эммануил Дмитриевич прожил долгую жизнь, служил при дворе.

В 1835 году Мария Нарышкина с мужем поселилась в Одессе, а последние годы своей жизни проводила за границей, лишь изредка приезжая в Одессу. Умерла Нарышкина в 1854 году на берегу Штарнбергского озера. Похоронена в Мюнхене.

Раннее детство дочери курляндского герцога Петра Бирона (сына знаменитого Бирона) и его третьей жены Доротеи фон Медем Вильгельмины (1781–1839) прошло в Митау. Когда Бирон отрекся от Курляндского герцогства, семья переехала в герцогство Саган в Силезии, которое было куплено в 1786 году. В числе других имений ее отец также приобрел уезд Наход в Богемии, а с ним и замок Ратиборжице. Вильгельмина, унаследовавшая и Саган, и Наход, этот замок выберет позже для летней резиденции.

Девушка получила хорошее образование. На нее обратил внимание шведский генерал Густав Армфельт, который был намного старше ее, да к тому же еще и женат. В девятнадцать лет Вильгельмина родила девочку, которую назвали Густава. Густаву отдали родственникам отца, живущим в Швеции, и больше мать никогда ее не видела. Позже Вильгельмина, у которой детей больше не было, не раз пожалеет об этом.

Чтобы защитить репутацию своей возлюбленной, генерал Густав Армфельт устроил ее брак с принцем Жюлем Роганом Гемене — французским дворянином из аристократов. Брак оказался неудачным и закончился разводом.

В 1800 году должна была состояться помолвка Вильгельмины с сыном Суворова, Аркадием Александровичем Суворовым-Рымникским. Герцогиня Саганская была богатой невестой, ее состояние оценивалось в три миллиона. Суворов писал государю: «Сходство лет, нрава и душевных свойств обещают сыну моему благополучный брак». Но свадьба не состоялась.

В Праге дело было решено на словах, но не оформлено и не закреплено документально. Траур в семействе невесты на четыре месяца отсрочил бракосочетание. К тому же для составления брачного акта будущей княгине Суворовой требовалось получить от государя право выезда из России за границу в свои владения. Тем временем Суворов-отец захворал и умер. Бракосочетание снова отложили. Но с кончиной генералиссимуса был потерян и смысл этого брака, поэтому он не состоялся.

Второй брак Вильгельмины с князем Василием Сергеевичем Трубецким также закончился разводом — они прожили вместе всего лишь год.

Вильгельмина переехала в Вену. Она держала салон, где собиралась высшая аристократия. Молодая, привлекательная, она продолжала кружить голову мужчинам.

С Меттернихом, министром иностранных дел Австрийской империи, Вильгельмина была давно знакома, но их роман начался только весной 1813 года. Бурная страсть влюбленных отражена в письмах, которых сохранилось более шестисот. Письма свидетельствуют не только об их пламенной любви, но и о том, что они доверяли друг другу. В них Меттерних рассказывал Вильгельмине о политической ситуации в стране, о государственных решениях, принятых им.

У Меттерниха до романа с Вильгельминой были любовные отношения с женой Багратиона Екатериной Скавронской, родившей ему дочь Клементину в 1810 году. Во время Венского конгресса в сентябре 1814 года окружающих позабавил «любовный квадрат», когда Екатерина Багратион соперничала с Вильгельминой за благосклонность Александра I. Современники вспоминают: «Однажды в припадке ревности австриец выдвинул герцогине Саганской ультиматум по поводу приглашения царя на обед. «Или я — или царь!» — заявил он. Вильгельмина предпочла Александра». Наблюдавшие за женщинами завистницы злословили: «Прекрасная герцогиня Саганская сама преследовала ухаживаниями русского императора и даже однажды забралась к нему в карету. Но он не захотел воспользоваться обстоятельствами».

После Венского конгресса Вильгельмина утратила интерес к Меттерниху, а в 1818 году вышла замуж за графа Карла Рудольфа Шуленбурга. Но и на этот раз ей не повезло — брак закончился разводом.

Не имея своих детей, Вильгельмина стала опекать многих обездоленных молодых девушек. Особое покровительство герцогини ощутила на себе в детстве Божена Немцова, ставшая со временем известной чешской писательницей. Герцогиня любила ее, как родного ребенка. Ходили даже слухи, что девочка была внебрачной дочерью Вильгельмины и Меттерниха. Но, скорее всего, Божена была племянницей Вильгельмины, дочерью ее сестры Доротеи и графа Карела Клам-Мартинича. Согласно официальным документам, матерью Божены была ключница, живущая в доме герцогини.

Писательница в своем романе «Бабушка» выведет трогательный образ женщины, прообразом которой послужит Вильгельмина.

Скончалась Вильгельмина, герцогиня Саганская, в 1839 году. Похоронена в Крейцкирхе в Сагане.

Величайший полководец XIX века Наполеон Бонапарт был властелином многих женских сердец, но страстно и сильно любил в жизни лишь двух женщин — свою первую жену Жозефину Богарне и польскую графиню Марию (Марысю) Валевскую (1786–1817), подарившую ему наследника.

Валевская (урожденная Лончинская) родилась в 1786 году в небольшой польской деревушке Кернозе. Ее отец происходил из знатного польского рода, но к моменту рождения дочери был обедневшим владельцем разоренного поместья.

В детстве Марыся была девочкой строптивой и, когда ее отдали на воспитание в монастырский пансион в Варшаве, она из-за своего характера не смогла там долго удержаться. Суждения у нее уже тогда были не по возрасту зрелыми и смелыми. Она мечтала о том, чтобы ее родина была свободна от гнета России, Австрии и Пруссии. Образование Марысе пришлось получать домашнее. Но она неплохо овладела несколькими иностранными языками, счетом, чистописанием, хорошо играла на фортепиано и других инструментах, прекрасно танцевала. Одним из ее гувернеров был Николай Шопен, отец великого польского композитора.

Юная Мария Лончинская, красивая, образованная, стала девушкой на выданье. Вскоре мать нашла дочери жениха — богатого и знатного польского аристократа Анастазия Валевского, который был намного старше своей невесты. Так Марыся в восемнадцать лет стала графиней Валевской. Все долги семьи Лончинских были оплачены, развалившееся поместье отстроили заново, старший брат Марыси смог учиться во Франции. Вскоре после свадьбы молодожены отправились в путешествие по Италии.

Через пять месяцев после венчания молодая жена родила графу сына, но, как полагают историки, не от него, а от соседского юнца, с которым согрешила до замужества. Валевский признал сына.

Молодожены поселились в Валевицах — имении старого графа. Вместе с сестрой мужа Ядвигой Марыся задумала организовать тайное общество польских патриотов. Кумиром обеих женщин был Наполеон Бонапарт, который все ближе и ближе подходил к польской границе. Увидеть его было сокровенной мечтой Марыси.

Такой случай представился ей в 1807 году, когда Мария, страстно желая встречи с Наполеоном, добралась до почтовой станции под Ловичем, где должен был проезжать император по пути из Познани в Варшаву. Из-за распутицы Бонапарт был вынужден добираться верхом и, задержавшись в толпе собравшихся у станции поляков, заметил девушку с голубыми, как небо, глазами, которая громче всех выкрикивала приветствия в его адрес. Император снял треуголку и поклонился прекрасной незнакомке. Уже в Варшаве Наполеон распорядился узнать о девушке все, найти ее и пригласить на бал к известному польскому дипломату.

Графиня Валевская явилась на бал в белом платье из атласа, украшенном цветами, в сопровождении мужа. Своим очарованием она затмила всех красавиц. Бонапарт весь вечер не сводил с нее восхищенных глаз, а в конце бала, желая познакомиться с ней ближе, пожелал пригласить графиню на последний танец. Валевской передали столь лестное приглашение, но она ответила на него отказом, чем несколько удивила императора.

А после бала растерянную Марысю ждали огромный букет свежих роз и записка со страстными словами: «Я видел только вас и желал только вас! Дайте мне как можно скорее ответ!»

Откровенное признание смутило благовоспитанную пани Валевскую, и она отправила посыльного ни с чем. Через час тот вернулся с новым письмом: «Вы разрушили мой покой. Прошу вас, уделите немного радости бедному сердцу, готовому вас обожать». И это послание осталось без ответа.

На следующее утро император послал ей третье письмо, в конце которого пообещал: «Все ваши желания будут исполнены. Ваша родина станет мне дороже, когда вы сжалитесь над моим бедным сердцем».

Наполеон пожелал, чтобы об этой записке узнало все высшее польское общество, и уже к вечеру высокопоставленная делегация прибыла в имение Валевицы, чтобы переговорить с графиней Валевской и с ее стариком мужем. Они вручили ей письмо, подписанное сотней активных политических деятелей Польши. «Если бы вы были мужчиной, — говорилось в нем, — вы бы отдали свою жизнь за благородное дело отчизны. Как женщина вы можете принести другие жертвы, и вы обязаны заставить себя на них пойти, какими бы тяжелыми они ни были».

Пани Валевская решилась на тайную встречу с Бонапартом. Войдя вечером следующего дня в императорские покои, она вдруг заплакала. Удивленный таким поведением молодой женщины, Наполеон решил ни на чем не настаивать, и они пробеседовали до утра. Марыся рассказывала ему о своей жизни, о семье, о своем первенце. Под утро раздался стук в дверь, и император прошептал девушке: «Я хотел бы завоевать твое сердце».

На следующий день Мария была приглашена на званый обед, устроенный в честь Бонапарта. В тот вечер она даже не посмотрела в сторону великого Наполеона, и причиной тому была бриллиантовая брошь, приложенная к записке с приглашением на обед.

Когда после званого обеда слуга Наполеона Дюрок привел молодую женщину в личные покои своего господина, император был в гневе. «Вам удалось покорить мое сердце, — произнес он, — но знайте: если цель кажется недостижимой, я к ней стремлюсь с еще большей силой. — И тут он, к неописуемому ужасу пани Валевской, схватив со стола часы, хряпнул ими об пол. — Я могу возродить вашу родину, — воскликнул он, — а могу, как эти часы… погубить ее! И все зависит от вас!»

Марыся не вынесла этой сцены и лишилась чувств. Когда она пришла в себя, Наполеон сидел у ее ног, плакал и обещал, что сделает все для нее, чего она только захочет.

Пани Валевская, не в силах больше противиться безумной страсти Наполеона, стала его фавориткой и была ею в течение многих лет.

В июле 1807 года часть Польши, оказавшаяся к тому времени под властью Франции, была объявлена независимым Великим герцогством Варшавским.

Тем временем до императрицы Жозефины Богарне, законной жены Бонапарта, дошли слухи о том, что у императора появилась молодая любовница. Жозефина тут же решила навестить неверного мужа. Но Наполеон сумел отговорить ее, ссылаясь на бездорожье и тяжелый климат.

В Западную Пруссию Наполеон отправился в надежде, что туда к нему приедет его новая возлюбленная. Он поселился в бывшем дворце Фридриха Великого, и туда уже через несколько дней тайно прибыла Валевская.

Во Францию, в Париж, Бонапарт тоже отправился вместе с ней, со своей ненаглядной Марысей. На тихой парижской улочке Рю де ла Виктуар властелин Европы подарил графине небольшой дом, куда очень часто наведывался вечерами. Графиня вела жизнь тихую, избегала посетителей и не заводила друзей. Вскоре Валевская поняла, что ждет ребенка. Счастливый Наполеон поспешил расторгнуть брак с Жозефиной, которая не могла родить ему ребенка, а Мария отправилась в Польшу, чтобы рожать на родине.

Как же удивилась она, когда узнала, что ее возлюбленный женился на дочери императора Австрии Марии Луизе! Через месяц Мария родила сына, которого назвала Александром. А через год подарила супругу наследника и Мария Луиза.

Марыся ни в чем не упрекнула любовника. В конце лета 1812 года она подала на развод со старым Анастазием и после развода поселилась в Валевицах, чтобы дождаться Бонапарта после похода на Москву и вернуться с ним в Париж. Оба они по-прежнему страстно любили друг друга. Но сложилось все иначе.

В 1814 году Наполеон Бонапарт отрекся от престола и был сослан на остров Эльба.

Как же обрадовался он, когда к нему туда прибыла на корабле пани Валевская с их четырехлетним сыном Александром! Целых два дня провела она с ним на острове. А Мария Луиза, его жена, так ни разу и не появилась там. Вскоре Наполеон узнал, что она сбежала с наследником в Австрию и там нашла себе нового возлюбленного.

Последняя встреча с Валевской произошла у Наполеона в Париже, когда после его поражения под Ватерлоо он отправлялся в ссылку на остров Святой Елены. Валевская на коленях умоляла Наполеона взять ее с собой в изгнание. Но он был непреклонен и отбыл на остров один, пожалев ее и малолетнего сына. Он даровал ей полную свободу.

Старик Валевский умер через год, а вдовствующая графиня вышла замуж за генерала Огюста Орнано, ставшего впоследствии маршалом. Венчание состоялось в Брюсселе. Через два года она родила сына Рудольфа Огюста.

В конце лета 1817 года у графини обострилась почечно-каменная болезнь. Уже умирая, она успела надиктовать около двухсот страниц воспоминаний. Ей хотелось объяснить потомкам, что толкнуло ее, благовоспитанную даму и верную жену, на связь с великим французским императором. Александр, сын Валевской и Бонапарта, впоследствии стал министром иностранных дел при дворе Наполеона III. Через много лет он сказал: «Моя мать была одной из величайших женщин своего времени, избранная судьбою, чтобы освободить свою многострадальную отчизну…»