Адмиральские маршруты (или вспышки памяти и сведения со стороны)

Первое знакомство с тогдашней гордостью Военно-морского флота — крейсером проекта 68 бис

Я возвращался из отпуска после второго курса. Почему пришлось ехать в ТОВВМУ на такси в последний день отпуска через район Первой речки надо вспоминать отдельно, но именно в районе Первой речки недалеко от берега стоял на якоре крейсер. Совсем не поплавок, поэтому бросается в глаза будущему офицеру, вольно или не вольно. В то время на ходу был крейсер «Дмитрий Пожарский», именно о нём я и подумал. Прибываю в Училище, докладываю о прибытии из отпуска без замечаний и получаю приказание быть готовым к убытию на практику. Наша рота, полностью прибывшая из отпуска во время, была в кратчайший срок посажена на малый десантный корабль, ожидавший нас на шлюпочной базе ТОВВМУ им. С.О. Макарова, и доставлена на борт того самого крейсера, который я видел из такси буквально три часа назад. Моё первое предположение было ошибочным — это был не «Дмитрий Пожарский» а, выведенный из консервации, «Александр Суворов» (хотя разница в силуэтах конечно была). Нам, курсантам, на нём была отведена двойная роль. Во-первых, рабочей силы для приёма полного комплекта артиллерийских боеприпасов (я тогда, в курсантской юности, и подозревать не мог, что выводимый из консервации крейсер мог испытывать трудности в комплектовании личным составом), во-вторых, обучаемых штурманской практике, так как крейсер собирался в штурманский поход. Останавливаться на приёмке артбоезапаса пока не будем. Стоит только упомянуть о бледных лицах курсантов, очевидцев падения снаряда главного калибра с носилок и качения его по палубе. Тогда я понял смысл деревянного палубного настила на артиллерийском крейсере! Настил исключал удары боеприпасов о металл палубы при случайных падениях при массовой их приёмке. На спардеке, между носовой и кормовой дымовыми трубами крейсера, под брезентовым тентом были оборудованы прокладочные столы с репитерами гирокомпаса и лага, для посменного ведения курсантами штурманской прокладки. Это место мы называли штурманским классом. Штурманский поход проходил по маршруту: б. Абрек — з. Советская гавань — з. Анива (б. Лососей) — б. Абрек, длительностью четырнадцать суток. Так вот первый мой штурманский подвиг состоял в расчёте точного времени открытия маяка Слепиковского на западном берегу острова Сахалин (острова на котором я имел честь родиться). Руководитель штурманской практики дал задание всей нашей вахте произвести расчёт этого самого времени, записать на черновых листках бумаги и отдать ему. Все так и сделали. Из четырнадцати курсантов точное время открытия маяка рассчитал только я. Одноклассники решили, что это случайное совпадение, и я вначале так считал. Надо отметить, что совпадение расчётного и фактического времени открытия маяка подтверждает точность ведения штурманской прокладки, что при пересечении Татарского пролива, в отсутствии береговых ориентиров при пасмурном ночном небе, было весьма важно. На штурманских прокладках в училище мне иногда удавалось выходить в призёры, но после этого предсказания одноклассники пытались называть меня противолодочником со штурманским уклоном (были и гораздо более толковые парни, но они подались в морские пограничники, это про Олега Кочетыгова, который закончил службу флагманским артиллеристом морских частей погранвойск). Вторым штурманским подвигом в эту же практику, но уже на борту БРК «Гневный» проекта 57, было определение места корабля днём по пяти радиопеленгам в районе порта Находка, которые сошлись в одну точку(!). Руководитель практики лично проверил все расчёты и графические построения на карте и получил тот же результат. Вообще со вниманием и любопытством я стал относиться ко всему штурманскому после одного поучительного эпизода. Один из преподавателей кафедры кораблевождения на вопрос одного из курсантов: «Зачем нам кораблевождение, если мы минёры?», ответил очень мудро. Он спросил, каков радиус действия самого дальнобойного противолодочного оружия? Мы гордо ответили, что к окончанию нами училища это будут ракето-торпеды с большим радиусом действия. На что он указал, но для того чтобы их применить, независимо от их большого радиуса действия, надо сначала доставить их в точку залпа, а это задача штурманская. Поэтому любой моряк, сначала штурман и только потом специалист в остальных морских специальностях. Навсегда благодарен ему за эту простую истину. Так получилось, что при всём моём противолодочном фанатизме, не смотря на распределение на 10 оперативную эскадру на должность командира БЧ-3, сразу служить по специальности я не попал. Причина проста как барабан: более практичные выпускники пожертвовали несколькими сутками первого офицерского отпуска и возвратились из него досрочно. Кадровикам было безразлично, кого и куда назначать, лишь бы кадровые дыры были заткнуты и, досрочно прибывшие лейтенанты, были быстренько назначены на вакантные места командиров минно-торпедных боевых частей (БЧ-3). Поэтому для таких простых как я мест по специальности не осталось. Почти два месяца меня и ещё человек пять таких же горемык держали за штатом с размещением на плавмастерской. Плавмастерская польской постройки для нас, не прихотливых, была практически плавучим отелем, она располагала возможностями для размещения сменных экипажей подводных лодок, а сама базировалась в б. Абрек з. Стрелок после возвращения с боевой службы. Но весь комфорт заканчивался на трапе. Наконец мне предложили занять должность командира батареи дивизиона зенитного калибра (ДЗК) на крейсере «Александр Суворов» (курсантом я на нём уже был). Я согласился по двум причинам: первая — заканчивался срок пребывания за штатом (то есть денежное содержание будет только за воинское звание), вторая — артиллерии нас учили вполне прилично и я на любой калибр артиллерии гавкать не стану, была бы инструкция. Кстати на четвёртом курсе со мной был такой эпизод. На практике, после четвёртого курса, наш класс должен был выйти в море на эскадренном миноносце, для отработки навыков управления артиллерийским огнём из 57 мм счетверённых зенитных артустановок ЗИФ — 75. Перед отходом эсминца в море я стал случайным свидетелем странного инструктажа. Флагманский артиллерист бригады эсминцев давал команду в центральный артиллерийский пост о вводе поправок при стрельбе курсантов со знаком противоположным тому, который укажет очередной управляющий огнём курсант. Приказание вроде бы странное, но по вине флагманского артиллериста не был заказан морской артиллерийский щит, и он предложил командиру стрелять по надувному уголковому отражателю (НУО). А в случае попадания в НУО или, не дай бог, его потопления встанет вопрос о списании НУО из неприкосновенного запаса корабля. Вот он и предпринял превентивные меры по спасению НУО от снайперской курсантской стрельбы. Моя фамилия начинается на букву «C», стреляли по алфавитному списку, то есть я последним. Разумеется, никто из моих одноклассников, при умышленно созданных условиях для промаха, в НУО не попал (и получил зачёт по управлению огнём). Мне, как последнему управляющему огнём, флагарт разрешил выстрелить весь остаток артбоезапаса, выделенного для наших стрельб (для упрощения процесса его списания). А дальше всё было просто: после пристрелочных выстрелов, я приказал ввести поправки с неверным знаком, но верной величины. По знакам меня в ЦАРПе поправили и тем самым обеспечили накрытие НУО второй очередью. Флагарт за стрельбой уже не следил и, пользуясь этим, я отдал приказание продолжить стрельбу до окончания снарядов. Итог был великолепен (прошу прощения у флагарта — для него печален) — НУО разнесло осколками снарядов в клочья, а я получил незачёт, так как «неправильно» определил знаки поправок по дальности и направлению артсрельбы. Меня потом, с двоечниками ещё раз вывозили в море на другом корабле для исправления зачёта на положительный (т.е. некоторая практика была). Так вот я получаю предписание и следую на крейсер. Крейсер находился в порту Владивосток и стоял у 33 причала рядом со Штабом Тихоокеанского Флота. Прибываю на крейсер (это не так быстро — переезд занял сутки), представляюсь старпому, не тут-то было — вакансий в артиллерийской боевой части нет. Видимо кадровики не полностью владели обстановкой. После непродолжительных переговоров по телефону старпом делает какие то пометки в моём предписании и направляет меня в «Дальзавод» на крейсер «Адмирал Сенявин», на такую же должность. На «Адмирале Сенявине» заканчивался шестилетний капитальный ремонт и модернизация под корабль управления силами флота. Из проекта 68 бис его превратили в проект 68У2. Представляюсь старпому, он внимательно прочитал моё предписание, куда-то позвонил, довольно долго разговаривал и, наконец, поздравил меня с повышением в должности. Оказывается и на «Сенявине» подобная должность занята, за то вакантна должность командира правой (первой) батареи дивизиона универсального калибра (ДУК), на которую меня и назначили, а по крейсерским традициям эта должность выше, чем комбат ДЗК (условно, только по калибру). Следует отдельно остановиться на личности тогдашнего старшего помощника командира крейсера «Адмирал Сенявин». Им был будущий Главком ВМФ России Феликс Николаевич Громов. Тогда он был энергичным капитаном третьего ранга. Уже было видно, что это человек волевой и властный, кроме того, чувствовалось, что он чрезвычайная умница. Отличная память, обязательность, сочетаемая с требовательностью порядочностью и справедливостью. Недостатки то же, наверное, были, но на меня, лейтенанта, он произвёл именно то впечатление, которое я описал. Это была наша первая встреча, длившаяся, из-за моего стремления служить по специальности, менее года. Но служба на крейсере, безусловно, наложила отпечаток на всю мою дальнейшую службу в ВМФ. В общем, принял я первую батарею ДУК под своё командование со всеми потрохами и недостачами при 87 матросах и старшинах, на радость командиру левой батареи старшему лейтенанту Н. Должину, который длительное время был в единственном лице комбатом на две батареи. При неумеренно пьющем командире дивизиона универсального калибра капитан-лейтенанте Симакине. Командиром БЧ-2 был свирепого вида капитан второго ранга Терских А.М., свирепость ему придавали густые чёрные усы. Одновременно со мной на корабль прибыли почти тридцать лейтенантов связистов из ВМУРЭ им. А.С.Попова. Боевая часть связи (БЧ-4) по численности личного состава приближалась к электромеханической и ракетно-артиллерийской боевым частям. Крейсер ведь модернизировали под корабль управления, а все виды связи в таком деле имеют первостепенное значение. Командовал кораблём капитан первого ранга Карпов Юрий Фёдорович (впоследствии контр-адмирал — начальник ЦКП ВМФ), специфика его командования состояла в том, что под его руководством крейсер к тому времени ещё не сделал ни единого выхода в море. Корабль стоял в строительных лесах, но все боевые части интенсивно готовились к выходу из капремонта и модернизации на государственные испытания. Одним из признаков подготовки к выходу из завода был бесконечный оргпериод. Выражался он в отсутствии увольнения рядового состава и крайне ограниченном сходе на берег офицеров. Для вновь прибывших лейтенантов вообще никакого схода на берег до сдачи зачётов на самостоятельное управление заведованием и несение дежурно-вахтенной службы по кругу обязанностей. Первое, что я сделал в ближайший выходной день после прибытия на крейсер, это в нарушение требований Корабельного устава без разрешения дежурного по кораблю побывал на клотиках всех трёх мачт, верхолазный монтажный пояс, разумеется, был со мной. Ждал реакции командования на моё «хулиганство». Реакция была неожиданной для меня: слава богу, нормального лейтенанта прислали, решило командование. Оказывается первое, что делали назначенные на крейсер офицеры, при удобном случае — это посещали все верхние точки мачт.

Не педагогично, но эффективно

Как-то раз при обходе своего артиллерийского заведования на крейсере «Адмирал Сенявин», после развода личного состава на работы во второй половине дня, я обнаружил пьянствующую и курящую группу матросов и старшин в артиллерийском погребе № 1 первой батареи дивизиона универсального калибра. К сожалению, при стоянке в заводах, такие эпизоды бывали. По случаю нахождения корабля у стенки завода снаряды в погребе конечно отсутствовали. А эта пьянствующая группа должна была заниматься чисткой и смазкой сотовых снарядных стеллажей. Ожидался приём практического артбоезапаса для испытательных стрельб после среднего ремонта артиллерийских башенных установок СМ5-1С. Вступать с выпившими подчинёнными в полемику о вреде пьянства и нарушений требований Корабельного устава у меня не было ни малейшего желания, дабы не создавать ситуацию для неуставных взаимоотношений и взаимных оскорблений. Поэтому я вставил в замочные ушки для навесного замка на входном люке в погреб толстый болт с гайкой. И вручную включил систему затопления погреба забортной водой. Время затопления погреба я знал точно (дня два назад как раз производилось затопление погреба с замером времени). Засёк по часам время на пятнадцать секунд меньше чем время полного затопления и выключил систему. После этого снял болт с люка и заглянул в погреб. Картина была живописная: пять испуганных физиономий плавающих и уже немного протрезвевших матросиков смотрели на меня через проём люка как на спасителя, посланного самим Господом Богом! Вокруг них плавали береты, окурки, куски хлеба, пластмассовые кружки и алюминиевые миски с остатками рыбных консервов и ещё какой-то непритязательной закуски. А три пустых бутылки из-под египетского бальзама «Абу Симбэл» убедительно лишали всю картину, как случайности, так и невинности. Находчивые любители египетского бальзама быстренько и не совсем трезвым языком объяснили всю эту картину остатками от обеда рабочих завода, а они тут честно вкалывали по моему плану. Я сделал вид, что верю в этот бред безоговорочно, хотя картина пьянства в погребе была очевидна. Несмотря на приём в погреб нескольких десятков тонн воды крейсер даже не накренился. Теперь воду из погреба надо удалить, пока факт затопления не стал известен в корабельном масштабе. Я знал, что под помещением погреба находится одна из креновых цистерн правого борта и её горловина выходит в погреб. Участники погребного застолья по очереди ныряли к горловине и наощупь откручивали гайки по её периметру (температура забортной воды позволяла). Благо дело их два дня назад уже откручивали с той же целью, правда, до затопления. Потом горловину осторожно поддели небольшим ломиком, и вода в образовавшуюся щель перетекла в креновую цистерну. Потом вся компания убирала остатки воды, досуха протирала соты и вообще приводила помещение погреба в надлежащий вид, под моё обещание никому о произошедшем не докладывать. В ходе ныряния кто-то оборвал проволоку автоматического запуска системы затопления погреба с термопредохранителем из сплава Вуда (есть такой сплав с температурой плавления 68.5°С) я именно это и назвал причиной затопления погреба. А болт, в ушках навесного замка погребного люка, который привлёк моё внимание, чьей-то дурной шуткой. Про воду в креновой цистерне я тихонечко сказал дежурному по дивизиону живучести — такому же лейтенанту, как и я. А он без лишнего шума и волокиты ночью откачал её за борт эжекторным насосом осушения креновых цистерн. На этом инцендент был исчерпан, а испуг у матросов и старшин от грубого нарушения Корабельного устава остался.

Эпизод первый: как ФНГ меня сажал на гауптвахту

У каждого из корабельных офицеров кроме обязанностей по своей боевой части есть общекорабельные обязанности. Так, например если на моём заведовании на верхней палубе размещался баркас правого борта, то я и являлся командиром этого баркаса. Спасательная шлюпка то же стояла на шкафуте правого борта, следовательно, её командиром то же был я. И за их содержание в соответствии с хорошей морской практикой тоже отвечал я. Правда я ещё был и комендантом взлётно-посадочной вертолётной палубы, но об этом потом. А команда баркаса была сборной: старшина и два матроса-крючковых из боцманской команды, моторист из БЧ-5, командир из БЧ-2. Вот так однажды было решено не кланяться заводскому начальству и не заказывать у завода автомашину для поездки на склады ГСМ за комплектом прецизионных смазок к артиллерийским счётно-решающим устройствам, а послать собственный баркас. Благо все эти склады находились на живописных берегах бухт и бухточек порта Владивосток. Выбор пал на баркас правого борта, т.е. командиром баркаса иду я. И вот рано утром баркас спущен на воду боцманской командой, подтянут к трапу, и я со всеми документами прибываю, после инструктажа у командира БЧ-2 и старпома, на борт баркаса. Нет одного человека — старшины баркаса, старшины 2 статьи третьего года службы. Задержки бывают и уважительные, поэтому за ним посылается рассыльный, ждём. Ждём двадцать минут, посылаем рассыльного ещё раз. Рассыльный второй раз докладывает, что приказание передано. Старшины баркаса нет ещё пятнадцать минут. Разрешение дежурного по кораблю на отход от борта было. Я приказал запустить двигатель, сам стал к штурвалу и дал команду: «Отваливай», баркас отошёл от борта крейсера на выполнение задания командования. Так как я заканчивал ТОВВМУ им. С.О. Макарова, то отлично знал портовые правила п. Владивосток и организацию движения кораблей и судов в бухте Золотой Рог и остальных, о чём свидетельствовал допуск на управление катером, полученный после катерной практики на третьем курсе училища, вложенный в личное дело. По ходу движения мы наблюдались постами рейдовой службы (ПРС) и не имели нареканий с их стороны, иначе были бы перехвачены дежурным катером рейдовой службы. Нас не снабдили переносной радиостанцией: старые были списаны, а новые ещё не получены. Пунктом назначения была бухта Анны, где и располагались требуемые склады ГСМ. Задержки с отходом были не допустимы, потому что идти довольно далеко и можно попасть на обеденные перерывы, во время которых никто отпускать смазки не будет. Кроме того, склад не один, в общем, дай бог успеть обратно до конца рабочего дня. Получение смазок прошло вполне успешно, если учитывать большое количество наименований, их мизерные количества и необычайную дороговизну. Многие были разлиты в пробирки и пузырьки, как в аптеке, даже костное масло было для механических ПУС башен главного калибра. Возвращение то же прошло успешно. И тут меня вызывает к себе старпом. В общем, пять суток ареста от имени командира крейсера за отход от борта без старшины баркаса. На следующий день, сразу после подъёма флага, мне вручили записку об аресте, и я со всеми необходимыми вещами и документами убываю на гарнизонную гауптвахту самостоятельно на городском транспорте. Прибываю к начальнику гауптвахты, бравому майору морской пехоты. Он внимательно изучил записку об аресте, продовольственный аттестат, справку от корабельного доктора о моей пригодности к пребыванию на губе. Потом он нашёл, какую то запись в своём рабочем журнале, но тут его отвлёк телефонный звонок, после которого он не надолго вышел из кабинета. А я заглянул в его записи и обнаружил там вот что: от старпома кр. Адм. Сенявин, просьба — прибудет лейтенант Солдатенков, отправить обратно под видом отсутствия на гауптвахте свободных мест и приписка от начальника гауптвахты — для отличников мест конечно нет. Таким образом, старпом и меры к излишне самостоятельному лейтенанту принял, и инициативного офицера в разгар подготовки к выходам в море не потерял. Начальник гауптвахты сделал на записке об аресте отметку, об отсутствии тех самых мест, и отправил меня обратно на корабль. Во время учёбы в училище на гауптвахте побывать не пришлось (кроме как в составе караула) и за всю службу офицером это была первая и последняя попытка моего ареста.

Эпизод второй: приём первой батареи ДУК из среднего ремонта

В ходе капитального ремонта крейсера исполнение некоторых работ подписывалось в долг (к сожалению, практиковалась и такая кредитная политика). Так, например все документы по ремонту второй батареи ДУК были подписаны и деньги за работы получены, а на самом деле там конь не валялся. Но сдача ремонта первой батареи была взаимоувязана с фактическим выполнением ремонта и на второй батареи, иначе никаких подписей. Но легко сказать, а как реализовать столь благой замысел? Из РАУ (Ракетно-артиллерийского управления) ТОФ специально был прислан военный представитель, целый инженер-подполковник для оказания помощи в приёмке оружия из ремонта. Его несравненная помощь была уже хотя бы в том, что он принёс технологическую карту приёма батарей ДУК из среднего ремонта и комплект контрольных щупов и шаблонов. Трудности во взаимодействии командования крейсера с заводской администрацией в вопросах приёмки техники из ремонта были обусловлены глубокими личными связями, сформировавшимися за почти шесть лет стоянки корабля у стенки завода. Кто-то из старших офицеров получил квартиры, кому-то сделали ремонт, кому-то отремонтировали личное плавсредство или автомашину на заводском уровне и т.д. В курсе всех неофициальных связей был мой командир группы управления Эдуард Геннадиевич Духович, он меня и просвятил. А я то думал: что это меня таскают на инструктажи по вопросам приёмки батареи то к командиру БЧ-2, то аж к командиру корабля. Оказывается, я ни в чём подобном замешан не был, и имел полное моральное право проявлять в ходе приёмки принципиальность любого уровня. Технологическая карта была разработана столь подробно, что присутствие подполковника РАУ требовалось только для защиты меня от нападок заводчан за, справедливо предъявляемые, требования к техническому состоянию трёх башен первой батареи ДУК. Контролировались такие параметры как скорость наведения по ВН и ГН, отсутствие течей в гидросистемах приводов, шумность и плавность их работы. Выходы различных штоков, зазоры в механических связях, кондиционность гидравлики, полноту монтажно-демонтажных работ и т.д. Следует остановиться хотя бы на том, что после протягивания через стволы 100 мм орудий контрольных дисков, я потребовал, из-за сильного износа, замены лейнеров (это нарезные вставки в стволы). И они (все шесть) были заменены на комплект из базового ЗИП(!). Мало того аналогичные работы обязательно выполнялись и на левой батарее, а что — долг платежом красен. При этом все попытки повлиять на меня через моё непосредственное и прямое начальство успехов не имели. Начальство прилюдно кляло несговорчивого лейтенанта, а в отсутствие жалобщиков ухмылялось в усы.

Артбалет

Осмотр и проверка оружия и технических средств на кораблях ВМФ — дело, во-первых, святое, во-вторых, неизменная часть распорядка дня. На «Адмирале Сенявине» осмотр и проверку проводили всегда, даже тогда, когда материальная часть находилась в разных стадиях ремонта. Но вот, после предъявления из среднего ремонта, башни батарей универсального калибра восстановили свою подвижность, и в завершение проворачивания можно было использовать электрогидравлические привода. Личный состав делал это с удовольствием и гордостью. Иногда с крыльев мостика за ходом проворачивания наблюдал командир крейсера. И вот как-то, проходя по правому шкафуту во время утренней приборки, капитан первого ранга Карпов Юрий Фёдорович, после моего доклада, как руководителя приборки на правом шкафуте, высказал мысль, что неплохо было бы синхронизировать движение трёх башен правого борта и их орудий в ходе проворачивания на электрогидроприводах. Командир хочет — Закон! В одно из проворачиваний я под секундомер проверил время поворота башни № 1 на 180 градусов с носа в корму и время подъёма и опускания орудий от нуля до максимального угла вертикального наведения и обратно. Результаты замеров были осмыслены и распространены на башни № 3 и 5. Таким образом, на штурвалы наводчиков горизонтального и вертикального наведения были нанесены белой краской специальные метки. При отклонении наводчиками штурвалов вправо-влево до этих меток скорость отработки приводов ВН и ГН на всех трёх башнях была одинаковая и если подать команду разом для всех, то три башни одновременно начнут поворот с 0 градусов до 180 правого борта. Одновременно стволы орудий начинают подъём с 0 до 90 градусов до разворота башен 90 градусов и вниз до разворота башен на 180 градусов. Далее всё это происходит в обратном порядке. Несколько тренировок и незначительных корректур меток позволили полностью синхронизировать разворот башен и движение стволов артиллерийских орудий. Сознаюсь для себя: со стороны смотрелось красиво, но боевой готовности не добавляло. Карпов это увидел и оценил. Как-то, проходя по тому же шкафуту, командир крейсера сказал, что видит во мне перспективного крейсерского офицера, а я про себя подумал: «Только не через показуху».

О хождении на шлюпке под парусом во время прохождения крейсером размагничивания на стенде СБР

Для «Дальзавода» крейсер «Адмирал Сенявин» был настолько значимым объектом, что, во-первых, ходовые испытания разрешили начать до производства работ по размагничиванию, во-вторых, когда дело дошло до размагничивания, специально был оборудован стенд СБР в проливе Босфор Восточный. Было установлено две пары крейсерских рейдовых швартовных бочек в четырёх-пяти кабельтовых от береговой черты полуострова Эгершельд и произведены замеры напряжённости магнитного поля Земли. К чести и достоинству командира крейсера постановка на бочки была выполнена своими силами, без привлечения заводских буксиров. И начался большой магнитный аврал. Весь корпус корабля требовалось обмотать электрическим кабелем толщиной с руку с заданным шагом обмотки. Но и это было сделано дружными усилиями экипажа. А дальше началось длительное то, ради чего корабль сюда и прибыл. Практически весь экипаж был на борту под предлогом продолжающегося оргпериода. В личное время народ развлекался, как мог: офицеры и мичмана втихаря поигрывали в карты, у матросов и старшин нарасхват были шашки шахматы и домино с шиш-бешем. Матросики с моего СПНа разрешали сослуживцам подглядывать за женщинами, загорающими на берегу в сорокакратную оптику дальномеров, так как корабль стоял именно правым бортом к берегу. При дальности в четыре кабельтова (740.8 м) женские тела были как рядом. И вот в одну из суббот, после окончания большой приборки, отличная погода навела меня на мысль походить на шлюпке под парусом. Но так просто спустить шлюпку только для тренировки в хождении под парусом никто не разрешит. Пришлось идти к старпому с «планом прикрытия»: на берегу есть ручей (с курсантских времён знаю, да и на карту он нанесён), а не сходить ли нам туда на шлюпке с целью вымыть её первый раз как следует с большим количеством пресной воды и стирального порошка, после получения плавсредства со шкиперского склада? И конечно с целью экономии запасов пресной воды на борту корабля. На удивление ФНГ разрешил эту авантюру. Дежурному по кораблю было приказано запросить у ОД ОВР через пост рейдовой службы (ПРС) сигнальным прожектором разрешение на спуск шлюпки, и вскоре оно было получено. Шлюпочной команде заранее было обещано хождение под парусом сразу после окончания мытья шлюпки. Матросики с энтузиазмом навалились на весла, и шлюпка понеслась к берегу (возможно, подсознательно, женский фактор они тоже учитывали). Выбросились на пляж, вынесли всё штатное имущество шлюпки для мытья и просушки. Мытьё пластмассового шестивёсельного яла ЯЛП-6, по сравнению с деревянной шлюпкой — одно удовольствие. Тем более матросы разделись для загара до трусов, да и неизвестно кого больше мыли: друг друга или шлюпку. Одним словом детский сад на купании. Часика полтора ушло на выполнения «плана прикрытия». Всё отмыли добела. Спустили шлюпку на воду, загрузили шлюпочное имущество на штатные места и, предварительно разувшись, разместились в шлюпке сами. Погода была на удивление подходящая именно для первых тренировок в хождении под парусом: дул ровный северо-западный ветер при полностью ясном небе. Несколько раз потренировались в постановке и уборке паруса и дальше почти два часа безмятежного хождения под парусом, с выполнением поворотов, с галсированием против ветра и с мыслью о том, что сделает со мной старший помощник за самовольное хождение на шлюпке под парусом. Шлюпку под парусом видели все, но сигнальщики с крейсера считали, что так и должно быть, а сигнальщики с ПРС посчитали, что командир шлюпки с крейсера сам знает, что ему надо. С полной потерей чувства меры я даже под шлюпбалки подошёл на парусах. Парус мы быстро убрали, уложили и подняли шлюпку на борт (благо дело шлюпбалки были автоматизированы, и для этой процедуры хватало одного человека). Доложил дежурному по кораблю и старпому о прибытии без замечаний и услышал от него: «Солдатенков, вы хоть догадались походить под парусом при такой погоде?» «Так точно» — ответил я.

Досуг крейсерских лейтенантов

О том, что нас месяцами не отпускали с борта крейсера под предлогом организационного периода, я уже упоминал. В свободное от службы время лейтенантство развлекалось, как могло. В частности мой друг командир группы космической связи лейтенант Александр Опанович и я взялись сконструировать и изготовить радиоуправляемую модель катера. В силу занятости службой процесс шёл медленно, но шёл. Наконец модель готова. Могла она немного: выполняла радиокоманды — задний или передний ход, повороты вправо или влево и стоп. Первые испытания проводились в изоляторе медицинского блока. Помещение изолятора заполнялось водой на 20-25 см от палубы. И в этой акватории модель старательно обходила ножки стульев и столов, уклонялась от столкновений с плавающими медицинскими ванночками и прочей плавающей мелочью. Мало того, в том же помещении устраивались соревнования по фигурному вождению радиоуправляемой модели, с выдачей призов. Проблемой были батарейки для ходового электродвигателя, но и их ухитрялись доставать в химслужбе в обмен на право погонять радиоуправляемую модель. Болельщиков в изолятор набивалось довольно много, ставки делали на качество прохождения зачётной дистанции, выдумывались и усложнялись правила (с осени 1971 года на крейсере находилось до сорока лейтенантов выпускников этого года из всех ВВМУЗов ВМФ СССР). На некоторое время забросили игральные карты, шишбеш, домино и сделали ещё две радиоуправляемых модели катеров. Даже заместитель командира крейсера по политической части, целый капитан второго ранга, заволновался: чем это лейтенанты там увлеклись, и не влияет ли это новое увлечение на их морально-политическое состояние? Когда характер увлечения стал ясен, вместо радости за то, что лейтенанты могут работать и мозгами и руками, последовало категорическое запрещение радиоуправляемого моделирования под предлогом сохранности ЗИПов Боевой части связи и Радиотехнической службы. Хотя ЗИПы никто из нас не трогал, мы все прекрасно понимали, что сохранность ЗИПов — это боеготовность корабля! Модели по жребию разыграли между участниками соревнований.

Эпизод третий: иногда надо технически

Для начала надо рассказать, что такое СПНы батарей универсального калибра. Это стабилизированные посты наводки, командный пункт управляющего огнём и боевой пост дальномерщиков. Расположены они примерно посредине корабля по правому и левому бортам (для каждой батареи свой), сферической формы со срезанным низом. Установлены СПНы на барбетах, где находятся привода наведения по горизонтали, вертикали и стабилизации по крену и дифференту. В общем, большая танковая башня. В передней части антенна радиолокационной стрельбовой станции, по бокам рога оптического дальномера. Внутри располагаются, по тревоге, четыре человека: командир батареи, он же управляющий огнём, наводчик дальномера по горизонтали, наводчик дальномера по вертикали и представитель элитной артиллерийской специальности — собственно дальномерщик. Командир батареи сидит выше всех под прозрачным плексигласовым колпаком башенки управляющего огнём. Визуально результаты стрельбы батареи могут видеть старшины артиллерийских башен, дальномерщики и управляющий огнём, но командует только он. Внутри прозрачной башенки имелась штанга для крепления бинокля, но на ней имелся и простой прицел из мушки и целика, позволяющий визировать цель и без бинокля. По горизонтали башенка вращалась вручную командиром батареи вместе со штангой, а по вертикали наводилась только штанга. Почему я так подробно на этом останавливаюсь: чтобы показать, что наши предшественники, по опыту прошедших войн, создавали прекрасные морские артиллерийские системы и чтобы проиллюстрировать, как малое управляющее воздействие может влиять на результат работы большого боевого коллектива. В ходе заводских и государственных испытаний в каждый конкретный момент времени корабль отрабатывал один, какой либо, пункт плана испытаний и очень редко что-либо совмещалось. А почти тысячу человек экипажа надо было чем-то занять. Командир поступал просто: объявлялась учебно-боевая тревога, прерываемая только на приём пищи. При этом частные или общие тренировки и учения зачастую проводить было нельзя, ибо они или мешали испытаниям или материальная часть была ещё не сдана после ремонта. Таким образом, сидели мы на своих боевых постах и командных пунктах много и долго. Молодая энергия искала выхода. Матросы и старшины качали мышцы с помощью гирь, устраняли шероховатости после вмешательства ремонтников и т.д. Мне же давно мешали несколько проводов, болтающихся внутри командирской башенки. Просто их обрезать у меня и мысли не возникало. Лишних проводов в боевой технике не бывает. Начал устанавливать их назначение и, как электромеханик, понял, что это сигнализация разворота башенки по горизонтали. При её исправной работе у наводчика СПН по горизонтали должны загораться лампочки «вправо» или «влево» а уж он наводит весь СПН в нужную сторону. Указание наведения по вертикали от штанги передавалось через синхронно следящую систему на сельсинах, которая была исправна, только нуждалась в небольшом согласовании. Восстановить эту простенькую сигнализацию не составляло труда, а времени было предостаточно. Когда всё это заработало штатно, мы всем расчётом развлекались тем, что по моему целеуказанию из башенки, дальномерщики наводили СПН на суда или самолёты и следили за ними с определением курсового угла, дальности и угла места. Всё это делалось на норматив по времени. Было интересно и полезно, при этом никому не мешало. Командир крейсера то же понимал, что большая часть экипажа мается от вынужденного безделья и иногда, по согласованию с ответственным сдатчиком, пытался рационально использовать некоторые испытательные эпизоды. Так при испытаниях зенитно-ракетного комплекса «Оса-М» над кораблём длительное время летал самолёт ЛИ-2 с траверза на траверз на удаление до 12-15 км. На самолёте была установлена бортовая контрольно-измерительная и записывающая аппаратура (БОКИЗ) для регистрации управляющих сигналов от ЗРК на ракету, с целью фиксации и регулировки всех управляющих параметров, передаваемых от станции управления на ракету. То есть ЛИ-2 имитировал ракету, но многократно. В ходе этих испытаний никаких других излучений с корабля быть не должно для чистоты регистрации сигналов. День испытаний был солнечным и ясным, и сам бог велел дать команду обеим батареям ДУК тренироваться в визуальном сопровождении воздушной цели, атакующей корабль с траверзов. С правого борта картина была образцовой: я наводил свой визир управляющего огнём на самолёт и следил за самолётом, пока дальномерщики выполнят наведение и возьмут его на сопровождение. Данные по ВН и ГН и дальности от СПН уходили в СПУС, оттуда, после обработки группой управления, эти данные, преобразованные в углы ВН, ГН и стабилизации орудийных башен, поступали на следящие системы и отрабатывались наводчиками. Возникало ощущение, что самолёт сам притягивал на себя стволы орудий. На левой батарее картина была совершенно иная: Коля Должин, откинув прозрачный колпак и высунувшись по пояс, рукой показывал на самолёт, так как будто его мог видеть кто нибудь, кроме командиров башен. Стволы башен торчали в разные стороны, совсем не хотели отслеживать самолёт и вообще не знали, куда девать свою мощь. Коля потом долго объяснял крейсерской общественности как это, у минёра, на правом борту башни самолёт отслеживают, а на левом, у артиллериста нет. Чванства я лишён, поэтому пошёл в Колин СПН, и восстановил там недоработку ремонтников по сигнализации, как и у себя.

Испытания батарей универсального калибра после среднего ремонта

Любой ремонт имеет своё окончание. Предстояли испытания отремонтированных башенных 100 мм артиллерийских установок СМ-5-1С. Мой командир группы управления старший лейтенант Духович Эдуард Геннадиевич отнёсся к этому с полной серьёзностью, в которой и я много для себя почерпнул. Он предложил мне ни много, ни мало — произвести сведение правой батареи по звёздам. Для любого профессионального артиллериста эта процедура сравнима только с астрономическими наблюдениями штурманского расчёта, возведёнными в культ. Конечно, мозгом этого мероприятия был Эдик, а мне, как электромеханику, было доверено согласование синхронно-следящих систем. По классике мы сначала произвели сведение главного дальномера с дальномером СВНа. Потом свели дальномер СВНа с оптическими прицелами башен и осями стволов орудий. Суть любого сведения в том, что выбирается хорошо видимая звезда, берётся дальномерщиками на сопровождение и данные по ней выдаются на сводимый объект. Там тоже сопровождают ту же звезду и в это время выставляются одинаковые показания на сельсинах датчиках и сельсинах приёмниках СПУС и башен. Допущение в том, что из-за сверхбольших расстояний до звезды все визирные линии можно считать параллельными. Сведение заняло почти всю ночь. Мы надеялись отдохнуть, пока крейсер будет следовать в район испытаний. Погода в районе была солнечно-туманной. Но так как видимость улучшалась, было решено испытания проводить. Артиллерийский щит буксировался на дистанции 40 кбт, что составило 7 км 408 м. (по программе испытаний). Первой стреляла правая батарея. Способ стрельбы смешанный: курсовой угол оптикой, дистанция радиолокационно. Первый залп холостыми — снятие смазки. Кстати сказать, в корабельной артиллерии приказанием на открытие огня является команда: «РЕВУН». Второй залп практическими снарядами — пристрелочный. После ввода поправок третий залп дал накрытие, а остальные два были произведены на поражение. Перерыв для осмотра щита и его фотографирования. С буксира доложили об 11 прямых попаданиях в брезент и сетку щита. Искать и считать попадания было нетрудно — для щита это было первое обеспечение артиллерийских стрельб, т. е. он был новым. Командир крейсера не поверил и приказал спустить командирский катер для личного осмотра попаданий, меня взял с собой. Всё подтвердилось: из 18 снарядов трёх залпов универсалок первой батареи мимо щита прошли только 7! 61 % попаданий — довольно серьёзный результат. Как ни печально, но левая батарея под командованием профессионального артиллериста Коли Должина, добавила только одно попадание. Этот факт объяснить крейсерской общественности было просто невозможно.

Казус с испытаниями звукоподводной связи

На корабле управления имелись все виды связи по состоянию на средину 1972 года, в том числе, одна из первых на Тихоокеанском флоте, новейшая станция звукоподводной связи для надводных кораблей (ЗПС) МГ-26. Для её испытаний была выделена дизель-электрическая подводная лодка-цель «Ленок» с совместимой станцией ЗПС МГ-25. По программе испытаний командир корабля после погружения подводной лодки должен был обеспечить на корабле полную тишину. Крейсер лёг в дрейф, в действии оставили минимально необходимое количество механизмов (по методике испытаний). Экипаж, не занятый вахтой, был уложен в койки по корабельному плану тренировки «Отбой личного состава». На корабле установилась воистину тишина, передвижение личного состава запретили, дабы не топали на трапах и не стучали дверями. Я был на ходовом мостике помощником вахтенного офицера и наблюдал картину, которую описываю ниже. Командир крейсера капитан первого ранга Ю.Ф. Карпов, от нечего делать (экипаж в койках, корабль дрейфует), прогуливался по сигнальному мостику, погода позволяла. Его сопровождал вахтенный офицер капитан второго ранга Терских А.М., командир БЧ-2. И тут командир обратил внимание, что снизу на площадках поста командира зенитного дивизиона (ПКЗД) до сих пор не отбита, не очищена ржавчина и всё это не покрыто суриком, не говоря уже о покраске! Ржавчина на любого крейсерского офицера действует как красное на быка, а на командира многократно сильнее. На всё это было указано Терских в самых категорических тонах. Усатый побагровел, и приступил к устранению замечаний. Боевая часть два (невзирая на режим «тишина») была построена по сигналу «Большой сбор» в рабочей одежде и с подручным инструментом для отбивки и очистки ржавчины. Короткий энергичный инструктаж и, свободный от вахты, личный состав БЧ-2 во главе со старшинами и офицерами ринулись на штурм броневой башни. Серьёзность их намерений подчёркивали верхолазные пояса и каски. Сразу после равномерного распределения матросов и старшин по площадкам начался такой тарарам, что воспроизвести его можно только на такой же натуре. Минут через десять от начала авральных работ на ПКЗД, на ходовой мостик вышел ответственный сдатчик (между прочим, главный строитель Дальзавода!) и, задумчиво глядя в утверждённый командиром и подписанный им самим план испытаний, спросил Карпова: «Юрий Фёдорович, а чем мы, собственно говоря, занимаемся?». На что командир ответил: «Испытываем звукоподводную…. Терских!, что за шум вы тут устроили во время испытания звукоподводной связи!? Кто обязан следить за выполнением плана испытаний? Я что ли? Шум немедленно прекратить, и будете наказаны за не своевременно проявленную инициативу». Так на флоте переводят стрелки. В это время с подводной лодкой пропала звукоподводная связь. Оказалось, что мы не готовы передавать на ПЛ сигнал на экстренное всплытие взрывами серий гранат с заданными временными интервалами. Немедленно я был снабжён секундомером и сумкой с гранатами (как единственный минёр на борту крейсера) и отправлен на ют, установил связь с ходовым мостиком и остаток вахты провёл в качестве гранатометателя, так и не метнув ни одной гранаты, всвязи с тем, что звукоподводная связь с подводной лодкой была восстановлена. Вот так на крейсере всё без меры глобально и достаточно бестолково.

Комендант вертолётной взлётно-посадочной площадки

Да, такими дополнительными обязанностями наделил меня старший помощник КРУ «Адмирал Сенявин» капитан третьего ранга Громов Феликс Николаевич. Суть обязанностей заключалась в том, что силами матросов и старшин моей батареи я должен был приготовить ВВПП к полётам корабельных вертолётов. Завалить леерное ограждение и флагшток, растянуть на ютовой палубе и леерном ограждении сети безопасности и противоскольжения, снять защитные колпаки с лётных сигнальных огней, расположенных на палубе. Проверить готовность двух аварийно-спасательных групп и спасательных плавсредств к оказанию помощи экипажам вертолётов при нештатных ситуациях. И конечно всё это на норматив, по команде: «Корабль к обеспечению полётов вертолётов приготовить». Матросов я научил относиться к этим работам как к развлечению. И в соревновательном порядке ВВПП готовилась к обеспечению полётов за 20 минут. Корабль мог принимать два вертолёта КА-25. В ходе модернизации с крейсера были убраны две кормовые башни главного калибра и построена кормовая надстройка с вертолётным ангаром. Первыми на заводских ходовых испытаниях облётывали взлётно-посадочную площадку лётчики-испытатели конструкторского бюро Камова. Летали они совершенно исключительно, днём и ночью. Было на что посмотреть. При первом взлёте произошёл маленький казус. Ответственный сдатчик, он же главный строитель Дальзавода, брал с собой на испытательные выходы секретаря-женщину. Она была единственной женщиной на почти тысячу человек экипажа крейсера. Посмотреть на первый взлёт вертолёта под разными предлогами собралось очень много матросов, старшин, мичманов, офицеров и разгонять их на боевые посты было бесполезно. В числе зрителей была и эта женщина. Лётчики перед взлётом стали проверять тягу соосных винтов вертолёта и создали очень сильный воздушный поток снизу вверх. Эта воздушная струя внезапно подняла юбку женщины, не готовой к такому развитию событий. Все желающие могли полюбоваться цветом и фасоном трусиков невинной секретарши. Больше смотреть на полёты она не выходила. В один из полётов корабль облетел и снял его на любительскую кинокамеру старпом Ф. Н. Громов. Дальнейшие лётные испытания на государственных ходовых испытаниях выполняли лётчики ВВС ТОФ, имеющие опыт корабельного базирования. Эти летали строго по инструкции и по классике, но тоже очень хорошо. Именно они отметили, что ВВПП готовиться к полётам быстро и тщательно днём и ночью. Примечательно то, что после облёта ВВПП лётчиками ТОФ крейсер был вынужден встать к стенке Дальзавода с вертолётом на борту, а это центр города Владивостока. Военные лётчики взлетели с палубы крейсера в бухте Золотой Рог, посреди портальных кранов и мачт ремонтирующихся кораблей и судов. Пилот долго набирал высоту, поднимаясь почти вертикально, и только метрах на трёхстах перешёл на горизонтальный полёт в сторону аэродрома Суходол.

Чарли, да нет, товарищ капитан третьего ранга, конечно лейтенант Черенков

В радиотехнической службе крейсера «Адмирал Сенявин» служил инженером РТС лейтенант Черенков, по кличке Чарли. Он был небольшого роста, блондин, синеглаз и худощав. Характер имел крайне независимый и самолюбивый. Достаточно сказать, что после мелкого конфликта с заместителем командира крейсера по политической части (аж с целым капитаном второго ранга!), Черенков произвёл запись на магнитофон нескольких телефонных разговоров зама по телефону городской АТС со знакомыми женщинами и запустил эту игривую запись по общекорабельной трансляции. Крайне интересные для всего экипажа разговоры удалось прервать, только обесточив трансляционную рубку, потому что её дверь была закрыта на замок, а ключ был у Черенкова. Кроме того, в порядке хобби Чарли, находясь на берегу, два раза угонял служебную «Волгу» у начальника политотдела Тихоокеанского флота. Своеобразный был мальчонка. Но главный шедевр Чарли впереди. На корабле шли покрасочные работы, всвязи с предстоящим выходом из капитального ремонта. Покраска крейсера — большое шоу, в котором особое внимание уделяется покраске бортов. Боцманская команда и краски смешивает для получения единого колера. Для полного единообразия в покраске бортов старпом собрал всех, в чьём заведовании находились участки окрашиваемых бортов, в баркас для обхода вокруг корабля и дачи ценных указаний по особенностям участков борта. И вот во время обхода, в районе расположения каюты Чарли, чуть выше ватерлинии, был обнаружен кусок изолированного монтажного провода, торчавший прямо из БРОНЕВОГО БОРТА! Всё бы ничего, но это 150 мм брони! Обход был прерван. Всех офицеров собрали в кают-компании, Чарли прибыл тоже. На вопрос Феликса Громова: «Черенков, зачем вам это было нужно?», невозмутимо ответил: ««Спидола» на броневой палубе без антенны не работает». «И как вы это сделали?» «А сверлил победитовым сверлом пневмодрелью не я, а работяга, которому я обещал дать спирта на похмелье утром в понедельник». Этот эпизод Чарли простили, а вот благодаря своему хобби по угону автомобиля Члена Военного Совета он был уволен с флота.

Морская практика

Согласно расписанию по швартовке я командовал правой кормовой швартовной группой, состоявшей из личного состава моей батареи. Мне же была доверена громкоговорящая связь с мостиком. Командир крейсера требовал, при швартовке кормой, точных докладов о дистанции до пирса до метра. Глазомер у меня был вполне приличный (так как я с первого курса занимался пулевой стрельбой из винтовки и, начиная с пятидесяти метров, мог определять дистанцию с точностью до метра), но для гарантии я сходил на соседний корабль. Рядом с нами на ремонте стоял Гвардейский ракетный крейсер «Варяг» проекта 58, а это весьма точное инженерное сооружение, имеющее конкретные размеры (в моём случае длины). Я сходил в ПЭЖ Гвардейского крейсера и взял его размеры по шпангоутам и надстройкам. С поправкой на длину трапа «Варяга» и места моего расположения возле устройства связи я мог очень точно докладывать дистанцию до причальной стенки, глядя на надстройки стоящего слева ракетного крейсера. В дальнейшем в этих целях использовались и другие ориентиры. А ещё иногда, ФНГ, сходя на берег (правда, сходы его на берег были весьма редки, как и положено старпому крейсера), любил давать вахтенному на трапе указания по обтяжке стальных швартовных тросов, заведённых с кормы крейсера на заводскую стенку (они имели свойство провисать, скорее всего от приливоотливных явлений). И я однажды в субботу, во время демонстрации кинофильма личному составу, будучи вахтенным офицером у трапа, получил такое приказание от старпома. Если он думал, что я прерву просмотр матросами фильма, то он ошибся. Вчерашний курсант, а ныне лейтенант, уже достаточно опытный командир правой ютовой швартовной группы, смог выполнить эту работу силами дежурной боцманской команды из восьми человек к приятному удивлению старпома, который вернулся на корабль минут через сорок.

Штурманская практика

На крейсере в штурманской боевой части по штату два офицера — командир штурманской боевой части (в то время капитан третьего ранга Балашов Юрий Александрович) и командир ЭНГ — электронавигационной группы. Так вот последнего командование было вынуждено отправить в очередной отпуск, не взирая на предстоящие испытания после капремонта. Командир крейсера разрешил штурману выбрать себе в помощники офицера из любой боевой части. По не понятным причинам Балашов из всех крейсерских офицеров выбрал меня. Приказом командира корабля я был прикомандирован (!) в штурманскую боевую часть для исполнения обязанностей командира ЭНГ и выполнял эти обязанности 1.5 месяца. После возвращения командира ЭНГ из отпуска капитан третьего ранга Балашов Ю.А. выразил удивление: как это меня со всеми штурманскими склонностями занесло в минёры-противолодочники? Я сказал, что мой отец мечтал быть морским артиллеристом, но из-за войны стал артиллеристом противотанкистом. А в мирное время стал горным инженером-маркшейдером. Так что во мне воплотилось усреднённое желание отца — быть моряком артиллеристом и горным инженером-маркшейдером (а в сущности подземным штурманом).

Перевод на должность по специальности

Желание служить на противолодочных кораблях не покидало меня всё время службы на крейсере. Смог я как-то попасть на приём к начальнику минно-торпедного управления ТОФ. Адмирал провёл со мной пространную беседу о том, что служба нас выбирает, а не наоборот. Но на настольном календаре записал, кто я такой и где меня искать. Особых иллюзий на счёт перевода я не испытывал, так лёгкая надежда теплилась. Как раз в это время заканчивал госиспытания головной на ТОФ и первый для завода-изготовителя (10 заказ) малый противолодочный корабль нового поколения МПК-36, проекта 1124 (впоследствии, через три года я стал его вторым командиром) и комплектовался экипаж для второго корабля такого же проекта, (11 заказ) МПК-41. И видимо потребовался минёр — командир боевой части три. Отправка к новому месту службы прошла буднично. В начале июля 1972 года меня вызвал старпом, вручил предписание и все сопутствующие документы, выразил сожаление о моей настойчивости в переводе для службы по специальности. Крейсерский штурман капитан третьего ранга Балашов Ю.А., стоявший дежурным по кораблю, высказал мысль, что в ОВРе меня ничему хорошему не научат (ну разве что при разведении спирта пресной водой размешивать смесь карандашом). Но вполне возможно, что перевод к новому месту службы спас мне жизнь. Дело в том, что при производстве стрельб главным калибром я был контролером горизонтального наведения башни № 2. Но к моменту аварийного происшествия с башней № 1 башня № 2 была законсервирована, поэтому я вполне мог оказаться на месте контролёра в башне № 1, замещая офицера находящегося в отпуске, командировке или госпитале. Да да, в той самой башне, которая однажды, 13 июня 1978 года, после не правильных действий личного состава при затяжном выстреле, во время призовой артиллерийской стрельбы на приз Главкома ВМФ, взорвалась с гибелью 37 человек. Я в это время находился на Камчатке и командовал уже вторым своим кораблём пр.1124, МПК-143. А если бы я в это время продолжал службу на крейсере и не находился бы в отпуске, госпитале или командировке, то с высокой степенью вероятности контролировал бы горизонтальное наведение стреляющей башни и был бы среди погибших.

А на новом месте службы меня приняли настороженно. Дескать, с крейсеров просто так по желанию не списывают. Ну что же — встречают по одёжке... Сразу же я был определён на стажировку в должности командира БЧ-3 на МПК-36.