Агент

Глава 16

— Напрасно вы так горячитесь, сударыня, — кисло сморщившись, укоризненно покачал головой Холмов. — У меня есть все основания утверждать, что преступление совершили именно вы, а после сделали так, чтобы подозрения пали на вашего пасынка. И хотя основания те лишь умозаключительные, всё же есть способ доказать вашу вину.

Инспектор поднялся и-за стола, сунул руку во внутренний карман сюртука и извлёк из него плоскую жестяную коробочку, более всего напоминавшую портсигар:

— Вот, Ульяна Карповна, полюбуйтесь. Вы про то должно быть не ведаете, но к нам совсем недавно из западных стран пришёл презабавнейший, на первый взгляд, но совершенно точный способ уличения преступников. Оказалось, что у каждого человека совершенно оригинальный рисунок на подушечках пальцев. Здесь, — инспектор раскрыл портсигар и протянул его Непряхиной, — губка, пропитанная специальными чернилами. Извольте прикоснуться к ней поочерёдно пальцами правой руки. А после приложить их вот к этому листку бумаги. С помощью увеличительного стекла я сравню отпечатки ваших пальцев с теми кровавыми, что имеются на орудии преступления. Уверен, они совпадут, что несомненно укажет на вашу виновность.

Непряхина чуть отступила от вставшего перед ней Холмова. Зло сжав кулаки, скрестила руки на груди и замотала головой:

— Не имеете права! То Ерёмка отца убил, не я!

— Доказать, что Еремей Пантелеевич не делал того, довольно легко, — пожал плечами инспектор и принялся расхаживать по гостиной, совсем как я недавно в доме у Ильина. — Вам могло бы повезти, останься дело на рассмотрении в провинциальной жандармерии. Тех явных улик, которые вы подстроили, вполне хватило бы, чтобы закрыть дело, особо не утруждая себя поиском доказательств, что доступны для обнаружения лишь более пытливым умом. Но, вам на беду, здесь оказались мы. Едва взглянув на Еремея Пантелеевича, я заподозрил его невиновность. Убийца перерезал жертве горло, задев при том сонную артерию. Об этом можно сделать вывод, даже не осматривая рану, уже лишь по обилию крови в постели да брызгам, довольно сильно разлетевшимся по спальне. Некоторые капли я обнаружил и на окне. Пусть бы убийца, как предположил Владислав Сергеевич, — остановившись, инспектор указал на меня, — даже прикрыл лицо жертвы подушкой, это не предотвратило бы попадания крови на одежду. Как минимум, рукава злоумышленника оказались бы изрядно забрызганы.

При этих словах Холмова все в комнате взглянули на Еремея Пантелеевича, резко принявшегося рассматривать рукава своего собственного сюртука. Похоже, до этого момента он и сам сомневался, не прирезал ли и впрямь в пьяном угаре родного папашу.

— Да-да, сударь, — обратился к нему Холмов. — Ваша одежда измята и не чищена со вчерашнего дня, но, можете не трудиться, следов крови вы на ней не обнаружите. Как и следов грязи на своих опять же столь запылённых и не чищенных туфель. Хотя от той слякоти, что подле задней калитки, или от жирного чернозёма, что на клумбе под окном, избавиться без должного ухода было бы весьма затруднительно. Вот взгляните хотя бы на сапоги Владислава Сергеевича. На нём всё ещё видна налипшая грязь.

Я вытянул перед собой ноги, чтобы убедиться в правоте Холмова, да и другим её продемонстрировать — сапоги действительно были грязными.

— Зайди вы вчера ночью в дом через двор, — продолжил инспектор, возобновив хождение взад-вперёд по комнате, — да выпрыгни после на клумбу, вам пришлось бы сначала очистить одежду и обувь, а после изрядно потрудиться вновь её хорошенько запылив. Но у вас наверняка не было на то времени. Мы это сможем доказать, узнав у свидетелей, когда вы покинули «Шалый пёс» и когда появились у Федоры Кузьминичны. Зато у убийцы, находившегося с самого начала внутри дома, вполне имелось время, дабы провернуть свой коварный план и после попытаться скрыть улики. Ведь так, Ульяна Карповна? — Холмов, подняв правую бровь, вопросительно взглянул на Непряхину. — Ведь как раз для этого, чтобы уничтожить испорченное кровью платье, а заодно и выпачканные землёй туфли Еремея Пантелеевича, вы, отмываясь в бане сами, попытались ещё и сжечь в печи улики. Однако не учли, что огня для того надобно побольше. Впрочем, возможно, вы просто побоялись сильно распалить печь, дабы то не заметили поутру. Ведь полуночный банный поход барыни и её самостоятельная возня с печью могли вызвать у дворни подозрения. Не учли вы так же и то, что мы, взявшись за дело с большей дотошностью, станем искать подобные улики. И что ваша Служанка Глашка, положив глаз на старое платье, опознает его даже в таком обожжённом виде.

— Шарап Володович, — решился я встрять в объяснения инспектора, — в размышлениях ваших есть несомненная логика, но ведь платье мог взять и кто-то другой. Та же Глашка, например.

— Истинно, не доказывает ваша болтовня ничего! — Непряхина так и стояла со скрещенными на груди руками, только кулаки ещё и подмышки сунула. — Навет это всё и злой наговор!

— Что ж, — кивнул мне Холмов, — я тоже о том размышлял. Но заметил, что мелкие капли крови на подоконнике подсохли и остались до нашего прихода не повреждёнными. Можете проверить, они остались таковыми даже после того, как на окне соизволил посидеть господин Тимонилино. Однако, попробуй кто выбраться через окно сразу после убийства, капли непременно оказались бы размазанными. А задумай та же Глашка, надевшая платье барыни и туфли Еремея Пантелеевича, прыгнуть из окна, она бы так и сделала, в силу своей молодости и подвижности. Но вот для Ульяны Карповны, — Холмов указал на Непряхину обеими руками, — с её тучным телосложением таковые кульбиты оказались бы весьма затруднительными. Посему она и ограничилась лишь открыванием окна, заодно выбросив в клумбу нож. А вот следы от туфель на земле сделала, уже выйдя из дома обычным способом. И лишь с одной целью: обратить улики во вред Еремею Пантелеевичу.

Непряхина нервно дёрнула подбородком и отвернулась от Холмова, словно не желая слушать его обличительные речи.

— Отпечатки туфель на земле под окном, — инспектор лишь ухмыльнулся в ответ на такой демарш, — это подтверждают. Ваш, Владислав Сергеевич, след, от того что вы старались отпрыгнуть подальше от отмостки, получился чуть скошенным и с акцентом на каблук. Следы же от туфель ровные, будто их просто приставили и вдавили в землю. Определённо, это сделала Ульяна Карповна. Ведь кому-то из слуг, ночующих в людских покоях, было бы затруднительно провернуть убийство, как выйдя незамеченным, так и вернувшись обратно.

— Значит, вы исключаете возможность сговора среди слуг, — на этот раз прочность теории Холмова решил проверить Тимон, — или же совершение преступления посторонним лицом? Например, Еремей Пантелеевич мог нанять убийцу и рассказать ему, как проникнуть в дом.

— А так же попросить убийцу, — поднял брови Холмов, — подбросить улики на него же и указывающие? Не думаю. Да, найди Еремей Пантелеевич средства на наём убийцы, что в его положении весьма затруднительно, сей убийца мог бы приехать к дому ночью, незаметно пройти, дабы не оставлять на тропинке следов, по траве до калитки, забраться в дом и убить его хозяина. Но скорее всего он так же выпрыгнул бы через окно, вместо того, чтобы рисковать лишний раз быть замеченным, разгуливая по дому, а после ещё и сжигая улики в бане. К тому же в таком случае Еремею Пантелеевичу необходимо было предвидеть не только наше вмешательство в расследование, но и сам ход оного, чтобы столь хитро пустить нас по ложному следу. Это же касается и возможности сговора Еремея Пантелеевича с кем-либо из слуг, — Холмову надоело бродить по гостиной, и он занял своё прежнее место за столом. — Иные варианты я не рассматриваю, поскольку для каждого преступления важен в первую очередь мотив. А таковой, в виде будущего наследства, имелся лишь у жены господина Непряхина и у его старшего сына.

— С этим не поспоришь, — поморщился Тимон, а я задумчиво кивнул, также соглашаясь с доводами Холмова.

— Но, пообщавшись с Еремеем Пантелеевичем, — и не подумал останавливаться в своих рассуждениях инспектор, — я, не в обиду ему будет сказано, не увидел в нём склонности к столь сложным манипуляциям и прожектам. Личность он бесхитростная, но имеющая определённые принципы. А, как учит нас практика, мужчины всегда следуют принципам, даже будучи эгоистичными, своекорыстными и злыми. Кажущаяся их беспринципность всего лишь скрывает наличие истинных принципов и устремлений. Зато женщины чаще всего повинуются лишь побуждениям, отвергая принципы, ежели таковые мешают достижению желаемого.

Вот это Холмов загнул. У меня аж челюсть отвисла. Да и Тимон с Еремеем Пантелеевичем глаза от удивления выпучили. И лишь Ульяна Карповна продолжала пыхать злобным возмущением, похоже, особо даже не вдумываясь в смысл услышанного.

Указав на неё, инспектор подвёл итог:

— А посему я, не только беря во внимание, что лишь Ульяна Карповна, совершив преступление, простите за каламбур, убила бы сразу двух зайцев, лишив дом с мануфактурой хозяина и заодно устранив наветом старшего наследника ради своей корыстной выгоды, — Холмов выдержал паузу, — но и учитывая совокупность обстоятельств и улик, обвиняю её в убийстве Пантелея Марковича, а также в попытке оклеветать Еремея Пантелеевича. Ульяна Карповна, — обратился он к Непряхиной, — дабы смягчить свою участь, избежав каторги, я бы настойчиво рекомендовал вам сознаться в содеянном. И позвольте всё же снять с ваших пальцев отпечатки. Иначе отказ от добровольного проведения сей процедуры будет рассмотрен, как ещё одно косвенное доказательство вашей вины. А их, как вы понимаете, и так в избытке.

Инспектор вновь поднялся и подошёл к Непряхиной, протягивая ей футляр с чернилам. Выжидающе уставился на неё. А та, в свою очередь, будто дыру во лбу инспектора прожечь взглядом попыталась.

Ещё с минуту, наверное, продолжалась это бессловесное противостояние, пока внутри Ульяны Карповны что-то не сломалось. Она в один миг словно сдулась, утратив волю и согласившись с неопровержимостью обвинений. Хотя, на мой взгляд, исключать возможность сговора Еремея Непряхина с той же, скажем, Глашкой, не стоило. Как говорится, сложно, но можно. Всё-таки тут Шарап Володович больше на своё восприятие полагался, а не на голые факты.

Раз о нашем приезде в Миассово знала Федора Кузьминична, мог знать и её дружок. И, соответственно, сговориться с Глашкой. А та, переодевшись в платье барыни, зарезала Непряхина-старшего, подбросив ложные улики, сначала как бы указывающие на Еремея, а после на Ульяну Карповну. Еремей бы получил наследство и рассчитался бы с Глашкой. Ну или прибил бы втихую, когда всё улеглось бы. А в выкладки Холмова про принципы мне как-то не верилось.

Однако Ульяна Карповна, тяжело вздохнув и брезгливо отведя от себя руку инспектора с футляром, сама развеяла мои сомнения:

— Не для себя я старалась. Сынку хотела будущность обеспечить. Не на Ерёмку же, беспутника и прожигу, полагаться. О ведь с девкой бы своей связался и всё хозяйство, отцом нажитое, и мануфактуры, вмиг бы промотал, всех нас по миру пустив. Толку от него не было и не будет, как и детишек, коли от приблуды своей инородной не откажется. Ну да теперь всё едино, не бывать тому, чтоб сладилось всё. Пропадёт сыночек мой, как есть, пропадёт.

— Зря вы так, Ульяна Карповна, — поднялся со своего места Еремей. — Я и домом, и предприятием батюшкиным заниматься прилежно намерен. И, хоть злодейство ваше простить не смогу, всё ж обещаю, что за Анисимом пригляд обеспечу. Тут можете не сомневаться. Хоть и сводный, да всё же брат он мне. За злокозненность же вашу вам лишь самой и расплачиваться. Пусть так тому и быть.

Жандармы нацепили стальные браслеты на запястья печально поникшей Непряхиной и увели её прочь. С нами остался лишь урядник, явно впечатлённый этаким оборотом расследования.

Зато Еремей Пантелеевич результатом нашего вмешательства был не только удивлён, но и шибко доволен. Поскольку, с его же слов, подтвердивших мои недавние предложения, и сам не до конца был уверен в собственной невиновности.

— Премного вам благодарен, господа, — малость порозовев и перестав походить на ходячего мертвеца, радостно затараторил он. — Жизнью вам обязан. Как только в наследство вступлю, непременно распоряжусь назначить вам премии за старания.

Инспектор промолчал, а вот я ответил, естественно, не только из вежливости:

— Это как вам угодно, — ну а с чего я должен отказываться от дополнительного достатка? — Но скажите-ка лучше вот что. Как я понял, вы довольно тесно общались с господином Аляпкиным. Должно быть знакомы и с его окружением. Меня интересуют некие маргиналы гоблинской расы, в компании которых водится тип с прозвищем Гвоздь. Не знаете таких?

— Как же, знаком некоторым образом, — кивнул Еремей. — Дружбы с ними не водил, но сталкиваться иной раз приходилось. Очень неприятные личности. Вот и господин урядник подтвердит.

Точно. Вот я болван. Мог бы про Гвоздя с подельниками у жандарма спросить. Это же с его поля ягоды.

— Гнусная, — продолжил Еремей, — шайка вымогателей с неимоверным подлецом во главе. Кличут коего в определённых кругах не иначе как Юром Мясником. Как-то, пребывая в загуле, имел глупость занять у оного денег. Насилу выплатил долг, страхов натерпевшись неимоверных. Но, если господа помышляют пообщаться с этим бандитом, тому, увы, — Непряхин развёл руками, — уже не быть. Не далее, как вчера, прознал я про то, что вся шайка Юра Мясника сама попала под нож. Всех до одного вырезали, и самого Юра, и Гвоздя вашего.

— Зашибись, — здорово озадачился я такой новостью. — А я хотел потолковать с этими гопниками. Вы должно быть не знаете, но именно Гвоздь убил господина Аляпкина.

— Вот как? — удивление Непряхина было под стать моему. — Очень то необычно.

— Это почему же? — усмехнувшись, спросил Тимон. — Неужто ваш Мясник кличку за любовь к свиной вырезке получил?

— Юр Мясник типом был подлым, — вместо Непряхина ответил урядник, — и до денег был жадным. Но занимался в основном ростовщичеством и должников своих третировал нещадно. Иной раз мог за долгую просрочку даже малость подрезать виновных. Ведомо нам, хоть и без доказательств твёрдых, что многих он изуродовал, а однажды кого-то даже уха лишил. Но до смертоубийства никогда дела свои не доводил. Не в его, мол, это правилах.

— Надо же, — хмыкнул я, — правильный какой. А вот Аляпкина подручный его прирезал и не поморщился.

— Сдаётся мне, — поднимаясь из-за стола, задумчиво произнёс Холмов, — что всё это неспроста. И убийство господина Аляпкина, и устранение шайки вымогателей — всё это звенья одной цепи. И нам стоит поторопиться назад в город.

— Считаете, — я тоже встал, — мне следует взглянуть на последние мгновения жизни этих упырей?

— Всенепременно, — кивнул Холмов и повернулся к жандарму: — Если про убийство бандитов стало известно в жандармерии, тела их должны ведь к вам в участок доставить?

— Так точно, — отчеканил урядник, — в холодильне нашей лежат. Готов сопроводить вас для оказания содействия. И если дозволите, — совсем другим тоном добавил он, — то я имел бы желание проехаться с вами на вашем пароходе. А коня моего после кто в участок доставит, я распоряжусь.

— Не имею ничего против, — пожал я плечами.

— Да пожалуйста, — поддержал меня орк. — Вот только пусть Еремей Пантелеевич прикажет своим людям воды в котёл натаскать и дров принести. А топку я уж сам запалю.

— Сей момент, господа, — совсем уже оживший Непряхин выскочил из комнаты, спеша раздать нужные указания, — сей момент!

Минут через двадцать мы отчалили, не согласившись на предложение Еремея Пантелеевича чуть задержаться и отобедать. Но не отказались от врученной в дорогу большой корзины с пирожками.

Урядник со светящейся от радости физиономией устроился впереди, рядом с Тимоном, предоставив нам с инспектором возможность вальяжно расположиться на заднем диванчике, пристроив посерёдке между нами корзину. И, соответственно, без всякой конкуренции поглощать один за другим оказавшиеся безумно вкусными пирожки.

Удовольствия не портила даже пыль, поднявшаяся из-под колёс резво рванувшего парохода. Сопровождение наше вновь отстало. Так что, по большому счёту, можно было графу и не озабочиваться отправкой с нами своих людей. Всё равно мы их почти даже и не видели.

В имение Миассова заезжать не стали, сразу отправились в жандармерию. Там урядник повёл нас с Холмовым в служебную «холодильню», а орк остался на улице, выразив желание окончательно истребить запас пирожков, надо сказать, оставшихся ещё в немалом количестве.

Трупы гоблинов из шайки Юра-мясника хранились в холодильне, как выяснилось, уже второй день. Получалось, что упокоили их в тот же вечер, когда от руки Гвоздя погиб Аляпкин. Подозрительное совпадение. В этом я полностью был согласен с Холмовым.

— Приступайте, Владислав Сергеевич, — зябко подёрнул плечами инспектор, — а я вас покараулю.

Ну да, довольно прохладно было в помещении. Не простыть бы.

Я попросил у оставшегося с нами урядника раздобыть табурет и поочерёдно стал подсаживаться к трупам гоблинов. Начал, естественно, с указанного услужливым жандармом Юра Мясника, но толком ничего не узнал.

Вот радостно возбуждённый предводитель шайки, шагая в сгустившихся сумерках по какой-то тесной улочке и громко при том гогоча, хлопает по плечу одного из своих дружков. Вот тычет по-дружески кулаком в спину шагающего чуть впереди Гвоздя и хвалится, что, мол, говорил же, как легко будет провернуть это дельце. И что, мол, теперь, подрезав эдакий куш, да получив обещанную мзду, впору будет бросить эту вонючую дыру да перебраться в саму столицу.

И вот вдруг уже валится лицом вперёд на дорогу, потому как вспыхнувшая в затылке боль мгновенно отнимает контроль над телом и выключает сознание. Всё, кино закончилось.

После «сеанса связи» с душой мне захотелось глянул на затылок Мясника. Правда пришлось для этого попыхтеть да поворочать напрочь задубевшее тело. Ладно хоть Холмов мне помог.

— Это отверстие от пробившего череп дротика, — инспектор, проявив инициативу, как всегда без всякой брезгливости, ощупал края дыры в башке гоблина и даже засунул внутрь мизинец. — Стрелок не стал забирать снаряд. Дротик вынули уже здесь, в участке. И могу биться об заклад, это был снаряд не из армейского дротовика, а из такого же укорота, как мои. Стреляли с небольшого расстояния. Шагов пятнадцать — двадцать, не больше. Если стрелок или же стрелки проявили столь же высокую меткость и сноровку, а у других трупов обнаружатся точно такие же раны, боюсь, мы останемся ни с чем. Вряд ли жертвы успели увидеть тех, кто с ними покончил.

Малоприятная перспектива. После осмотра ещё двух трупов с аналогичными дырками в ушастых головах и с последующим общением с душами этих бандюков я даже серьёзно забеспокоился, что прогноз инспектора сбудется. Обидно будет, окажись, что мы зря морозили носы и уши в этой холодильне.

Повезло, четвёртый труп, лишившись накрывавшей его дерюжки, порадовал меня зияющей дырой в правой глазнице.

— Первый дротик попал в шею. Вот сюда, видите, — Холмов указал мне на ещё одну рану. — Но не убил жертву сразу.

— Значит, у нас появился шанс, — я хорошенько растёр подмёрзшие руки. — Кажется, это тот самый Гвоздь. По физиономии не скажешь, конечно, хоть и видел я его глазами Аляпкина. По мне, так они тут все на одно лицо. Но этот товарищ подлиннее всех остальных будет. А в банде самым рослым как раз Гвоздь и был.

— Как я понял с ваших слов, — и не подумал опровергать мои доводы инспектор, — этот ваш Гвоздь шёл впереди всех остальных. Возможно, раз предыдущие жертвы были убиты выстрелами сзади, они же и загораживали своими телами обзор убийце, мешая тому выстрелить. Возможно так же, что Гвоздь успел заметить неладное и попытаться сбежать, что объясняет неточность первого выстрела. Однако сбежать этому господину тоже не удалось, хоть убийце и пришлось подходить добивать раненого. Это я к тому, что стрелок, при чём замечу, хороший стрелок, скорее всего был один. Но рост имел невысокий либо стрелял с колена. Иначе высокий рост гвоздя позволил бы без проволОчки пристрелить в затылок и его.

— Звучит логично, — согласился я. — Сейчас гляну, насколько вы всё правильно представили.

Шарап Володович не ошибся. Гвоздь действительно успел услышать щелчки выстрелов и понять, что дело дрянь. Что дружки валятся замертво и надо уносить ноги. Я почувствовал его испуг и растерянность, длившуюся, правда, лишь мгновение.

Гвоздь не видел, кто и откуда по ним стреляет, и рванул влево, в ближайший проулок. Не успел — в шею с хрустом вонзился дротик.

Ещё несколько шагов, уже по инерции, и гоблин повалился на землю.

Да, к радости моей, он всё ещё был жив и лежал, свернув голову набок, когда в поле зрения появились ноги осторожно подходящего стрелка. Правое колено слегка испачкано, Холмов как всегда оказался прав.

Гвоздь не пытался ни отползти, ни даже просто отстраниться. Руки-ноги не слушались. Он лишь чуть приподнял голову, желая рассмотреть стрелка. Но и в этом не преуспел. Взгляд гоблина успел добрался лишь до пояса убийцы, после чего правый глаз взорвало и выплеснуло вонзившимся в него дротиком.

Что ж, спасибо и за это.

— На счёт стрелка вы угадали, — порадовал я инспектора результатами контакта, недовольно кривясь и до мелькающих звёздочек натирая глаз, жестоко распираемый «фантомной» болью. — Стрелок был не очень высокого роста, но стрелял всё же с колена.

— Хотите сказать, что он был ниже нас, но выше гоблинов? — задумчиво поднял одну бровь инспектор.

— Именно. Только не он, а она. Хоть я и успел рассмотреть только ноги убийцы, но этого вполне хватило. Это были женские ноги. Даже не так. Чудесные стройные женские ножки в сапогах для верховой езды.