Акула

19. Свет в конце тоннеля

– Знаешь, я давно пришел к мнению, что обезьяны намного умнее людей, – сказал Акулов, рассматривая документ, полученный в канцелярии РУВД. – Они вовремя поняли, что жить на деревьях гораздо прикольнее, чем строить цивилизацию.

Бумага, носящая гриф «Для служебного пользования», была направлена в управление из местного филиала НИИ МВД и должна была оказать неоценимую помощь в розыске человека, совершившего серию убийств на пустыре. Сие творение милицейского гения называлось «Психологический портрет преступника» и содержало следующие пункты:

1. Вероятно, мужчина.

2. Возраст 18-45 лет.

3. Возможно, проходил службу в армии.

4. Отличается жестокостью.

5. Нападает внезапно.

6. Физически силен.

7. Возможно, женат.

8. Возможно, имеет автомобильный транспорт.

– Серый, это ты у академиков просил помощи?

– Очень мне надо! Может, кто из начальства. Или по своей инициативе состряпали. Надо же им чем-то оправдать свое существование.

– Да, этой беспримерной писулькой они свою годовую работу, считай, отработали. – Акулов бросил бумагу на стол. – Подошьем в ОПД. Проверяющие будут в восторге. Особенно мне нравится пятый пункт, насчет внезапности нападения. Сильно сказано! Я, признаться, полагал, что он предупреждает, дает возможность размяться, помедитировать перед дракой. И почему они решили, что все преступления – дело рук одного человека? Я, например, в этом до сих пор не уверен. Может, их пять человек собралось, и все – жестокие женатые мужчины-культуристы. Кстати, нашего Артура эта хренотень оправдывает полностью. Он хоть и бывший вояка, но холостой и безлошадный. Что делать дальше будем? Я бы выпил водки, но ты, боюсь, не поддержишь.

Андрей сел в кресло, вытянул ноги и, сцепив на затылке пальцы рук, потянулся.

– Надеюсь, ты убедился, что за мной действительно следили? По идее, надо, наверное, доложить в УСБ, они ведь и нашу безопасность должны обеспечивать. Но мне почему-то не хочется никому докладывать. Пользы не будет, а шумиха начнется изрядная. По идее… Что, дозвонился?

Волгину, наконец, удалось соединиться с Информационным центром ГИБДД. Выслушав ответ, он грохнул трубкой по аппарату и скомкал листок, на котором записывал информацию:

– Номер полтора года назад снят с учета.

– А ты на что рассчитывал? Думал, назовут фамилию хозяина и адрес квартиры, где девки визжат?

– Удивляет, что так нагло, у самого РУВД, поставили «левую» тачку.

– А-а, перестань! Они же на ней не катались, использовали как укрытие для стационарного наблюдения. Половина управления каждый день мимо этих гаражей ходит. Думаешь, кто-нибудь обращал внимание на номера машин? Да никто и не вспомнит, когда этот «Москвич» там появился! Стоит и стоит, внимания не привлекает. Даже если бы и нашелся какой параноик, который, не иначе как с дикого бодуна, стал эти цифры записывать и проверять – то что дальше? Ну сказали бы ему то же самое, что и тебе – а дальше? В засаду никто бы садиться не стал. Все знают, какая в гаишных картотеках бывает путаница с архивными данными. Да и потом, зачем это надо? Вот если б там «шестисотый» ржавел, тогда бы – да, засуетились. Плюнь и забудь. Надо определяться с нашими планами. По идее, после сегодняшнего прокола топтуны должны от меня отстать. По крайней мере, на какое-то время, пока я не успокоюсь и не перестану озираться. Но кто знает, что у них в головах? Могут и дальше пасти, только более осторожно. За тобой, выходит, слежки нет, иначе бы они сообразили, с какой целью ты в подъезде высиживал. Переключаться с тебя на меня они не станут, понимают, что ты теперь тоже настороже. Отсюда вывод: мне пару дней нужно позаниматься всякой ерундой, присмотреться, отпал ли хвост, а вот ты можешь работать в полную силу. Пожалуй, займусь-ка я исполнением «Отдельного поручения», бомжей пощекочу, наверняка у них какие-то сплетни по поводу этих убийств ходят, а в то, что Борисов это направление качественно отработает, я, прости, не верю. Квартиру Городецкого попробую найти – он ведь, падла, жил где-то рядом…

– Участковые ищут. С первого дня.

– Если бы искали, то уже нашли бы.

– Тоже верно. А я, пожалуй, займусь этой секцией уличного мордобоя. Пойду, накидаю им понтовых заводок и позову на кумитэ. Хотя, может, ты и прав по поводу водки? День, начавшийся с большого облома, не может завершиться успехом…

После того, как они расстались, Акулов спустился на первый этаж, где размещался штаб РУВД, и в течение часа просматривал старые сводки о происшествиях, а также обзоры возбужденных и прекращенных уголовных дел. Он искал все, что могло, прямо или косвенно, иметь отношение к убийствам на пустыре, обращал внимание на заявления о квартирных мошенничествах, пытаясь углядеть в них «руку Сиволапова», внимательно читал информацию об уличных грабежах, выписывая те эпизоды, по которым проходил неизвестный преступник, по описанию похожий на покойного Городецкого. Серьезных результатов от этой работы Акулов не ждал и, в целом, оказался прав, но совершенно неожиданно откопал две истории, в которых фигурировали тренеры Школы русского уличного боя. В сводках не раскрывались подробности, имелись только фабула преступления, краткие установочные данные фигурантов и служебная информация о движении уголовного дела, поэтому Акулов из штаба отправился в СО [10] РУВД.

Нужный следователь находился у себя в кабинете, не был занят и, что самое главное, был знаком с Акуловым еще до посадки, иначе откровенного разговора у них бы не получилось.

– Привет! Рад, что тебя выпустили. Оправдали?

– Да, пришлось заплатить. Я к тебе вот по какому вопросу…

Выслушав Андрея, следак погрустнел, чертыхнулся и достал из сейфа две средней толщины папки, документы в которых были тщательно подшиты и пронумерованы, что свидетельствовало о том, что активная работа по делам давно не ведется.

– Слушай, раз тебе интересно… Вот, значит, первый случай.

– Извини, а можно я сам полистаю? Просто я визуально информацию воспринимаю лучше, чем на слух.

Следователь пожал плечами и отдал уголовные дела, некоторое время исподволь наблюдал, как Акулов с ними знакомится, а потом занялся своими делами, предложив спрашивать в тех случаях, когда что-то будет не ясно. Судя по его тону, вопросы непременно должны были возникнуть, и они действительно появились, когда Андрей перевернул последние страницы.

Первая история случилась в ноябре девяносто девятого года и была квалифицирована как грабеж. Пятеро человек ворвались в квартиру, где находился 20-летний студент одного из городских вузов, избили и связали жертву, после чего вынесли ценную аппаратуру и наличные деньги, на общую сумму около десяти тысяч долларов. Освободившись, потерпевший позвонил в милицию и прибывшим оперативникам сообщил, что в одном из нападавших сумел опознать своего бывшего однокурсника, в недавнем прошлом отчисленного за неуспеваемость Алексея Сильного, как выяснилось в дальнейшем – старшего инструктора Школы уличного боя. Все нападавшие были в масках, но потерпевший настаивал на своих показаниях, уверяя, что одно время тесно общался с Сильным, даже посещал проводимые им тренировки, а потому хорошо знает голос, манеру двигаться, характерные жесты и видел на нем раньше кроссовки, в которые был обут грабитель. Сильного задержали в тот же вечер. Косвенным подтверждением его причастности явилось то, что при доставлении в отдел он пытался сбросить в милицейской машине пятьсот долларов, и хотя это не получилось, так как его движения были вовремя замечены, от денег он отказывался наотрез, утверждая, что менты ему их подбросили с целью уличить в преступлении, которого он не совершал. В грабеже он, ясное дело, также не сознался, более того, заявил, что потерпевший специально его оговаривает, так как некоторое время назад между ними произошла нешуточная ссора из-за одной общей знакомой. Сильный предполагал, что налет на квартиру вообще был инсценирован самим студентом, который давно запутался в долгах и не нашел иного способа их погасить. Версию спортсмена активно поддержал адвокат Трубоукладчиков, прибывший в отдел милиции ровно на четверть часа позже того, как привезли его клиента. Фамилию этого правозащитника Акулов неоднократно слышал в тюрьме. Считалось, что он обслуживает интересы преступных группировок и славится тем, что, не являясь докой в уголовном праве, умеет «решать вопросы» практически в любом районном суде. Услуги Трубоукладчикова стоили весьма дорого, по крайней мере на несколько порядков выше стандартной суммы в 500 рублей, заявляемой при подписании договора о защите, что также определенным образом характеризовало личность и образ жизни Сильного. Спортсмен отсидел трое суток и был отпущен без предъявления обвинения, так как нашлась дюжина свидетелей, заявивших, что во время совершения преступления он находился на тренировке в Школе. Опознание по голосу прокурор посчитал недостаточным основанием для ареста, а что касается баксов, от которых Сильный пытался избавиться, то они вообще ничего не доказывали, так как у потерпевшего не были переписаны номера похищенных купюр, а никаких отпечатков пальцев на них эксперты не отыскали. Неделей позже Сильный набрался наглости и, в присутствии адвоката, потребовал деньги обратно, заявив, что принадлежат они исключительно ему, а при задержании не он стремился их выбросить, а наоборот, гадкие милиционеры хотели их отобрать он же настолько запутался и испугался, впервые в жизни столкнувшись с репрессивной машиной в лице уголовного розыска, что подписал все протоколы не глядя. Деньги были выданы Сильному под расписку, после чего он удалился, оставив следователю жалобу на незаконные методы воздействия со стороны сотрудников УР. Проверка жалобы никаких нарушений, конечно, не выявила, зато подстегнула оперов активизировать работу. Прошерстив жилмассив, они отыскали независимого свидетеля, который видел, как пятеро молодых человек грузили аппаратуру в «Волгу»-универсал черного цвета, и смог опознать Сильного по фотокарточке как одного из этих пятерых, благо на тот момент он находился уже без маски. Более того, совершенно неожиданным образом всплыл похищенный телевизор – его изъяли при проверке комиссионного магазина. Телевизор был принят без оформления соответствующих документов; перепуганный продавец, в подсобке которого нашлось еще множество неучтенных подозрительных товаров, описал приметы «сдатчика», опять же совпадающие со словесным портретом Сильного, но дело снова не выгорело. На несколько дней продавец куда-то исчез, а когда появился, то поспешил отречься от данных ранее показаний, заявил, что телевизор купил у неизвестного лица кавказской национальности, и тоже не преминул подать жалобу, по стилю в точности повторяющую писанное Сильным. На допрос к следователю продавец пришел с адвокатом, младшим компаньоном из конторы «Трубоукладчиков и партнеры». После всего этого расследование ни шатко ни валко продолжалось до истечения стандартного двухмесячного срока и было приостановлено «в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого».

Второй раз Леша Сильный оставил о себе память в анналах криминальной хроники весной двухтысячного года. В этот раз он решил проверить, насколько легко можно обойти статью «вымогательство», и обошел ее с блеском.

Зачинщиком выступал другой старший тренер Школы, Степан Карпатов, который пострадал от наводнения, устроенного ему соседом сверху. Квартира Степы пострадала не сильно, но уличный боец огорчился, хорошенько поколотил виновника затопления и потребовал компенсацию в размере трех тысяч долларов, которая постепенно усохла до одной. Таких денег у соседа – склонного к выпивке одинокого пенсионера, отродясь не бывало. Карпатов предложил соседу разменять свое жилье, для доходчивости попинал его ногами, пригрозил вывезти в лес и расстрелять, после чего в хорошем расположении духа отбыл на тренировку. Пенсионер посетил районный травмпункт, где зафиксировал телесные повреждения, и написал заявление в милицию.

Вымогателя, как водится, решили брать в момент получения денег. Пенсионера снабдили диктофоном, на который он должен был записать разговор со спортсменом, и двумя сотнями долларов – больше операм собрать не удалось. В телефонной беседе Карпатов благосклонно согласился принять контрибуцию по частям и назначил время и место встречи, на которую не пришел. Еще дважды он динамил оперативников, прежде чем долгожданное свидание состоялось. На него Степа прихватил с собой Леху Сильного, надо полагать, в качестве моральной поддержки, а так же как человека, искушенного в вопросах уголовного процесса.

Неплохо стартовав, до финиша уголовное дело добралось на заплетающихся ногах. Как и в первом случае, трое суток спустя Степа с Лехой при активной поддержке известной адвокатской конторы покинули гостеприимные стены ИВС [11] и поспешили отметиться в больнице, где долго и мучительно залечивали последствия травм, полученных при задержании и допросах. Обвинение им, правда, предъявили, но прожило оно не долго.

Диктофонная пленка, на которую бойцы, судя по всему, успели наговорить много лишнего, непонятным образом оказалась размагниченной прежде, чем ее успели скопировать, так что важнейшее доказательство было утрачено безвозвратно. Адвокаты представили множество свидетельств того, что заявитель – алкоголик, склочник и даун в третьем поколении, чьим словам доверять нельзя ни на грош и чья задача при обращении в органы заключалась лишь в том, чтобы развести Степу с Лешей на выпивку. Вполне вероятно, что действовал он в паре и по наущению оперативников, которых, как известно, хлебом не корми, но дай попритеснять безответных спортсменов. Стол следователя ломился от письменных свидетельств морального падения пенсионера, в коридоре перед его кабинетом возбужденно бурлила толпа, желающая дать показания об его истинном облике. Жители дома, в котором обитал Степа, сочинили коллективное письмо, на трех страницах компьютерного текста доказывая, какой он, натурально, интеллигентный и душевный чувак. Казалось несколько странным, что профессор филологии, первым подписавший послание, допустил многочисленные орфографические и стилистические ошибки в тексте, но сути дела это не меняло. Школа выдала обоим своим воспитанникам блестящие характеристики и выступила с ходатайством принять их на поруки.

Уголовное дело побывало на руках у нескольких следователей, прежде чем было переквалифицировано с «вымогательства» на «самоуправство», а потом и вовсе прекращено «в связи с деятельным раскаянием». Последнее, заключалось в том, что Леха со Степкой не трогали потерпевшего, сняли все претензии к ментам, написав, что «по факту нанесенных нам побоев мы ничего не имеем» и признали свою вину в безграмотных собственноручных заявлениях, пообещав впредь подобного не повторять.

К делу были приобщены ксерокопии паспортов обвиняемых, которые Акулов внимательно рассмотрел.

Сильный обладал круглой ряхой, большими лобными залысинами, глубоко посаженными недоверчивыми глазками и небольшим остреньким подбородком, совершенно не сочетавшимся с верхней частью головы, – все вместе это производило впечатление семидесятипятисвечовой лампочки, плотно закрученной в широкие горизонтальные плечи. Насколько Акулов мог судить, Алексей обладал телосложением, более подходящим штангисту, нежели спортсмену-единоборцу.

Степан чертами лица напоминал покойного артиста Савелия Крамарова, вот только ни доброты, ни веселья взгляд его не излучал. Может быть, в жизни он смотрелся иначе, но на карточке выглядел так, словно фотоаппарат прикрепили поверх ствола автомата, и Степа не знал, что вылетит раньше, яркая птичка или острая пуля.

– На тебя сильно давили? – спросил Акулов у следака, возвращая папки.

– В меру. Начальник задницы нашего РУВД. Ты понимаешь, какого полковника я имею в виду. Не сам, конечно, а через моих шефов. В виде советов и рекомендаций. До конкретных письменных указаний дело не дошло, но на словах сочувствующим тоном объяснили: мол, ты сам прекрасно понимаешь, что дела судебной перспективы не имеют, так что нечего с ними возиться, надо освобождаться от этих головняков и класть силы на то, чтобы качественно расследовать эпизоды, где и с доказухой полный порядок, и обвиняемые не такие крученые. На оперов пожаловаться не могу, в меру сил они делали все возможное.

– А что за беда случилось с кассетой?

– Точно сказать не могу, мне все материалы передали уже в таком виде. Но догадаться не так уж сложно. «Вымогалово» возбуждал дежурный следак, который на следующие сутки сменился. Он прослушал пленку, удовлетворился услышанным, но тратить время на письменную стенограмму не стал, рассчитывая, что это сделает тот, кому дело попадется в дальнейшем. Допросил терпилу, оформил злодеев на трое суток и успокоился. По сути дела, винить его не в чем, первоначальный минимум он отработал честно. Потом все бумаги валялись в нашей канцелярии, потом у начальства, потом их стали футболить от одного следака к другому. Прошло недели две, прежде чем кассетой опять заинтересовались. Оказалось пустая пленка. Опера даже не могут толком сказать, запись просто затерли или подменили всю кассету целиком. Про зампоура 13-го, Сашу Борисова, ты что-нибудь слышал?

– Еще бы! Те места, откуда я вырвался, по нему откровенно скучают.

– Когда вымогателей задерживали, он был в отпуске, но вскоре вышел на службу. Начал интересоваться, что тут происходило без него, ну и сам понимаешь… Возможности у него были. Не знаю, правда, зачем ему это надо. Поскольку за любую «палку» он удавиться готов, то можно предположить, что он как-то связан со спортсменами. Или раньше уже были знакомы, какие-то дела вместе вертели, или нашли общего друга, который уговорил Сашу вмешаться. Может, конечно, я зря на него грешу, но такой вариант мне представляется самым реальным. И еще… С терпилой по вымогательству я не один раз беседовал. Кое-что из этого в протокол не попало. Например, на квартиру его разводили вполне конкретно, тонна баков – это так, для затравки. Карпатов хлестался, что у него все схвачено, про знакомых в ментовке упоминал, но без фамилий и должностей, понятно. Я в РУБОП об этом сообщал, но не знаю, насколько они заинтересовались. Ко мне, по крайней мере, никто из них не приезжал. А что, эти спортсмены где-то у вас засветились?

– Черт его знает, пока неясно. Дай-ка я, на всякий случай, перекатаю их данные…

Попрощавшись со следователем, Акулов вернулся в кабинет, где пробыл совсем недолго. Захватив фонарик и резиновые перчатки из запаса, который Волгин всегда держал для близкого «общения» с трупами, Андрей направился к дому, где проживал Новицкий. По дороге он дважды проверился и слежки за собой не засек, но успокаиваться не стал, понимая, что если его грамотно взяли «в коробочку», такими примитивными способами он это не обнаружит.

Обстановка на чердаке с того времени, когда Акулов был здесь последний раз, не изменилась. То же барахло на полу, та же неистребимая вонь. Освещение, слава Богу, работало. Закурив папиросу, Андрей присел на корточки, без всякого энтузиазма представляя, какой объем работы ему предстоит проделать. Тем более что положительный результат ничем не гарантирован.

Натянув перчатки, он принялся тщательно обыскивать все закоулки чердака. В отличие от оперативно-следственной группы, работавшей здесь в позапрошлую ночь, он знал, что нужно искать и где примерно это может быть спрятано. Правда, таких «где» оказалось больше десятка…

Тайник оказался рядом с водопроводной трубой, в метре от крана, на который наткнулся Новицкий. Просовывая пальцы в нычку, представляющую собой небольшой разрез в оплетке трубы центрального отопления, Андрей едва не коснулся своим виском злополучного штыря и содрогнулся, представив последние секунды жизни бомжа.

Наркотик был завернут в кусочек фольги от сигаретной пачки и для надежности укутан в три слоя полиэтилена. Доза была довольно значительной, на ее покупку сдачей пустых бутылок, погрузочными халтурами в ларьках не заработаешь, воровать надо. Сколько ж, друг Новицкий, ты унес с собой в могилу «глухарей»?

Придя вечером в управление, Акулов заметил, что Волгин приезжал в его отсутствие, но никакой записки ему не оставил. Попытавшись несколько раз связаться с ним через «трубку», Андрей быстро оставил это занятие: механический голос отвечал, что аппарат временно недоступен.

Около восьми Акулов приехал домой.

– Опять работал? – спросила мама, открывая дверь. – А вчера сообщить не мог, что не придешь ночевать?

– Так получилось…

…Андрей смотрел телевизор, шло очередное ток-шоу о страстях вокруг «ПКТ» и попираемой, в одном отдельно взятом городе свободе слова, когда объявился Волгин.

– Можешь выйти во двор? Я в машине.

– Так поднимайся, чего ты стесняешься? :

– У меня не слишком презентабельный вид;

Жду. – Сергей отключил мобильник.

«Ауди» стояла возле самого подъезда. Сев рядом с Волгиным, Андрей посмотрел на его лицо и покачал головой,

– Бывают дни, когда ты – собака, – вздохнул Сергей. – А бывают дни, когда ты – дерево у подьезда. Сегодня был не мой день.

– Поцеловался с электричкой?

– Ага. Свет в конце тоннеля оказался фарами встречного поезда. Прости, Андрюха, но кумитэ провалилось. Не по правилам они, сволочи, бьются…