Адмирал Г И Бутаков

Главный огонь неприятеля был сосредоточен на Малаховом кургане. Следовало ожидать, что именно сюда он направит свой главный удар в случае штурма. Поэтому решено было установить здесь четыре новых барбета{50}, за которыми можно было бы поставить орудия для усиления картечного огня на случай наступления неприятеля. Работа эта проводилась ночью под градом бомб,

Особенно тяжело приходилось защитникам Малахова кургана. Две тысячи человек под непрерывным обстрелом неутомимо работали на крохотной площадке, заделывая повреждения в стенах бастиона, полученные во время бомбардировки.

Вечером этого дня на одном из участков Малахова кургана работами руководил капитан-лейтенант Лесли. Увидев в полумраке знакомую фигуру Бутакова, он дружески приветствовал его. Бутаков сообщил, что хочет повидаться с адмиралом Нахимовым.

- Да вот, кстати, и он сам, - сказал, оглянувшись, Лесли.

Появившийся Нахимов поздоровался с Бутаковым. Как всегда, он был спокоен и не обращал ни малейшего внимания на свист пуль и осколков.

- Славно работаете на "Владимире", славно-с! - сказал он Бутакову. Французам солоно приходится от ваших орудий...

Несмотря на похвалу Нахимова, Бутаков заявил ему, что в такой критический для обороны города момент он не может оставаться на пароходе, "менее опасном и менее трудном физически", а потому просит перевести его на какую-нибудь батарею.

Эту просьбу Нахимов категорически отказался удовлетворить.

- Нельзя-с, - ответил он Бутакову. - Вас нужно сохранить для будущего флота! - и перевел разговор на тему о возможности неприятельского штурма.

За день до того было обнаружено движение через Черную речку большого отряда неприятельской пехоты, кавалерии и артиллерии, численностью не менее 20 000 человек. Жестокая стрельба, которую с утра вел противник, подтвердила предположения русского командования о подготовке противником штурма. Весь день 5 июня и особенно в ночь на 6-е стрельба с обеих сторон велась с невиданной интенсивностью.

И действительно, в эту ночь начался штурм 1-го и 2-го бастионов и Малахова кургана. Первой ринулась на приступ французская бригада, которой командовал генерал Мэйран, решивший опередить прочих участников штурма и провести свою бригаду по местности, обстреливаемой русской корабельной артиллерией, раньше, чем командиры русских пароходов узнают о начале штурма.

Однако расчеты Мэйрана оказались ложными. Едва его бригада подошла к 1-му и 2-му бастионам, как она была встречена с фронта картечью русской пехоты, а с правого фланга (т.е. со стороны Киленбалочной бухты) - меткими бомбовыми ударами пароходо-фрегата "Владимир" и других пароходов. В какие-нибудь десять минут бригада подверглась такому разгрому, что вынуждена была отойти, оставив сотни убитых и раненых...

В 2 часа 50 минут на штурм левого фланга русской оборонительной линии двинулись остальные французские части. Против Малахова кургана были брошены громадные силы - до 13500 человек, в том числе лучшие батальоны зуавов. Но защитники Малахова кургана отразили штурм, нанеся врагу огромный урон.

За активную помощь корабельной артиллерией защитникам Малахова кургана Григорий Иванович Бутаков 27 июля 1855 года был награжден золотой саблей с надписью "За храбрость".

* * *

Новый царь Александр II, взошедший на престол в феврале 1855 года, был решительно против обороны Севастополя "до последней капли крови". Упорно продолжавшиеся противником бомбардировки Севастополя в мае и июне 1855 года, гибель Нахимова - все это настраивало царя крайне пессимистически. Убежденный, что сдать Севастополь все равно придется, он считал, что надо сделать для очистки совести последнюю отчаянную попытку дать решительный бой, и чем раньше, тем лучше. Главнокомандующий вооруженными силами России в Крыму М.Д. Горчаков (назначенный на этот пост взамен смещенного А.С. Меншикова) считал такую попытку при крайне неблагоприятных условиях чистейшим безумием, но возражать царю не осмеливался. "Более, чем когда либо, - писал Александр II главнокомандующему, - я убежден в необходимости предпринять с нашей стороны наступление (подчеркнуто Александром П. - Авт.), ибо иначе все подкрепления, вновь к Вам прибывающие, по примеру прежних, будут частями поглощены Севастополем, как бездонною бочкою"{51}.

На военном совете, созванном Горчаковым, было решено совершить нападение на неприятеля в ночь на 4 августа 1855 года. Людей посылали на верную смерть, заставив их атаковать отвесные и заведомо неприступные Федюнинские высоты, которые защищались неприятельской армией в полтора раза более сильной, чем русская армия. Уже в самом начале атаки выяснилось, что артиллерию нельзя переправить через Черную речку. Русские батальоны один за другим переходили через перекидные мосты, и неприятель косил их убийственным огнем. Горчаков вводил в бой полки постепенно без всякой между ними связи, и этот метод был убийственным для русских. Русские потерями в этот злополучный день до 10 тысяч человек.

* * *

На другой день после неудачного для русских сражения у Черной речки противник начал бомбардировку Севастополя, которую не прекращал вплоть до последнего, решающего штурма. Основным объектом бомбардировки являлся Малахов курган как важнейший пункт обороны города.

К этому времени севастопольские укрепления были почти разрушены; подступы (апроши{52}) французов перед Малаховым курганом находились уже в шестидесяти шагах от его контр-эскарпов{53}, и в те редкие минуты, когда смолкал гром орудий, с Малахова кургана можно было слышать говор неприятельских солдат. Начиная с 24 августа неприятельская бомбардировка приняла особенно ожесточенный характер. Только за одни сутки 27 августа англичане и французы выпустили до 70 тысяч ядер и до 16 тысяч бомб и гранат{54}. Защитники Севастополя теряли ежедневно до 1500 человек. Город горел. Финального штурма ждали каждую минуту.

На рассвете 27 августа разведчики донесли, что в неприятельских траншеях замечено необычное оживление и что вражеские солдаты одеты в полную форму.

В этот день Бутаков находился на "Владимире", который, как и "Херсонес" и "Одесса", стоял на якоре у южного берега рейда, между Аполлоновой балкой и Павловской батареей. В случае штурма пароходе-фрегаты должны были защищать левый фланг русских укреплений.

В 12 часов неприятельские войска начали штурм. Тотчас же "Херсонес" и "Одесса" ушли к бухте Голландия, а "Владимир" - к северному краю Рейдовой батареи. По нему открыли огонь, он изредка отвечал. Но лишь, только пароходо-фрегат подошел к Килен-балке, комендоры открыли интенсивный огонь бомбами и картечью по наступающим французским частям. Обстрел оказался для врага неожиданным и, понеся большие потери, французы отхлынули к своим траншеям. Вскоре они возобновили штурм. Но "Владимир" не мог продолжать обстрел наступавших колонн, так как возведенные французами незадолго до штурма батареи простреливали весь участок моря против Килен-балки и оставаться здесь значило подвергать и команду и корабль безрассудному риску. Тогда Бутаков решил выполнить такой маневр: подойти к восточному берегу Килен-балки так близко, чтобы сам берег служил "Владимиру" укрытием от французской батареи, ядра которой в этих условиях должны были перелетать через "Владимир" выше его труб. Чтобы защитить команду от штуцерного огня из неприятельских траншей, Бутаков закрыл борта изнутри мешками с землей, орудия - высокими тросовыми щитами, а руль - специальной будкой из толстых железных листов. Фок- и грот-мачту Бутаков снял, чтобы щепой от них и обрывками цепных вантин при попадании вражеских пуль и осколков снарядов не поранить людей на палубе.

C большим хладнокровием и знанием дела провел Бутаков этот остроумный и смелый маневр. Французы никак не ожидали, что "Владимир" пройдет так близко от входа в бухту. Они открыли по нему интенсивный, но беспорядочный огонь. И здесь Григорий Иванович Бутаков проявил высокое искусство маневрирования, применив новый тактический прием, имевший целью не дать противнику вести прицельный огонь по "Владимиру". Прием этот был основан на высоких маневренных качествах парового корабля. По команде. Бутакова "Владимир" резко менял направление движения, скорость хода, делал резкие повороты, останавливался на месте. Вражеские снаряды то не долетали до "Владимира", то перелетали через него. Такое маневрирование требовало особого внимания еще и потому, что ширина Севастопольского рейда в этом районе равнялась всего лишь четырем с половиною кабельтовам.

Маневрируя в непосредственной близости от неприятельских траншей в укреплений и ведя по ним артиллерийский огонь, Бутаков рассчитывал на то, что сухопутные батареи противника не будут успевать наводить свои орудия по пароходо-фрегату. Эти расчеты оправдались вполне. Беспрерывное движение "Владимира" мешало неприятельским батареям вести по нему прицельную стрельбу. В то же время залпы "Владимира" вырывали из рядов наступавших французов сотни людей.

Действия "Владимира" вызвали восхищение защитников Севастополя. "Чудное зрелище представляло это прекрасное судно! - писал артиллерийский офицер И. С. - Идет величественно вдоль бухт от Павловского мыска, изредка пуская гранату из носового орудия, отбиваясь, как будто от назойливой мухи, от французской батареи... Поравнявшись с Килен-балкой, выстрелит из орудий целого борта и медленно поворачивается другим бортом... опять сделает залп и тихо отходит, заряжая свои орудия и отстреливаясь. И этот маневр он повторял беспрестанно в течение целого штурма. Это не покажется мудреным, если прибавить, что командир "Владимира", капитан Бутаков, первый подавал экипажу пример редкого хладнокровия и неустрашимости. Все приходили в восторг, глядя на него, стоявшего на площадке над колесами и спокойно распоряжавшегося, как будто около него не летали ядра и не было вероятности быть убитым каждое мгновенье. Хвала тебе, храбрый! Хвала и тебе, наш славный "Владимир"{55}.

Несмотря на героизм защитников, удержать Малахов курган не удалось. Вечером 27 августа начался общий отход русских войск. Пароходы и все имевшиеся в наличии шлюпки беспрерывно перевозили на Северную сторону войска и различные грузы.

"Владимир" в эту ночь перевез в два рейса 2490 человек Во время высадки людей на берег неприятель с Рейдовой батареи открыл по нему огонь. Ответный огонь Бутаков разрешил открыть лишь после того, как все люда переправились на берег.

В ночь на 28 августа были затоплены последние парусные суда Черноморского флота (линейные корабли "Париж", "Храбрый", "Константин", "Мария", "Чесма", "Иегудиил", фрегат "Кулевчи").

В ночь на 31 августа Бутаков получил приказ затопить все пароходы. В час ночи команды пароходов свезли на берег, а в 3 часа по условному сигналу все пароходы ("Владимир, "Крым", "Херсонес", "Одесса", "Бессарабия", "Эльборус", "Дунай", "Турок", "Грозный") подожгли, открыв предварительно кингстоны{56}.

Надолго осталась в памяти очевидцев эта страшная картина: морская поверхность, озаренная багровыми отблесками горящих кораблей, погружающихся в водную пучину. Подожженный в нескольких местах "Владимир" взлетел на воздух под грохот выстрелов: это в последний раз выстрелили заряженные и наведенные ни неприятеля орудия "Владимира", которые не удалось свезти на берег!

За отличие и мужество, проявленные при обороне Севастополя, Григорий Иванович Бутаков был произведен во флигель-адъютанты и награжден орденом Владимира 4 степени с бантом.

* * *

Несмотря на неподготовленность России к Крымской войне, отечественное военно-морское искусство благодаря плодотворной деятельности передовой части русских морских офицеров в ходе этой войны получило дальнейшее развитие.

В начале Крымской войны произошел первый в истории бой в открытом море между паровыми кораблями, .который окончился блистательной победой русских моряков.

Во время героической обороны Севастополя перед экипажами русских пароходо-фрегатов встала совершенно новая тактическая задача систематически поддерживать артиллерийским огнем упиравшиеся в море фланги сухопутных войск. И эта задача была успешно решена русским флотом.

Григорий Иванович Бутаков был одним из первых, кто правильно оценил значение нового парового флота. Блестяще проведенный им бой с "Перваз-Бахри", во время которого три мощные парусные эскадры вынуждены были оставаться пассивными из-за безветрия, показал, насколько новая паровая техника изменила условия боя на море.

Но если большая подвижность и скорость хода пароходо-фрегатов делала их независимыми от ветра и свободными в действиях, то введение бомбических орудий большого калибра (вместо 36-фунтовых и 60-фунтовых) позволяло вести бой на значительных дистанциях. Этот факт Бутаков оценивал как большое техническое достижение. Такое усовершенствование орудий позволяло вести бой на огромной по тому времени дистанции - 21 кабельтов, при этом бой мог не только начинаться на таком большом расстоянии, но и кончаться без сближения сражающихся кораблей. А ведь совсем незадолго до этого обычным расстоянием в бою считался пистолетный выстрел! "Да, это поистине замечательно, - писал Бутаков. - Теперь, с введением на судах громадных орудий и с начатием опытов для определения возвышений, которые нужно давать этим орудиям при самых больших расстояниях, стало понятным, что в теории морской войны происходит переворот..."{57}.

Большой заслугой Бутакова было то, что он не только умело применял новые приемы ведения морского боя, но и сам работал над усовершенствованием материальной части артиллерии.

Чтобы успешно обстреливать с кораблей вражеские батареи, расположенные на высотах, окружающих Севастополь, надо было увеличить угол возвышения орудий. Бутаков предложил кренить корабль на борт, противоположный тому, с которого должна вестись стрельба. Об одной из таких стрельб он впоследствии писал: "В числе других батарей, которыми неприятель окружал Севастополь, хвастливо грозя испепелить его в самое короткое время, в сентябре 1854 года он начал воздвигать одну батарею на горе против Киленбалочной бухты, в расстоянии 23-х кабельтов от рейда, для действия по бастиону Корнилова (Малахову кургану. - Авт.). Пароход "Владимир" стал мешать его работам бомбами из 68-фунтовой пушки, и вскоре осаждающие увидели необходимость поставить на этой батарее и против него хоть одно орудие. Для действия по неприятелю из упомянутой пушки "Владимиру" приходилось давать около 3° крену; но когда захотели достигать туда из 10-ти дюймовых, пришлось кренить его до 7°, чтобы последние орудия могли составлять с горизонтом угол в 22°. Когда, таким образом, оказалось возможным вредить неприятелю и 10-ти дюймовыми орудиями, к "Владимиру" присоединили пароход "Крым", у которого были два таких орудия, и корабль "Гавриил" со своими 36-ти фунтовыми пушками, из которых ему приходилось действовать только ядрами"{58}.

Увеличение угла возвышения орудий и как следствие этого дальности стрельбы позволило применить новый тактический прием - стрельбу то невидимой береговой цели. Впервые такая стрельба была осуществлена комендорами пароходо-фрегата "Владимир" в октябре 1854 года. Стреляли из бакового орудия по 22-пушечной английской батарее, действовавшей против Малахова кургана и 3-го бастиона. "Так как ее с парохода нельзя было видеть, - записано об этом факте в шканечном журнале, - то за выстрелами, наблюдали с горы над Голландией, а на пароходе замечали по между лежащей горе направление и возвышение орудия посредством прицела"{59}.

Бутаков придумал также приспособления, предотвращавшие разрывы скоб "брюк" (т.е. тросов, удерживающих пушку при откате) и ослаблявших вредное действие отката на станок орудия.

Поощряемый своим командиром, личный состав пароходо-фрегата "Владимир" стремился улучшить материальную часть оружия. Все изобретения членов экипажа судна лично проверялись Бутаковым и, если заслуживали внимания, немедленно осуществлялись практически. Так, кондуктор Константинов предложил простое приспособление для придания орудиям большего угла возвышения. Оно представляло собой два продольных клина, которые подводились под переднюю часть станка орудия, отчего его цапфы поднимались, а казенная часть опускалась. Приспособление Константинова позволяло доводить угол возвышения орудия до 24, не креня корабль, что не только увеличивало дальность стрельбы, но и позволяло вести огонь на ходу. Бутаков с большим успехом применил приспособление Константинова во время обороны Севастополя 6 июня 1855 года, а затем сообщил о нем в Морской ученый комитет.

* * *

Падение Севастополя даже в наиболее умеренных либеральных кругах русского общества расценивалось как катастрофа реакционной политики царского самодержавия. Поражение в Крымской войне обнаружило "гнилость и бессилие крепостной России"{60}.

Крымская война явилась генеральной проверкой всей организации вооруженных сил России. Она показала, что русская военная система, созданная существовавшим государственным строем, неспособна обеспечить оборону границ России. "То, что было силой России при обороне, - огромное протяжение ее редко населенной, бездорожной, бедной источниками снабжения территории, обернулось против самой же России, как только Николай сосредоточил вес свои военные силы в одной точке периферии - в Севастополе, - писал о Крымской войне 1853-1856 годов Энгельс. - Южно-русские степи, которые должны были стать могилой для неприятеля, стали могилой для русских армий, которые Николай, со свойственной ему свирепой и глупой беспощадностью, одну за другой гнал в Крым, под конец даже в разгар зимы"{61}.

Крымская война вскрыла порочность прусской системы обучения и воспитания русской армии. Даже консервативные круги России вынуждены были признать необходимость отказа от старого взгляда на армию как на полицейскую силу. Крымская война показала также, что назрела необходимость преобразования феодально-крепостнической армии в массовую армию буржуазного типа, основанную на всеобщей воинской повинности.

Еще более острой, чем в сухопутной армии, была необходимость преобразований в русском флоте. Если армия, понесшая в этой войне громадные потери, все же осталась значительной количественно, то Черноморский флот был уничтожен в Севастополе полностью. Балтийский же флот к концу Крымской войны имел в своем составе всего лишь один винтовой линейный корабль, один винтовой фрегат и 40 канонерских лодок, а остальные - парусные корабли потеряли всякую боевую ценность. Таким образом, морские границы России фактически оказались беззащитными. Необходимо было создать мощный броненосный паровой флот. Но для этого у дореформенной России не было ни экономической, ни технической базы, хотя и были талантливые люди, способные осуществить это строительство.

Главный командир Черноморского флота

26 августа 1856 года Григорий Иванович Бутаков был назначен главным командиром Черноморского флота и военным губернатором Николаева и Севастополя. В это же время он был произведен в контр-адмиралы.

Черноморский флот находился в самом жалком состоянии. Необходимо было его срочно восстанавливать. Предполагалось создать большую флотилию из 27 паровых судов, для чего построить близ Николаева специальный завод паровых машин. Но эти планы не были осуществлены. Согласно условиям Парижского мирного договора 1856 года Черное море было объявлено нейтральным, и ни Россия, ни Турция не могли иметь на нем военно-морских баз и военных кораблей. Следовательно, Бутакову надлежало заботиться не о строительстве нового флота, а о сокращении остатков старого флота. В этих условиях деятельность главного командира сводилась к чисто административным обязанностям, к докучной и утомительной канцелярской переписке. Он должен был решать вопросы по сокращению разных береговых морских учреждений, увольнять в отставку множество морских офицеров, ходатайствовать об установлении пенсий, раздаче медалей, проводить освидетельствование раненых офицеров и нижних чинов и вести бесконечную переписку по многим другим делам. Словом, вороха бумаг, тысячи отношений, справок, запросов, рапортов, отчетов, донесений!

В своей работе Бутаков столкнулся с канцелярским крючкотворством, взяточничеством, казнокрадством. Будучи человеком честным, он никогда не мог примириться с этими общественными пороками, на которые многие его начальники и сослуживцы смотрели сквозь пальцы как на "неизбежное зло".

Григорий Иванович не мог сдержать негодования, когда узнал, что его помощник по интендантской части контр-адмирал Швенднер замешан в спекуляциях, связанных с поставкой военно-морскому ведомству 13 тысяч четвертей гнилой муки. Оказалось, что купец-спекулянт Киреевский был агентом и подставным лицом контр-адмирала Швенднера, который с помощью других чинов управления тайно вел крупные коммерческие операции.

Комиссия, назначенная Бутаковым, изобличила виновников. Спекулянт Киреевский был арестован, его склад опечатан. По требованию Бутакова в Николаев выехала из Петербурга "высочайше учрежденная комиссия" под председательством князя Оболенского. Казалось, справедливость торжествовала.

Но напрасны были надежды. Хотя князь Оболенский на словах и возмущался низостью преступников и обещал, что они будут сурово наказаны, но в то же время, неофициально, советовал Бутаков у "...оставить совсем в стороне произведенное уже следствие о фабрикации муки казенным поставщиком". К изумлению Бутакова, новая "высочайшая" комиссия допустила к присяге в качестве экспертов тех самых торговцев, которые принимали деятельное участие в продаже испорченной муки, т.е. людей скомпрометированных и явно пристрастных. Напротив, с членами комиссии, назначенной Бутаковым и обнаружившей воров, обошлись нарочито резко и грубо, требуя от них взять свое заключение обратно. "Просили меня о том же, - сообщал Бутаков в своем рапорте генерал-адмиралу, - намекая даже на антагонизм, в случае несоглашения моего действовать совокупно с Высочайше учрежденной Комиссией, - это раскрыло мне, к горькому сожалению, ход, который дан делу"{62}.

Комиссия постаралась прекратить разбор дела, компрометирующего некоторых высокопоставленных лиц (таких, как обер-интендант, а затем управляющий морским министерством адмирал Н. Ф. Метлин) и даже целые ведомства.

Такой исход дела Григорий Иванович воспринял с глубокой болью. "Зная, что бедное мое отечество подрываемо страшным червем взяточничества, этой повсеместной гангреной нашею, - я выбрал удобный случай, чтобы нанести, в пределах вверенного мне управления, удар всеобщему врагу..." - писал Бутаков генерал-адмиралу{63}.

Видя свое бессилие в борьбе с беззаконием и несправедливостью, Григорий Иванович просил генерал-адмирала об отставке, но просьба его была отклонена. Однако и поддержки у высшего начальства Бутаков не имел, преследования и интриги продолжались. Однажды, в связи со своей твердой принципиальной линией в деле о разборке севастопольских развалин (он и здесь боролся с бюрократами и взяточниками), Бутаков неожиданно получил от генерал-адмирала выговор за "неприличную придирчивость и за неисполнение его воли". Тем не менее Григорий Иванович продолжал решительно и смело отстаивать свои взгляды. Его письма к генерал-адмиралу, написанные с предельной откровенностью и прямотой, раскрывают истинное положение вещей в Управлении Черноморским флотом в этот период. "Прошу Вас, - писал Бутаков, - хоть на один момент заставить себя вообразить, что я действительно честный и благородный человек и составляю странное в XIX веке явление лица, не ищущего себе возвышения, с еще более странным энтузиазмом к своим обязанностям, вопреки личным интересам и не солгавшего ни слова в этих письме и записке"{64}. Он просит сообщить, нужен ли он флоту, если в нем не убывает желание бороться с мерзостью, не идя ни на какие компромиссы, и если нужен защитить его "от бюрократических (самых опасных и сильных в России) гонений"{65}.

Бутаков был убежден, что высшее начальство поймет и поддержит его в борьбе с казнокрадством и взяточничеством, наносящим огромный вред государству. Бутаков не понимал того, что шеф флота генерал-адмирал великий князь Константин лицемерил, когда обещал ему поддержку в борьбе с управляющим морским министерством Н. Ф. Метлиным.

В 1859 году Бутаков представил генерал-адмиралу "Секретную записку о положении в Черноморском Управлении", в которой дал обстоятельный анализ положения дел в морском министерстве в целом. По мнению Бутакова, министерство пришло в упадок из-за морального разложения его чиновников. Приведенные в записке факты подтверждали мысль ее автора. Бутаков понимал, что он один не в силах вести борьбу с этим злом, а обещанной реальной поддержки он не имел. "...Надо же было мне попасть на свою должность в такое время, - восклицает он, - когда все в России говорило: "Бросьте официальную ложь! Кто же после Севастопольской войны не знает, что у нас сверху блеск, в снизу гниль. Перестаньте молчать об этом..."{66}. Бутаков в конце записки просит генерал-адмирала освободить его от должности главного командира Черноморского флота и уволить в отставку, ибо "полумеры в этом отношении были бы непоследовательностью с моей стороны".

Последовавшее вскоре после этой записки решение генерал-адмирала больно ударило по самолюбию Григория Ивановича, надеявшегося, что его заботы о нуждах флота найдут поддержку у людей, стоявших у власти. Но этого не случилось. В начале 1860 года он был переведен для дальнейшей службы на Балтийский флот. "Меня хватили по лбу в январе 1860 года именно за то, что приобрел нерасположение сволочи, хотя был очень популярен между дельными и правдолюбивыми людьми"{67}, - писал позже Бутаков в письме жене.

* * *

В период пребывания на посту главного командира Черноморского флота Григорий Иванович Бутаков продолжал работать над созданием первой в мире тактики парового флота.

Еще в 1854 году по поручению Корнилова он составил для своего пароходного отряда краткое описание эволюции, т.е. наиболее выгодных поворотов и захождений кораблей для изменения курсов, перестроений и т. п.

Изучая эволюции кораблей, совершающих совместное плавание, Бутаков нашел, что при различных перестрениях корабли переход от прямолинейного движения к повороту совершают по касательной к окружности, описываемой ими при циркуляции. Отсюда он сделал важный вывод: за основание пароходных эволюции непременно следует принять две простые геометрические линии; окружность и касательную к ней. Основываясь на этом выводе, Бутаков составил несколько таблиц, при помощи которых (пока только теоретически!) ему удалось решить ряд задач по тактическому маневрированию.

Важность исследований Бутакова была бесспорна. После Крымской войны будущее принадлежало не парусному флоту, а флоту паровому, железному. Бой "Владимира" с "Перваз-Бахри" наглядно показал тактическое превосходство паровых судов над парусными. Независимость паровых судов от ветра и большая маневренность, введение на них современных замковых, дальнобойных и скорострельных орудий - все это требовало разработки новой тактики морского боя и новых методов маневрирования.

Григорий Иванович Бутаков стремился сформулировать новые правила совместного плавания пароходов с математической точностью, чтобы, руководствуясь ими, соединения пароходов могли совершать перестроения быстро и четко.

* * *

Канун крестьянской реформы в России характеризовался непрерывным нарастанием прогрессивных, антикрепостнических настроений. Эти настроения проникли и на флот. Передовая часть морского офицерства все решительнее и настойчивее требовала уничтожения на флоте телесных наказаний. Подвергся публичному обсуждению вопрос о методах воспитания в военно-морских учебных заведениях. Все это было выражением протеста передовых слоев русского общества против духа аракчеевщины, царившего на флоте и в армии. Увлекательные рассказы, очерки и повести таких известных писателей, как И. А. Гончаров ("Фрегат "Паллада"), Д. В. Григорович ("Ретвизан"), силой художественного слова будили горячее сочувствие к матросам, осуждали и высмеивали деспотических адмиралов, командиров и боцманов старого покроя, принципиально не признававших иных методов воздействия на нижних чинов, кроме линьков и зуботычин. "Казалось бы, - писал Бутаков в своих "Замечаниях по поводу Устава (к пункту 201)" в октябре 1859 года,- пора отменить линьки совсем, как вредные по последствиям своим для здоровья, и определительно ограничить меру исправительных наказаний, предоставленных командиру корабля..."{68} .

Прогрессивные настроения в русском флоте были настолько сильны, что еще до официальной отмены телесных наказаний многие командиры и офицеры перестали заниматься рукоприкладством. На страницах "Морского сборника" все чаще стали появляться статьи, посвященные проблеме улучшения быта матроса. Предлагалось, например, освободить солдатских и матросских детей от обязательного поступления на военную службу, упразднить звание кантониста, сократить срок службы матросов с 25 до 14 лет, улучшить условия их быта, учить матросов грамоте, для чего создать, в частности, матросскую библиотеку и постоянную матросскую школу в Кронштадте и т. д. Все эти преобразования должны были, по мнению авторов статей, составить "только начало того ряда реформ, который должен поставить нашего матроса на... степень благосостояния, материального и нравственного... что эти же реформы должны оградить личность матроса от излишних притязаний строптивого начальника"{69}.

Григорий Иванович Бутаков живо интересовался вопросами службы и жизни матросов, их просвещением. Однажды он послал в журнал "Морской сборник" дневник матроса Ивана Лыкова, рекомендуя его опубликовать. "Недавно мне попалась прилагаемая тетрадь, - писал Бутаков, - которой автор теперь в отставке... Если редакция сочтет ее занимательной для своих читателей и напечатает в "Морском сборнике", то желательно бы отослать автору положенное число оттисков и причитающуюся плату за статью. Адрес его легко узнать в экипажной канцелярии"{70}. "Путевые заметки русского матроса" были опубликованы в "Морском сборнике". Несмотря на свою наивность и малограмотность, они, несомненно, свидетельствовали о наблюдательности автора. Редакция снабдила "Путевые заметки" Лыкова следующим примечанием: "Жаль, что при такой любознательности автор заметок не имел возможности удовлетворять ей. Это указывает на необходимость некоторого знакомства наших матросов с картами морей, по которым они плавают, или с глобусом"{71}.

Широко обсуждался в те годы вопрос о радикальном изменении системы воспитания молодежи в морских учебных заведениях. В основном речь шла не столько о недостаточности практического морского образования, сколько о ложной системе воспитания, основанной на страхе наказания. Против этой системы энергично восставали и Г. И. Бутаков, и И. А. Шестаков, В. И. Даль и многие другие, учившиеся в николаевскую эпоху в Морском корпусе. Все они хорошо помнили жестокий режим училища, бесчеловечные истязания кадет. Видимо, по этой причине Бутаков, несмотря на настойчивые просьбы двух сыновей (Александра и Алексея), не пожелал определить их в Морской корпус, а послал их по окончании гимназии в Петербургский университет. Только после этого он определил их на флот юнкерами.

Не приходится сомневаться, что Григорий Иванович Бутаков принадлежал к числу сторонников крестьянской реформы. Об этом свидетельствует уже тот факт, что он еще в 1858 году успешно осуществил освобождение черноморских адмиралтейских поселян{72} от крепостной зависимости, за что в 1862 году был награжден золотой медалью на Александровской ленте. Несомненно, эту награду можно рассматривать лишь как показной жест царского правительства, как игру в либерализм.

* * *

Сдав дела, Бутаков выехал из Севастополя к новому месту службы. Он отлично понимал, что назначен на Балтику не с целью продвижения по службе, а из-за своего нежелания прикрывать махинации, в которых были замешаны высшие круги морского министерства.

Назначение Григория Ивановича Бутакова начальником практической эскадры винтовых кораблей Балтийского флота сыграло огромную роль в развитии отечественного военно-морского искусства. Именно здесь он получил возможность проверить на практике разработанные им основания тактики паровых кораблей. Именно здесь им были разработаны и претворены в жизнь принципы боевой подготовки броненосного флота в мирное время.

Начальник практической эскадры

Практическая эскадра Балтийского флота состояла из девяти винтовых судов: кораблей "Орел", "Константин", "Выборг", "Вола" и "Ретвизан", винтового фрегата "Громобой", пароходо-фрегата "Камчатка" и корветов "Баян" и "Калевала". Задача эскадры состояла в подготовке личного состава для плавания на паровых кораблях.

За Бутаковым с первых дней его появления на эскадре прочно укрепилось прозвище "беспокойного адмирала". Он сразу предъявил ко всем офицерам, начиная от командиров кораблей и кончая младшими офицерами, ряд новых, непривычных для них требований. Он заставил каждого глубоко изучать свою специальность, вникая в такие мелочи, на какие они прежде не обращали внимания.

Адмирал часто переносил свой флаг с одного корабля на другой, проводил на каждом корабле примерно неделю, знакомясь с личным составом и осматривая корабль. Некоторые побаивались этих посещений, так как вопросы Бутакова при нерадивом отношении к делу могли оказаться неожиданными и затруднительными, а отвечать на них надо было точно. "Лгать адмиралу или обманывать его было нельзя, - рассказывал один из служивших в то время па эскадре механиков, так как всем памятные слова Бутакова: "Будто бы?" или: "Так ли это?" - сразу останавливали говоруна и были равносильны выговору. Приходилось выбирать одно из двух: работать или уходить... Григорий Иванович не походил на других; он не любил много говорить и Вообще отличался молчаливостью; и если о чем говорит или писал, то все это было в высокой степени умно, ясно и просто... Будучи сам чрезвычайно трудоспособным... ближайших помощников и сослуживцев он выбирал очень осторожно. Новичкам по службе с таким трудолюбивым адмиралом на первых порах жилось очень тяжело, потому что являлась надобность переделаться и даже перевоспитаться на иной лад"{73}.

Предъявляя высокие требования к подчиненным, Григорий Иванович обладал редким даром находить нужных для дела людей и при этом не считался ни с чином, ни с протекцией. Так, например, многие старшие инженер-механики практической эскадры надеялись запять вакантную должность флагманского инженер-механика эскадры. Но неожиданно для всех Бутаков остановил свой выбор на молодом офицере. Последний сам был сильно смущен таким назначением и после долгих колебаний явился к Бутакову и напрямик заявил, что недостаточно опытен для работы на новой должности и что, кроме того, он моложе многих старших инженер-механиков эскадры по чину, а поэтому просил отменить назначение. Адмирал терпеливо выслушал молодого офицера, а затем спросил: "- Ну, а желание служить и заниматься делом - это есть или нет?

- Есть.

- Ну, в таком случае... прошу с божьей помощью приниматься за дело, а в трудных случаях приходить ко мне, будем обдумывать вместе"{74}.

Молодому офицеру не оставалось ничего иного, как приступить к работе. Его первые шаги проходили под неусыпным наблюдением Бутакова.

Григорий Иванович имел обыкновение накануне выхода эскадры в море принимать доклады офицеров штаба и командиров кораблей у себя на квартире. Докладывать приходилось в небольшом кабинете в присутствии всех собравшихся. Выслушав докладывавшего, Бутаков обычно подавал ему маленький листок бумаги и карандаш и предлагал набросать вчерне высказанные им мысли. "Так случилось и с новичком Н., - рассказывает участник одного из таких совещаний. ...Первые минуты ему казалось предпочтительнее провалиться сквозь все полы и потолки квартиры адмирала, чем писать у всех на глазах, и притом тогда, как другие в это время говорят. Положение представлялось безнадежным: размер листочка бумаги был так мал, что на нем казалось невозможным написать даже часть того, что было надо; резины с собой у Н. не было, а просить ее у адмирала было неудобно; и вот, невообразимо мучаясь и вспоминая все наставления и примеры, как надо писать деловые бумаги, таковая, хотя и нескоро, была составлена, и своим писанием составитель далеко не был доволен.

Но вот со стороны адмирала слышен вопрос: "Что, кончили?"

Написанное подастся ему. Григорий Иванович прочитывает, берет от "писателя" карандаш, более половины из написанного зачеркивает и приписывает своей рукой два или три слова, a затем читает всем вслух. Новичок-автор не мог узнать своего произведения: оно так много изменилось к лучшему, что трудно и сказать!

Это был первый урок новичку. Последующие уроки были не менее поучительны..."{75}.

В любое дело Бутаков вникал глубоко и всесторонне. Он сам разбирался во всех чертежах, которые ему представляли, и раньше чем прийти к какому-либо решению, задавал докладывавшему ряд настойчивых вопросов: "Нельзя ли обойтись без этого? Нельзя ли сделать это попроще? А отчего бы, например, не сделать вот так?" и т. п. И если докладывавший умно и убедительно защищал свое предложение, оно принималось. Хвастунов и пустых говорунов Бутаков не переносил. Разобравшись, с кем имеет дело, он обрывал таких субъектов коротким вопросом, обращенным к свидетелям излагаемых им фактов: "Так ли это в действительности?"

Адмирал Бутаков учил подчиненных относиться к нелегким обязанностям, возлагаемым на них новейшей паровой машинной техникой, с чувством глубокой ответственности. Он часто напоминал им правило Петра I: - "Промедление времени невозвратной потере жизни подобно".

Бутаков добивался того, чтобы суда эскадры в случае повреждений не теряли способности нести боевую службу. Для этого на колесном пароходо-фрегате "Владимир" он оборудовал специальную "пловучую мастерскую" для исправления повреждений судов на ходу, во время учебного плавания. Если повреждения оказывались настолько серьезными, что исправить их силами "пловучей мастерской" не удавалось, то в ремонте судна принимала участие вся эскадра. При этом сам Бутаков глубоко вникал в техническую суть аварии, упорно доискивался вызвавшей ее причины, искал способы предупреждения аналогичных аварий.

Особенное внимание Бутаков уделял морской подготовке личного состава эскадры, стремясь при этом превратить учения из тягостных занятий в увлекательные состязания. "Считая необходимым основать всякое совершенствование флота на соревновании, - писал Григорий Иванович в отчете о плавании эскадры летом 1860 года, - я ввел в отряде, чтобы из всякой работы выходила гонка и первым кораблям в каждой работе немедленно изъявлялось сигналом удовольствие. Если же работа была произведена быстрее предшествовавшего раза, - то особенное удовольствие"{76}.

На эскадре часто, особенно в воскресные дни, устраивались состязания по плаванию, по бросанию лота, шлюпочные гонки и т. п. Taк, в один из воскресных летних дней 1860 года после подъема флага команды кораблей эскадры выстроились на палубах. Все взоры были устремлены на ванты, где ожидали сигнала о начале состязаний салинговые матросы. Наконец прогремел пушечный выстрел, и соревнующиеся заскользили по вантам к салингам{77}. Когда первый из салинговых - таким оказался матрос с "Выборга" - достиг своей цели, его приветствовало громовое "ура". Победитель состязаний достиг салинга за 50 секунд, тогда как обычно на это уходило больше минуты.

Затем соревновались пловцы, лотовые, команды шлюпок. Призы победителям соревнований вручал на флагманском корабле сам адмирал, справедливость которого была хорошо известна не только на эскадре, но и далеко за ее пределами.

Ничто не могло ускользнуть от внимательного взора "беспокойного адмирала". Малейшие упущения по службе замечались им сразу. И на эскадре знали, что если на флагманском корабле поднят сигнал: "Адмирал приглашает таких-то на вечернюю чашку чая", то это значит, что названным в сигнале лицам предстоит серьезный разговор с начальником эскадры. Когда приглашенные прибывали на флагманский корабль, их до начала чаепития Бутаков поодиночке вызывал к себе в каюту. О чем он с ними говорил, оставалось неизвестным, но по выражению и цвету лица тех, кто выходил от него, можно было догадаться, что головомойка была внушительной.

Но еще больше доставалось тем, чей промах обсуждался публично после общего чаепития в адмиральской каюте. Фактически это был настоящий товарищеский суд, на котором обсуждались всякие ошибки офицеров, недобросовестное выполнение ими своих обязанностей, причем делалось это своевременно, под свежим впечатлением, когда нельзя было ничего скрыть или "спрятать концы в воду". Обвиняемым предоставлялась полная возможность защищаться, опровергать заключения экспертов. Допускалась полная свобода слова при обязательном условии: самому с уважением относиться к мнению других и никоим образом не употреблять резких и обидных выражений. Иногда такие импровизированные суды подытоживались приказами Бутакова.

Никогда еще боевая подготовка на практической эскадре не проводилась с таким напряжением, как во время летнего плавания 1860 года. Особое внимание Бутаков уделял артиллерийской стрельбе и маневрированию кораблей.

Чтобы метко стрелять по противнику, надо знать точное расстояние до него. В условиях морского боя это трудно, так как и свой корабль и корабль противника находятся в движении, отчего расстояние между ними непрерывно меняется. Чтобы избавить артиллеристов эскадры от возможных ошибок при стрельбе, Бутаков приказал установить на всех кораблях специальные измерительные приборы, а в боевое расписание ввести особую должность в офицера, который должен был беспрерывно измерять во время стрельбы расстояние до противника.

Для надежной и быстрой передачи с мостика корабля на батареи приказаний об установке прицела Бутаков изобрел и ввел простое и очень удобное приспособление. Оно состояло ив двух циферблатов со стрелками, разбитых на 12 делений, каждое из которых соответствовало одному кабельтову. Один циферблат, устанавливался на мостике, второй - на батарее. Стрелки соединялись между собой шнуром таким образом, что при повороте стрелки на циферблате мостика на какое-то число делений на такое же число делений отклонялась стрелка циферблата на батарее.

При совместном плавании нескольких кораблей командиру каждого судна важно своевременно узнавать о внезапном изменении скорости хода одним из соседних кораблей или всем соединением. Бутаков предложил ввести для этой цели сигнал - шары, поднимаемые на сигнальной мачте. Высота подъема шаров показывала, каким ходом движется судно. Этот сигнал сохранился на флоте до настоящего времени.

Много труда положил Бутаков на то, чтобы добиться четкого совместного маневрирования судов практической эскадры. Задача эта была нелегкой, так как суда были разнотипны, имели различное водоизмещение, различную маневренность. Между тем в интересах наиболее эффективного использования артиллерийского оружия надо было добиться точных и быстрых перестроений судов из одного строй в другой, наиболее выгодный в данный момент для ведения огня.

Сложность задачи состояла в том, что надо было заставить разнотипные суда описывать при поворотах одинаковую циркуляцию{78}. А это было далеко не просто. "Вола", например, совершала поворот в течение восьми минут, описывая окружность длиной около 270 метров, а "Константин" совершал поворот за 12 минут, проходя по окружности почти вдвое большее расстояние.

Бутаков сделал все необходимые расчеты и каждому командиру корабля дал подробные указания, как поступать во время маневра и как управлять кораблем на время циркуляции: на сколько румбов повернуть вправо или влево, когда поставить руль прямо, когда застопорить или дать ход машине, когда снова положить руль на тот или иной борт. После этого началась отработка маневрирования кораблей поодиночке. Два торчащих из воды шеста - "створные вехи" - служили стартовым пунктом для движений. "Вола", "Выборг" и "Громобой", поочередно подходя к линии вех, клали руль на борт и начинали совершать заранее рассчитанную циркуляцию. Так продолжалось до тех пор, пока каждый корабль выполнил задачу. Затем начались учения по совместному маневрированию двух кораблей. Первыми начали упражнения корветы "Баян" и "Калевала".

"Баян", шедший впереди, должен был вступить в кильватер "Калевале". Вот он повернул на четыре румба влево, потом па восемь румбов вправо и снова на четыре румба влево и все-таки оказался впереди "Калевалы". Досадно! Бутаков приказал повторить маневр, но на этот раз "Баяну" повернуть на шесть румбов влево, на двенадцать румбов вправо и снова на шесть румбов влево.

Снова корвет "Калевала" идет по прямой. "Баян", стремясь стать ему в кильватер, описывает более крутые дуги, но опять оказывается впереди "Калевалы" на 40-50 саженей!

Упражнение повторяется. Бутаков указывает новые румбы для поворотов "Баяна" - восемь, шестнадцать и восемь румбов. Теперь, сделав крутую циркуляцию, корвет занимает свое место за "Калевалой". Задача выполнена.

Так, в непрерывных учениях проходило плавание 1860 года. Теория постепенно претворялась в практику. Корабли все смелей и уверенней совершали совместное маневрирование.

Большое значение для воспитания личного состава эскадры Бутаков придавал посещению исторических мест героических боев русского флота. Так, на эскадре была торжественно отмечена историческая дата - годовщина Гангутской битвы 1714 года. 27 июля, накануне традиционного праздника, вся эскадра вышла на Гангутский рейд, в район мызы Рилакс, где Петром I была одержана эта славная победа. Бутаков напомнил подчиненным подробности славной битвы русского флота, а затем был дан салют.

На следующий день, пригласив на борт "Калевалы" всех плававших на эскадре кадет, Бутаков отправился к Тверминне, чтобы показать им место, где Петр I предполагал вытащить на сушу русские суда для переволоки на другую сторону полуострова. Таким образом Бутаков не только отметил славную дату, но и познакомил будущих офицеров флота с районом Финского залива, важным в оборонном отношении.

Летнее плавание практической эскадры подходило к концу. 5 сентября 1860 года Григорий Иванович Бутаков за отличную службу был награжден орденом Станислава I степени с мечами. Вскоре он был послан в командировку в Англию и Францию для ознакомления с новейшими достижениями в области кораблестроения и с постановкой морского дела на флотах этих стран.

* * *

Прибыв во Францию, а затем в Англию, Бутаков прежде всего осмотрел строившийся там броненосные корабли "Нормандия", "Уорриор" и "Резистанс". Оценивая их, Григорий Иванович писал чиновнику морского министерства С. А. Грейгу, что "...это только первые шаги в верном направлении"{79}.

В Шербурге Бутаков встретился с французским адмиралом Буэ-Вильомезом, с работой которого о пароходной тактике, вышедшей в 1857 году, он был знаком по переводу, опубликованному в одном из номеров "Морского сборника" за 1858 год. Вот как описывает Бутаков эту встречу: "- Я в этом году командовал на Балтике практической эскадрой, - сказал я. Он не дал мне договорить и начал покровительственным тоном объяснять мне разные предметы.

- Я в этом году командовал на Балтике практической эскадрой и, так как я напал на совершенно новые идеи, я проделал несколько опытов, утвердивших меня в этих идеях, - перебил я хвастливого француза и дал ему легкую идею о моих эволюция и, следовательно, о том, что его эволюции не то, что нужно, и построены на соломенном фундаменте.

- А! Да, это совершенно ново, это совершенно ново!.. Однако вот идея, которая принадлежит мне полностью: именно, - о зубчатом фронте.

Я объяснил ему, что это не боевой строй.

- А! Но я держусь того взгляда, что нет при паровых кораблях (специального) боевого строя, все построения эскадры хороши для боя, - и разговор перешел к блиндированным судам"{80}.

Находясь во Франции, Бутаков продолжал усиленно работать над созданием новых строев для совместного плавания паровых кораблей. Он с радостью констатировал, что "попал на идею обобщения многих выработанных прежде данных... открыл центробежные и центр склонные (центростремительные. - Авт.) круги и нашел законы вращения кораблей, а также величины коордонатов{81} для увеличения или уменьшения интервалов, идя строем фронта"{82}.

О всем, что он успел сделать в Англии и Франции, Бутаков писал в донесении генерал-адмиралу: "1) Узнал в подробности систему морских военных сигналов французского флота... 2) Списал все ночные и туманные сигналы этого флота. 3) Приобрел французские пароходные эволюции ("Tactique navale provisoire") и убедился... что со времени публикации сочинения по этой части адмирала Буэ-Вильомеза предмет этот, ежегодно изучаемый и пополняемый на французской эскадре Средиземного моря, двинулся вперед чрезвычайно мало. 4) Удостоверился, что на английском флоте не имеют по этой части ничего своего самостоятельного, а довольствуются доселе переводами с французского того сочинения, о котором я выше упоминал... и компиляцией штурмана Бидделькомба... из коих последняя ниже посредственности... 5) Что важный предмет точного измерения расстояния до неприятеля во французском флоте далеко впереди английского... 6) В Англии я заказал комплект сигнальных фонарей... 7} Узнал, что хотя французский флот сделался со временем независимым от Англии относительно машин для кораблей, офицеры французские вообще недовольны своими машинами, слишком часто повреждающимися... 8) Во всякой будущей войне французы, как я узнал от к-адм. Буэ-Вильомеза, ожидают, что абордаж должен вновь играть важную роль"{83}.

В заключение Григорий Иванович излагал содержание своей работы по теории пароходных эволюции. "Не желая уступить кому-либо за границей первенство изобретения этой теории, - писал он, - я очень мало ознакомил с нею иностранных адмиралов".

* * *

Результатами Крымской войны 1853-1856 годов русский царизм скомпрометировал себя не только перед всем миром, но и перед своим народом. Если до этой войны русский царизм, непрерывно одерживая военные победы за рубежом, разжигал в своих подданных шовинистиче-ский угар, который способствовал поддержанию авторитета царской власти, то во время Крымской войны его внешняя политика потерпела полный крах. "Наступило небывалое отрезвление, - писал Энгельс.- Колоссальные жертвы войны слишком сильно встряхнули русский народ, царю пришлось слишком много взывать к его преданности, чтобы можно было сразу же вернуть его к пассивному, тупому повиновению. К тому же Россия постепенно развивалась и в экономическом и в умственном отношении; рядом с дворянством появились уже зачатки второго просвещенного класса, буржуазии. Словом, новый царь был вынужден разыгрывать из себя либерала, но на этот раз внутри страны."{84}

К 60-м годам XIX века противоречия в России между развивающимся капитализмом и крепостничеством достигли наибольшей остроты. К этому времени уже "...помещики-крепостники не могли помешать росту товарного обмена России с Европой, не могли удержать старых, рушившихся форм хозяйства... Крестьянские "бунты", возрастая с каждым десятилетием перед реформой 1861 г., заставили первого помещика, Александра II, поневоле признать, что лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу. В 1861 году последовал "высочайший" манифест об освобождении крестьян.

Однако эта реформа не уничтожила полностью феодально-крепостнические отношения. Крестьяне получили только около 13% всей земли. Кроме того, с 1863 года крестьяне были превращены во временнообязанных и продолжали оставаться ими до перевода помещиком, по своему усмотрению, на выкуп. Вследствие этого еще в 1881 году 15% крестьян состояли временнообязанными. Остатки же крепостничества фактически просуществовали до 1917 года.

После отмены крепостного права развитие капитализма в России пошло с исключительной быстротой. Общая сумма производства за 30 лет, с 1865 по 1895 годы, возросла примерно в четыре раза, выплавка чугуна - почти в семь раз, а добыча нефти - в 700 раз. Вместе с ростом основных отраслей промышленности происходила и усиленная ее концентрация.

Важные стратегические позиции в русском народном хозяйстве занимал иностранный капитал. Его приток в русскую промышленность непрерывно усиливался, а вместе с этим росла экономическая и политическая зависимость России от иностранцев, что тормозило индустриальный прогресс России, оказывалось на развитии ее оборонной промышленности, а следовательно, и на ее обороноспособности.

Развитие металлургической и металлообрабатывающей промышленности создало в России производственно-техническую базу для более ускоренного, чем это было возможно раньше, развития новых видов оружия и боевой техники, для строительства парового флота.

Создание броненосного флота в России было начато постройкой в 1861 году броненосной лодки "Опыт". В 1863 году русские казенные и частные верфи приступили к постройке десяти однобашенных и одной двухбашенной броненосных лодок, предусмотренных специальной судостроительной программой. Лодки этого типа имели водоизмещение до 1500 тонн, были вооружены двумя 229-миллиметровыми орудиями, толщина броневого покрытия их составляла: на бортах - 127 мм, на башнях - 280 мм. Первая из таких лодок была спущена на воду 10 марта, последняя - 18 июня 1864 года. Кроме постройки военных кораблей на отечественных верфях, русское правительство разместило заказы на постройку кораблей за рубежом. Так, в 1861 году в Англии была заказана броненосная батарея "Первенец". В ее постройке принимали участие русские инженеры и мастера.

Проведенные в 60-х годах военные реформы свелись к упразднению военных поселений и к сокращению срока службы в армии и на флоте до 15 лет; была отменена сдача в солдаты по приговору суда. Хотя эти реформы и дали некоторые положительные результаты, но они не решили основного вопроса способа комплектования армии и флота, так как рекрутская система набора сохранялась. Это означало, что воинскую повинность отбывали только податные сословия{85} - в основном крестьяне и мещане-ремесленники. Военная реформа 60-х годов оказалась половинчатой и крайне неудовлетворительной.

* * *

После возвращения из-за границы весной 1861 года контр-адмирал Бутаков был назначен начальником практической эскадры винтовых канонерских лодок.

Как только ему стало известно о новом .назначении, он поспешил сдать в печать краткий вариант своего труда о совместных эволюциях паровых кораблей. Этот вариант назывался: "Несколько отрывков из опыта начальных оснований пароходной тактики". Как и рассчитывал Бутаков, эта книга вышла в свет до того, как эскадра отправилась в летнее плавание и командиры канонерских лодок успели ознакомиться с основными принципами пароходных эволюции, т. е. имели возможность "вникнуть в предмет прежде, чем действовать".

В состав практической эскадры входили 40 канонерских лодок из 76, которыми располагал Балтийский флот по состоянию на 1 января 1861 года. Это были деревянные, плоскодонные суда водоизмещением по 176 тонн, вооруженные тремя орудиями каждое. 27 канонерских лодок зимовали в Петербурге, а остальные -в Гельсингфорсе.

Подготовка эскадры к летнему плаванию оказалась делом очень сложным, особенно подготовка судов петербургской группы, которые надо было доставить в Кронштадт, где осмотреть их корпуса в доке и провести необходимый ремонт.

Очень заботили Бутакова машинные команды канонерских лодок. К великому огорчению, он убедился, что механики, машинисты и кочегары эскадры - люди неопытные, незнакомые с работой паровых машин высокого давления. Многие кочегары, например, совершенно не умели поднимать пары и неудачные попытки в этом направлении приписывали несовершенству котлов, а в действительности оказалось, что они накачивали в котлы слишком много воды. Машины в руках механиков капризничали: не останавливались, когда это было нужно, не переключались для работы на задний ход. Немногим опытным механикам беспрестанно приходилось переходить с лодки на лодку, чтобы пустить в ход то одну, то другую машину. Словом, необходимо было буквально "начинать с азбуки".

По мере осмотра канонерских лодок петербургской группы и ремонта их в кронштадтских доках корабли эскадры отправлялись в Гельсингфорс. Ради экономии угля, которого было отпущено на всю эскадру очень мало - всего лишь 150 тысяч пудов, канонерские лодки сперва шли на буксире друг у друга, а затем - на буксире у большого парохода, который обычно ожидал их на Большом Кронштадтском рейде и отводил в шхеры через пролив Бьеркэ-зунд. Только в первых числах июля вся эскадра собралась на Гельсингфорсском рейде.

11 июля 1861 года Бутаков издал приказ, в котором излагались задачи боевой подготовки эскадры: "Нам нужно научиться, - писал он в этом приказе, - для будущей (вероятно железной) шхерной флотилии быть не стадом, наскоро согнанным, а стройною силою, толково, a потому и легко, передвигающейся с места на место на основании современной науки и внушающей к себе уважение порядком и быстротой своих действий. Насколько мы подвинемся в настоящую кампанию в этих древней и современной науках, настолько мы приблизимся к славным для флага нашего в этих водах временам Петра..."{86}

Таким образом, первой задачей летнего плавания Григорий Иванович считал подготовку кадров для нового винтового железного флота, который Россия должна была строить. При этом подготовку кадров следовало проводить на основании современной науки, т. е. на совершенно новых началах.

Вторую, не менее важную и трудную задачу Бутаков видел в тщательном изучении шхер Финского залива как района, имеющего большое значение в оборонном отношении. Значимость этой задачи определялась еще и тем, что русские корабли, плававшие здесь, находились в зависимости от опытных финских лоцманов. Правда, некоторые районы финских шхер в то время изучались русскими "промерными партиями", измерявшими глубины, описывавшими берега, определявшими скорости и направления течений и ограждавшими фарватеры. Однако сделано было еще очень мало, и избавиться от услуг финских лоцманов не представлялось возможным.

Изучение шхер не являлось для Бутакова новым делом. Еще во время летнего плавания 1860 года была сделана первая попытка исследования шхерных фарватеров винтовыми кораблями. Командиры шести канонерских лодок, изучив подробно шхеры в районе Гельсингфорса - Ловиза, нанесли на свои карты множество новых фарватеров. Бутаков решил летом 1861 года продолжить исследование шхер.

Однако решение этой задачи встретило множество трудностей. Так плавание в районе к западу от мыса Гангэ-удд приходилось совершать, руководствуясь исключительно старой шведской картой мелкого масштаба, являвшейся копией карты издания 1813 года. В западной части, жаловался Бутаков, "мы были совершенно впотьмах и в полной зависимости от лоцмана по всему пространству до самого Або от Гангэ-удда, ибо почти нигде не означены на карте глубины; лоцманские знаки не на тех местах, где мы ожидали найти их, и даже станции лоцманов перенесены"{87}. Не легче было плавать и к востоку от Гангэ-удда. Хотя на русских картах этот район был нанесен более подробно, плавать в нем приходилось наугад, так как он был плохо оборудован в гидрографическом отношении. Например, на всем участке шхер от Экнеса до Барэ-зунда не было ни вех, ни шестов, а линия фарватера не была обозначена на карте, финские же лоцманы наотрез отказывались водить там русские корабли.

Именно этот малоизвестный район решил изучить Бутаков. Подойдя с восемью лодками к западному входу в Барэзундский фарватер, он приказал лоцману вести отряд другим фарватером, находившимся севернее Барэ-зундского. Тщетно убеждал лоцман, что ходить этим фарватером могут только самые малые суда. Бутаков заявил ему, что берет всю ответственность за последствия на себя. "С большим страхом, - рассказывал об этом случае Бутаков, - и беспрестанно бегая на бак, - напиться холодной воды для успокоения своих нервов, - лоцман помогал мне следовать этим фарватером; но когда я увидел, что некоторых надводных камней на карте совсем нет и что лоцман все более и более делается нервозным, я освободил его от всякого участия в проводке лодки и распоряжался сам.

Положение мое, однако, становилось беспрестанно более и более затруднительным, потому что я видел островки и камни, которых на карте совсем нет, и не встречал тех, которые на нее нанесены! Наконец, там, где я правил, чтобы пройти между двумя подводными камнями, назначенными на карте по обе стороны фарватера, мне встретился в средине последнего надводный острый камень, о котором карта совсем не предупреждала меня"{88}.

В результате этого плавания район Экнес - Баре-зунд изучен настолько хорошо, что по промеренным и описанным фарватерам района могли плавать не только малые канонерские лодки, но и большие пароходы.

Если в кампании 1860 года Бутаков как бы присматривался к соединению винтовых кораблей и искал наиболее целесообразные методы боевой подготовки, то в кампании 1861 года он выступил уже как смелый новатор в подготовке кораблей и их личного состава. С этой точки зрении его известный приказ № 59 от 11 июля 1861 года является как бы программным документом, в котором, кроме задач на летнюю кампанию, излагались взгляды Бутакова на методику и основные принципы организации боевой подготовки. Этот приказ, как другие его приказы, своим образным языком, ясностью мысли напоминал суворовскую "Науку побеждать".

Бутаков приучал подчиненных ему командиров к бесстрашному управлению кораблями. Он внушал им, что "в мирное время нужно выучиться рисковать, чтобы в военное время уметь рисковать, т.е. получить уверенность и крепость нервов. В военное время позволяется рисковать не только каким-нибудь фальшкилем, но и целыми флотами, ибо без риску не может быть войны".

Встав на путь ломки старых традиций, Бутаков объявил решительную борьбу с внешним лоском и казенным формализмом в подготовке флота. "Считаю нужным при этом объяснить, - писал он в своем приказе № 59, - взгляд мой на предмет, издавна получивший в наших водах особенную важность: это виц-мундир и визитный рапорт. Мне кажется, что дельным людям нет никакого дела, в каком именно из узаконенных костюмов находится лицо, имеющее надобность переговорить с начальником о деле...

Относительно почестей при часто случающихся проездах моих мимо лодок считаю нужным присовокупить, что я далек от мысли, чтобы беспрерывные вызовы команды во фронт возвышали мое достоинство, тем более, что вызовы эти не могут не быть обременительными для нижних чинов. Не по этому я буду судить об исправности военного судна: что мне за дело, что люди бойко кричат: Ваше-ство! - тогда как мачты или гафеля смотрят в разнотычку, паруса плохо закреплены, постановка тента небрежная, за бортом висят концы, флаг или вымпел запутан, шлюпки дурно управляются или неопрятны, белье развешано кое-как, буксиры подаются медленно и т.п.!

Мне весело видеть, как "Осетр" пышет паром из всех ноздрей, идя для получения приказаний, и как командир этой лодки лейтенант Римский-Корсаков исполняет сигнал "приблизиться" так хорошо, что, несмотря на шум машин двух лодок, можно внятно и явственно переговорить с ним!

Но чему мне радоваться, когда какая-нибудь лодка идет в кабельтове от флагманского парохода с людьми во фронте, вместо того, чтобы бойко и уверенно резать вплоть, не отвлекаясь китайскими церемониями?

Поставьте, если можете, команду хоть вверх ногами, чтобы показать, как вы ужасно почитаете вашего начальника, но уважения ваш флаг от этого не приобретет"{89}.

Здесь же Григорий Иванович высказывал глубоко верную мысль, что управление кораблем есть не просто дело профессионального навыка, но и подлинное искусство, требующее тонкого чутья: "Помните, что наша служба основана на чуть-чуть: чуть-чуть в одну сторону - так окажут "молодец", а чуть-чуть в другую... - "слепец". Расстояние между этими крайностями всего каких-нибудь полфута, которые и нужно найти. Можно же найти их только постоянным внимательным изучением!"

Результаты боевой подготовки эскадры летом 1861 года были отличными. Канонерские лодки четко держались в строю, совершали: сложные эволюции. Эскадра сплавалась, превратилась в организованную силу.

О всей проделанной за этот год работе Бутаков подробно рассказал в "Обзоре плавания и действий практической эскадры винтовых лодок Балтийского флота в кампании 1861 года", опубликованном в официальном отделе седьмого номера журнала "Морской сборник" за 1862 год. Теперь, когда архив адмирала Бутакова доступен для изучения, стало возможным, сопоставив оригинал рукописи "Обзора" с опубликованным текстом, установить, что царская цензура значительно сократила "Обзор". Уже один этот факт говорит о том, что руководящая верхушка морского министерства не одобряла действий начальника практической эскадры.

Из "Обзора" были выброшены те места, в которых Бутаков обосновывал необходимость борьбы с внешним лоском и казенным формализмом, призывал к воспитанию в командирах кораблей инициативы и самостоятельности. "...Мне случалась в настоящую кампанию надобность, - писал адмирал в одном из таких мест, - сказать несколько слов командиру лодки, мимо которой я прохожу, а изготовление его вице-мундира заставляло меня дожидаться в то время, когда я давно уже мог бы объясниться с ним и следовать далее, так что мне приходилось говорить командирам: "Мне были нужны Вы, a не ваш виц-мундир".

...В тех мыслях, что государство снабжает эскадры не для почестей начальникам ...я счел нужным вырвать с корнем тот фальшивый взгляд, на основании которого могли считать почести мне одним из важных предметов в нашем плавании... Относительно необходимости выучиться рисковать, то я должен сказать, что, по моим убеждениям, лучшее средство к уменьшению столкновений, - случавшихся довольно часто и разительно в нашем флоте, состоит в том, чтобы командиры не опасались последствий за них. Когда же начальник сам рекомендует бойко управляться и не бояться рисковать, тогда подчиненные упражняют свой глазомер, это великое достоинство, с меньшей нервозностью..."{90}.

К числу неопубликованных отрывков из "Обзора" принадлежат также "Общие соображения о цели и составе шхерной флотилии". Взгляды, высказанные Бутаковым в этой части "Обзора", выходят за пределы тактики и характеризуют его, как разностороннего деятеля русского флота. "Прошедшая война (Крымская война 1853-1856 годов. - Авт.) ясно показала, - писал в "Общих соображениях" Бутаков, - что правительство наше, упразднив в шхерах почти все крепости, кроме Свеаборгской, и держа шхерную флотилию в Або и Выборге, считало эти три пункта главными убежищами для коммерческого флота Финляндии. Как с этой целью и для обороны этих мест, - ибо в настоящее время нельзя не считать доказанной аксиому, что крепость, подобная Свеаборгской, не может быть защищена без канонерских лодок, - так и для того, чтобы по возможности не позволять хозяйничать в шхерах неприятелю, имеющему винтовую флотилию, - мне кажется необходимым России иметь три эскадры канонерских лодок: в Выборге, Гельсингфорсе и Або. Каждая из них должна действовать самостоятельно и состоять: Выборгская из 20 или 30 лодок главнейше для защиты Транзунда; Гельсингфорсская - из 40 или 60 и Абоская также из 40-60..."{91}.

При этом на Абоскую эскадру Бутаков возлагал и задачу защиты торговых портов в Ботническом заливе.

Не пропустила царская цензура и интересные рассуждения Бутакова о том, какие качества должны иметь суда шхерной флотилии. По мнению Бутакова, корабли, предназначенные для плавания в шхерах, должны были иметь малое углубление, хорошую мореходность, маневренность и скорость хода, "как один из главных военных элементов", "емкость для артиллерии, снарядов и провизии, а главное для команды" и, наконец, защиту для командира и рулевых от штуцерного огня. Бутаков также считал необходимым, чтобы часть флотилии состояла из броненосных судов, которые могли бы "принимать на себя первый огонь неприятеля при атаке".

* * *

Мысли и предложения Бутакова, изложенные в его приказах и "Обзоре плавания", несмотря на их бесспорную целесообразность в повышении боеспособности флота, не находили поддержки в высших сферах морского министерства. Напротив, там суждения Бутакова расценивались лишь как критика узаконенных на флоте порядков, что вызывало резкое недовольство его деятельностью.

В летнюю кампанию 1862 года Григорий Иванович Бутаков снова командовал практической эскадрой винтовых канонерских лодок Балтийского флота. Эскадра состояла из 41 корабля.

На этот раз Григорий Иванович решил усложнить задачи боевой подготовки эскадры, занявшись изучением способов маневрирования для нанесения таранных ударов и уклонения от них. Это решение "беспокойного адмирала" было принято под влиянием событий, происходивших далеко от Финского залива.

В 1861 году в Северной Америке началась гражданская война между северными и южными штатами. В ходе этой войны произошло событие, оказавшее серьезное влияние на дальнейшее развитие военно-морского искусства.

8 марта 1862 года на Хэмптонском рейде произошел бой между эскадрой северян, состоявшей из трех паровых и одного парусного корветов и одного парусного фрегата, и броненосным кораблем южан "Мерримаком". Победил в этом бою "Мерримак".

"Мерримак" не был броненосным кораблем специальной постройки. Это был крупный фрегат, корпус которого обшили четырехдюймовой броней из прокатанных рельсов, а к подводной части форштевня приделали чугунный таран. Все эти усовершенствования сделали "Мерримак" очень неповоротливым.

Бой между "Мерримаком" и эскадрой северян проходил так. Войдя на Хэмптонский рейд, бронированный корабль южан завязал оживленную артиллерийскую перестрелку с кораблями северян. Вскоре от взрыва крюйт-камеры взлетел на воздух паровой 50-пушечный фрегат северян и утонул от таранного удара в левый борт парусный 24-пушечный корвет. "Мерримак" серьезных повреждений не имел, так как ядра отлетали от его брони. Он потерял лишь таран, который остался в борту затонувшего корвета.

Бой показал, что деревянные суда не могут противостоять броненосным.

К вечеру 8 марта на Хэмптонский рейд пришел броненосец северян "Монитор". На следующий день между ним в "Мерримаком" произошел упорный бой, не давший однако никаких результатов, несмотря на то, что противники расстреливали друг друга почти в упор. Снаряды не смогли пробить броню.

Этот бой доказал явное превосходство броненосных кораблей над деревянными. Григорий Иванович Бутаков правильно определил итоги боя. В своем приказе № 4 от 30 мая 1862 года он писал: "Настало время железных флотилий... "Мерримак" ударил в бок не столько корвет, стоявший на якоре, сколько бюрократические морские администрации Северных Штатов и Англии, которые дремали под защитой деревянных стен своих кораблей и только в виде лакомства для балованных детей строили своим нациям несколько железных судов. Теперь... вопрос о деревянных судах решен окончательно в самых тупых и непредусмотрительных головах тех стран, у которых мы, по нашим обстоятельствам, должны перенимать систему оружия. Итак, - броня, башни и тараны!"{92}

Вскоре в статье "Несколько соображений относительно пароходов-таранов", опубликованной в пятом номере журнала "Морской сборник", Бутаков высказывает идею о создании "удвоенных таранов", о возможности добиться вращения кораблей почти в одной точке для облегчения маневра таранного удара.

Практика показала, что Бутаков несколько переоценил значение тарана как оружия в бою на море, однако в отличие от иностранных военно-морских теоретиков (Ф. Альмайера, К. Грилло, Тушара и других) он никогда не ставил таран выше артиллерийского или минного оружия. Именно об этом свидетельствует вся его последующая деятельность, особенно деятельность в должности командующего броненосной эскадрой Балтийского флота.

Одновременно с повседневной подготовкой к летней кампании Григорий Иванович много внимания уделял и другим делам. В частности, он принимал деятельное участие в работе комиссии, обсуждавшей вопрос о необходимости переделки 17-пушечного деревянного фрегата "Севастополь" в броненосный. Этот план был разработан в Морском министерстве, желавшем по возможности скорее иметь в составе Балтийского флота броненосный корабль. Рассмотрение плана было возложено на специальную комиссию, в которую входил и Бутаков.

Заседания комиссии совпали по времени с началом летней кампании. Не имея возможности принимать личное участие в работе комиссии, Бутаков представил ей свое мнение письменно. Он писал, что дорогостоящие работы по переоборудованию фрегата себя не оправдывают, так как после бронирования осадка судна резко увеличится и оно не сможет маневрировать, что нет смысла создавать артиллерийские корабли с пушками "а палубах и прорезанными для них в бортах отверстиями - портами, целесообразнее устанавливать орудия в башнях. Бутаков рекомендовал употребить деньги, ассигнованные на переделку фрегата, на постройку нового, действительно броненосного башенного судка.

Однако комиссия не посчиталась с мнением и деловыми предложениями Бутакова и утвердила план, разработанный чиновниками морского министерства. Огромные деньги (около 760 тысяч рублей серебром) были затрачены, и 12 августа 1864 года одетый в броню фрегат "Севастополь" был спущен на воду.

Не получили поддержки не только эти предложения Бутакова. Прошла уже почти половина летней кампании 1862 года, а он все еще не получил одобренного высшим начальством своего отчета о плаваниях практической эскадры летом 1861 года. Обстоятельство это очень связывало Бутакова. Оставалось неясным, считает ли высшее начальство его действия правильными. Казалось, что о его важнейших для флота исследованиях и первом опыте в области совместного маневрирования паровых кораблей просто забыли.

Только в конце июня Григорий Иванович получил письмо от одного из высокопоставленных чиновников морского министерства, который сообщал, что генерал-адмирал ознакомился с его отчетом и некоторыми другими приказами. Оказалось, что высшего руководителя флота не заинтересовали новшества в тактике паровых кораблей, предложенные Бутаковым. Он обратил внимание лишь на то, что начальник практической эскадры в своих приказах высмеивает "бюрократические морские администрации Северных Штатов и Англии, которые дремали под защитой деревянных стен своих кораблей", и эти приказы доводит до нижних чинов, что Бутаков резко выступает против парадности и формализма в служебных отношениях, что он требует от подчиненных не бояться риска, а это может привести суда к "преднамеренной порче и авариям".

Язвительный тон письма, рассчитанный на то, чтобы свести на нет двухлетний упорный труд Бутакова, сумевшего превратить десятки канонерских лодок в стройную эскадру, отличавшуюся согласованными действиями, говорил сам за себя. Это был уже знакомый стиль борьбы стоявших у власти врагов Бутакова, которым была не по душе его прямолинейность, честность и бескорыстное служение родине. Люди эти не понимали того, что "беспокойный адмирал" преследовал на службе не личные карьеристские цели, а стремился к усилению русского флота. Преклонявшиеся перед всем иноземным и презиравшие все русское чиновники морского министерства, возглавляемого генерал-адмиралом, не в состоянии были понять новаторских стремлений Григория Ивановича Бутакова.

Результаты боевой подготовки летом 1862 года превзошли все ожидания "беспокойного адмирала". "В нынешнее лето, - писал он в итоговом приказе по кампании, - мы не были уже более новичками и действовали не ощупью, а сознательно, с уверенностью; благодаря этому и успехи наши шли в геометрической пропорции. Из них я ставлю на первом плане то, что флотилия проложила себе в эту кампанию, без помощи лоцманов, так много неведомых путей сквозь гущу камней и островов в шхерах, а гг. командиры приучились считать надводные камни скорее бакенами, поставленными природой для обеспечения плавания, чем страшилищами, затрудняющими мореходство. Даже колесные пароходы наши нередко ходили теперь в таких узкостях, где в прошлом году мы считали бы едва возможным показаться с лодками"{93}.

С глубоким удовлетворением адмирал отмечал далее, что пароходные построения (эволюции{94}) исполнялись судами эскадры в 1862 году настолько хорошо, правильно и уверенно, что лучшего и ожидать было трудно.

В конце приказа Бутаков заявлял, что лично ему "флотилия доставила в кампанию 1862 года полное удовлетворение, доказав на деле положительными фактами правильность теории пароходных построений и действий таранами, а также то, как легко применять ее к делу, когда поняты основания этой теории"{95}.

План подготовки эскадры был выполнен. В сентябре 1862 года Григорий Иванович был уведомлен, что он командируется в Англию "для осмотра выставки и разных верфей".

* * *

По окончании летней кампании Григорий Иванович вернулся в Петербург. Здесь он продолжал работать над усовершенствованием вооружения отечественных кораблей. Внимательный к людям, он умел открывать и выдвигать новые дарования, новые изобретения в их авторов, дотоле неизвестных. 28 августа 1862 года Григорий Иванович представил управляющему морским министерством рапорт о кованой пушке, сконструированной русским механиком Свеаборгского порта Смитом. Характерно, что Бутаков перед тем, как рекомендовать каждое изобретение, глубоко изучал его во всех мельчайших деталях. Так было и в данном случае. В своем рапорте он подробно описал техническое устройство пушки Смита и процесс ее изготовления, сделав в конце следующий вывод: "Главное достоинство этого орудия... то, что, соединяя в себе легкость и крепость, оно может исполняться теми небольшими средствами, какие имеются в России; но для постройки орудия необходима высшая аккуратность и верность отделки каждого кольца, без чего он (очевидно, Смит. - Авт.) не признает это орудие годным"{96}.

В этом же рапорте Бутаков рекомендовал испытать и орудийный станок для броненосных кораблей, сконструированный подполковником Шведе.

4 сентября Бутакову сообщили, что управляющий морским министерством назначил комиссию под председательством начальника артиллерийского управления генерал-лейтенанта Н. А. Терентьева для рассмотрения предложений Смита и Шведе, а в середине сентября Бутаков сам был назначен председателем комиссии по проведению опытов по использованию миноносного тарана с броненосной лодки "Опыт".

Опыты эти сводились к взрывам при помощи гальванических батарей на глубине около двух с половиною метров пороховых зарядов весом от одного до полутора пудов. Заряды прикреплялись к концу 15-метрового тонкого бревна, служившего продолжением форштевня броненосной лодки "Опыт". Взрывы производились при различных скоростях хода судна. Во время производства опытов была взорвана пудовым зарядом стоявшая на якоре шхуна "Метеор", к которой "Опыт" подходил малым ходом.

Опыты дали положительные результаты. Они показали большие перспективы развития минного оружия. "Всеми этими опытами, - писал Бутаков, - Комиссия под моим председательством пришла к убеждению:

1. Что идея миноносных панцырных судов заготовляет нам возможность иметь самое сильное оружие из всех досель придуманных.

2. Что заряд в 1 пуд произведет страшное разрушение в неприятельском судне при совершенной безопасности от этого для минного судна.

3. Что заряд этот совершенно безопасно можно увеличить до 11/2 пудов, если мина в расстоянии от своего носа (т. е. от форштевня корабля. - Авт.) на 37 футов.

4. Что такой же заряд можно употреблять и на расстоянии значительно меньше 37 футов; но, проектируя миноносное судно, лучше удержать эту длину шпирона, крепость дна железных броненосных судов может потребовать зарядов более 11/2 пудов"{97}.

Эти испытания имели огромное значение для дальнейшего развития минного оружия в русском флоте. Они явились теоретической и практической предпосылкой появления шестовых мин и нового класса боевых кораблей, их использовавших, - минных катеров, которые с успехом действовали во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов.

* * *

Кампании 1860, 1861 и 1862 годов были одним из важнейших периодов в жизни и деятельности Бутакова. В этот период, командуя большим соединением винтовых кораблей, он на практике проверил и привел в стройную систему разработанные им правила эволюции паровых судов. Девятилетние упорные изыскания завершились успехам. Отличные результаты, достигнутые в подготовке практической эскадры в маневрировании соединением, подтвердили большую ценность этой работы Бутакова. Во время короткого пребывания за границей осенью 1860 года он воочию убедился, насколько иностранные флоты отстали в этом важном вопросе. Теперь предстояло обобщить полученный опыт и подготовить работу к изданию, чтобы сделать ее достоянием всех офицеров русского флота.

"Новые основания пароходной тактики"

Заграничная командировка, в которую был послан контр-адмирал Бутаков, была непродолжительной по времени, но весьма полезной для русского флота.

В это время в России развертывалось строительство паровых броненосных судов. Уже была спущена на воду канонерская лодка "Опыт", русские кораблестроители готовили расчеты по строительству больших броненосных кораблей, а ученые разрабатывали важнейшие проблемы устройства судовых паровых котлов. Морской ученый комитет изучал представленный И. Ф. Александровским проект подводной лодки. В это же время на русском флоте велись работы по дальнейшему развитию артиллерии и минного оружия. Поэтому поездка за границу широко эрудированного во всех отраслях военно-морского дела русского адмирала могла принести большую пользу русским изобретателям, так мак она давала возможность ознакомиться с опытом иностранных конструкторов и в своей работе не повторить их ошибок.

9 октября 1862 года Григорий Иванович прибыл в Лондон. Здесь он познакомился со строительством военных кораблей с башенными орудийными установками, позволяющими вести артиллерийский огонь независимо от курса стреляющего корабля и его положения по отношению к кораблю противника. Познакомился Бутаков и с новыми системами артиллерийских орудий, изготавливавшихся на заводах Армстронга. Не ускользнуло от его внимания торгашеское отношение англичан к производству морского оружия. "Так как английское правительство, - писал Бутаков 23 ноября 1862 года в письме генерал-лейтенанту Терентьеву, - связано с Армстронгом обременительным контрактом и в случае отказа должно заплатить ему большую неустойку, то во всех состязаниях Армстронга с Витвортом оно оказывает первому покровительство, доходящее до пристрастия"{98}.

В начале 1863 года Григорий Иванович возвратился из заграничной командировки и вскоре был назначен военно-морским атташе в Англию и Францию, куда он и выехал.

Находясь за границей, Бутаков принял самое деятельное участие в контроле за строительством и в отправлении в Россию построенных для нее здесь броненосных судов. Дело это оказалось очень сложным.

В это время резко обострились взаимоотношения между Россией, с одной стороны, и Англией, Францией и Австрией, с другой. Поводом к обострению явился так называемый "польский вопрос". 23 января 1863 года в Польше началось восстание против гнета русского царизма. Восставших поддержали Англия, Франция и Австрия, потребовавшие от русского правительства предоставления Польше политической самостоятельности. Но отнюдь не о судьбе польского народа заботились правительства западноевропейских держав. Они стремились к дальнейшему ослаблению России путем отделения от нее Польши, на территорию которой с вожделением поглядывали правители Австрии и Пруссии. Бисмарк так и заявил, что едва Россия освободит поляков, "мы начнем действовать, займем Польшу, и через три года там все будет германизировано". Правительства Англии, Франции и Австрии рассчитывали, что ослабленная Крымской войной Россия не сможет противостоять их натиску. Однако расчеты эти оказались преждевременными: русская дипломатия сумела дать отпор западноевропейским политикам.

В то время, когда шла напряженная дипломатическая борьба, отношения между государствами были крайне натянутыми, война казалась неизбежной. В связи с этим русское морское министерство решило ускорить отправление в Россию из Англии броненосной батареи "Первенец", несмотря на то, что ее постройка еще не была завершена. Руководители министерства хорошо помнили, что, начав Крымскую войну, английское правительство подвергло секвестрации{99} строившиеся в Англии русские суда.

Бутакову удалось добиться отправки броненосной батареи в Россию. Но и тут не обошлось без инцидента. Когда "Первенец" проходил мимо Вулича, поднялся ветер, и русский корабль, сильно рыскнув, ударил английское госпитальное судно. С большим трудом Бутакову удалось уладить это недоразумение.

Осенью 1864 года Григорий Иванович переехал в Ниццу и, живя здесь, побывал в южных французских портах. Он ознакомился с новым типом французских военных судов. Это были блиндированные разборные лодки малого углубления и большой боевой силы, состоявшие каждая из семнадцати отдельных отсеков, легко перевозимых на транспортах и по железным дорогам. "Эти лодки можно построить, - доносил Бутаков управляющему морским министерством, бесчисленное множество в самый короткий срок, ибо самые ничтожные котельные заведения могут предпринять их постройку.

Французы могут послать их в Кельн для действий по Рейну или перевезти на любую реку в Европе, где будет театр войны. В Китае и Кохинхине у французов много разборных канонерских лодок, доставленных на транспортах и собранных на месте... Мы можем строить их по Волге или Каме и в данный момент перевезти на Дон и в Керчь или в Астрабад, или же доставить на Ладожское озеро или в Неву по каналам, на барках, и в Ригу по железной дороге..."{100}.

Познакомился Бутаков и с французской подводной лодкой-тараном "Ле-Плонжер" ("Нырок"), проходившей в то время испытания. Это было стальное судно сигарообразной формы, длиною 44 метра, водоизмещением в 460 тонн. В движение оно приводилось пневматической машиной мощностью в 68 л.с. Сжатый воздух для машины хранился в 23 баллонах под давлением 12 атмосфер. Как ни старались, но повысить давление воздуха не удалось, его хватало только на два часа работы машины, обеспечивавшей подводной лодке четырехузловый ход. В носовой части лодка имела шпирон, к концу которого была прикреплена коробка с пороховым зарядом.

Ударив (корабль противника и оставив шпирон в его днище, "Нырок" должен был отходить задним ходом, выпуская проволоку, соединявшую пороховой заряд с гальванической батареей, находившейся внутри лодки. Взрыв производился после отхода "Нырка" на безопасное расстояние. Боевое значение "Нырка" было весьма невелико, особенно против кораблей со стальным корпусом. Если бы даже подводной лодке удалось пробить шпироном днище корабля противника, что было, также мало вероятно, удар шпирона о днище был бы услышан и лодка, обнаруженная к тому же и по пузырькам отработанного воздуха, подверглась бы немедленному преследованию и уничтожению.

В это же время в России в Морской ученый комитет поступил проект подводной лодки, разработанный талантливым изобретателем-самоучкой И. Ф. Александровским. Его лодка при длине около 35 метров и ширине четыре метра имела водоизмещение 365 тонн. Она должна была приводиться в движение двумя винтами, вращаемыми также пневматической машиной, воздух для которой хранился в батарее из двухсот баллонов под давлением до ста атмосфер. Такой запас сжатого воздуха обеспечивал подводной лодке Александровского большее время пребывания под водой, чем запас сжатого воздуха на "Нырке".

Русский изобретатель первый в мире правильно решил вопрос обеспечения всплытия подводной лодки. Если раньше всплытие подводной лодки обеспечивалось откачиванием водяного балласта различными способами, вплоть до откачивания ручными помпами, то в лодке Александровского балластная цистерна осушалась сжатым воздухом, подача которого регулировалась специальным манометром.

Вооружение подводной лодки Александровского было более совершенно, чем вооружение "Нырка". Оно состояло из двух соединенных гибким тросом мин, имевших положительную плавучесть. Мины удерживались на лодке специальными захватами, подводились под днище корабля, затем их освобождали от захватов, и они всплывали и располагались по обоим бортам атакуемого корабля. После этого подводная лодка должна была отойти на безопасное расстояние и подорвать мины посредством электрического тока от гальванических батарей. Таким образом, она могла атаковать не только деревянный, но и железный корабль противника.

Бутаков не знал о проекте Александровского. Ознакомившись с французской лодкой и правильно оценив ее тактические свойства и боевое значение, Бутаков указал и на основной недостаток подводной лодки - малую скрытность движения под водой, и предложил в качестве средства борьбы с нею сети. "...Так как днем движения этого "Нырка" должны быть видны с салинга по пузырькам выходящего воздуха, - писал он управляющему морским министерством, - то вероятно можно будет препятствовать его действию посредством больших неводов..."{101}. Много лет спустя эта идея Бутакова была претворена в жизнь: были созданы противолодочные сети.

В Дюнкерке Бутакоз был свидетелем опытов по применению электрического света для рыбной ловли и освещению грунта. Опыты его заинтересовали. Изучив возможности применения мощных электрических фонарей на кораблях, он пришел к выводу, что их можно использовать в качестве прожекторов. Через три года, когда Бутаков вступил в командование броненосной эскадрой Балтийского флота, он установил на кораблях такие фонари. Это были первые в истории корабельные прожекторы.

* * *

Несмотря на то, что обязанности военно-морского атташе требовали много времени на поездки, составление донесений, приемы и т. п., Григорий Иванович не прекращал работу над своим научным трудом об эволюциях паровых кораблей.

Опыт двух кампаний практической эскадры, результаты наблюдений над другими кораблями флота полностью подтверждали теоретические расчеты Бутакова, которые обосновывали правила эволюции паровых судов при совместных плаваниях. Эти правила, подкрепленные множеством таблиц и чертежей, и легли в основу фундаментального труда Бутакова "Новые основания пароходной тактики".

Этот труд, состоящий из восьми глав и трехсот чертежей, изданный в 1863 году, явился первым теоретически обоснованным исследованием вопроса об эволюциях паровых кораблей. Его автор имел полное право заявить, что "Новые основания пароходной тактики" представляют собой "...последовательный свод найденных законов о пароходных эволюциих, это есть в своем роде первый шаг, первое явление на том поприще, где не было до сих пор... почти ничего"{102}.

В отличие от иностранных военно-морских теоретиков, Григорий Иванович Бутаков значительно шире понимал содержание тактики. Если иностранцы сводили содержание тактики к вопросам эволюции, то уже одно название работы русского адмирала говорит о том, что эволюции кораблей им рассматривались лишь как основания тактики.

Сущность подхода Бутакова к вопросу об эволюциях заключалась в следующем. Паровой флот должен иметь совершенно новую, в корне отличную от парусного флота, тактику, опирающуюся на более высокие маневренные качества паровых кораблей, движение которых не зависит от направления и силы ветра. Значит, соединение паровых кораблей должно маневрировать в бою по новым правилам, отличным от правил маневрирования парусных судов. Все паровые корабли эскадры должны совершать перестроения одновременно и однообразно, чтобы быть не "стадом, наскоро согнанным, а стройной силою", способной одерживать победы в боях. Именно это обстоятельство позволит использовать оружие паровых судов с большей эффективностью.

Достигнуть этого можно лишь выработав законы эволюции, единые для всех классов и типов кораблей, входящих в состав эскадры, а также вооружив командиров кораблей знаниями того, что они должны делать, выполняя тот или иной маневр, как управлять рулем и машиной.

Единые для всех классов кораблей законы эволюции, обеспечивающие тактическое маневрирование соединения в бою, и были изложены Бутаковым в труде, который он считал основанием тактики паровых кораблей.

В первой главе "Новых оснований пароходной тактики" Бутаков рассматривает вопрос о "вращениях паровых судов". Наблюдая за движением паровых кораблей во время поворота, он пришел к выводу, что любой винтовой корабль при руле, положенном на тот или иной борт, описывает кривую (циркуляцию) и приходит на прежний курс в точке, которая отстоит от точки начала поворота примерно на 1/50 часть диаметра циркуляции. Такое небольшое расстояние между точками конца полного поворота позволило ему принимать эту кривую за окружность и утверждать, что корабль, делая поворот на любое число градусов, движется по дуге окружности, радиус которой зависит от положения руля.

Бутаков также установил, что "подобно тому, как с прямого курса корабль непременно переходит при вращениях своих на дугу круга, так с дуги на прямой курс он не может перейти иначе, как по касательной к дуге этой"{103}. Эти две геометрические линии - окружность и касательную к ней - он положил в основу эволюции паровых судов. При этом Бутаков теоретически и практически доказал возможность описывания одинаковых окружностей кораблями с различными маневренными свойствами. Установленная им закономерность позволила, "...приняв известный круг за общий по величине своей всем судам эскадры и прямые курсы за касательные к частям этих кругов, легко составлять правильные пароходные эволюции с подробным указанием каждому исполнителю, в чем должна при известном маневре или эволюции состоять его роль, делающаяся через то легко исполнимою при самых сложных передвижениях..."{104}.

Опираясь на эту закономерность, Бутаков разработал правила различных перестроений, которые могут потребоваться в бою. Этому вопросу посвящены вторая и третья главы труда, в которых разбирается построение кораблей в строи кильватера, фронта и обстрела (пеленга), а также правила поворотов последовательных и "все вдруг". При этом характерно, что выполнение того или иного поворота Бутаковым исследуется не отвлеченно, а исходя из необходимости "...иметь возможность вращать в наименьшем пространстве линию эскадры нашей, в каком бы строе она ни находилась"{105}.

Ценность разработанных Бутаковым правил заключалась не только в том, что они обеспечивали точное и быстрое выполнение эскадрой необходимого маневра, но и в том, что маневр этот являлся не самоцелью, а предназначался для выполнения конкретной задачи в бою. Имея в виду именно эту сторону вопроса, Бутаков в четвертой главе уделяет большое внимание сравнению продолжительности того или иного маневра в зависимости , в каких случаях выполнить тот или другой способ поворота. "Выполнение каждого маневра эскадры зависит, - писал Бутаков, - кроме чисто стратегических соображений, от соотносительной с другими маневрами скорости, с которою его можно совершить"{106}.

В этой главе Бутаков подробно останавливается на анализе бокового действия винта, показывая, почему винтовое судно при повороте в одну сторону описывает окружность большего диаметра, чем. при повороте в другую сторону, а при движении задним ходом - его корма уклоняется в сторону вращения лопастей гребного винта. По опыту кампании 1861 года он устанавливает, как будет двигаться корабль на заднем ходу в зависимости от направления и силы ветра и бокового действия винта.

"Новые основания пароходной тактики" не только труд об эволюциях кораблей, хотя последние являются основным его содержанием. В нем рассматривается также целый ряд тактических вопросов, и прежде всего вопрос о наиболее выгодных строях для плавания эскадры. Иностранные авторы пытались чисто механически применить к паровому флоту все строи парусного флота и сухопутных войск. Бутаков к решению этого вопроса подошел с точки зрения требований боя паровых кораблей, характеризующегося быстротечностью и эффективным использованием оружия.

Бутаков предложил три простых строя для эскадры паровых судов - строй кильватера, строй фронта и строй обстрела. Последний, по сути дела, является строем пеленга на курсовом угле 135°. Из сложных строев он считал необходимым оставить только следующие: строй двух или трех кильватерных колонн, строй двойного фронта, строй клина (прямого и обратного), строй пеленга{вправо и влево) и как исключение походный строй - строй "кучек", представлявший собой группы из трех кораблей, двигавшихся на некотором расстоянии одна от другой.

Вопросам построения эскадр в сложные строи, перестроения их из одного сложного строя в другой посвящена пятая глава. В этой главе Бутаков доказал, что предлагаемые им строи наиболее целесообразны для совместного плавания паровых кораблей, так как требуют от них простого маневра для занятия мест в строю и обеспечивают полное использование всех видов оружия. Жизнь подтвердила справедливость доказательств Бутакова. Предложенные им строи (за исключением строя "кучек") сохранились до наших дней во всех флотах мира, как основные строи для плавания эскадр.

Пятая глава заканчивается рассмотрением весьма интересного маневра "фальшивого поворота", который в то время мог иметь некоторое тактическое значение. Сущность маневра заключалась в следующем. Предположим, что корабль, как это показано на чертеже, делает поворот вправо. Наблюдателю трудно будет издали сразу определить, в какую сторону поворачивает корабль, находящийся в точке 2, - на сближение (точки 3 и 4) или на удаление (точки 3' и 4'). Чем больше расстояние между кораблем и наблюдателем, тем труднее последнему определить сторону поворота, так как сделать это он может лишь по характеру пены, возникающей у борта корабля во время поворота, или по взаимному расположению фок- и грот-мачт и других приметных мест. На это требуется некоторое время, в течение которого корабль сможет приблизиться на какое-то расстояние к наблюдателю или удалиться от него.

Бутаков считал необходимым использовать "фальшивый поворот" для сближения с противником. При этом он рекомендовал совмещать маневр с маскировочными мероприятиями: изменением оснастки мачт, окраской стоячего такелажа в различные цвета и другими.

В качестве примера применения "фальшивого поворота" Бутаков приводит случай из своей практики. 22 июля 1854 года пароходо-фрегату "Владимир" было приказано вступить в бой с шедшим на северо-запад пароходом противника, находившимся на горизонте в районе Севастополя. Обнаружив, что за ним гонятся, неприятельский пароход повернул на запад. "Владимир" последовал за ним. Но скорость неприятельского парохода превосходила скорость "Владимира", и Бутакову стало ясно, что догнать его до наступления темноты он не сможет. Бутаков решил вынудить неприятельский пароход начать погоню за "Владимиром". С этой целью он применил "фальшивый поворот". В результате маневра расстояние между кораблями удалось несколько сократить, однако противник упорно уклонялся от боя, а "Владимир" не имел права далеко отходить от Севастополя. Погоня была прекращена.

Шестая глава "Новых оснований пароходной тактики" посвящена описанию способов маневрирования с целью увеличения или уменьшения интервалов между находящимися в строю кораблями. В ней подробно рассматривается, как должны маневрировать корабли для изменения интервалов между собой при плавании в строях кильватера, фронта или обстрела. В конце главы приведены "несколько простых правил и наставлений для плавания в эскадре". Отдельные пункты этих правил не лишены некоторого практического интереса и сейчас. Так, например, Бутаков рекомендует править в кильватер не по переднему мателоту, а по головному кораблю в линии, что, по его мнению, способствует сохранению линии кильватера в случае выхода из нее какого-либо среднего корабля. В самой большой - седьмой - главе Бутаков касается тактики таранных ударов. В этой главе отразилось до некоторой степени увлечение военно-морскими теоретиками того времени тараном. Начинается глава разбором способов и средств, позволяющих удвоить возможность таранного удара, т.е. позволяющих наносить таранные удары любой оконечностью корабля. Для этого корабль-таран, по мнению Бутакова, должен совершать повороты не по окружности, а почти в одной точке, что следовало обеспечить установлением винтов и рулей как в корме, так и в носу корабля-тарана.

Большая часть главы отводится на подробное математическое исследование способов маневрирования корабля для нанесения таранного удара и уклонения от него. Расчеты и чертежи показывают, как надо маневрировать для того, чтобы ударить штевнем в борт вражеского судна или, наоборот, чтобы избежать таранного удара. Здесь же Бутаков дает ряд практических советов о том, какую часть неприятельского корабля следует пеленговать и как в зависимости от полученного пеленга маневрировать, чтобы наверняка нанести ему таранный удар.

Разработанная Бутаковым теория таранного удара была в дальнейшем применена им в ходе боевой подготовки броненосной эскадры Балтийского флота. Однако, несмотря на большое внимание, уделенное им тарану, Бутаков не переоценивал его боевого значения. Он не раз указывал, что хотя таран является и грозным оружием, но и пушки на корабле находятся не для балласта.

Опыт войн конца XIX - начала XX столетия не подтвердил роли тарана как главного оружия в бою. Но практическое значение бутаковской теории таранного удара заключалось в том, что она послужила основанием для разработки правил выхода в атаку с шестовыми и буксируемыми минами и уклонения от этих атак.

В восьмой главе труда Бутаков рассматривает эволюции, совершаемые кораблями, идущими в сложных строях.

"Новые основания пароходной тактики" были высоко оценены современниками Григория Ивановича Бутакова, признававшими, что этот труд обогатил военно-морскую литературу и практику. Представляя этот труд в Академию наук на соискание премии, председатель Морского ученого комитета писал: "...Сочинение нашего адмирала резко отличается от них (трудов Буэ-Вильомеза, Бидль-Комба и Говарда Дугласа. - Авт.) своим характером, как самостоятельное, фундаментальное произведение, основанное на новом начале, новых математических исследованиях.

...Бутаков весьма удачно попал на идею и в настоящем своем сочинении развил ее, искусно приложил к предназначенной себе цели, так что вопрос о действиях паровых судов отдельно или в эскадре взят с корня, т.е. с круга, описываемого кораблем.

Предлагаемые нашим адмиралом правила, испытанные на практике, совершенно новы, вполне опровергают мнения относительно затруднительности или даже непреодолимости исполнения пароходных эволюции и доставляют возможность выполнить всякое перестроение правильно, скоро, без замешательства, с математической точностью. Таких определительных (определенных. - Авт.) правил для маневра каждого парового судна, во всяком случае, еще не было, а потому заслуга контр-адмирала Бутакова при настоящем развитии парового военного флота может почесться важною, современною заслугою"{107}.

Академия наук присудила Григорию Ивановичу Бутакову полную Демидовскую премию. "Новые основания пароходной тактики" вызвали большой интерес и за границей. Они были переведены на французский, английский, итальянский и испанский языки, причем во Франции они были опубликованы в 1864 году сначала в журнале, а затем изданы отдельной книжкой. "В момент своего опубликования "Тактика" русского адмирала Бутакова произвела в Mорском мире подлинную сенсацию, - писал автор одной французской статьи под названием "Тактика русского адмирала Бутакова". - Она провозглашала такие новые принципы, выдвигала методы, столь отличные от употреблявшихся до сих пор, что не приходится удивляться тому вниманию, какое она к себе вызвала"{108}.

В связи с выходом в свет книги Бутакова французское морское министерство приостановило издание труда Лаваля "Тактика морских сражений".

В феврале 1865 года в Лондоне на заседании Королевского института соединенных служб, где присутствовал и сам Бутаков, одним из английских офицеров был сделан доклад та тему: "Новая морская тактика". В этом докладе уделялось большое внимание работе адмирала Бутакова о тактике парового флота. "В то время, как во Франции и в Англии, - сказал докладчик, - так внимательно следили за развитием этого вопроса, Россия, работами одного достойного офицера, вступила на путь исследований по этому же предмету и продолжала более четырех лет опыты, по окончании которых адмирал Бутаков издал свои Начальные Основания Пароходной тактики... Этот офицер постарался с замечательной ясностью доказать, что быстрота и точность маневров эскадры вполне зависят от умения хорошо пользоваться законом движения судна при действии руля... Невольно поражаешься, читая его произведения, положительностью доводов. Автор может прибавить еще один, не менее важный довод, что в течение 4-х летних опытов на эскадре капитаны убедились, что с помощью его способа можно маневрировать быстро и как нельзя более правильно"{109}.

* * *

28 октября 1866 года Григорий Иванович Бутаков был произведен в вице-адмиралы, а в 1867 году, когда открылась Всемирная Парижская выставка, он, как наиболее авторитетный специалист, был избран председателем экспертной морской комиссий этой выставки.

Начальник первой русской броненосной эскадры

6 февраля 1867 года вице-адмирал Бутаков был назначен начальником эскадры броненосных судов. Это была первая броненосная эскадра в России. В нее вошли три 26-пушечные броненосные батареи, 24-пушечный броненосный фрегат "Петропавловск", броненосная двухбашенная лодка "Смерч" и десять броненосных однобашенных лодок. Все эти корабли вступили в строй в 1865-1866 годах. Кроме того, в состав эскадры в качестве адмиральских кораблей и для посыльной службы были зачислены два пароходо-фрегата, один пароход и две деревянные канонерские лодки.

Бутакову предстояло в течение летней кампании подготовить первую броненосную эскадру к решению боевых задач. Для этого требовалось разработать совершенно новую систему боевой подготовки. Если в эпоху парусного флота для приобретения навыков в управлении кораблями необходимо было как можно больше находиться в плавании, то с появлением парового флота такая система подготовки оказалась непригодной. Теперь нужно было еще до выхода в плавание подготовить личный состав к обслуживанию весьма сложных механизмов и устройств, а также к использованию оружия. Без этой предварительной подготовки личного состава корабли плавать не могли. Затем личный состав готовился - к управлению всеми механизмами в условиях стоянки корабля на якоре. За этим следовала уже подготовка одиночного корабля на ходу, сперва на рейде, потом в море.

Только теперь можно было начинать обучение совместному плаванию в составе отряда или эскадры.

Именно такую последовательную подготовку, с переходом от простого к более сложному, и предложил Бутаков. Претворенная в жизнь, эта система боевой подготовки дала блестящий результат в первую же кампанию.

По окончании первого этапа одиночной подготовки кораблей на якоре эскадра в конце июня перешла из Кронштадта на Транзундский рейд. Учитывая, что времени для подготовки эскадры остается очень мало (кампания должна была закончиться в начале сентября), Бутаков разработал типовое недельное расписание занятий, которое объявил по эскадре в своем приказе. В этом же приказе он потребовал от командиров кораблей проявления самой широкой инициативы в организации учений и занятий. "В наше время войны будут внезапны, энергичны и недолговременны, а сражения необычайно кратки, - писал он в другом приказе. - Поэтому готовиться необходимо всегда, постоянно, неотлагательно, немедленно; готовиться к тому получасу, для которого мы, можно сказать, существуем и в который нам придется показать, что Россия содержит флот не без пользы"{110}.

На эскадре началась страдная пора. Каждый день, до обеда, броненосные лодки отрабатывали различные эволюции, маневрируя между стоявшими на якорях кораблями, личный состав упражнялся в стрельбе по щитам и проводил общие или частные учения.

С раннего утра до позднего вечера на рейде царило оживление. В разных направлениях сновали шлюпки, под парусами или на веслах. Воздух сотрясался от грохота орудийных залпов. Вокруг щитов поднимались столбы вспененной ядрами воды. Довольно часто и ночная тишина внезапно нарушалась резкими звуками сигнала боевой тревоги. Это по приказанию флагмана проводилось общее ночное учение эскадры.

И в эту кампанию даже больше, пожалуй, чем в прежние, Бутаков внес в подготовку эскадры дух соревнования. Всякое достижение давало отличившемуся моральное удовлетворение, укрепляло веру в свои способности и побуждало к достижению более высоких показателей.

Поощряя лучших, Григорий Иванович резко выступал против самонадеянности и успокоения. Всякое поощрение он учил расценивать как требование работать в будущем еще лучше. "...Я считаю, что особенная благодарность, изъявленная... эскадре, - писал он в приказе по поводу посещения эскадры генерал-адмиралом, - заслужена нами не в абсолютном смысле. Нас благодарили не за то, что мы есть, а за то, что мы стремимся, насколько от нас зависит, делаться тем, чем мы должны быть и чем вероятно будем - для чести русского флага"{111}. В другом приказе по поводу успешных артиллерийских стрельб он предупреждал: "Но ради бога, не будем самонадеянны!.. Будем стремиться идти вперед, как идем, и да не почием на лаврах из расщепленных щитов!"{112}.

Бутаков стремился максимально приблизить условия боевой подготовки в мирное время к боевым. "...Попадать в щит, когда в вас никто не стреляет одно дело; попадать же в неприятеля под его ядрами - другое, - писал он в приказе № 27 от 4 августа 1867 года. - ...Не особенно скоро убеждается человек, что кругом его огромное пространство, где ядру пролететь мимо, и что поэтому не следует на него вовсе обращать внимания. Чтобы команды наши заблаговременно приучились слышать свист ядер, предлагаю посылать по очереди на один час , по гребному судну с офицером на каждый из двух буйков, поставленных по обе стороны ближайшего к эскадре щита, в некотором расстоянии от него... Сколько время мне позволит, я буду сам навещать эти буйки, что советую и гг. командирам"{113}.